Молния

                Дональд Бартельм
                (перевод с англиского)

  По поручению «Фолкс» Эдвард Коннорс, должен был взять интервью у девяти человек, в которых когда-либо ударила молния.
  - Девять? - начал он расспрашивать редактора.
  - Для тебя имеет значение, девять их или больше?
 - Зачем? - спросил Коннорс, и Пинфильд начал ему объяснять, что статья будет напечатана на пяти страницах – как минимум два интервью на каждой с пострадавшими от удара молнии, плюс открывающий статью чей-нибудь изумительный портрет.
 - Что тут удивительного? - продолжил Пинфильд. - Не нужно объяснять, что наверняка у кого-нибудь из них красивое телосложение или особенное лицо, также пострадавшее от удара молнии.
  Коннорс дал объявление в «Виледж-Войс», чтобы разыскать людей, с которыми такое случилось, и готовых рассказать для предстоящей публикации об их дальнейшем жизненном опыте, как тут же на него посыпались звонки. Это были весьма почтенные люди, когда-то получившие удар молнии, сидя на переднем сидении машины или на облучке запряженной лошадью повозки, где-нибудь на деревенской дороге в 1910 году. Коннорс записывал имена и адреса, назначая каждому из них встречу для беседы, пытаясь угадать, чей из голосов женский. Нужно было уложился в журнальные сроки… замечательно.
  Коннорс нес нелегкое бремя репортера уже как десять лет, к которым бы следовало добавить еще пять независимой журналистской практики, плюс шесть лет работы с общественностью для компании «Топси-Ойл» в Средней Одессе. Ему была свойственна проницательность, дотошность и неподкупность. Он любил свое дело, занимаясь новостями бизнеса, исследуя органы власти и все, что вокруг них крутится. Он хорошо разбирался в аспектах, связанных с природными ресурсами и атомной энергетикой, знал толк в различных системах в деле добычи нефти и известняка, обломок которого стоял на подоконнике у него в офисе. Каждый раз, заходя, он вешал на него свой дорогой цилиндр. Когда, в конце концов, жена обратила внимание на то, что он зарабатывает не слишком много (абсолютная правда!), то Коннорс полностью перешел в «Топси», став ее шефом по связям с общественностью, чтобы еще нескольких лет повсюду оставлять носовые платки. Контракт с этой фирмой позволил ему утроить себе жалование и купить четыре дорогих костюма, из-за чего стал реже видеться с женой, чтобы немного ее ублажить. У него уходило много времени на написание невероятно тоскливых релизов о корпоративных делах или хвалебных выступлений для компании «СЕО, Е. Н.» («Баг»), мистер Людвиг, учредитель которой, был замечательной, любезной персоной – всеми очень любимой. Когда жена Коннорса оставила его и ушла к профессиональному тренеру по бадминтону, работающему в кантри клубе «Биг-Спринг», он решил, что снова можно позволить себе бедность, и ушел из «Топси», сняв мрачную квартирку на улице Лафайет в Нью-Йорке, выходящую окнами во двор, чтобы на жизнь хватало доходов, приносимых статьями не для самых известных изданий, таких как «Хай Фиделити» или «Таймс», где он регулярно публиковался в разделе о путешествиях («Сказочные пляжи Португалии»…). Каждое назначение подтверждало его острый ум, наметанный глаз, цепкий язык и изысканный вкус. Ему было сорок пять, когда со всей своей дотошностью он взялся за новую тему, проявив интерес к пострадавшим от удара молнии.
  Первым интервьюируемым был тридцати девятилетний плиточник по имени Бурч. В него попала молния в феврале 1978 года, после чего тот тут же примкнул к Свидетелям Иеговы. «Это было лучшее, что со мной когда-либо случалось – вот как». Это был уравновешенный, приятный мужчина, с очень короткой стрижкой, по-военному элегантный и стройный, с темно-серыми, почти карими глазами, смотрящими на Коннорса, будто над тем незадолго до того хорошо поработал стилист. «Я возвращался с работы в Нью-Рэйчел», - начал Бурч. – «Спустило колесо. Висели темные тучи. Стоило заменить шину прежде, чем пойдет дождь. Нужно было лишь достать запаску, что я и сделал, как то самое и произошло. Лежу на спине посреди дороги. Молния попала в ключ-буксу для замены колес, который отлетел куда-то на сотню футов. Позже я нашел его среди поля. Подъехал какой-то парень на фургончике «Фольксваген» и остановился прямо передо мной. Он выскочил, пытаясь объяснить мне, что я ранен. Но я был оглушен и не слышал его слов. Он что-то показывал жестами. Затем мы поехали в больницу. Там меня проверили и удивились: ни перелома, ни царапины – ничего, лишь оглушение, которое продолжалось еще сорок девять часов. Я решил, что обязан Господу, и стал свидетелем. И, позвольте сказать вам, с того момента моя жизнь стала…» Он остановился в поисках правильного слова. – «Размеренной, уравновешенной… спокойной». У Бурча был прадедушка, в которого также ударила молния, когда тот управлял повозкой, сидя на облучке. Это случилось на сельской дороге в Пенсильвании в 1910 году, но, пожалуй, не стоило искать связь с тем событием – настолько давно это было. Коннорс вызвал фотографа из «Фолкс», и тот снимал Бурча почти всю среду. Весьма впечатляло то, насколько редко встречаются столь уравновешенные люди. Когда Коннорс распрощался с первым интервьюированным, то все его карманы были полны литературы о Свидетелях Иеговы.
