- Ничего себе… - сказал кто-то.
Боль закончилась мгновенно, как только Настя почувствовала, как из неё выпрыгнуло что-то. Именно что-то потому, что измученная долгими родами женщина почти забыла о том, что именно с ней происходит. Чем сильнее затягивался этот мучительный процесс, тем больше она сожалела о содеянном. Настя ругала себя за глупость, Бога - за равнодушие, и просила о том, чтобы этот кошмар закончился, пусть даже смертью – по истечении суток она так устала, что приняла бы любой вариант. Ей даже стало казаться, что она умирает – Настя безвольно и устало торопила момент избавления и долгожданного отдыха. Создатель был равнодушен и целеустремлён – его планы не совпадали с Настиными. Красная, мокрая от пота и охрипшая от крика, Настя чувствовала, как постепенно приближается к высшей степени озверения. Она очень устала и почти сдалась, но тут до неё дошёл смысл фразы, брошенной акушеркой медсестре, и испугалась. Похоже, Насте грозила операция... Из остатка сил она возмутилась. Операция ей не нужна! После всех мучений вырубиться, а потом ещё страдать от последствий – носиться со всеми этими швами, невозможностью самостоятельно качать своего младенца! Если бы сразу операция, то ладно, а сейчас зачем? Настя заволновалась, собралась с духом - и, таки, родила!
Роды настолько вымучили Настю, что о ребёнке она совсем забыла. О том, что у неё появился новый родственник, напомнил ласковый, негромкий плач – такой трогательный, что Настя улыбнулась. Вокруг неё суетился медперсонал, но Настя пока туго и с запозданием воспринимала реальность. Все сосредоточено молчали, и это молчание на фоне плача новорождённого встревожило Настю. Она попыталась увидеть ребёнка, но сил не было даже повернуть голову.
- Что там? – то ли спросила, то ли подумала Настя. Видимо, всё же, подумала – потому что никто её не услышал, и ответа не последовало. Она устало прикрыла глаза и стала ждать.
- Мальчик!... Какой богатырь! Иди к мамочке! – услышала Настя и поняла, что ей дают сына. Он попискивал в том же тоне – нежно и обиженно. Настя с усилием подняла веки, приняла ребёнка и из остатка сил принялась рассматривать, стараясь впитать в себя первые секунды жизни этого маленького существа, его запах, черты, голос. Глаза её расширились.
Тёмные курчавые волосики, атласная шоколадная кожа, ладошки розовые… Негритёнок?… Откуда? Вместе с пониманием случившегося пришло недоумение. Почему негритёнок? Если бы в момент появления ребёнка на свет Настя находилась под наркозом, то сотрудникам роддома стоило бы огромного труда убедить её в том, что это шоколадное чудо – её собственный сын.
Может быть, она просто бредит? И всё вокруг так же нереально, как и этот необычный младенец: и недавние страдания, и безысходный страх перед очередной схваткой, и безразличное лицо акушерки с почти кавалеристскими усами, и извилистая трещина на штукатурке потолка, и отколотый уголок кафельной плитки на панели, выбранный Настей в друзья во время родов. Он хотел отколоться, этот уголок – в знак сочувствия к бедной, бедной Насте, но не смог. Замешанный когда-то, возможно тысячу лет назад, раствор плотно держал его, не позволяя рухнуть со звоном на пол. Теперь всё это превращалось в прошлое, и Насте стало смешно от своих полубредовых фантазий о судьбе куска кафеля. Послеродовый шок проходил, силы потихоньку появлялись и, глядя на шелковистую каракульчу на головке новорожденного, Настя повела глазами по родзалу в странной надежде увидеть настоящего, своего ребёнка и прийти в себя. Это не дало результата: единственный присутствующий в помещении младенец лежал у неё на груди и жалобно кряхтел. Всё это на самом деле. Да уж…
***
Насте было тридцать, жила она одна, не заводя даже домашних животных. Она боялась привязываться, привыкла к одинокой, пустой квартире с вечным ремонтом и чувствовала себя там абсолютно комфортно. Не то, чтобы не любила она мужчин. Вовсе нет: Настя охотно принимала их в свою жизнь, понимала их полезное предназначение – для любви или по хозяйству, но «держать дома» такое счастье не могла. Мешал ей почти суеверный страх, связанный с давним замужеством и некоторыми событиями «после». Сейчас, лёжа в родзале с чернокожим младенцем на груди, Настя вспомнила события десятилетней давности...
- Да я так миллион раз делал, - говорил Костя, собираясь перебраться с соседского балкона на свой и открыть изнутри дверь их квартиры. И улыбался уверенно и беспечно. Ключи потерялись на пляже. Предложение выступить в качестве воздушного гимнаста не очень понравилось Насте. Но она поверила мужу, и со смутным чувством тревоги пошла вместе с ним к соседям. Те, как и полагалось, не удивились и спорить не стали, спокойным поведением подтверждая правдивость рассказа о «миллионе раз». Просто им было всё равно.
Увидев переход с балкона на балкон, Настя немного успокоилась. Ничего экстремального, кроме пятого этажа…
- Так… Ага… - бормотал себе под нос Костя, немедленно приступив к осуществлению задуманного и взбираясь на балконные перила. Никто даже не понял, как это произошло. Нога его резко ушла вниз, лицо стало растерянным – и через мгновение он полетел вниз, раздался крик и - всё…
Настя не верила в случившееся. Возле окровавленного тела, потом на похоронах она надеялась, что он сейчас откроет глаза, улыбнётся и всё будет по-прежнему. Близкие опасались за её рассудок, наблюдая общение с погибшим. Она говорила без умолку: что-то предлагала, что-то уточняла – как если бы он и вправду отвечал. Надо было что-то с ней делать, и Настю накачали какой-то лекарственной дрянью, накрывшей всё пеленой заторможенности и безразличия. Было лето, мама Насти взяла отпуск и увезла её на море. Настя понимала, что спорить не надо, но зачем ей море? Наверно, родителям так проще – забота и всё такое. Две недели вдали от дома, пустой остаток лета, отъезд на учёбу – Настя перешла на четвёртый курс пединститута.
Жизнь медленно и неохотно, но налаживалась. Прошло полгода, и как-то во время похода в кино с друзьями Настя поймала себя на мысли, что ей весело и в душе попрекнула себя за толстокожесть. Она поискала в себе отголоски нечеловеческой боли, изводившей её ещё недавно, и не нашла. Тоски, гремучей и безысходной, тоже не было. Осталась только память о нежности и утраченном счастье, величины которого раньше не осознавала.
Новое лето, пятый курс, дипломирование – все пронеслось, как один день, почти не оставив воспоминаний. Учёба закончилась, и Насте предстояло вернуться в родной городок.
- Хочешь, твой новый диван к нам заберём? - спросила мать Настю. После печальных событий новая квартира дочери пустовала, приезжая в родной город, Настя останавливалась у родителей. Купленная молодожёнам квартира переживала стадию заброшенного ремонта, после гибели Кости её почти забросили. Настя наведывалась туда лишь иногда, для порядка.
- Ничего забирать не нужно, - ответила Настя. – Я буду там жить. Да и ремонт подзатянулся, надо заканчивать.
- Может, с нами останешься? – неуверенно спросила мать.
- Нет, мама. Я уже решила, - твёрдо ответила Настя, и добавила, будто сама себя уговаривала: - Это ведь рукой подать.
Оказавшись в своей огромной трёхкомнатной квартире, слишком большой для одной маленькой женщины, Настя немного растерялась. Её шаги эхом отдавались в пустоте, брошенные два года назад ящики с ненужными вещами всё время мешались под ногами, рулоны обоев, коробки с кистями и прочей ремонтной утварью создавали устойчивое впечатление хаоса.
- Ничего, справлюсь, - громко сказала Настя и засучила рукава. Всё лишнее она перетащила в одну из комнат, что не жалко - выбросила, мебель передвинула, в спальне повесила новые шторы. Уборку закончила за полночь. Контрольный осмотр преображённого жилища полностью удовлетворил Настю: всё вокруг сверкало чистотой, и не очень напоминало о прошлом.
«Со временем и ремонт закончу, только с работой определюсь», - решила Настя, засыпая.
Она устроилась учителем литературы в школе. Эта работа оказалась просто находкой, довершив исцеление Насти и избавив от остатков печали и мыслей о ремонте. Школьная жизнь гудела беспокойным, весёлым роем, не оставляя времени для тоски или невесёлых воспоминаний. Насте доверили классное руководство, и она с восторгом накинулась на новую работу. Она обожала свой класс – почти большие, девятиклассники, пыталась понять каждого ребёнка и увлечь коллектив своими развесёлыми идеями. Это были её дети, её семья – большая и шумная, и ни о чем другом Настя старалась не думать. Классное руководство, все эти вечера, походы, экскурсии захватили её целиком. Настолько, что она не замечала происходящего в учительском коллективе.
- Настя, твоя чёрствость потрясает, - вроде бы ни с того, ни с сего выдала накануне 8 Марта Анна Петровна, известный своей прямотой учитель физики.
- О чём Вы? – не поняла Настя.
Анна Петровна хитро улыбнулась и, многозначительно понизив голос, ответила:
- Не о чём, а о ком.
Настя смотрела на неё с полным непониманием.
- Сергей Сергеич совсем извёлся, - понизив голос в пустой учительской, поделилась своими наблюдениями Анна Петровна. – Сегодня всем женщинам по тюльпану вручил. Думаешь, зачем?
- Так, в честь праздника, наверно… - промямлила Настя, почуяв неладное.
- Ага, в честь него, родимого! – скептически скривилась Анна Петровна. – Он своим размахом на тебя пытается произвести впечатление, понимаешь? Напрямую, с разбегу не может. Вот и развил бурную деятельность. Потратился, точно он нефтяной магнат, а не преподаватель физики!
- Не выдумывайте, Анна Петровна! Я ничего такого не заметила, он со мной, как и со всеми, - ответила Настя и надулась. Тоже мне – жених! Плешивый в двадцать семь, худосочный очкарик. Да ещё и туповатый - на Настин взгляд.
- Ай, ладно, все заметили, не только я, - не унималась Анна Петровна, но глянула на часы и спохватилась:
- Ой, пора! Заболталась тут, а у меня сейчас 10-А, надо бежать, пока не разбежались, как на прошлой неделе.
И она убежала, прихватив сумку и журнал пресловутого 10-А, ушедшего в прошлую среду всем классом в кино, пока говорливая Анна Петровна опаздывала «на минуту» – с её слов. Прогульщики утверждали, что ушли спустя 15 минут после начала урока, но это уже было не важно: попало всем.
Оставшись одна, Настя представила себе нелепую наружность Сергея Сергеича в ярких красках и поморщилась. Трудно было найти в его лице, фигуре и повадках что-нибудь хоть мало-мальски примечательное или – тем более! - притягательное. Сергей Сергеич был безлик, мелок телом и душой, при всём этом оставаясь в полной гармонии с собой. Он любил бросить невпопад идиотское замечание – хлёсткое, точное на его взгляд, и совершенно неуместное, даже глупое с общественной точки зрения. Белобрысые пейсики неухоженных, постоянно жирных его волос, прозрачные глаза без ресниц под взъерошенными бровями песочного цвета в редкую оранжевую полоску, дежурная кривая улыбочка бесцветных губ, неестественная бледность кожи придавали этому человеку сходство с вампиром-вегетарианцем. Глядя на него приходила мысль о том, что природа по ошибке наделила это чахлое создание сверхъестественными способностями и вечной жизнью, вынужденного таскать пробирки с анализами крови из лаборатории, чтобы хоть с горем пополам утолить жажду. Сергей Сергеич сутулился даже несмотря на свой очень средний, даже невысокий рост. Настя считала, что если бы он мог, то согнулся бы намного сильнее, возможно даже свернулся бы в клубок – чтоб быть неприметнее. И, наконец, находиться с ним в непосредственной близости было очень непросто – жуткий запах пота зимой и летом заменял Сергею Сергеичу парфюмерные новинки, выедая глаза окружающим не хуже хлорки. Настю он откровенно раздражал. Первой мыслью после ухода Анны Петровны, этой старой сводни, было убить Сергея Сергеича и смыть его мерзкой кровью все пересуды. Но Настя отбросила эту мысль почти сразу – на убогого не поднималась рука. Вечером она позвонила брату подруги и попросила повстречать её с работы – неделю-две, пока не устанет. План сработал, и уже через неделю педсостав знал, что у Насти – «жених». То ли этот факт повлиял на Сергея Сергеича, то ли его увлечение Настей было плодом скучающего воображения Анны Петровны – неизвестно, но он так и не проявил своих чувств, а болтовня на этот счёт постепенно затихла.
На самом деле, Настя не хотела и не искала замены Косте. Её возмущала лёгкость, с которой люди говорили и поступали в подобных случаях. После гибели мужа Настя решила, что не станет больше связывать себя чувствами: ей казалось, что каждая следующая попытка будет заканчиваться ещё более ужасным финалом, и так по нарастающей. Лучше посвятить себя любимой работе, разделить радости и печали своих учеников – большего ей не нужно. И всё бы ничего, но Настя была чрезвычайно хороша собой. Густые каштановые локоны, огромные синие глаза, точёный профиль, идеальной формы губы, приятный, глубокий голос, фигура… Одни только Настины ноги могли свести с ума самого уравновешенного и сонного. Стоял оголтелый разгар мини, и Настя была обречена на неминуемый успех - даже если бы ноги были единственным её достоинством. Но она была такой, как была. На Настю постоянно обращали внимание самые разные мужчины: молодые, постарше, умные, глупые, нищие и обеспеченные. Поддаться искушениям оказалось проще, чем придерживаться данного, видимо, необдуманно обета. Нравиться и получать разнообразные знаки внимания было приятно и лестно. Всеобщее восхищение утомило Настю и однажды она, неожиданно для самой себя, сдалась. Счастливцем оказался выпускник старшего класса и Настин ученик Игорь Войтов.
Она выделила его с самого начала, проявляя лишь обычную солидарность с прочими представителями педсостава. Одарённый во многих отношениях Войтов с явными и несомненными талантами практически по всем предметам, интересовался наиболее явно литературой и историей. Стоит ли говорить о том, что общая эрудиция, начитанность, живое нестандартное мышление молодого человека покорило Настю сразу! Войтов выглядел старше своих лет, был высок и широкоплеч, уверен в себе. И он был похож на Костю... Настя не понимала в чём конкретно это сходство, оно проявлялось в манере разговора, в жестикуляции, с определённого ракурса. Заметив впервые что-то безвозвратно потерянное, Настя остолбенела, но быстро взяла себя в руки. Она попробовала уговорить себя, что сходства никакого нет. Однако, разглядывая Войтова и стараясь убедиться в том, что «всё это только показалось», Настя напротив приобрела убеждение – похож, особенно в пол-оборота. Форма носа, резкие скулы, длинные густые ресницы, придававшие трогательности его крупным, рубленым чертам.
«Только этого не хвалало… Не схожу ли я с ума?» - испугалась Настя. Теперь она исподтишка поглядывала на «привидение» и радовалась, когда сходство проступало. Настя аккуратно навела справки, и оказалось что Войтов жил в одном подъезде с Настей, только он – на третьем этаже, а она – на пятом. Теперь она припоминала, что видела его однажды у подъезда, но тогда не придала значения. Сейчас Настино сердце застучало быстрее от такого приятного обстоятельства, и по утрам перед выходом она стала уделять внимание даже таким деталям внешнего вида, которые ещё недавно считала незначительными. Случайные встречи с Войтовым в школьных коридорах стали не на шутку волновать Настю: она краснела, как маленькая, опускала глаза и глупо улыбалась. К урокам в этом классе готовилась особо тщательно, продумывая каждую деталь, выискивая интересные эпизоды из жизни известных писателей и литературных критиков. Стараясь быть беспристрастной и справедливой, скупилась на похвалы блестящим Войтовским ответам, щедро раздавая их прочим. Однако, иногда позволяла своим восторгам выплеснуться наружу.
- Вы очень хорошо подготовились, Игорь, - похвалила его как-то Настя за блестящее выступление на уроке. И заметив, что ему понравилась похвала, густо покраснела.
Вплоть до этого дня она убеждала себя в том, что в Войтове её привлекает исключительно глубокая, всесторонняя эрудиция, правильная речь, логичное изложение мыслей. Ни при чём тут ни неуловимое, роковое сходство с навсегда потерянным прошлым, ни широкие, мускулистые плечи, ни случайно пойманные взгляды его огромных тёмных глаз, обычно дерзких и насмешливых, но в эти моменты растерянных и восторженных… Настя сражалась с этими взглядами месяц или два, потом участились их встречи в подъезде с обязательными остроумными перепалками, потом Войтов попросил Настю высказать мнение по поводу раскрытия им темы одного из сочинений. Он задержался после урока, и они диспутировали около получаса. Урок был последним, домой пошли вместе, продолжая беседу на интересную им обоим тему. Он начинал мысль, она заканчивала. Это идейное единение напоминало пение дуэтом, их слова и мысли сплетались в едином порыве. Никогда ещё дорога домой не казалась такой быстрой - она промелькнула в одно мгновенье. Очевидным было одно: несмотря на кажущуюся увлечённость предметом разговора, мысли обоих были о другом. Оба это понимали, но ни один не решался заговорить о том, что на самом деле их так будоражит.
