Беспредел. Продолжение трилогии

Глава 1

  Ну, вот и пришла долгожданная весна. Правда, пока, только по календарю, на котором красным квадратиком было выделено – 5 марта. Но зима никак не хотела сдавать свои позиции, и поэтому, с раннего утра закрутила, завьюжила и засыпала город снегом.   С  тяжелого питерского неба большими хлопьями падал  и падал мокрый снег, превращая тротуары и проезжую часть в труднопроходимые и труднодоступные места. Сигналили на все лады машины, звенели трамваи и чертыхались люди.   
  «Пробка» на Литейном проспекте была настолько плотная, что в ближайшее время улучшения, в создавшейся ситуации, не предвиделось.
  Водители трамваев, троллейбусов, автобусов,  открывали двери для наиболее нервных и спешащих пассажиров. Зато самые спокойные и упорные, передвигаясь «в час по чайной ложке» равнодушно читали газеты или дремали, предпочитая находится:  в относительном тепле и сухости.
  Снующие между машинами люди ругались и грозили кулаками водителям, пытающимся продвинуться хотя бы на сантиметр.
  Капитан Власов, обращаясь к майору Трухину, с тоской в голосе произнес:- Вот, не везет! Весна называется. Зимой такого снегопада не было. Может, подождем еще немного, вдруг рассосется? 
  - Это только у Кашпировского швы после аппендицита рассасываются, а здесь, по-моему, эта спайка надолго. – Трухин посмотрел на часы. – Борис  нас уже  заждался. Надо выбираться из машины и пытаться добираться своим ходом. 
  Трухин Александр Анатольевич, Борисов Борис Иванович и Власов Владимир (который, как говорили ему друзья, до отчества еще не дорос) служили в Уголовном розыске Управления внутренних дел бывшего города Ленинграда, ныне переименованного в Санкт-Петербург. Трухин возглавлял группу, которая входила в отдел, занимающийся расследованием особо опасных преступлений, связанных с убийствами. 
  В данный момент майор Трухин и капитан Власов сидели в служебной милицейской машине, которая стояла, как и весь другой транспорт,  в «глухой пробке». Они спешили на Большую Морскую улицу, где их уже ждал капитан Борисов. В одной из квартир дома, находящегося на этой улице, был обнаружен труп женщины, и не просто женщины, а артистки, лицо которой, последние два года, практически не сходило с экранов телевизоров. 
  - Саша, - Трухин повернулся к молодому водителю, - никак не сможешь прорваться? Может по тротуару, а?   
  Александр смущенно улыбнулся.
  - Да, что вы, товарищ майор, гляньте, там по колено намело, вообще увязнем.  Да и не положено.      
  Трухин решительно открыл дверцу машины.
  - Все, Вова, приехали, выбирайся. 
  Власов, с сожалением посмотрел на остающегося в тепле водителя и выскочил на улицу, бурча себе под нос: - И какой черт меня дернул стать опером? Имел ведь приличную профессию врача, пусть и патологоанатома, в тепле и сухости кромсал трупы. Ни сверху не капало, ни внизу не промокало. Нет, захотелось ловить тех, кто эти трупы мне поставлял. Как же – настоящая мужская работа. Вот и получил. Какой-то сержант – водила, сидит в тепле, а капитан Власов бредет по колено в снегу, больше похожий на снеговика, чем на «настоящего мужчину».
  Трухин, привыкший к тому, что Власов не может молчать больше минуты, так как страдает (по выражению капитана Борисова), «словесным поносом»,   молча улыбался. 
  В нынешнем составе они работали уже третий год, и за это время сумели стать не только коллегами, но и друзьями. В Управлении их троицу называли «святым союзом», потому, что они: не брали взяток, не были на услужении у «новых русских», пили мало, и работали не по приказу, а по призванию и велению души.
  Трухин, сорока двух лет, с яркими серыми глазами, чуть выше среднего роста, подтянутый, с посеребренными сединой висками, вызывал у окружающих чувство надежности и уверенности. Он редко шел на компромиссы с начальством и совестью, поэтому до сих пор был майором, хотя срок выслуги в этом звании уже прошел. Первый семейный опыт у него закончился неудачей, и теперь бывшая жена жила вместе с их дочерью в Чехии. Сейчас, спустя десять лет, Трухин снова пытался создать семью. Он и его избранница – Татьяна,  жили в гражданском браке уже два месяца, пытаясь притереться,  и приспособиться друг к другу. Он предложил ей официальный брак, но Татьяна  сказала, что штамп в паспорте не всегда равноценен любви, а вот любовь двух сердец может заменить любой штамп в паспорте. Трухин понимал ее опасения и не обижался, потому, что знал о той травме, которую она перенесла в молодости, и теперь к мужчинам относилась с опаской и осторожностью.
  Он улыбнулся, вспомнив, как сегодня она решила побаловать его блинами. Но блины никак не хотели слезать со сковородки. И когда пятый блин снова получился комом, она с досады расплакалась. Он съел эти горячие, полусырые комочки, высушил поцелуями ее глаза, и прошептал ей на ухо, что не ел ничего вкуснее за всю свою жизнь. 
  Он вспомнил, что сегодня вечером ее дома не будет,  и погрустнел. Татьяна работала врачом в родильном доме. Сегодня она заступала на суточное дежурство. 
  Его размышления прервал возглас Власова, который,  наступив на лед,  припорошенный снегом, чуть было не упал сам и не уронил впереди идущую женщину, непроизвольно схватившись за ее рукав. Поднявшая было крик  женщина, тут же заулыбалась, встретившись с  улыбкой Власова, и растаяла от его извинений.   
  Власов  был всеобщим любимцем и на службе и среди друзей, так как не унывал сам, и не давал унывать и скучать другим. Он постоянно балагурил, разыгрывал и подначивал.  О его любовных похождениях в Управлении ходили легенды, хотя друзья подозревали, что большую их часть придумывал и подкидывал сам Власов. 
  Светло карие, янтарные глаза, белозубая улыбка и волосы пшеничного цвета, заставляли замирать не одно девичье сердечко. Но он искал свой идеал и к двадцати семи годам пока был холост. Недавно ему показалось, что наконец-то он встретил ту единственную и неповторимую, для которой он готов пожертвовать своей свободой и независимостью.
  Соня была направлена в их группу на практику из юридического института. Хрупкая, и в то же время сильная и  смелая. Красивая. Власов влюбился, казалось,  по настоящему. Но в последнее время они стали часто ссориться. Власов ревновал ее, видя, как она выбегает из института в окружении молодых парней. Если бы на то была его воля, он бы посадил ее в клетку, что бы ни одна особь мужского пола не смела ближе,  чем на пятьсот метров к ней подойти.
  В то же время он совершенно не понимал, почему он должен отказываться от встреч со своими бывшими подружками? Почему при встрече с ними он должен проходить мимо, и какой-то невинный поцелуй в щечку может вызвать у Сони взрыв эмоций? На сегодняшний день они были в очередной ссоре, и поэтому настроение Власова мало отличалось от непогоды на улице.
  Оступившись в очередной раз, он повернулся к Трухину.
  - Вот честное пионерское, только за то, что нам приходится выносить, для того, чтобы добраться до этой Морской улицы и этой убиенной дамы – я сам бы ее убил! Какому идиоту вздумалось оправить ее на небеса, когда там нет никакого просвета? Как было хорошо: сидели в теплом, светлом кабинете,  пили кофе, и на тебе!   
  Трухин хлопнул его по плечу.
  - Вов, кончай ныть. Чего-то ты сам на себя не похож. С Соней  опять  поругались?
  Власов махнул рукой. 
  - И это тоже. Ну, не везет мне в любви! Собственница она, а я человек свободный. Нет, Александр Анатольевич, не идеал она, теперь я это точно понял! А мне – идеал нужен. Такая женщина,  как Настя или Татьяна Ивановна. Вам с Борисом повезло, вы нашли их.   
  - А почему ты считаешь, что они идеальные женщины и жены?  Вова, пойми, идеальных людей не бывает. Ты думаешь, у нас с Таней разногласий и ссор нет? Или ее все устраивает во мне и моих привычках, а меня -  в  ее?  Или у Насти с Борисом «тишь, гладь, да Божья благодать»?  Ты глубоко заблуждаешься друг мой Вова. Все бывает: и раздражение и непонимание, но главное то, что мы любим друг друга, и все эти проблемы мельчают и теряются перед этой любовью. А у тебя,  получается,  просто влюбленность, а не любовь. А если ты будешь искать идеал, то так и умрешь в одиночестве. Борис тебе правильно говорит: стакан воды будет некому подать.   
  - Как это в одиночестве? А вы на что? Легкой жизни хотите? Не получится. И не сбивайте меня с правильного пути в поисках идеала женщины. 
  Власов глянул на номер дома.
  - Все, пришли. Если сейчас на кухне этой артистки не найдется кофе в любом виде, и кипятка, я лично, бегать выяснять и опрашивать соседей не буду. Так, что если она хочет, чтобы мы нашли ее убийцу, пусть хоть «с того света», но кофе мне достанет. 
  Трухин рассмеялся, поднимаясь по ступенькам.
  - Вова, послушай себя, что ты несешь? Не зная тебя, можно решить: парень точно «с приветом». Не каждый твой юмор поймет, поэтому угомонись, подходим. 
  Квартира номер семь находилась на третьем этаже четырехэтажного дома, который стоял буквально в трех – пяти минутах ходьбы от Исаакиевской площади, во дворах.
Дверь была приоткрыта. Борисов, услышав их голоса,выскочил в прихожую. 
  - Я уж думал, вы не приедете. Эксперты свою работу почти закончили, прокуратура тоже, а вас все нет и нет. Что, в пробке застряли?
  Власов швыркнул носом. 
  - Ага, в пробке, жаль, что не в бутылочной.  Ты, что, не видишь, на кого мы похожи? Своим ходом чапали. Продрогли насквозь. Ты лучше скажи, тут кофе есть? Если нет, то лучше молчи, а то я сейчас начну кусаться и бросаться на любого и каждого.   
  Борисов сочувственно покачал головой и поглядел на Трухина. Тот развел руками. 
  - Ну, не в настроении мы сегодня. Критические дни у нас, а крылышек нет, пообломали. А раз крыльев нет, то двери рая, естественно, захлопнулись перед самым носом Вовы. А на двери табличка «Посторонним вход воспрещен».
  - И кто ж ему крылья обломал? – Борисов сделал удивленное лицо.
  - Как, кто? Судьба – злодейка. Соня оказалась не тем идеалом, который он искал. 
  Власов обиженно посмотрел на друзей. 
  - У человека горе, а вам лишь бы позубоскалить. Бездушные вы люди. – Но, не выдержал и сам рассмеялся. – Ладно, все, время пессимизма закончилось. Борь, я серьезно, сейчас бы чашечку кофе и я снова готов к бою.
  Кофе нашелся.  На кухне сидела   молоденькая домработница, которая глядела на всех испуганными глазами,  но дело свое  знала.  На столе стоял большой кофейник, коробка конфет и ваза с фруктами. 
  Борисов ободряюще улыбнулся девушке.   
  - Не волнуйтесь, Нюся, это мои сослуживцы. Напоите их, пожалуйста,  чем-нибудь горячим, они замерзли и промокли.   
  Нюся засуетилась. Это была  лет девятнадцати – двадцати девушка, худенькая, нескладная, с бесцветным, не запоминающимся лицом, на котором выделялись, и являлись единственным ее украшением большие, синие глаза. Она двигалась бесшумно и незаметно.
  Да, - подумал Трухин, - мадам видно специально подбирала прислугу. «Звезды» не терпят конкуренции, даже дома.
  Допив кофе, он отодвинул стул и поглядел на друзей.
  - Ну, вот и согрелись.  Пошли работать? 
  Они прошли в просторную гостиную, метров тридцати. В ней было четыре окна, высокие с лепниной потолки, натертый до блеска паркет, белая кожаная мебель, белые зеркальные шкафы, и затянутые ярким набивным шелком, насыщенного зеленого цвета, стены. Посреди комнаты лежал пушистый ковер такого же цвета. С потолка свисала тяжелая, хрустальная люстра, которая состояла из подвесок, выполненных в виде листьев изумрудного цвета. Вся комната выдержана в двух тонах: белом и зеленом.   
  - Однако же, - присвистнул Власов.
  В комнате находились трое мужчин,  и труп женщины,  из-за которого они здесь все и собрались.
  С экспертом Зотовым бригада Трухина работала уже не первый раз. Поэтому они приветственно кивнули друг другу, и повернулись к остальным двум мужчинам. Один из них представился:  - Лейтенант Сишко из районного отделения милиции. Я первый сюда прибыл по вызову домработницы Заболоцкой. 
  Второй, сотрудник прокуратуры, лет шестидесяти, вытирающий то и дело  со лба пот,  вяло пожал руки Трухина и Власова.
  - Стаднюк Виктор Сергеевич. Вот удружил нам кто-то, так удружил. Слава Богу, пока пресса и телевидение не в курсе. Не дадут ведь работать, чертово племя. Будут требовать срочной поимки и наказания преступника. Так, что имейте в виду, долго спокойно работать вам не придется. Как только узнают, такое начнется!  Все грязное белье этой Ирэн, вытащат на всеобщее обозрение, и со смаком будут демонстрировать и тут же параллельно запишут ее в святые. Не завидую я вам. Не найдете убийцу – шапки с голов, а может и сами головы полетят. Как же, всеобщая любимица, звезда экрана. Вот дожил до шестидесяти лет, а все никак не могу привыкнуть к реакции людей. Если убили простого, российского человека, хорошего человека - всем до лампочки. Если даже десять, сто - все равно до лампочки. А убили артиста, политика или крутого «авторитета» - шум, гам, общественное мнение, битье в грудь и надрыв со слезой в голосе,  о вечной памяти и мщении. Не понимаю. Ведь чаще всего, эти последние, нечистые на руку, высокомерные, подлые и продажные стервы или подонки. А еще говорят, что люди рождаются, то есть приходят в этот мир и покидают его, одинаково. Нет, не одинаково. Одного рожают в канаве, а другого на белоснежных простынях. То же самое и со смертью: одного оплакивают только близкие, и сжигают в печке крематория, а другого – вся страна и хоронят со всеми почестями на престижном кладбище в шикарном гробу. Парадокс. – Он тяжело вздохнул, встал и пошел к выходу, - удачи вам, сыщики. Не поддавайтесь на провокации прессы, и не сдавайтесь начальству. Будет во мне нужда, звоните. Я буду периодически о себе напоминать. Не забывайте о сроках.
  Зотов,  подошел к Трухину.
  - Хотите взглянуть? Пойдемте.  - Он снял наброшенную на тело Ирэн простыню.
  Она лежала на полу, на животе, подогнув под себя одно колено, как бы собираясь ползти. Руки ее были согнуты в локтевых суставах, голова повернута вправо, в открытых глазах застыл ужас. Ковер под ней  пропитался кровью насквозь. На шее зияла глубокая рана. 
  - Бритвой горло перерезали, - на вопросительный взгляд Трухина ответил Зотов, - еще пыталась куда-то ползти. Да, красивая баба была.
  Лейтенант Сишко переминался с ноги на ногу. Трухин повернулся к нему.
  - Докладывайте, лейтенант: когда, что, кто, короче, все, что знаете.
  Лейтенант, молодой, розовощекий парень, весь какой-то круглый и добродушный, запинаясь,  начал:  - Заболоцкая  купила  квартиру в этом доме полтора года назад. Расселила  коммуналку.  Прописана здесь одна. Дама была веселая, шумная. Соседи несколько раз наряд вызывали. Спать невозможно:  музыка, пляски по всей ночи. Я сам, лично, раза два выезжал. Она, - он кивнул в сторону трупа, - умела уговаривать. То окончание съемок празднуют, то наоборот – начало. Работа, говорила, у нее очень нервная, стрессы снимать надо, а днем некогда, вот и приходится ночью. Ну, замечание сделаешь и уедешь. А что мы можем, оштрафовать? Так ей это раз плюнуть. Более строгие меры принять, так начнет везде говорить, что милиция ее преследует, вымогает деньги – не отмоешься. А сегодня в двенадцать тридцать позвонила домработница Заболоцкой – Анна Самохина. Она пришла на работу, открыла дверь квартиры и обнаружила труп хозяйки. Вот, вроде и все.
  - А почему она пришла так поздно? Были какие-то на то причины?
  - Нет. Говорит, у нее рабочий день обычно начинался с этого времени. Заболоцкая любила поспать допоздна. У этих артистов, в основном, вся жизнь-то с обеда начинается и чуть не до утра. Поэтому Анна, чтобы не беспокоить хозяйку появлялась к двенадцати, к двенадцати  тридцати. Делала уборку, если намечалась «тусовка» – закупала продукты, готовила. Если нет, то готовила ужин (на завтрак Заболоцкая пила только сок и кофе, поддерживая форму), ставила в холодильник и уходила. 
  - А вчера никакой «тусовки» не было?
  Лейтенант пожал плечами и неуверенно произнес: - Да нет, вроде. 
  - Так – да, или – нет? 
  Лейтенант покраснел. 
  - Не знаю. Я не спрашивал.
  Трухин повернулся к Борисову.
  - Боря, ты с этой Аней – Нюсей, разговаривал?    Как все-таки ее зовут?
  Борисов кивнул головой.
  - А как же, обижаете шеф.    По документам, зовут  Анной, но представилась Нюсей.   
  Борисов, как ласково называл его Власов, «коломенская верста» - был спокойным, выдержанным мужчиной, чуть больше тридцати лет. Внешность имел непримечательную. Был женат.   К семейству своему: жене – Насте и сыновьям: Косте и Леше,  относился трепетно и нежно. За день не менее трех раз звонил жене «перекинуться парой фраз». Трухин и Власов бывали частыми гостями в их уютном, гостеприимном доме и белой завистью завидовали, глядя на царящую в этом доме идиллию.