  Затем Коннорс беседовал с женщиной с фамилией Макгрегор. В нее ударила молния, когда та сидела на скамейке в Кул-Спринг, штат Нью-Йорк. Это было на железнодорожной платформе. Ей обожгло тридцать процентов кожи, в основном на руках и ногах. На ней тогда был прорезиненный плащ, который, как ей показалось, в какой-то степени ее защитил, а может, и нет… она не уверена. По ее словам, что она из этого вынесла: при всей отдаленности ее от религии произошедшее с ней заставило глубоко задуматься о собственной жизни, и нечто важное потерпело изменение. («Удар молнии оказывает влияние на сознание…» - записал у себя в блокноте Коннорс). Она вышла замуж за мужчину, с которым прежде встречалась уже как два года, но терзала себя сомнениями о необходимости в столь серьезном шаге. У них был дом в Гариусе, Нью-Йорк, где Марти работал агентом по недвижимости, а она оставила работу в «Недвижимости Лоудера», потому что перемены, которые принес ей 1975 год, добавили лишь усталости. Коннорс даже вызвал фотографа. Миссис Макгрегор была приятной внешне и даже весьма привлекательной (желтовато-коричневый костюм, черные узорчатые чулки) «Но», - подумал он. – «Несколько старовата для масштабной фото сессии».
  На следующий день ему позвонила еще одна женщина. Голос звучал моложаво. «Эдвина Роусон», - представилась она, и рассказала, как пострадала от молнии, когда Нью-Йорк праздновал День города в 1980 году. Они тогда прогуливались по лесу вдвоем с мужем Марти. («Два Марти в одном в одном и том же месте…» - сердито подумал Коннорс).
  - Может показаться любопытным, - продолжала она. - Моя прабабушка также пострадала от молнии, ударившей в тент коляски. Это было на сельской дороге в стороне от Айова-Сити в 1911 году. По правде я и не стремлюсь попасть на страницы журнала. Путаться со звездами рока или кино… Оливия Нейтон-Джон… а я тут причем? Разве, если вы пишите книгу о чем-нибудь…
  Коннорс был очарован. Он никогда еще не сталкивался с персоной, которая не пожелала бы появиться на страницах «Фолкс», и также был немного раздражен. Он успел повидать не мало уважаемых коллег, превращающихся в на удивление неприятных типов, когда интервьюируемый по какой-то причине отказывался продолжать беседу.
  - Ладно, - сказал он. - Можем ли мы, наконец, поговорить? Обещаю, что не займу у вас слишком много времени. Ведь вы знаете, насколько это важно знать о переменах в самочувствии после поражения молнией – не многие через это прошли. Для вас также не будет секрета, как это сказалось на самочувствии остальных…
  - Ладно, - сказала она. - Только ничего не записывать, если вдруг сама на это не решусь.
  - Приступаем, - сказал Коннорс. «Боже, она думает, что ее мозг это целый государственный департамент».
  Эдвина несла в себе не только легкое очарование, но ненавязчивое превосходство, пригодное для двухстраничного разворота в каком-нибудь престижном журнале, таком как «Вог», «Лайф», «Элли» или «Мисс Таун-Энд-Кантри». «Хочется воскликнуть: «О, Всевышний!»» - подумал Коннорс. – «И это в нее ударила молния!»
  На ней были джинсы и парка. Она была самим великолепием… черным великолепием. «И в этом огромный плюс», - автоматически заметил он. Журнал добросовестно старался избегать «эротики в окружении белых лилий». На ее шее было колье – копия «Варьете». «Не актриса», - подумал он. – «Только бы не актриса». И она не была актрисой, но великолепно сгодилась бы в модели с бижутерией «Варьете» для учебника на курсе исследований в области СМИ Нью-Йоркского университета.
