Гл. 1. О критике, о совести и развитии дара литера

Гл. 1. О критике, о совести и развитии дара литератора.

Всего нас поступило в 1976 году на заочное отделение Литинститута, насколько мне помнится, немногим более восьмидесяти человек. Учились эти студенты в творческих семинарах прозы, поэзии, критики, драматургии. Было, кажется, несколько переводчиков.
Семинар драматургов вёл сам ректор Литературного института, Пименов Владимир Фёдорович. Два семинара поэзии. Одним руководил поэт Владимир Цыбин. У него учился камазовский поэт Женя Кувайцев. Кто был руководителем второго семинара – точно не помню. Кажется, поэт Валентин Сидоров. К сожалению, отчества обоих руководителей поэтических семинаров я не знаю.
Было также два семинара прозы. Мы с Володей Курочкиным попали в творческий семинар Лобанова Михаила Петровича. Костя Майборода попал в семинар известного в ту пору писателя Амлинского Владимира Ильича, члена редколлегии журнала «Юность».  Если об Амлинском я слышал немало и читал в «Юности» его роман, повесть и рассказы, то о Лобанове Михаиле Петровиче я услышал впервые и понятия не имел, кто это такой.
Вскоре, впрочем, узнал от кого-то из однокурсников, что это один из самых бескомпромиссных и своеобразных литературных критиков всего тогдашнего громадного Советского Союза,  член редколлегии журнала «Молодая гвардия».
В ту пору этот журнал был тоже весьма популярен в Советском Союзе, хотя тираж имел поменьше, чем двух- или трехмиллионная «Юность». Но в отличии от «Юности» журнал «Молодая гвардия» я до поступления в Литературный институт не читал. Да это было и не удивительно, ибо в 70-е годы прошлого века в Советском Союзе было множество популярных и интересных журналов. И не только литературно-художественных, но и научно-популярных, и общественно-политических.
А в ближайшее время мы уже непосредственно познакомились с руководителем нашего творческого семинара.
Михаил Петрович Лобанов оказался внешне строгим, но очень чутким и доброжелательным наставником, одним из лучших руководителей творческих семинаров Литинститута.
Помнится, в конце второго занятия нашего творческого семинара Михаил Петрович спросил: кто хочет предложить на следующее занятие для обсуждения свою творческую работу. Таковых нашлось двое, а я был третьим.
Я предложил обсудить на следующем занятии один из моих вступительных рассказов  под названием «Молния». Это был очень искренний и, одновременно, весьма слабый в творческом исполнении рассказ, прекрасная мишень для критики моих уже весьма «зубастых» однокурсников.
В годы нашей учёбы днём занятий в творческих семинарах был вторник. И вот на протяжении недели, до следующего семинара, пока рассказ мой переходил из рук в руки в общежитии среди моих однокурсников, я услышал много критических и нелестных отзывов о нём.
Но словно молодой, наивно-упрямый кутёнок, я самоотверженно и терпеливо отгавкивался и стойко отбивался от прямых уколов моих критиков и готов был защищаться от любых агрессивных нападок. Разумеется, при этом чутко прислушиваясь к критике позитивной, конкретной, глубокой и меткой.
Многие критические и уничижительные отзывы моих первых читателей передавал мне Костя Майборода, который (после отъезда домой бывшего моего соседа Володи Смирнова) жил вдвоём со мной в комнате. Костя и сам не скрывал своего негативного отношения к моему чахлому и наивному творению, но старался всё-таки быть чутким и деликатным, чтобы не наносить бедному автору дополнительных ран.
Однако, к тому времени я уже был довольно закалённым по характеру в многочисленных житейских испытаниях. Потому особо не боялся критических нападок, хотя всё больше осознавал, что совершил ошибку, предложив столь слабый и уязвимый рассказ на обсуждение.
Суть моей ошибки заключалась в том, что в данной ситуации просто не могло получиться интересного обсуждения, ибо уровень авторского исполнения был откровенно слабоватым и весьма рыхлым. 
