Сильные мира сего

От автора: данная новелла не может рассматриваться в отрыве от моего же произведения "Падре, я грешил" ( http://www.proza.ru/2013/05/15/806 ). Для полного понимания сюжета рекомендую для начала прочитать "Падре, я грешил". 

   Самолет из солнечной Катании, вылетевший из живописного воздушного порта 
Фонтанаросса, приземлился в аэропорту Чампино, принеся с собой запах пыли, мирта и 
буйной Сицилии. Среди множества говорливых пестро одетых людей, спустившихся с его 
трапа, выделялся высокий седой человек лет шестидесяти в строгом темном костюме, за весь 
полет не перекинувшийся ни с кем и словом. Незнакомец был явно чем-то озабочен, между 
его бровей залегла глубокая складка, и временами он поглядывал на часы. Его 
интеллигентное лицо намекало на благородное происхождение.
   В аэропорту была неописуемая давка, но мужчина легко лавировал между туристами, что 
потоками курсировали между столицей Италии и Сицилией, распространяя вокруг себя суету 
и незнакомый говор. Пробившись к выходу, странный пассажир проигнорировал призывно 
сигналящие такси и быстрым шагом двинулся в сторону Рима. Из багажа у него был только 
объемистый черный саквояж. 
   Человека звали Антонио Верчезе, и накануне он сложил с себя сан священнослужителя 
Римской католической церкви.


   - Давно вы не были в наших краях, падре, - сказал дон Георг Аккарди, светский лев, 
блистательный политик, наемный убийца и по совместительству глубоко верующий человек.
   - Да, сын мой, давно... Собственно говоря, я здесь первый раз за пять или шесть лет. Рим, 
конечно, великий город, но его активность несколько утомительна, - ответил отец Антонио. - 
Предваряя твои расспросы, друг мой, я здесь не по церковным делам. Их у меня официально 
больше вообще не будет, - невесело усмехнулся он.
   - Новый закон об исповедях? - сообразил его собеседник. - Так вы и правда сложили сан... 
Значит, слухи верны, - задумчиво проговорил дон Аккарди, запустив руку в свои короткие 
темные волосы.
   Он был красив утонченной южной красотой, более напоминая испанца, чем итальянца, и 
жесток беспощадным северным сердцем - интриган, шантажист, отравитель, человек, 
способный убить чем угодно, от голых рук до массивного канделябра. Ему еще не было 
сорока, газеты знали его лишь как члена правительства и завзятого пижона, а он тем 
временем творил под этой маской империю поистине ужасающую.
   - Что за слухи, Георг? - насторожился отец Антонио. - Я не афишировал свое решение...
   - Не стоит волноваться, падре. Дону Амилькаре Мазератти можно доверять, верно? У нас 
был длинный телефонный разговор о делах, и под конец он обмолвился, что вы покидаете 
приход. Я подумал, что стоит ожидать появления большой хищной птицы на горизонте 
общественной жизни Италии, и я не ошибся. Это правда, святой отец?
   Дон Верчезе немного грустно улыбнулся, следя за собственной тенью на асфальте 
роскошной Виа деи Фори Империали.
   - Это правда, Георг, но лишь отчасти. Я прижился на Сицилии, я давно добродетелен, и 
только сегодня ястреб немного полетает в безоблачном небе Ватикана. Надеюсь, мой 
скользкий друг, ты сделал все, о чем я тебя просил?
   - Естественно, падре. Все двери открыты, и вечером понтифик ждет легата со срочным 
докладом из Новой Зеландии.
   - Ты безупречно работаешь, как, впрочем, и всегда. Ах, сын мой, я надеюсь, что ты будешь 
достойно вести свои дела...
   Они шли по этой величественной улице, свободной вечером от машин и простиравшейся 
до самого Колизея, над которым полыхал багровый закат. Еще не было поздно, но Рим уже 
затихал, и шаги двух мужчин четко слышались на пустынной улице.
   - Творение дуче столь же монументально, как его знаменитая челюсть, - произнес отец 
Антонио. - Ну и расстояния.
   - Святой отец, я никогда не смогу сравняться с вами в остроте языка, - в притворном горе 
покачал головой Аккарди.
   Они остановились неподалеку от Колизея, и дон Верчезе стал прощаться со своим 
спутником.
   - Не забывай об осторожности, Георг. Ты все еще чересчур порывист... Я желаю тебе удачи, 
молодой дон. Ты был моим лучшим учеником, и если когда-нибудь захочешь навестить меня, 
мой дом под Катанией ты знаешь.
   Он сильно сжал руку мафиози в своей ладони и добавил:
   - Береги себя, друг мой.
   - Вы тоже... Будьте осторожны, сеньор Ястреб, - ответил Георг, с тревогой глядя на своего 
учителя.
   Тот лишь сверкнул глазами, шагнул куда-то в сторону и словно растворился во тьме 
переулка.


