Тайна Мангупского мальчика. Часть 1. Мангуп

Самый дорогой для меня отзыв!)))





(повесть для всех любителей Мангупа, Крыма и тайн,
от подростков и до бесконечности)



Последний пароход. Пролог


На рейде Севастопольской бухты было не протолкнуться. Баржи, шлюпки, буксиры, шаланды, фелюки покачивались у пирсов, готовые хоть сию минуту ринуться в путь.

Лодки сновали по всей акватории, увеличивая общую сутолоку.

Не менее пёстро было и на самой пристани: неуправляемая кричащая круговерть, разноязычный говор, резкие выкрики, ржание коней. Казалось, началось Второе Пришествие. Вся эта разномастная толпа рвалась к единственному пришвартованному у причала пароходу. Белая эмиграция спешила покинуть Крымское побережье.

Пароход был уже набит до предела, но народ, напирая друг на друга, продолжал штурмовать сходни. Капитан, видя, что людская вереница не прерывается, приказал убрать трап.

В последний момент послышался крик: «Разойдись!». И к самым сходням подкатила бричка, из нее выпрыгнул молодцеватый военный и, расталкивая всех, бросился вверх по трапу, увлекая за собой средних лет даму.

Этим своим поступком он разъединил последнюю группу,  поднимающуюся по трапу. Идущие впереди молодые мужчина с чемоданами и женщина с двумя детьми успели уже подняться на борт, а следующая за ними женщина с младенцем на руках, мальчик лет десяти и мужчина в казачьей форме, с баулом в одной руке и ребенком лет трёх на другой, были оттеснены офицером. Сходни убрали перед самым их носом.

Пароход загудел и начал отшвартовываться от причала. Обе женщины, на пароходе и на берегу, закричали. Женщина с младенцем на руках рванулась вперед, её успели схватить, и только это удержало её от падения в воду.

Молодая женщина на пароходе кричала и металась по палубе. Один из детей, мальчик лет пяти, вырвал свою ладошку из ее руки и бросился к борту. «Мама! Мама!» – кричал он, пытаясь перелезть через поручни. Его удержали, и теперь он плакал, уткнувшись в подол женщине.

Женщина тоже плакала, прижимая к себе детей и вглядываясь в удаляющийся берег.

Молодой мужчина побледнел, выронил чемоданы и бросился по трапу в капитанскую рубку.
– Александр, сделай же что-нибудь, останови пароход. Я умоляю. Попроси капитана не отказать в помощи! – кричала женщина ему в след.
– Господин капитан, я прошу вас остановить движение судна. Там на берегу, на руках кормилицы остался мой ребёнок, а сын кормилицы оказался на борту судна один, без родителей. Я прошу вас отправить за кормилицей и её семьёй шлюпку.
– Извиняюсь, уважаемый, ничем не могу помочь. Я не имею возможности предпринять сии действия. В моём ведении находятся жизни господ офицеров, красные наступают, и я не могу рисковать.
– Я вас застрелю, я вызову вас на дуэль! Вы что, не понимаете, там мой сын! Мой маленький сын! Немедленно остановите пароход!
–Убрать, – приказал капитан.

Мужчине скрутили руки и препроводили на палубу.
– Возьмите, госпожа хорошая, своего мужа, иначе его придется бросить за борт, – сказал женщине один из матросов, подталкивая к ней мужчину.

На берегу заплаканная женщина с младенцем на руках и мужчина с ребёнком долго вглядывались в удаляющийся силуэт парохода.
– Ну, что ж, – сказал мужчина, – вот и стал я аталыком.

Последний пароход уходил из Севастополя в Константинополь.
__________

               
               
 
Часть 1. Мангуп
               

  Глава 1. Мальчик на стене



Костёр мерцал жарким оранжевым светом, озаряя ближайшее от костра пространство. Над Мангупом разверзлась глубокая тёмная бездна, усыпанная мириадами блестящих светлых бусин, словно там, в вышине, кто-то просыпал с нитки огромное жемчужное ожерелье.

Звенящая тишина повисла в прохладном ночном воздухе. Васька ворошила уголья и смотрела, как искры стремительным жарким сполохом устремляются к звёздам. На черном атласе ночи они казались золотистыми живыми существами, взметнувшимися навстречу другим мирам.

– Опять полуночничаешь, – раздался голос.
Высокая худая фигура бесшумно выплыла из темноты и мелькнула в свете костра. Через мгновение рядом с Васькой присел человек в длинных чёрных одеяниях.

Девчонка вздрогнула, но не испугалась. Васька знала его. Это был монах, обитающий здесь  неподалёку.

– Ну и что делать будем, – продолжал старик, – гора, она баловства не любит. А вы в последнее время только и делаете, что баловством занимаетесь.

Васька хотела возразить, что не такое уж это и баловство, но благоразумно промолчала.   

– Пойдём, пройдёмся, – сказал монах, – о деле потолкуем.

– О каком деле? – хотела спросить Васька.
Но вновь промолчала. Зато ноги, словно сами собой, понесли её вслед за старцем.
Они прошли по плато к цитадели и остановились. Развалины крепости выглядели таинственно и жутковато, как декорации к какому-то ещё не сыгранному спектаклю.

Раздался тихий детский плач. А следом истошный вопль прорезал прозрачный  ночной воздух и потонул в где-то в глубине дальнего ущелья.

Сердце у Васьки бешено забухало. Ей захотелось кинуться прочь, забиться в палатку и с головой нырнуть в спальный мешок.

 – Опять мальчик зевак гоняет, – сказал монах, – резвится…

«Откуда среди ночи зеваки? В лагере все спят, а посторонние ночами по плато не шастают», – подумала Васька.
Да  и где им взяться посторонним, давно уже сопят в своих постелях, где-то там внизу, в уюте городских квартир.

– Не там ищете, не там, – сказал старик.
– А где надо? – хотела спросить Васька, но вместо этого из горла выдавился непонятный сип. 
– Смотри, какая луна! – непонятно почему сказал вдруг старец. Васька вскинула голову вверх. Зеркальный блеск луны завораживал и не давал оторвать от него взгляда. В его призрачном свете развалины особенно живописно выделялись на чёрном экране неба.

И вдруг по стене, почти не касаясь её ногами, пронёсся полупрозрачный мальчик в белых светящихся одеждах и развевающимся за спиной серебристом плаще.

– Призрак! Призрак! – отчаянно заорала Васька и хотела бежать, но ноги стали как синтепоновый спальник.
– Да ладно, успокойся, – сказал монах, – ничего он не сделает. Он своих не трогает. Пошли.
– Оставайся на месте, а лучше возвращайся в лагерь, – велела сама себе Васька, но снова покорно поплелась следом.

Старик подошёл к развалинам стены и сказал:
– Вот здесь тайник. Но открыть его может только тот, кто чист сердцем и душой. Как у тебя насчёт чистоты этих двух начал? Да знаю, знаю, что всё в порядке и с душой, и с сердцем. Я давно за тобой наблюдаю.

Васька хотела возразить, но голос вновь пропал.

– Ладно, – сказал старик, – сунь руку в тайник и доставай.

Васька повиновалась его словам. И через секунду на её ладони лежал золотистый плоский кружок, похожий на большую странную монету. Васька хотела спросить монаха, что это, но старик куда-то исчез.

– Дай его мне, – послышался голос, – он мой, он принадлежит мне по праву.
       Перед Васькой стоял мальчик. Черты его бледного лица были тонки и благородны, а голос тих и спокоен.

– Вообще-то старик его мне пообещал, – неожиданно для самой себя возразила Васька.
И снова удивилась: её пропавший было голос звучал обычными интонациями и был насыщен совершенно мальчишескими обертонами.

– Отдай, – теперь уже с настойчивостью сказал мальчик, – я его давно потерял.
 – Да ладно, бери! Не очень-то это мне и нужно, – и Васька протянула мальчику странную монету.

Но в этот момент из темноты выскочил мужик в красной феске. Где только он её раскопал!? Такие даже в Турции уже давно не носят! Мужик вырвал монету из Васькиных рук и помчался по стенам, легко перепрыгивая с камня на камень. На боку у него болталась, поблескивая в свете луны, кривая сабля.
– Стой! – яростно рявкнула Васька и бросилась за ним следом.
Но мальчик её уже опередил и помчался за похитителем.

С необычайной лёгкостью Васька перепрыгивала со стенки на стенку. И также быстро, как мелькали её ноги, в голове вспыхивали обрывки мыслей: «Ну, и откуда он взялся этот мужик… Ещё и саблю нацепил!.. Ну, ничо я, оказывается, бегаю! Кому скажи – не поверят... Тоже мне персонаж!.. А ещё говорили, что это выдумки…»

Но вдруг всё поменялось. Как мальчик оказался впереди грабителя, она так и не поняла. А грабитель внезапно развернулся и замахнулся на Ваську кривой саблей.
– А-а-а! – завопила Васька и зажмурилась.
И оступилась, и полетела. 

– Ну, всё.., – мелькнуло в голове, – сама виновата, доносилась по стенкам! А это, наверное, очень больно – падать на скалы… Да, сколько ж там метров лететь? Шестьсот что ли… Ну вот, наверное, сейчас вмажусь…

Она ещё сильнее зажмурилась и приготовилась, что вот-вот грохнется о земную твердь. Да что там о твердь! О скалы! Вот сейчас острая боль пронзит каждую её клеточку. И всё…

Её резко подбросило вверх…



Глава 2. Кто на новенького


– Ты чего? – раздался знакомый голос. – Васька, ну Васька же! Вставай давай. Чего это ты сегодня? Так кричала во сне, что всех переполошила.

Васька распахнула глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо Леры.

Девчонка похлопала ресницами, не в силах понять, где находится. Но постепенно мысли её прояснились.

– Ну и сон! – задумчиво произнесла Васька. – Не хотела бы я его ещё раз увидеть.

– А чо приснилось-то?! – сунул в палатку голову её приятель Мика.
– А что вы не на работе? – вопросом на вопрос ответила Васька.

– С ночи дождь припустил. Никто не работает, народ по палаткам сидит, – сообщила Лера, – а мы на Дырявый мыс собрались. Ты с нами?

– Приснилось-то что? – вновь спросил Мика.

– Да так, ерунда какая-то.

Васька стремглав вскочила  и, стряхивая остатки сна, вылезла из палатки. Дождь не такой уж и большой. Так, морось. Вполне можно прогуляться до Дырявого мыса, или Тешкли-Буруна, как он означен на картах.

Они туда и отправились, и вновь исползали Тешкли-Бурун вдоль и поперёк. Полазили по пещерам, спустились в подземный каземат. А затем, сидя на камнях, смотрели на открывающуюся взорам долину. Дождевая пелена застилала окрестные плато. Капли монотонно шуршали по траве и барабанили по камням.

Васька и думать забыла про сон. Но всё-таки какое-то неясное ощущение тревоги гнездилось в самом дальнем закоулке души. Зато про сон вспомнил Мика и спросил, почему она так вопила во сне, что у него в палатке слышно было

И Васька сначала с неохотой, а затем, войдя в раж, в лицах и красках поведала друзьям содержание своего необыкновенного сна..

– Это ты просто растёшь, Васька, – сказала Лера. – Дети и старшие подростки, когда летают во сне – всегда растут. Так старики говорят.

Неожиданно сквозь мерное постукивание дождя где-то внизу послышался хруст ломающихся веток, затем, немного погодя – шорох и звук скатывающихся вниз мелких камешков. Потом донеслось прерывистое дыхание, и ещё через некоторое время в проёме появился необъятный разноцветный рюкзак со множеством кармашков, из-под которого виднелась мокрая физиономия, увенчанная очками. Физиономия продолжалась не менее мокрой длинной и несколько несуразной фигурой.

Ребята уставились на пришельца, словно на привидение. Он появился оттуда, откуда, по всеобщему мнению, залезть на Мангуп было невозможно. Слишком крутым и опасным был мыс Тешкли-Бурун.

Когда первая оторопь прошла, Мика, присвистнув, произнёс:
– Ну дядя даёт! По такой крутизне без страховки!

Человек сел на камень, снял с головы мокрую кепку и вытер ею не менее мокрое лицо. Потом внимательно взглянул на ребят и спросил, немного не так выговаривая слова: «Это Мангуп? Мне нужен начальник экспедиции». Акцент был совсем лёгкий, но он не ускользнул от чуткого слуха ребят.

– Что это он так странно говорит? – прошептал Мика на ухо Ваське.
– Он кажется иностранец, – так же шепотом ответила Васька, потом повернулась к незнакомцу. – Идёмте.

По дороге они разговорились. Причём говорил в основном незнакомец, а ребята внимательно его разглядывали. Он был ещё очень молод, немногим старше Леры и Васьки. Они узнали, что он по отцу англичанин, а по матери русский. Живёт в пригороде Лондона, закончил Оксфорд. Интересуется историей Византии и Крыма. На Мангуп приехал по приглашению профессора Гавсарова.

То же самое он повторил начальнику экспедиции и спросил, может ли он видеть профессора. Получив ответ, что профессор Гавсаров в отъезде, Грегори Лестер, как звали англичанина, очень расстроился. Но его уверили, что профессор через две недели вернется.

Грегори поселился в новенькой маленькой палатке на краю поляны и стал работать на раскопе. По-русски он говорил довольно хорошо, во всяком случае, его понимали, работал старательно, со всеми в лагере был дружелюбен, но поначалу держался несколько особняком, хотя и приглядывался к тройке друзей. Ребята часто ловили на себе его любопытный и заинтересованный взгляд. Но заговорить с ними он, видимо, не решался.

Все свободное время Грегори бродил один по городищу с неизменным фотоаппаратом наперевес и маленьким молоточком на длинной тонкой палке. Казалось, эти походы были бесцельны, но Мика, несколько раз видевший, как Грегори простукивает молоточком все встреченные им стены, был другого мнения. И они с Васькой стали тайком следить за Грегори.

На следующий день после такой слежки, когда они пролазали за ним допоздна по всем окрестным развалинам и опоздали на ужин, Мика спросил его напрямик: «Ты что, клад ищешь?» И был обескуражен, получив такой же прямой ответ: «Да».

Грегори достал из рюкзака старую пожелтевшую карту Мангупа с потрёпанными неровными краями. Вернее, левую часть карты, правая же половина была безжалостно оторвана. На карте какими-то странными буквами было сделано несколько надписей, а на обороте виднелись приписки на русском языке, но написанные дореволюционным шрифтом. Отрыв шёл почти посередине надписей.

– Вот, – сказал Грегори, – эта карта очень старинная. К сожалению, она не полностью. Это Мангуп 15 века, здесь отмечен тайник, который поможет найти клад. Надписи на греческом и армянском. С греческого, где было возможно, я почти уже перевёл, конечно, не очень понятно, так как надпись не полностью, но все-таки. Теперь осталось перевести с армянского, может быть, что-нибудь прояснится. Возможно, что эти надписи дублируют друг друга, но, может быть, и дополняют. Вот только надо найти специалиста по средневековому армянскому.

– Ух ты! А откуда она у тебя?

– Бабушкина карта, – ответил Грегори, – когда я ещё был маленьким, она много рассказывала мне о Мангупе, тогда и карту отдала. Говорила, что если найти вторую часть карты, то отыщется тайник, который прольёт свет на тайну нашей семьи, а вот какую, тогда не сказала, а теперь уже не узнать, бабули нет в живых. Я, конечно, в клад не верю, но тайну семьи раскрыть бы хотелось. Кстати, это бабушка научила меня русскому языку.

Грегори оказался стоящим парнем. С этого дня они частенько ползали по развалинам вчетвером, по вечерам сидели в его палатке,  слушали рассказы об Англии и рассказывали Крымские легенды. Ещё Грегори полюбил походные песни и, когда разжигали костёр и Васька брала в руки гитару, он пел вместе со всеми.

Через несколько дней в лагере появились новые постояльцы. Приехал отряд археологов одного из университетов. Отряд был небольшим, и все быстро перезнакомились. Новенькие ребята оказались своими людьми, археологами до мозга костей.

Лишь три человека из вновь прибывших не приглянулись никому. Мало того, уже к вечеру они сумели восстановить против себя весь лагерь. Это был уже перебор, три зануды на одно ограниченное пространство! Даже Лерка, с ее правильностью, теперь всем без исключения казалась милейшим существом.

Первыми столкнулись с ними Васька и Мика.

У Васьки вообще природный дар сразу же располагать к себе людей. И причём, она совершенно ничего для этого не делает. Просто любой без исключения взгляд  сразу же выделяет из толпы эту до невозможности загорелую, большеглазую физиономию, увенчанную всклокоченными тёмными и до такой степени густющими лохмами, что, сколько их не причёсывай, они всё равно упрямо торчат в разные стороны. Очень колоритная личность! Не глаза – блюдца! Уставится этими своими блестящими чернющими блюдцами и словно насквозь всех видит. А стоит Ваське улыбнуться, каждый мгновенно понимает: «Вот человек, с которым можно иметь дело». Во всяком случае, так было до этого раза.