На семинаре обсуждение моего рассказа Михаил Петрович поставил в конец занятия. А до этого обсуждали творчество двух других членов нашего семинара. По-моему, это были рассказы сибиряка Владимира Курочкина из Омска и белоруса Владимира Глушакова из Минска. Рассказы их были написаны намного профессиональнее, чем мой, но тоже, разумеется, имели немало уязвимых мест для критики.
Помнится, москвич Стас Юргелевич, который был на десять лет старше меня и выглядел в ту пору матёрым литературным волком, сказал, что и первый, и второй рассказ можно критиковать, но они в сравнении с моим опусом выглядят почти шедеврами. А вот мой рассказ он готов громить в пух и прах, и вообще удивлён, как человек, пишущий подобного уровня слабые вещи мог пройти творческий конкурс и поступить в Литературный институт.
Из сказанного я сделал вывод, что он до этого не один год не мог пройти литинститутский творческий конкурс (так ли это было на самом деле – я не знаю) и теперь будет пинать меня на обсуждении злобно и беспощадно.
Но и тут я не собирался сдаваться и предлагать, чтобы обсуждение моего неудачного опуса было отложено или отменено. Хотя именно это советовал мне шёпотом сделать сидевший со мной за одним столом Володя Курочкин, который откровенно переживал за меня, предвидя предстоящее моё избиение (разумеется, творческое).
И вот здесь Михаил Петрович сделал неожиданный для меня ход. Он деликатно, но в то же время и недвусмысленно предложил отложить пока обсуждение моего рассказа.
И я, к своему удивлению, не стал возражать, хотя ещё минуту назад не собирался отступать перед ждущими меня неприятностями.
Но опытный наставник Михаил Петрович уловил настрой аудитории и не допустил сползания ситуации до серьёзного конфликта, пусть даже и творческого.
Разумеется, мастерство и профессионализм в литературе важны, как и в любом ином деле. Но мы ведь были в тот момент всего лишь первокурсниками. А Михаил Петрович был убеждён, что мастерство и профессионализм – это дело наживное и со временем придёт к человеку пишущему. Если, разумеется, у него есть литературные задатки и способности.
Куда важнее, на его взгляд, для литератора его внутренняя нравственная позиция, чуткость и сострадание к человеку. А также совестливость.
Особо хочу заметить, что совесть – это вообще краеугольный камень в любой человеческой душе и в любой судьбе. Ибо совесть – это глас Бога, живущего в сердце каждого человека. И от того, насколько человек прислушивается к Божьему гласу, насколько поступает по голосу совести, зависит многое в развитии души и судьбы этого человека. Разумеется, я говорю подобные вещи с позиций своего теперешнего житейского опыта. А тогда я мало что из подобных тайн знал и многого просто не понимал.
Как часто приходится видеть людей с литературными способностями, которые разменивают свой талант на словоблудие. Высмеивают людские недостатки, слабости и даже физические немощи и страдания. И подобное словоблудие стало в последние годы очень популярным. Приходится констатировать этот печальный факт с глубоким сожалением.
Что же касается профессионального уровня моих творческих работ, то тут вскоре произошли заметные сдвиги. Летом следующего года я уже написал рассказ, который позже вошёл в мою дипломную работу.
На осенней сессии второго курса его разбирали на одном из творческих семинаров. И Михаил Петрович, и члены нашего семинара дружно отметили заметный рост литературного мастерства  у автора. Хотя, разумеется, хватало там и недостатков.
Правда, Стас Юргелевич и в этот раз меня критиковал. А я, к своему удивлению, при обсуждении его повести, обнаружил массу слабостей и недостатков в его творении. И тоже, разумеется, высказал всё, что думаю о его немощном детище.
Впрочем, я постарался быть, по возможности, объективным и подсказать автору на те моменты, которые резко ослабляют его повесть. Известно ведь, что чужие слабости и недостатки всегда видны намного лучше, чем свои собственные.
Но врагами мы со Стасом не стали. А на последних курсах и вовсе относились друг к другу вполне доброжелательно.

Продолжение следует.