   - Я пришел засвидетельствовать свое почтение дону Луиджи Риццо, - терпеливо объяснял 
отец Антонио недоверчивому привратнику.
   - Тогда вам должно было быть назначено, - отрезал тот, собираясь закрыть двери 
небольшой виллы прямо перед носом неожиданного посетителя.
   Тут послышались торопливые шаги, и на крыльцо вышел совершенно крохотного роста 
старичок, опиравшийся на узловатую деревянную трость, по всей длине украшенную ажурной 
резьбой. Несмотря на очень почтенный возраст хозяина виллы, глаза на морщинистом лице 
старика были яркими, и, казалось, пронизывали собеседника насквозь.
   - Ты идиот, Джордано, - пристыдил он привратника. - Для моего дома нет гостя дороже, 
чем сеньор Верчезе, - сказал дон Риццо, проводя Антонио в гостиную.
   Немного поговорив с падре о жизни на Сицилии, старый оружейный мастер спросил с 
хитрецой:
   - Что-то мне не верится, что мой давний знакомый просто так решил вдруг 
засвидетельствовать мне свое почтение... Признавайся, что задумал, Антонио.
   Дон Верчезе покрутил в руках кофейную чашку.
   - Да, дон Луиджи, вас не проведешь, - вздохнул он. - Мой старый стилет еще у вас?
   - Может быть, да, а может, и нет, - нахмурился тот.
   - Вы... Не уверены? - осторожно спросил святой отец, чувствуя, как вопреки его воле в 
горле встает ком. Все славные дела его молодости были неразрывно связаны с этим 
незамысловатым оружием, сделанным в свое время доном Риццо.
   - Я никогда не бываю в чем-либо неуверен, - возмутился оружейник. - Я помню все, что 
делаю, продаю, дарю, храню в своем доме или переплавляю. Естественно, тот стилет у меня. 
Замечательная работа, должен нескромно признаться. Он так и не затупился от всех твоих 
похождений... Но у меня вопрос, - подался вперед старик, - я хочу знать, для кого он.
   Антонио облегченно откинулся в кресле.
   - Он предназначен для нашего замечательного понтифика, дон Риццо. Для наместника Бога 
на земле, - горьковато сказал он.
   - Высоко летаешь, Ястреб. Смотри не разбейся, - усмехнулся дон Луиджи. - Ну, раз добыча у 
тебя такая высокопоставленная, я, так и быть, верну тебе оружие. Сделаю вид, что ты не 
пропал невесть куда чуть ли не на двадцать лет.
   Откуда-то из недр массивного шкафа мастер достал невзрачный кожаный футляр, в котором 
лежал аспидно-черный стилет, вспыхивавший в свете электрических ламп рубиновыми 
искрами.
   - Кровь многих врагов Италии впиталась в эту сталь, - проговорил отец Антонио, 
благоговейно гладя четырехгранное лезвие. - Спасибо, что сохранили его, дон Риццо. Я в 
неоплатном долгу перед вами, особенно если учесть, как вы рисковали, держа у себя оружие с 
такой историей.
   - Не стоит благодарности, - отмахнулся тот. - Ты лучше скажи, не намерен ли сеньор Ястреб 
вернуться в родное небо. Папа Римский, конечно, хорошая цель, но неужели ты остановишься 
на этом?
   Дон Верчезе немного помолчал, пряча стилет во внутренний карман пиджака, а потом 
произнес:
   - Я устал. Я слаб... Я устал от мафиозной жизни, принял сан, приблизился к Богу, устал и от 
этого, сложил сан... Да, часть моего пути пролегает по этой старой тропе, но лишь часть. 
Миновав ее, дальше я пойду своей дорогой. Кроме того, времена сильно изменились, и 
вылетевший на продолжительную охоту ястреб рано или поздно будет загнан глупыми 
жирными голубями. Я вам скажу кое-что, мастер. Мое время как мафиози прошло, но 
молодой дон Георг Аккарди - достойный продолжатель моего дела. Он лучше вписывается в 
современные реалии. А я хочу отдохнуть. У меня дом в окрестностях Катании, там вокруг 
много роз, мирта и каких-то диких кустов. Буду молиться, помогать дону Амилькаре с его 
темными делишками и спасать его грешную душу.
   - Как знаешь, - поднялся старик, - как знаешь. Устал он, видите ли. Мне вот уже девяносто 
два - хотя нет, девяносто два будет завтра,  - а я все работаю... Ладно, иди отсюда, - махнул он 
тростью в сторону отца Антонио, - помоги крепко уснуть нашему понтифику. А мне на покой 
пора, уже поздно. Наверное, мне не стоит говорить, что кончина главы Римской 
католической церкви будет для меня лучшим подарком, а то возгордишься еще...
   Дон Антонио Верчезе молча поклонился и бесшумно ушел.