Чем меньше времени оставалось до конца пути, тем более увлечённо говорил Войтов. Он полностью перехватил инициативу в разговоре, не замечая, что его монолог затянулся. На подходе к подъезду напряжение достигло максимальной точки. Вот уже и вход, и первые ступени, и батарея почтовых ящиков на втором этаже. А Войтов всё говорил, говорил, говорил… Глаза его горели, он вертел головой, иногда перехватывая Настин вопросительный взгляд, спотыкался, выискивая нужное слово. Тогда Настя приходила на помощь, стараясь немного успокоить бурлящий поток Войтовского красноречия. «Зачем так защищаться?» - думала она. – «Сказал бы хоть что-то по теме… А если скажет, что тогда?... Нет, пусть продолжает эту канитель…» Пространство устало искриться в предчувствии взрыва эмоций, но Войтов с каждым шагом отдалялся от темы – намеренно или случайно. С каждой очередной ступенькой становилась призрачнее надежда услышать что-то хотя бы отдалённо похожее на признание в нежных к Насте чувствах. На пролёте своего, пятого этажа, разнадеявшись услышать желаемое, раздосадованная Настя невпопад прервала возбуждённого попутчика:
- Разве ты не на третьем живёшь?
- На третьем, - ответил Войтов и остановился, будто пойманный на воровстве.
- Ну, тогда до завтра, - сказала Настя и потерянно улыбнулась, чтобы сгладить собственную резкость.
- До завтра, - машинально ответил Войтов, будто до конца не сообразив, что пора уходить, и начал медленно спускаться по ступеням.
Роясь в сумке в поиске ключа, Настя представляла, как уходит Войтов: его растерянный, обескураженный вид, нарочито медленный шаг. Его неспешная, ритмичная поступь ударами метронома отдавала в ушах Насти. «Он не может уйти, просто взять и уйти, потому что… Вернись, Игорь!» - громко и отчётливо звала она в душе и бежала вниз, за ним, он бросался навстречу, наверх и полностью ошалевший от счастья замирал, ещё не веря в то, что Настя виснет на его шее. На самом же деле она продолжала рыться в сумке, ключ наконец-то нашелся, и Настя даже смогла повернуть его в замке. Звякнули ключи, дверь с лёгким шелестом отворилась. «Неужели и все? Сейчас я переступлю порог и буду дальше жалеть о своей сдержанности?...» - подумала Настя, и отчаянье охватило её целиком. «Всё равно! Пусть думает, что хочет… Пусть смеётся – я больше так не могу». Настя задрожала и проговорила чуть слышно:
- Игорь...Вернись…
Он не мог её слышать. Но и шагов слышно не было. Сердце Насти заколотилось в бешеном ритме. Он не уходил – ждал, наверняка ждал!
- Подожди! Вернись, Игорь! – крикнула она так громко, что зазвучало эхо, и поспешно направилась ему навстречу.
Они недолго поцеловались в подъезде. Настя так давно и часто представляла себе этот момент, что не испытала никакого удовлетворения. «Довольно вяло», - как впоследствии вспоминала Настя. Ей казалось, что долго сдерживаемые желание, страсть должны выплеснуться в одночасье, подобно мощному цунами снося на своём пути страх показаться смешным в проявлении чувства, сомнения в целесообразности поступка, мысли о последствиях огласки. Но Войтов был аккуратен в своей нежности. Он обнимал Настю бережно, будто боялся сломать хрупкую игрушку, целовал осторожно, даже сдержанно. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но кто-то вошёл в подъезд: торопливые шаги, громкие голоса приближались. Настя с Войтовым, не сговариваясь, юркнули в распахнутую дверь Настиной квартиры и тихонько закрыли её за собой. Короткая пауза добавила куража и уверенности в том, что одними поцелуями здесь не обойтись. Продолжая целоваться и раздеваясь по пути, они почти кувырком упали на старый, взревевший от их тяжести диван. Там всё и случилось.
Прозрение пришло не сразу. После ухода Войтова Настя смотрела на довольное отражение в зеркале и пыталась быть строгой:
- Дура ты, дура! – говорила она отражению и хмурила брови, пытающиеся тут же вернуться в прежнее, легкомысленное положение. – Ты закроешь навсегда эту тему! НА-ВСЕГ-ДА! – чеканила Настя.
Она поговорит с ним. Если он, конечно, будет искать разговора… Может, с его стороны это было и всё… Но может и нет? Мысли Насти скакали и путались, она бросалась из крайности в крайность, то приказывая себе оставить нелепые фантазии и вернуться к реальности, то тщетно пытаясь вспомнить удачные примеры прочных разновозрастных союзов. Ничего путного в голову не приходило. Вечером долго не ложилась, уже лёжа в постели не могла долго уснуть. Проснулась без всякой ясности мыслей. Собираясь на работу, была растерянной и несобранной, а запирая за собой дверь квартиры, почувствовала взгляд в спину. Её ждал Войтов, чтоб пожелать доброго утра. Когда он это говорил, его глаза искрились любовью, и Настя сдалась. Она позволила обнять себя, но сразу опомнившись, сказала:
- Ты что, пусти… Мало ли кто выйдет!... Не сейчас…
- Вечером? Я увижу тебя вечером? – проговорил он тихо, но очень настойчиво глядя в её глаза.
- Да, да… Беги первым… Нам нельзя идти вместе… - говорила она высвобождаясь.
- Я люблю тебя, - сказал он и убежал. А Настя ещё с минуту стояла, как ушибленная. Вот так! Любит. Это ему так же просто, как писать сочинения по Булгакову. Или шутить с одноклассниками. Даже ещё проще… Настя пыталась рассердиться на простоту, с которой говорил о любви этот мальчик, но это получалось у неё очень плохо. Она была счастлива до неприличия! Разве так уж плохо, что на земле стало больше счастливых людей? Конечно, нет! Да здравствует счастье!
Настя поправила растрёпанные Войтовскими нежностями волосы и чуть не вприпрыжку побежала на работу. Всё будет хо-ро-шо! И только так!
После первого «случайного» раза Настя долго и нудно корила себя, понимая, что эти отношения могут зародить нежелательные разговоры и сплетни. Но за первым разом случился второй, за вторым – третий, и Настя не заметила сама, как по уши втрескалась в мальчишку.
Соседство значительно упрощало возможность частых свиданий. Виделись они каждый день, за редкими исключениями. За пару месяцев общения они наелись своей неистовой страсти, и отношения постепенно перешли в почти семейное русло. Он заходил к ней после уроков, они обедали, болтали, вспоминая смешные или интересные события дня, смакуя детали своих отношений в «свете». Им было забавно наблюдать, как кто-то якобы что-то заметил, догадываясь о том, насколько они близки. Эта игра заводила и увлекала обоих, нередко заканчиваясь кроватью. На самом деле ни он, ни она не хотели никакой гласности и жутко боялись того, что их связь станет достоянием общественности. Но так весело было предполагать возможность огласки, невозможной сейчас, но такой резонансной и невероятно скандальной.
Войтов был одним из лучших учеников выпуска. Собираясь поступать на исторический, штудировал риторику. Его страстью были длинные, обстоятельные доклады о всевозможных исторических событиях. Однажды, застав Настю за проверкой огромной стопы тетрадей с сочинениями и оценив неутешительную перспективу любви с озабоченной Настей, Войтов предложил помощь в проверке.
- Не выдумывай, это неправильно, - твёрдо ответила Настя.
- Почему? Боишься, что наделаю ошибок? Зря, сама знаешь, - обиделся Войтов. – А мне в плане подготовки к поступлению практика не помешает…
И он обиженно вздохнул. Приём был запрещённым, и хотя Настя не видела особой связи между проверкой сочинений и историей, всё же согласилась.
Вдвоём дело пошло веселей. Стопы тетрадей таяли, времени для любви прибывало. Войтов научился мастерски копировать кругленький Настин почерк. Иногда она сама не знала, кто из них проверял ту или иную тетрадь. И всё же, несмотря на определённую душевность связи, Настя не могла не думать о том, что выпускной класс скоро закончится, Игорь поедет поступать в ВУЗ, и закончится вся любовь. На неё время от времени накатывали необъяснимые её избраннику приступы хандры, связанной с неопределённостью дальнейших отношений. Скрывать свои угрюмые мысли получалось не всегда.
- Ты уедешь поступать и забудешь обо мне, - сказала Настя однажды совершенно невпопад, убирая со стола тарелки. Её лицо из только что весёлого и довольного стало отстранённым и злым. Не поймавший момента перемены Войтов удивился и растерялся. Его полностью устраивала идиллия семейной жизни. О том, что у Насти на него свои особенные, далеко идущие планы он не думал. Осознав смысл сказанной Настей фразы, Войтов понял, насколько плохо то, что творится в её голове. Отвечать на провокацию было глупо. Да и что ответить, Войтов не знал. Почему он должен забывать? И зачем вообще поднимать эту тему, как будто нельзя думать о приятном «сегодня», не заботясь о проблемах всей грядущей длинной жизни? Ну вот почему, например, её не беспокоит проблема заболеваемости туберкулёзом или гепатитом? Ведь о том, что болезни есть, и они опасны, никто не спорит, но в том, что именно Настя поймает инфекцию можно и усомниться! Так и с отъездом. О каком «забудешь» она думает сейчас, в разгар их любви, когда само поступление нельзя считать свершившимся фактом? Вот всего пять минут назад заливалась смехом на удачную шутку Войтова, а сейчас насупилась и сидит, давит слезу…
Так думал Войтов, пауза росла, Настя, сжав губы до синевы, мыла посуду с преувеличенным рвением. Он так и ушёл тогда, ничего не сказав, даже не попытавшись развеять её сомнений. Настя провела вечер в одиночестве, накручивая себя картинами будущей Войтовской неверности и безразличия. Оторванность от дома, отсутствие родительского контроля, обилие студенческих соблазнов не оставят в его сердце и капли свободного места для Насти. Под его носом будет крутиться не один десяток молоденьких девчонок, так же сильно озабоченных своей свободой и мнимой взрослостью, как и Войтов. А Настя останется здесь, со своими уроками и любовью к классической английской литературе. И эти маленькие потаскушки станут моргать ему бесстыжими глазами в погоне за минутным удовольствием, выставлять напоказ точёные и не очень ляжки, разговаривая томными голосами. Эти секс-дилетантки будут иметь намного больший шанс уснуть на мускулистом плече Войтова, чем далёкая, опытная в искусстве любви, взрослая учительница литературы. Негодование и ревность к ещё не появившимся соперницам душили Настю. Уснула она в слезах. Всё поведение мальчишки выглядело насмешкой над нею - любящей, безрассудной и томимой страхом от грядущей разлуки с любимым. Поделом ей, дуре великовозрастной! Размечталась чуть ли не о свадьбе, даже допускала мысли о ребёнке – стыдно, право слово… Нашла себе игрушку, теперь уж ясно, что на беду...
Сон оказался неплохим лекарством от тоски. Поутру настроение Насти заметно улучшилось. Она постарается не возвращаться к тяжёлым мыслям по поводу Войтова, будет радоваться тому, что имеет и постарается закрепить за собой место в сердце любимого надолго.
Она собиралась на работу особенно тщательно, продумывая каждую деталь гардероба. В этой шёлковой блузке всё произошло впервые… Тёплый кремовый оттенок был очень к лицу Насте, и Войтов замечал, как хорошо ей в этой вещи. Юбка была всего одна, поэтому выбор не утомил Настю. Перед выходом Настя с удовлетворением оглядела себя в зеркале и, напевая, направилась в школу. Они могли встретиться в подъезде, и признаться, Настя рассчитывала именно на это. Кому, как не ей было известно время выхода Войтова на уроки. Но они не встретились. Эта незначительная неудача не расстроила Настю: она рассчитывала на встречу не позже первой перемены. Но после урока её задержали ученики, и Настя с трудом поспела к звонку в другую аудиторию.
Прослушав весь урок чтение на память отрывка из известного произведения, Настя заскучала. Ученики, за редким исключением, читали без души великие, наполненные грандиозным смыслом и мудростью слова бессмертного автора. Заикались, коверкали слова. «Они не понимают… Ничего не понимают…» - обиженно, но как-то безразлично думала Настя, тогда как в другом настроении она непременно бы вмешалась, заступилась бы за этот несомненно значительный литературный шедевр. Она думала о Войтове, с трудом соображая, когда очередной ученик замолкал, с горем пополам справившись со своей задачей. Когда очередное монотонное гудение заканчивалось, Настя наугад тыкала в журнал, называя очередную жертву. Одного она вызвала дважды.
-Так вызывали уже, Анастасия Павловна!... – возмутился дважды вызванный, ловя стеклянный Настин взгляд.
- Вызывала? В самом деле… Извини, Кошкин, - опомнилась Настя, усиленно припоминая, правда ли это и не находя в своей памяти никаких отметок.
- Да, правда вызывали, сказали, чтоб на следующий раз готовился, - подтвердила староста класса, отличница Лена. Ей можно было доверять.
- И кто тебя за язык тянет всегда? Сказала бы, что хорошо прочитал, - пристыдил старосту Кошкин.
- Кошкин, ты излагаешь мысли языком пятилетнего ребёнка! Немного хорошей, «взрослой» лексики тебе не повредит, - парировала староста.
Звонок прервал перепалку. Настя встряхнулась, но тут же вспомнила, что следующая перемена была короткой, на встречу с Войтовым можно было не надеяться. Но она поспешила на выход, собирая осколки надежды.
- Не то что-то сегодня с Настей. Вид какой-то растерянный. Как влюблённый, - констатировала староста, когда Настя покинула класс.
- Может, в меня влюбилась? – предположил Кошкин. – Вызвала дважды. Такого никогда не было. Намекает!
- Определённо, Кошкин! Мы тут все от тебя без ума, и Настя заразилась, - пошутила в тон Кошкину староста. Все засмеялись.
Настя слышала этот смех, но с собой не связала.
Так прошёл очередной учебный день. Утомлённая напрасным ожиданием случайной встречи Настя перестала верить в магию «волшебной кремовой блузки». На большой перемене она подольше толклась у расписания, дважды побывала в столовой – всё напрасно. Однажды ей даже показалось, что невдалеке мелькнул его силуэт. Настя встрепенулась, но – нет, воспалённое сознание создавало миражи. Она обозналась.
Так и не встретившись с Войтовым, Настя потащилась домой.
«Уж не избегает ли он меня?» - думала она дорогой, ругая себя за вчерашнее. Машинально поднялась до почтовых ящиков, забрала почту. Вызвала лифт.
Переодеваясь, думала над своим поведением. К чему была эта истерика? Какого ответа она ожидала? Какого? «Не злись, Настя, а выходи-ка лучше за меня замуж!» Нет, это смешно! Может потом, когда он подрастёт? После учёбы, например… Ей будет всего-то двадцать девять – не приговор, ему – двадцать два, уже лучше, чем семнадцать. Она будет терпеливой, и получит его целиком, навсегда. И родит ему сына, или дочку… Но не сейчас ведь!
Звонок в дверь прервал Настины размышления. В глазок она увидела Войтова, и так обрадовалась, что даже глаза увлажнились.
- Что случилось? – испугался Войтов её слезам в комплексе с улыбкой.
- Не обращай внимания, так… Думала о разном. Хорошо, что ты пришёл!
В тот день, как и в последующие, Настя вела себя, как ангел, старательно избавляясь от своих надуманных страхов. Она затаилась. До конца учебного года оставалось три месяца – так много, но так мало! За это время он должен признать её, Настину незаменимость. А Настя должна решить, поедет ли за ним, чтоб всегда быть рядом, или будет терпеливо ждать окончания учёбы. А пока она создавала искусную паутину собственной значимости, просто из кожи вон лезла, так старалась. Она старательно обходила «скользкие» темы выпускного и грядущего поступления, наполняя всё совместное время подтверждениями своей любви и преданности, уверенно говоря о совместном «завтра». Как бы невзначай Настя предложила Войтову помощь в подготовке к поступлению – он с радостной благодарностью принял предложение, предварительно согласовав с родителями. Те почему-то не заметили подвоха, хотя молодость репетитора и сжатые сроки для подготовки вызвали некоторые сомнения.