Но в ситуации с новенькими произошёл, как говаривала Васька, «полный оверкиль!..»

А началось всё с того, что к чертежному столу, за которым работала Васька, подошёл начальник отряда и, показывая на длинную худую тётку, сказал: «Это Фиса Порфирьевна, она теперь твое начальство. Фиса Порфирьевна пишет диссертацию о средневековой керамике, ей надо помочь с чертежами. Будешь выполнять чертёжные работы на два фронта, потому как наши находки - тоже твоя забота».

Он взял со стола, заваленного осколками керамики, карандашами и карточками из ватманской бумаги, донышко от сосуда, и повертел его в руках.

Васька улыбнулась Фисе Порфирьевне, но та глянула на неё так, что Ваське расхотелось впредь улыбаться этой даме.

Не глядя больше на Ваську, Фиса Порфирьевна фыркнула:
- Не знаю, не знаю. Что-то ваш чертёжник не вызывает доверия.

– Что вы, Васса прекрасный чертёжник, специалист со стажем. У неё очень точный, цепкий глаз. Все самые сложные работы доверяем ей.

– Не верится, что эта соплячка что-то может, – хмыкнула Фиса Порфирьевна, когда Васька направилась к тачку за партией керамики.

– Зря вы так, – обиделся начальник отряда, – Вассу у нас даже в Бахчисарайский музей приглашали чертить. Она ездит в экспедицию с восьмого класса, прекрасно разбирается в керамике и византийской архитектуре. Между прочим, окончила художественную школу.

– Ну, посмотрим-посмотрим… – снисходительно протянула Фиса Порфирьевна и отошла от стола.

Через некоторое время Фиса Порфирьевна появилась вновь и протянула  Ваське подобранный на городище черепок.
– Вот, для начала…
Она стала придираться к Ваське с первой же минуты. И карандаш-то та неправильно держит, и разрез не с той стороны делает, и штрихует не так, как надо, и масштаб не выдерживает. И вообще, кого ей подсунули.

Еле сдерживаясь, Васька ответила, что её учил чертить Артур Алексеевич, а он для неё непререкаемый авторитет. Ей очень хотелось добавить: «Не нравится – черти сама». Это сделал за неё Мика. С невозмутимым видом он заявил: «Когда моему дедушке что-то не нравится, он делает сам».

– Хамы! – бросила Фиса Порфирьевна и ушла с гордо поднятой головой.

– А кто твой дедушка? – высунулась из-за командирской палатки унылая вислогубая физиономия.

От неожиданности Васька выронила кусок керамики, а Мика вытаращился на это явление. Голос говорившего был подстать его физиономии, такой же унылый и скрипучий. А уголки губ свисали так, как будто их хозяин только что разжевал, по меньшей мере, десять лимонов.

Мика не успел ответить. Рядом с унылым как из-под земли выросла девица с презрительно сжатым ртом и холодными надменными глазами.

– Да что ты тут время теряешь, – протянула она, – тебе так интересно знать мнение его дедушки? Ну, кем же ещё может быть дедушка у такого бродяжки, как не бродяга?

Мика никогда не хвастался своим дедом, но на этот раз было видно, как он разозлился.

– Мой дедушка - Артур Алексеевич Гавсаров, надеюсь, это имя вам что-нибудь говорит, – отчеканил он и, повернувшись, зашагал прочь.

Васька ухмыльнулась вытянувшимся физиономиям и припустила следом за ним.

А уже через несколько минут Фиса Порфирьевна вывела из себя весь тачок. Девчонки-керамистки, Зойка и Галка, мыли керамику, когда вдруг услышали: «Кто же так моет?»

Перед ними стояла Фиса Порфирьевна и укоризненно качала головой. На ответ Зойки, что они всегда так моют, занудная тётка стала поучать, как правильно замачивать и сушить керамику. За этим занятием и застала её Лера.

Фиса Порфирьевна перекинула всю свою менторскую энергию на Леру. Лера стояла, кивала в такт словам, соглашалась, что они совсем ничего не знают, обещала учесть все замечания, благодарила за помощь.

Фиса Порфирьевна расцвела, ей показалось, что она нашла благодарного слушателя. И совсем не замечала, что за спиной стоят Васька и Мика, и повторяют каждый её жест, каждое её движение.

Передразнивали они до такой степени похоже, что Зойка и Галка еле сдерживались от смеха, они сидели низко наклонив головы, переглядывались и хихикали про себя. Потом девчонки отвернулись, наклонились почти к самой земле, и плечи их беззвучно затряслись от смеха.

– Вот видите, – говорила Лера, – они плачут, осознали свою неправоту. Значит, будут исправляться, я лично прослежу за этим.

– А какие у вас ужасные, невоспитанные работники! Эта девчонка-чертёжница, чего она о себе возомнила?! И этот черномазый мальчишка! Неотёсанный дикарь.

– Да, да, – кивала Лера с постным лицом, – в большом количестве они непереносимы, но что поделать, это дети одной высокопоставленной особы. Он в них души не чает. Что вы хотите, поздние дети. Мать у них – дочь богатейшего арабского шейха, нефтяного магната. Дети, конечно, избалованы, но нам приходится терпеть. Скажу по секрету, за их пребывание здесь очень хорошо платят. Вот сейчас их отец ищет им умную, образованную и, главное, прекрасно воспитанную няню. Обещана очень большая зарплата. От желающих нет отбоя, но все возможные кандидатуры чем-то не устраивают.

У Фисы Порфирьевны загорелись глаза. А это идея! Можно махом поправить своё финансовое положение! Она уже ощущала в руках хрустящие новенькие купюры и слышала их умопомрачительный шелест. Правда, к купюрам прилагались эти несносные детушки. Но ничего, она их мигом укротит!

Но, видимо, Лера переборщила в своей благопристойности. Девчонки–керамистки не могли больше сдерживаться, они повалились на траву и расхохотались во всё горло.

Фиса Порфирьевна обернулась, увидела кривляющихся Мику и Ваську - и поняла, что её разыгрывают.

Они прекратили кривляться, дико загоготали и удрали с поляны, чтобы вдали от посторонних глаз хорошенько прохохотаться.

А Лера смотрела теперь на Фису Порфирьевну с вызывающей иронией и ехидцей. Так Лера нажила себе врага номер один.

Спутников Фисы Порфирьевны звали Август и Вероника. Август был просто «Гусик», а Вероника не просто «Вероника», а с ударением на «о» – Вероника.

Ребята их сторонились. В экспедициях и походах не любят таких. Сам экспедиционный дух предполагает наличие повышенного чувства коллективизма. У этих двоих, как и у Фисы Порфирьевны, он отсутствовал напрочь.

Все в лагере заподозрили, что Фиса Порфирьевна липовый археолог, что она ни разу до этого не была ни в одной экспедиции. Ну не может человек, прошедший несколько полевых сезонов, быть таким. И, в общем-то, подозревающие были недалеки от истины.

С этими тремя никто не захотел жить в одной палатке, да они, видимо, и сами того не желали. Правда, Гусик пробовал было сунуться к Грегори, но тот очень вежливо ответил, что лучше бы выдержал в своей палатке пару гремучих змей, и вообще, к нему переселяется Мика.

В результате Фисе Порфирьевне с Вероникой поставили отдельную палатку на краю лагеря, а Гусик разбил рядом с ними маленькую палаточку с кучей молний и дополнительных застёжек, которые он тщательно закрывал всякий раз.

– Он бы еще амбарный замок навесил, – съязвила Васька.

У них-то с Леркой и девчонками-керамистками палатка не закрывалась вообще.



Глава 3. Мангуп и другие


Подъём на Мангуп был достаточно тяжёл. Шестьсот метров над уровнем моря – это вам не на лифте! При хорошей ходке чуть более получаса вверх по тропе в сплошной духоте и переплетающейся мешанине веток, лиан, стволов, сквозь которые не пробивались солнечные лучи. Тропа то виляла, то круто поднималась вверх, и каждый шаг добавлял дополнительную порцию пота. Тропа так и называлась: «С лёгким паром».

Почти у самого подхода тропа утыкалась в родник, бивший из грота под остатками оборонительной стены. Добрые люди заключили родник в трубу и направили струю в жёлоб. Здесь можно было присесть и передохнуть. Но первое, что обычно делали путники, -  падали около желоба и припадали губами к обжигающему холоду воды. Теперь до плато оставались считанные шаги.

Лагерь археологов расползся по обе стороны обширной поляны совсем недалеко от северо-западного склона Таврского пятачка. Поляна носила название Лагерная балка. Со всех сторон она была окружена кизильником и барбарисом. Посередине её росло несколько можжевельников с узловатыми стволами.

В тени можжевельников стоял стол, заваленный керамикой, а неподалеку был натянут навес, служивший столовой. Рядом с навесом возвышался командирский шатёр, прозванный штабом, а между навесом и шатром под раскидистой яблоней примостился стол чертёжника. Чуть поодаль находился тачок, так называли площадку, куда приносили с раскопа всю найденную керамику. Именно здесь девчонки-керамистки обрабатывали керамику и заносили сведения в полевую опись.

Тропинка, ведущая с восточной стороны поляны в глубь плато, утыкалась в цитадель, отделяющую от основного плато Дырявый мыс. Там, в цитадели, находился крепостной комплекс. С мыса открывался великолепный вид на округу. Другая тропинка резко сворачивала вправо от поляны и вела в сторону средневековой базилики.

К середине лета трава жухла, листва покрывалась пылью, и весь ландшафт приобретал желтовато-серый цвет. И на фоне этого жёлтого пейзажа особенно ярко и сочно выделялись цветные палатки и алые огоньки кизила.

За порядком в лагере зорко следил его негласный начальник – отрядный повар Феликс, уже взрослый парень богатырских габаритов, пользующийся непререкаемым авторитетом.

Режим в экспедиции был выверен раз и навсегда. Подъём в семь утра, завтрак, а затем с восьми до двенадцати работа на раскопе. Когда жара становилась нестерпимой, народ расползался в затенённые места и вылезал из укрытий только на обед. Затем, часа в четыре, когда жара немного спадала, народ снова шёл на работу и возвращался в лагерь только в семь вечера. И так весь сезон. Правда, предусматривались выходные, но они почему-то часто совпадали с переменой погоды. Тогда шёл дождь, и почти все обитатели лагеря и носа из палаток не высовывали. Почти все, но не все.

Как известно, в лагере была троица, которую никакой дождь не мог удержать в палатках. Как, впрочем, и солнцепёк. В полуденный перерыв, вместо того чтобы залезть в тень, как это делали все нормальные люди, эти трое спускались с плато в долину и топали за два километра в персиковый сад. Эти свои походы они именовали прогулками «за десертом». Возвращались они оттуда перемазанные персиковым соком и с полными рюкзаками персиков, которые затем коллективно пожирал весь лагерь. Это были только что окончившие два курса истфака Лера Созник и Васька Корнюшонок.

Третьим в компанию входил Герка Гавсаров, которому совсем недавно, в самом начале экспедиционного сезона  стукнуло тринадцать.  Разница в пять лет не мешала этим троим быть самыми лучшими друзьями.

Все трое были археологами со стажем. Васька и Лерка начали ездить в экспедицию в составе археологического кружка ещё будучи школьницами-восьмиклашками. А Герку вообще вывозили на Мангуп с малолетства.

Вот уже несколько экспедиционных сезонов их воспринимали триединым существом. Если надо было найти Ваську, можно было смело искать Леру или Герку, там же оказывалась Васька. Если нужны были Герка или Лера, то, найдя Ваську, находили и их.

Герку почему-то все звали Микой. Никто и не вспоминал, что он Герка. С самого младенчества Мика да Мика. И мальчик так привык к этому, что воспринимал прозвище как своё имя.

Дед его, Артур Алексеевич Гавсаров, профессор-византиновед с мировым именем, был за то, чтобы дети как можно раньше проникались духом древности и начинали ценить памятники культуры не на словах, а на деле. Поэтому-то он с такой охотой брал в состав экспедиции помимо студентов-историков, еще и школьников, и учащихся техникумов. У него даже было напечатано в научных журналах несколько статей на эту тему.

Своего единственного родного человека – внука Герку - профессор Гавсаров растил с двух лет, не досаждая особо воспитанием. Единственное, за чем следил профессор,  -  чтобы внук рос честным и добрым. Он постарался привить мальчику черты благородства и великодушия. Остальное, считал профессор, привьёт здоровый экспедиционный коллектив.

Нынче Мика приехал в экспедицию раньше всех, в составе отряда квартирьеров, и уже с июня пребывал в лагере на Мангупе в окружении научных сотрудников, с нетерпением ожидая приезда основного отряда.

В этом сезоне дед его уехал на археологический симпозиум в Новый Свет, а потом вместе с несколькими российскими учеными его пригласили поработать в одной из американских экспедиций. Мика же был поручен большому дедушкину другу и начальнику мангупского отряда Михал Евсеичу, которого все попросту звали Евсеич.

И вот весь июнь Мика пребывал на Мангупе под бдительным оком Евсеича.

Но бдительное око Евсеича Мику не очень донимало, так как полезли совершенно новые, неизученные ранее слои, и начальнику было совсем не до Мики.

В начале июля на Мангуп прибыл основной отряд экспедиции, а вместе с ним и Лера с Васькой, самые лучшие Микины друзья. И Мика повеселел. В силу своего характера Мика был, конечно, любимцем всего отряда, но эти две девчонки были ещё и единомышленниками.

В любую погоду Мика бегал по плато босым и в одних выгоревших шортах, не признавая никаких футболок и рубашек.
– Смотри, Мика! – часто говаривал ему Феликс.– У тебя скоро на пятках протекторы вырастут!

Мика только весело отмахивался от Феликсовых нравоучений. Его коричневая от загара дублёная кожа не боялась дождя и ветра. Чёрные волосы завивались в тугие кудряшки и густыми лохматыми кольцами свисали на лоб, уши и шею. Большеглазый и подвижный, он удивительно напоминал таборного цыганёнка.

Васька ему подстать. Полное имя Васьки было Васса, но об этом, кажется, все прочно забыли. Среднего роста, длинноногая, громкоголосая, смуглая до черноты, с коротко стриженными волосами, она походила на крепкого парнишку-подростка. Васька совсем не умела скрывать своих чувств, все её эмоции тотчас отражались на лице и сверкали в диковатых черных глазах. Платьев она не терпела, и формой номер один на все случаи жизни у неё, как и у Мики, были шорты, в дополнении с выцветшей безрукавой тельняшкой и драными сандалиями.

Лера Созник была полной противоположностью этим двоим. Высокая и изящная, с небольшой аккуратной головой на длинной шее, с утонченными манерами и упругой походкой балерины, она обожала лёгкие воздушные сарафаны, соломенные шляпки и босоножки на каблуках. У нее были круглые карие глаза, вздёрнутый нос и улыбчивый рот на загорелом овальном лице. Гладко зачёсанные выгоревшие волосы стянуты на затылке в небольшой хвост. На вид она была до такой степени правильной, что вводила людей в заблуждение. И некоторые считали её занудой. Она обладала цепким критическим умом и собственным виденьем мира в сочетании с ироничным отношением к своей персоне. В компании с охломонистыми приятелями она выглядела как юная госпожа конца девятнадцатого века. На первый взгляд, ничего общего с Васькой и Микой у нее не было. Но это только на первый взгляд.

Всех троих объединял авантюрный дух, любовь к приключениям и шкодливый характер. Правда, благодаря здравому смыслу и врожденной мудрости, Лера как-то справлялась с внешними проявлениями своего характера и являлась для приятелей несколько сдерживающим фактором. Для недругов, к счастью, немногочисленных, язычок у нее был довольно ядовит. От Лериного язычка доставалось многим, щадил он только Ваську и Мику, хотя и им иногда перепадало.

У Васьки язычок тоже был дай боже! И она, бывало, подтрунивала над Лерой. Но злилась крайне редко, для этого её надо было хорошенько вывести из себя. Гораздо больше Васька любила беззлобно шутить, балагурить и тренькать на гитаре. Васька была самым общительным, звонким и безобидным существом в лагере.

Но если уж Васька взрывалась, то это был вулкан, который не остановить. И этот вулкан  мог выдать такие перлы, что они тут же становились крылатыми! Впрочем, часто она выдавала их и без всякого повода. Однажды, при обсуждении вывески, которая остановила бы туристов, поднимающихся на Мангуп, от шастанья по раскопу и лагерю, к великой радости Лериных недругов она выпалила: «Давайте напишем: заповедник змей – водятся кобры, гюрзы и… Леры!» Ах, как погналась Лера за Васькой! Но где ей было догнать длиннолапую бестию. Зато весь лагерь потом целый сезон повторял этот Васькин перл.

В отличие от подружек, Мика был достаточно молчалив, и если ему что-то не нравилось, он замолкал и только строго смотрел большими чёрными, совершенно византийскими глазами. А если уж говорил, то разражался такими тирадами, только держись! Он иногда любил побродить в одиночестве по городищу, залезть на сосны мыса Чамну-бурун, поползать по развалинам. Но чаще Мика был в гуще событий и, как верный оруженосец, не отставал от Васьки и Леры.