В Ватикан сеньор Ястреб проник без каких-либо затруднений, облачившись в простую 
черную сутану, до этого лежавшую в его саквояже. Стилет был спрятан в рукаве с таким 
расчетом, чтобы его можно было выхватить буквально мгновенно.
   Не скрываясь, дон Верчезе миновал развесистые ватиканские сады и несколько галерей 
Авиньонского дворца. До сих пор ему не встретился ни один охранник - Георг Аккарди и 
правда постарался на славу. Только в непосредственной близости от папских покоев, уже 
почти у цели, по коридору слонялся незадачливый стражник.
   Отец Антонио подошел к нему сзади и негромко стукнул каблуком по полу. Охранник 
обернулся на шум, и в следующую секунду черный стилет вошел в его левый глаз до самого 
мозга. Мужчина издал сдавленный хрип, тяжело осел на пол и умер.
   Мафиози тщательно вытер стилет, пытаясь унять непроизвольную дрожь в пальцах. Это 
убийство было элементарным, и все же оно не прошло совершенно тихо, в чем и корил себя 
отец Антонио. Очевидно, сказывалось долгое отсутствие практики.
   Приблизившись к двери, ведущей в приемную понтифика, он по голосам понял, что Папа 
Римский там не один. В замочную скважину падре увидел секретаря Папы, разбиравшего за 
столом какие-то бумаги. Главная же цель Антонио Верчезе сидела в кресле в другом конце 
комнаты. Расположение жертв было отчаянно неудачным, потому что незаметно убрать 
секретаря было невозможно, а в противном случае могла успеть подняться тревога.
   Около получаса дон Верчезе просидел под дверью, скрючившись перед замочной 
скважиной, готовый уловить любой подходящий момент для нападения, и потирая затекшую 
ноющую спину. Противный сквозняк от новомодных кондиционеров дул Антонио в 
поясницу и чувствовался даже через ткань костюма и сутаны.
   - Я отнесу документы, святой отец? - спросил секретарь, вставая из-за стола.
   Мафиози весь подобрался, сжав в руке стилет.
   - Да, ступайте, - рассеянно ответил понтифик. - Новозеландский легат задерживается... Уже 
так поздно, он что, не придет сегодня вообще? - проворчал он.
   Открылась дверь, и не успел секретарь и вскрикнуть, как упал на ковер с пробитым горлом. 
Крови было много, отец Антонио не смог удержаться от некоторой театральности в убийстве.
   Папа Римский застыл, будто в ступоре, с ужасом глядя на распластанное на полу тело, из 
которого толчками выходила кровь. Убийца стоял чуть поодаль, в непринужденной позе, 
сложив руки на груди. Его яркие карие глаза опасно сверкали от сдерживаемого гнева. 
Высокий силуэт в черной сутане казался каким-то неведомым демоном возмездия, 
пришедшим по душу грешного церковника...
   - Не стоит так отчаянно жать на тревожную кнопку, господин понтифик, - едко сказал дон 
Верчезе, - она все равно не работает. В одном вы правы, сеньор. Папский легат не придет 
сегодня. Папский легат не придет никогда.
   С этими словами отец Антонио всадил стилет в правое подреберье Папы Римского, 
наслаждаясь знакомым пьянящим вкусом победы. Умирающий упал с кресла, содрогаясь в 
конвульсиях, а священник добавил, зная, что жертва его еще слышит:
   - Вам выражает свое почтение сеньор Ястреб, а также благородные доны Мазератти, 
Аккарди и Риццо.
   Судорога исказила лицо понтифика, и он затих. Больше он никому не мог причинить зла.
   Стилет дон Верчезе вытирать не стал. Нужно же еще будет объясняться с доном 
Мазератти...


   Из аэропорта Чампино вылетал направлявшийся на Сицилию самолет. В его железном 
брюхе среди разномастных пассажиров у иллюминатора сидел очень усталый и счастливый 
мужчина в помятом костюме.
   "Я еще успею на обед к Амилькаре... Возможно, даже раньше прибуду", - подумал он, 
ощупывая что-то длинное и тонкое во внутреннем кармане пиджака.
   Небо над Римом было высоким, ясным, пронзительно-голубым, и лишь местами по нему 
были размазаны невесомые перистые облака. Светило до невозможности яркое солнце, и где
-то наверху Господь Бог отпускал грехи дону Антонио Верчезе, сеньору Ястребу.