- Что это за Анастасия Павловна? Ира, ты её знаешь? – спросил старший Войтов после того, как сын пришёл к нему за «советом» по поводу репетиторства. – Да и не поздно ли кинулся? Будто в горячке…
- Можно подумать, у тебя горячки не было в подобной ситуации, - заметила мать. – Мечется парень, хочет подготовиться получше. Анастасия Павловна, конечно, не академик, но у неё какая-то своя методика. Юлю Майкову в прошлом году подготовила так, что та вообще без проблем поступила.
- Ну, если методика, тогда пускай. Лишними знания не бывают, - согласился отец. Впрочем, не особенно он и спорил…
Так Настя приобрела официальный статус репетитора Войтова. И теперь приложила все усилия к тому, чтобы использовать время занятий на что угодно, кроме литературы. Выглядело это вполне невинно: в процессе углублённого изучения предмета по «уникальной методике» Настя иногда выделяла время на изложение своего критического взгляда на новинки и старинки интересной ей литературы. Она любила свою работу, хорошую литературу обожала, любимых писателей боготворила, потому увлекалась общением даже иногда в ущерб нежным чувствам к Войтову. «Занятия» проходили дважды в неделю. В эти дни Войтов имел право совершенно официально, без шифров, приходить к Насте. Они подолгу валялись на старом, скрипучем диване, смотрели в незашторенное окно и любовались ярко-голубым небом и облаками. Войтов говорил настоящие, красивые слова о любви, и нежность его взгляда усиливала в Насте безрассудную веру в то, что это не закончится никогда. Она делала вид, что сердится, когда Войтов в разгар её красноречивых монологов невпопад брал Настю за руку, начинал перебирать её изящные пальцы, или водить ногтем по красивой, обнажённой спине. Насте было щекотно.
- Ты не слушаешь, меня! Не забывай, что если ты не поступишь, то я буду первой, с кого за это спросят твои родители! – горячилась она.
- Напротив, я – весь внимание. Иногда я задумываюсь: кто для тебя важнее – я или Булгаков?
- Нельзя ревновать к покойному гению! Да ты и не ревнуешь, просто хитришь – лишь бы полениться!
- Не будь занудой, иди сюда, - и он тянул её за руку, Настя понарошку упиралась, и «занятие» переходило в русло, настолько же отдалённое от подготовки к экзаменам, насколько и приятное.
Выпускной приближался, Настино напряжение росло. В предвкушении она соорудила себе неприлично дорогое и соблазнительное платье. Будучи классным руководителем класса, параллельного тому, где учился Войтов, Настя имела совершенно законное основание провести бал вместе с учениками. И она должна быть лучшей! Так и будет. Как бы хороши не были выпускницы, Войтов любит Настю, и эту возможность быть рядом она должна использовать с умом!
Явившись на выпускной при полном параде, Настя удовлетворённо заметила, что попала в точку. Изумрудный атлас выгодно подчёркивал женственность её форм по сравнению с большинством выпускниц. Ловя на себе восхищённые взгляды толпы, она с трепетом искала в толпе его – находила, улыбалась, видя, что кроме неё ему ничего больше не интересно. Даже висевшие на обоих его локтях школьные красавицы Оля и Света Настю не раздражали. Дурочки, не по Сеньке шапка! Так думала высокомерная Настя, официальная часть плавно подходила к концу. Потом начался банкет, танцы, шампанское – всего чуть-чуть, дети же! Учителя и члены родительского комитета заметно повеселели, и скоро совсем перестали выходить из учительской, перестав веселить своими румяными лицами не менее румяных выпускников. Веселье шло полным ходом, и никто поначалу не придал значения танцу блестящего ученика Игоря Войтова с молодой, перспективной учительницей литературы Анастасией Павловной Рыжик. Один танец – ничего, два – так себе, шампанское на брудершафт, третий танец, удивлённое лицо физички Анны Петровны в дверях учительской – сначала просто лицо, потом – в очках… Воздух наполнился вопросами: косые взгляды, многозначительные улыбки в направлении «интересной» парочки, перешёптывания…
- Что мы делаем, Настя? – спросил Войтов, первый заметив неладное.
- А, плевать… Я люблю тебя, - сказала Настя и споткнулась. – Чёрт, я кажется, ногу подвернула.
Он помог ей выйти на воздух. На скамейке перед входом снял с Настиной больной ноги босоножку.
- Дай гляну… Тут болит? – спросил Войтов и так нажал на ногу, что Настя вскрикнула.
- Пойдём домой, мы и так уже выступили, - предложил Войтов.
- Пожалуй, - кивнула Настя.
И они исчезли. Ещё на выходе со школьного двора стало ясно, что идти сама Настя не в состоянии: боль в ноге стала сильнее. Войтов дотащил её на руках, перебежками: слава богу, идти было недалеко.
- Как не вовремя это с ногой получилось,- вздохнула трезвеющая Настя, сидя дома на диване. Пока ей было жаль, что танцы закончились.
Войтов молчал. «Как раз наоборот, вовремя… И так шоу затянулось. Пора бы и назад: болтать будут по-любому, но если останусь тут – хана Насте», - думал Войтов, прикладывая пакет со льдом к больной Настиной ноге. Он дождался, пока она уснёт, и пошёл догуливать выпускной.
Было всего два часа ночи. Полностью трезвый Войтов по возвращению нашёл своих однокашников в приличной кондиции: веселье было в полном разгаре. Музыка просто ревела, свободные девушки визжали, парочки прятались за углами, на скамейке у входа в школу сидела красавица Света, одинокая и печальная. Увидев Войтова, она оживилась:
- О, Гоги!... Не надеялась тебя сегодня увидеть, - приоткрыв красивые, полные губы протянула она.
- Неужели?...- неторопливо шедший Войтов притормозил, изображая полное недоумение.
- Впрочем, я рада. Вообще, скука здесь неземная, - подвела итог Света, с завистью глядя на гогочущую рядом компанию. Красавица была не в духе. Войтов почему-то засмеялся. Уж очень не шёл Светке недовольный вид.
- Что смешного?- вскипела Светка.
- Ты смешная, Светка. Ты на рыбу-мяч похожа. Вылитая. Научи так надуваться! – и Войтов засмеялся ещё задорнее.
Светка хмыкнула.
- Ладно, потом научишь, - сжалился Войтов. – Пойдём танцевать!
Светка перестала дуться и подскочила, как мячик.
- Только давай по шампусику, ага? Ты трезвый сильно… - предложила она.
- Почему нет? – согласился Войтов и, вспомнив о спящей Насте, пошёл убивать остаток вечера.
Перед входом в зал стояла группка выпускников, рядом отиралась Анна Петровна, как всегда подслушивая и подглядывая. Все с интересом посмотрели на Войтова с новой спутницей.
- Игорь, мы тут Анастасию Павловну обыскались, думали: вы вместе, - ехидно заметила Анна Петровна.
- Я помог ей добраться до дома, она ногу подвихнула, - невозмутимо ответил Войтов.
- Ах, ногу, - кивнула Анна Петровна с наигранным пониманием.
Её насмешливый взгляд раздражал Войтова, и он обратился к Светке:
- Так будем танцевать?
- ДА-А-А!!!! – закричала Светка.
Тут грянула новая музыка, Светка дёрнула Войтова в гущу танцующих и… понеслось! Они плясали, пили, орали под гитару перед входом в школу что-то громкое и протестное, под утро пошли всем колхозом на набережную.
- Далеко пойдёт мальчик, - заметила Анна Петровна директору школы. – Его команда легко переживает замену…
Директор Юрий Петрович поморщился. Поведение молодой и симпатичной учительницы литературы его удивило не меньше, чем всех остальных. Всякое бывает: дело молодое… Но, уже не в школе бы, что ли, аккуратнее как-то. Не то, чтобы он осуждал, но как-то нехорошо, неправильно это. Непедагогично, да-да – непедагогично. Из окна учительской ему довелось подсмотреть сцену снятия Войтовым босоножки с Настиной ноги, а потом – шествие с раненой на руках. Аж дух захватило! Больше всего поразило директора то, что Настя и Войтов почти не говорили. Так бывает только с близкими людьми, им известно, что и как надо делать лучше всего – без лишних разговоров. С Настей и Войтовым было именно так. Проводив их взглядом и дождавшись, пока они растаяли в темноте, директор облегчённо вздохнул. Хорошо, что это всё проступило только на выпускном! Или это все знали, только он, старый недотёпа, ничего не видел и не смог среагировать адекватно ситуации? Директор был почти трезв, и печалил его в ситуации больше всего тот щекотливый фактор, что отец Войтова был его давним товарищем – ещё с института. Если бы не эта дружба – после выпускного даже свадьба учительницы и ученика не слишком бы его озадачила. Но здесь был немного другой случай, возможно, требующий проявления некоторой озабоченности.
- Давно это у них?... Ну, вы поняли, о чём я… - неуклюже замялся директор.
Анна Петровна выпрямилась и преисполненная достоинством, изрекла:
- Да уж не с сегодня, это – как пить дать!
Юрий Петрович скривился, и без того кислое выражение его лица приобрело брюзгливый и обиженный вид.
- Нехорошо, - подытожил он.
- Надо поговорить с ней, - вынесла Анна Петровна приговор.
Директор со страхом посмотрел на неё:
- Может, это не совсем так, как нам показалось?
- Ничего Вам не показалось! Все видели этот бордель среди бела дня! Надо принять срочные меры! – Анна Петровна была неумолима. Что это будут за меры, она пока не знала, но настроена была решительно.
Самое интересное было в том, что она искренне желала Настиного «спасения» от греховной связи с учеником. Рвение помочь «заблудшей» было настолько большим, что за неделю Настиного отсутствия, связанного с серьёзным растяжением, Анна Петровна буквально изорвала на мелкие куски Настину репутацию.
- Надо помочь девочке разобраться, ведь она уже взрослая, а у парня ещё молоко на губах не обсохло… - понизив голос, говорила она сотрудникам, изъедая их мозг с прожорливостью короеда. И обречённо добавляла: – Совсем стыд потеряли!
Ничего не подозревающие Настя и Войтов продолжали встречаться. Может, и было что лишнее в проявлении взаимных симпатий во время выпускного, но школа закончилась, а Настино отсутствие на работе поможет забыть кривотолки. Это было их единственное публичное «выступление» и последнее, пока Настя подлечится - все обо всём забудут. Так они думали. Наивные… Если бы не Анна Петровна, возможно всё так бы и было. Но без таких людей не обходится ни один коллектив – или почти ни один. Она не могла быть равнодушной, когда нравственность, в её понимании, несла потери. Душа требовала действий, чётких и решительных. Поэтому Анна Петровна подкараулила на улице мать Войтова и вывалила ей всю правду-матку.
- Чепуха! – вспыхнула мать Войтова. Анастасия Павловна сразу представилась ей беременной, а подающий надежды сын – бегущим на молочную кухню с сумкой бутылочек для молочной смеси. – Я поговорю с сыном, думаю, что Вы ошиблись!
И, не желая затягивать тяжёлый и неприятный разговор, она стремглав бросилась домой.
Сына дома не было, старший Войтов с безмятежным лицом валялся перед телевизором.
- Василий! – тяжёлым басом позвала она мужа, появившись в дверном проёме. Тот неохотно перевёл взгляд на жену и, заметив выражение её лица, выключил телевизор и сел.
- Что случилось? – спросил он.
- Случилось. Твой сын – кретин. Мы слишком попустительствовали ему в свободе, и вот, пожалуйста! – она всплеснула руками и застыла взглядом на ковре.
- Ира, не томи, - попросил старший Войтов. – Он решил стать дворником, как дядя? – спросил он, намекая жене на её непутёвого родного брата.
- Тебе всё бы колкостями сыпать! Тоже мне – белая кость! А в принципе, ты почти попал: твой сын спит с учительницей. С Анастасией, прости господи, Павловной.
Старший Войтов выдохнул. Вечно эти женщины всё усложняют. Да пусть себе спит на здоровье! Тёмная история якобы серьёзных отношений сына с учительницей ему была известна уже как неделю. Но он не был склонен к поспешным поступкам и пока просто наблюдал сына. Ничего пугающего в его поведении старший Войтов не обнаружил, и понапрасну волновать жену не собирался. Обычная интрижка, с кем не бывало… Потому он придал лицу скепсиса и попытался успокоить жену:
- Не драматизируй, Ирина. То, что спит с женщиной – ничего. Плохо, что разговоры вокруг.
- Да ну! Не понимаю твоего отношения! – мать картинно всплеснула руками. - Ты считаешь, что сейчас, когда так многое зависит от его благоразумия, самое время ему не готовиться к поступлению, а оттачивать любовное мастерство? И учительница подходящая – опытная женщина, одинокая, долго уговаривать не нужно. Дорепетировались! И как я сразу не догадалась по поводу «особой методики»!
Она замолчала, вопросительно глядя на мужа в поиске поддержки. Она чуть не плакала.
- Успокойся. Не надо так нервничать. Если мы не знали, то о женитьбе он не думает, - и старший Войтов улыбнулся как можно беспечнее.
- Да ты в своём уме?! Какая, к чёрту, женитьба!!! – вскипела жена. – Будто скоморох себя ведёшь!
Старший Войтов понял, что жена сейчас не в состоянии оценить его чувство юмора. Он перестал улыбаться и серьёзно сказал:
- Ира, я шучу… А ты так реагируешь. Не переживай, я с ним поговорю… - и он уже начал укладываться в прежнюю позу.
Мать вскипела:
- И когда же? Я уверена, что он сейчас у неё! Вот ты лично, знаешь, где твой сын?
- И твой, кстати…
- Это не важно… Ну? Знаешь или нет?
- Сказал, выйду на полчаса… - старший Войтов потянулся к телевизионному пульту.
- Отлично! Я в тридцать восемь не собираюсь становиться бабушкой и тебе в твои сорок не советую! Идёшь со мной или на тебя не рассчитывать?
- Куда ты собралась? – спросил старший Войтов.
- К соседке, на пятый, - намекая на Настю, выдавила она.
- Ира, не чуди. Успокойся и не будь смешной. Он вернётся и поговорим. Не превращай всё в дешёвый фарс. Тоже мне, полиция нравов! Вот что ты ей скажешь? Да и не откроют они.
- Пусть. Но пусть знает, что нам всё известно. Если она не понимает, что ему ещё получать образование – я расскажу.
- Послушай, ты с чего решила, что он не собирается получать образование?
- Я просто очень переживаю, Вася. Мало ли… Тем более, она старше, замужем уже была… А Игорь – мальчишка… Обкрутить такого – в два счёта. Это ей не ровесника клеить… Опыта никакого, чего о ней не скажешь... Надо с Игорем поговорить, рассказать...
- Расскажешь, потерпи, - и старший Войтов включил телевизор.
Мать мысленно согласилась с тактикой пассивного ожидания и не стала никуда идти. Сидя рядом с мужем и пытаясь уловить смысл транслируемой спортивной передачи, она пыталась найти правильные, стоящие аргументы «против» этой противоестественной связи. Где-то муж прав: доводы должны быть железными, надо не спеша смоделировать неприятный разговор.
Только она собралась с мыслями, как из прихожей послышалась возня с замком, открылась дверь, и появился виновник переполоха. Он улыбался и напевал, кинув на ходу «привет!» родителям, скрылся у себя. Мать сжала губы, вздёрнула подбородок и решительно проследовала за сыном. В дверях его комнаты она затормозила и сделала глубокий вдох.
- Как дела? – с улыбкой спросил Войтов, увидев мать, но заметив выражение её лица, тут же поправился:
- Что-то случилось?
- Это я хочу у тебя спросить, сынок.
- Мама, ты говоришь загадками.
Мать ещё раз вдохнула и позвала:
- Василий, иди к нам!
Она мельком глянула на сына, вошла в комнату и присела на стул у входа. Монотонный звук телевизора из гостиной говорил о том, что отец семейства не очень спешит к ним присоединиться.
- Василий! – железным голосом прокричала мать, и из соседней комнаты раздался скрип дивана: старший Войтов с явной неохотой оставлял своё лежбище. Потом послышались медленные, пришаркивающие шаги, а затем в дверном проёме появился и их хозяин. Вид он имел сонный и отсутствующий, всем видом демонстрируя свое безразличие к всплеску материнских чувств любимой супруги. Он до последней минуты надеялся на то, что жена справится сама с вопросом, с его точки зрения не требующим такого уж пристального родительского внимания.
Будто боясь, что сейчас он заснёт или исчезнет, а вместе с ним – и её решимость говорить с сыном на недетские, «интимные» темы, мать громовым голосом, как можно чётче, торжественнее и трагичнее спросила:
- Правда, что ты спишь с Анастасией Павловной?