  - Боже, как я люблю «Варьете»! - воскликнула она. - Величественный марш камней, пересекающих женскую плоть!
  Коннорс решил, что она могла бы даже стать неплохой женой, однако не стоило бы с этого начинать знакомство, как бы не хороша была сама идея.
  Они сидели в баре «Брэдлис», расположенном на университетской улице в Виледже. Коннорс иногда пользовался этим местом для интервью. Тут было тепло и уютно. Эдвина пила «Бек», а он, будто поверженный молнией, уступив собственной слабости, налегал на водку с тоником. «Расслабься», - сказал он сам себе. – «Не спеши, у нас впереди еще полдня».
  - И еще у меня есть ребенок, - сказала она. - Двух лет отроду, от Марти, с которым мы развелись, когда еще жили в Калифорнии. Он тогда работал системным аналитиком в «Ворнер-Комьюникейшен»  …скатертью дорожка и мусор с дороги прочь.
  Коннорс не знал, чем должен заниматься системный аналитик: «Плывем по течению».
  - Проблема Марти, - сказала она. - В том, что тогда он еще не созрел для такой работы, ко всему еще и белый, - сделала она паузу в словах. - И когда ударила молния, то он месяцами приходил в реанимацию, куда я после всего попала, что вероятно сохранило мне жизнь. Он прошел курс сердечно-легочной реабилитации в Новой Школе, что в полной мере соответствовало его убеждениям: быть готовым ко всему, по-белому относиться к жизни… не имею ничего против белых, - продолжала Эдвина с теплой улыбкой. - Или «кроликов», как мы черные их называем, но нужно признать, что они резко сдали. Обратите внимание на ту самую трехстороннюю комиссию – замечательный пример.
  Коннорс произнес несколько умных слов, дав оценку комиссии, упомянул образ Детрита из театральной пьесы «Пентхауз», успешно удерживая ее интерес после второй рюмки «Бека».
  - И это изменило вашу жизнь? Удар молнии? - спросил Коннорс.
  Она нахмурилась, соглашаясь.
  - И да, и нет. Дальнейшее избавление от Марти – это был взлет. Так и не знаю, зачем за него вышла, и зачем он женился на мне? Минута храбрости, которая затем ни разу не повторилась.
  Коннорс видел, что она в полной мере осведомлена о своем великолепии. Высокомерие, связанное с ее появлением на страницах журнала было соответствующим, но кому это нужно? Можно, продолжить копать под эту женщину, или, сидя в бензовозе, глухой ночью оказаться на минном поле, сливая пять тысяч галлонов горючего, или написать полотно с причудливыми щеками, учредить Клуб Владельцев Пирамид в какой-нибудь фешенебельной, облицованной мрамором и золотом квартире на Цурих Банхоф-штрассе. Что он может предложить?
  - Не можете ли немного рассказать о том, как себя чувствуете после того самого удара? - спросил он, пытаясь не упустить нить.
  - Да, - ответила Эдвина. - Мы вышли прогуляться. Это были родные окрестности, недалеко от Мэдисона, Коннектикут. Марти рассуждал о том, стоит ли проходить курс в Увай по прекращению курения. Он выкуривал «Кент» тысячами сигарет. Я ему говорила: «Да, да, конечно, нужно бросать!»… и тут удар молнии. Начало жечь изнутри – в груди. Я выпила семь стаканов воды, один за другим, но все жгло и жгло. И еще у меня исчезли брови. Я взглянула на себя в зеркало, увидев лишь то, что от них осталось, и это показалось мне забавным. Может, так даже было и лучше.
  Присмотревшись, Коннорс увидел, что ее брови подведены тушью, придавая глазам еще больший драматизм.
  - Даже будучи моделью? - вдруг вдохновившись, спросил он.
  - Как мне это удается? - продолжила Эдвина. - И как ношу маленького Захари в нагрудном ранце? Загляните в субботний выпуск «Таймс», где я одета в «Альтман» и «Мэкки», там можно меня увидеть в окружении трех белых «курочек», обычно рекламирующих дамское белье…
  «И душу обожгло», - подумал Коннорс, - «Удар молнии. Без музыки, как говорил Ницше, мир бы стал ошибкой. Не к этому ли я пришел?» Коннорс, не был музыкантом, хотя и брал уроки игры на скрипке у Пинхаса Цукермана в Эддисузе – у того самого «Черного Дьявола скрипки». Он был искренне согласен с Ницше. Как могла бы повлиять молния на музыку, посвященную Богу? «Достойно твоего внимания», - подумал Коннорс. - «Повлиять… - это неверно по определению, потому что Бог в них непревзойден… удар молнии, однажды удачный театральный ход и консультация по вопросам продвижения в карьере?» Коннорс подумал о том, какая бы песня подошла, чтобы воспеть сидящее напротив него великолепие.