  Власов, тот вообще дневал и ночевал там, в очередной раз,  разочаровавшись в любви и предполагаемом «идеале» женщины. Он любил повторять, чем доводил Борисова до белого колена, что пока не найдет такую женщину, как Настя – не женится вообще. На что Борисов, изображая из себя ревнивого Отелло, грозился больше не пускать его на порог дома.  Власов, ухмыляясь, отвечал, что этот номер не пройдет, так как «броня крепка и танки наши быстры», подразумевая своих защитников: Лешу, Костю и кота Афиногена, которые обожали его: мальчишки - за постоянно придумываемые им игры, а кот – очевидно, за спасение  его от голодной и холодной смерти.   
  Власов подарил кота мальчишкам на Новый год, когда тот лишился хозяйки,   и теперь, кот  выражал ему свою любовь, встречая у двери, громко урча и пуская слюни от удовольствия, если Власов брал его на руки. 
  Борисов, выслушивая эту тираду в сотый, если не тысячный раз, поднимал руки, как бы сдаваясь, и говорил, что деваться некуда, придется ему терпеть этого нахала в своем доме, потому, что Власов – это его крест и тяжело или не тяжело, а придется его нести.
  Сейчас, обойдя все комнаты, а в доме их было три, не считая кухни,  и темной кладовки, Власов подошел к друзьям.
  - Везде порядок идеальный. Одежда в шкафах не тронута. Драгоценности в шкатулке, в спальне, на тумбочке. В тумбочке еще одна шкатулка с деньгами – тысяча триста долларов и десять тысяч рублей. Ограблением и не пахнет. Я имею в виду - обычным.  Может,  забрали что-то более ценное, но это мы теперь вряд ли узнаем. Жила одна. Детей нет. Один муж умер, со вторым мужем уже два года, как в разводе. Нюся сказала, что вроде ничего из дома не пропало. Естественно, я не имею в виду ценности, о них, она не в курсе. 
  Трухин улыбнулся. 
  - «Наш пострел  - везде поспел». Вова, когда ты все это успел выяснить?   
  Власов окинул друзей снисходительным взглядом. 
  - Уметь надо. Секрет фирмы. Я даже узнал, что вчера никакого сборища не было. Нюся сказала, что хозяйка предупредила, что будет поздно и вернется одна, поэтому ужин готовить не надо. Заболоцкая должна была сегодня уезжать на съемки в Москву. Поэтому, хотела отоспаться и просила Нюсю рано не приходить, короче, прийти,  как обычно и подготовить ей в дорогу чемодан.
  Борисов развел руками. 
  - Вот вам и ответ на ваш вопрос, Александр Анатольевич. Я только собирался доложить о своем разговоре с Нюсей, а он уже рассказал все. И ведь даже выговор  не сделаешь, как раньше.  Он  теперь тоже, с недавних пор, капитан, как и я.
  Власов рассмеялся.
  - А, привыкли на младшем по званию отыгрываться. Теперь «лафа» отошла Борис Иванович. Приказы-то отдавать некому? Работать надо, чтобы тебе очередные звания досрочно присваивали и благодарности объявляли.  Ясно, товарищ капитан?
  - Так точно, - шутливо отсалютовал Борисов, - только лезть, как ты, под «дурные пули» ради этого – увольте. 
  - Это почему это под «дурные пули», позвольте вас спросить?  Если бы я тогда этого Чалого не задержал, между прочим, рискуя своей жизнью, сколько бы он еще мог дел натворить. Что, скажешь, я не прав? 
  - Ну, это ладно. А когда тебя за любовника приняли? Что, кстати, недалеко от истины.
  Власов возмущенно посмотрел на Трухина, тот махнул рукой.
  - Да, ну вас, мальчишки. Кончайте пикироваться, работать надо. Стаднюк прав, как только информация просочится в прессу и на телевидение, мало не покажется. Вов, давай по соседям пробегись. Может, кто чего видел или слышал. Боря, а ты поезжай в театр, в котором она работала. Кстати, а в каком театре она играла? 
  - Нюся сказала, что числилась в «Пушкинском», но занята была лишь в нескольких постановках. В основном снималась в сериалах, в кино, в разных телевизионных программах. – Ответил Власов.      
  - Ну, все равно они должны о ней все знать. Кто занимался ее раскруткой? Кто был спонсором? Кто  - любовником? Должен же кто-то за всем этим стоять? А я пообщаюсь с Зотовым и в Управление. Нюсю захвачу с собой. Надо протокол допроса оформить, ну и на всякий пожарный  проверить. Вдруг за ней что-нибудь числится?          
  - Вы думаете? – Борисов вопросительно посмотрел на Трухина. 
  - А чем черт не шутит? Она же женщина. Зависть, ревность, обида, мало ли? Ты же понимаешь, что чиркнуть бритвой по горлу большой силы не требуется. Короче, как Саша до нас доберется, так и поедем.   
  Борисов с Власовым ушли. Трухин подошел к Зотову.
  - Вы скоро поедете?   
  - Да практически уже все закончил, с минуты на минуту. Вскрытие сделаем, может что-то прояснится. Пальчики все, что я здесь снял, по картотеке пропустим. Плохо, что никаких особых улик не удалось найти. Когда мы сюда прибыли во всей квартире не было ни одного окурка, ни одного грязного стакана – все стерильно.
  Трухин протянул: - Вот это-то и подозрительно. Даже если она пришла домой одна – хоть чашку чая или стакан воды должна была выпить? Посуду за собой мыть? Так для этого у нее прислуга есть. Она бы в мойку поставила и все. Тем более, дама была курящая. Вон блок сигарет на столе лежит, а окурка ни одного. Это говорит о том, друг мой, что не одна она была. И человек, который ее убил, после себя все тщательно убрал. Будем надеяться, что все же кто-то из соседей что-то видел или слышал.  Вовка в этом деле спец. Если хоть малейшая информация будет, он ее вытянет. 
  Хлопнула входная дверь, вошли санитары с носилками, погрузили тело Заболоцкой, и понесли в машину. Зотов уехал вместе с ними.             

                Глава 2

  Нюся сидела на кухне. Ее била нервная дрожь, но она улыбалась.             

  - Так ей и надо, стерве. Получила по заслугам. Подумаешь – звезда экрана. Обычная дешевка. Уж кому, как не мне знать, каким путем эта «звезда» попадала на экран. А ставила из себя! Высмеивала  меня постоянно: и за угловатость, и за робость, а главное – за внешность.  «С таким лицом, как у тебя, только милостыню в переходе просить, или мужиков пугать» – вспомнила Нюся ее обидные слова. - Да, не дал Бог яркой внешности и красивой фигуры, так что? Не всем же красавицами быть.   
  Анна Самохина, или как ее звала бабушка – Нюся, родилась в небольшой деревеньке недалеко от Ленинграда. Мать «нагуляла» ее с кем, не помнила и сама. Бросив дочь на своих родителей, она уехала, и больше не возвращалась. Пока был жив дед, они еще как-то сводили концы с концами. Нюся, окончив школу, собиралась пойти учиться в институт на библиотекаря. Она с детства обожала книжки. Они ей заменяли и друзей, и подружек, и реальный мир. Читая «Джен  Эйр» – она становилась Джен, и жила ее жизнью. Читая «Унесенные ветром» – она становилась красавицей Скарлет. Но больше ей все же нравилась Джен. Может потому, что она тоже была не красивой, и невзрачной. Но, в конце концов, ее все же полюбил умный и богатый мужчина. И как полюбил! Значит,  внешняя красота не для всех мужчин играет главенствующую роль? Нюся жила ожиданием этой любви, этого чуда. Но грубая реальность вторглась в ее мечты и разрушила их.  После смерти деда, разговор о дальнейшей учебе отпал сам собой. Надо было думать о хлебе насущном для себя и бабушки. Благоговейная тишина библиотеки, специфический запах книг, формуляры, ее замкнутый книжный мирок – остались несбывшейся мечтой. В селе работы не было, и ей пришлось поехать в город.
  Город оглушил ее своим шумом,  движением, бесцеремонностью. Ее толкали в метро, в автобусе, наступали на ноги и,  не извинившись,  бежали дальше. Безрезультатно потратив неделю в поисках работы, ей пришлось обратиться за помощью к знакомому деда.    
  Петр Семенович работал вахтером на телевидении. Раньше он был инженером, и не просто инженером, а главным инженером какого-то завода. Теперь он был на пенсии, и как все пенсионеры, которым позволяло здоровье,  подрабатывал.  Петр Семенович обещал помочь. Спустя  несколько дней он сообщил Нюсе, что известной артистке Ирэн Заболоцкой требуется домашняя работница. В начале Нюся отказалась. Быть прислугой? Исполнять все прихоти хозяйки? Но потом, хорошо подумав, решила, что может так и лучше. Она будет одна. Работа известна и не так уж тяжела. Она увидит известных, знаменитых людей, которые будут приходить в дом хозяйки. А главное, конечно деньги. Сейчас им  с бабушкой приходилось тратить неприкосновенный запас, отложенный на «черный день». Так Нюся стала домашней работницей.
  Увидев квартиру, в которой ей придется работать, Нюся пришла в восторг. Такую и:  убирать – одно удовольствие. В кухне было все, о чем может мечтать женщина: и кухонный комбайн, и микроволновая печь, и много еще чего, что Нюся раньше видела только в телевизионной рекламе.
  А вот хозяйка ей не понравилась сразу. Высокомерная, ехидная, злая.  В ее внешности не было ни одного изъяна, и при виде ее не только у мужчин захватывало дух, но сердце ее было ледяным, а душа черной. Она напоминала Нюсе мисс Ингрэм из «Джен Эйр», для которой гувернантка была неодушевленным предметом, вроде мебели, и в присутствии ее можно было говорить о ней все, что угодно, унижая и оскорбляя ее человеческое достоинство.
  Ирэн Заболоцкая встретила Нюсю словами: - Ах, Боже мой, какое убожество! – И, повернувшись к двум подругам, сидевшим на диване, продолжила, - я бы,  если могла,  издала закон, запрещающий уродам супругам рожать уродов детей. Посмотрите на нее, разве это женщина? Это подобие женщины, вызывает только брезгливость и отвращение. Эти серые, рабочие лошадки и рождены только для кухни.
  Нюся вспыхнула, хотела убежать, закричать, обругать, расплакаться,  в конце концов, но сжала зубы и промолчала. Бабушке срочно нужны были лекарства, а денег на них не было.   
  Приятельница Ирэн, смешливая полненькая брюнетка, которую Нюся часто видела в эпизодических ролях в фильмах, смеясь, проговорила: -  Дорогая, но эта все же лучше, чем та, которая у тебя была до нее. С этой ни кому не захочется «наставить тебе рога».
  Заболоцкая, скривив губы, процедила: - Да, уж, надеюсь. Больше ни одной прислуги, типа Гальки, у меня в доме не будет. Змея подколодная. Ходила в белом фартучке, как школьница, глазками хлопала – невинное дитя, а потом, прыгнула в постель к Ашоту, и теперь она утверждена на одну из главных ролей в сериале, которую обещали мне. 
  Вторая приятельница Ирэн – высокая, худая дама, лет сорока, постоянно курившая и стряхивающая пепел на паркет, произнесла: - Ну, вот и радуйся. Это чучело, даже если очень постарается, ни кого в свою постель затащить не сможет. Разве только того, кто уж очень переберет. Но, кроме роли приведения и бабы Яги, все равно  ничего не получит. Так, что живи и радуйся! 
  Заболоцкая махнула рукой, глядя на Нюсю.
  - Ладно, иди на кухню. Ты принята. Условия работы оговорим позже. А пока, свари нам кофе и побыстрее.
  Проводив своих подруг, Ирэн зашла на кухню, села на стул и, закурив сигарету, еще раз окинула Нюсю взглядом с ног до головы.
  - Да, проспал видно Боженька, когда тебя делали. Значит так: рот будешь открывать только тогда, когда я буду задавать тебе вопрос;  работать будешь с двенадцати дня и до…, - она с минуту помолчала, - ну, это, как получится. Если у меня будут ужинать друзья, то пока все не разойдутся,  и ты не приведешь квартиру в надлежащий вид. Обычно, это часов до шести утра. Но это бывает не чаще одного – двух раз в неделю. Так, что не переработаешь, не бойся. В эти дни можешь ночевать здесь на кресле в кухне. А в обычные дни до 20-00. Я буду говорить: готовить мне или не надо. За расходом денег буду следить строго, не вздумай воровать  -  вылетишь в миг. Утром, раньше двенадцати, чтоб тебя не слышно и не видно было – поняла? Если я не высплюсь, я плохо выгляжу, - она кокетливо поправила прическу. 
  Да, Заболоцкая была хороша! Мраморно белое лицо,  черные волосы и черные, блестящие, как агаты, глаза. Пухлые, яркие губы, чуть вздернутый носик, ровные,  белые зубы и точеная, как у статуэтки, фигурка.
  Нюся не  могла понять, как,  имея такую внешность, популярность и любовь зрителей, можно быть такой грубой и бездушной. 
  За месяц, проведенный в качестве прислуги, Нюся растеряла все иллюзии, касающиеся так называемой «богемы». Она с содроганием вспоминала первый «сбор» друзей Ирэн.  Известные и не известные актеры и актрисы, обпившись и обкурившись травкой, бродили по квартире с остекленевшими глазами. Спаривались, сплетаясь в клубок и образуя причудливые фигуры. Засыпали там, где их настигал сон.   
  Нюся забилась в угол на кухне и боялась высунуть нос. Когда все уснули она прошла по квартире и ее чуть было не стошнило от увиденного. В шестом часу утра они кое - как разъехались по домам. Нюся вызвала несколько такси по распоряжению хозяйки. С Ирэн остались двое мужчин. Один из них попытался затащить Нюсю в постель. Ирэн со смехом посоветовала ему приглядеться к той, с кем он собрался заниматься сексом. Мужчина зажег свечу, хотя в доме ярко горел свет и, поднеся ее к лицу Нюси, начал ее осматривать. Она дрожала, опустив глаза к полу. Заматерившись, мужчина оттолкнул Нюсю, обозвав ее бесцветной молью.  Ирэн расхохоталась, и они втроем ушли в спальню.
  После этого вечера, Нюся хозяйку про себя, иначе как шлюхой не называла. Смотря на экранных героинь Ирэн, она поражалась, как эта женщина может выглядеть такой чистой и невинной в кино, и быть такой распутной и злой в жизни?
  Через два месяца она знала всех, так называемых, «подруг» и «друзей» Ирэн в лицо. Знала двух ее постоянных любовников. Одним из них был продюсер  Ирэн. Звали его Ашотом.  В сорок пять лет, он выглядел  на все шестьдесят. Невысокого роста, плотный, с лысиной, с быстро бегающими черными глазами и громким голосом. Он вел себя в квартире Ирэн и с Ирэн, как хозяин. Бывало не раз, Нюся слышала звуки пощечин и рыдания хозяйки. На Нюсю же Ашот смотрел, как на пустое место, как бы сквозь нее. Нюсю это устраивало. Она боялась Ашота. 
  С благословения же Ашота, Ирэн спала и с режиссером, у которого на данный момент снималась. Все называли его Алексом. Высокий, худой мужчина, лет тридцати пяти, вечно жующий жевательную резинку.   
  Со временем Нюся поняла, что оргии, которые устраивала Ирэн, проходили в основном в то время, когда Ашота, по каким либо причинам не было в городе. Потому, что с его появлением начинались разборки, пощечины и слезы. Но все повторялось с завидным постоянством. Все свое дурное настроение Ирэн срывала на Нюсе. Она высмеивала ее, придиралась к мелочам, и доводила Нюсю до слез. После чего успокаивалась. Нюся боялась, что долго так продержаться не сможет. Она снова начала искать работу, но безрезультатно. Без образования, знания иностранных языков и компьютера она была не нужна никому. А торговать на рынке она боялась, наслушавшись о рабстве девчонок, которых хозяева специально подставляли, что бы потом не платить зарплату. Поэтому, стиснув зубы, она молча сносила оскорбления. Она решила копить деньги и расходовать на себя по минимуму. Тем более, что питалась Нюся в основном у Ирэн, и форма прислуги спасала ее от нехватки гардероба. Она мечтала накопить денег и пойти на компьютерные курсы. На худой конец, если уж совсем будет невмоготу, она уйдет работать уборщицей. Пусть будут меньше платить, зато никто не будет унижать и издеваться. Будущность виделась ей темной и беспросветной.
  И вот сейчас она сидела на кухне и постепенно ее злоба на мучительницу, и радость от осознания того, что ее больше не было в живых, сменялась страхом, отупением и растерянностью. До Нюси дошло, что с сегодняшнего дня она снова безработная, и зарплата, которая должна была быть через несколько дней, теперь потеряна навсегда. Месяц отработан впустую. Да еще и в милицию затаскают. А если, не дай Бог, кому-то в голову придет мысль, что это она убила хозяйку? Ведь это же она обнаружила Ирэн мертвой. А говорят, теперь настоящих преступников никто и не ищет.
  Нюся вздрогнула от голоса, прозвучавшего над самым ухом.  Вскинув испуганные глаза, она увидела склонившегося к ней мужчину, который сказал:  - Вам придется проехать с нами. Поговорим обо всем конкретно, оформим протокол. Одевайтесь.
  Нюся обречено вздохнула, и пошла одевать пальто.       

                Глава 3       

  Власов вышел на площадку и огляделся. Дом был старый, дореволюционной постройки, с мраморными ступенями и резными, узорчатыми перилами. На каждом этаже было всего лишь по две квартиры. Квартира Заболоцкой находилась справа. Он прошел через площадку и позвонил в квартиру напротив. Дверь открылась моментально, будто рядом с нею стоял человек и не просто стоял, а  наблюдал за всем, что происходит в дверной глазок. В дверном проеме, закрытом на цепочку, показалось женское лицо,  по которому было видно, что она просто умирает от любопытства.  Власов представился, показал удостоверение и попросил разрешения войти. Дверь закрылась и,  через несколько секунд,  открылась вновь.   
  - Проходите.  Вот сюда, на кухню, в комнате у меня не прибрано.
  Власов прошел на кухню и прищелкнул языком.
  Да, - подумал он, - это вам не хоромы Заболоцкой.