Войтов смотрел на мать спокойным взглядом взрослого человека и думал: «Вот что она хочет услышать? Определённо, не правду… Да и советоваться ни с кем я не собирался, делиться тоже…» Было непонятно, почему мать придаёт этому факту такое трагическое значение. Потом, Настя у него далеко не первая, даже не вторая… Правда, до этого случая отношения с женщинами не затягивались дольше месяца, а тут уже почти полгода… Но это ведь никому не известно…
Пауза слишком затянулась. Следовало что-то сказать, и он ответил уверенным тоном:
- Чушь полная.
Матери стало неловко под его взглядом. Она почувствовала себя пойманной врасплох, но продолжала вопросительно и гневно смотреть на сына. Неужели эта старая дура всё придумала? Пусть так, она готова верить сыну. Пусть только он сам её успокоит. Лицо её приняло обычное, спокойное выражение, взгляд приобрел заметные оттенки оправдания, и она произнесла:
- Ты, сынок, прости меня за резкость… Понимаешь, с этим твоим поступлением нервы ни у меня, ни отца – ни к чёрту, - здесь она кивнула в сторону спящего у входа Войтова-старшего, делавшего вид, что тема его занимает. Она на секунду замолкла, будто ещё сомневаясь, но вдруг лицо её озарилось:
- Поклянись, что это неправда. Нет, просто скажи: «Это неправда».
- «Это неправда», - даже с некоторым интересом ответил Войтов. И это всё?
- Вот и хорошо! Я и не верила. Вот поступишь – делай, что угодно, хоть на голове стой. На фоне учёбы, конечно! – она примирительно улыбнулась. – Ладно, пойду - прилягу, разволновалась – надо прийти в себя…
Через полчаса она уже напевала, носясь по кухне и накрывая ужин.
Спустя неделю Войтов уехал подавать документы. Он попрощался с Настей так, как будто они завтра должны увидеться, об инциденте говорить не стал.
Он поступил. Его телефонный звонок по межгороду был неожиданным, поэтому вдвойне приятным.
- Поступил? Куда? На юридический? – это сообщение удивило Настю. - Ну, молодец! Только ты ничего такого не говорил… Да ладно, всё равно: поздравляю! Я в тебе не сомневалась! – уверенно тараторила в трубку Настя. Она врала. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он провалил экзамены и вернулся к ней. Сейчас ей немалого труда стоило генерировать этот бодрый тон, в особенности на фоне его размеренного, чужого голоса оттуда, с другой стороны провода. На вопрос, когда его ждать, Войтов чёткого ответа не дал. Это было ожидаемо и объяснимо, но, услышав в трубке гудки, Настя расстроилась. Вывихнутая нога мешала ей бросить всё и немедленно нестись к нему. Она бы приехала непременно, разделила бы с ним радость, может даже предложила бы остаться с ним – по обстоятельствам сориентироваться всегда проще. Но в этом телефонном разговоре Настя не услышала его прежней нежности. Казалось, он ускользал, исчезал – как пульс умирающего. Это печальное сравнение пришло в голову Насте, вытащив из дальних ящиков сознания неуверенность в себе и страх потерять только что обретённое счастье. Однако, изобретательность Насти в вопросе спасения своей любви не имела пределов. Она тут же придумала, что проявить нежность в телефонной беседе Войтову помешала застенчивость, исключённая при личном общении. Он приедет очень скоро, скажет то, что всегда говорил, поведает новости в подробностях. А она до тех пор поправится, возьмёт отпуск – благо дело, лето на дворе – они вдвоём съездят на море, и совместно решат окончательно вопрос, как жить дальше. Всё же, неприятный осадок по поводу окончательного выбора специальности в значительной мере мешал сохранять и так не безоблачное спокойствие.
Нога прошла через неделю, и Настя побежала на работу. В школе она с брезгливым удивлением заметила неприятные для себя перемены. Учителя с насмешкой и исподтишка поглядывали на неё, переговаривались шепотом. Куда-то пропала прежняя простота и сердечность в отношении к ней. Из случайно услышанного хвоста фразы Настя поняла, что нехорошие перемены в отношении к ней связаны с событиями выпускного. Ей стало противно.
«Откуда эта злость, нетерпимость?» - думала Настя. «Сборище ханжей… Ведь мы ничего преступного не совершили!... Всё было «в рамках». Ну, выпили немного… Так все пили, и побольше нашего! Потанцевали… Потом нога эта, будь она неладна! Может, не стоило позволять себя домой провожать? Так сама бы я не дошла, а больше желающих помочь не было…» Всё это было правильно, логично, но не очень убедительно. Настя сама себе не верила. Наверняка, всеобщее внимание было приковано к ним с Войтовым, лишь стоило им задержаться рядом более пяти минут. И как Настя ни пыталась оправдаться в собственных глазах, с каждой минутой неопровержимая истина проступала всё более и более явственно. Они «сдали» себя. Её влюблённые, неосторожные глаза, его счастливое, уверенное лицо собственника и неаккуратный жест – рука, привычно притянувшая Настю за талию, секунда – не более! Она думала, что никто не заметил… Это всё шампанское и глупость, непозволительная беспечность! Она расслабилась, утратила контроль над ситуацией, а теперь уже поздно жалеть: сплетни хуже грибка – появляются незаметно, вроде бы и ничего особенного, а вывести трудно. Настя не знала о роли Анны Петровны в этой истории, а если бы узнала – очень бы удивилась такой враждебности. Это было не совсем так. Анна Петровна где-то в глубине души всё ещё считала ранее упомянутого Сергея Петровича более подходящим кандидатом на место в Настином сердце. Пускай не в сердце, в личной жизни – точно. Выбор Насти раздражал её, казался легкомысленным и неприличным. Даже самой себе Анна Петровна не признавалась в том, что просто завидует Насте, её молодости, красоте, успеху среди мужчин – весьма сомнительному на сегодня, если считать историю с Войтовым.
Разговор с директором об отпуске и вовсе расстроил Настю. Обычно добродушный и прямой, Юрий Петрович за время разговора ни разу не глянул Насте в глаза, рылся в бумагах, во время изложения собственных мыслей посматривал в окно. Мысли его были следующими: сейчас Насте следует подготовиться к новому классному руководству, и с вопросом об отпуске это связано напрямую. Ей «планируют» предложить девятилетних детей – сразу после младшей школы. Это всегда лучше, чем брать старшеклассников по ряду соображений. Прежде всего, она с большей лёгкостью сможет формировать этот коллектив самостоятельно, моделируя его задачи, предпочтения, поощряя «правильных» лидеров – да и мало ли ещё что! Потом, класс этот – экспериментальный в смысле своей особой элитности, простых смертных детей там будет: раз, два – и обчёлся. И Насте с первого дня надо это принять, как должное. Особенно в плане общения с родителями, уделяющими немаловажное внимание не только учёбе своих драгоценных отпрысков, но и их отдыху. А именно: сейчас готовится трёхнедельная поездка Крым, школа обязана предоставить сопровождающего со своей стороны, при этом Насте не придётся нести никаких расходов, разве если сама захочет – дорога, проживание и трёхразовое питание уже оплачены. Кто, как не новый классный руководитель, обязан там присутствовать?
- Но Юрий Петрович, у меня были свои планы по отдых… Потом, это и не совсем отдых, - попробовала спорить Настя.
- Никаких «но»! Анастасия Павловна, голубушка, я вас просто не узнаю! То какие-то нелепые слухи по поводу Ваших амуров с молодёжью, то нежелание «на халяву» провести отпуск в Крыму… - Юрий Петрович продолжал смотреть в окно. Намёк на Войтова добил Настю: все против неё, даже этот добряк, всегда по-отечески относившийся к ней. Она молчала, потому что совершенно не знала, что сказать, и чувствовала, как неудержимо краснеет. Как стыдно!... Оправдываться она не собиралась, получится только хуже. К тому же, любые воспоминания о Войтове вгоняли её в беспросветную печаль. Ситуация в этом случае грозила Насте непременными слезами, что было и вовсе глупо, а нелепое положение только усугублялось.
Директор украдкой скосил взгляд на Настю и пожалел её: у бедняги был такой несчастный и обескураженный вид, что того и гляди слёзы потекут. Юрий Петрович слёз не любил. Продолжая смотреть в окно, чтобы не подать виду, что заметил Настины муки, он заговорил уверенно и спокойно:
- Думал, Вы без ума от счастья будете, а тут прямо какие-то непонятные мне раздумья. Наверняка ведь не часто в Крыму бываешь?
- Не часто, - призналась Настя и вздохнула.
- Ну так, в чём дело? За Вас всё оплатят! Сам бы поехал, но они хотят Вас. Раззнакомитесь. Там среди родителей – весьма приятные и влиятельные люди, приобретёте связи и расширите круг знакомств.
Настя понимала, что отказаться она не сможет. Может, к лучшему? Отвлечётся от своих проблем, отдохнёт в новой обстановке. И правда: сделали бы ей год назад такое предложение – до потолка бы скакала!
- Когда ехать, Юрий Петрович? – спросила она обречённым тоном.
- Через пару недель. Отпуск подпишу, но с условием поездки. Здоровье-то ничего?
- Нормально, - кивнула Настя, рассматривая ноготь большого пальца, выглядывающий в вырезанный носик туфли.
- Вот и хорошо. Вечером сегодня проведёшь собрание с родителями нового своего класса. В курс войдёшь. И пакуй чемоданы! По рукам, - и он протянул руку. Настя невпопад сунула в неё заявление, получила визу, и по-прежнему глядя под ноги, пошла к выходу. Перед дверью опомнилась, обернулась и сказала:
- Спасибо.
- Будь здорова, Анастасия Павловна, - ответил улыбающийся директор. Он был очень доволен собой, что так хорошо получилось убить двух зайцев одним выстрелом. Прежде всего, ему, наконец, удалось найти руководителя классу спесивых, высокомерных детей «шишек» разной величины – на это не соглашался до сегодня никто. По младшей школе за классом закрепилась нехорошая репутация: дети не ладили между собой, постоянные конфликты между ними иногда выходили за пределы школы, а сейчас к ним пытаются добавить ещё десяток разношерстных «аристократов». Школе такой класс необходим с учётом связей родителей и спонсорства – и это директору было прекрасно известно. Звонили из исполкома, интересовались: как там дела с созданием экспериментального класса с углублённым изучением иностранного? Такой звонок – вроде бы и ни о чём, но Юрий Петрович понимал политику. От него хотели бодрого, правдивого доклада, а не заверений в том, что вопрос сопровождения детей вот-вот должен решиться. Хорошо, что Настя вышла. Он сумел, наконец, и решить вопрос классного руководства, и одновременно выполнить обещание, данное старшему Войтову – обезвредить Настю, загрузив общественными делами во время её же отпуска! Несомненно, день удался!
Вышедшая из школы Настя была не вполне согласна с принятым по ней решением. В других обстоятельствах получить бонус в качестве руководства элитным классом показалось бы ей почётным. Несмотря на разговоры в учительской, она не видела особых проблем с этими детьми. Дети как дети. Прежняя их классная казалась Насте туповатой и пассивной, в этом была основная причина проблем с детьми. Её холопство – прежде всего – и попустительство там, где требовалась твёрдая рука, привели к весьма печальным результатам: дети возомнили о себе невесть что, и теперь надо будет прилагать определённые усилия, чтобы класс стал образцово-показательным во всех вопросах. Настя понимала, что справится с возложенной на неё задачей, но неприятно было то, что предложение возникло на фоне сплетен о её «амурах», как выразился директор. Сейчас она до конца не понимала, поощрение это или наказание, и оттого печалилась. Вот, предположим, не справится она. Что ж, припомнят отношения с Войтовым и затрут навсегда, а то и на дверь покажут. Она-то справится, но как-то мерзко на душе.
Не добавляли оптимизма и мысли о Войтове. Она не понимала времени возможной встречи, звонить он не обещал, а сидеть у телефона теперь она не могла. Предстояло найти в себе силы пустить дело на самотёк, чего Настя делать не хотела. Ей предстояло настроить себя именно на это. Мысли о предстоящей поездке должны помочь – больше просто не за что цепляться.
Дома Настя достала брошюру о Воронцовском дворце, привезённую знакомой из отпуска в качестве сувенира для Насти, и начала мечтать. Ничего, что маршрут путешествия ей пока не был известен: Крым был знаком Насте исключительно по Феодосии и представлялся одним большим, довольно абстрактным пятном, поэтому – почему Воронцовский дворец? Уже через десять минут брошюра была отброшена в дальний угол: в любом месте Настя видела себя с Войтовым. Они блуждали по музейным залам, парку, фотографировались у входа на память. Это нервировало. Лучше просто подумать о том, что брать с собой. И она до выхода на собрание прорылась в одёжном шкафу.
Родительское собрание в новом классе порадовало. Не понравившаяся сразу претенциозная дама, глава родительского комитета, с ними не ехала. Для поездки подобралась вполне приятная компания из числа родителей. Исключение составлял один сомнительный субъект по имени Аркадий: сразу начал «тыкать» Насте и называть её Настенькой. Ей это не понравилось, но бороться с фамильярностью она решила попозже, во время путешествия.
Обсуждение деталей заняло больше времени, чем рассчитывали – разошлись, когда наступили сумерки.
Собрание навело порядок в Настиной голове. Переступив порог дома, она перекусила и спокойно уснула.
Дни перед поездкой промелькнули незаметно: Настя собрала несколько раз своих новых подопечных, нашла их вполне управляемыми. Больше всех запомнился мальчик Петя, непрерывно просмотревший на Настю большими, круглыми глазами на протяжении всей первой встречи. «Лемур – ни дать, ни взять», - подумала Настя. Мальчик был меньше других ростом, наверно, самый маленький в классе. Его можно было с лёгкостью принять за первоклассника, если бы не этот взгляд – слишком взрослый, недоверчивый, сказала бы Настя. Ей почему-то показалось, что Петя сомневается в том, что говорит ли она правду, или хочет что-то добавить. Поскольку на тот момент она успела рассказать только о том, как её зовут, и что будет она преподавать литературу, то вроде бы добавлять было нечего. Но Петя смотрел, не мигая, и Настя спросила, глядя на него:
- Всем всё понятно?
- Да!... Да… Понятно, - закивали дети. Петя молчал, продолжая внимательно смотреть на Настю.
- Хорошо, - смутилась она и больше вопросов не задавала. Если бы Петя был старше, она бы подумала, что понравилась ему, но это же ребёнок…
Сбор документов, упаковка вещей занимали остаток свободного времени - печалиться и изводить себя мыслями о Войтове было некогда. Он не надоедал. Позвонил почти перед её отъездом, преувеличенно порадовался удаче с бесплатным отдыхом. Рассказывать по телефону о том, что их отношения попали в центр внимания, Настя не стала: было неважно слышно, и по разговору выходило, что Войтов спешит. Он даже один раз отвлёкся, чтобы утихомирить своих шумных спутников, голоса которых долетали до Насти из трубки даже при плохой связи.
- Буду в конце августа, увидимся? – спросил он напоследок. – Поделишься впечатлениями.
- Непременно, - ответила Настя и повесила трубку.
Хорошо, что подвернулась эта поездка. Потому что с Войтовым всё очень странно… Сейчас Насте неловко было вспоминать мысли о ребенке, такие естественные ещё месяц назад. Всё изменилось с этим проклятым отъездом – предсказуемо, а потому вдвойне обидно.
«Пока еду в Крым, а там – посмотрим. Может, я только сгущаю краски»,- решила Настя.
***
Младенца запеленали, привязав предварительно к ножкам маленькие прорезиненные тряпочки. Настя помнила подобные собственные «фенечки» и то, как мать рассказала ей, что нужны они затем, чтобы не перепутать младенцев, пока матери ещё не запомнили их и не привыкли. Она помнила, как в детстве её умиляли похожие на эти, её личные «ценники» из роддома – дата, время рождения, вес, рост маленькой Насти.
- А почему просто не написали «Чурюкова Настя»? – обиделась на роддом Настя.
- Потому что в роддоме у детей ещё нет имени, оно появляется потом, когда родители договорятся между собой и хорошо всё продумают. А в роддоме известно имя матери, это имя и пишут, - пояснила мать Насте.
Смешно: на Настиного сына можно было вообще ничего не цеплять, один тут такой. Но порядок есть порядок. Сестричка с сосредоточенным и серьёзным лицом, как и подобает моменту, довязала последний прорезиненный браслет на крошечную лапку малыша, и тут же упаковала его в пёструю пелёнку – как шоколадную конфету с конвейера в нарядную обёртку. «Мастерски!» - восхитилась Настя. Она пеленать не умела, но верила, что быстро научится.
Сейчас ей вспомнился телесюжет о производстве шоколадных конфет. Блестящими, ровными рядами ползли они к упаковочному автомату, чтобы получить свой билет в магазин – нарядную обёртку. Детей, похожих на шоколадные конфеты, больше не было, но сравнение показалось Насте точным и смешным.