Глава 4. Похищение века


Тот день начался как обычно, если не считать того, что большая часть отряда ушла в многодневный поход по горному Крыму. Поход должен был зачесться как музейная практика.

С утра за ними зашли ребята из соседнего Сюйреньского отряда. Их весёлые молодые руководительницы Люся и Мила поболтали с Евсеичем, рассказали о последних находках и, пообещав наделать кучу фотоснимков пещерных городов, увели группу на маршрут.
На Мангупе остались не более пятнадцати человек, включая Фису Порфирьевну с её приятелями.

В лагере было пустынно и тихо, лишь повар с дежурным возились у костра. На раскопе народу тоже, что называется, раз-два и обчёлся. Евсеич наметил объём работ, дал указания и ушёл в лагерь, чтобы в тишине просмотреть коллекционные описи.

И вот тут-то день принёс неожиданность.

Под вечер при раскопках стены базилики вдруг обнаружился склеп. Он был завален землёй и в плане находок совершенно пуст, но неожиданно под совочком у Грегори что-то блеснуло, и тот не смог сдержать возглас удивления. Он расчистил находку кисточкой и велел Мике бежать за начальником.

Евсеич спустился в раскоп и чертыхнулся. В светло-серой пыли, поблёскивая круглыми дугами, лежали две крупные, примерно сантиметра три в диаметре, золотые серёжки, украшенные золотыми же шариками.

Археологи вообще не любят находить золото.
– Ну, теперь нервотрёпки не оберёшься: милиция, описи, опросы: где нашли, как нашли, – ворчал Евсеич, фотографируя находку.

Он послал гонца в посёлок в местное отделение милиции с просьбой прийти зафиксировать найденное золото.

Ваське пришлось повозиться, зарисовывая серёжки сначала лежащими в земле, а затем зачерчивая их в натуральную величину. Ей было сказано, что начертить следует как можно более точно, иначе, если чертёж не совпадет по размеру с настоящими серёжками, их уличат в подмене находки. И Васька все глаза себе надсадила, возясь с этим непредвиденным обстоятельством.

Сделав несколько чертежей, Васька положила серёжки в коробочку, проложенную ватой, и хотела уже было отнести её Евсеичу. Но тут начался ужин, и Мика крикнул, что забил ей самую большую тарелку с макаронами. Аппетит у Васьки был что надо! И самая большая тарелка с макаронами – это всегда актуально!

Васька ринулась под навес, оприходовала макароны и только после этого отнесла коробочку начальнику отряда. Он, как обычно, был на рабочем месте – фотографировал раскоп, как и полагалось в конце рабочего дня. Евсеич взял коробочку, опустил её в полевую сумку, а сумку положил на камень.

Милиционера прождали допоздна, но он так и не появился.
Утром Васька, как всегда, на два часа ушла на раскоп. Её рабочий день, в отличие от других, начинался с десяти утра, когда появлялось нужное освещение. Васька, единственная на весь лагерь, могла спать почти до девяти, но она эти два часа до своей работы предпочитала провести на раскопе.

Васька вернулась с раскопа в лагерь запылённая и зверски голодная, выпросила на кухне кусок хлеба с огурцом и, сидя у входа в палатку, просматривала вчерашние чертежи. В какой-то момент ей показалось, что одна из серёжек на чертеже получилась больше другой. Васька схватила чертежи и ринулась на раскоп.

– Михал Евсеич! – ещё издали закричала она, размахивая чертежами. – Мне нужны серёжки, кажется, я вчера ошиблась. Видите, вот здесь, что-то не то!
Начальник отряда посмотрел чертежи, достал из сумки коробочку и протянул Ваське.

В лагере Васька, вооружившись линейкой и миллиметровкой, открыла коробочку и растерялась.

Коробочка была пуста.

Ваське стало плохо. Потом она немного успокоилась: наверное, Евсеич переложил в другое место и забыл. Не чуя ног, Васька примчалась обратно на раскоп.

Она появилась перед начальником отряда с таким лицом, что он испугался: «Что, Васса? Что случилось?»

Васька молча протянула ему коробочку. У Евсеича вытянулось лицо, когда он её раскрыл. Первый его вопрос был: «где?».
– Я думала, вы переложили, – прошептала Васька, и неожиданно из её глаз полились слезы.

– Стоп, Вась, не плачь. Давай разберёмся. Ты вчера когда закончила чертить? Ага, в семь вечера. Так… Ты серёжки положила в коробочку лично или кому-то поручила? Лично… Кто-нибудь видел, как ты складывала серёжки в коробочку? Лера видела и Мика… А ещё кто? Не знаешь? Вот ведь оказия, и я не заглянул в неё, когда ты её вернула. Коробочку сразу мне отдала или нет? Кажется сразу, но точно не помнишь… Куда заходила, когда несла коробочку мне?

Евсеич взглянул на появившегося рядом с Васькой Мику.
– Что хочешь сказать, Мика? А понятно… Сначала она поужинала вместе со всеми, потому что ты крикнул, что забил ей самую большую тарелку. Это точно, Мика, ты ничего не путаешь? Точно… Ладно, а коробочку за ужином она куда положила? Кажется, рядом с собой… А потом куда вы пошли? Вспоминай. Значит, вы заболтались, Васса забыла коробочку на столе, но тут же вспомнила, и вы вернулись за ней. Коробочка лежала там же… Васса, это так было? Не помнишь… Мика, ты не придумываешь? Леру спросить? Хорошо, спросим Леру. Кстати, где она? Ах, да, точно, с утра уехала в Бахчисарай. Ладно, будем разбираться.

– Чего там разбираться! И так ясно, что они стащили эти серёжки, а сейчас дурачков из себя корчат, – раздалось вдруг за спиной.
Они оглянулись и увидели многозначительно поджавшую губы Фису Порфирьевну.

– Мне кажется, необходимо вызвать представителей власти, – самодовольно произнесла Фиса Порфирьевна.

– Здесь решения принимаю я, во всяком случае, в отсутствие Артура Алексеевича, – рассердился вдруг начальник, – и я не позволю обвинять детей без всяких оснований.

– Не беспокойтесь, Фиса Порфирьевна, милиция скоро прибудет, я отправила Гусика с заявлением к участковому, – заявила Вероника и победоносно взглянула на Ваську и Мику.

– Это что за самоуправство, я вас не уполномочивал этого делать! – в голосе у Евсеича появились металлические нотки.

– Вы слишком потакаете своим любимцам, Михаил Евсеевич, смотрите, как бы они не оказались замешаны в этой истории. И очень уж подозрительно, что эта ваша керамистка именно сегодня уехала в Бахчисарай! Вам не кажется такое совпадение несколько странным? И ещё более странно, что вы пытаетесь замять эту историю, – не унималась Фиса Порфирьевна.

– У вас воспаленная фантазия, уважаемая Фиса Порфирьевна, – сказал Евсеич и, резко повернувшись, пошёл к ребятам, столпившимся у края раскопа.

Милиция появилась довольно быстро. Ребят по одному стали таскать под навес и расспрашивать о происшествии. Начали, естественно, с Васьки и Мики.

– Да уж, они, как всегда, вовремя. Вчера их было не дождаться, – съязвил Евсеич.
И, увидев, что стали допрашивать Мику, быстро направился под навес.
– Извините, но я должен присутствовать при опросе этого мальчика, он несовершеннолетний.

Милиционер с явным неудовольствием согласился на его присутствие.
К полудню были опрошены все обитатели лагеря, кроме Леры и Грегори. Про Леру было известно, что она в Бахчисарае и вернётся только к вечеру.

Грегори в лагере не оказалось. Думали, что он гуляет по Мангупу. В поисках его ребята облазили все окрестности, но не нашли. Мика вспомнил, что утром Грегори собирался спуститься в село и отправить письмо.
– Да, припоминаю, кажется, он мне говорил что-то такое, – покивал головой Евсеич.

Фиса Порфирьевна стала настаивать на том, что виновата Васса, она последней видела серёжки, и именно она, помимо дежурных и повара, каждый день остаётся в лагере одна.

– Вы, Фиса Порфирьевна, тоже не утруждаете себя присутствием на раскопе. Насколько я знаю, вы пишете свою диссертацию, не выходя из лагеря, да и ваши ребята частенько берут себе выходной от раскопа, – ответил Евсеич.

– Что вы этим хотите сказать?
– Ровным счётом ничего, просто констатирую факт.

Но Фиса не унималась. После одной такой тирады в Васькин адрес один из милиционеров заглянул в Фисин паспорт и строго сказал:

– Гражданка Иванейкина Анфиса Порфирьевна, одно дело подозреваемые, другое – обвиняемые. Презумпцию невиновности пока ещё никто не отменял, и поэтому навешивать ярлыки не стоит, а то могут и привлечь за клевету.
– Попрошу называть меня Фисой Порфирьевной, а не Анфисой, – обиженно сказала гражданка Иванейкина и, поджав губы, ушла прочь.

Другой милиционер отозвал сторону Евсеича и сказал, что хотя и есть главные подозреваемые, тем не менее, под подозрением находятся все. Поэтому необходимо проследить, чтобы из лагеря никто не уходил. И они уехали, пообещав наведаться завтра и допросить отсутствующих.

Мика с Васькой залезли в палатку и внимательно её осмотрели. Там было всё как обычно. Рюкзак и вещи Грегори на месте. Спальник аккуратно расстелен, планшетка в изголовье под надувной подушкой. Только в углу валялись рюкзак Мики и скомканный спальный мешок, из которого мальчишка, как всегда, выполз, словно бабочка из кокона, а расправить спальник не удосужился. Обычно Микины вещи в палатке аккуратно прибирал Грегори. Но на этот раз Грегори ушёл раньше, ещё до того, как Мика выполз из мешка.

– Да уж, порядочек у тебя, Мика… – хмыкнула Васька.

Мика на это промолчал и полез в планшетку Грегори.

– Надо будет устроить ревизию твоего вещмешка и ежеутреннюю санпроверку палатки. Вот поэтому-то Грегори и сбежал! Ему надоело разбирать твой бардак! – съязвила Васька.

– Карта на месте, вот смотри! Может быть, заберём её?
– Не-е, пусть тут остаётся, – возразила Васька, – а то неудобно как-то. Грегори придёт, а карты нет.

И Мика с ней согласился.

Но Грегори так и не пришёл. Леры тоже не было. Ребята стали волноваться.

Лера вернулась уже затемно. Она вынырнула из темноты у самого костра и теперь стояла в свете огня, весёлая и оживлённая.
– Вот, Михал Евсеич, тот самый каталог византийских древностей, который вы просили. Музейные сказали, что можем пользоваться им сколько надо. Кстати, завтра из музея должны приехать, посмотреть серёжки.

Окинув взглядом понуро сидящих у костра товарищей, она решила, что на неё обиделись за позднее возвращение.
– А что, разве Грегори не сказал, что я задержусь? – спросила она.
– Где ты видела Грегори?

– Он догнал меня по дороге, спустился со мной с Мангупа. Сказал, что идёт на почту. Я попросила передать, что, возможно, задержусь. Он проводил меня до автобусной остановки и ушёл.

– В лагерь он не вернулся. И теперь он, наряду с Вассой, один из главных подозреваемых.

– Да что случилось, скажете вы, наконец, или нет?! – взмолилась Лера.
Когда ей рассказали суть дела, она заявила, что ни на секунду не сомневается в невиновности Васьки и Мики и, конечно, Грегори.

– К счастью, Мику ни в чём не подозревают, а вот Васса и Грегори под подозрением, да и я тоже, – сказал Евсеич,
– Тем более Грегори исчез, – добавила Зойка.

– Этого не может быть, они что там, с ума посходили, подозревать самых честнейших людей на свете, – возмутилась Лера.
– Но ты же Грегори совсем не знаешь, тем более он исчез, – возразил кто-то.

– С ним что-то случилось, его искать надо, а не подозревать, это я знаю точно, – ответила Лера и села рядом с Васькой и Микой.

– А может, он полез на Мангуп с какой-либо непроходимой стороны, как он это любит делать. Упал и ногу сломал, и выбраться не может. Или вообще лежит где-нибудь без сознания! – предположила Васька.

– Возможно, и так, – ответил Евсеич.

Утро не принесло ничего нового. Грегори не появился. Зато снова приехали милиционеры и на этот раз беседовали с Лерой. Фиса Порфирьевна попробовала было сунуться в их беседу, но ей вежливо посоветовали дождаться своей очереди. Фиса Порфирьевна обиделась и ушла очень недовольная.

Сняв показания и приняв заявление Евсеича об исчезновении Грегори, милиционеры уехали.

После их ухода Евсеич во главе одного отряда, а Феликс другого, отправились на поиски Грегори. Оба отряда прочесали все возможные тропинки на Мангуп. А Лера, Васька и Мика облазили плато. Грегори нигде не было.

Потом друзья как неприкаянные бродили по лагерю. Остальные ребята сидели по палаткам. На душе у всех было пасмурно. Никто ни секунды не сомневался, что с другом что-то случилось. Как-то не верилось в то, что он мог украсть серёжки и исчезнуть. Не такой это человек.

Только у Фисы Порфирьевны, Вероники и Гусика настроение, казалось, было не испортить ничем. Но и они не высовывались из палатки, стараясь лишний раз не мозолить никому глаза.



Глава 5. Игра с фамилиями


Через час в лагерь пришли три музейщика, явно чем-то смущённые, и с ними высокий и очень прямой человек с гордо посаженной головой. Фиса Порфирьевна, увидев его, выбралась из укрытия и с радостной улыбкой бросилась навстречу.

– Ах, мистер Джеф, вы все-таки решились. Я так рада, так рада вашему приезду!

Мистер Джеф величественно повернул голову и снисходительно взглянул на Фису Порфирьевну. Один из музейщиков нашел Евсеича и, видимо, уже успел ему что-то сообщить, потому что Евсеич подошел к гостям крайне встревоженный.

– Позвольте вам представить мистера Джефа Мак-Аврасса. Он прибыл из Лондона и имеет к профессору Гавсарову очень важный разговор. Мы объяснили мистеру Мак-Аврассу, что профессор в отъезде, и он выразил желание побеседовать с вами, – сказала Евсеичу сотрудница музея.

– Я весь внимание, – ответил начальник отряда.

Мистер Мак-Аврасс мельком взглянул на него, выверенным, отточенным движением достал из кожаной изысканной сумки не менее изысканную папку и протянул её Евсеичу.

В папке оказался всего один документ, скреплённый гербовой печатью, из которого следовало, что господин Мак-Аврасс является единственным потомком рода Гаврасов, властелинов княжества Мангуп, и законным наследником старинной крепости и округи. Документ вступал в силу ещё с 10 января сего года, и это значило, что вот уже более полугода владельцем Мангупа являлся господин Джеф Мак-Аврасс, и экспедиция почти два месяца работала здесь, по меньшей мере, незаконно.

Евсеич несколько раз прочел документ. Потом медленно поднял глаза на Мак-Аврасса.
– Документ подлинный, и я являюсь законным владельцем этой территории, – перевела ответ англичанина одна из музейских.
Евсеич тихо спросил музейщиков:
- Это правда?

– К сожалению, да. Мы всё проверили и перепроверили сто раз. Документ подлинный, а Гаврасы, как вы помните, князья Мангупа.
– Но он же не Гаврас?

– Всё документально подтверждено, Господин Мак-Аврасс действительно принадлежит к роду Гаврасов. Мак-Аврасс – производное от Гаврас, за годы пребывания в Англии фамилия семьи Гаврасов несколько трансформировалась. «Гэ» редуцировало, «эс» удвоилась, от прилива шотландской крови добавилось «Мак», – вздохнула музейщица. – К сожалению, с новыми законами мы ничего не можем поделать.

Евсеич помрачнел ещё больше. Его пшеничные усы ощетинились, как копья, и было видно, что он еле сдерживается. Евсеич оглянулся, словно ища поддержки, и увидел, что за его спиной, подобно оборонительной стене, выстроились раскопщики. Они сурово и выжидательно смотрели на гостей.

– Все равно надо поставить ребят в известность. Вы позволите? – взглянул на англичанина Евсеич.

Тот величественно кивнул. Начальник отряда медленно и очень выразительно прочёл содержание документа. Воцарилась гнетущая тишина, и в этой тишине звонко и отчётливо прозвучал голос Мики:
– А как же мы?!

И Мика уставился на Мак-Аврасса своими византийскими глазами. От этого требовательного, вопрошающего взгляда англичанину впервые за это время стало не по себе, он поёжился и вдруг сказал на довольно сносном русском:

– Я пока никого не гоню. Можете спокойно продолжать работать. Мне, в принципе, всё равно кого нанять на работу.

– Стойте! – закричал вдруг Мика. – Ребята, скоро приедет дедушка! Он-то уж разберётся, что к чему!

