1978 - 3

Глава 3.

«Это мой рассказ не о том, как события происходили на самом деле, а о том, какими они представлялись мне в эти двадцать четыре дня».
(Дж. Клавелл. «Шамал». Предисловие к книге).

1-го февраля 1979 года мы не собирались включать телевизор, так как, показав 16-17-го января отъезд за рубеж шаха для «отдыха и лечения», иранские телевизионщики продолжили забастовку.
Но переводчик лейтенант Рушан Мустафин, прослушав перед утром магнитофонные записи перехваченных ночью телефонных разговоров,  растормошил меня.

Хоть я в этих записках и заявил описываемый период 1978 и январь-февраль 1979 года, но по контексту придётся иногда выходить за рамки этого периода.
О Мустафине хочется написать несколько добрых слов, хотя этот человек достоин большого приключенческого романа.
Тогда, зимой 1979 года, в нашу мангруппу у погранзаставы Гудри-Олум пришла радиограмма о присвоении Мустафину звания «старший лейтенант».
При вводе наших войск в Афганистан Рушан, бывший холостяком, оставил свои вещи у меня в квартире. В Афганистане он продолжал работу переводчика.
Мне ещё раз пришлось с ним встретиться в Афганистане. Он был включён в мою мангруппу, действовавшую в районе Джелалабада в марте 1981 года.
Когда в январе 1981 года я узнал о присвоении Мустафину воинского звания «капитан» досрочно, мне вспомнился забавный случай. В 1964 году в Ленинградской академии связи курс ЗОМП (Защиты от Оружия Массового Поражения) нам читал полковник Л.А Сбитнев. Сейчас часто в передачах ТВ звучит тезис, что при советской власти все были запуганы и закомплексованы. На самом деле этого не было: мы свободно говорили, что взбредёт на ум. Но одно дело говорить между собой, а другое – с трибуны. Так вот, на одной из своих лекций полковник Сбитнев пофилософствовал в таком ключе:
- Все эти лозунги о борьбе за мир и демократию не для нас, офицеров. Каждый из нас должен быть заинтересован в войне. Война – это досрочные звания и хорошие пенсии! А демократия в армии – это распущенность и дедовщина. Вот Жукова сняли, стали водить солдат в столовую без строя, урезали права командиров и старшин, так думаете –политработники наладят дисциплину? Погодите, вам служить, вы ещё увидите к чему эта демократия приведёт!
Кажется, мы действительно увидели…
В заключение этого эпизода замечу, что полковнику Сбитневу его откровение не прошло втуне: кто-то его «заложил», и ему пришлось претерпеть встряску на парткомиссии. (Такие вещи скрывались от рядовых слушателей академии, но они всё равно доходили до наших ушей). Впрочем, дело кончилось тем, что его пожурили. Сбитнев был фронтовиком. В то время среди преподавателей академии было много участников войны, они друг друга в обиду не давали, и парткомиссия решила это «осиное гнездо» особо не шевелить. Да все и без того понимали, что Сбитнев был прав. По крайней мере я - на примере карьеры Рушана.
В последующие годы Мустафину пришлось работать преподавателем персидского языка в военном училище, послужить охранником в какой-то фирме после распада СССР, затем на дипломатической службе новой России в Тегеране, издать монографию о диалектах персидского языка.
По характеру Мустафин был весельчаком, душой компании, пользовался всеобщей любовью товарищей по службе.
Полковник запаса Рушан Ульфатович Мустафин в качестве российского дипломата погиб в наши дни – в мае 2012 года в районе Мазари-Шариф (Афганистан).

Однако «вернёмся к нашим овцам», в 1-е февраля 1979 года.
Я вертел антенну то в сторону Горгана, то Тегерана, то Решта, пока не получил устойчивый сигнал. Телецентр Тегерана работал. Камеры на улицах показывали привычное для того времени зрелище – скопление бородатых мужиков в черных одеждах и шапочках. Но вот новые переключения на другие камеры, и в толпах просматриваются женщины тоже, многие с открытыми лицами, но в черных платках. (Может быть и не чёрных, но в наших руках был чёрно-белый телевизор, обнаруженный ещё летом на заставе). Теперь это море народу – сколько видит глаз. Там и тут белеют чалмы. Казалось, всё население Тегерана вышло на улицы.
Затем включены камеры в аэропорту. Снаружи – такое же море людей, но внутри – только отдельные группы. Вот камеры показывают большую группу молодых людей с засученными рукавами и повязками на руках, вооружённых автоматами. Диктор поясняет, что это мюриды аятоллы Хомейни, собравшиеся здесь для его встречи и охраны.
Мы просмотрели прессу. О предстоящем возвращении аятоллы Хомейни в Иран писали все информационные агентства. Агентство Францпресс сообщило забавный эпизод.
У Хомейни было несколько резиденций. Самые крупные - под Каиром и возле Парижа. Начальник полиции Парижа отказался брать на себя ответственность за безопасность Хомейни, говоря:
- Его охрана может обеспечить безопасность самой полиции Парижа.
Итак, все ждали возвращения Хомейни из Франции в Иран, чтобы возглавить революцию, в которой принимало участие много различных сил, из которых некоторые дрались друг с другом.