Младенца унесли, персонал рассосался, и Настя на какое-то время осталась одна в родзале. «Что я чувствую? Счастье? Удовлетворение? Да, именно счастье!»- думала Настя. Хотя сына она видела всего считанные мгновенья, облик его врезался в её память сразу. Казалось, каждую черта его, голос, хаотичные движения малюсеньких лапок – тоненьких, как у паучка, она помнила так, что хоть сочинение пиши. Он был сказочно красивым, таким она и представляла его себе! Ну, может, не совсем таким, не чёрным… Но от этого цвета красота его не меркла, а напротив сияла редкостным приглушённым светом. Как чёрный жемчуг. Она уже любила его…
Веки стали тяжёлыми, и Настя уснула счастливым сном гордой матери…
- Слышала, у нас чертёнок родился? - спросила одна детская сестричка другую, сдавая поутру смену.
- Ага, и слонёнок, - ответила другая.
- Не веришь, смотри какой хорошенький, первый раз вижу такого маленького негритёнка. Просто чудо! Смотри же, вот! – не унималась первая.
- Ой, и правда!... А я думала, ты глупо шутишь, как обычно…
- Я после ночной никогда не шучу, а глупо – вообще не шучу. Это у тебя нет чувства юмора, - обиделась носительница новости.
- А мать кто? Неблагополучная? Не знаешь? – поинтересовалась сменщица.
- Иди, спроси сама у неё, у меня же шутки глупые, - буркнула собеседница.
- Ладно, не обижайся! Расскажи, лучше! Я же вижу: тебе не терпится поделиться!
Уговоры были лишними на самом деле. Свидетельница происшествия, гордая своей осведомлённостью, торжественно изрекла:
- Учительница!...
- Во как! Это ж надо!
- Да!...И похоже, что сама она не знала, что «такое» выродит!
- Ну и нравы! Забыла, с кем была, что ли? Или спьяну? И такие наших детей учат… А красивенький такой чертёныш, да?
- Это потому, что чёрный. Необычно, вот и кажется, что хорошенький.
- Нет – красавчик! Смотри, какие щёчки!
Тут в коридоре послышался голос заведующего отделением, и сёстры замолчали. Одна засобиралась домой, другая принялась за работу: подходило время кормления, предстояло «раздать» новорожденных мамашам.
***
Путешествие в Крым промелькнуло, как один день. Дети Настю не обременяли: слухи о невменяемости класса были сильно преувеличены. Они быстро поладили: вместе переделывали на свой манер модные песни, распевали их до хрипоты во время автобусных экскурсий, мазали друг друга зубной пастой по ночам, объедались местными персиками и виноградом, бултыхались в тёплом море, валялись на солнце…
Войтов отступил на задний план. Не так, чтобы Настя вовсе о нём не вспоминала. Мысли приходили, но обида забывалась, уступая место приятным, лёгким воспоминаниям. Всё чаще приходило желание забыть об этой связи, не возвращаться в тревожное, беспокойное «вчера». Настя моделировала встречу с Войтовым по приезду и мысленно пыталась избежать её. Пусть останется эта неопределённость, нет ни сил, ни желания вести переговоры о совместном будущем. Этого не будет – будущего у них нет. И она всегда это знала. Просто заигралась и чуть не сгорела дотла. Немножко стыдно за наивность и пылкость, ну да ладно – иногда можно… Потом, одинокий папаша, именуемый Аркадием, усиленно флиртовал с Настей с самого первого дня, повышая её самооценку и довершая процесс освобождения из «Войтовских цепей».
Каждое утро по приезду на место Настя стала находить в дверной ручке цветы, благо дело - на клумбах пансионата росло много вполне приличных. Аркадий хранил интригу, делал удивлённые глаза, но отказывался от авторства на букеты очень сдержано – настолько, чтобы все решили, что это точно он.
В последнее утро перед отъездом Настя нашла букет роз, а внутри - записку, написанную очень аккуратным, каллиграфическим почерком. Записка гласила:
«Я люблю Вас, Анастасия Павловна!»
За завтраком Настя вопросительно смотрела на Аркадия, пытаясь догадаться, зачем он затеял эту странную игру в прятки. Но, похоже, он был прекрасным актёром – вид его никак не соответствовал виду пылкого, но застенчивого влюблённого. Аркадий пришёл позже всех, притащил с собой угрюмый специализированный журнал и, не вступая в общий разговор, читал его с большим увлечением.
- Что же Вы, Аркадий, сегодня отделяетесь от коллектива? – не выдержала Настя.
Аркадий снял очки, потёр переносицу, сфокусировался на Насте и устало ответил:
- Это моя публикация, Настенька. Через неделю – конференция, времени почти нет. Вот, приходится по ночам, как плохой студент, - и он виновато улыбнулся.
- О чём же вы пишете? – спросила Настя, всё сильнее путаясь в догадках.
- Механика… Жуткая муть, но меня затянуло, - Аркадий не хотел быть серьёзным. Он закрыл журнал и предложил:
- Предлагаю напоследок покататься на катере! Кто «за»?
Идея понравилась, и сразу после завтрака они направились к морю.
Во время экскурсии Аркадия не было не видно, не слышно. Почти в самом конце Настя заметила его на противоположном конце катера с утренним журналом.
«Не он носил цветы… Кто тогда?» - думала Настя. Может, дети? Вряд ли…
Так и осталась тогда неразгаданной эта «страшная тайна». Вечером, перед отъездом, Настя не захотела бросать эти неопознанные розы. Она забрала их с собой. Стояла изматывающая жара, и в этом не было никакого смысла, но оставлять цветы было жалко. В пути на вокзал они стойко держались. Уже в вагоне Настя определила их в пол-литровую банку с водой. «Если до утра не завянут, всё будет хорошо», - загадала Настя, не отдавая себе отчёта в том, что думает о Войтове.
Ещё при входе в вагон ей казалось, что нет тоски и страха, она полностью излечилась, и с Войтовым всё кончено. Она особенно хорошо себя чувствовала, а потому была сердечна как с маленькими, так и со взрослыми попутчиками, радуясь тому, как удачно когда-то выбрала профессию. Они добирались поездом – для детей это всегда приключение. Подобно разбойничьей банде они ворвались в вагон – будто взяли на абордаж. Пока разместились, так бесчинствовали, что проводница пригрозила позвать начальника поезда. Угроза будто бы подействовала, но оказалась затихшим вулканом: один из мальчишек отследил проводницу, удовлетворённую эффектом своей угрожающей речи, и закрыл её в купе проводника. Она, конечно же, быстро выбралась, но каким героем он чувствовал себя целых пять минут! Все смеялись до слёз, даже Настя, хотя ей показалось, что проводница не то, что не испугалась, а вообще ничего не поняла, просто решила, что дверь заклинило. После бурного обсуждения «подвига» своего товарища все быстро заснули.
Насте спать совершенно не хотелось, и она решила выйти подышать на ближайшей станции.
- Стоянка – одиннадцать минут! – рявкнула проводница на Настю как на сообщницу беспокойной банды диких школьников.
Настю это развеселило. Она спустилась на перрон и пошла вдоль поезда, пока проводница зевала у входа в надежде, что хоть здесь-то не будет пассажиров. Настя рассеянно брела к соседнему вагону, когда из него высыпала шумная толпа молодёжи. Они шутили, шумно и заразительно хохотали, их загорелые лица были счастливы и добродушны, и Настя тоже заулыбалась, уже собираясь поворачивать назад. Но вдруг один из силуэтов показался ей до боли знакомым и до ужаса похожим на Войтова. Она даже ойкнула. Но помня, что излечилась, продолжала идти вперёд.
С каждым шагом сомнений становилось всё меньше и меньше: это был он. Объект её настоящей, зрелой страсти, с которым они и не простились толком перед отъездом, твердивший ей о любви по пять раз на дню, сейчас стоял в десяти шагах от неё, нежно обнимая… Зачем она вышла? Войтов обнимал красавицу Светку, неизвестно откуда взявшуюся рядом с ним. Настя не знала, что они вместе поступали и успели очень сдружиться. Она шла вперёд, как под гипнозом, не собираясь ничего предпринимать – просто желая подтвердить наихудшую догадку.
Первой её заметила Светка.
- Анастасия Павловна? Ничего себе! Смотри, Игорь, вот так встреча! А мы с друзьями в Алуште были! Перед учёбой надо отдохнуть, правда? А Вы тут с кем? Тоже с отдыха? – Светка сыпала вопросами, не дожидаясь ответов, от счастья её распирало.
Настя взяла себя в руки и улыбнулась, сделав заспанный вид:
- Тоже. С отдыха.
Она переводила взгляд со Светки на Войтова, в последней безумной надежде увидеть то, за что можно зацепить вырывающуюся из рук бечевку бумажного змея по имени Любовь. Мысли об излечении улетучились, ей было больно и хотелось вцепиться Светке в горло, чтобы она, наконец, заткнулась. Войтов хранил безмолвие. Только снял руку со Светкиного плеча и засунул в карман.
- Вы тоже в этом поезде? Да? А в каком вагоне? – упорствовала Светка.
- В девятом, - ответила Настя, глядя Войтову в глаза.
- А мы с Игорем в этом, восьмом! Решили не жаться – мягкий взяли! А, не слушайте – просто билетов других не было! Классно отдохнули!
«Уважаемые пассажиры! Поезд «Симферополь-Киев» отправляется с первой платформы, второго пути, время отправления – 22 часа 22 минуты», - проговорило вокзальное радио.
- Пассажиры, прошу вернуться в вагон, поезд отправляется! – эхом отозвались проводники.
- Настенька, скорее, мы Вас потеряли! – прокричал, высовываясь из соседнего вагона, Настин «поклонник» Аркадий.
Войтов с интересом глянул на него и обрёл дар речи:
- Хорошо доехать, - сказал он.
- Взаимно, - только и ответила Настя и, резко развернувшись, пошла к своему вагону.
- А говорили, у неё муж погиб, и вроде ни с кем не встречается даже – забыть не может, - сказала Светка шепотом Войтову, хотя уходившая Настя никак не могла её слышать.
- Видимо, забыла… - явно думая о своём, процедил Войтов. – Ты зачем про «СВ» сказала?
- Что не так? Я же не соврала, - не поняла Светка и посмотрела на Войтова испуганными глазами. Войтов начинал верить, что ей ничего действительно не известно.
- А-ай, бог с ним!... – смутился Войтов. – Пойдём и мы в вагон.
Он радовался благополучному исходу и тому, что ни с одной из дам не пришлось объясняться.
Настя, глотая слёзы, возвращалась назад. Широкое лицо Аркадия вытянулось при виде её состояния:
- Что произошло? – спросил он с неподдельной тревогой.
- Чёрт Вас возьми, Аркадий! Вы только что очень помогли мне, - сказала Настя, поспешно вытирая незваные слёзы.
- Помог? И Вы плачете от счастья? – тут же обрадовался Аркадий, помогая ей подняться в вагон.
- До счастья мне пока далеко, но я уже на верном пути, - ответила Настя и, аккуратно разминувшись с ним в узком тамбуре, пошла в купе - без всякой благодарности за заботу.
Домой ехала, как в тумане. Спать не получилось: мысль о том, что в соседнем вагоне едет этот человек приводила её в бешенство. Его соблазнительная близость и, одновременно, невозможность немедленно отправиться к нему и высказать всё, держали Настю до утра в состоянии, близком к помешательству. В ночном заоконье мелькали станции, слышались переговоры по вокзальному селектору, поезд останавливался, снова трогался, заспанные проводницы лениво зевали у вагонов, ночные пассажиры метушились туда-сюда и, обустроившись, засыпали Насте на зависть. Поезд трогался, и всё повторялось по миллионному кругу: толчок машины, ускоряющийся стук колёс, станционные огни и чёрное небо в окне.
Под утро Настя почти задремала, но тут поезд остановился и сна – как не бывало. Ландшафт за окном был уже почти своим, родным. Настя посмотрела на часы и с отвращением подумала о возможной встрече с Войтовым на перроне. Наверняка они встретятся: Настя будет выгружать детей, и конечно, он пройдёт мимо со своим новым идолом, прочь от Насти. Или даже мимо не пройдёт, что скорее всего. Увидит её и сделает манёвр в другую сторону…
- Пассажиры, просыпаемся, через полчаса прибываем, - послышался из коридора голос проводницы.
«А кто спал?» - возмутилась Настя, но тут взгляд её упал на соседнюю полку, где безмятежно сопела попутчица. «Счастливая», - позавидовала Настя, но тут же одумалась. Вот, предположим, спала бы сейчас она. Снится Войтов на белом коне, с букетом цветов – будто и не было никакого поступления со Светкой впридачу. Он улыбается лучезарно, и вдруг говорит голосом проводницы: «Пассажиры, просыпаемся!» Пришлось бы долго приходить в себя, принимая мрачную действительность, а это ещё хуже, чем бессоница… Розы в банке стояли, как железные – вопреки тому, что видела Настя накануне возле поезда. Стало тоскливо.
Пытаясь переключиться, она тут же поднялась, оделась, растормошила попутчицу, быстро собрала вещи и пошла будить детей. Многие ещё спали, и Насте стоило немалого труда их растормошить. Одни бурчали, другие морозились, третьи хитрили, но через полчаса полусонный отряд стоял в проходе с вещами. Когда поезд остановился, Настя с небольшим рюкзаком за плечами и букетом по-прежнему свежих роз первой спустилась на перрон и подала свободную руку маленькому Пете, спускавшемуся следом. За его плечами висел огромный рюкзак, было странно, как Петя умудряется не упасть на спину от такой тяжести. За время путешествия глаза его стали ещё больше, они выделялись на загорелом лице двумя гигантскими серыми бусинами. Петя протянул ей руку в ответ, но стоило Насте сжать его ладонь, как мальчик сморщился от боли.
- Что такое, Петя? Рука болит?- испугалась Настя.
Петя как-то весь сжался, в бусинах его глаз отразился ужас. Он интенсивно завертел головой, категорически отрицая Настино предположение:
- Не, совсем немножко…
Настя наклонилась к его руке и увидела здоровенный нарыв на опухшем, красном пальце.
- Ничего себе!... Ужас какой, Петя… Откуда это?
- Заноза…
- Да уж… Давно болит? Что же ты не говорил? – пытала Настя.
Петя отнял руку, надулся, как сыч и, сердито сопя, ответил:
- Я говорил. Мне в медпункте йодом мазали. Перестаньте, Анастасия Павловна, я же не маленький!
Настя расстроилась. Вечно с этим Петей всё не слава богу: все бегают – он сидит, все смеются – он и бровью не поведёт, все кричат и скачут – Петя спит, как убитый.
Подошли Петины родители, и Настя, не дав им задушить сына в объятиях, рассказала о нарыве.
- Это у него часто, не волнуйтесь, мы алоэ приложим – и как рукой снимет, - заверила Петина мама.
- Я позвоню, позволите? Не нравится мне эта заноза, - заметила Настя.
- Не стоит беспокоиться, - сухо замел Петин отец, не разделявший легкомыслия жены по поводу Петиной руки. – Завтра мы сходим к врачу. Всего хорошего.
И они ушли.
Настя обвела перрон взглядом. Войтова не было. Наверно, проскочил мимо, пока Настя суетилась с Петиной занозой… Скоро Настя «раздала» последнего ребёнка запоздавшим родителям, забросила за плечи рюкзак, собираясь покинуть перрон, но тут «загадочный букет» строптиво дёрнулся и больно впился Настину ладошку острым шипом. Настя ойкнула и… поняла!
Петя с большими круглыми глазами, розовый букет в последнее утро, нарыв от занозы – всё сходится. Нелепица какая-то!
Догадка раздосадовала Настю. Она-то думала, что это Аркадий! Эти мысли хотя и не волновали, но приятно будоражили. А Петя – ребёнок, придумавший себе невесть что. Настя на ходу посмотрела на букет и пожала плечами. Всё это неожиданно и оттого странно. Какой-то идиотский рок с учениками! Настя хмыкнула и поискала глазами урну, потом одумалась. Букет ни при чём, но цепочка Петя-ученик-букет-Войтов, мгновенно построенная в её голове, встряхнула неприятные ассоциации. Может, это похоже на фобии, но с неё довольно! По крайней мере, с Петей надо разобраться. Аккуратно, конечно, чтобы не ранить детскую психику. Может, это совсем не то, что нарисовало себе болезненное Настино воображение. «Присмотрюсь поначалу, а потом посмотрим», - решила Настя и перестала сердиться на букет.
***
-Мамаши, просыпаемся! Кормление!