  Кухня была около 25 метров, с грязным, закопченным потолком, большим не мытым окном и бельевой веревкой, протянутой из угла в угол. У  стены слева стояли две плиты,  у окна два стола, в углу  кухонный шкаф, с облупившейся белой краской и три табуретки.
  Власов повернулся к женщине. На вид ей было лет пятьдесят. Маленькая, юркая, с шестимесячной завивкой на волосах не определенного цвета. На ней было надето старое фланелевое платье и фартук.  Она села на табуретку и похлопала ладонью по рядом стоящей.
  - Садитесь сюда. -  И не выдержав, тут же набросилась на него с расспросами.
- Чего там у Ирки произошло? Убили что ли кого? Я видела в глазок, столько милиции понаехало! Я говорила, что все эти пьянки – гулянки до добра не доведут. Одно слово: садом и гомору из квартиры устроила.
  Власов усмехнулся про себя, подозревая, что значение этих слов вряд ли ей известно, но уж больно весомо звучат. Но попала она в точку. 
  - Простите, как вас зовут? 
  - Меня-то? Людмилой. А если полностью, то Людмила Ивановна Сыроежкина. Как родилась в 45 году в этой квартире, так и живу, пока не выселили. 
  Власов похвалил себя за острый наметанный глаз. Возраст женщины угадал точно. 
  - А, что, собираются выселять?
  - А как же! Выживают эти богачи, чтоб им пусто было! Скупили уже почти весь дом. Только вот наша квартира держится, да еще на четвертом этаже.  Я им сказала, что меня только вперед ногами отсюда вынесут. Правда,  наша квартира коммунальная, здесь раньше четыре семьи жили. Две семьи  «купили» отдельным туалетом да ванной. Уехали на окраину, на Ржевку. А мы с Петькой пока брыкаемся. Петька – это мой сосед по квартире, который остался, как и я. Мы этим «новым русским» сказали: шиш вам, а не квартира. Почему это мы должны уезжать куда-то в тьму - таракань, если нам здесь нравиться и это наш дом? Они думают, что если мне отдельную конуру предложили, я от радости описаюсь? Нашли дуру!
  - Людмила Ивановна, а вы работаете?
  - Нет, святым духом живу. Конечно,  работаю. До пенсии еще пять лет трубить. Кассиром работаю. Билеты входные в  Исаакиевский собор продаю. Лет двадцать уже скоро будет, как на этом месте работаю. Поэтому, куда же я отсюда поеду? Работа под боком, место, красивее не найти во всем городе. Нашли дуру!
  - А сегодня вы не работаете?   
  - Сегодня, нет. В отгуле я. Сменщица болела, так я за нее это время и за себя работала. А теперь она работает, а я отдыхаю, отсыпаюсь. 
  - Людмила Ивановна, вы сегодня ночью или рано утром ничего не слышали? Может шум на лестничной площадке или что-то необычное? 
  Сыроежкина спохватилась.
  - Ой, а я и забыла, что вы из милиции. Так хорошо разговариваем с вами. А что должно было быть слышно? Вы скажите мне, а я отвечу, слышала или нет.
  Власов понял, что здесь делать нечего. Домыслы и предположения Сыроежкиной его не интересовали.  Но все же, кто лучше соседки по площадке может знать о жизни Заболоцкой?
  - Простите, а какие у вас отношения с Ирэн? Вы ее хорошо знаете?
  - Ирку-то? А кто же ее не знает? По телику чуть ли не каждый день показывают. Ох,  и разбитная же бабенка! Мужики к ней так и шастают. А гулянье затеет, так весь дом на ушах стоит. Веселая девка, ничего не скажешь. А чего ей не веселиться? Денег, куры не клюют. Фигура, мордашка, дай бог каждой. Плюс известность невероятная. Вот и гуляет. Я не осуждаю.   
  - А сегодня ночью или утром к ней кто-нибудь приходил?
  - А я почем знаю? Я у нее в швейцарах не состою, дверь не открываю.
  - Людмила Ивановна, а сосед ваш где? 
  - Петька-то? А Бог его знает. Он мне не муж, чтобы за ним следить. Парень молодой. Может,  у какой бабенки заночевал. Дня два уж дома не появлялся. А, что, он парень видный. С  женой разошелся. Это она его сюда в коммунальную квартиру и запихнула. Себе с ребенком отдельную выцарапала, а его – сюда. А ему здесь нравится. Сказал, что теперь отсюда ни куда не поедет. Самый центр города, все развлечения под боком: бары, рюмочные. Он на выпивку слаб, поэтому и с женой разошелся. 
  Власов встал. 
  - Так, значит,  вы ничего не видели и не слышали. 
  Сыроежкина возмущенно всплеснула руками.
  - Чего вы от меня хотите? Что я должна была видеть и слышать? Странный вы какой-то. А если вам так интересно, так вы саму Ирку и спросите: кто к ней приходил, а кто нет. Я-то тут при чем?   Ляпнешь чего-нибудь, а потом век жалеть будешь. - Вдруг, прикрыв рот ладонью, она охнула. - Вот дура-то! Раз милиции полно, значит,  с Иркой что-то случилось. Не уж-то   убили?   
  Власов кивнул головой.
  - Да, Заболоцкая убита. Поэтому я и спрашивал вас: не видели ли вы кого  ночью или рано утром у квартиры вашей соседки.
  Сыроежкина задумалась.
  - Врать не буду. Видеть не видела, а слышать слышала. Я утром в туалет ходила и слышала, как у Ирки дверь хлопнула. Помню, еще подумала: хоть бы музыку не врубили, дали выспаться. 
  - А во сколько это было? Ну, хотя бы приблизительно.   
  - Да я точно знаю. Пять минут седьмого было. У меня часы на стене, над кроватью висят.   
  Людмила Ивановна, говорившая до этого спокойно, вдруг запричитала: - Да кто же это ее убил-то? Надо же такому горю случиться! Вот ведь, что деньги, да мужики делают. Никак кто приревновал? Любовники,  наверное,  не поделили? Точно! Из-за ревности это. Вот увидите, что я была права, когда все узнаете. - Вдруг она ахнула - Я же вечером ее видела с мужиком. Вот память-то дырявая стала! Склероз видно начинается. Надо бы к врачу пойти, да, что толку ходить? Лекарства выпишете, а они теперь такие дорогущие стали. Так-то я женщина здоровая…
  Власов перебил ее, чувствуя, что разговор о здоровье может затянуться надолго.
  - Людмила Ивановна, так кого же вы с Заболоцкой видели и во сколько?
  Сыроежкина глянула на Власова с обидой.
  - Ох, и не терпеливый же вы. Это от молодости. С возрастом понимаешь, что спешишь, время торопишь, а куда торопишь? К смерти! Ох, Ирка, Ирка, - снова запричитала она, - Значит, это было, чтоб не соврать тебе, где-то около полуночи. Я услышала голоса на лестнице и подумала, что это Петька с дружками идет, а я на цепочку дверь закрыла. Я, когда он дома не ночует, всегда дверь на цепочку закрываю, боюсь. Подошла я к двери, в глазок глянула: нет, не Петька. Ирка с  мужиком стоит. Ну, я и пошла назад к себе в комнату.
  - А этого мужчину вы раньше видели, знаете? Описать сможете?
  - А чего его описывать? Мужик, как мужик. Да он у нее этот, как же называется? Забыла.   
  - Продюссер? 
  - Вот, вот, продюссер. Работу ей находит. Он часто у нее бывает. Противный такой, выкабениваться любит, строит из себя короля Лира, а поглядеть не на что! А чего мы так-то сидим? Может,  чаю хотите? 
  - Нет, спасибо, некогда. – Власов встал. – Извините, работа.
  Выйдя из квартиры Сыроежкиной, он поднялся на четвертый этаж,  и позвонил в квартиру, которая находилась над квартирой Заболоцкой. 
  Дверь открыла молодая, холеная женщина, в ярком атласном халате, с сигаретой в руке. Скучающий, пресыщенный вид и оттопыренный мизинец, безошибочно выдавали в ней жену «нового русского».
  Власов представился и попросил разрешения войти. Женщина, изобразив на лице очаровательную (по ее понятиям) улыбку, окинула его заинтересованным взглядом с ног до головы и с придыханием в голосе произнесла: - Чем я могу быть полезна такому симпатичному капитану, да еще с Уголовного розыска? Мы, люди законопослушные. Мой Зырянчик, даже мухи не обидит. Зырянчик – это мой муж Он сотрудник банка. А если быть более точной, то вице – президент. Он имеет дело только с документами. А все уголовные элементы и прочие дела – это дело охраны банка.   
  - Я не по поводу вашего мужа. Меня интересует ваша соседка снизу – Заболоцкая.   
  -  Ах, Ирэн? Ну, тогда милости прошу. – Она распахнула дверь. 
  Квартира сияла и переливалась блеском позолоченных дверных ручек, люстр, бра. Они прошли в большую комнату, заставленную креслами, диванами, пуфиками.
  Усадив его в большое мягкое кресло, в котором он утонул, хозяйка села в кресло напротив, закинув ногу на ногу. При этом, халат  распахнулся, демонстрируя Власову все достоинства и недостатки ее фигуры.   
  Власов про себя застонал.  - Еще одна сексуально озабоченная бездельница. Везет мне на таких. Не хватает только ревнивого мужа с пистолетом в руках. Доказывай потом, что ты был ни при чем. 
  У него сразу заныло простреленное плечо. Он потер его рукой и,  улыбнувшись,  спросил: - Простите, как вас зовут? 
  - Кэт, можно Кэтрин, как вам удобнее.
  Власов поморщился. Его коробило, что теперь нормальные, привычные имена: Катя, Ира, Наташа, старались переделать на западный манер: Кэт, Натали, Ирэн.
  - Хорошо, Кэтрин, я хотел поинтересоваться на счет звукоизоляции вашей квартиры. Соседка снизу сильно донимает шумом?   
  У Кэт округлились глаза.
  - Этим теперь занимается Уголовный розыск? Как интересно.
  - Вы не ответили на мой вопрос.
  Потянувшись за пачкой сигарет, которая лежала на журнальном столике, она изогнулась так, что ее грудь чуть не вывалилась из белого кружевного бюстгальтера. Закурив очередную сигарету, Кэт в упор посмотрела на Власова, проверяя какой эффект она произвела своими действиями.   
  Власов чертыхнулся про себя, но встретил ее взгляд прямо и невозмутимо. Разочарованно вздохнув, Кэт пожала плечами. 
  - Бывает слышно музыку, но не так, чтобы очень. Дом же старый, перегородки кирпичные и перекрытия капитальные. Мне, лично, музыка не мешает.
  - Вы с Заболоцкой дружны?
  - Нет. А какие у меня могут быть общие интересы с  артисткой? Мы вращаемся в разных кругах. Ее в наш круг могут пригласить разве что для развлечения, между приемами пищи и чтобы заполнить паузу ее выступлением. Не знаю, что все охают и ахают? Что в ней такого не обычного? Смазливая мордашка, да доступное тело. У нее вся карьера через койку, уж поверьте мне. Я бы   не смогла делать это,  ни за какие деньги. – Она глубоко затянулась и выпустила дым через ноздри. 
  Власов увидел на столе фотографию. На ней Кэт обнимала пожилого, лет шестидесяти, полного, обрюзгшего  мужчину.
  Увидев, куда устремлен взгляд Власова, Кэт сказала: - Это мой муж. Правда же лапочка?
  Да уж,  подумал Власов,  значит, ты не через койку? Сразу видно, как ты безумно любишь своего старого,  но богатого мужа – готова «наставить ему рога» с первым попавшимся мужиком.  А в слух спросил: - Вы давно видели Заболоцкую? 
  - Сегодня видела, а что?    
  - Как сегодня? – Власов опешил.   
  - А что тут удивительного? Мой муж сегодня улетал в Москву первым рейсом. Поэтому шофер заехал за ним в пять тридцать утра. Я вышла его проводить. Мы как раз спускались вниз, когда она свою дверь открыла. Охранники на нее цыкнули, чтоб не высовывалась. А что вы хотите? Такая опасная работа теперь  у работников банка, без мер предосторожности никак нельзя. Они всегда проверяют подъезд, прежде чем Зырян войдет или выйдет на улицу. 
  - И, что Заболоцкая?
  - Ничего. Естественно закрыла дверь. Я проводила мужа  и вернулась домой.
  - Заболоцкую больше не видели?
  - Нет. А, что?   
  - Вы,  не обратили внимания, она была одна? И как она была одета?
  - Ой, мне больше делать нечего, как наблюдать за тем,  одета ли  Ирэн,  или она голышом и есть ли с ней рядом мужик.   
  - Поймите, Кэт, я спрашиваю об этом не ради праздного интереса. Заболоцкую убили,  и получается, что вы последняя, кто видел ее живой.
  Кэт расхохоталась.
  - Ой, не могу! Ирку, убили? Да бросьте меня разыгрывать. Кому она нужна, чтоб ее убивать?
  Но, посмотрев на серьезного Власова, недоверчиво переспросила:  - Вы это серьезно?
  - Серьезней некуда. Так что по поводу одежды Заболоцкой и компании, если она была?
  - Да, нет, рядом с ней я никого не видела. Она была в пеньюаре. Видимо проводила очередного любовника и закрывала за ним дверь.
  Власов насторожился. 
  - Если она кого-то проводила, значит,  охранники вашего мужа или его шофер должны были его видеть. Как мне можно с ними связаться? 
  Кэт резко поднялась с кресла, вышла из комнаты и через минуту вернулась с мобильным телефоном в руке.
  - Сейчас, тут в памяти есть телефон, по которому с ними можно связаться.
  Она нажала какие-то кнопочки. 
  - Нашла. Сейчас. Сереж, это Кэт. Нет, ничего не случилось.  Скажи мне: вы сегодня утром, когда к дому подъехали, никого во дворе  или на лестнице не встретили? Кого? Ну,  и? Да нет, все нормально. Пока, золотко. 
  Она посмотрела на Власова.
  - Сережа – это начальник охраны. Он говорит, что встретили мужчину. По-моему, по его описанию, это Иринин режиссер. Высокий, худой мужчина.
  - А вы ничего не путаете? Может продюсер?   
  - Вы, что, считаете  начальника  охраны слепым? И не в состоянии отличить маленького  и толстого, от высокого и худого?  И потом, у нас на весь дом – восемь квартир. Все настолько уже примелькались друг другу. Знаю я:  и продюсера Ирэн и режиссера. Если Сережа говорит: худой и высокий, значит худой и высокий, а не толстенький и маленький, ясно? 
  - Предельно ясно. Спасибо. 
  Власов задумался. 
  - Что же это получается? Ночью пришла с одним, а утром уходит другой? Выходит, Ашот остался в квартире. Или Алекс был в квартире, когда они пришли? Черт их разберет. Но главное, когда ушел Алекс,  Ирэн была еще жива, а вот оставался ли там Ашот, это предстоит выяснить. 
  Он поднялся из кресла, которое никак не хотело его отпускать, обволакивая со всех сторон своим теплом.
  - Спасибо за информацию и помощь Кэт. Вы нам очень помогли. До свидания. 
  Кэт удивленно приподняла брови и надула губки.
  - Что, вот так и уйдете? Бросите женщину в одиночестве, после того, что сообщили? Я теперь боюсь оставаться одна.  Может, выпьете  чашечку кофе, пока охрана приедет? Я сейчас их вызову.   А мы пока поговорим о жизни и смерти, - она томно улыбнулась.
  Власов пошел к выходу. 
  - Извините, не могу. Работа. 
  Кэт кокетливо повела плечиком. 
  - Да, ладно. Бросьте заливать. Работа! Так и скажите,  меня испугались. Не бойтесь, я вас не съем. Или вам запрещено пить даже кофе на работе? Я ведь вижу по вашим глазам, что вам очень хочется остаться, не так ли?
  Она подошла к Власову вплотную и положила ему руки на плечи. Он спокойно снял их, подумав при этом, что безделье и праздная жизнь могут сделать с человеком. Продала себя в золотую клетку и бесится. Мужу не до нее и нужна она ему лишь для того, чтобы было чем потешить свое самолюбие. Последнее время он все больше встречал таких вот молодых, красивых девушек, продавших свою красоту и молодость за  тряпки, драгоценности и обеспеченную жизнь.  Мелькнула мысль о Соне.
  - Она бы не продала себя ни за какие деньги.  Наверное, она все - таки права в своих претензиях ко мне. И пока я окончательно не потерял ее, надо пересмотреть  взгляды на свое поведение. Ведь почему-то именно ко мне цепляются все эти богатенькие дамочки. Значит,  есть во мне что-то такое, что позволяет им думать о том, что я готов лечь с ними в постель, после пяти минут знакомства. И моя молодость и внешность, скорее всего здесь ни при чем. Что-то не так именно со мной.  Хотя мне казалось, что за последнее время я очень изменился, стал более серьезным.   
  Он решительно направился к выходу.
  Кэт крикнула ему в след:  - Капитан, не бери в голову. Я хотела просто пошутить, да забыла с кем имею дело. Ты ведь – мент. А у вас вместо мозгов – Устав. Вы  шуток не понимаете.  Реагируете только на команды: сесть, встать, кругом, смирно, шагом марш. Или это у вояк так? Я все время вас путаю. Да я бы тебя и на миллиметр к себе не подпустила, не обольщайся. Мы – птицы разного полета. Дверь захлопнешь сам, я тебе не прислуга.
  Власов вышел на площадку и задумался: еще полгода назад, я бы ни за что не отказался от такого лакомого кусочка, а теперь это вызывает лишь брезгливость и жалость. Женщины, как и прежде, готовы ради моей улыбки на все. Но мне это стало почему-то  не интересно. Старею или умнею? А может, дело действительно в Соне? – Он тяжело вздохнул и перешел к двери напротив.
  Минут пять он давил на дверной замок, но видимо, дома никого не было. Он начал спускаться на второй этаж.
  В одной из квартир второго этажа хозяев тоже дома не оказалось. В другой же, которая находилась под квартирой Заболоцкой, дверь открыл пожилой мужчина.   
  Власов облегченно вздохнул.  Общение с женщинами, сегодня давалось ему с трудом. Представившись и предъявив свое удостоверение, он был приглашен в кабинет.