– Артуру Алексеевичу уже всё известно, но, к сожалению, он ничего не может поделать. Единственное, при первой же возможности он прибудет на Мангуп, – ответил один из музейщиков.

– Кто этот мальчик? – впервые соизволил обратить внимание на Фису Порфирьевну мистер Джеф.

– Это внук профессора Гавсарова, некий Мика Гавсаров, наше общее несчастье, чрезмерно вредный мальчишка. Впрочем, весь в деда, – поджала губы Фиса Порфирьевна.
– Да-а? – протянул Мак-Аврасс, – не знал, что у профессора есть внук.

Было видно, что англичанин немного занервничал.
– А вы, это, ну что он вредный, моему деду скажите! – с расстановкой произнес Мика, в упор уставившись на Фису Порфирьевну.

За ужином обстановка ничуть не разрядилась, а наоборот, обострилась до предела – за общий стол пожаловала Фиса Порфирьевна! Она со своими приятелями обычно принимала пищу у себя в палатке, а если под навесом, то раньше всех, заявляя, что видеть не может, как эти «неотёсанные дикари» ведут себя за столом.

За столом, действительно, всегда было весело и шумно. Ребята вспоминали наиболее яркие картинки дня, подкалывали друг друга, рассказывали свежие анекдоты.

Анекдоты, по раз и навсегда установленному порядку, были приличными, в основном археологическими, за этим строго и неукоснительно следил повар Феликс. Глядя на эти почти два метра добродушия, жизнерадостности и иронии, подкреплённые внушительными мускулами и раскатистым басом, любители посквернословить с первого дня пребывания в экспедиции проникались мыслью, что делать этого не стоит. Все в лагере знали, в случае какой-либо неприличности и ложкой по лбу схлопотать можно. Причём, Феликс «угощал» ложкой от всей души. Так что анекдоты всегда были пристойными, но Фису Порфирьевну они бесконечно раздражали.

В этот раз Фиса Порфирьевна против обыкновения заявилась на ужин вместе со всеми и теперь без умолку болтала. До чего же умный и хороший мистер Джеф, какой он строгий и знающий специалист, и что теперь-то уж он наведёт порядок в экспедиции. Между прочим, он очень старинного рода, настоящий аристократ. Он её давний знакомый. Они познакомились, когда она была на стажировке в Афинах. Потом они встречались на симпозиуме в Лондоне. Она уже давно знала, что он имеет самое прямое отношение к Мангупу. Он ценит её как специалиста. Теперь она, наверное, станет начальником раскопа. Хозяин не допустит, чтоб на раскопе командовал какой-то кандидатишка.

От этих слов Евсеич даже поперхнулся, а ребята переглянулись. К концу ужина она взбесила всех без исключения, и неизвестно, сколько бы ещё продолжала свои излияния, если бы не «чрезмерно вредный» потомок профессора Гавсарова.

– Если она сейчас же не замолчит, я её придушу, – мрачно изрёк Мика и так сверкнул на Фису Порфирьевну глазами, что та поспешила исчезнуть.

– Мика, да пусть она болтает что угодно. Не груби ей, с такими, как она, грех связываться, – вздохнул Евсеич.
– А что, теперь терпеть её дурость?! – взвился Мика. – И вообще, я не верю, что этот Мак-Аврасс хозяин нашего Мангупа, это ещё надо доказать.

– Да, – горячо подхватила Васька, – подумаешь, какая-то бумага! Да сейчас что угодно подделать можно. Фамилия у него, видите ли, походит. Вот у Мики фамилия даже больше подходит. Гавсаров, «эс» и «эр» местами поменять, «ов» отбросить и чем не Гаврас?

– Что ты сказала? Повтори-ка про фамилии, – переспросила Лера и, услышав ответ, задумалась.
– Ладно, ребята, успокойтесь, нас пока не гонят, будем работать, как работали, – сказал Евсеич.

Теперь его пшеничные усы не торчали уже так воинственно, и внешне он был совершенно спокоен. И даже как всегда иронично рассказал какую-то байку. Ребята сдержанно похихикали.

После ужина все, за исключением, разумеется, Фисы с её приспешниками и мистера Джефа, собрались у костра. Настроение было хуже некуда, даже Ваське, против обыкновения, не хотелось петь. Все были встревожены событиями последних дней. Да тут ещё Фиса Порфирьевна за ужином, говоря студенческим языком, всех просто достала.

Зойка и Галка попытались перевести разговор в другое русло и тоже стали рассказывать, как им казалось, что-то смешное. Их поддержал «старый раскопный волк» Пашка и выдал очередную весёлую историю.

Повар Феликс раздал припасённую заначку печенья и съязвил в адрес новоиспечённого владельца, стараясь всех рассмешить.

Но все разговоры упорно возвращались на заданную ранее тему, а мысли были лишь о том, куда же подевался Грегори и что будет с отрядом.



Глава 6. Мангупский мальчик


Тихонько трещали дрова в костерке. Темнота обхватывала площадку у костра плотным кольцом. Ночная прохлада давала о себе знать. А у костра в ярком пляшущем свете было уютно и тепло. Только бери гитару да пой. Но не пелось.

Неестественно яркая луна разливала над плато призрачный свет. В такие ночи было заманчиво и жутковато бродить по плато. Но отрядные старожилы предпочитали этого не делать и новичкам не советовали. Феликс обычно зорко следил за тем, чтобы никто в полнолуние из лагеря не выходил.

Дело было совсем не в мистике. Просто на Мангупе по ночам бывает очень много росы. Росистая трава становится скользкой, и на склоне легко можно поскользнуться. Сбрякал – и пиши пропало, унесёт по склону. И не дай бог, если это у обрыва. А в полнолуние луна такая яркая, что в зеркальном блеске травы, как уверяют некоторые, можно увидеть своё отражение. Яркий свет луны искажает расстояние, и кажется, что обрыв ещё очень далеко, а на самом деле он уже вот, под носом. Не дай бог поскользнуться, только так можно улететь с обрыва, и рук-ног не соберёшь.

– А может быть, его Мангупский мальчик позвал? – сказал вдруг Пашка.
– Кого?
–Грегори.

От его слов всем стало как-то неуютно. Ребята запереглядывались.
– Да сплюнь ты! Чего мелешь! – рассердился Феликс.
– А может быть, Грегори и есть тот самый Мангупский мальчик? – не унимался Пашка.

– Не, Мангупский мальчик маленьким был, а Грегори вон какой огромный и взрослый уже, – возразила Зойка.

– Ну и что, вырос Мангупский мальчик, только и делов!– засмеялся Пашка.

– А кто это? А что это за Мангупский мальчик? – тут же встряла неожиданно выплывшая из темноты Вероника.

– Как всегда, подслушивала втихушку, – шепнул на ухо Ваське Мика, – я несколько раз замечал, что она подслушивает. Даже видел: уйдет, а потом незаметно подкрадётся.

– Ага, – откликнулась Васька, – я тоже видела. Да ладно, пусть слушает, жалко, что ли.
– Феликс, расскажи, – послышалось со всех сторон.

– Да что там Мангупский мальчик! Это так, сказки! Цветочки! У нас есть свои мальчики и девочки, похлеще Мангупского! Мангупская троица! – отнекивался повар.
Троица сделала вид, что не поняла иронии Феликса...

– Ну, Феликс, расскажи!
– Да вы же уже сто раз слышали эту историю, лучше меня рассказываете, с кучей вариантов, – упирался Феликс.

– Ну и что, а мы еще хотим послушать.
– Правда, Феликс, расскажи, а то ведь не отстанут, – усмехнулся Евсеич.

– Ну, слушайте. Но только потом не орите на весь лагерь от страха, когда вам что-нибудь по обыкновению почудится.
– Когда это мы орали!? – возмутились Васька с Микой.

– Ну, вы, может быть, и не орали, зато другие мастаки на этот счет.
Феликс намекал на то, как несколько лет назад одна из тогдашних экспедиционников, большая любительница ночных прогулок по городищу, переполошила весь лагерь, прибежав и заголосив, что увидела в лунном свете над развалами камней прозрачную фигуру Мангупского мальчика.

– Мы сегодня будем, наконец, слушать?! – вмешалась Лера.
– По многочисленным заявкам радиослушателей… – начал Феликс.
– Феликс!!!
– Всё-всё! Начинаю…

И под тихое потрескивание костра в ночной тишине зазвучал голос Феликса.  И казалось, само плато ещё больше притихло, словно слушало свою собственную историю.

...Давно это было, много веков назад. Ещё древние тавры далеко до нашей эры поселились здесь.

А в средние века на Мангупе процветало великое княжество Феодоро. Уже несколько столетий подряд жили здесь миролюбивые и работящие люди. Они сеяли хлеб в долинах, на склонах гор выращивали виноградники, разводили скот, занимались ремеслом, торговали, растили детей, мечтали, любили. В общем, жили так, как во все времена живут мирные люди. Были они мужественными и отважными и в минуты опасности брались за оружие, чтобы защитить свою страну от незваных пришельцев, старающихся захватить эти благодатные земли.

Для защиты своего княжества построили они несколько крепостей по всему горному Крыму. Это и Тепе-Кермен, и Каламита, и Сюреньское укрепление, и Бакла, и даже свой собственный порт Авлита. Но самым сильным и мощным городом был Феодоро на Мангупе, названный по имени самого княжества. Высокие оборонительные стены и башни защищали город, а отвесные скальные обрывы были как бы естественными укреплениями.

Но есть завистливые люди, которым всегда хочется чужого, да побольше. Не раз приходилось феодоритам с оружием в руках защищать своё княжество, и всякий раз им удавалось отстоять свою независимость. Даже монголо-татарам не удалось взять неприступный Мангуп.

А в пятнадцатом веке случилась та самая история с Мангупским мальчиком. Правили тогда княжеством Феодоро князья из армянского рода Гаврасов.

Предпоследним князем Феодоро был Исаак, который весной 1475 года неожиданно умер. После него остался его маленький сын. Мы не знаем, как звали мальчика, но именно с ним связана эта история. Известно лишь, что на короткое время за юного князя стал править его двоюродный брат Александр, родной племянник Исаака.

В это время в Крыму появились турки. Они давно уже обратили свои алчные взоры на этот удивительный край и одну за другой захватывали крымские территории. А крепость Феодоро была как бельмо на глазу. Как же, независимое княжество на территории новоявленных хозяев! И судьба Феодоро была решена.

Турки задумали взять крепость штурмом. Атаки турок следовали одна за другой, но мужественные феодориты отбивали атаку за атакой и не думали сдаваться. Но силы были неравны. Сорокатысячное войско против горстки храбрецов! Турки осадили крепость. Осада длилась уже полгода. Силы феодоритов были на исходе, закончилось продовольствие, феодоритов становилось всё меньше и меньше.

Как уже было сказано, то время в Феодоро княжил Александр Гаврас. При последнем штурме он погиб, как и все остальные защитники города. Уцелел лишь маленький мальчик, брат князя Александра. В любом случае, мальчик стал последним князем Феодоро и последним его защитником. Он стал мстителем.

Никем не замеченный, мальчик днём скрывался в тайном месте, а ночами подкрадывался к стоящим на стенах турецким часовым и громко их окликал. Он являлся перед ними в белых одеждах с маленькой блестящей короной на голове. От неожиданности часовые делали шаг назад, оступались и падали с высоких стен. Так он боролся с захватчиками.

Что он ел, где прятался, никто не знал, только турецких солдат становилось раз от разу меньше и меньше.

Однажды он даже вскарабкался по стенам донжона к опочивальне нового правителя Мангупа и заглянул в окно. В это момент правитель проснулся и в свете полной луны увидел маленького князя, который грозил уму кулаком. Правитель почти лишился рассудка.

На следующую ночь мальчик снова решил его напугать, и это ему вновь удалось. На безумные вопли правителя сбежались его многочисленные слуги и телохранители. И в свете луны все, кто был там, увидели светлую маленькую фигурку, грозящую захватчикам. Ужас охватил присутствующих. И когда они пришли в себя и бросились вниз ловить мальчика, он уже спустился со стены и исчез в темноте.

Но всё-таки мальчика выследили. Однажды на рассвете он не успел укрыться в своём тайнике. И турки долго преследовали его. Они загнали мальчика в тупик. Ему некуда было деться. За его спиной была скала, рядом с ней обрыв, а впереди со всех сторон на него наступали турки.

И тогда он прыгнул вниз. Безмолвно и стремительно шагнул в пустоту и исчез. Ужас вновь обуял турок.

Все они потом описывали увиденное по-разному. Кому-то показалось, что, прыгнув со скалы, мальчик стремительно взмыл вверх и растворился в предрассветной дымке. Кто-то доказывал, что мальчик упал вниз и лишь там исчез. Иные уверяли, что мальчик прильнул к скале, и вдруг она разверзлась и приняла мальчика в свои недра.

С тех пор его никто больше не видел, но дух его каждую ночь стал являться завоевателям и пугать их. Он манил их за собой, и в завораживающем свете луны бежал вперед по стенам и обрывам, как бы повторяя ту последнюю бешеную гонку по стенам крепости. Бестелесная легкая светлая фигурка в неземном сиянии легко скользила по камням, а те, кто бежали за ним, срывались в результате в пропасть.

Иногда мальчик горько оплакивал свою участь и звал родителей. И от этого тонкого детского плача кровь стыла в жилах. Так продолжалось двести лет, пока турки не покинули Мангуп.

А дух мальчика до сих пор бродит по плато, ищет своё непогребённое тело. А может быть, ищет того, в кого он может вселиться. А вселится дух этого Мангупского ребёнка только в храброго и справедливого.

А ещё, говорят, как только на Мангупе родится первый мальчик, то душа Мангупского мальчика обязательно вселится в него и лишь тогда обретёт покой.

Но пока Мангупский мальчик пугает тех, которые, по его мнению, очень уж вредят Мангупу: мусорят, пакостят, пишут дурацкие надписи. Так что учтите это и не сердите Мангупского мальчика.

Феликс замолчал. Повисла небывалая тишина.

Через некоторое время Лера сказала:
– А я слышала еще одну версию этой легенды. Как будто бы здесь, на Мангупе, строили оборонительную стену, а она всё время рушилась. И тогда для прочности замуровали в стену маленького сына правителя, и стена не обрушилась, потому что сила и стойкость этого мальчика придали стене прочность.

– Ерунда! Такая легенда уже есть, – возразила Васька, – эта версия полностью повторяет грузинскую легенду о Сурамской крепости. Только там был единственный сын у матери, которого для спасения народа она должна была отдать добровольно. И сын сам добровольно должен был принять решение быть замурованным. Только тогда крепость получила бы необходимую прочность.

– А откуда ты знаешь? – удивился Мика.
– Читала, – пожала плечами Васька.
– А теперь Мангупский мальчик появляется? – спросила Вероника.

–Конечно! Он преследует на Мангупе непрошенных пришельцев и сбрасывает их со стен, – страшным замогильным голосом произнес Мика.

– Ты на кого намекаешь?! – возмутилась Вероника.
– Ни на кого! Просто к слову прошлось, – всё тем же тоном откликнулся Мика.
– Ой, я теперь всю ночь уснуть не смогу от страха! – жеманным голосом произнесла Вероника.

– Не бойся, – обратился к ней Евсеич, – Мангупский мальчик теперь по Мангупу не бродит. Его душа уже давно переселилась в кое-кого, кто родился на Мангупе. И этот кое-кто терроризирует округу похлеще Мангупского мальчика.

– А кто? Кто родился на Мангупе?!– закричали все в голос.

Евсеич загадочно улыбался и молчал.
– Я, кажется, догадываюсь, кто! – засмеялся Феликс.
– А я знаю, кто родился на Мангупе! – выпалила вдруг Васька. – Это Мика!
– А ты откуда знаешь? – удивился Евсеич.

– Я вспомнила. Ещё давно Артур Алексеевич как-то сказал вам о Мике, что «это настоящее дитя природы, он даже родился на Мангупе». А я услышала.

Мика вытаращил глаза.

– Это правда?!! И ты молчала!
– Я думала, ты знаешь.
– Михал Евсеич! Это правда?

– Да, Мика, тринадцать лет назад именно ты появился на свет на Мангупе. Твои родители, ожидая тебя, приехали навестить Артура Алексеевича, и вот тут-то ты неожиданно и явился миру, опережая все графики.

– Ну ни фига себе! – только и сказал Мика.
– Подбирай выражения, – с иронией в голосе одёрнул его Феликс.
– А чо я такого сказал?

Потом все сидели молча и просто смотрели на огонь, пока Васька вдруг не взяла гитару. Своим звонким, каким-то совершенно мальчишеским, с чуть заметной хрипотцой голосом она запела старую экспедиционную песню:

Стоит неприступный красавец Мангуп,
И неба купол над ним.
Годы пройдут и века пройдут –
Мангуп не станет другим.

Уже перед самым отбоем в лагере появился незнакомец. Он незаметно подошел к костру и спросил Евсеича. Они ушли в шатер и о чём-то достаточно долго говорили, затем незнакомец так же незаметно исчез.