Настя открыла глаза и увидела, что ей протягивают свёрток. Тесно упелёнанный и облачённый в платочек младенец напоминал мумию. Он спал. Попав Насте в руки, ребёнок забеспокоился и открыл глаза. Живая кукла… Он был настолько крохотным, что Настя даже опешила. Сын… Настоящий, собственный ребёнок, её частица, крохотная пока, такая беззащитная и уже любимая до безумия. Настя понюхала личико ребёнка – единственную открытую часть, доступную к осмотру. Он забеспокоился сильнее: повертел головкой и попытался пошевелиться в пелёнке. Напрасно, сила, с которой он это делал, явно уступала рвению спеленавшей его нянечки. Ему нужна была помощь, и оттого, что эта помощь может исходить только от неё, матери, Настя растрогалась. В носу защипало, и она посмотрела по сторонам. Молодые мамаши кто сосредоточенно, кто с улыбкой прикладывали детей к груди, Настина сентиментальность была в одиночестве.
Младенцу надоела эта чувствительная канитель. Он немного почмокал губами, пытаясь намекнуть матери на то, что голоден, но не заметив с её стороны адекватной реакции, сморщился и заплакал. Настя спохватилась, высвободила грудь и попыталась засунуть сосок в ротик возмущённого сына. Почувствовав запах, он перестал кричать, а закряхтел, пытаясь ухватить сосок. Это оказалось непросто: грудь больше напоминала перекачанный футбольный мяч, маленький сосок прятался и не давался. Настя растерялась, младенец снова заплакал. На счастье вошла медсестра и, заметив Настину суету, спросила:
- Первородка?
Настя кивнула и покраснела. От этого ей стало совсем неловко. Чушь какая-то! Нечего ей стыдиться «своевременных» двадцатилетних мамаш, скосивших на неё любопытные взгляды.
Медсестра бесстрастно подошла к Насте и мастерски воткнула сосок уже сердитому не на шутку ребёнку.
- Оттягивать надо сосок слегка, у дитя силы нет пока, потом научится, - сказала медсестра и вышла из палаты.
- Спасибо… - пробормотала преисполненная благодарности Настя ей вслед.
Сын жадно и с видимым удовольствием сосал грудь. «Есть ли там молоко? Или что там – молозиво поначалу?» - думала Настя с беспокойством. Ей очень хотелось непременно грудью кормить ребёнка. Он сосал с прежним оптимизмом, значит всё хорошо… Настя задремала.
Через полчаса вернулась медсестра и отругала Настю.
- Нельзя так долго грудь давать в первый раз – соски потрескаются. Надо по чуть-чуть, пока привыкнешь.
- Как же, забирать что ли? – удивилась Настя.
- Пятнадцать минут – и забирай.
- Плакать будет, - попробовала спорить Настя.
- Ничего, покачаешь. Может так тебе грудь перетрудить, что раны будут, надо постепенно, понимаешь? И где вы такие бестолковые берётесь! Ладно молодые, а ты вроде не девочка, и туда же!
Медсестра забрала ребёнка, безропотно отпустившего действительно распухший сосок. Настя уснула.
Спала чутко, неглубоко. Девчёнки болтали, кто-то входил в палату, кто-то выходил. Сквозь сон Настя слышала, как приходили мужья, родители, новоиспечённые матери махали им в окно, выходили в холл, возвращаясь, рассказывали о впечатлениях. Сама Настя никого раньше обеда не ожидала: мать лежала дома с бронхитом, должен был прийти отец, но не сейчас… Где-то далеко за стеной плакали дети, но Настя уверяла себя, что это не Серёжа. Имя родилось как-то сразу и без вариантов. Маленький Серёжа…
***
Приближалась Первое сентября.
По приезду из Крыма Настя какое-то время ожидала встречи с Войтовым. Хотелось сказать ему всё: о подлости, о человеческом коварстве, о том, что он ей противен. Нет, что безразличен.
Но август подходил к концу, а Войтов не подавал о себе знать. Образовавшаяся пустота была просто невыносима. Она пожирала Настю одинокими вечерами, ночами без сна, пустыми, бесполезными днями.
«Так не бывает… Он любил меня, потом запутался… Нет, он думает, что я с Аркадием, и не приходит», - наконец придумала Настя и после мучительных колебаний позвонила ему домой.
- Здравствуй, Игорь! – сказала Настя, услышав в трубке знакомый голос.
- Вы не туда попали, - ответил Войтов, и Настя услышала короткие гудки.
Как унизительно… К такому обороту событий она не была готова. Он прячется от неё, как трусливый заяц! Почувствовав резкий приступ тошноты, Настя бросилась в туалет. Её вырвало.
Избавившись от содержимого желудка, Настя разбила всю посуду, что была в доме, и легла спать. Разбудил Настю телефонный звонок. Она долго понимала, откуда этот противный звук, потом поняла, что это телефон, и спит она просто на полу спальни.
- Чего б я трезвонила в такую рань! – пробормотала Настя хриплым со сна шёпотом. – Я сплю!
Потом заметила на руке часы. Не в силах поднять или просто развернуть руку циферблатом к глазам, Настя заторможено повела головой, пока не увидела время. Телефон замолчал.
Часы показывали без пяти двенадцать. Судя по свету, это был день, хотя если бы Насте сказали, что ночь – она бы не спорила. Спать хотелось так, будто за ночь она не сомкнула глаз ни на минуту. Телефон снова зазвонил. Настя вздохнула и потащилась в прихожую, к источнику нарушения покоя. Всюду валялись осколки разбитой накануне посуды. При дневном свете масштаб ущерба потрясал. Чтобы не наступать на черепки, Насте приходилось идти медленно, находя свободные от осколков участки – будто по кочкам через болото.
Звонил Аркадий с предложением встретиться.
- Да пожалуй, давайте и встретимся. Всё равно посуда закончилась, - согласилась Настя.
- Какая посуда? – не понял Аркадий.
- Обыкновенная, стеклянная, - уточнила Настя. – Не обращайте внимания, вас это не касается.
- Очень странно. Всё у Вас нормально, Настя? – поинтересовалась трубка.
Настя чуть-чуть подумала и ответила:
- Практически всё.
- Тогда в шесть вечера? Сможете уделить мне немного времени? Я могу зайти за Вами.
- Я ведь уже согласилась, - немного раздражённо ответила Настя. И положила трубку, не особо стараясь запомнить место и время предстоящей встречи.
В прихожей почти не было битого стекла, и Настя, во время разговора простоявшая на цыпочках, опустилась на всю стопу, но тут же ойкнула от боли и присела на оказавшийся рядом стул. Осмотр ног дал неутешительные результаты: в нескольких местах были серьёзные, ещё свежие порезы. «Видимо, пока била посуду и носилась по квартире, в аффекте не чувствовала боли», - решила она, внимательно осмотрела ступни и намазала их зелёнкой. Подождала, пока высохнут. Натянула старенькие носки.
Это комплексное лечение не помогло Насте: ходить было очень больно.
В дверь позвонили. Настя никого не ждала. Дошкандыбав до двери и глянув в глазок, она увидела мать Войтова, Ирину – кажется, Ивановну. Первой мыслью было не открывать. «Я же не Войтов, этот мелкий трусишка… Даже забавно», - решила Настя и повернула защёлку.
- Разрешите? – без приветствия спросила Ирина «кажется Ивановна».
- Да, прошу, - и Настя отступила, пропуская её.
Не заметив на лице Насти ни страха, ни замешательства, Ирина прибегла к ряду условностей.
-Вы позволите, я присяду? – спросила она и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на тот стул, что стоял прямо у дверей в прихожей.
Поскольку поблизости стульев больше не было, Настя осталась стоять у дверей – на цыпочках, как подошла.
- Буду предельно прямой, как это ни трудно, - продолжила Ирина, сделав такое лицо, будто только что похоронила всех близких, включая собачку.
- Извольте, Ирина, - не удержалась от ответного пафоса Настя.
Ирина вспыхнула и изрекла:
- Анастасия Павловна, не кажется ли Вам, что довольно странно посещать нашего сына по ночам? Возможно, вы считаете себя вправе…
Удивлённая Настя перебила её:
- О чём Вы, Ирина? Ночами я сплю. До вашего сына мне дела нет.
Глаза гостьи округлились от возмущения.
- Спите? Однако… Если ещё надумаете «спать», названивая в нашу дверь в четвёртом часу утра – придётся вызывать милицию, - при этих словах лицо посетительницы стало от злости зелёным, как Настины пятки.
Настя рассердилась: всему есть предел! Какие нелепые обвинения и неприкрытые угрозы!
- Это бред, Ирина! Вы дурно спали, видимо… - всё ещё сдерживаясь, проговорила Настя, но гостья не собиралась церемониться. Подпрыгнув на стуле, как мяч, Ирина визгливо прокричала:
- Бред – то, что вы сегодня чудили! Наглость какая! А теперь дурочку ломаете! Что Вам было нужно? Нет, молчите: всё это настолько гадко, что я всё равно не стану Вас слушать! Я пришла Вас предупредить: держитесь от моего сына подальше! Не то – пеняйте на себя!
Последние слова вылетели из Ирины со свистом. Собственно, весь этот спич больше напоминал хаотичный полёт лопнувшего воздушного шара – так показалось Насте. Прошипев последнее слово, Ирина выбежала, хлопнув дверью так, что у Насти зазвенело в ушах.
- Что это было? – спросила Настя у зеркала и пожала плечами.
Остаток дня Настя провалялась в кровати, то читая, то смотря телевизор. Визит Ирины показался ей очень странным. К вечеру ей стало казаться, что эта женщина снилась ей сегодня. Но это ничего не проясняло. Чем дальше, тем больше беспокоило Настю утреннее посещение. Может, у Ирины «не все дома»?
Ковёр из черепков начал раздражать. Настя через силу встала, без особой старательности собрала в совок самые матёрые осколки. Достала пылесос, прошлась по квартире. Осмотрелась: всё по-прежнему, только пусто, ни одной черепушки по сторонам. Ну, да и пусть – новых нагребёт, уж больно слаба она ко всякой стеклянной чепухе. Не успела Настя запроторить пылесос на прежнее место - в шкаф, как в дверь позвонили.
- Надеюсь, не Ирина, - пошутила в зеркало Настя и открыла дверь.
Это был Аркадий. Он держал в одной руке бутылку шампанского, в другой – коробку конфет, в зубах – алую розу. Выражение его лица было самым что ни на есть дурацким – как и приличествовало моменту.
Нельзя было не улыбнуться. Настя приняла шампанское и конфеты, потом – и розу.
- Спасибо, очень смешно, - сказала Настя.
- И то неплохо. С хорошей шутки могут начаться великие дела! – заметил Аркадий. Он тоже улыбался.
- Однако, Настенька, похоже, Вы ветрены! – и Аркадий состроил обиженную мину.
- С чего бы такие нападки? – поинтересовалась Настя.
- Вы в носках и халатике, я же ожидал увидеть Вас в том милом сиреневом платье, что так Вам к лицу. Вы позабыли о своём обещании погулять со мной? – спросил Аркадий в завершение своему тонкому пятиэтажному комплименту.
Настя была тронута.
- Нет, конечно не забыла, что Вы такое говорите? – она сделала вид, что обижается, хотя и правда – почти забыла. – Просто я поранилась, и вряд ли смогу сегодня выйти. Можно выпить шампанское и съесть конфеты. Проходите, - предложила она, понимая, что не может сразу выставить его, и пошла на кухню. Аркадий пошёл следом.
- Жаль – я рассчитывал откормить Вас в одном тихом, невероятно приятном месте, - посетовал он.
- В тихом омуте? – рассеянно спросила Настя, пытаясь придумать, куда определить принесённую Аркадием розу и из чего пить шампанское.
- Настя, Вы выглядите очень устало, вы здоровы? – спросил Аркадий, по-своему расценив её замешательство.
Пришлось объяснять:
- Видите ли, стыдно сказать: у меня с посудой напряжёнка. Сейчас поищу что-нибудь взамен, - и Настя принялась остервенело рыться в шкафчике.
– О, нашла! Даже веселей, - сказала она, предъявляя гостю две эмалированные кружки и определяя розу в чайник. - Открывайте.
- Что – сразу? – удивился Аркадий. Настя казалась ему все более странной.
- Это неприлично? Надо поговорить? – и заметив растерянное выражение на его лице, Настя поправилась: - Вы не обижайтесь, я сегодня неважно спала. Видимо, и вправду, приболела.
Аркадий откупорил шампанское, разлил по «фужерам». Настя взяла свой, улыбнулась Аркадию:
- Давайте, за Вас! Спасибо, что не забываете! – и Настя выпила залпом.
Аркадий тоже выпил.
- Настя, что с Вами? Вы сама не своя, - сказал он.
- Говорю: спала плохо. Теперь сама не пойму, что снилось, а что было на самом деле, - сказала Настя, почувствовав шампанское.
- Не поверите, со мной так всегда! – авторитетно заявил Аркадий, подливая Насте шампанского. – Вот, скажем, на прошлой неделе…
Настя с улыбкой слушала весёлую болтовню этого, безусловно, хорошего человека, и думала, как хочет спать.
- Аркадий, вы не против, если мы переместимся в гостиную – там намного удобнее, - предложила Настя.
Он не был «против». Они разместились в креслах, разделённых журнальным столом, куда перебазировались и шампанское с конфетами.
Аркадий болтал без умолку. Он напоминал аудиокнигу. Успокаивающий, приятный голос и полное безразличие к собеседнику довершили своё дело – через полчаса Настя уснула.
***
Спросонья Настя решила, что в чайнике шумно кипит вода. Звук был громкий, немного необычный – бульканье со свистом. Открыв глаза, она поняла, что это храпит Аркадий. Он спал прямо на полу, в одежде, подложив под голову диванную подушку и скрестив руки на груди.
- Ужас какой! – пробормотала Настя. Такого с ней ещё не было. Настя помнила, как вчера её убаюкивал голос Аркадия и казалось, что она «вот только минутку вздремнёт – он и не заметит». Вот тебе и вздремнула…
«Ужасно неловко… Вот как себя вести сейчас? … И почему он не ушёл, остался тут спать? … Захлопнул бы дверь – и все дела. Если не стал будить, пусть бы лучше его сейчас не было. Глупо, очень глупо… Вот что сейчас: подниматься и завтрак готовить? Или делать вид, что сплю, пока он первый не проявит признаки жизни?»
Настя аккуратно сползла с дивана и тут вспомнила, что заснула в кресле. Выходило одно из двух: или сама ночью перебралась на более удобное для сна место, или Аркадий её перенёс… Это уж совсем было нехорошо. Пригласила человека, заснула после первого бокала, и гостю пришлось заботиться о ней, как о ребёнке.
В это время яркий утренний свет дополз по лица Аркадия: он перестал храпеть, зашевелился и открыл глаза.
- Доброе утро, - сказала Настя и глупо улыбнулась. – Похоже, наш вечер затянулся…
- Доброе утро, Настенька… - Аркадий поднялся и теперь сидел на полу с совершенно рассеянным видом. Было похоже, что он собирается что-то сказать, но не решается.
Настя расценила это по-своему. Ей совершенно не хотелось, чтобы он задерживался, и следовало подтолкнуть процесс его ухода. Она достала из шкафа полотенце:
- Вот Вам полотенце. Ванная - по коридору налево. Я сварю кофе - не идти же Вам голодным.
Аркадий странно посмотрел на неё и сказал:
- Не затрудняйте, себя, Настя: достаточно и полотенца. Я сейчас умоюсь и пойду. Но прежде хочу Вас спросить кое о чём.
Не успела даже Настя подумать очередную глупость о том, что может быть на уме у малознакомого мужчины, случайно заночевавшего в её доме, как он спросил:
- Вы знаете, что блуждаете по ночам?
Настя опешила.
- Что значит: «Блуждаете»? Вы меня разыгрываете, - ответила Настя.
- Даже не пытаюсь.
Аркадий смотрел на неё очень серьёзно, и Насте стало тревожно.
- Вчера вы уснули. Я допил шампанское и уже собирался выходить. Уже даже один ботинок надел. Тут Вы выходите. Я Вам: «Настя, Настя!» А вы смотрите стеклянными глазами и – на кухню. Молча. Открыли балкон – и туда. Я, как был в одном ботинке, так и сразу за Вами. Перегнулись через перила, ухватились за кабель, идущий по внешней стене откуда-то с крыши, и принялись его дёргать, будто пробовали на прочность. Потом, не обращая на меня внимания, вернулись назад, на кухню, посидели на стуле. Открыли входную дверь и вышли в подъезд. Я схватил ключи – хорошо, что в двери торчали, и – за Вами. Вы спустились до третьего этажа, там подошли к одной из дверей, позвонили. Ещё постояли. Там, похоже, никого не было, наверно, к счастью. Тогда Вы развернулись и отправились домой, а там уснули. Я в такой ситуации впервые, растерялся, по правде… Но всё время боялся Вас разбудить, говорят этого нельзя делать… Вам надо к врачу, Настя. Не подумайте, что я Вам указываю, но такие прогулки могут плохо закончиться. Особенно, в случае с балконом – всё-таки, пятый этаж.