  Мужчина оказался профессором, преподавателем Университета, имеющим много званий, регалий и наград. Он жил в этой квартире вместе с женой, дочерью, зятем и двумя внуками. Все стены в прихожей, зале, через который они проходили были заставлены стеллажами с книгами. Дом напоминал библиотеку. В кабинете стоял большой массивный стол, старый кожаный диван, кресло и старые застекленные шкафы опять же с книгами.
  Хозяин представился: - Хонин Петр Сергеевич. Присаживайтесь, прошу. Ну те-с, с чем пожаловали? Я вас слушаю. 
  Власов не стал темнить.
  - Сегодня утром, у себя в квартире,  убита ваша соседка – Заболоцкая.  Вот я и зашел узнать, может,  вы что-то видели или слышали?  Насколько мне известно, в основном от вас поступали звонки в районное отделение милиции на шум в ее квартире? 
  Петр Сергеевич задумчиво потер подбородок. 
  - Да. Вы знаете, совсем жизни не стало, после того, как здесь поселилась эта артистка. Постоянные пьянки, гулянки по всей ночи. Топот, визг, мат. А у нас маленькие дети. Значит, убита? Ну, что ж, закономерный результат ее жизни. Не могу сказать, что очень сожалею по этому поводу. Может, теперь мы вздохнем с облегчением. Будем надеяться, что новые соседи будут спокойнее. Вы знаете, как мы устали. Последнее время, мы даже милицию перестали вызывать. А что толку? Они приедут, она им  улыбнется, стакан водки нальет и все, инцидент исчерпан. Я пробовал сам с ней поговорить серьезно, но понял, бесполезно. Она меня, пожилого мужчину послала матом, представляете? В дочери мне годится и матом?! Не понимаю. А ведь на экране на нее посмотришь – ангел. Слабая, нежная, беззащитная женщина. В ее экранных героинь невозможно не влюбиться. Но в жизни? Это же небо и земля! Грубая, высокомерная, развязанная. Непостижимо!  Простите, за мое отступление от темы. Так чем я могу вам помочь? Да, утром… . У меня сегодня «вечерники» поэтому я дома. Жена сейчас лежит в больнице, сердце прихватило. Дети с внуками встают в семь тридцать утра. Сегодня ночь была тихая, я не  просыпался ни разу. Нет, ни чем не могу вам помочь. Мои все разбежались в половине девятого, я был в кабинете, готовился к лекции. На улицу сегодня не выходил. Извините, рад бы помочь, но… - он развел руками.   
  В дверь позвонили. Петр Сергеевич поднялся. 
  - Это,  наверное,  внучка из школы вернулась. Подождите минуточку. – Он быстро вышел из кабинета.   
  Через несколько минут он вернулся с девочкой лет десяти – одиннадцати. Она с любопытством посмотрела на Власова.   
  - Катенька, - обратился к ней Петр Сергеевич, -  ты когда сегодня утром уходила, тебе никто на лестнице или во дворе из соседей или знакомых не встретился?   
  - Из знакомых?
  - Нет, не обязательно из знакомых. Я не правильно поставил вопрос, извини.
  - Из знакомых – тетя Люда с Витькой, из седьмой квартиры. А из не знакомых – тетенька, которая  от тети Иры выбежала.   
  Власов внимательно посмотрел на девочку, она смутилась, покраснела и  опустила голову. 
  - А откуда ты знаешь, что она выбежала от тети Иры? Ты же живешь на втором этаже.   
  Девочка кинула быстрый взгляд на Власова, он улыбнулся, пытаясь приободрить ее.
  - Витька сказал. Мы в одной школе с ним учимся. Он говорит: клево, что в нашем доме живет такая известная артистка и к ней ходят все знаменитости. А эта тетенька играла главаря банды в сериале. Помните, на нее еще никто не думал, а она…   
  Петр Сергеевич перебил ее: - Катя, что за выражения? Ты же умная девочка из интеллигентной семьи. И когда это ты смотрела сериал? Я ведь запретил тебе смотреть всякую ерунду. Лучше читай книги и учи языки. Это тебе в жизни пригодится больше, чем смотреть всякую гадость.
  Власов сочувственно поглядел на  девочку и подмигнул ей. Она неуверенно улыбнулась.
  - Катенька, а ты раньше эту женщину здесь видела?   
  - Не помню. Кажется, видела.
  - А описать ее сможешь? В чем она была одета?
  - Да она старая уже. В шубе была песцовой.
  - Старая, это как твоя бабушка? 
  - Нет, как мама, наверное. Ей лет сорок где-то.
  Власов улыбнулся. Конечно, для девочки десяти лет, женщина, которой было сорок, считалась старухой. 
  - Спасибо тебе Катенька. Только никому о нашем разговоре не рассказывай. Хорошо? – Власов нагнулся к уху девочки и прошептал, - а с Витькой ты все же дружи. Книжки, оно конечно хорошо, но друзья все же лучше.   
  На первом этаже ни в одной из квартир хозяев не оказалось. Власов вышел на улицу. 
  Женщина, очевидно дворник, пыталась расчистить от снега дорожку. Он подошел к ней. Женщина выпрямилась. Лицо ее раскраснелось. Она вытерла пот со лба и сказала:  - Вот ведь погодка! Зимой спину не разгибала и весна вот пришла и на тебе. Небо, словно худое сито. Валит и валит, без перерыва. Запарилась уже. 
  Полная, румяная, лет сорока, с добродушной улыбкой на лице. О таких,  раньше говорили: кровь с молоком.   
  Власов представился, сказал о смерти Заболоцкой. Женщина ахнула: - То-то я вижу,  милиция ходит. Я подумала, что старик опять на артистку нажаловался. Она же чуть музыку включит, он сразу в крик. Тишину ему подавай. Вредный такой дед.
  Власов поинтересовался: - А вы знаете,  кто на первом этаже живет? 
  - Как же не знаю? Знаю, конечно. Одна-то, 1-я, продана. Люди уже съехали. Там новые жильцы ремонт собираются делать. Да что-то не торопятся, тепла видно ждут. Так, что там, пусто. А во второй я живу с дочкой да свекровью. Горюнова моя фамилия, а зовут Галиной Петровной. Муж умер два года назад, вот и пришлось идти в дворники. Жить-то надо. Квартира у нас трехкомнатная. Раньше у нас семья большая была. Свекор был жив, муж, да брат мужа еще с нами жил. А теперь вот хоть бегай по квартире, ни с кем не столкнешься. Свекровь болеет, не ходит, все больше лежит. Дочка выросла, редко дома бывает.   
  - Простите, а сегодня утром вы ничего такого странного не заметили? Людей чужих или наоборот знакомых вам, которые рано утром из дома выходили?
  - Да в том-то все и дело, что меня сегодня ночью дома не было. Я ведь еще сторожем подрабатываю в хлебном магазине, тут неподалеку. Денег на жизнь не хватает, вот и приходится крутиться. Три раза в неделю дежурю. Магазин с девяти открывается. Я дежурство сдала, хлебушка свеженького взяла  и домой. Пришла,  и спать завалилась. Потом вот проснулась, свекровь покормила, сама поела  и пошла,  чистить дорожки. Какая разница утром или в обед? Все равно работы моей не видно, тут же засыпает все снегом. Получается, что все на свете я проспала сегодня.
  - А дочка дома была?
  - Нет. Нашла себе какого-то оболтуса. Бывает,  по неделе не появляется. Я и ругала и ремнем ее драла, ни какого толку. Что поделаешь? Совершеннолетняя уже. Мать теперь ей не указ. 
  - А не подскажите, дом напротив, где сейчас окна светятся, жилой?
  - Нет. Здесь сплошь одни фирмы. Дом расселили уж года три назад. Место престижное, фасадом дом на площадь выходит. Но они работу с десяти утра начинают. Вечером, правда,  бывает,  до ночи сидят, а утром ни-ни. Так, что там вам никто ничего не скажет интересного. У них дом на сигнализации стоит и ночью только один охранник дежурит внизу. Я туда ходила, хотела к ним сторожем пристроиться,  не взяли.  Замерзла я чего-то, да и наработалась. Чисти,  не чисти, все равно через полчаса все заметает снова. Пошли ко мне, погреемся, чайку попьем и поговорим не спеша. 
  Власов посмотрел на тяжелое, серое небо,  из которого сыпал и сыпал снег, поежился и махнул рукой. 
  - Пойдемте. 
  Они зашли в квартиру, разделись и прошли на кухню. В доме было тепло и тихо. 
  - Спит свекровь, наверное. Она последнее время, как сурок, все спит и спит. Умрет,  наверное,  скоро. Совсем одна останусь.   
  Она поставила чайник на огонь, достала банку с вареньем и свежие хрустящие булочки.
  - Варенье сама варила. Вишневое, без косточек. Муж мой сильно его любил. И булочки свежие, еще горячими были, когда домой принесла. Угощайтесь. У вас ведь тоже работа не приведи Господь. Вся на нервах, да на ногах. Она налила ему большую кружку чая и села сама.
  Власов с удовольствием отхлебнул душистый чай и спросил: - А чего же снова замуж не выйдите? Вы еще молодая, симпатичная женщина.   
  Галина Петровна всплеснула руками.
  - Да за кого выходить-то? Где он нынче мужик-то? Все норовят за бабью спину спрятаться, а не свою подставить. А потом, чтобы замуж выйти, надо сначала познакомиться. А куда я хожу? Да и некогда мне. – Она вдруг рассмеялась.   - Хотите, расскажу вам, как я тут в театр ходила? Если у вас конечно время есть и интерес послушать.
  Власов посмотрел на часы, откусил кусок булки с вареньем и кивнул: - Минут десять есть.   
  - Ну, тогда, слушайте, только не смейтесь, а то обижусь.  Дочка мне тоже начала выговаривать: сидишь сиднем дома в халате и тапочках, а годы-то идут. Так и состаришься одна. Пошла бы хоть в театр. Там народ культурный, образованный. Может, с кем и познакомишься. Подумала я, подумала. А почему бы и не сходить? Живу в одном доме с артисткой, а в театре не была уже сто лет. Посмотрю, из-за чего весь сыр-бор. К культуре приобщусь. Да и захотелось, чтобы эта артистка (я имею в виду Ирэн) играла для меня, а я бы сидела барыней и лениво в ладоши хлопала. Дура! Приобщалась раньше по телевизору, так нет, в живую захотелось. Кто-то из известных писателей,  наверное,  именно про таких, как я  и написал книгу - «Идиот». Перед тем, как идти, посмотрела дома по телевизору постановку театральную. Правда больше в зал смотрела: кто как одет, чтоб не опростоволоситься, когда сама пойду. А люди-то тоже, как и я, больше друг на друга посматривают, чем на сцену. Оценивают: у кого больше всего на ушах и руках нацеплено побрякушек разных. Антракт показали. Так они там из буфета в буфет носятся, как угорелые, словно с голодного краю прибыли. 
  Власов закашлялся от смеха и отхлебнул чая. Галина Петровна подозрительно посмотрела на него. Он покачал головой: - Нет, нет, я не смеюсь, поперхнулся просто. 
  - Ну, смотри. Значит, так, месяц я собиралась. Дочка клипсы и накладные ресницы дала. Подружка Танька, платье приличное и сумочку. А соседка, с третьего этажа, Людмила, парик. Туфли старые на шпильке у меня уже лет двадцать лежат. И ходить некуда на них, да и не умею я. Прибарахлилась я, значит, чтоб не хуже других выглядеть,  и пошла,  билет покупать.  Попросила же еще эту ехидну кассовую, чтоб дала билет не дорогой и не далеко от сцены. Денег-то лишних нет, а хочется и в буфет сходить и артистов вблизи посмотреть, может больше и не придется. Она мне дала билет. Это лучшее, говорит, что за ваши деньги я могу дать. Чтоб ей такое лучшее место на том свете досталось! – Она сердито бросила чайную ложку на стол. Власов сидел,  опустив глаза, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. - Потащилась ведь еще пораньше, за два часа до начала. Думала: театр погляжу, в буфете посижу. А,  оказалось: впускают-то только за полчаса до начала. Ноги отвалились. Сесть-то негде. Домой идти, так только дойдешь и назад надо. Стою, жду. Народ понемногу набираться стал. Меня к стенке прижали – ни вздохнуть, не повернуться. Наконец, дверь открыли,  и народ начал ломиться внутрь, как на пожар. Меня вместе с толпой и понесло. Об косяк меня дважды разными местами стукнули. У сумочки ремешок с мясом выдрали. Занесли меня вовнутрь и остановились. Огляделась: к буфету меня доставили прямиком. Я обрадовалась. Думаю: сейчас пирожное съем, кофе запью,  и будет все нормально. Очередь до меня дошла, я заказала, а эта выдра буфетная мне: 150 рублей с вас. Я чуть тут же и не села. Спрашиваю ее: это за что же? А она так нахально улыбается мне: как это за что? Кофе 75 рублей, бутерброд 35 и пирожное 35. Я прикинула в уме: 145 получается. А пятерка за что? Она мне: на чай. Представляете? Обнаглели в чистую!  На оптовом рынке банка кофе 50 рублей стоит, а у нее чашка 75. Я ей говорю: подавишься таким чаем, лахудра крашеная. А народ сзади шумит, волнуется – времени-то на перекус мало выделено. Кричат мне: или бери, или отваливай. Ладно, думаю, раз пришла, разорюсь, пусть наживается на нас, идиотах. Руку-то в сумку засунула, а кошелька-то и нет! Зато дырка в сумке с мою ладонь. Бритвой так аккуратно сделана. Мама моя! Все деньги в кошельке были, вся наличность. Я на всякий случай взяла. На ватных ногах до стула добрела, села, еще раз в сумочке пошарила: вдруг, померещилось? Нет, не померещилось. Дырка есть, а кошелька нет. Билет, правда,  остался. Побрела в зал. Думаю, чего уж теперь? Хоть постановку погляжу, в себя немного приду. Искала, искала – нет моего места! Подошла к  этой – дракону-распорядителю. Она такая важная стоит, вся в черном, в очках. Ну, прямо министр без портфеля. Глянула на мой билет, как контролер в троллейбусе и скукожилась вся.  У вас, говорит, место откидное. Когда все усядутся на нормальные места, тогда и вы откинете. Я ей говорю: чего это я откину? Это ты сейчас у меня откинешься, если толком все не объяснишь. А она еще и бурчит: как таких в театр пускают? Сидели бы у себя дома, в деревне. Это я – то из деревни? Нашлась, городская! Короче, показала она мне маленькую дощечку, которая с краю к креслу прикреплена. У меня на нее даже половина туловища не поместится. И за это с меня такие деньжищи содрали? За двести рублей, как вороне на суку сидеть? 
  Власов пил чай крупными глотками и старался удержаться от смеха, чтобы не обидеть Галину Петровну.
  А та, стукнув кулаком по столу, от избытка эмоций, продолжала: - Драконша мне говорит: нормальные билеты от пятисот рублей и больше стоят. Батюшки – светы! Это же моя недельная  зарплата. Так я за нее столько горбачусь. Ну, деваться некуда. Стою: пень пнем, жду, пока все буржуи свои дорогие места займут. Потом, одной половиной своей кое-как уместилась на этой дощечке. Тут: музыка грянула, свет погас и из коридора, по проходу артисты хлынули. Ну, они же со света в темноту бежали и на меня не рассчитывали. Первым, мужик с каким-то флагом в руках бежал. Вот он меня-то и сшиб! А за ним уж все остальные вповалку. В общем – куча мала получилась. В зале визг, хохот. Когда я из этой кучи выбралась, то одного рукава на платье как не бывало, парик вообще исчез,  и только на одном глазу приклеенные ресницы остались.   Ну,  как в таком виде спектакль смотреть? Да и в зале все только на меня смотрят и со смеху покатываются. Обидно мне стало до слез. Выскочила я из зала и побежала в дамскую комнату. В туалет – по-нашему. Надо же себя как-то в порядок было привести. А эта комната оказалась в подвале. Ступенек пятьдесят вниз будет. Видно от расстройства и от того, что не привыкла на каблуках ходить, у меня нога и подвернулась. Очнулась я уже, как оказалось, после окончания спектакля, на кушетке, у администратора. Каблука нет,  зато шишка на голове со сливу – есть. Администратор добрая попалась. Все нашатырь к носу мне совала. Даже с собой отдала. Говорит: если на улице падать надумаете – нюхайте. Хотя, если и упадете, то ворам с вас брать все равно нечего.  До дому целый час шкандыбала. Приобщилась называется к искусству. Показала себя во всей красе. Жениха присмотрела. Теперь я понимаю, почему говорят, что искусство требует жертв. Театр! Культура! Одно ворье и хамы! Вам надо театром заняться, навести там порядок.   
  Власов не выдержал и расхохотался. Галина Петровна вначале надулась, а потом тоже начала смеяться. Они смеялись до слез, пока не услышали старческий голос. 
  - Галя, ты с кем это там?
  Галина Петровна вытерла глаза и прошептала:  - Свекровь проснулась.
  Власов встал.
  - Спасибо вам за чай и рассказ. Вы обязательно встретите еще хорошего человека. Это я вам гарантирую.
  Попрощавшись, с Горюновой, Власов  поехал в Управление. У него даже поднялось настроение. Он улыбался, вспоминая поход в театр улыбчивой, розовощекой дворничихи. 
  Троллейбус тащился еле-еле. Вдруг, глянув в окно, он увидел улыбающееся  лицо Сони. Она шла по Невскому проспекту рядом с высоким парнем в очках и весело смеялась. Парень,  заглядывая ей в лицо,  что-то говорил, энергично жестикулируя руками. Власова бросило в жар, руки сами сжались в кулаки, сердце заныло от ревности и обиды.  Забыв обо всем на свете, он выскочил из троллейбуса,  и помчался за этими двумя голубками. Догнав их, он резко схватил Соню за рукав пальто и повернул к себе. Гневные слова, готовые сорваться с его языка, замерли, когда он понял, что обознался. 
  Девушка с удивлением и возмущением смотрела на него. Она совершенно не была похожа на Соню! Парень нахохлился и начал наступать на Власова. Тот, примиряюще поднял руки вверх.