Глава 7. Призрак


Всю ночь шел дождь, и утро следующего дня было туманным и промозглым. Даже Мика против обыкновения влез в брезентовый дедушкин дождевик. Дождевик был длинным и широким, он висел на Мике балахоном, и из-под него виднелись только хлюпающие резиновые сапоги.

Вот в таком виде Мика и пришлёпал под навес. Там уже сидели все обитатели лагеря за исключением англичанина и Фисы Порфирьевны. Даже Вероника и Гусик околачивались здесь же.

Все пили горячее какао со сгущенкой и слушали, как Васька взахлёб рассказывает про Чёрного монаха.

И когда Мика в накинутом на голову остроконечном капюшоне и своём развевающемся дождевике выплыл из-за завесы дождя и тумана, девчонки взвизгнули, Васька замерла на полуслове, и даже Евсеич вздрогнул от неожиданности.

Чёрного монаха и его историю придумала сама Васька несколько лет тому назад специально для Мики, когда он ещё совсем маленьким стал в одиночку удирать из лагеря и ползать по развалинам. Артуру Алексеевичу некогда было следить за Микой, и он был рад, что две новенькие девчонки-восьмиклассницы, приехавшие в экспедицию в составе археологического кружка, взяли мальчишку под свою опеку. Одной из этих девчонок была Васька, другой Лера.

Но Мика умудрялся сбегать и от них, и однажды, забравшись в заброшенный пересохший колодец, не смог выбраться и просидел в нём до глубокого вечера. Там его и нашла тринадцатилетняя Васька. Она, рискуя сама свалиться в колодец, все-таки вытащила Мику и привела в лагерь.

Мике здорово попало от деда. Напуганный тем, что дед отправит его жить в интернат, Мика пообещал больше в одиночку по городищу не лазить. Но Васька знала, что этого обещания надолго не хватит, и придумала более действенный способ.

Она рассказала Мике историю про Чёрного монаха из той же серии, что и Чёрный альпинист, и Белый спелеолог. Васькина история была такой занимательной и страшной, что в неё поверил не только маленький Мика, но и более старшие ребята.

Года два Мика, к великой радости Артура Алексеевича, один из лагеря и носа не высовывал.

Историю про Чёрного монаха подхватила Лера и другие ребята, потом и сам Мика стал рассказывать её вновь прибывшим. Появилась даже негласная традиция водить новеньких ночью по городищу и рассказывать про монаха. Эти походы назывались «по следам монаха».

История про монаха обросла такими подробностями, что от первоначального варианта мало что осталось, и всё равно каждый раз придумывалось что-то новое.
Постепенно история прижилась и в других отрядах, появилась целая серия легенд о Чёрном монахе, суровом, но справедливом старце, который неизменно помогал хорошим людям и наказывал плохих.

История про Чёрного монаха переплелась с легендой о Мангупском мальчике, и теперь получалось, что Чёрный монах - не кто иной, как наставник юного Мангупского князя, защитник обездоленных детей. Как-то само собой забылось, что монаха придумала Васька, и даже она сама почти поверила в его существование.

И вот теперь Васька вновь рассказывала про монаха, и по её словам получалось, что нынешней ночью он приходил в лагерь. Якобы среди ночи она проснулась от шума дождя, и ей вдруг очень захотелось есть. Она поняла, что если сейчас не сунет в рот что-нибудь съедобное, то не заснёт до самого утра.

Васька хотела уже вылезти из палатки и отправиться под навес, где Феликс всегда оставлял на утро немного еды для самых голодных, которым невмоготу было ожидать завтрака. Иногда, в особо тёплые ночи, во избежание прокисания, он ставил тарелки с остатками еды прямо на землю и прикрывал крышками.
Часто ночью под навес являлись ёжики и начинали греметь тарелками, стараясь сбросить крышку и добраться до съестного.

В этот раз тоже звякнуло. Васька подумала, что это снова ежи, но вдруг непонятно почему ей стало очень жутко. Она колебалась, вылезать из палатки или нет, но голод всё же пересилил, и она решила вылезти, разбудив перед этим Лерку. То, что Лера такому бодрствованию может совсем не обрадоваться, ей и в голову не пришло.

– Ну, Васька, ты в большом количестве не переносима! Что тебе приспичило среди ночи набивать брюхо жратвой?

– А что делать, если я большой раб своего большого желудка?– огрызнулась Васька.
Но уже через секунду Лера сама почувствовала, что нестерпимо голодна. Они выбрались из палатки и сразу же попали под ливень. Возвращаться за штормовками не хотелось, и они, дрожа от холодных струй, побежали под навес, добрались до тарелок с едой, взяли по куску хлеба и насели на остатки каши.

Когда с кашей было покончено, Васька нагнулась к ведру, чтобы зачерпнуть в кружку воды, а разогнувшись, обнаружила, что Лера оторопело смотрит в темноту.
Проследив Лерин взгляд, она увидела сквозь пелену дождя высокую чёрную фигуру в длинном балахоне и накинутом на голову остроконечном башлыке. Фигура быстро двигалась через поляну в сторону раскопа.

– Может быть это… этот… хозяин? Или Фискин прилипала?
– Какой он хозяин! – взвилась было Васька, но, вспомнив, что в лагере спят, прошептала, – ладно, выясним. А у Фискиного придурка кишка тонка ночами по городищу шастать.

Фигура удалилась. Они выждали немного, высунулись из-под навеса и крадучись последовали за ней. Фигура побродила по раскопу и проследовала в направлении Соснового мыса. У них хватило благоразумия прекратить преследование и вернуться в лагерь. Но в лагере Васька направилась не к своей палатке, а совсем в другую сторону.

– Ты с ума сошла, – зашептала Лера.

Но Васька лишь досадливо дёрнула плечом и, подойдя к палатке мистера Джефа, осторожно раскрыла молнию. Подбежавшая Лера увидела толстый спальный мешок, из которого торчала голова англичанина. Из стоящей по соседству палатки Гусика доносился мерный храп.

– Ну и что теперь скажешь? – спросила Васька.
– Может быть, это Грег? – в неуверенности сказала Лера.
– С ума сошла? – возмутилась Васька. – Сама же говорила, что Грег ни при чём, он же свой. Нет, это не он.
– Да, конечно. Ты права.

То, что это был кто-то чужой, ни Лера, ни Васька уже нисколько не сомневались.

Рассказывала Васька очень живописно, «в лицах». Правда, заметив среди присутствующих Гусика, она умолчала, что он был назван ими «прилипалой» и «придурком».

Рассказывая, Васька ежесекундно обращалась к Лере: «Так, Лерка?» и Лера утвердительно кивала головой. Лерка сидела, закутанная с ног до головы в длинные штаны, свитера и куртки. Ночью она здорово промокла и замёрзла, и теперь голос у неё хрипел и сипел. Лера вынуждена была молчать с самого утра.

– Не иначе, это был Чёрный монах, – заключила Васька.

Мика обиделся.
– Не могли меня позвать! А ещё друзья называются! – у него от возмущения даже голос дрожал.
– Да брось ты, Мика, когда было тебя звать, сам подумай, – ответила Васька.

И тут в разговор встряла Вероника.
– Навыдумывали тут всяких чёрных монахов, мангупских мальчиков. Глупость какая-то. Вы уж как-нибудь определитесь, какой призрак здесь обитает.

– А оба! – откликнулась Васька.

Но Вероника её не слушала, а продолжала своё.
– Всё понятно! Вот кто шастает ночами по чужим палаткам, а после этого серёжки пропадают! Я буду вынуждена поставить в известность мистера Мак-Аврасса.

Все, и даже Гусик, возмутились её словам.
– Ты не права, Вероника. На этот раз они ничего такого не сделали. И в палатку заглянули вынужденно, – попытался урезонить её Гусик.

Но Вероника надулась и пошла к себе. Гусик поплёлся за ней.



Глава 8. Фиса – звезда сезона


Дождь прекратился. Мика, потягивая горячее какао, уже совсем успокоился и не сердился больше на Ваську с Лерой. Они стали болтать о том, что хорошо бы выследить этого, в чёрном. Через несколько минут под навесом появился Мак-Аврасс в сопровождении Фисы Порфирьевны.

– Почему никто не работает? – строго спросила Фиса Порфирьевна.
– Так ведь сыро. На раскопе лужи. Чего же грязь месить, – ответила Лера.

– Вам бы это следовало знать, Фиса Порфирьевна, – с ехидцей в голосе добавил Евсеич.
– Они правы, – сказал вдруг мистер Джеф, – пойдёмте, мадам Фиса.

Но Фиса не унималась.
– Немедленно за работу. Керамисты моют керамику, чертёжники чертят,
раскопщики заготавливают дрова.

– А дрова имеются, – подал голос Феликс.
– В таком случае, пусть носят воду.
– Да у меня ею все чеплашки заполнены, – лениво откликнулся Феликс.

– Пусть дрова заготавливают впрок! – взбешённая Фиса не знала, чего ещё сказать.
Она раскрыла было рот, чтобы продолжить свою тираду, но не придумав более ничего, резко развернулась и удалилась прочь с гордо поднятой головой.

– Надо полагать, мне надлежит сложить с себя полномочия начальника
отряда, – сказал Евсеич.

– Да нет, вы пока что официально начальник отряда, и я намерен оставить вас на этом посту. Но между тем, настоятельно рекомендую прислушиваться к мнению мадам Фисы, – ответил мистер Джефф и отправился следом за Фисой.

– Мадам Фиса, – хмыкнула Васька, – тоже мне, мадам нашлась.
– А что, ей подходит, – откликнулась Лера, – это смотря с какой интонацией произносить. Вот, например…

И Лера произнесла «мадам Фиса» с таким сарказмом, что все поняли: отныне это наименование прочно войдет в словесный обиход отряда.
– Фиса, звезда сезона! – ядовито процедила Васька.

Все сидящие под навесом расхохотались. Евсеич посмеивался в усы.
– Как вы можете так отзываться о замхозяине городища, без пяти минут начальнике раскопа, – с усмешкой пожурил он девчонок.
– А чё она! – взвился Мика. – Думает, если дедушки здесь нет, так всё можно.

Второй раз за эти дни он упомянул о деде, как о лице, наделённом властными полномочиями.
– Георгий, ты начинаешь прикрываться именем Артура Алексеевича, – снова усмехнулся Евсеич.

Он называл Мику так в исключительных случаях, когда сердился или когда был доволен.
– Ничего я не прикрываюсь. Просто она меня бесит даже больше, чем этот… Мак опиумный!
– Ну и язычки подобрались! – расхохотался Евсеич.

– А я им устрою весёлую жизнь!  – не унимался Мика, – я сейчас же поеду в
Херсонес и всё расскажу Алле Ильинишне. Она разберётся с этим Маком. Она всех археологов на уши поставит! Её во всем мире археологи знают! Её послушают. Мак будет знать, как присваивать Мангуп!

– Мика, ты забыл, что Алла Ильинишна тоже на симпозиуме. И потом, я боюсь, что всё решено в более верхних инстанциях. Против правительственных решений о возвращении хозяевам их бывших владений не попрёшь, – вздохнул Евсеич. – А впрочем, будем ждать возвращения профессоров. Может быть, что-то и можно сделать.

Евсеич похлопал себя по карманам в поисках сигарет и поднялся из-за стола. Закурил и с усмешкой сказал:
– Ладно, пойду, поработаю немного, а то начальство серчать будет.

После его ухода ребята еще долго изощрялись в остроумии в адрес Фисы и нового хозяина, и лагерь периодически оглашался их диким гоготом.
Но это был смех сквозь слёзы.



Глава 9. Новая пропажа


В час пополудни выглянуло солнце, и через некоторое время его лучи ликвидировали все последствия ночного ливня. Лерка с Васькой и Мика, вооружившись  мешками, сбегали вниз за персиками.

Там, в саду, они чуть не попались сторожу. Оказывается, в саду сменился охранник. С прежним сторожем, дедом Игнатом, у них был негласный уговор: «не попадаться». Он прекрасно знал эту троечку, таскающую персики, и делал вид, что охотится на неё, но ни разу так и не поймал.

От пережитого приключения настроение у них резко скакнуло вверх, и они огласили лагерь громкими воплями, призывающими всех навалиться на персики. Весь лагерь высыпал из палаток и теперь дружно поглощал угощение. Персиковая сладость стекала по губам и подбородкам, высыхающий сок остренько покалывал щёки.

Общее тревожное состояние требовало рязрядки и она грянула. Они стали пулять друг в друга персиковыми косточками и брызгаться соком. Впервые за это время в лагере царило неподдельное веселье. Старый экспедиционный закон «работать вместе, кушать вместе, веселиться вместе» возымел свое действие и Мика даже сбегал в стан противника и позвал их на персиковое веселье.

– Мы не едим ворованного, – буркнула Фиса, хотя до этого поглощала такие же стащенные персики за милую душу.

– Зато вкусно! – расплылся в улыбке Мика и вприпрыжку помчался обратно к навесу.

Гусик, поколебавшись, поплёлся за ним.
– Стой, Август! Неужели ты будешь есть краденые персики? – грозный окрик Вероники заставил Гусика обернуться.

– Ты знаешь, буду! – резко сказал он вдруг и ускорил шаг.

Веселье под навесом продолжалось. И хотя Евсеич персиков не любил, он не выдержал, отложил коллекционные описи, вылез из палатки и теперь, сидя под навесом, смотрел, как ребята поглощают персики, посапывал сигаретой и улыбался.

Васька пульнула косточкой в Мику, но попала в Леру. Лерка взвизгнула и бросилась на Ваську. Васька увернулась и с хохотом помчалась по поляне. Лерка гналась за ней, стараясь в свою очередь попасть в Ваську косточками.

Васька резко свернула, поскользнулась и шлёпнулась. При этом она попала коленом на что-то твёрдое. Когда она вскочила, то увидела, как из ссадины на колене выступила капелька крови.

А под навесом веселились вовсю. Кто-то схватил кружку и стал окатывать всех водой из стоящих рядом вёдер.

– За водой сами пойдёте! Резвитесь как дети малые! – пригрозил Феликс и тут же окатил Мику водой.
– А мы и есть дети малые! – весело крикнул Мика, запуская в Феликса очередной косточкой.

И тут, в самый разгар веселья, раздался дикий негодующий вопль. Кричали где-то у палатки на краю поляны. Все кинулись туда, и взору открылась занимательнейшая картина.

У палатки, забыв о своей величественности и гордости, размахивая руками, совсем не по-аристократически скакал Мак-Аврасс и орал что-то невразумительное. Причём по-русски!
– А-а-а! Обокрали! Осы! Уберите ос! Где, где он? Воры! Похитители! О, как больно!

Фиса Порфирьевна бегала следом, обмахивала его какой-то салфеткой, и верещала:
– Безобразие! Безобразие! Ну, успокойтесь! Успокойтесь, мистер Джеф!

С трудом, из отдельных выкриков и обрывков фраз, стало понятно, что мистера Джефа укусила оса. Но при чём тут воры?

Только через некоторое время, когда вопли постепенно стихли, вырисовалась картина происшедшего. Оказывается, Мак-Аврасс не обнаружил в палатке своей сумки с документом на владение Мангупом. Он решил, что переложил сумку в другое место, и стал шарить среди своих многочисленных баулов. Сумки нигде не было. В какой-то момент он задел стенку палатки, и рука его вдруг вывалилась наружу. В тот же миг он почувствовал страшную боль в указательном пальце, его словно лезвием полоснуло, а в щель палатки ворвался целый рой разъярённых ос. Вот тогда-то лагерь и огласился дикими воплями.

Лера обошла палатку и увидела с торцовой стороны довольно большой прорез в стенке. Рядом с прорезом на земле валялось осиное гнездо. Лера позвала Евсеича, и он констатировал прорез в стенке палатки.

– Спускайся в село, вызывай милицию. Ты у нас большой мастак по этой части, – скомандовал Евсеич Гусику, закуривая очередную сигарету.

– До прихода милиции всем сидеть под навесом, здесь не топтаться, – продолжал он, – шагом марш под навес.
– Вас это тоже касается, – повернулся он к пострадавшей стороне.

Евсеич был взбешён. Это было видно по тому, как непрестанно он курил сигарету за сигаретой. Шутка ли, третье происшествие за короткий срок. Сначала исчезновение серёжек, затем Грегори и вот теперь документов. Да тут ещё осы!

Все пошли под навес. Через некоторое время Евсеич вспомнил, что с раскопа надо принести вчерашнюю керамику.

– Феликс, остаёшься за старшего, – сказал он повару. Затем взял ящики и скомандовал, чтобы Лера, Васька и Мика шли за ним.

На раскопе Евсеич огляделся, увидел, что никто за ними не следит, и повернулся к ребятам.

– Герка! Васька! – грозно гаркнул он, – Это ваша проделка с осами?! Вообще ничего не понимаете?! Ну ладно, Мика ещё совсем дурной, но ты-то почти взрослая, можно сказать! Значит, можешь отвечать за свои поступки!