Вот как описывает прилёт аятоллы Хомейни автор «Шамала»:
«Огромный «Боинг-747 компании «Эр Франс» появился из розоватого марева. Двадцать минут он закладывал круги, ожидая разрешения на посадку.
Мак-Айвер по рации 212-го слушал, что происходит на диспетчерской вышке.
- Всё ещё какие-то проблемы с безопасностью, - говорил он двум своим спутникам. – Погодите-ка… Самолёт получил добро на посадку!
Они наблюдали, как 747-й заходит на посадку. Лайнер был ослепительно белым, национальные цвета Франции сверкали. Он медленно опускался к полосе по идеальной траектории, потом, в самый последний миг, пилот вдруг включил двигатели на полную мощность, и «боинг» начал опять набирать высоту.
- Что за игры он затеял, чёрт возьми! – воскликнула Дженни, чувствуя, как забилось сердце.
- Пилот говорит, что хотел получше всё рассмотреть, - пояснил ей Мак-Айвер, вслушиваясь в голос в наушниках. – Наверное, и я бы поступил так же… просто чтобы быть уверенным..
- Смотрите! – вскрикнула Дженни.
Самолёт вновь зашёл на посадку и на этот раз приземлился, из-под взвизгнувших шин порхнул дым, мощные двигатели взревели, переходя на обратную тягу для торможения. К самолёту тут же рванулся «мерседес» и по мере того, как новость облетела всех, кто находился в терминале, переносилась оттуда на блокпосты и дальше на улицы, всю бесчисленную массу людей охватило безумное ликование. Со всех сторон начали скандировать:  «Аллаху акбар… Ага ухмал» - «Бог велик… Учитель вернулся…»
Казалось, целая вечность прошла, пока к самолёту подкатил трап, и дверь открылась, и по ступеням, поддерживаемый одним из французских стюардов, спустился старик с густой бородой и суровым лицом под чёрной чалмой. Он прошёл мимо почётного караула, торопливо собранного из нескольких мулл и иранских сотрудников «Эр Франс», и его окружили приближенные помощники и нервничающие служащие аэропорта, после чего он быстро сел в машину, которая тут же покатила к терминалу.
Там его встретил настоящий бедлам: ликующие, вопящие, потерявшие контроль над собой люди толкали и отпихивали друг друга, чтобы пробраться поближе к нему, дотронуться до него, журналисты со всего мира дрались друг с другом за лучшее место для съёмки, сверкали вспышки фотоаппаратов, поблёскивали объективы телекамер,  все кричали, «зелёные повязки» и полиция пытались как-то защитить его от напирающей толпы».

Здесь я не поленился переписать из книги эту частицу второй главы с минимальными купюрами.

Ещё раз приведу слова Джеймса Клавелла из преамбулы к книге: «Это мой рассказ не о том, как события происходили на самом деле, а о том, какими они представлялись мне в эти двадцать четыре дня».
Что же, автор оговорил себе право на художественный вымысел. Даже при описании такого реального события, как прилёт Хомейни в Мехрабадский аэропорт под Тегераном, хотя событие запечатлено многими телекамерами и, наверное, эти видеозаписи хранятся в Иране столь же бережно и трепетно, как в СССР хранились редкие кинокадры выступлений Ленина…
Впрочем, автор «Шамала» никак не мог рассчитывать на дотошного читателя. Да и я сам не стал бы придираться к деталям столь красочно описанного события, если бы это событие не было связано с той самой «лебединой песней» конца моей  службы в нижнем звене ГРУ, о которой я уже упоминал в начале моего рассказа.

 Однажды мне пришлось видеть взлёт огромного «боинга». В марте 1981 года «Боинг 747» с террористами и заложниками на борту, прилетевший из Пакистана, взлетал из аэропорта Кабул на моих глазах. Наверное, многие помнят окружённый горами аэропорт Кабула. «Боинг», едва оторвавшись от ВПП, тут же «лёг на крыло». Иначе было нельзя, иначе он бы врезался в гору.
Аэропорт Мехрабад в те годы имел две 4-километровые ВПП, позволявшие принимать лайнеры «Боинг 747», которым для посадки требуется 3350 метров по условиям МСА на уровне моря. Мехрабадский аэропорт находится на высоте 1200 метров над уровнем моря, и его ВПП для «боингов» граничит с пределом. Условия гор не позволяют выписывать трюки, описанные в романе. Для повторного взлёта самолёт после приземления должен быть по рулевым дорожкам отбуксирован в соответствующее начало ВПП. Значит после выхода на глиссаду («…медленно опускался к полосе по идеальной траектории…»), «боинг» должен завершить посадку, в противном случае пилот рисковал больше, чем по причине «…хотел получше всё рассмотреть…»

Но здесь перестрахуюсь: может быть, я где-то ошибся в своих рассуждениях, и прилёт «боинга» с Хомейни на борту в действительности происходил так, как описано в романе? Никакой страховки от ошибки у меня нет.

Перед тем, как рассказать, что происходило дальше, я должен описать обстоятельства, из-за которых те события отложились в моей памяти с такой чёткостью.

Продолжение http://proza.ru/2013/06/11/1310