  - Извините ребята, обознался. Прошу прощения, бывает.
  Он развернулся и быстро пошел назад к остановке. 
  - Докатился, бросаюсь на людей. С этим надо что-то делать, а то не долго и в психа превратиться. А может, это и есть любовь?    

                Глава 4

   Борисов, добравшись до театра, разыскал директора. Им оказался не высокий, полный, но очень подвижный человек, лет пятидесяти. Звали его Львом Борисовичем. Фамилия его была Янхель.
  Они прошли в его кабинет, который напоминал будуар кокотки прошлого века. На окнах висели бордовые плюшевые шторы. Кресла с изогнутыми ножками и спинками  были обтянуты красным шелком. Вся левая стена была зеркальная и создавала видимость большого пространства. Только стол большой, неуклюжий и массивный выбивался из этой легкомысленной и легкой обстановки.      С опасением сев в предложенное кресло, Борисов поглядел на Льва Борисовича. 
  - Я не развалю это произведение искусства? 
  Тот замахал руками.
  - Да, что вы! Это же кресло девятнадцатого века. Раньше,  делали не на года, а на века. Это сейчас, не успеешь купить: шурупы выпали, материал порвался, и прессованное  дерево развалилось на куски.  Сидите спокойно. Я слушаю вас. С чем вы к нам пожаловали?
  Заметив неодобрительные взгляды Борисова на окружающую его обстановку, он улыбнулся.
  - Здесь раньше танцкласс был, поэтому и зеркала. А сейчас сделали хороший танцкласс, а я вот сюда переселился. Время такое. Площади сдаем в аренду, как-то надо выживать. А реквизит, мебель старую,  хранить негде. А все, что вас окружает, - он обвел комнату руками, - это реквизит. Некоторым вещам уже более ста лет. Вот и разобрали по кабинетам. Часть у худрука, часть у завхоза и меня. Дешево и сердито. Поэтому, не обращайте внимания на эти мелочи. Приступайте к делу.   
  Борисов, облегченно вздохнув, уселся  в кресло поудобнее, вытянув свои длинные ноги. 
  - Ну, что ж, приступать, так приступать. Как там у вас говорят артисты: я пришел сообщить вам пренеприятное известие? Извините, но у меня, как вы понимаете, раз я из Уголовного розыска, известие приятным быть не может. Сегодня утром, в своей квартире, была убита актриса вашего театра – Ирэн Заболоцкая.   
  Лев Борисович даже подпрыгнул на стуле. 
  - Как, убита? Да, что вы такое говорите? Кем?
  Борисов поглядел на растерянного директора.   
  - Для этого я и пришел к вам, что бы попытаться выяснить, кем. Расскажите мне все, что вы знаете о Заболоцкой. Какие роли играла у вас в театре? С кем дружила? С кем враждовала? Когда вы ее видели в последний раз? Вы же администратор – это ваша обязанность знать все и обо всех. Теперь я вас слушаю, Лев Борисович. Только успокойтесь, пожалуйста, и постарайтесь без эмоций. Я понимаю, смерть человека, тем более хорошо знакомого человека – это всегда шок. Но жизнь, есть жизнь. Договорились? 
  Лев Борисович налил себе в стакан воды, выпил его залпом, помолчал несколько минут, потом начал говорить:  - Да, верна поговорка: человек предполагает, а Бог располагает. Столько планов! Столько проектов!  И все теперь коту под хвост. Молодая, красивая, амбициозная - звезда на самом взлете. И все – нет звезды. Боже, что теперь будет? – Он глянул на Борисова, - извините, эмоции захлестывают. Значит, об Ирэн. В наш театр она поступила после окончания театрального института. Как все молоденькие актрисы года три играла в массовках. Подрабатывала на радио, на телевидении. Ну, знаете, когда передачи делают, нужен фон, люди. На зарплату в театре – не зажируешь. Вот и приходится крутиться. И снегурочкой бывало,  в Новый год подрабатывала, как все. Но ей повезло. Есть и красивее, и талантливее, а не могут засветиться, выбиться – так  и заканчивают свои дни в массовке.  А Ире (это сейчас она стала Ирэн), судьба улыбнулась. Заметил ее известный продюсер, приглядел, что называется. Это очень популярный человек в наших кругах. Ни из одной актрисы звезду сделал. Зовут его Ашот. Фамилия какая-то сложная, трудно произносимая - поэтому его все зовут Ашотом.  Поговорил  он с нашей Ирочкой, показал ее кому требуется, и все – через какое-то время Ира стала знаменитой. Пошли приглашения в сериалы, на передачи, в фильмы, награждения, цветы, аплодисменты. Одним словом – популярность. И, вы знаете, Иру как будто, подменили. Немногие выдерживают испытание славой. И Ира не выдержала. Пустилась во все тяжкие: алкоголь, наркотики, неразборчивые связи. Стала грубой, высокомерной. Начала диктовать свои условия, требовала главные роли в спектаклях, грозилась уйти. Вы же понимаете - театр держится на именах. Большинство людей идут не на спектакль, а на определенного актера. Нам, естественно, пришлось уступить. Теперь, я могу вам сказать откровенно, как театральная актриса, Ирэн была ни какая. Ноль. В кино, да. Она умела себя преподнести: свою внешность, тело, голос. Но театр – это другое. Здесь надо играть. А играть она не умела. Партнеры по сцене, как могли,  старались вытягивать, но … - он развел руками.  – Не однажды она выходила на сцену в нетрезвом состоянии, забывала текст, несла отсебятину, но ей все прощалось. Зрители обожали ее и осыпали цветами. Геннадий Сергеевич (наш художественный руководитель) после таких спектаклей не раз плакал от стыда и отчаяния. В последнее время она была занята в трех постановках. Именно с ними театр, в ближайшее время, должен был выехать на гастроли за границу. Ее имя гарантировало кассовый сбор. И что теперь? Нет, у нас,  конечно,  есть актеры известные и популярные, но…., - он снова застонал, раскачиваясь на стуле. – А Ашот знает?   
  Борисов перебил его: - Мы с вами не договорили об Ирэн в стенах этого театра. Я спрашивал: были ли у нее враги и друзья в этом коллективе?
  Лев Борисович усмехнулся.
  - Враги, друзья. Вы, что, смеетесь? Это же театр! Каждый считает себя непризнанным гением, звездой, а своего коллегу: заурядностью, выскочкой, везунчиком. Друзьями в театре бывают редко. И это не зависит ни от возраста, ни от званий. Ирэн, конечно,  завидовали. Женщины ехидничали, что весь ее талант находится между ног. Мужчины хвастались своими победами над ней и пытались занять место ее фаворита.
  - И кто у нее числился в последних фаворитах? Поймите, это не любопытство, это работа. Может быть,  ее убила жена этого фаворита, узнав об измене мужа. А может и сам фаворит, лишившись ее благосклонности. Она могла отобрать чью-то роль. Даже просто из зависти. Подумайте, кто больше всех из труппы ненавидел Ирэн?
  Лев Борисович задумался, потирая подбородок.
  - Простите, а можно, я приглашу одну нашу актрису? Она всегда в курсе всех событий и новостей. 
  - Ну, что ж, приглашайте. Все равно скоро все и всем станет известно.
  Лев Борисович быстро вышел из кабинета и через пять минут вернулся с очаровательной женщиной, среднего возраста.   
  Борисов видел ее несколько раз в эпизодических ролях в кино, но фамилии вспомнить не смог. Следом за ними зашел  крупный, высокий, седовласый    мужчина, который представился художественным руководителем театра, Горячевым Геннадием Сергеевичем.  Он тяжело сел на диван и закурил.
  - Да, новость вы нам сообщили, как обухом по голове. С одной стороны, словно гора с плеч упала, а с другой стороны – все теперь летит в тар - тарары.
  Борисов удивленно приподнял брови. Горячев невесело улыбнулся.
  - Да, такой вот парадокс. Вы знаете, я так устал от ее выкрутасов, претензий, вздорности. Я порой ее просто ненавидел. Бездарная кукла, сумевшая пристроиться. С другой стороны, гастроли теперь придется отменить. Ведь на всех афишах, ее имя. Реклама шла на ее имени. А ведь мы собирались в Москву, Израиль, Америку. Да. А еще говорят, что один человек ничего не решает. Еще как решает! Особенно в наше время. Сейчас, сами знаете, фильмы снимают редко. А если снимают, то в титрах крутятся практически одни и те же фамилии. Вот их зритель и запоминает, и на них идет. Старые, известные актеры ушли из театра, а многие уже и из жизни. А новых,  талантливых, мало кто знает. Не всем выпадает удача. Да и не все  готовы ради славы и карьеры идти на то, на что шла Заболоцкая. Прыгать из одной кровати в другую не каждая согласиться. Сейчас ведь снимают в основном кого? Жен, дочерей да любовниц. Как говорится, кто кино оплачивает, снимает, тот и условия ставит, кого снимать. А Ирэн не брезговала ни чем, лишь бы выше к славе. А ведь какая была чистая, светлая девочка. Ну, талантом Бог обидел, так может,  в чем-то другом нашла бы себя. Не надо ей было в актрисы идти. Ну, да что теперь говорить. – Он махнул рукой.
  Борисов поглядел на женщину, она улыбнулась ему,  и он вдруг вспомнил, как ее фамилия – Нистратова Нина.
  Борисов обратился к ней: - Нина, простите, не знаю вашего отчества.   
  - А вы без отчества. Я не привыкла, да у нас это и не принято.
  - Хорошо, Нина, что вы можете мне рассказать о друзьях и подругах Заболоцкой? Лев Борисович сказал, что вы в курсе всех закулисных дел.
  - Ну, всех не всех, а многих. Такая уж уродилась любопытная. А потом, мне любят доверять свои секреты. Я – могила, - она рассмеялась, - это значит,  никому их не передаю, в себе держу, как в копилке. Ну, а раз тут уж такое дело, придется свою копилку открыть, и поделиться своим богатством. Спрашивайте, что вас конкретно интересует?
  - Конкретно? Хорошо. Есть ли в труппе театра человек, настолько ненавидевший  или завидовавший Заболоцкой, что мог решиться на убийство? И второй вопрос. Был ли у нее в театре любовник, фаворит или как там у вас это называется? 
  Нина,  не задумываясь,  ответила сразу: - Заболоцкую в театре не любил ни кто. Завидовали, боялись, пресмыкались – да. Но, от нее многое зависело. Эпизодическая роль в кино, в сериале, роль в спектакле. Вон Геннадий Сергеевич не даст соврать. Не захотела она играть с Рябовой и все, поставили другую на эту роль. Но ненавидеть так, чтобы убить? Это вряд ли. Нет. Все понимали, что за счет нее театр держится на плаву. Зарубежные гастроли, премии. Нет. Из наших,  никто этого сделать не смог бы. Рубить сук,  на котором сидишь? Теперь второй вопрос. Любовник. В последний месяц  – никого. Перед этим был Саша Зорин. Она его даже в сериал протащила на роль охранника. Так он познакомился с Леночкой, помощником режиссера, и у них такой роман закрутился. С Ирой они расстались без слез, угроз, полюбовно. У нее самой роман  с режиссером фильма был в разгаре. Так что, нет. В последнее время «фаворитов» в труппе не было. Вы знаете, я видела ее два дня назад. Мне показалось, она была подавлена. Я спросила ее. А она рассмеялась, все, мол, «о-кей», лучше не бывает. Просто устала, слишком много работы. Я еще пошутила, что много работы для актера не бывает. На том и расстались.
  - А этот Саша Зорин, он сейчас здесь? С ним можно поговорить? – Борисов повернулся ко Льву Борисовичу. 
  - Да, да, конечно. Сейчас приглашу. 
  Геннадий Сергеевич поднялся вместе с ним.   
  - Если я вам больше не нужен, я тоже пойду. Надо распорядиться о похоронах, прощании, дать дату и время на телевидение. 
  Борисов кивнул головой.
  - Пожалуйста.
  Когда они вышли, Нина ближе подсела к Борисову и шепнула:  - Мне Сашка по секрету говорил, что Ирка отбила режиссера у его бывшей любовницы. Та и роли лишилась,  и покровителя. Напилась, и грозила, что убьет Ирку. Она же сама их и познакомила. Они вроде до этого,  подружками были.
  - А вы случайно не знаете ее фамилию?   
  - Почему не знаю? Знаю. Фенхель Алиса.
  Вошел молодой,   высокий, стройный мужчина, с яркими синими глазами, и с короткой стрижкой,  под ежик.
  «Герой – любовник». – Мелькнула мысль у Борисова.
  - Вы меня вызывали? Я – Зорин.
  Борисов указал рукой на кресло.
  - Присаживайтесь. – Он повернулся к Нине. - Спасибо вам за помощь. Я вас больше не задерживаю. До свидания. 
  Нина бросила быстрый взгляд на Зорина и с недовольным выражением лица вышла за дверь.
  Зорин рассмеялся: - Как же это вы ее выпроводили? Она же от любопытства теперь умрет. А если не умрет, то меня замучит до полусмерти вопросами, когда выйду.
  Борисов улыбнулся на его шутку.
  - Александр…. 
  - Просто Саша, так привычнее.
  - Хорошо. Саша, вы в курсе, из-за чего вас сюда пригласили? 
  - Да, колобок шепнул на бегу. 
  - Какой, колобок?
  - Ой, извините, это мы так Льва Борисовича между собой называем. Знаете, я даже не очень и удивился, когда узнал о смерти Ирины. Она в последнее время жила, как во сне.  Оргии сменялись запоями. Запои депрессией. Она как бы ходила по краю пропасти. Во всем этом, я так считаю, виноват Ашот.  Это он сделал из нее такой.   
  - Но, на сколько мне известно, вы какое-то время были очень близки и  пользовались ее благосклонностью. 
  - Я был ее отдушиной. У нас были доверительные отношения. Она мне изливала все свои обиды, проблемы - я ее утешал. Даже сильной женщине иногда хочется, кому-то поплакаться в жилетку.  Конечно, в какой-то мере, я тоже использовал ее, но … таковы мы все мужчины. Сознаюсь, мне льстило ее внимание, доверие. Устраивало то, что при этом не требовалось никаких обязательств с моей стороны. Удобные отношения. Как любовница – она была великолепна. В ней не было ни капли стыдливости и ханжества. Может, это продолжалось бы и доныне, но я влюбился! – Он счастливо улыбнулся, - представляете? Я влюбился, как мальчишка. Мне тридцать восемь лет. Дважды я был женат, но такой женщины, как Лена, я еще не встречал. Теперь на горизонте маячит новый брак, и я счастлив. Естественно, все отношения с Ирэн я прекратил. Она восприняла это спокойно. Сожалела только о том, что теперь некому будет излить свои беды.  Я,  ей ответил: никаких проблем, моя жилетка всегда к твоим услугам. Так что, расстались мы друзьями.   
  - Ну, и как, плакалась она вам после этого на свою судьбу?
  - Честно? Нет. Я закрутился: съемки, спектакли, любовь. Катастрофически не хватает времени. Да, получается, эгоист я. Ведь действительно видел, она опускается все ниже на дно, а руки не подал. У нее начался роман с режиссером, у которого она в последнее время снималась в сериале. Я подозреваю, что этот роман начался с подачи и по приказанию Ашота. Ирэн его боялась, и была в полной от него зависимости. Он сделал на ней целое состояние. Толстосумы платили деньги, чтобы она присутствовала на вечеринках, приемах, сидела за их столом, а потом лежала в их кровати. Он не брезговал ни чем. Он даже бил ее. Она мне показывала синяки.
  Борисов покачал головой. 
  - И она не могла послать его куда подальше? Почему она все это терпела?
  Александр печально улыбнулся.
  - Вам не понять, что такое популярность, экран, сцена. Это затягивает, как болото, из которого нет выхода. Ты тонешь, захлебываешься грязью, и все равно  лезешь в это болото. А Ашот – это пропуск в мир элиты, богатства, престижа. Если бы она перестала с ним сотрудничать, перед ней захлопнулись бы все двери, и наступило бы забвение. А забвение в ее возрасте, с ее внешностью, и с неумением больше ничего делать? Это прямая дорога на панель, только уже на улице. Вот она и терпела. Квартиру купила, отремонтировала, обставила, прислугу завела. Играла роль благополучной, самодостаточной и счастливой дамы. Эх, Ирка, Ирка. – Александр замолчал, и тяжело вздохнул.
  Борисов поднялся, и протянул ему руку.
  - Ну, что ж, спасибо за информацию.
  - Да не за что. Жалко Ирину, сгорела, как свечка. 
  Борисов вышел на улицу, посмотрел на серое, тяжелое  небо, и зябко передернув плечами, направился на  питерское телевидение. Снег бил ему в лицо, вяз под ногами, но в переходе уже стояли бабульки с веточками мимозы, и эти яркие, желтые цветы напоминали о том, что весна – вот она, не за горами. И совсем скоро набухнут почки, и воздух наполниться свежестью. Ветер станет теплым и ласковым. 
  Борисов улыбнулся, вспомнив сыновей, которые к дню восьмого марта старательно готовили матери подарки. Леша – рисовал, а Костя – лепил из пластилина. Сам он уже приготовил подарок Насте. Он знал, как ей нравится запах французских духов «Кристиан Лакруа» (такие были у соседки), но денег вечно не хватало и она молчала. Борисов копил на эти духи полгода, откладывая от денег, предназначавшихся ему на обед. И теперь, представлял радость и удивление Насти. Он тихо засмеялся. По роду своей работы, часто встречаясь с непорядочностью, предательством, обманом и грязью, он еще  больше ценил свой дом, свою семью и свою жену. Он любил ее чистые, лучистые глаза. Любил наивность и непрактичность в житейских вопросах. Любил ее теплые руки и переливчатый смех.
 Так, за своими думами, он не заметил, как добрался до нужного ему дома. Ему долго пришлось стоять на проходной, пока  решали к кому его направить. Ему сказали пройти к кабинету номер пятнадцать.
  Поднявшись на второй этаж, Борисов отыскал  комнату номер пятнадцать. На двери была табличка: заместитель директора Фридман Илья Семенович. 