– Мне ещё семнадцать, – буркнула Васька.

–Ничего, скоро восемнадцать стукнет! А за свои проступки люди, между прочим, с шестнадцати лет отвечают!
– Это я. Васька тут ни при чём, – мрачно признался Мика.
– Покрываешь!
– Не-а, честно я, один. Васька ничего не знала.

– Ну, зачем? – Евсеич сокрушенно покачал головой. – Ты хоть понимаешь, что сейчас все подозрения падают на тебя? И на Ваську, между прочим, тоже. Зная её характер, никто не поверит, что она в этом не замешана. Получается, что вы разрезали палатку, похитили документы, а ты ещё и ос подсунул. Ведь гнездо-то оказалось как раз напротив прореза. Дело очень серьёзное. Я, конечно, знаю, что с палаткой – не ваша работа, но ведь милиции-то это ещё доказать надо.

– А чо они! И Мангуп теперь их, и мы все тут от них зависим, и нас теперь в любую минуту отсюда выкинуть могут. А я люблю Мангуп, я вырос тут, – заплакал вдруг Мика, – я же не могу с ними драться, у меня силы не хватит, пусть их хоть осы накажут!

– Ну ты, Мика, фокусник, – только и сумел сказать Евсеич.
И странно, после признания Мики ему стало как-то спокойнее.

– Гнездо я ещё два дня назад подсунул, они же тут втихушку всё время сладкое жуют. Я и подумал, что осы на это среагируют. А палатку я не резал, документ не брал, просто не додумался. В голову как-то не пришло, что его стащить можно. И Васька с Леркой не брали, они бы мне сразу сказали об этом, – продолжал Мика, – а что теперь будет? Лучше бы я сам этот документ свистнул.

– В общем, так, народный мститель, о гнезде никому даже слова не говоришь. Мало ли как оно у палатки очутилось, может быть, там и было. С вами, девчонки, сложнее. Весь отряд знает, что вы ночью по лагерю разгуливали. Есть им, видите ли, захотелось! Ту фигуру в дождевике на самом деле видели или придумали? На самом деле… так… Ну, что ж, вполне возможно, что кто-то действительно ходил. Иначе бы куда делся документ. Значит, так, милиции рассказываете всё, как было. И про фигуру тоже. Но помните, всё, кроме гнезда.

Милиция приехала довольно быстро, и снова начались опросы, допросы, протоколы. Фиса разошлась вовсю, она жаловалась на «нестерпимое поведение» ребят. Припомнила, что её обозвали «звездой сезона», а Мак-Аврасса – «Маком опиумным».

– Это к делу не относится, – резко оборвал её милиционер, – давайте по существу.

По существу Фиса могла сказать только одно. Она ничего не видела
и не знает, куда делась папка с документами. Но она подозревает, что во всех этих делах замешаны Васька, Лера и Мика. И еще тот молодой англичанин, который якобы пропал, но юные мерзавцы наверняка знают, где он.

– И ещё, именно эти две особы бродили по лагерю в эту ночь, значит, они и стащили документ, – добавила она.

– Нам известен этот факт. Но если можно, поподробнее. Что вы ещё об этом знаете?

Фиса ничего больше не знала, и милиционеры с нескрываемой радостью сообщили, что к ней у них вопросов больше нет.

Милиционеры записали показания и ушли, мрачно пошутив при этом, что Мангупские призраки как-то слишком уж разбуянились. А также выразили надежду на то, что к следующему их визиту все пропажи будут найдены, и уж во всяком случае, они не застанут здесь ничего более криминального.

Мак-Аврасс ушел с милиционерами, заявив, что он пока поживёт в гостинице в Бахчисарае.

Постепенно все разошлись по палаткам. Под навесом остались только Лера, Васька и Мика. У Васьки саднило колено, и она была очень злая.
– Собственноручно пришибла бы эту Фису. И тех, кто разбрасывает всякую фигню на поляне!

– Я не поняла, чем ты колено ушибла? Там же одна трава. Или кто-то
камней набросал.
– Это был не камень, только я не рассмотрела.
– Пошли, посмотрим.

Они втроём обшарили всю поляну и наткнулись на металлический предмет. Небольшой, но очень увесистый. Он напоминал приплюснутый браслет, утолщённый с одной стороны.
– Это кастет, – тихо сказала Васька.
– Откуда ты знаешь? – усомнился Мика.
– В кино видела.
– А откуда он здесь мог взяться? Ну-ка, дай.

Лера повертела кастет в руках.
– Смотри, какая-то гравировка. Непонятно, плохо видно. Лупу бы.

– Я знаю, где есть лупа! – Мика бросился в палатку, в которой он до недавнего времени обитал с Грегори.

С исчезновением Грегори Мика перебрался к Феликсу и Пашке. Ему по ночам было как-то жутковато находиться одному в этой палатке. Теперь он впервые с момента своего переселения заглянул в своё прежнее жилище.

В палатке был полный кавардак.  Вещи вытряхнуты из рюкзака, скомканы, свалены в кучу. В углу валялась раскрытая планшетка Грегори. Она была совершенно пустая. Ни карты, ни лупы не было. Мика обшарил всю палатку, но так ничего и не нашёл. Встревоженный, он побежал к девчонкам.

– Может, он сам забрал? – спросила Васька.
– Нет, карта была на месте. Мы же с тобой видели её уже после исчезновения Грегори. И Грегори бы не стал разбрасывать в палатке. Он же знает, где лежит карта, просто бы забрал, и всё. А там всё перерыто так, что сразу ясно: что-то искали.

– Значит, так. О карте пока никому ничего не говорим, даже Евсеичу. Тем более, о ней знаем только мы. Не надо лишний раз привлекать к себе внимание. Вася, спрячь кастет. О нём тоже никому ни слова. Всё это как-то связано между собой. И всё не случайно, – вынесла решение Лера.

Они ушли в цитадель, забрались в своё любимое место и теперь
сидели, молча глядя на раскинувшуюся внизу долину.

– А правда, что когда-то давно-давно на мангупских склонах никакой растительности не было? – спросил неожиданно Мика.
– Говорят такое, – откликнулась Васька, – но только что-то не очень верится.

– Видишь ли, это утверждение основывается на рисунке одного путешественника начала двадцатого века. На этом рисунке растительность не изображена. Но мне кажется, что Васька права. Не могло быть так, что тысячелетия ничего не росло, а потом вдруг взяло и резко выросло. Ведь чтобы выросло – нужна почва, а откуда она возьмется на голых скалах? Значит, почва и раньше была, а была почва – была растительность, – поддержала Ваську Лера.

– Конечно. Я так думаю, что ему просто лень было рисовать все эти деревьёчки-цветуёчки. Набросал общий вид, и достаточно! И потом, Мангуп издавна славился своими источниками воды и ещё тем, что на такой высоте вода была в любое время года, и даже летом. Я считаю, что если бы в балках не было растительности, вода бы перестала конденсироваться в скальных пустотах. Она просто-напросто бы испарялась. Всем же известно, погибает лес – погибает ручей. Закон экологии,–  отозвалась  Васька. Она была серьёзна как никогда.

– А уж на самом плато растительность точно была, во всяком случае, виноградники. Иначе бы зачем было устраивать тарапаны. Прикиньте, из долины поднимают на такую высоту кучу винограда, чтобы потом его здесь давить! Не проще было бы давить его в долине, во всяком случае, где-нибудь пониже, а не переться в гору с таким грузом? А потом просто привезти на Мангуп готовое вино. Они ведь в древности тоже не глупые были. Раз есть тарапаны – значит, был виноград, и выращивали его непосредственно на горе и, может быть, на склонах. Это вполне логично. И потом, на Чамну-Буруне уж совершенно точно росли сосны, иначе бы турки его не прозвали Сосновым мысом, – продолжила Лера.

– Ага, я тоже так думаю, – согласился с ней Мика, – а мне ещё кажется, что с Мангупа вели тайные тропы, чтобы, допустим, в случае войны оправить гонца за подмогой. А представьте, если балки совершенно лысые, какие уж тут тайные тропы.

Они снова замолчали и долго смотрели на округу.

– Так, подытожим, что у нас есть, – произнесла вдруг Лера, – а есть у нас вот что. Итак, по порядку. Исчезли серёжки, Грегори, документы на наследство и карта с лупой. Нашлись – кастет и… пока всё. Дальше. Появляются: сначала Фиса со своими, затем этот Мак-Аврасс, потом незнакомец приходил к Евсеичу, и, наконец, Чёрный монах.

– Да, но сначала-то появился Грегори с картой, – поправила Леру Васька, – вы помните, что говорил Грегори о карте?

– Он говорил, что карту ему дала бабушка. На карте отмечен мангупский клад. И ещё, если найти тайник, то можно раскрыть тайну их семьи. Карта старинная, на ней надписи на греческом и армянском, и ещё карта не полностью, только половина, – ответил Мика.

– Всё именно так. Карта, тайник, клад. Греческий и армянский. Помнится, с греческого он уже перевёл, осталось с армянского. Проводив меня, Грег собирался подняться на Мангуп, но исчез. Причем без карты. Если бы он хотел сбежать, то исчез бы с картой. Но зачем ему бежать? Позарился на какие-то, пусть даже старинные, серёжки? Глупо. Он, судя по всему, достаточно богат. Тем более, ему надо раскрыть тайну семьи. Прятался на Мангупе, а затем пришёл за картой? Но зачем всё перерыл, ведь ему известно, где карта. Да и зачем ему прятаться, если ничего не угрожает? А вот если угрожает… Тогда можно и спрятаться.

– Его нет на Мангупе. Мы же его весь обшарили, – откликнулись Мика и Васька.

– Вот именно, Грегори на Мангупе нет. Но кто-то приходил за картой и унес её. И это не Грегори. Значит, есть тот, кто знает о карте и кому она нужна. Кто-то охотится за картой и, может быть, за Грегори. И охотится, возможно, потому, что не знает перевода. Кстати, листочек с переводом в планшетке?

– Я же сказал, что в планшетке пусто, листочек с переводом тоже исчез, – ответил Мика.

– Вот-вот, тот, кто взял карту, забрал и перевод. Но перевод только с греческого, и то частичный, значит, для достоверности нужен перевод с армянского. Но не просто с армянского, а со средневекового. А кто знает средневековый армянский? Только специалист. Значит, так, завтра я еду в Бахчисарай, искать специалиста. Возможно, Грегори у него уже был, а может быть, был тот, кто взял карту.

– А где ты найдешь специалиста? – поинтересовался Мика.
– Да где еще, как не в Бахчимузее, – ответила Лерка.
– А ты, Лер, откуда знаешь, что в музее есть специалист? – удивился Мика.

– Слышала, когда была в фондах. Музейные говорили, что у них появился какой-то профессор. Специализируется по византийским рукописям. Может быть, он и староармянский знает, или, во всяком случае, подскажет, где искать знатока.

– Я с тобой, – откликнулась Васька.
– Нет, Вась, тебе надо остаться здесь, иначе это вызовет подозрение. Да ты не бойся, я постараюсь быстро обернуться.




Глава 10. Поход за персиками


Утром, как нельзя кстати, Евсеич сказал Лере, что ей необходимо съездить в Бахчимузей, просмотреть аналоги для керамики.

Преисполненная благодушия Лера засобиралась в город. Она нарядилась в новый лёгкий сарафанчик на тонюсеньких бретельках и широкополую соломенную шляпу. Сарафанчик, надо признать, своими лямочками несколько напоминал ночную сорочку.

– Ну, как вам мой сарафанчик? Правда, миленький?! – полюбопытствовала Лера, вертясь перед Васькой и Микой, как перед зеркалом.

Мика окинул Леру критическим взглядом, задумался, а затем глубокомысленно произнёс:
– Знаешь что, Лера! А шляпа очень красивая!

– Ничего ты не понимаешь в моде! – снисходительно улыбнулась Лера и направилась было к тропе, но тут её окликнул Евсеич.

Он передал ей карточки с чертежами и попросил внимательно сверить их с фондовскими экспонатами. На обратном пути ей было велено купить партию простых карандашей и чертёжной бумаги.

– Да, зайди ещё в аптеку, спроси сердечного. Ну там, валокордин, корвалол… Что будет, – добавил Евсеич.

И тут выплыла Фиса и, протягивая Лере деньги, просипела охрипшим голосом:
-  Да, вот, милочка, купи мне что-нибудь от мигрени и эвкалипта для горла.
– Какого эвкалипта?
– Травы, конечно, – нетерпеливо ответила Фиса.

– Ещё и дерево есть! – с милейшей улыбкой сквозь которую сквозило ехидство парировала Лера. .
Но потом, великодушно пообещав купить всё, что надо, поспешила к тропе.

Евсеич был в приподнятом настроении. С самого утра на раскопе полезла интересная стенка, и всех, включая Ваську, поставили на зачистку. В разгар работы на раскопе появилась Вероника. И со словами «Фиса Порфирьевна просила…» она ступила на эту, только что зачищенную стенку.

– Стенка! – хором выдохнули раскопщики.
– Стенка-а-а! – простонал Евсеич.

Но было поздно. Стенка под её ногами дрогнула и поехала вниз. То, что секунду назад было частью ценного археологического объекта, теперь пребывало в живописных руинах, увенчанных распростёртой фигурой Вероники.

Васька первой бросилась к Веронике и за подмышки оттащила в сторону. И как раз вовремя. Тотчас увесистая каменюга с края оставшейся части стенки рухнула вниз, как раз в то место, где только что на груде камней возлежала Вероника.
В первый момент Вероника, вероятно, даже не поняла, что случилось. Потом, когда до неё дошло, она вообразила, что падение стенки было специально подстроено. В наступившей тишине разгневанная «лётчица» вскочила на ноги и от возмущения даже слова не могла сказать.

Мике стало вдруг нестерпимо смешно.               
– Ну вот и Мангупский мальчик объявился! – пискнул он, еле сдерживая смех, – но это точно не я!
Но эту его шутку, против обыкновения, никто не оценил.

В вертикальном состоянии Вероника выглядела ещё более эффектно. Покрытая с ног до головы раскопной пылью, она была как ожившее мраморное изваяние. И на лбу этого изваяния прямо на глазах вырастала огромная шишка. А под глазом наливался багровостью смачный фингал.

И в той же полной тишине, так и не договорив, что просила Фиса Наумовна, она с гордо поднятой головой, но при этом хромая на обе ноги, заковыляла в лагерь.

В перерыв ребята застали её сидящей у палатки с маленьким зеркальцем в руках. Она глядела на свои только что приобретённые «украшения» на лбу и под глазом - и заливалась слезами. Увидев ребят, Вероника залезла в свое брезентовое укрытие. Васька достала из рюкзака коричневую склянку и со словами: «Мажь ссадины» просунула склянку ей в палатку.

Расстроенный Евсеич возился на раскопе, и, воспользовавшись его отсутствием, не дожидаясь обеда, Васька и Мика засобирались «за десертом». Это их кодовое «за десертом» давно уже было известно всему лагерю.

Феликс, увидев их сборы, заявил, что советует воздержаться от подобных прогулок и вообще пора прекратить набеги на персиковый сад.

– Я слышал, – сказал он, пробуя с ложки обеденное варево, – в деревне болтали, что теперь сад принадлежит частнику, а тот за каждый персик удавится. Вчера в лавке был. Пока в очереди стоял, наслушался. Говорят, он охранников поставил сад охранять. Волкодавов из-за границы выписал. Так что, на мой взгляд, туда лучше не соваться. Это вам не прежний сторож дед Игнат. Проживём без персиков. Вон сейчас кизилового компота наварю, дуйте себе за милую душу, чем не десерт.

И тут Мика заупрямился.
– Ещё чего! Этот сад всегда общим был, деревенским. Его дед Игнат с дедом Саввой посадили, когда ещё комсомольцами были, они всей деревней его растили. Убудет, что ли. Они вон сыплются, эти персики, убирать их не успевают. Лежат – гниют. А тут нашёлся, тоже мне, хозяин. Я ему, этому буржую проклятому, ни одного персика не оставлю!

– Ну и экстремист же ты, Мика! Васька, ну хоть ты ему скажи!
Васька лишь сокрушенно покачала головой и развела руками, всем своим видом показывая: «Да я-то что сделаю? Я-то всё понимаю. Так ведь Мику не переубедить. Поэтому лучше я с ним пойду».

И они поскакали вниз по тропинке.

– Евсеичу скажу! Поешьте хотя бы! – крикнул вслед Феликс. И совсем по-стариковски заворчал: «Даже не поели из-за своих персиков».

Но Мика с Васькой его уже не слышали.

До сада они добрались быстро, на этот раз решили далеко не заходить, а похватать персиков у начала сада. Благо, падалицы было много. Они быстро набрали рюкзак и принялись за второй. И вдруг в знойной тишине дня послышалось: «Воры!». И другой голос: «Я им щас руки пообрываю!»