Настя села на диван. Рассказ Аркадия поверг её в ужас. Он ничего не придумывал, это было очевидно по тому растерянному и строгому выражению лица, с которым люди пытаются что-то пояснить умалишённым или умственно отсталым. Она по ночам ходит к Войтову, трезвонит в дверь, будит спящих людей, смотрит стеклянными глазами и молчит. А вчера пыталась добраться к нему по кабелю, через балкон… Теперь стало понятно, почему приходила Ирина. Насте стало так стыдно, как не было никогда. Хорошо, что хоть спит она в пижаме.
- Такое случалось со мной в детстве, потом к бабке сводили – прошло. Оказывается, не совсем, - Настя вздохнула.
- Одно я знаю точно, Настя: в таком состоянии вы не можете жить одна. Сходите к врачу, не откладывая, и поживите у родителей, - посоветовал Аркадий. Он замолчал и принялся внимательно рассматривать ковёр.
Настя молча и безучастно сидела на краю дивана. Вдруг она резко вскинула голову к потолку и сказала, обращаясь больше к интерьеру, чем к Аркадию:
- Я схожу с ума, да? Почему «схожу», уже сошла!... – и она дико засмеялась. Наигранное веселье так же быстро покинуло её, как и пришло. Она покорно опустила голову, обмякла и невнятно забубнила, не заботясь о том, понятно ли засидевшемуся гостю содержание речи:
- Нет, нет… Это не сумасшествие, я всегда была такой. И история с этим мальчиком, с этой любовью – просто подтверждение моей глупости! Но господь мне судья – я не смогла остановиться…
Тут она будто заметила Аркадия, смотревшего на неё с откровенным испугом:
- Я смешна?
Аркадий печально покрутил головой:
- Нет, Настя. То, что вы очень страдаете, я заметил в первую встречу. Даже когда вы смеётесь, глаза продолжают плакать. Расскажите мне, сразу станет легче.
Настя улыбнулась:
- Нечего рассказывать. Он бросил меня, а я не могу в это поверить. Самое противное, что подло бросил, трусливо: даже не позвонил. Бросил и всё. С переездом действительно надо поспешить, в этом Вы совершенно правы: это к нему я хожу по ночам. Позорище… - она закрыла лицо ладонями, сжала лоб и провела по взъерошенным со сна волосам: - Перееду, сегодня же перееду.
- Поверьте, Настя, через год или два вы будете вспоминать это, как недоразумение. С вашим характером это очевидно… Сейчас я сварю Вам кофе, вы примите душ, возьмёте необходимые вещи и отправитесь к маме. Я помогу, если вещей будет много… Согласны?
- Спасибо Вам, - ответила Настя и улыбнулась.
- Ну, вот и славно, - обрадовался Аркадий. – Выдайте мне кофеварку, пожалуйста!
- На кухне, пойдёмте, покажу.
Аркадий виртуозно справился с кофе. После того, как Настя выдала ему всё необходимое, прошли считанные минуты. Угадывался человек, привыкший заботиться о себе и близких. Действия его были чёткими и привычными настолько, что Насте стало неловко за старенькую турку со сломанной ручкой и сильно подгоревшим днищем.
- Можно я тоже спрошу? – для приличия поинтересовалась Настя.
- О чём? – не отрываясь от созерцания чашки, спросил он в ответ.
- Почему Вы живёте один?
Аркадий улыбнулся.
- Видите, ли Настя, я многолюб. С первой женой мы разошлись по мировой, она забрала дочь, я – сына. Мы и теперь в прекрасных отношениях, но это потому, что хватило ума вовремя остановить комедию, в которую трансформировался наш брак. Мы долгое время, почти пятнадцать лет, изображали любящую пару, пока не встретились на Юге. Я был на конференции, она – якобы в командировке. Как и я, она была не одна и совершенно счастлива. С тех пор я не связываю себя брачными узами. Дома я почти не бываю, готовлю сам, сын справляется по хозяйству, дочь тоже захаживает. Моя очередная жена либо страдала бы от одиночества, либо пришла бы к тому же, что и первая. Зачем мне это?
- Пожалуй, незачем… - согласилась Настя. – Я соберусь, ладно?
- Жду. Ваши родители далеко?
- Нет, минутах в пяти ходьбы.
Аркадий помог ей донести сумки, как и было обещано. Попрощались тепло. Он загрузил вещи в лифт и ретировался. Настя в который раз порадовалась тому, что Аркадий ей совершенно не нравится. История о его семейной жизни показалась Насте ненастоящей, выдуманной специально для Насти. Сейчас ей не верилось в то, что прожив вместе много лет, люди могут без претензий разойтись в стороны. Не делилось имущество, не плакали маленькие дети. Вот у неё лично огромная претензия к Войтову, а ведь они даже не жили вместе.
***
Следующие пару лет Настя прожила, как в тумане. Врачи не выявили ничего военного в её ночных блужданиях – бывает иногда, на нервной почве. Лечение прописали несложное, больше состоявшее в соблюдении режима сна и отдыха, приёме простых препаратов растительного происхождения. После переезда к родителям по ночам она блуждала ещё несколько раз, но это случалось с меньшей географией, и с каждым разом период между прогулками увеличивался.
Она совершенно спокойно узнала новость о том, что Войтов женился на Светке. Новость узнала в учительской, и сама себе удивилась, как подчёркнуто равнодушно она выглядела в этот момент. Правда, застала она только конец разговора, который быстро «свернули» с её приходом. С памятного выпускного прошло два года. Встреча на перроне была последней, когда они виделись. Насте так и не удалось поговорить с ним наедине, и со временем она уговорила себя в том, что так оно и лучше. Видимо, это было глупо и нелогично, но то, что никаким словом или поступком с его стороны не было подведено итога, Настя считала хорошим знаком и сама себе не признавалась в том, что ждёт реванша. Даже эта свадьба не заставила её разувериться в своих заблуждениях. Поживут – перестанут, как Аркадий и его благоверная супруга. Надо только быть терпеливой и благоразумной. Она подождёт, пока семейная жизнь утомит Войтова – в том, что это неминуемо произойдёт, Настя была убеждена. Ей ужасно хотелось доказать всему миру, и в первую очередь себе, что действительно с его стороны было чувство, сильное, но нерешительное, испугавшееся само себя, украденное вовремя подкравшейся Светкой.
История с Петей и анонимным букетом забылась. Мальчик вёл себя так, будто ничего не случилось, и Настя скоро совсем перестала об этом вспоминать. Может, это и не он был. Потом его семья переехала в другой город, и Настя совсем успокоилась. Она ходила на работу, по вечерам старательно проверяла тетради, читала, встречалась с друзьями. И ждала. Не то, чтобы она только то и делала, что думала о Войтове, но спустя пять лет после того выпускного, она вернулась в свою прежнюю квартиру, забавляя себя не очень уверенными мыслями о завершении ремонта.
В школе шла подготовка к очередному выпускному балу, Насте предстояло распрощаться с тем самым «элитным классом», мастерски навязанным ей пять лет назад. Проснувшись утром накануне выпускного, Настя почувствовала, что сегодня должно случиться что-то особенное. Она ещё наверняка не знала, что именно, но была уверена в том, что это будет что-то хорошее. Она осмотрела всё то же дежурное платье изумрудного атласа, примерила и убедилась в том, что ни на грамм не располнела. Пять пустых лет борьбы с памятью о любви прошли, как один день, и сейчас, глядя на себя в зеркало перед выходом, Настя ощутила странное чувство возврата в тот невероятно счастливый день, роковым образом отразившийся на дальнейших отношениях с Войтовым. Ерунда! Сейчас Насте стала отчётливо ясна призрачность её надежд на то, что когда-нибудь они снова будут вместе. Она не считала себя глупой или чересчур романтичной особой. Но внезапное прозрение заставило её пожалеть о пяти годах воистину шекспировских страстей по несуществующему чувству. Он не вернётся. Он не мог любить её, просто получилось так, как получилось. Мальчишка говорил о любви то, что слышал в кино, читал в книгах – и сам себе верил. Хуже всего, что и Настя верила. Теперь она прозрела, и эта замечательная истина сделала её счастливой. Сегодня она избавилась от химер, и теперь пойдёт вперёд без всего этого хлама печальных воспоминаний и пустых надежд. Пора заняться серьезно выбором надёжного спутника жизни, завести ребёнка – непохожего на Войтова голубоглазого херувима, а ещё лучше – девочку.
- Всё, начинаю ремонт, - твёрдо решила Настя. – Завтра же.
По пути в школу Настя порхала мотыльком, она пела, птицы ей подпевали, солнце улыбалось, облака танцевали. Перед входом в школу Настю ждали повзрослевшие за пять лет «элитные дети». Они шумно и весело встретили её, заявили, что только её и не хватает для фотосессии, и начали фотографироваться. Было весело, и обновлённая, свободная Настя просто парила. Вокруг сияли счастливые лица, гудели приглашённые и просто зеваки, и Настя хотела расцеловать всех и каждого, так соскучилась она по этой свободе и устала тосковать.
Даже скучная торжественная часть не утомила Настю. Слова директора казались ей мудрыми и проникновенными, лица родителей выпускников – по-настоящему добрыми и справедливо гордыми за своих чад, нарядно одетые выпускники в одночасье превратились в светских леди и джентльменов. И Настя являлась частью этого повального массового блаженства. Когда все медали были вручены и все фотографии сделаны, собрание стало перемещаться к выходу. Ведь самое интересное – банкет – было впереди. Окружённая толпой учеников Настя вышла на ступени школы и чуть не споткнулась от неожиданности. Ей навстречу почти бежал Войтов и улыбался, как будто не было его исчезновения, пяти лет пустого ожидания и блистательной Светки. Взамен всего этого он совал ей огромный и, видимо, в недавнем прошлом очень дорогой букет – сейчас же розы кремового цвета выглядели поникшими и усталыми.
- С праздником Вас, Анастасия Павловна! Не поверите, я только что с самолёта! Узнал, что тут выпускной, боялся, что не успею.
И, пока Настя пребывала в замешательстве, он всучил ей в руки букет.
- Неожиданно, - процедила она. Внезапное появление человека, о котором она думала пять долгих лет, сейчас возмутило и насторожило Настю. Она смотрела в его красивое, возмужавшее лицо и не чувствовала ничего, кроме раздражения. Наглый фанфарон! Как много раз представляла она себе эту встречу, а теперь и говорить ничего не хочется, всё сгорело.
- Вы со Светочкой? – спросила Настя как можно доброжелательнее, но получилось язвительно и зло.
- Мы уже не живём вместе, - с чрезмерной поспешностью сообщил Войтов. – Я думал, ты знаешь.
- Какая жалость! Вы были такой красивой парой, - ответила Настя, намеренно не замечая его фамильярности. – Но мне пора. Всего хорошего, - и Настя, не дав ему сказать и слова, ринулась к ученикам. Она так спешила, что чуть не сбила с ног какого-то парня, лицо которого показалось ей отдалённо знакомым. Но Войтов наступал на пятки, а Насте не хотелось расставаться с только что обретённой свободой. Она присоединилась к выпускникам, тактично поджидавшим ей в десяти шагах. Войтов был ей гадок. Даже не верилось.
Банкет удался. Вопреки явному намеренью Войтова включить в Насте ностальгию по былой любви, ничего подобного её не посетило. Настя отлично провела время, периодически возвращаясь к лицу молодого человека, которого никак не могла вспомнить. Когда такое случалось, Настя нервничала, пока не вспоминала, где и при каких обстоятельствах, она видела человека. Она перебирала возможные варианты, но ничего не выходило. Устав рыться в памяти, Настя догуляла банкет и уже на заре отправилась домой.
Перед её дверью прямо на половичке сидя спал вусмерть пьяный Войтов. Рядом лежал завядший букет, больше напоминающий банный веник. Настя тихонько достала ключи, стараясь не шуметь, открыла дверь, так же тихонько её закрыла. В прихожей устало опустилась на скамейку. И вспомнила молодого человека, лицо которого не давало ей покоя все время банкета!... Это же был Петя, как она могла не вспомнить сразу глаза-блюдца! И всё же: прошло пять лет, не странно, что мальчик подрос, черты лица изменились. Но если появление Пети было более понятно – он мог прийти на выпускной своего бывшего класса, то по поводу Войтова можно поспорить. Вечер привидений...
Настя разделась, наспех приняла душ и уже почти легла. Признаться, мысль о том, что на придверном коврике изволит почивать Войтов, порядочно её нервировала. То, что он появился именно тогда, когда она перестала его ждать, было особенно забавно. «Сволочь… Он уверен, что по-прежнему неотразим в моих глазах. Что для него эти пять лет? Так, безделица… Пустой, никчемный человек. Уверена, что Светка его бросила…» Настя попробовала вспомнить лицо соперницы, но не смогла – время стёрло его черты, в памяти всплывал калейдоскоп лиц известных блондинок. Она почти уснула, когда раздался нервный звонок в дверь. Спросонья сердце испуганно заколотилось, однако, вспомнив о Войтове, Настя наполнилась желчью.
- Вот тварь! - в сердцах выругалась она. Она была уверена, что это именно он и не ошиблась.
- Настя, впусти, надо поговорить! – раздалось из-за двери.
- Самое время! Пять лет не надо было… - злобно цедила Настя, сжав губы и уставившись в потолок. Ей жутко хотелось спать. Желания вести задушевные беседы с пьяным Войтовым не было. Со вчерашнего вечера при воспоминании о нём основным чувством было устойчивое раздражение, граничившее с брезгливостью. Пусть выздоровление было долгим и мучительным, но теперь Настя определённо излечилась от этого мучительного, измотавшего её чувства. Она не станет открывать ни в коем случае.
Визитёр был упорен. Он не ограничился звонком – эффект казался слишком слабым – и заколотил кулаками в дверь. Это напоминало землетрясение. Настя услышала, как посыпалась в прихожей штукатурка. Хлипкая дверь и так держалась на честном слове, уже давно через щели в квартиру тянуло всякий смрад, но Настя всё ленилась купить замазки и исправить положение.
«Почему я не сменила дверь?... Ведь давно собиралась… Сейчас выломает к чертям собачьим, и что?...» - думала Настя с растущим возмущением. Вдруг в прихожей что-то треснуло. Настя вскочила и побежала к двери. Услышав движение, Войтов усилил рвение: казалось, ещё минута, и дверь рухнет.
- Игорь, иди домой! – громко и строго сказала Настя. – Не мешай спать. Ты перебудил весь подъезд.
- Настя!...Настюша, открой… Мне так надо тебе сказать… - и он для убеждения часто задёргал дверную ручку.
- Приходи завтра, когда проспишься. Ты пьян, - упорствовала Настя.
- Мне надо поговорить, лучше открой по-хорошему, - ответил Войтов из-за двери.
- Будешь угрожать – вызову милицию, - Настя прибегла к последнему средству.
Войтов нехорошо, гадко засмеялся.
- Насмешила, Настя! Ой, насмешила… Ну, вызывай… Сама посмотришь, что будет!
Его бахвальство разозлило Настю. Ишь ты, пуп земли нашёлся! Она тут же сняла телефонную трубку, но та была мертва… Чёрт знает что! Вечно это проклятый телефон отключается, именно тогда, когда необходимо звонить!
- Алё, милиция? – не растерялась Настя. – Мне выбивают дверь. Адрес – Лермонтова, 56, кв. 80. Это Рыжик Анастасия Павловна.
Настина комедия вызвала со стороны Войтова обратную реакцию: вместо того, чтобы испугаться и уйти, он рассвирепел. Оглушительный удар – и уставшая от побоев дверь треснула и распахнулась. Настя отступила. В полумраке лестничной клетки стоял Войтов и смотрел на Настю безумным взглядом. Скорее всего, он не ожидал, что дверь действительно сломается, и теперь соображал, как ему быть дальше. Сон перед Настиной дверью значительно преобразил его по сравнению с встречей накануне у школы, приведя одежду в полный беспорядок: рубашка местами вылезла из брюк, и была страшно измята, как, впрочем, и во многих местах запачканные брюки.
Настя выбрала способом защиты нападение. Она нахмурилась и суровым голосом спросила:
- Ну, и что дальше?
- Прости меня, Настя… - неожиданно промямлил Войтов и всхлипнул. – Я так виноват… Настя, Настюша… Можно, уж я зайду? – спросил он, и переступил порог, не дожидаясь ответа.
- Войтов, уходи! Серьёзно говорю! – не очень твёрдо попросила Настя.
Почувствовав смягчение интонаций, Войтов и вовсе расчувствовался. Он опять всхлипнул, и Настя заметила, что глаза его увлажнились. Это была просто отвратительная комедия, и чего Насте хотелось меньше всего, так это играть в ней ключевую роль.