  Постучав, Борисов  вошел в кабинет.  За столом,  на котором стоял компьютер,  и валялись в беспорядке кипы факсов, бумаг, книг, сидел мужчина лет сорока, в крупных роговых очках, с трубкой в зубах, уставившись в монитор. Не глядя на Борисова, он указал ему на стул,  и буркнул: - Минутку подождите, я сейчас освобожусь. 
  Эта минутка вылилась в пятнадцать минут. То и дело звонил телефон. Не отрывая глаз от монитора, Фридман прикладывал трубку к уху, слушал, отвечал – да или нет, и снова клал трубку на аппарат. Наконец он тяжело вздохнул, снял очки и поглядел на Борисова. 
  - Я вас слушаю. Только извините, времени в обрез. Уложитесь в пять минут? Какая у вас проблема?
  - Проблема, насколько я понимаю, у нас общая, - Борисов кинул быстрый взгляд на часы.
  Снова зазвонил телефон. Фридман с сожалением посмотрел на Борисова и снял трубку. Вдруг лицо его изменилось, стало растерянным и недоуменным. Он уже внимательнее посмотрел на Борисова, буркнул: «понял», и отключил телефон.
  - Так это правда? Заболоцкая убита? Мне сейчас из театра звонили. 
  Борисов кивнул:  - К сожалению, правда, - и протянул свое удостоверение.
  - Фридман Илья Семенович, - представился Фридман, - заместитель генерального директора по связям с общественностью. Да, вот это новость! Вы же нас просто без ножа зарезали. У нас с Заболоцкой два сериала запущены. Одна программа уже практически на выходе – она должна была быть ведущей. Все коту под хвост! Сколько затрачено денег, сколько задействовано людей. А кто ее убил уже известно? 
  Борисов посмотрел на Фридмана.
  - Если бы это было известно, меня бы здесь не было.
  - Почему? Ах, простите, я просто не соображаю, что говорю. Ашот в курсе? Хотя он же сегодня утром уехал в командировку. Вы знаете, кто такой Ашот? 
  Борисов кивнул головой.
  - Да. А куда он уехал?
  Фридман всплеснул руками.
  - Так они же вместе  с Ирэн должны были ехать в Москву! 
  - Это уже интересно.
  Борисов задумался:  Значит, вместе? Но на квартиру к Заболоцкой он не звонил и не приходил. Почему? Знал, что Ирэн нет в живых?
  Он посмотрел на Фридмана. 
  - А мог он один уехать, без Заболоцкой, если она не явилась к поезду?
  - Они самолетом должны были лететь. Ирэн терпеть не могла поезда, долгие переезды. Я думаю, мог. Решил, что она проспала и прилетит следующим рейсом. С ней такое бывало.   
 - А с ним как-нибудь можно связаться? 
 Фридман удивленно приподнял брови.
 -  А почему нельзя? Конечно можно. Сейчас попробуем. – Он начал листать записную книжку. – Вот номер его сотового телефона. – Он набрал цифры. – Странно, гудки идут, но никто не отвечает. Сейчас наберу Москву. Так, готово. Зоенька, золотко, это Фридман из Питера. Скажи, дорогая, Ашот у вас? Нет? И не звонил? Странно. Да, нет, потом объясню. Целую, дорогая, до связи.
  Он растерянно осмотрел на Борисова.
  - Нет его в Москве. Зоя говорит, что не приезжал и не звонил. Сейчас его домашний номер наберу. – Он снова начал листать записную книжку. - Алло? Манана, здравствуй, дорогая, это Фридман. Ашота позови, пожалуйста.  Нет? А где он? Почему не знаю? Да, про командировку в курсе. Но я звонил в Москву, его там нет, вот я и…. Ну зачем так, Манана? Ну, хорошо, хорошо, все, пока.  Целую ручки.
  Фридман пожал плечами.
  - Дома его тоже нет. Жена говорит, что он еще вчера вечером велел ей вещи собрать для командировки.  Дома не ночевал, за вещами не приходил. Сейчас у охраны узнаю, был ли он сегодня здесь.
  Он снял трубку внутреннего телефона.
  - Это Фридман. Ашот сегодня приходил? Не было? Ясно.
  Он посмотрел на Борисова и развел руками.
  - Не знаю, что и думать. Если бы не командировка и не смерть Ирэн, я бы решил, что он с очередной птичкой  куда-нибудь дня на три закатился. С ним такое бывает. Что поделаешь, южный человек, темпераментный.   
  Борисов усмехнулся. 
  - Да, у вас не соскучишься. А куда он обычно «закатывается», вы случайно не знаете? 
  Фридман помялся.
  - Да есть у него тут, на Финском заливе не большой домик. Он любит туда девочек возить, как он выражается, «на пробы». Ну и дела. Голова просто кругом идет. – Он написал на бумаге адрес и протянул его Борисову. 
  Дверь без стука открылась,  и в кабинет влетел высокий, худощавый мужчина. 
  - Кошмар! Ужас! Это правда? Я вас спрашиваю: это правда? 
  Фридман встал.
  - Алекс, успокойся. Сядь. Здесь капитан из Уголовного розыска.   
  Мужчина рухнул на стул и закрыл лицо руками. 
  - Значит, правда. Но как же так? А что Ашот говорит? У меня же сериал в самом разгаре! Кем я теперь Ирэн заменю? Больше половины уже отснято. Я погиб! Кошмар. Теперь никто со мной не захочет иметь ни каких дел.
  Борисов смотрел на  любовника Заболоцкой,  и ему было как-то не по себе: погибла  молодая, красивая женщина, с которой этот режиссер был в близких, интимных отношениях. А его волнует не то, как погибла Ирэн и вообще, что она погибла, а то, что случится с этой «мыльной оперой». Вот это нравы. Богема, черт бы ее побрал. 
  Он в упор посмотрел на Алекса. 
  - Когда вы в последний раз видели Ирэн?   
  Алекс отнял руки от лица.
  - Вы меня спрашиваете?
  - Именно вас.   
  Алекс на минуту замялся.   
  - Вчера на съемочной площадке.
  - А после?
  - Нет.  У меня было много дел: просмотр отснятого материала, монтаж. Нет, больше, я ее не видел. 
  Борисов, прищурившись, посмотрел на него.  Да, что-то темнит этот герой – любовник, - подумал он, - глаза прячет. В этом надо будет разобраться. Сдается мне, что господин режиссер мне врет. Ладно, проверим. У Вовки узнаю, что там он из соседей вытряс, тогда еще раз и поговорим. А сейчас, я тебя с другого бока взять попробую.   
  - Алекс, а вы не подскажите мне, Алисы Фенхель здесь нет? Мне хотелось бы с ней пообщаться.   
  Алекс вздрогнул, как от удара, и втянул голову в плечи. 
  - А зачем вам она? 
  - У меня есть к ней пара вопросов. 
  Фридман удивленно посмотрел на обоих.
  - Алекс, в чем дело? Тебя спросили: Алиса здесь?   
  - Здесь. Она занята в съемках спектакля. Вернее, я ошибся, в съемках передачи о театре. Она участвует в сценах из спектакля.
  Фридман посмотрел на Борисова.
  - Подождете?
  Борисов кивнул.
  - Да, конечно.
  Фридман набрал номер телефона и сказал:: - Это Фридман, попросите  Алису Фенхель после того, как она освободится, зайти ко мне в кабинет. Да, срочно. 
  Алекс вопросительно посмотрел на Борисова.
  - Я могу идти? 
  Борисов кивнул.
  - Да. Если понадобится, мы вас вызовем. – Вдруг он поднялся вместе с ним, - а знаете, проводите-ка меня к павильону, где идет съемка с Фенхель. Не будем больше отнимать время у Ильи Семеновича. 
  Он повернулся к Фридману.
  - Спасибо. Не буду больше отрывать вас от дел. Мы с Алисой побеседуем где-нибудь в другом месте.   
  Фридман нерешительно спросил: - Мы можем официально сообщить о смерти Заболоцкой?
  - Да, можете. Только, очень прошу, не надо устраивать ни какого ажиотажа, громких слов, предположений. Преступник пока не задержан, и не известен. Вы можете навредить следствию.   
  - А можно будет узнавать у вас, как движется расследование?
  - Отчего же нет? О чем сможем, будем информировать. 
  Они вышли с Алексом в коридор и направились по лестнице вниз. Борисов, вдруг, спросил: - Алекс, отчего вы так напуганы? Создается впечатление, что вы знаете больше, чем говорите. Вы, что-то от меня скрываете?   
  Алекс дернул плечом. 
  - Ничего я не скрываю. Просто, узнать о смерти актрисы, которая играет главную роль в твоем сериале, да еще, если этот сериал только начал набирать силу. Вам не понять.  Все, на нас  можно ставить крест. Да и потом, женщину жалко. Молодая, красивая, подающая большие надежды актриса.    
  - У вас с ней были интимные отношения? 
  Алекс побагровел.
  - А какое это имеет значение? Личная жизнь, на то и есть личная жизнь, что бы никто в нее не лез.
  - Да, вот такая у меня работа. Иногда я вынужден лезть и в личную жизнь тоже. Представьте, мне это совсем не доставляет удовольствия, но в расследовании преступления, тем более убийства – личного и не личного не бывает. Здесь все главное и все важно.
  Алекс достал сигарету, и закурил. Судорожно затянувшись, он произнес: - Да, у меня с Ирэн были интимные отношения. Я не монах, а она не святая. Мы не были любовниками, в общепринятом смысле этого слова. Так, под настроение встречались, без каких-либо обязательств и чувств и с ее, и с моей стороны. Это устраивало нас обоих.    
  Они подошли к павильону, где проходили съемки с участием Алисы.
  - А с Алисой у вас какие отношения?
  - Сейчас, никаких. Когда-то мы были с ней очень близки, и я даже подумывал о браке. Но потом, как-то само собой все сошло на нет. Теперь мы просто друзья. 
  Открылась дверь и в коридор вышла женщина. Она была в костюме дамы восемнадцатого века. Борисов, поглядев на нее, подумал о том, как много потеряли женщины двадцатого века, перешедшие на джинсы и короткую стрижку под мальчика. Дама была великолепна. Пышное, в оборках, вишневого цвета платье, колыхалось при ходьбе. Глубокое декольте непроизвольно притягивало взор. Тонкая, затянутая в корсет талия. Локоны, банты, жемчуг, вплетенный в волосы. Любая дурнушка в этом наряде стала бы красавицей. А уж красавица… .  Очевидно поэтому мужчины и дрались на дуэли, стояли на коленях, и осыпали своих возлюбленных розами. Невозможно представить, что такую женщину можно хлопнуть по плечу, и назвать товарищем. К ней можно испытывать только благоговение.
  Женщина удивленно посмотрела на Алекса. Тот, сделав неопределенный жест,  в сторону Борисова, произнес: - Алиса, вот товарищ из Уголовного розыска хочет поговорить с тобой об Ирэн.
  Алиса, а это была она, дернулась.
  - А что о ней говорить? Не собираюсь я о ней говорить. Интересно,  что она натворила на этот раз? – Она с любопытством поглядела на Борисова. 
  - А почему вы думаете, что она что-то натворила?   
  - Ну, а иначе, зачем бы вы пришли? Уголовный розыск  приходит, когда совершено уголовное преступление, а не за автографом.  Я права? 
  Алекс мялся с ноги на ногу. 
  - Я могу идти?
  Борисов кивнул.
  - Да. До свидания.
  Он повернулся к Алисе.
  - Может, мы с вами где-нибудь присядем?   
  - Извините, не могу. Меня Фридман срочно вызывает.
  - Он вызывал вас именно для разговора со мной.
  Алиса пожала плечами.
  - Ну, что ж, тогда пошли в кафетерий. В курилке поговорить не дадут, в гримерной  тоже полно народу. А в кафе в самый раз. Может, еще и кофе с пирожными меня угостите. Я сейчас на мели.  – Она кокетливо посмотрела на Борисова, тот улыбнулся.   
  - Договорились. А переодеваться не будете?
  - А зачем? Здесь ко всему привычны. Никто и не обратит внимание. Ну, пошли? Очень пить хочется.   
  Сев за свободный столик, Борисов внимательней пригляделся к Алисе. Да, сейчас было видно, что ей сорок или около того. Но, она все же была хороша.    Особенно выделялись глаза: яркие, выразительные, пытливые.   
  Алиса усмехнулась.   
  - Ну, что, разглядели? И как я вам?
  Борисов улыбнулся.
  - Извините за пристальное внимание, работа такая. А выглядите очень даже хорошо. 
  Принесли кофе и эклеры. Алиса с удовольствием сделала глоток кофе и блаженно зажмурилась. 
  - Прекрасно. И так, чем я могу вам помочь?   
  Борисов, потер рукой лоб, не зная как начать разговор.
  - Дело в том…,  а какие у вас были отношения с Заболоцкой?   
  - Почему, были? Они и есть. Мы друг друга не перевариваем. Молодая выскочка, к тому же бесталанная, но зато готовая всегда и для каждого нужного мужика раздвинуть ноги. Простите за грубость, но это правда. Я,  таких,  терпеть не могу. Нет, я не святая, но я этим занимаюсь только тогда, когда испытываю чувство влюбленности и желание быть с этим человеком, а не как Ирка – что бы получить роль, деньги или драгоценности. Разницу понимаете? Мне в этой жизни все дается сложно. Я тружусь, как лошадь, до седьмого пота, что бы хоть чего-то достичь. Не брезгую ни массовками, ни эпизодами, ни утренниками. Я ни когда не решаю свои вопросы – профессиональные вопросы, через постель. А Ирка использует свое тело, как пропуск в лучшую жизнь. Для нее в жизни нет ничего святого или невозможного. Вы, наверное,  уже знаете о том, что у нас с Алексом были серьезные отношения (я не знаю, говорил ли он вам об этом, или нет), мы собирались пожениться. Я понимаю, она намного моложе меня. А мужчина, он и есть мужчина. Редкий из вашего брата  устоит от соблазна, особенно если женщина сама себя предлагает. Ей нужна была роль, и она ее получила вместе с Алексом. После, она,  конечно,  послала бы его куда подальше, но мне Христа ради не надо, и чужие объедки не нужны. Не настолько уж я голодна, что бы есть с помойки.   
  - Говорят, вы были на нее так злы, что грозились даже убить. Это за что же, если не секрет?   Ведь ваши отношения с Алексом, насколько мне известно, прекратились, что-то, около месяца назад. 
  - Как я и думала: уже все успели донести. Да, наша актерская братия молчаливостью не страдает. Так вы поэтому поводу ко мне и пришли? Боитесь, что угрохаю любимицу российского зрителя? Вот умора! Успокойтесь, волоска на ее голове не трону. Я брезгливая очень, боюсь испачкаться.
  - И все же, за что вы так на нее рассердились, если не секрет? 
  Алиса снова закурила.
  - Да, стерва она. Змея. Жало у нее ядовитое очень. Представляете, начала про меня разные  слухи распускать, один дурнее другого.  А ведь раньше мы с ней приятельницами были.  Придумала, что  я лесбиянка, да к тому же еще и с психическими отклонениями, поэтому Алекс меня и бросил.  Естественная реакция людей: от меня стали шарахаться нормальные люди, и домогаться всякие идиотки. Я вначале никак не могла понять, что происходит, пока мне не рассказали об Иркиных «секретах» на ушко. Вот я и сказала, что заставлю ее, либо – при народно сознаться во вранье, либо - пришибу, что б поганым языком не молола.   Вот и все. А что она на меня заявление написала, что ли?
  Борисов задумчиво произнес: - Да, нет. Писать она ничего не писала. Дело в том, что сегодня утром Заболоцкую убили. 
  Лицо Алисы вытянулось.
  - Как убили? Совсем? Насмерть? Да бросьте меня разыгрывать. Я сегодня утром у нее дома была, она дрыхла без задних ног.  Была  жива и здорова.
  - Как сегодня? – Борисов опешил. – Когда?   
  - Сейчас, погодите, точно скажу. Сегодня, они должны были вместе с Ашотом уезжать в Москву, какие-то переговоры о новом сериале, со спонсорами и прочей дребедени. А мне позарез надо было передать кассету в Останкино. Я позвонила домой к Ашоту, мне сказали, что его нет. Я поняла, что он у Ирки ночует. Об этом все знают, что у них не только деловые отношения. Ну, вот, я пошла утром, потому, как дальше у меня по времени все расписано, сами видите.
  Борисов перебил ее.
  - Ну, и как, отдали вы кассету Ашоту? 
  - Конечно, отдала.
  - А Ирэн?
  - Ее я не видела. Я же вам сказала: дрыхла без задних ног. Ее раньше двенадцати по полудни из пушки не разбудишь. Даже на самолет всегда умудрялась опаздывать.   - А Ашот был один в квартире, не считая Заболоцкой, или там кто-то еще был?      
  Алиса задумалась.
  - Вроде, один. Точно сказать не могу. Я в комнаты не заходила. Мне Ирку видеть, все равно, что гадость проглотить. Я в прихожей Ашоту кассету отдала, и ушла.   
  - А говорите, она была  живая  и здоровая. Откуда вы это можете знать? 
  Фенхель покраснела.   
  - Ну, я просто не точно выразилась. Я  слышала ее храп. Храпела, как пьяный мужик. Ашот еще рассмеялся, и сказал, что это Ирка вчера перебрала, поэтому и храпит, как паровоз.    
  Борисов задумчиво потер подбородок. 
  - Значит, видеть вы ее не видели? А слышать, слышали только храп, и то неизвестно чей. И только со слов Ашота предполагаете, что это была Ирина. А храп был обычный? Не было ощущения, что человек задыхается или захлебывается?
  - Не знаю. Я не прислушивалась. Если бы не срочная необходимость, я бы вообще в ее дом не пошла. Неужели  ее,  правда,  убили? А как? – Вдруг она побледнела. – Вы думаете:  это я,  ее убила? Да я муху убить не могу. А болтать, мы все болтаем. Язык же без костей.  Но что б действительно убить? Да вы у Ашота спросите, он скажет, что я кассету отдала и сразу ушла. А что Ашот-то говорит?   