В тот же миг, побросав рюкзачки, Васька с Микой рванули из сада. Не сговариваясь, они побежали в противоположную от Мангупской тропы сторону.

За спиной слышалось тяжелое топанье ботинок и прерывистое дыхание. Судя по всему, преследователи были далеко не молодыми.

Мика с Васькой оторвались довольно сильно и оказались у южного склона Мангупа. Но подниматься по пологому и безлесому в этом месте склону было немыслимо, их бы заметили сразу. Ребята плюхнулись в заросли у подножья и затаились. Над ними возвышался Мангуп, величественный и могучий. И ребята знали, что там их спасение.

– Откуда они? – послышался голос одного из сторожей.
– Не знаю. С Мангупа, наверное, – ответил другой, – следы заметают. Ничего, если они с Мангупа, мы их там и перехватим. Всё равно туда явятся.

Преследователи удалились. Васька с Микой выждали немного и вылезли из засады.
– Со стороны Терновки подниматься не будем, – сказала Васька, – там могут ждать.
– И со стороны Залесного тоже. На «Легком паре» засаду могут выставить.
– Поднимемся с юго-запада, – решила Васька, – до темноты отсидимся, а потом пойдём в лагерь.

– Евсеич сердиться будет.

– А что делать? Хвостов за собой приводить? Евсеичу лишние неприятности. Он же сам говорил: «Старый экспедиционный закон – экспедицию не подставлять». А так придут, посмотрят, нас не найдут, подумают, что мы из какой-нибудь деревни,  и уйдут. Не будут же они всё время на плато торчать. Им сад караулить надо.

– Ага, а если Фиса проговорится?
– У Фисы же голос пропал. Вероника со своими фингалами теперь вряд ли из палатки вылезет. А Гусик один ничего не скажет.

Они пошли в обход Мангупа к крутой, поросшей лесом юго-западной стороне и стали подниматься по почти отвесному склону на Сосновый мыс. Здесь не было тропы, и им приходилось карабкаться среди сплошных непролазных зарослей, хватаясь за каменистые уступы.

Неожиданно почти у самого верха Мика наткнулся на маленькую площадку, скрытую от посторонних глаз густой растительностью.

Сразу же за площадкой начиналась небольшая карстовая пещера. Они забрались в пещеру, и их взорам открылась любопытная картина. В глубине у стенки было сооружено подобие лежанки, около неё валялись какие-то вещи. У входа в пещеру находилось кострище, рядом с ним лежали сухие ветки.

– Костёр недавно потух, – сказал Мика, втягивая носом воздух.
– Кто это здесь обитает? – удивилась Васька.
– Смотри! – Мика поднял с земли обломок ножа.

Васька прошла вглубь пещеры. Там на топчане лежала объемная книга в потрёпанном переплёте. Васька полистала книгу. Это было старинное издание, содержащее описание пещерных городов Крыма.

Вдруг из-под корешка книги вылетела плотная, как показалось Ваське, картонная полоска.

Васька попыталась засунуть её обратно под корешок, но размочаленный край картонки никак не хотел запихиваться в узкую щель. В этот момент Мика подал знак, что надо спешить.

Васька положила книгу на место, сунула картонку в карман и поспешила к
выходу. По дороге она увидела валяющийся клочок бумаги, и, думая, что это обронил Мика, тоже сунула его в карман. Мика уже ждал Ваську на площадке.

Ребята вскарабкались выше и через некоторое время были уже на плато. Они просидели в зарослях можжевельника до самой темноты и появились в лагере, когда уже вовсю горел костер.

Евсеич, увидев их, молча затушил сигарету и ушел от костра.

Васька и Мика понуро уселись на свои места. Лера была уже в лагере, она вернулась за полчаса до их прихода. Она выразительно взглянула на Ваську с Микой и приложила палец к губам.
– Между прочим, у Евсеича приступ был сердечный, – сказал Пашка.

Остальные ребята молчали. Феликс принес компот в больших кружках, две тарелки с ужином и поставил всё это перед ними. Потом вздохнул и добавил от себя пачку печенья.

– Вот ещё, печеньем их кормить, – проворчал Пашка.
– Да будет тебе. Накинулся на детей, – отозвался Феликс.

– Ага, дети, – хмыкнул Пашка, – как шкодить, так взрослые, как отвечать, так дети.
– Отстань от них. Пусть поедят сначала, – рассердился Феликс.
– Да я-то что, Евсеича жалко, – не унимался Пашка.

– Я тебе сказал, пусть поедят. Целый день голодом. И, в конце концов, раз уж они попались и сумели удрать, то совершенно правильно сделали, что не привели хвостов за собой. От лишней неприятности Евсеича спасли. А так, кто знает, откуда мальцы, может, вообще из города. Тем более, что Ваську за парнишку приняли. Так что сейчас пусть едят, а завтра я им задам, не волнуйся.

Мало-помалу Васька с Микой узнали, что пока они отсиживались на Сосновом мысу, в лагерь заявились сторожа и потребовали выдачи двух мальчишек – похитителей персиков. Евсеич сделал большие глаза и заявил, что у них таких нет, все экспедиционные на месте, в наличии, так сказать. Ребята подтвердили его слова. А Фиса со своими даже из палатки не вылезла.

Сторожа заглянули в палатки, пооколачивались по лагерю, но так никого и не дождавшись, ушли. На прощанье они заявили Евсеичу, чтобы он дал знать, если ему станет что-либо известно о налётчиках.

– Непременно, непременно, – заверил их Евсеич, а про себя подумал, что если эти «налётчики» еще раз сподобятся «за десертом», он возьмет дрын и отходит их по хребтинам.

А после ухода сторожей Евсеичу стало плохо с сердцем. Он, конечно, понимал, что Мика с Васькой, скорее всего, в безопасности и теперь отсиживаются где-то, но всё равно разволновался не на шутку. Хорошо, что у Фисы оказался с собой валокордин, и она великодушно поделилась с ним лекарством. Евсеич отлежался в палатке, а потом, сидя у костра, вновь поглощал сигарету за сигаретой, пока Феликс не спрятал их.

Всё это Васька с Микой выслушали с тяжелым сердцем и даже когда Феликс заявил, что они в наказание пять дней будут дежурить по кухне, ничуть не возмутились.

Они молча направились от костра к палатке Евсеича и сели у входа. Потом тихонько затянули: «Михал Евсеич, ну Михал Евсеич…»

– И что? – отозвался из палатки Евсеич.
– Михал Евсеич, вы очень сердитесь?
– Нет, я ликую! Я просто на седьмом небе от счастья!
– Михал Евсеич, простите нас, мы больше не будем.

–"Не бу-у-дем"... Это трёхлетний ребенок, если скажет, что больше не будет, то не будет, хотя бы на какое-то время. А вы будете. Знаю я вашего брата. На день-два утихнете, а там по новой. Так что не бросайте слов на ветер.

– Ну, Михал Евсеич…
– Идите уж.


Глава 11. Всё тайнее и тайнее


Все последующие пять дней Васька с Микой дежурили по кухне. Первый день Феликс их загонял до такой степени, что они рухнули от усталости, не дожидаясь отбоя. Они натаскали и накололи дров, начистили море картошки, отдраили от сажи и копоти многочисленные Феликсовы котлы, кастрюли и вёдра, перемыли гору посуды и заполнили водой все возможные ёмкости.

Феликс не давал им присесть ни на минуту. Они с нетерпением ждали, что Феликс пошлёт их в сельскую лавку за хлебом или хотя бы сам отправится за покупками, дав тем самым им небольшой передых. Но хитрый Феликс заявил, что все продукты есть, на ужин будут оладьи, так что хлеба не надо. И вообще, лучше, если их будут видеть в деревне как можно реже.

Лера пыталась им помочь, но ей натащили столько керамики, что она даже в перерыв сидела на солнцепеке, не разгибая спины.

Во второй день дежурства они устали меньше, Феликс их уже гонял не так сильно. Вся работа по хозяйству делалась, словно сама собой. Каждую свободную минуту они прибегали к Лере на тачок и урывками перебрасывались парой-другой фраз, но поговорить так и не смогли. Феликс промурыжил их до самого отбоя, а затем лично проследил, чтоб Мика из палатки ни ногой.

Лерка с Васькой жили в одной палатке с девчонками, поэтому Лера Ваське при девчонках тоже ничего не стала рассказывать, ждала удобного случая. Лишь вечером  после третьего дня дежурства они забрались в укромное место, чтобы подытожить информацию.

Прежде всего, Лера поведала о своих приключениях в Бахчисарае. Найдя в музейных фондах всю интересующую её информацию о керамике данного типа, она исподволь стала узнавать, есть ли в музее специалист по средневековым рукописям. Оказалось, что есть, но в музее его в тот день не было. Вооружившись адресом, Лера направилась на поиски,  но, как выяснилось, в указанном месте он не проживал. Лера поспешила обратно в музей.

Петляя по кривым живописным улочкам старого города, она вдруг увидела мелькнувшую впереди фигуру, удивительно напоминающую со спины Грегори. Лере в какой-то момент показалось, что это он и есть. Она бросилась следом, силясь догнать незнакомца, но он свернул в проулок и, когда Лера добежала до угла, на дороге уже никого не было.

Раздосованная Лера вернулась в музей и там узнала, что ей дали устаревшие сведения по поводу местожительства интересующего её лица. Данный  гражданин не так давно съехал с прежнего адреса и теперь проживает в домике бывшего настоятеля Успенского монастыря.

Лера прекрасно знала где находится домик настоятеля, и в предчувствии удачи направилась прямо туда. Как и ожидалось, специалист по средневековым рукописям и знаток древних языков оказался на месте. Он возился с грядками в небольшом садике прямо за домиком настоятеля.

Это был розовощекий подвижный, с торчащими вокруг лысины светлыми пушистыми волосами, коротенький толстячок неопределённого возраста, по фамилии Дынин. На самом кончике носа у него примостились очки, назначение которых было совершенно не понятно: он смотрел на собеседника поверх этих круглых окуляров в тонкой золотистой оправе. Из-за этой манеры смотреть, голова у него была постоянно наклонена немного набок.

Услышав Лерин вопрос о том, известен ли ему средневековый армянский, он расплылся в улыбке и радостно доложил, что если год стажировки, а затем пять лет работы в хранилище древних рукописей Матенадаране её устроит, то он будет безмерно рад.

Найдя в лице Леры благодарного слушателя, Дынин привёл ее в свой кабинет и стал показывать рукопись за рукописью. Он был очень словоохотлив и слово за слово, Лера узнала у него необходимую информацию.

Оказывается, некоторое время назад, в домике настоятеля появился человек и попросил перевести, по словам Дынина, «фрагмент крайне интересной армянской надписи периода позднего средневековья» на старинной карте.
– А вы не помните, о чём там говорилось?

– Как же. Очень хорошо помню и не только помню, у меня сохранились черновики перевода. Правда, надпись не полная. Достаточно фрагментарна, но чрезвычайно интересна, там такие удивительные речевые обороты… да, чрезвычайно интересна.

– А можно взглянуть?

– А-а-а! Как я понял, вы также интересуетесь рукописями! Похвально-
похвально, что у нас есть такая молодежь!

– Да, – уклончиво ответила Лера, – хотелось бы знать.

– Сейчас, сейчас, где-то здесь были черновики перевода. Это очень хорошо, очень хорошо, если вы будете специализироваться по данному направлению. Очень большие перспективы. Так, не то, не то… Да где же они? Куда я мог задевать черновики? Кажется, я совсем недавно их видел вот в этой папке. Может быть в другую переложил? – Дынин в недоумении перерывал содержимое папок.

– А вы можете припомнить о чем там говорилось?

– Так… Там говорилось, что-то о Мангупских древностях, кажется о кладе и упоминалось имя Гаврасов. А дословно… Мне надо посидеть и вспомнить. Значит так, я сегодня же этим займусь. Вы говорите на Мангупе интересные находки. Придется приехать. Давно собирался повидать Гавсарова.

– Он сейчас в Америке.
– Ах, да, я и забыл. Но всё равно, приеду, полюбопытствую, что вы там накопали. Заодним, расскажу, что вспомню.

– Только,  я очень прошу, на Мангупе о карте пока никому ни слова. Это сюрприз для профессора.

– Ах  да, понимаю-понимаю, я тоже обожаю устраивать сюрпризы. Не бойтесь, никто ничего не узнает.

Тихонько скрипнула дверь, и Лере показалось, что она слышит осторожные шаги. Потом дверь в кабинет Дынина приоткрылась, и на пороге появился кот по экстерьеру под стать хозяину. С лаконичным «мур», он прыгнул на руки Дынину.
– Шагу без меня не сделает, – засмеялся Дынин.

На обратном пути Лера размышляла о разговоре с Дыниным и когда доехала до своей остановки, то уже была уверена в том, что черновики кем-то похищены. Прокручивая мысленно весь разговор, она всё больше убеждалась в том, что их подслушивали.
– Почему ты так думаешь? – спросил Мика.
– Не знаю. Просто думаю и всё. А у вас как?

Выслушав Васькин рассказ, постоянно прерываемый комментариями Мики, Лера глубоко задумалась.
– А какая была книга? Посмотреть бы. Может быть  сползаем?
– Нет, – ответила Васька, – я думаю, не стоит, нарваться можно. Там явно кто-то скрывается. И этот кто-то не Грегори.
– С каких это пор ты стала такой осторожной?

– Да не осторожной, просто чувствую, что пока не надо. Книга старинная, написана с «ерами» и «ятями», толстая. Да вот у меня где-то картонка из нее, из корешка выпала.

Васька вытащила из кармана плотную пожелтевшую полоску.

– Вот. Уплотнитель корешка. Куда его? Ладно, потом в костер брошу.
– А это что? – Мика поднял клочок бумажки, выпавшей из Васькиного кармана вслед за картонкой.

– Да там же в пещере нашла, – откликнулась Васька, – я думала, ты обронил, вот и подобрала.

– Ничего я не ронял. А тут что-то написано, – Мика уставился в записку, – трудно прочитать, почерк непонятный,

– Ну-ка, дай, не такое разбирали! – Лера взяла клочок в руки и прочла «…и узреет тот око…». Больше в бумажке ничего не было.

– Да, информативно! Где ты это нашла?
– Я же говорю в пещере. Подобрала, чтобы следов не оставлять, потому что подумала – Мика обронил.

– Это не моё! – вытаращил глаза Мика.
– Знамо дело не твоё. Это уже и ёжику ушастому ясно.
– Но чьё? – многозначительно подняла вверх палец Лера.
– Это всё как-то связано одно с другим, – заключила Васька.
– Ладно.  Сохраним, – сказала Лера, – мне тоже кажется, что этот обрывок фразы неспроста.

Васька вертела полоску в руке и вдруг заметила, с одного края картонка расщепилась на отдельные тонкие листочки.

Она машинально стала разъединять картонку и неожиданно для себя увидела, что картонка расщепляется не просто так, а в определённой системе. Точнее, она разворачивалась. И когда Васька развернула её полностью, они оторопели от удивления: у Васьки в руках лежал, свёрнутый некогда гармошкой, обрывок старинной карты.

И это была карта Мангупа. Правая сторона.



Глава 12. Дынин и Ганс


Через день, как раз перед обедом, на Мангуп взобралась, отпыхиваясь и обмахиваясь платком, пухлая фигура в шортах с необъятными карманами. На голове у фигуры была белая, какая-то совсем детсадовская, панамка, за спиной объёмный рюкзак, в руке поводок. Рядом с фигурой, пребывая на этом самом поводке, важно и независимо, как будто и не на поводке вовсе, вышагивал огромный лохматый рыжий кот.

– А это ещё что за фрукт? – удивленно протянула Васька.
– А это не фрукт! Это бахчифрукт! А точнее, бахчиовощ! – весело ответила Лера.
– Дынин, что ли?
– Ага. Он самый.

С раскопа к Дынину с широкой улыбкой уже спешил Евсеич.

Но в тот же самый момент, с не менее широкой улыбкой к тому же самому Дынину, с противоположного конца поляны летела Фиса Порфирьевна. При этом она, не замолкая ни на секунду, щебетала: «Ах, дорогой профессор, вы приехали. У вас есть что-то новенькое, интересненькое. Мы ждем ваших рассказов».

Дынин расплылся от удовольствия:
– О, да, конечно, конечно! Вот, намедни…

Евсеич был ещё далеко, и Лера, мгновенно оценив ситуацию, метнулась на перехват.

Оторопелый Дынин шарахнулся в сторону, когда перед его носом подобно реактивным снарядам почти столкнулись две разновозрастные дамы. Но Лера была проворнее, она с радостным лицом подскочила к Дынину и со словами: «Мы так вам рады!», схватила его за руку и потащила в тень навеса, под охрану Васьки и Мики. Фиса ретировалась. К тому моменту, когда к навесу подошел Евсеич, Лера уже успела проинструктировать Дынина о линии его поведения, пообещав при этом в награду за его молчание показать «очень занимательный фрагмент надписи».