- Не уйду!... Не уйду, Настя!... – и он замотал головой для убедительности. – Бей, топчи ногами – не уйду! Я теперь понял, какой был дурак! Красавица, Настя… Ты же красавица!
- Да и Светка тоже, вроде… - не удержалась Настя и прикрыла выломанную дверь на цепочку.
Войтов нахмурился и поднял на Настю взгляд, полный запоздалого раскаянья:
- Что ты, Настя? Это же мигера! Она выжала, выкрутила меня всего… Я опустошён и раздавлен… Спаси меня, Настя… Умоляю, не прогоняй… Ты нужна мне…
С этими словами Войтов немного неуклюже рухнул на колени, схватил Настю за руку и принялся слюнявить её, что есть силы. Пьяные слёзы потекли из его глаз рекой.
- О, Господи! Только этого не хватало… - вздохнула Настя и попыталась высвободить руку, но Войтов не позволил ей этого сделать и сильнее сжал её. Потом поднял на Настю мутные, красные глаза, моргнул по-прежнему длинными, густыми ресницами, в которых путались слёзы. Он не стал их удерживать: уткнулся ей в подол и безудержно зарыдал. Всё это больше напоминало театральную постановку. Настя была уверена: будь Войтов трезв, ничего подобного не случилось бы.
В Настиной душе зашевелилось сочувствие. Сегодня, или уже вчера, она избавилась от обиды, от любви и ненависти и могла себе это позволить.
- Ну, тише, тише, успокойся… - успокаивающе проговорила она и погладила его по голове. – Всё пройдёт. У меня ведь прошло…
- Не хочу этого слышать… - всхлипывая, проговорил Войтов. – Давай всё вернём Настя!
Он поднялся и посмотрел на неё, вкладывая всё своё мастерство хорошего актёра и опытного обольстителя. Взгляд его был жалок, растерян и умолял Настю о благосклонности. Что-то клацнуло внутри Насти, по телу пробежала дрожь, сердце застучало, как швейная машина. Она забыла даже память о своей ненависти к этому человеку, задрожала, как осиновый лист. Взгляд утратил жёсткость, губы приоткрылись…
Войтов быстро сообразил, что положение изменилось в его пользу. Резким движением он притянул Настю к себе. Взгляд выражал торжество. Так должен чувствовать себя паук за секунду до сытости, притягивая жертву, запутавшуюся в его паутине.
«Что я делаю?» - подумала было Настя, целусь с Войтовым по пути к дивану. «Лучше не думать…»
Послевкусие этого странного секса было долгим и противоречивым для Насти. Ей совсем не было так уж хорошо, насколько сильным было желание в преддверии. Захватившая её страсть так же быстро закончилась, как и началась. Она выползла из объятий мгновенно уснувшего богатырским сном Войтова и направилась в ванную. Тщательно вымылась, приняла душ. Она понимала, что вероятность забеременеть от случайной встречи с Войтовым не так уж велика, но и дразнить судьбу не собиралась. Приняв необходимые меры предосторожности, Настя прилегла в спальне. Здесь не было слышно, как сопит Войтов, и она, не включая свет, растянулась на кровати. Как тихо и хорошо… Хорошо то, что этот человек явился как раз тогда, когда нанесённая им рана затянулась. Развеялся выдуманный когда-то самой же Настей миф о том, как безумно хорош Войтов в постели. Все восторги испарились вместе с любовью и ненавистью, в душе был полный порядок и спокойствие – как никогда ранее. И тогда, и впоследствии Настя вспоминала эти минуты перед сном как момент великого духовного просветления. Она уснула, улыбаясь.
Проснувшись поутру следующего дня Настя не нашла и следов Войтова. Она прошла по квартире, чтобы убедиться, что это действительно так.
- Уполз, как змея – тихо и трусливо. За что огромное спасибо – не пришлось говорить банальности, - сказала сама себе Настя и усмехнулась.
Она подумала о том, что пьяном виде Войтов выигрывал бесшабашным порывом, кипучей энергией, сменившимися трезвой осторожностью на грани с подлостью. Бог с ним. Несмотря на события ночи, настроение было прекрасным, и Настя весь оставшийся день наслаждалась теперь уже наверняка обретённой свободой.
***
Серёже шёл седьмой день, когда Настю выписали. День был холодный, слякотный. Иногда проступало солнце, но сил ему не хватало – оно барахталось в серых облаках, выпрыгивая на свободу на несколько мгновений. Настя улыбалась редким солнечным лучам, стоя в коридоре в ожидании ребёнка и документов. На улице таял мокрый снег. Март есть март… Вчера было солнечно и в открытую форточку пахло весной, а сегодня этот снег поутру. Только просохли тротуары и на тебе: опять грязь и слякоть. Когда родился Серёжа, тоже шёл снег. Только не мокрый, а настоящий – крупный и сухой. Насте показалось это хорошим знаком. Когда Серёжу принесли во второй раз, она показала ему этот снег.
- Он похож на тебя. Новый и неожиданный, - сказала Настя сыну.
Серёжа в ответ засопел. Конечно же, Насте было известно, что новорождённый ребёнок не видит так далеко, чтобы рассматривать заваленные снегом деревья за окном. Но ей так хотелось с ним поделиться!
Тот первый «Серёжин» снег растаял через два дня: припекло солнце, и к вечеру от него не осталось и следа. Казалось, весна победила. Но в день выписки набежали нехорошие, тяжёлые тучи и пошёл сначала дождь, а потом и снег – мокрый и противный. Всего за час на улице снова стало грязно и уныло. Потом из-за туч выползло заспанное солнце, и сразу стало веселей. Настя увидела машину отца, въезжающую во двор роддома – доисторический жигуль седьмой модели. Когда-то эта машина была сродни лимузину, теперь же напоминала просто хорошо сохранившееся корыто. Настя смотрела, как отец паркуется, выходит, осматривает свою любимицу и идёт ко входу.
Вынесли Серёжу. После облачения в нарядные одёжки он проснулся и, судя по всему, пребывал в отличном расположении духа. Настя аккуратно поцеловала его в нос. «Какой он красивый!...» - подумала она и пошла к выходу.
«Мы будем счастливы непременно…» - думала она. Весь мир улыбался Насте, даже пол, стены и потолок видавшего виды роддома не остались равнодушными к её счастью – редкие блики от слабого мартовского солнца мерцали повсюду весёлыми гирляндами. Ей, наконец, отдали лично в руки настоящего, собственного ребёнка. На самом деле, пока это не произошло, Настя сомневалась: а не спит ли она? Нет, не спит. Каждый шаг туда, наружу из роддома, приближал её к новой, по-настоящему взрослой жизни, полной заботы о маленьком и пока совершенно беззащитном существе. И ей страшно хотелось ускорить этот переход, сократить его затянувшееся течение, взять на себя наверняка непростые, но такие приятные заботы. Настя спешила быть матерью, ей хотелось побыстрее испытать себя. Она ни минуты не сомневалась в том, что справится с воспитанием сына. О Войтове вспоминала редко, как о ком-то чужом и забытом.
«Хорошо, что Серёжа не такой, как все… Никому и в голову не придёт, чей это сын. Мой – и все дела», - ещё в первый день после родов решила Настя. Она переедет в другой район, если нужно – сменит работу. А может, и так обойдётся. Она не будет принимать поспешных решений, будет осмотрительной и осторожной. Будет матерью. Остальное неважно, да и не до того.
Участливая санитарка открыла перед Настей дверь, и она шагнула в тот «внешний», послероддомовский мир, к которому так стремилась и которого боялась, не признаваясь себе самой в этой слабости. Навстречу подбежал отец, неловко и с опаской принял Серёжу.
- Как мама? – спросила Настя.
- Ничего, сползла с кровати, готовится к появлению внука, - ответил отец. – Кашляет ночами, никак не вычухается, - он нахмурился, помолчал с минуту и спросил:
- Как сына назвать, ещё не придумала?
- Сразу придумала. Серёжа.
- Серёжа, значит… Это хорошо.
Они вышли во двор, и отец прикрыл кружевцем шоколадное личико Серёжи.
- Чтоб снег не налипал, - сказал он и засмеялся.
Засмеялась и Настя. Отцовская шутка сняла напряжение, в котором пребывала она с самого утра, опасаясь реакции на необычную Серёжину наружность. «Понравился, он понравился», - про себя твердила она и продолжала смеяться всё счастливее.
По пути домой Настя вспомнила, как расплакалась мама, узнав, что скоро станет бабушкой. Настя так и не поняла, отчего плачет: от радости, что будет внук, или от печали - узнав, кто отец.
- А он знает? – спросила мать, подразумевая Войтова.
- Нет. И не узнает, - ответила Настя и сжала губы. – Это мой ребёнок, больше ничей.
Мама странно посмотрела на Настю и проговорила нерешительно:
- А с нами-то с отцом поделишься?
- С вами – да, - ответила Настя.
Сама она уже неделю пребывала в состоянии острой истерии – с того момента, как пожилая тётенька-гинеколог сообщила Насте после осмотра:
- Шесть недель. Вы беременны, милая.
Настя не поняла:
- Беременна? Ничего не понимаю… Вы не ошиблись?
Врач посмотрела на Настю поверх очков и со слоновьей уверенностью ответила:
- Я никогда не ошибаюсь. Шесть недель.
Заметив замешательство на лице пациентки, врач отвела взгляд и вышла за перегородку. Настя услышала, как полилась вода из крана – тётенька мыла руки.
Когда Настя оделась и вышла, врач остервенело строчила что-то, не замечая Насти. Та неуверенно подошла к столу.
- Что намерены делать? Не тяните с решением, - наконец подала голос тётенька.
- А что можно делать? Рожать буду, - ответила Настя. И сама себе удивилась: о том, что могут быть другие варианты, она даже не подумала.
Тётенька-врач перестала писать и улыбнулась:
- Замечательно. Где будете наблюдаться?
- А где нужно? – спросила Настя, просто чтобы не молчать.
Потом она сдавала кучу анализов, посещала врачей. Ей казалось, что это во сне. Так не бывает! Это не с ней. Не то, чтобы она не хотела ребёнка. Наверно, оттого, что хотела, так и вышло, и беременность была следствием этого подсознательного желания, а не того, что «помылась лениво»… Спустя неделю сомнений уже не было: беременна однозначно. Определённость успокоила Настю. Жаль, что отец так себе, но теперь что вспоминать? Да и знать ему совершенно не обязательно. Так решила Настя и успокоилась. Потом рассказала родителям. А потом родился Серёжа.
- Знаешь, мам, он чёрненький, - сказала Настя в телефон матери.
- Нам и чёрненький, и беленький, и рыженький – всё хорошо! – не поняла мать.
- Мам, это негритёнок, - не стала тянуть Настя.
- Кто?...Ты не перепутала, кто отец? – уточнила мать.
- Нет, мама, с отцом всё точно.
Трубка помолчала.
-Я, конечно, у отца спрошу, может - по его линии… Но думаю, ничего нового не узнаю... Да и какая разница, Настя…
- Для меня – никакой. Просто предупредила, - ответила Настя.
Вот и всех разговоров. Настя глянула на отца: вроде ничего, молчит, как обычно, никогда не страдал болтливостью.
До дома доехали быстро. Раздевшись и определив Серёжу в кроватку, Настя услышала, как отец сказал в телефон матери:
- На меня похож, сама увидишь.
Его лицо в эту минуту было совершенно серьёзным – похоже было, будто он и в самом деле верит в сказанное. Настя даже непроизвольно всмотрелась в Серёжино личико в поиске знакомых отцовских черт и улыбнулась, представив под носом младенца щётку седых усов. В это время раздался звонок в дверь. Настя пошла открывать, хотя и не ждала никого.
На пороге стоял повзрослевший Петя с огромным букетом.
- Петя? - удивилась Настя.
- Это хорошо, что Вы меня вспомнили, Анастасия Павловна, – сказал Петя, переминаясь с ноги на ногу и не зная, что делать с букетом. – Я боялся, что можете не узнать. Можно войти?
- Входи, но на минуту, сейчас мне не до гостей, - и Настя, смутно тревожась, впустила незваного гостя.
Петя нервно выдохнул и вошёл.
- Может, не так надо, но я не знаю, как… В общем… Не буду тянуть: выходите за меня, Анастасия Павловна!
Настя сморщилась, и стараясь не засмеяться, строго сказала:
- Петя, ты нездоров. Иди домой, мне нельзя волноваться – молоко пропадёт, - ответила Настя и нахмурилась.
Он неловко протянул ей букет:
- Это Вам… Как тогда, в Крыму, помните?
- Помню, Петя, - ответила Настя и взяла букет, который Петя совал ей. – И всё же иди домой.
- Не говорите ничего сразу, Анастасия Павловна! – увереннее попросил Петя. – Я не смог забыть Вас. Я старался, правда: старался. Ничего не вышло…Я учусь, работаю, я хочу быть рядом… Я люблю Вас! Дайте мне надежду...
Настя устала. Это просто де жа вю… Захотелось заехать Пете этим букетом, будь он неладен, но Настя сдержалась.
- Это ни к чему Петя, надежда тебе не нужна, - строго и равнодушно сказала она. - Мы чужие люди. Ступай, у меня в соседней комнате крошечный сын и пожилой отец, не до тебя…
- Я знаю, всё знаю, я помогу Вам, никто не сможет так любить Вас…- горячо заговорил он, но Настя прервала:
- Неужели? Прости, Петя, но это выводит меня из себя. С меня довольно, уходи. Да и не потяну я двоих.
Она открыла дверь и вернула Пете букет:
- Скоро ты будешь вспоминать это с улыбкой, поверь…
Петя поник и сказал, выходя:
- Простите, я именно этого и боялся. Я всё равно буду надеяться.
- Будь здоров, - ответила Настя и с удовольствием захлопнула дверь. Негодование душило её.
В соседней комнате заплакал Серёжа.
- Иду, сынок, - ответила ему Настя и поспешила на зов.
Серёжа интенсивно ёрзал. Он вертел головкой по сторонам, будто оценивая интерьер комнаты. Потом личико стало недовольным, и он изогнулся всем тельцем в определённом намерении высвободиться из тесного чепчика и скрутивших его по рукам и ногам пелёнок. Призывный и нерешительный писк повторился. Настя попробовала сына – не мокрый ли? Нет, Серёжа был сухой, но одно материнское прикосновение, вероятно, было не тем, что ему нужно. С материнской нерешительностью можно бороться только громко и уверенно, и ребёнок это понял, потому что закричал зычно и нетерпеливо, продолжая скручиваться вроде гусеницы.
Настя взяла его на руки, дала грудь – может, голодный? Серёжа пососал с минуту, будто бы успокаиваясь, но вдруг резко выплюнул сосок и заплакал с новой силой. Настя пыталась его успокоить, но тщетно: поочерёдно с отцом они качали ребёнка, пытаясь найти то положение, когда ему лучше. Через пару часов бесполезных опытов выяснилось, что новорождённый предпочитает высокую амплитуду: во время гигантских прыжков к потолку он затихал. Серёже предлагали воду в бутылочке, грудь, катание в новой коляске. Последнее возмутило ребёнка – он закричал так обиженно, что его моментально вернули на руки, а коляску выкатили в заваленную всяким хламом комнату-склад - чтоб не мешалась под ногами.
Уже глубоким вечером ребёнок затих, поел и уснул. Настя тоже уснула с ним на руках. Отец отобрал внука и заставил её поесть:
- Иди, я там на стол накрыл, что мама передала. Говорит, тебе надо есть и молоко с чаем пить – чтоб дитё кормить, а то молока не будет. Я с вами переночую.
Настя поела и тоже уснула. Спала беспокойно, всё прислушивалась: что там Серёжа? И хотя всё было тихо, а Настя очень устала, нормально спать не получалось. Ей снился какой-то бред, она то и дело подрывалась на якобы крик сына, хотя тот беззаботно спал и в ней не нуждался. Уже под утро он проснулся: был мокрый. Его перепеленали и покормили, после чего он снова уснул.
- Привык… Давай спать тоже, - сказал отец.
- Надо и мне привыкать, - ответила Настя и прикрыла усталые глаза. Она мгновенно уснула.
Отец аккуратно забрал у неё из рук крепко спящего Серёжу, переложил в кроватку, накрыл одеяльцем. Затем вернулся к Насте, укрыл и её, потушил свет.
- Спите, малыши… Поначалу всегда трудно, - бормотал он себе под нос, устраиваясь на диване в соседней комнате.
Рассвело. За окном по-прежнему падал снег. Небывалого размера хлопья, медленно опускаясь с небес, ложились на землю и тут же таяли. Серёжа открыл глаза и посмотрел вокруг. Плакать пока не стал: он привыкал.
11 сентября 2012.
Game of color
© Copyright: Александра Кабак, 2013
Свидетельство о публикации №213060800503
Свидетельство о публикации №213060800503
Рецензии