  - Ашот исчез. Дома нет, в Москву не приехал.
  - Неужели, это он ее убил? – В изумлении Алиса прикрыла рот рукой. – А что? Он человек южный, горячий, и руку на нее не один раз поднимал. Об этом все знали. Но убивать? Ведь он на ней такие бабки делал!  Он ее еще года три - четыре  мог использовать на полную катушку. Да, вот она жизнь. Строишь планы, добиваешься чего-то, интригуешь – а в результате … . Суета – сует.
  Борисов встал.
  - Спасибо за беседу. Завтра подойдите к нам в Управление, протокол надо будет оформить. Поэтому, не прощаюсь, еще увидимся. Из города никуда не уезжайте. До завтра.    
  Фенхель побледнела.
  - Неужели вы все - таки  подозреваете меня? Кошмар! Меня арестуют?   
  Борисов, успокаивающе похлопал ее по руке. 
  - Нет, успокойтесь. Пока, вы будете выступать в качестве свидетеля. А там будет видно. Если вашей вины нет, то бояться и расстраиваться нечего. 
  Выйдя на улицу Борисов, посмотрел на часы.    Шел шестой час вечера. Рабочий день близился к концу. Но Борисов, вздохнув, поехал в Управление.    

 
                Глава 5
 

  Трухин слушал рассказ Нюси, а сам думал: ну, откуда у людей, еще недавно бывших простыми, непритязательными, выросшими зачастую в простой, бедной семье, берется это высокомерие, снобизм, грубость,  как только они  достигают чего-то в этой жизни. Почему Ирочка Заболоцкая, которая выросла среди двух любящих женщин: бабушки и матери, которые изо всех сил старались привить ей добро, нежность, любовь – стала жестокосердной и равнодушной?   
  Перед Трухиным лежали все данные, которые удалось собрать  о Заболоцкой.
  Бабушка была учителем истории, мать – бухгалтером. С отцом Ирины она развелась,   когда Ирине было три года. С тех пор они жили втроем. Конечно, девочку баловали, но и было за что. Школу окончила с серебряной медалью, поступила в институт театра, музыки и кинематографии. Бабушка с мамой тянулись из последнего, чтобы «девочка хорошо выглядела». Жили трудно, бедно, но достойно. Квартирка была крошечная, «хрущевка», с пятиметровой кухней и двумя смежными комнатами.   
  И вот Ирочка стала актрисой. Маленькие роли, маленькая зарплата. Вышла замуж за такого же мало известного и мало оплачиваемого актера. Через полгода развелась. Потом снова вышла замуж. Теперь уже за известного, но старого актера. Засветилась на тусовках знаменитой  «старой гвардии». Ее запомнили. Но тут муж умер от инсульта – и снова, безвестность. 
  Потом,  на одном из  приемов, в честь какого-то праздника, ее приглядел юркий, беспринципный, пробивной мужчина, профессия которого по новомодному, на западный манер, называлась – продюсер. Он увидел  в Ире то, чего не смогли увидеть ни любящие бабушка с мамой, ни школа, ни институт, ни коллеги по работе. Он увидел в ней: эгоизм, стремление к известности, не важно каким путем, этакую червоточинку и  предложил ей свои услуги.
  Они быстро поняли друг друга, и началось восхождение на «Олимп». Ирина оказалась именно такой, как и предполагал Ашот. (Так звали продюсера).   
  Он знал все  обо всех «нужных» ему людях. Он мог быть душой любой компании: веселым, обаятельным, обходительным – но только с «нужными» людьми. А те, кто от него зависел, а в эту категорию вскоре попала и сама Ирина, слышали от него только мат, угрозы, а порой доходило и до рукоприкладства. Но уже все – болото засосало. Этим болотом для Ирины стали: популярность, деньги, всеобщее обожание и внимание.
  Вначале,  она с неохотой шла на интимную близость с указанным Ашотом очередным «нужным» человеком. Потом, видимо привыкла и смирилась.  Появились большие деньги. Она купила квартиру, завела прислугу. О том, как живет мать (бабушка к тому времени уже умерла), ее перестало волновать. У каждого своя жизнь. Она знала, что у матери больное сердце, но  забрать ее к себе не пожелала.  Это бы нарушило ее «богемный» образ жизни.  И она выбросила этот вопрос из головы. Мать, умершую от инфаркта, соседи обнаружили на пятый день. У Ирэн были съемки,  и на похороны она не поехала.   Послала венок и деньги. Она даже не удосужилась ни разу побывать на кладбище, где и была похоронена мать. Она стала злой, грубой, надменной «барыней». Ей доставляло удовольствие унижать, зависящих от нее людей, оскорблять их, бить. Экранный образ, так обожаемый и любимый зрителями, был всего лишь маской.   
  Ей писали восторженные, нежные, доверчивые  письма – она смеялась над ними, растапливая ими камин. Существовало две Ирэн: первая – нежная, чистая, робкая; вторая – грубая, вульгарная, разнузданная и беспринципная.   
  Трухин ломал голову,  над всей полученной им  информацией об Ирэн, пытаясь понять ее, и не понимал. 
  Нюся шмыгала носом, показывая синяки от щипков гостей Ирэн. Сетовала на то, что месяц пропал, кто теперь ей оплатит работу, а Трухин думал.
  Уже дважды звонил полковник Скрябин – заместитель начальника УВД. Не далекий, как человек и не умный, как руководитель. Требовал результаты  работы, грозил выговором. Он уже успел дать интервью телевизионщикам, где,  стуча кулаком в грудь, обещал в кратчайшие сроки найти преступника, который понесет наказание по всей строгости закона за убийство любимой всем народом артистки.   
  Телефон на столе Трухина уже раскалился до красна, от непрерывных звонков. Трухин, при каждом новом звонке, морщился, как от зубной боли.   
  Вошел Власов, сел на стул и закрыл глаза. Через минуту, недоуменно посмотрев на Трухина, он показал глазами на трезвонящий аппарат.
  - Чего трубку не снимаете? Охрип ведь бедный, надрывается. Снять? 
  - Снимай, если хочешь. Мне уже хватило. Выслушал все: от истерик, до угроз. Если есть желание послушать, то давай, приобщись к всенародному горю и негодованию. 
  Власов понимающе кивнул.
  - Все понял, не дурак. Просто сразу как-то не врубился. Устал, как черт. Ноги насквозь промокли, желудок прилип к позвоночнику, горло пересохло, и вообще – настроение, хуже некуда. Сейчас бы все отдал за тарелку горячих щей, сухие носки и бадейку кофе.
  Трухин достал банку с кофе, и включил чайник.
  - Ну, щей я тебе не обещаю, и с носками напряженка, а вот кофе с сухарями гарантирую.   Давай, пей, отогревайся, приходи в себя, а потом будешь докладывать: чего узнал у наших всевидящих и всезнающих сограждан. Скоро Борис должен подойти, звонил недавно, сказал, у него много  чего интересного есть рассказать. 
  Он повернулся к Нюсе. 
  - А с вами мы пока на этом закончим. Прочитайте, и распишитесь вот здесь и здесь, - он протянул ей протокол допроса.  – Вещи свои все из квартиры Заболоцкой забрали?   
  Нюся шмыгнула носом. 
  - А у меня там ничего своего, кроме двух-трех книжек и не было. Униформу хозяйка дала, и туфли тоже. Она своего ничего не разрешала в дом приносить. У меня даже ночной рубашки там не было. Так, что забирать нечего. Вот только зарплата…   
  Трухин перебил ее. 
  - Об этом я уже слышал. Вы ведь официально не оформлялись у нее на работу? А раз нет трудового соглашения, и не оговорено документально об оплате вашего труда, так о чем можно говорить. Ладно, не расстраивайтесь, попробуем что-нибудь придумать.    
  Нюся вышла, тихо закрыв за собой дверь. Власов глянул на Трухина. 
  - Зачем вы ее обнадежили? Не свои же деньги отдадите?  Да у вас и не хватит. А в описи все записано и запротоколировано, не возьмешь. 
  Трухин возмущенно хмыкнул.
  - А почему нет? Она же их заработала. Ты бы видел, сколько на ней синяков, и послушал, сколько она унижений вытерпела. И все за здорово живешь? Если бы эта Заболоцкая была жива, на нее надо было бы в суд подать, за издевательство над человеком. Ладно, пойду к начальству, поговорю насчет этой Нюси, может, что и выгорит.   Все равно наследников-то нет, государству отойдет, а оно без двухсот долларов не обеднеет.   
  Власов пожал плечами. 
  - Попробуйте. Но лично я, что-то не помню, что бы наше государство без борьбы хоть копейку отдало чужих, не говоря уже о своих. Вон Борька с Настей  с каждой получки раньше по двадцать рублей откладывали на сберкнижку, на мебель копили – и где они теперь? Скушало их наше государство, и не подавилось. Александр Анатольевич, а вы уверены, что это не Нюся прикончила свою «благодетельницу»? Сами говорите: издевалась, унижала. А бритвой по горлу чиркнуть и эта мышка сможет. Тут большой силы не надо.
  Трухин побарабанил пальцами по столу.   
  - Не знаю, Вова. Девочка, на первый взгляд, чистенькая, начитанная, интеллигентная. По нашей картотеке не проходит. Если бы она убила, то вначале деньги бы забрала, драгоценности, а потом уж милицию бы вызвала. Ведь она, даже если сто раз из дома вышла и вошла - никто бы внимания не обратил. Она там уже примелькалась.
  - А может, она и вынесла? Вы же не знаете, сколько и чего у Заболоцкой было? А она знает. Может от того и на жалость про зарплату давит? Ой, чует мое сердце, не простая она девочка. Я бы эту версию не отбрасывал. Хотя, могу доложить вам, что подозреваемые, есть. И не один человек, и даже не двое, а трое.  Я узнал, что  ночь Заболоцкая провела не одна, да и утро встретила тоже. 
  Трухин с интересом посмотрел на Власова.   
  - Так, так, давай, выкладывай, чего узнал.   
  Власов рассмеялся.
  - Ох, и народ у нас, Александр Анатольевич. Приучен бдить,  еще со сталинских времен. Вот и бдят. Все видят, все слышат, все обо всех знают: кто что ел; кто с кем спал; кто, когда в туалет ходил; и кто сколько наворовал. А женщины – это вообще отдельный разговор. Каждая считает себя королевой, и пробует на мне свои чары. Был бы менее морально устойчив, то за сегодняшний день уже бы не в одной койке побывал. И вот, что интересно, я сегодня понял, что начал стареть. Не тянет уже в эти койки.  «Отговорила роща золотая, и лишь журавли печально пролетают», как сказал Есенин.   
  - Вовка, опять классиков перевираешь? – в дверях стоял Борисов. – Чего тебе там роща отговорила?    
  Власов уныло махнул рукой.      
  - Тебе, Боря, этого не понять. Тебе великая печаль так же понятна, как первокласснику секс – видеть видит, а ассоциаций пока никаких не возникает, кроме  - температурных. 
  - Это, как? – Борисов приподнял брови.   
  - А так. Холодно тетеньке голышом. У тебя Настя, пацаны, кот. Чего тебе о печали-то думать? У шефа – Татьяна Ивановна. Богиня, а не женщина. А я? Никому не нужен. Одинокий мужчина, в расцвете лет, но уже без сил.   
  - Вов, ты же только, что говорил, что все женщины без разбору тебя сегодня  в койку тащили? – Улыбнулся Трухин.
  - Вот, вот. Никому не интересно было мое внутреннее состояние, о чем болит моя душа, о чем она мечтает. Им всем нужно от меня одно – секс. А секс, ради секса, меня уже не устраивает. Надоели мне все эти случайные подружки, разные квартиры, кровати, имена и лица. Никто не ждет меня дома с горячими щами и пышными пирогами. Никто не подаст утром тапочки, и не поцелует в щечку.
  Борисов рухнул на стол, схватившись за сердце.
  - Все. Белая горячка началась. Срочно врача надо вызывать. Видать переработал.
  Трухин покачал головой.         
  - Да нет, Боря, просто наш Вова взрослеет. Только не то и не о том ты мой друг говоришь. Щи, тапочки. Купи собаку, она будет тебе тапочки приносить, и выслушивать твои душевные излияния. И со щами проблем нет – любая рада будет тебе их сварить. Только, не это тебе надо. А что надо, ты и сам знаешь. Вот только жалко тебе это терять, а зря.   
  Борисов непонимающе уставился на обоих.
  - Не понял. Чего терять-то?
  - Свободу, Боря, свободу. Соня права, он, как собака на сене. От Сони требует, что бы она только на его одного единственного и неповторимого смотрела, и ему одному улыбалась. А он – и ей, и еще дюжине других. Вот она ему и дала отворот поворот. Оттого наш Вова и в меланхолию вдарился. А решительный шаг сделать боится. И не надо его делать. Значит, не готов еще. Значит – это не судьба. Вот когда встретит свою половинку, шагнет не задумываясь, и все остальные женщины перестанут для него существовать. Ты о них, Вова, даже и не вспомнишь, еще и драться за свою любовь будешь. А пока – меланхолию отставить. Сегодня Татьяна у меня дежурит, пойдешь ночевать ко мне. Вот мы с тобой по душам и поговорим.
  Власов открыл было рот, но Трухин поднял руку.   
  - Это приказ. А приказы, что? Не обсуждают, а выполняют. А сейчас, все лишние мысли, и плохое настроение отставить, и за работу. Кто первый? Вов, ты начал, давай продолжай, только без эмоциональных откровений. Хорошо? 
  - Без отклонений, так без отклонений. Значит, так: начнем сверху. Над квартирой Заболоцкой живет с кучей денег и старым богатым мужем, сексуально озабоченная стерва. Зовут Кэт. Ну, как тут можно без отклонений, если она меня чуть не изнасиловала. Еле ноги унес. О чем думают эти «денежные мешки», когда женятся на таких пустоголовых куклах? – Он с досады плюнул. – Так вот, она, провожая мужа к машине, видела выглянувшую из дверей Заболоцкую. Муж рано утром улетал в командировку.   Его охранник видел, мужчину,  выходившего от  Ирэн.  По описанию,  мужчина похож на режиссера Ирэн – Алекса.   
  Борисов удивленно приподнял брови.
  - Так, так, это уже интересно. И во сколько это было?
  - Где-то около шести утра. А что?   
  - Я потом расскажу. Давай ты продолжай.
  - Соседка напротив – Сыроежкина Людмила Ивановна, проживает в коммунальной квартире с соседом алкашом.  Боевая тетка. Воюет с «новыми русскими», не на жизнь, а на смерть. Не желает выезжать из квартиры. Она видела, как Ирэн возвращалась домой. Она была не одна, а с Ашотом – продюсером Ирэн. А вот соседи снизу, которые постоянно жаловались в милицию на ночные оргии Заболоцкой – профессорская семья. Три поколения в квартире проживают. Так вот они, вернее девочка, школьница, уходя в школу,  видела, как с третьего этажа спускалась женщина. Она ее узнала. Это артистка – Алиса Фенхель. Время было, что-то с восьми до восьми тридцати утра. На первом этаже в одной из квартир ремонт, а во второй живет дворничиха. Я с ней разговаривал. Она ночью подрабатывает сторожем в магазине, а потом до обеда спит. Поэтому, ничего не видела и не слышала. Напротив дом, но в нем жилых квартир нет – одни фирмы. Охранник только на первом этаже. Сигнализация со всех офисов выведена к нему на пульт. С его рабочего места окон противоположного дома не видно. Вот и все, что мне удалось узнать. Так что, наша актриса и ночью и утром была не одна, а с целой компанией. Поэтому, разговора о сне до двенадцати дня и речи быть не могло.
  Трухин посмотрел на Борисова.   
  - Боря, теперь твоя очередь, давай докладывай.    
  - Я был и в театре, и на телевидении. В театре, конечно, шок. Со смертью Заболоцкой «горят» зарубежные гастроли. Любовью среди коллег и администрации не пользовалась. Вела себя высокомерно, грубо. Периодически заводила «фаворитов». Изливала им свою душу, свои проблемы. А в замен – проталкивала их на роли, вытаскивала на телевидение. По словам директора театра, как театральная актриса, была бесталанна. В кино брала внешностью, наглостью и связями.  Там проще, чем в театре. Что-то склеил, что-то вырезал, что-то показал крупным планом. Поэтому ее лицо и не сходило с экранов телевизоров. Последним фаворитом был актер этого театра Зорин Александр. Она его вытащила на телевидение, устроила роль в сериале, а он взял и влюбился – в другую. Дело движется к браку. Я с ним говорил. Он уверяет, что они расстались полюбовно, без сцен и истерик. Это произошло больше месяца назад. В театре меня заверили, что «рубить сук, на котором сидишь», не было смысла. Поэтому в смерти Заболоцкой никто заинтересован не был. На телевидении естественно тоже шок. Вложены огромные деньги в производство нового сериала, где главную роль играла Заболоцкая. И половина сериала уже отснята. Алекс – режиссер, просто был убит известием. Но вот что странно. Вовка говорит, что его видели утром, выходящим из квартиры Заболоцкой. А мне он сказал, что видел ее последний раз в павильоне на съемках.  То, что имел с ней интимные отношения - не скрывал, но сказал, что для них обоих они не имели особого значения. Вроде разрядки после трудового дня. То есть, от роли любовника отказался категорически. Голый секс, и ничего более. Теперь, то, что касается Алисы Фенхель, о которой упоминал Вова. Она не скрывает, что утром заходила к Заболоцкой. Вернее, даже не к ней, а к Ашоту. Ей нужно было срочно передать в Москву какую-то кассету. Заболоцкой она не видела. Предполагает, что та спала. Храпела, говорит, как пьяный мужик. Это она слышала. Заболоцкую ненавидела, так как та расстроила ее, намечающийся было с Алексом, брак. Да еще и сплетни всякие распускала. Поэтому, исключать ее из числа подозреваемых, я бы не стал. Хотя, женщина производит   очень даже приятное впечатление. С ее слов выходит, что после ее ухода в квартире оставались Ашот и Заболоцкая. Самое интересное, что Ашота нигде не могут найти. Дома он отсутствует, сотовый телефон его не отвечает, и в Москве его тоже нет. Либо он убил Заболцкую и скрылся (а то, что он неоднократно поднимал на нее руку, известно всем), либо он «закатился» с девочками, как говорит Фридман, в свое логово на Финском заливе. Адрес есть. Но это мало вероятно. Вот вроде и все.   