Евсеич повел Дынина смотреть раскоп, Мика увязался за ними. И за то время, пока они были на раскопе, успел надоесть Евсеичу до невозможности. Он встревал в разговор всякий раз, когда ему казалось, что Дынин вот-вот проговорится о Лерином визите.

– Да что с тобой сегодня, ты слова никому не даёшь сказать, – удивился Евсеич.

– Я просто рад, что к нам приехал дедушкин друг. Я так соскучился
по дедушке, что его друг мне как родной, – несло Мику.

Дынин заулыбался.
– А кто твой дедушка, милое дитя?

– Это внук профессора Гавсарова, – ответил Евсеич, – и этот внук, кажется, добьётся, что я совсем непедагогично возьму в руки ремень, так как непосредственно под моей юрисдикцией находится данный субъект в этом экспедиционном сезоне.

– Внук Гавсарова, боже ж мой! Ты же был совсем крохой, когда я видел тебя в последний раз! Мальчик вырос! Это ж сколько лет я не видел профессора?! Всю жизнь в разъездах! Но ничего, ничего! Я дождусь его приезда, поживу у вас на Мангупе, я наконец-то взял отпуск, и заменю тебе деда на время его отсутствия! – Дынин даже прослезился от своих слов.

– Ну да, бедный внук! Ему так не хватает общения, совсем одичал от одиночества, – съязвил Евсеич, потом повернулся к Дынину. – Так значит, вы погостите у нас, Лавр Спиридоныч?
И, получив утвердительный ответ, повёл Дынина в лагерь.

Когда Мика рассказал о решении Дынина пожить на Мангупе, девчонки только присвистнули.
– Ну, теперь нужен глаз да глаз, чтобы он ни о чём не проболтался.
– Скажи лучше, ухо да ухо, – вздохнула Васька.
– Зато надпись переведёт, – возразил Мика.
– Тоже плюс.

Бахчифрукт, как стали называть его между собой приятели, выразил желание работать на раскопе. Мика упросил Евсеича, чтобы их с Дыниным поставили в одно помещение. Так он был под постоянным контролем Мики.

Вечером ребята повели Дынина на прогулку по Мангупу. И в промежутках между его «ахами» и «охами» по поводу «неописуемой красоты» им удалось подсунуть ему обрывок карты. Дынин оживился ещё больше.
– Чрезвычайно интересно, чрезвычайно интересно. Я непременно займусь.
– А вы привезли перевод?

– Да, да, конечно, вот он! – радостный Дынин достал из кармана записную книжку и вынул свёрнутый листок.

– Вот смотрите, здесь... – Дынин развернул листок, и выражение его лица тотчас изменилось.

На ладони лежал совершенно чистый листок.
– Ничего не пойму, я собственноручно положил перевод в записную книжку, – растерянно сказал он, – но ничего-ничего, мне нетрудно вновь написать перевод.

– Значит так, переводом займемся завтра, эту карту я сейчас спрячу, и мы все вернемся в лагерь, как после интересной и занимательной прогулки, – ответила Лера.

Утром, как только появилось подходящее освещение, Бахчифрукт, сославшись на необходимость поработать с рукописями, ушел с раскопа и, расположившись под навесом, стал внимательно изучать обрывок карты.

Мика вызвался ему помогать, на самом же деле в его задачу входило бдительно следить за тем, чтобы никто не сунулся к Дынину. И очень кстати. Фиса, увидев Дынина, сидящего за столом, направилась, было к нему, но, заметив рядом Мику, видимо, передумала. Она позвала Веронику с Гусиком и отправилась на раскоп.

Феликс с дежурными спустились с Мангупа за запасом продуктов, Евсеич с раскопщиками возились на раскопе и, судя по всему, должны были вернуться не раньше обеда. Теперь четверо заговорщиков были в лагере совершенно одни.

Васька с Леркой побросали работу и подошли к столу. Мика заглядывал в карту через плечо Бахчифрукта. Они сгрудились за спиной Дынина и буквально дышали ему в затылок. В конце концов, он сказал им, что если они желают получить перевод побыстрее, то пусть перестанут висеть на нем гроздьями.

Девчонки вернулись на свои рабочие места. Мика сбоку следил за появляющимися на листе бумаги закорючками, и работа вроде бы стала продвигаться. Но тут явилось неожиданное препятствие в лице кота Ганса.

Ганс был котом с характером. Единственной из всех обитателей лагеря, кому он благоволил, помимо Дынина, была Васька. С первых же минут появления на Мангупе он проникся к Ваське необъяснимым доверием и стал бродить за ней по пятам.

И вот теперь кот не придумал ничего лучшего, чем курсировать он неё к Дынину и обратно. Он запрыгивал прямо на разложенные по столу листы бумаги и, развалившись на них, начинал умывальные процедуры. Когда Дынин скидывал его со стола, он запрыгивал вновь и вновь.

Затем, доведя Дынина до умопомрачения, кот перекинулся на Ваську. И несколько раз проделал с её чертежами такое же мероприятие. Потом он стал слоняться между Васькой и Дыниным и тереться попеременно, то об одного, то о другого, тыкаться мордой в ладони с требованием погладить. И так продолжалось до самого обеда. Почти ничего не переведя, Дынин собрал свои бумаги и ушел в палатку.

Но кот не успокоился и после обеда. Вредность его не знала границ. Внешне это было милейшее, добродушнейшее существо, под стать хозяину, но только внешне. Внутренний мир кота был потемками, и сквозь эти потемки явно пробивалось его упрямство, нахальство и напористость.

В общем, кот был себе на уме. В силу своеобразности характера, он предпочитал делать свои туалетные дела не там, где надо, а там, где хочет.
И вот теперь он стоял у ножки обеденного стола и с остервенением загребал лапой землю, при этом выражение физиономии у него было таким, будто он загребал, по крайней мере, десять помоек.

– Ну, хватит, хватит, – сказал Дынин, – а то продерешь Мангуп до
основания.

Кот фыркнул, скосил на Дынина рыжий глаз, явно желая сказать: «Не лезь не в свое дело». И вновь продолжил уничтожать следы своего преступления. Но не уничтожил. Зато выгреб на свет божий другие следы. Впрочем, даже не следы, а не что иное, как те самые пропавшие серёжки.

Говорят, золото не пропадает, раньше или позже пропажу находят. На этот раз его суждено было найти Дынину. Бахчифрукт закричал радостно и громко.
– Сенсация, сенсация! Сюда! Все сюда!

Время было как раз послеобеденное. Разморенный народ нехотя повылазил из своих укрытий и потянулся на крик. Первое, что они увидели, были всё также самозабвенно загребающий лапой кот и Дынин, верещащий об открытии.

А у ножки стола, среди травы, пыли и разрытых комочков земли мирно возлежала недавняя пропажа – две золотые серёжки из склепа. Всё это время они преспокойно находились там, куда выпали из коробочки, столкнутой локтем с края стола, и пребывали в ожидании, когда их, наконец, обнаружат.


               
                Глава 13. Почему именно здесь?


– Ну, слава Богу, нашлась пропажа! – обрадовался Евсеич, – теперь можно сообщить в милицию о находке.

– Это очень подозрительно, – встряла Фиса Порфирьевна, – наверняка подбросили.
– Кому это надо? – удивился Евсеич.
– Значит, есть кому.

– Это, по меньшей мере, глупо: сначала стащить, а затем по непонятной причине подбросить.

– И всё-таки я настаиваю!
– Ну да, конечно, вор сначала стащил, а потом резко раскаялся и прослезился!
– Вечно вы спорите, Михаил Евсеич!
– Я не спорю. Просто нелогично.
– В таком случае, как они здесь оказались?

– В том-то всё и дело. Почему именно здесь? Если бы кот по своему кошачьему разумению не облюбовал это место под свой туалет, они бы ещё бог знает сколько времени здесь пролежали. И где вероятность, что вообще бы нашлись? Нет, тот, кто, как вы утверждаете, хотел подбросить, подбросил бы на более видное место. Чтобы их гарантированно нашли.

– Мне кажется, всё просто, – вмешалась Лера, – серёжки лежали в коробочке, когда Васька пришла на ужин. Коробочку она поставила рядом с собой. Где она сидела? Вот здесь, с краю. Это её постоянное место.

Лера повернулась к Ваське:
– Так, Васька?

После утвердительного Васькиного кивка Лера продолжила:
– Скорее всего, коробочка была случайно столкнута со стола, возможно, локтем. А может быть, просто осталась на столе. После ужина Васька ушла, забыв о коробочке, а когда вернулась через несколько минут, коробочка всё также лежала на столе. Но она была уже пустая. Васька ничего об этом не знала, потому что не заглянула в неё. О том, что должно лежать в этой коробочке, знали только четыре человека: Васька, Мика, Михал Евсеич и я.

– Михал Евсеич, позвольте коробочку, – обратилась Лера к Евсеичу.
Получив желаемое, она подняла коробочку вверх для всеобщего обозрения.

– Теперь обратите внимание на коробочку! Вот именно! Это спичечный коробок! А сейчас смотрите.

Лера раскрыла коробок, вложила в него маленькую гальку и, закрыв, положила коробок на стол этикеткой вверх.

– Возьмите кто-нибудь коробок, – скомандовала она, – откройте. Видите?  Как раскрылся коробок? Совершенно верно, он перевёрнут, донышко наверху, а то, что было в коробке, выпало. Кто-нибудь заметил, как выпала эта галька? Нет. Видите, внутренняя часть коробка перевернута «вверх ногами», хотя этикетка вверху. Теперь дальше.

Она перевернула коробок.

– Смотрите, с другой стороны коробка точно такая же этикетка. А теперь, когда коробок закрыт, определите, где у него верх, а где нижняя сторона. Это невозможно, так как абсолютно одинаковые этикетки с обеих сторон. Значит, Васька положила коробок на стол, этикеткой вверх, думая, что положила как надо, но он оказался перевёрнутым. Потом она ушла, забыв о коробке. Или второй вариант: обедая, она случайно сталкивает с края стола коробочку, а как мы знаем, Васька всегда сидит с краю, и в тот день тоже так сидела. А потом кто-то находит упавший со стола спичечный коробок.

Лера перевела дух и продолжила:

– В любом случае, думая, что здесь спички, он берёт коробок, открывает в надежде закурить, но обнаруживает перед глазами донышко коробка. Естественно, содержимое в этот момент вываливается. Человек переворачивает коробок правильно и видит в нем вместо спичек вату. Он, думая, что его разыграли, кладет коробок на стол, считая, что розыгрыш необходимо продолжить и с другими. И преспокойно уходит. Тот, кто нашел спичечный коробок с ватой, так было?

Всё время пока Лера рассказывала, «старый раскопный волк» Пашка стоял в глубокой задумчивости.

– Ну да, – сказал он вдруг, – на траве у стола действительно лежал спичечный коробок. Я решил прикурить, раскрыл, увидел сначала донышко, перевернул, но обнаружил в нём вату. Решив, что это хохмы ради, положил коробок на стол и ушёл на раскоп. Потом все говорили про коробочку с серёжками, но я даже не мог предположить, что коробочка - это просто спичечный коробок, причём тот самый, который я открывал. Но клянусь, серёжек в нем не было.

– Конечно, ты их не видел, ведь к тому моменту, когда ты перевернул коробок правильно, они из него уже выпали вот сюда, в траву.

– Не верю ни единому слову! – заявила Фиса.

– Так что дело раскрыто! – не обращая внимания на Фису, продолжила Лера, – и всё благодаря кому?! Гансу!
– Ах ты наш археолог! – засмеялась Васька, взяв кота на руки.

– Археолух, а не археолог, – сказал Мика, повторив любимую фразу Евсеича.
Довольный Евсеич затянулся очередной сигаретой и пробасил:
– Надо оприходовать. Вобщем, Лера, займись, занеси в описи.
– Ну, ты, Лерка, дедукция-индукция, – восхищённо протянул Мика.

– Что ж, версия вполне имеет право на существование. Выдержана, логична, правдоподобна. Тем более, никакой другой у нас пока нет, – продолжал Евсеич.

– А я считаю, она не выдерживает критики, надуманна, неправдоподобна, – как всегда вмешалась Фиса Порфирьевна.

– В таком случае, выдвините свою версию, более аргументированную, – с усмешкой сказал Евсеич.

– И выдвину, – и она ушла обдумывать версию.



Глава 14.  Бахчифрукт во всей красе



Ещё одно происшествие стало заключительным аккордом этого дня. Дынин, прогуливаясь по плато, забрёл на старый заброшенный раскоп, ступил на заросшую травой стенку, оступился и свалился вниз. Падая, он не успел затормозить и покатился по склону, и катился до тех пор, пока не врезался всем телом в кизильник.

Исцарапанный, с шишкой на лбу, он появился в лагере. Васька только присвистнула, увидев это явление. А Мика, успевший за эти дни достаточно сильно привязаться к Дынину и теперь опекавший добродушного увальня, словно тот был малое дитя, заворчал:
- Ну вот, стоило отпустить его на несколько минут, как он вернулся изувеченным, словно с Мамаева побоища.

Они налепили на Дынинские царапины подорожник и препроводили бедного раненого в палатку, где он и пролежал весь вечер, укутанный спальниками и облепленный компрессами и примочками.

Вечером, собравшись в своем «штабе», ребята поболтали о неожиданной развязке с серёжками. Затем Васька сказала:

– Действие идёт как-то вяло. По законам детективного жанра, события должны развиваться стремительно.

– А с чего ты взяла, что это настоящий детектив?
– Да все признаки налицо. Во-первых, попеременное появление новых личностей.
– Да это закон экспедиции, а не закон детектива!

– Стоп, это еще не всё. Попеременная пропажа одних субъектов и объектов и появление других, непредвиденных вещественных доказательств.
– Да, – подтвердил Мика, – носом археолога чую, что главные события ещё впереди.

– Что мы имеем? – продолжала Васька. – Грегори исчез, хотя, возможно, в Бахчисарае ты видела именно его. Дальше, серёжки исчезли, хотя потом нашлись, зато теперь ясно, что в этой общей канве они случайность, значит, эта линия отметается. Карта Грегори исчезла и пока не нашлась, но засветилась у Дынина. Теперь, что появилось: Мак-Аврасс с претензией на Мангуп, Чёрный монах, кастет с гравировкой и обрывок карты Мангупа, причём другая половина карты. И всё это за короткий срок.

– Да, в общем-то, всё так и есть, – после некоторого раздумья решила Лера, – я просто хотела ещё раз убедиться в этом.

– И ещё, – добавил Мика, – кто-то очень не хочет, чтобы мы знали содержание надписей на карте.

Утром, подначиваемый Микой, Дынин не пошёл на раскоп, сославшись на головную боль. Он лежал в палатке с давно высохшим компрессом на лбу и старательно охал. И было непонятно, на самом ли деле ему так нехорошо, или это тщательно разыгранный спектакль. Во всяком случае, Бахчифрукт принял условия их игры.

Евсеич притащил каких-то снадобий, приставил к Дынину Мику и приказал всем остальным отправляться на раскоп. Выждав, когда лагерь останется пуст, Мика стал тормошить Дынина, ему не терпелось скорее узнать, о чём же говорилось в надписи на карте. Но Бахчифрукт упорно отлёживался и уверял, что его извилины от падения развернулись в зеркальном отражении и завязались узлом.

Но Мика бы не был Микой, если б не придумал, как выманить Дынина из спальника. Он вытащил из кармана кастет и с самой бесхитростной физиономией заявил, что хотел бы узнать о содержании гравировки.

Дынин, кряхтя и охая, выполз из палатки, но, вдохнув утренней свежести, несколько приободрился. А когда он вперился глазами в надпись, то все остатки сна окончательно выветрились. Он вытащил из кармана большую складную лупу.

– Так, очень интересно, – протянул Дынин, – вписанное наклоненное перекрестие в круге, а круг в овале. Хм, надпись необычная, подписано «Именно так». Чтобы это могло значить?

Пока Дынин разбирался с гравировкой, с раскопа вернулись Васька и Лера. Они сложили на тачке принесённую с раскопа керамику и подошли к Дынину.

Васька вытащила обрывок карты и стала тщательно, сантиметр за сантиметром, её просматривать. На этот раз никто не мешал. Кот заранее был изолирован, то есть посажен на цепь, и теперь валялся в тени дерева, играя собственным хвостом.

– Где-то я уже видел это рисунок и подобную надпись, – продолжал размышлять профессор, – где же, где же, где же…

Дынин задумался, но через некоторое время его лицо просияло.
– Да, точно видел! И даже знаю где!
– Ну?! – подался вперед в нетерпении Мика.
–На обороте того самого обрывка карты, что приносил переводить незнакомец!

Разобравшись с гравировкой на кастете, Дынин обратился к карте.

– Вот тут на лицевой стороне что-то написано. Видите, от обрыва идет часть надписи, – сказала Васька.

Как только Дынин увидел надпись, глаза у него загорелись, и окружающее для него перестало существовать. Через некоторое время он подал ребятам перевод.
Первое, что бросилось в глаза, это было слово «око».