  - Броненосец - вот еще один зверь, с которым человечество знакомо по истории с одной страшной болезнью, - сказал Коннорс. - Дружелюбный, никуда не спешащий зверек. Воображаю, как он прокаженный, белый как снег, с маленьким колокольчиком на шее, совершает долгое путешествие через весь Техас: от Эль-Пасо до Биг-Спринга.
  - Мое сердце разбито.
  Эдвина опустила глаза на свою грудь, где билось разбитое сердце, заточенное в тюрьму плоти и костей.
  - Мужчина, вы лишь один из сентиментальных налогоплательщиков.
  Коннорс махнул официанту, чтобы тот принес еще чего-нибудь выпить.
  - Это было где-то в 1880 году. Невинный броненосец пересек Рио Гранде и вошел в Техас, - сказал он. - Он прибыл на территорию этого большого штата с одной лишь миссией: быть растоптанным на широкой дороге конскими копытами, чтобы из девяти полосок его брони сделали красивую лакированную корзинку для внутреннего двора, сада или передвижного домика: «Наблюдаете за мной, длинноногие? Как вам на просторах саваны, удобренной моими доброкачественными испражнениями?». В некоторых частях Южной Америки броненосцы вырастают почти до пяти футов в длину и, приступив к занятиям на первом курсе колледжа, избегают ударов молнии. В Аргентине…
  - Ты сошел сума, Бэби, - сказала Эдвина, шлепнув его по руке.
  - Да, - подтвердил Коннорс, - А не сходить ли нам в кино?
  На экране был модный фильм «Москва слезам не верит». Эдвина уже переполнила собой весь его мозг – оба полушария.
  Следующим интервьюируемым был некто по имени Стапл. В него ударила молния в апреле 1970-го года, что и привело его в  Американскую Партию Нацистов. Он состоял в ячейке «Хорст-Вессель-Пост №66», действующей в Ньюарке. Кроме Стапла в ней были еще двое. «Не стоит его использовать», - подумал Коннорс. – «Пустая трата времени. Он будет упрямо что-нибудь твердить и требовать записать в блокнот какой-нибудь бред о Протоколе Сионистских Мудрецов или об излишне высоком статусе черных. Удивительно, но эти парни не придут к тебе с чем-нибудь новым». Коннорс вспомнил, как уже слышал подобное, почти слово в слово, от заместителя Большого Дракона, возглавляющего клан в Шриверпорте, штат Луизиана. Он был тупее ванны. На подъезде к городу в 1967 в мотеле «Дью-Дроп-Инн» неплохо готовили ребра в красном соусе. Стапл прибыл в строгой фланелевой рубашке с нацистской нарукавной повязкой на левом рукаве. Они договорились о встрече для интервью в Ньюарке. Там у Коннорса была двухкомнатная квартира над заброшенным кегельбаном в четыре дорожки. В ящике со льдом был припрятан голландский аквавит и замечательное японское пиво «Кирин».
  - Тебе нужна общая картина? - спросил Стапл, затягивая слова.
  - Ладно, ты же знаешь, что множество людей испытали на себе удар молнии… - продолжил изворачиваться Коннорс.
  Позвонив Эдвине из телефонной будки около терминала «Порт Авторити», он понял, что на обед ее не пригласить.
  - Как вы себя чувствуете? - спросил он, осознавая, что сам вопрос был неточен. На самом деле было интересно, каково самочувствие в целом после того удара молнии, стабильно ли ее состояние после того, или что-то лишь изредка напоминает ей о себе? И его раздосадовало то, что материал для статьи все еще не был готов.
  - Устала, - ответила она. - Зак все время плачет, позвоните завтра, может быть, снова встретимся…
  Пинфильд, редактор «Фолкс», позвонил в офис Коннорса, когда тот только поднялся с улицы Лафайет.
  - Как идет?
  - Я все еще не понял, - ответил Коннорс. - Как оно работает, как меняет людей.