  Трухин помолчал, потом протянул: - Да, дела. Значит, суммируем данные. Этой ночью вместе с Заболоцкой были Ашот и Алекс. Утром – Фенхель и Аня Самохина. Алекс, по какой-то причине скрыл свое пребывание в доме Заболоцкой. Фенхель ненавидела соперницу, и только с ее слов мы знаем, что в доме оставался Ашот, и,  храпящая Ирэн. Ирэн убита, Ашот исчез, Алекс о встрече скрыл, а Анна льет слезы по поводу потерянной работы и не полученных денег. Хозяйку она ненавидела и презирала. Значит, каждый из этих четверых может быть убийцей. У кого какие версии, предположения? Думайте.  Боря, давай адресок любовного гнездышка Ашота, пошлем туда ребят проверить. Если он там, то привезут. Если нет – это будет лишним доказательством его вины. Да и домой к нему надо съездить, с женой поговорить.       
  Борисов протянул ему клочок бумажки с адресом. Трухин вышел. Вернувшись, он сел за стол и хмыкнул: - Вот, что значит убийство ВИП персоны. Без разговора выделили и машину, и людей. Уехали уже. Так, на чем мы остановились?   
  Власов хитро улыбнулся.
  - На том, что сыщик тоже живой человек. И ему необходимо, хотя бы раз в день, принимать горячую пищу. Кушать очень хочется. Намеков вы не понимаете, поэтому рублю правду матку. Может, в буфет нагрянем? Столовая уже закрыта, а буфет еще работает. 
  Трухин изумленно посмотрел на него.
  - Ты же с час назад кофе с сухарями трескал. И у Заболоцкой и печенье, и пирожные за обе щеки уминал. Ну, ты и обжора!   
  - Ну, вот, так и знал, что не поймут. Я о чем говорю? О горячей пище, а не о перекусах на скорую руку. Я так скоро язву заработаю, сгорая на работе. А что получу взамен? Благодарность? Или путевку в Ессентуки? Дырку от бублика я получу. А мне еще предстоит потомство на свет производить. И что я по вашей милости произведу? Хилого рахитика? Нет, вы как хотите, а я пошел в буфет. Может, вечером кого-то и ждет сытный и горячий ужин, но только не меня.   
  Борисов протянул: - Снова старую пластинку заело. Бедный, голодный, всеми покинутый мальчик, умирающий с голоду. Вовка, ты не замечаешь, что стал превращаться в зануду?  Этим грешат все старые холостяки. Куда подевался твой оптимизм и юмор? Ты сегодня ноешь и жалуешься, как столетний старик. Александр Анатольевич, он сегодня не к вам, а ко мне пойдет. Его мои сорванцы погоняют, Афиноген поцарапает, Настя накормит, и всю его меланхолию, как рукой снимет.   
  Трухин посмотрел на часы.    
  - Ладно, пошли в буфет. Все равно группу, которая за Ашотом уехала ждать придется. Хоть перекусим. Я что-то тоже проголодался. А кто нашего одинокого и неприкаянного странника к себе заберет, после решим.      
  Власов обиженно посмотрел на друзей. 
  - Я вам, что, вещь неодушевленная, что ли? Заберут они меня. Я, между прочим, …. – он не договорил.  Раздался стук в дверь,  и показалось раскрасневшееся и улыбающееся личико Сони.
  - Ой, как хорошо, что вы все на месте. А то я звонила, а трубку никто не снимал. 
  Трухин кивнул на тренькающий телефон.
  - Да, вон, достали уже. Целый день возмущенная общественность требует предъявить им преступника. Вот и снимаем через раз.
  Соня подошла к столу Трухина и поставила на стол сумку.
  - Поесть вам принесла. Я ведь знаю, когда вы в запарке, то про еду на прочь забываете.   
  Борисов глянул на Власова и прыснул в кулак. Тот, свирепо посмотрел на него и погрозил кулаком. Соня достала из сумки кастрюльку, термос и чашки.
  - Давайте, садитесь. На первое щи со сметаной, а на второе котлеты. – Она пошла, включила чайник и достала из сумки пирог. – Это к чаю – лимонный.
  Борисов взял ложку и улыбнулся Соне.   
  - Сонечка, вы просто ясновидящая. Если б вы только знали, сколько раз в этом кабинете сегодня звучало слово – щи, не говоря уж об остальном. Вы не поверите, еще бы минут десять и некоторые из нас, не будем показывать пальцами кто, умерли бы голодной смертью. Спасительница вы наша. Благодаря вам, чье-то потомство вырастет … 
  Власов перебил его: - Без отца. Потому, что я задушу сейчас этого отца голыми руками. Ясно?   
  Борисов  поднял руки. 
 - Умолкаю, умолкаю. Хочется увидеть внуков, и дожить до серебряной свадьбы.
 Трухин еле заметно улыбался, поглядывая на Соню и Власова. Пока они ели, Соня рассказала о своих успехах в учебе, дипломной работе, о домашних делах. Наводящие вопросы задавал Трухин. Когда все поели, и поблагодарили Соню за вкусный ужин, она робко взглянула на Власова, и сказала: - Ну, я пошла? До свидания, не буду отвлекать от работы.
  Власов, не глядя ни на кого, буркнул: - Я провожу.
  Они вышли. Трухин с Борисовым рассмеялись.
  - Вот тебе и щи с тапочками. – Трухин задумчиво произнес, - жаль, если разбегутся. Хорошая девчонка, и Вовку любит.   
  - Да и он, я бы так сказал, не слишком-то ровно к ней дышит, - ответил Борисов, - просто боится. Жениться надо или рано, как я, когда кроме любви ни о чем больше не думаешь. Или поздно, как вы, когда уже все трезво оцениваешь, и понимаешь. А Вовка, пока на перепутье. И хочется, и колется.
  Трухин покачал головой.   
  - Нет, Боря, ты не прав. Жениться, в любом возрасте надо только тогда, когда ты понимаешь, что жизнь без этого человека для тебя – пуста, не интересна, и бессмысленна. Ты думаешь, у меня в отношении Татьяны был трезвый расчет? Ничего подобного. Я влюбился, и это в моем-то возрасте. Вот так-то, друг мой Боря. А Вовка…. Нет у него такого. Да, она ему нравится, он ее ревнует, но не более того. А здесь нужна одержимость. Поэтому и говорят: кинулся в любовь, как в омут с головой. А Вовка выгадывает, привилегии для себя выбивает, свободу действий и поведения. А  любовь и привилегии – несовместимы. Не встретил он пока еще свою любовь, ради которой был бы готов на все и на любых условиях. Не согласен? 
  - Согласен. Знаете, я иногда просыпаюсь ночью, гляжу на Настю и, вдруг, такой страх накатится. Не дай Бог, если с ней что случится, я же без нее жить не смогу. Вовка иногда издевается надо мной, иронизирует, а я действительно других женщин не вижу. Нет, я их вижу, конечно, но как сексуальный объект не воспринимаю. И самое странное, что с каждым годом она для меня все дороже становится. Я ведь ее с детства знаю. Уже сам даже не помню, когда в нее влюбился. Ей, наверное, лет двенадцать или тринадцать было. Сглазить боюсь. – Он  улыбнулся чему-то своему и замолчал.    
  Власов вернулся вместе со старшим лейтенантом Фисуненко.
  - Товарищ майор, группа вернулась. По указанному вами адресу никого не обнаружили. Дом пуст. Мы осмотрели все вокруг, и знаете что нашли? У нас собака на наркотики натаскана, так она под окном тайник обнаружила. Там несколько пакетов предположительно с героином, и десять кассет. Кассеты не подписаны, только цифры какие-то стоят и все. Мы бегло просмотрели, несколько штук, у него там есть видеомагнитофон, а дальше не стали. На этих кассетах Заболоцкая в постели с разными мужиками кувыркается.  Я думаю, их этот продюсер для шантажа держал. Если их по телевизору показать, такой скандальчик будет, мало не покажется.  Мужики на этих кассетах многим в нашем городе известны.  Вот такие вот дела.      
  Трухин чертыхнулся. 
  - Вот тебе бабушка и Юрьев день! Вот тебе и убийство на почве ревности. Час от часу не легче. Где  кассеты?   
  Фисуненко открыл сумку, и выложил на стол десять кассет.   
  - А что с порошком делать? 
  Трухин, обхватив голову руками, думал:  - Если эти кассеты попадут к Скрябину или Тищенко – пиши,  пропало.   Тищенко (начальник отдела) заглядывает в рот Скрябину,  а Скрябин, явно связан с криминальными структурами.  Он практически этого и не скрывает. Узнают, о кассетах, сразу заберут себе.  Таким материалом, да не воспользоваться? Что же делать?   
  Трухин поднял глаза на Фисуненко. 
  - Ты еще кому-нибудь об этих пленках говорил?
  - Нет. Ну, ребята со мной смотрели: Смолин и Язов. Вроде больше никто не знает.
  -  Позови их сюда.   
  Когда все были в сборе, Трухин обратился к ним с просьбой.
  - Ребята, дело серьезное. Вы знаете, убита известная актриса, пропал ее продюсер. Я подозреваю, что все это связано вот с этим, - он показал на кассеты. – Если информация об этих кассетах уплывет в прессу или в криминал, вы понимаете, что может произойти? Ради того, чтобы заполучить их  и уничтожить:  избавятся ото всех, кто имел к ним хоть малейшее отношение.  Вы это видели, уже в курсе дел. Поэтому, если хотите дожить до старости, и без проблем – забудьте, что вообще видели их, не говоря уже о том, что смотрели. Будут спрашивать, как съездили, отвечайте: безрезультатно. Дом пустой, никого нет, и все. Это для вашей же пользы. А мы будем думать, как дальше быть с этим «дерьмом».
  - А про наркотики?   
  Трухин покачал головой.   
  - Я что-то непонятно объяснил? Вы не поняли?  Если узнают про наркотики, дознаются и про кассеты. Выбьют из вас все, что знаете и чего не знаете тоже. Я так думаю,  Ашота уже тоже нет в живых, или его где-то пытают. Очевидно, они с Ирэн кого-то не очень удачно прижали. Если Ашот умер, не сказав, где спрятаны кассеты – это хорошо. А вот если он, не выдержав пыток, расскажет, то это хуже. Вас кто-нибудь видел у дома?   
  - Вроде, нет. Дом стоит на отшибе, в лесу, залив недалеко.
  Вмешался Борисов. 
  - Какая разница, видели или нет. Дежурный же записал, куда они ездили. И адрес этот мне Фридман с телевидения дал. Его спросят, он и скажет, кому говорил. Да, ребята, я так подозреваю: влипли мы в нехорошее дело. Можно сказать: ворвались в «закрытый мир», в котором,   каждый норовит сожрать друг друга с потрохами.    
  В кабинете повисло тягостное молчание. Власов не выдержал.   
  - Вот так всегда.  Везет, как утопленникам. Другим нормальные убийства достаются, а нам вечно: то – маньяки, то – насильники, а теперь вот и того лучше – до верхушки айсберга добрались. Милое дело – пырнул ножом по пьянке,  или застал с любовником или любовницей, пиф-паф и ага. Все просто и ясно.   
  Трухин отпустил Фисуненко с ребятами и  посмотрел на друзей.
  - Ну, и что делать будем, сыщики? Теперь-то ясно, убили не из-за красивых глаз, не из-за роли, и не из-за ревности. Борь, ты говорил, Алиса слышала храп Ирэн? Это не храп был, а предсмертные хрипы. И,  скорее всего, Ашота убили бы там же, если бы не приход Фенхель. Алиса ведь без звонка, и без предупреждения заявилась, так? Что им оставалось делать? Не открыть нельзя. Алиса могла поднять шум. Она ведь знала о том, что они  дома. Ее решили впустить, но дальше прихожей пройти не дали. Кроме Ашота, она  никого не видела. А те, кто там был, видать не дураки. Сообразили, А может,  выяснили у Ашота, что между Ирэн и Алисой кровная вражда и все об этом знают. То есть, мы сразу за это зацепимся, как только  узнаем о ее приходе к Заболоцкой. Время прихода «час пик». Ее обязательно кто-то должен увидеть из жильцов. Так оно и получилось.  Какое может быть доверие к  словам Фенхель, если кроме нее никто не может подтвердить, что она говорила с Ашотом. Ашота нет, а Алиса, вот она. Отсюда вывод, что она становится подозреваемой номер один. Скорее всего,  из окна они видели соседей Ирэн по дому, когда Фенхель вышла во двор.   Знали, что мы пойдем по квартирам, значит вычислим ее, как дважды два. Поэтому, Ашота забрали с собой безбоязненно. Рассчитали, пока его в Москве будут искать, потом здесь в городе, они из него все вытрясут. А после их это уже не будет волновать. Не учли только нашу собачку и наркотики. Надо нам ребята все эти кассеты просмотреть, и решить, кому это могло стать костью в горле на столько, что перечеркивало все его будущее? Поехали ко мне, будем смотреть. Борь, звони Насте, предупреди, что будешь поздно.  Но, перед этим, нам придется заехать к жене Ашота и поговорить с ней. Я думаю, ей тоже грозит опасность и немалая. Надо предупредить ее. Если, конечно, мы уже не опоздали. А может, я ошибаюсь и Ашот уже дома. Ну, да в любом случае надо ехать. Боря, какой там адрес? 
  - Кировский проспект. Это рядом с бывшим музеем Революции. Сейчас там выставка восковых фигур. 
  Власов сделал страшное лицо и загробным голосом произнес: - Дверь открывается, мы входим в квартиру и видим, как вместо Ашота и его жены стоят их восковые фигуры. На  макушке каждого из них зажжен фитиль,  и они плавятся, плавятся и растекаются по полу восковой лужицей.
  Борисов хлопнул его по спине.
  - Кончай  дурковать. Поехали.
  Они долго звонили в дверь квартиры, но никто не открывал. Из соседней двери выглянула женщина.
  - Вам кто нужен?
  - Извините, вы не в курсе Ашот или Манана дома? – Трухин подошел  к женщине.
  - Их нет дома. А зачем они вам нужны?
  Трухин показал удостоверение.
  - Мы из милиции. 
  Женщина вышла на площадку.
  - Манана сегодня днем уехала к матери. Она зашла ко мне попрощаться,  и оставила письмо для мужа.   
  - Оно у вас?  Или вы передали его Ашоту?
  - Нет, я его не видела.
  - Манана уезжала одна или с ней кто-то был? 
  Женщина наморщила лоб, очевидно пытаясь вспомнить. 
  - Не могу сказать точно. Я слышала шум за стенкой и голоса, но у них такой шум часто бывает. Манана и уехала,  потому, что больше не могла терпеть выходки мужа. Он ей изменял, неделями не ночевал дома, бил ее. Сын у них уже взрослый, женат и живет в Грузии. Дочка тоже недавно вышла замуж и уехала с мужем в Турцию. Поэтому, я думаю, она и решилась на развод. Дети выросли, разлетелись, какой смысл терпеть этого самодура?  Заходила она ко мне одна. Нет, вру, не одна. С ней был молодой парень. Она сказала еще, что это ее родственник, который и проводит ее к родителям.   
  - А где живут ее родители? 
  - Где-то в Грузии, а где, не скажу, не знаю.
  - Извините, покажите нам письмо.
  - Я не могу. Это же чужое письмо. 
  Трухин улыбнулся.   
  - Нам можно, несите. Мы не любопытствуем, так надо для дела. И если у вас есть кто-то еще дома, пригласите, мы будем вынуждены вскрыть квартиру, нам нужны понятые.
  Женщина побледнела.
  - Что-то случилось с Мананой? 
  - Нет, я надеюсь, что нет, успокойтесь.
  - Тогда почему? 
  Трухин глубоко вздохнул и снова улыбнулся. Нельзя ни в коем случае показывать свое раздражение. Но эта женщина отняла у них уже уйму времени, а воз и ныне там, как говорится. 
  - Простите, как вас звать – величать?   
  - Ольга Петровна.   
  - Так вот, Ольга Петровна, у нас есть очень веские причины для вскрытия квартиры вашей соседки. Позже, мы вам все объясним. Можно позвонить от вас?
  - Да, конечно, проходите.
  Вместе с Ольгой  Петровной Трухин  вошел к ней в квартиру и через несколько минут они  вышли уже вместе с пожилым мужчиной лет семидесяти.   
  - Это мой отец – Петр Петрович.   – Представила мужчину Ольга Петровна.
  Трухин держал в руках конверт. Вскрыв его, он вынул лист бумаги, на котором было написано: «Прощай».
  - Больше ничего? – Заглянул ему через плечо Власов. 
  - Не густо, да?  – Трухин посмотрел на друзей, - я позвонил Стаднюку, получил разрешение на вскрытие квартиры.  Бумага, завтра будет у нас.
  В квартире все было перевернуто вверх дном. Разбросаны вещи, раскиданы книги и бумаги.   
  Ольга Петровна с ужасом смотрела на этот погром.
  - Господи! На Манану это не похоже. Она такая чистюля. Неужели решила напоследок преподнести мужу такой вот подарок?
  Трухин посмотрел на Борисова, тот кивнул головой.   
  - Да, я тоже так думаю. Они искали, но не нашли. И Манану, мы вряд ли теперь увидим. Ее,  скорее всего,  забрали те же, кто забрал и  Ашота. Из двоих легче вытрясти признание. Ну, что объявляем в розыск?   
  Трухин кивнул головой.
  - Да. По крайней мере,  Ашота. Пока, он  у нас подозреваемый номер один.  – Трухин набрал номер дежурного по Управлению,  и переговорив с ним повернулся к друзьям. 
  -  Все, давайте заканчивать.
  Быстро осмотрев квартиру,  они оформили протокол осмотра,  и,  получив подписи Ольги Петровны и Петра Петровича,  опечатали ее и поехали к Трухину.   

 

 Продолжение следует