  - Что тут понимать? - настаивал Пинфильд. – «Вам-Бам-Сенк-Ю-Мам»… Ты нашел, кого можно использовать на развороте? У нас есть потрясающие кадры отдельных «винтов»[газетных фотографов], я уже представил себе текущий в четыре столбца текст, утвержденный субботним вечером: на фоне неба, окрашенного в фиолетовые тона, будет то самое небольшое, но до невозможности красивое лицо, смотрящее прямо в объектив…
  - Она черная, - сказал Коннорс. - С фиолетовым фоном могут возникнуть проблемы... недостаточно контрастно.
  - Это будет тонко, - продолжал возбужденный голос Пинфильда. - Богато и изящно. Фокус должен быть достаточно резким – само очарование.
  «Очарование…» - с иронией подумал Коннорс. – «Подходящее слово для удара молнии…»
  Коннорс пытался добиться своего, исходя из прежнего опыта.
 - ...не раз испытываешь удары похвал или разочарование в ранее существующих тенденциях, что каждый раз меняет образ мышления, походя на электрошоковую терапию, если, конечно, это так можно назвать, - не спеша повествовал монах Трапист. В него ударила молния в 1975 году, когда он трудился на полях религиозного ордена Пифардов, подчиненного Нью-Йоркскому аббатству. Получив разрешение настоятеля на разговор с Коннорсом, маленький, лысый монах был положительно разговорчивым и рассказал Коннорсу, что, будучи членом монашеского ордена, остро ощущал лишь одно лишение – отвержение тяжелого рока.
  - Почему? - спросил он риторически. - Не уже ли я настолько стар для музыки? Что - это лишь для детей? Я люблю музыку. И затем, после того, как в меня ударила молния, община купила мне вокман «Сони».
  И он с гордостью показал Коннорсу небольшое устройство с изящными наушниками.
  - Божий промысел. Полагаю, они сочли, что я при смерти, и, следовательно, было бы верным немного пренебречь уставом. Просто мне это нравится. Вы не слушаете «Машины»?
  Стоя посреди свекольного поля рядом с одетым в коричневое монахом, Коннорс прочувствовал всю глубину мужского счастья. Он подумал о том, что стоило бы пересмотреть свое отношение к Христианству. Наверное, на протяжении целого дня выдергивание свеклы под жарким солнцем выглядело не столь тягостным, когда в наушниках звучат «Машины», а затем, закрывшись у себя в комнате, можно почитать на ночь «Святого Августина» или поймать в эфире Рода Стюарта или «Би-52».
  - Не покидает мысль, - сказал Коннорс Эдвине в тот вечер за ужином. - Что я так и не постиг саму суть эффекта перемен. Чистота полета? Обновленное осознание реальности? Благодарность Всевышнему за то, что удалось выжить?
  Они ужинали в итальянском ресторане «Да Сильвано» на Шестой авеню возле отеля «Хьюстон», поедая тортелини в белом соусе. Маленький Захари, который выглядел заметно старше, чем на два, сидел на высоком стуле и поглощал нарезанную на маленькие кусочки пасту. Эдвина в этот день уже успела выпить, и была не в лучшем настроении.
  - Будь оно все проклято, - сказала она. - Я в компании трех белых «куриц». Думаешь, кто-нибудь хотя бы раз туда заглянул?
  Ей хотелось быть на развороте «Вог» в более роскошном сопровождении, а затем, по ее словам, чтобы, не напрягаясь, сидеть в достатке. Она пару минут пристально разглядывала пакетик с гашишем, но затем решила вернуть его обратно в сумочку. У нее в голове, наверное, крутился вопрос: в какой мере «Джерри Франциско» - ее агентство на ее стороне?
  - На будущее, - продолжила Эдвина. - Неплохо бы натереть вам спину, вы выглядите несколько осунувшимся.
  Коннорс успел взять интервью у еще пятерых, пострадавших от молнии, раскрыв несколько необычных случаев. Среди них был парень, немой от рождения, который после удара молнии начал говорить на прелестном, совершенном французском, его пра- прадедушка, по случаю, также был подвергнут удару молнии, когда рядом с сельскохозяйственным вагоном, в котором тот ехал, прогремел взрыв. Это было в Британии в 1909 году. После беседы с ним Коннорс описал произошедшее, как нечто «необъяснимое» - слово, которое он ненавидел и презирал всю свою жизнь. Начавшись с последствий удара молнии, разговор ушел слишком далеко от темы, придя к церемонии выпуска на волю голубя мира. Пинфильд, ни на момент не колеблясь, вырезал целый абзац, твердо обозначив, что «забавные факты» не по вкусу читателю «Фолкс», и отметил, что статья займет даже больше места, чем предполагалось, потому что целая страница уже отведена под портрет Эдвины, одетой в блузку от Мэри Макфаден и складчатую юбку. По его словам она выглядит фантастически.