Туманное сияние

       Остапа отец выгнал из дома за то, что сын перестал в школу ходить. К стакану друзья приучили парня, он теперь забыл дорогу домой. Пьет себе в парке круглыми сутками. Как-то вдруг кричат его дружки: «Остап умирает. Караул!». Отец, выйдя на порог дома, понял, что к чему и вызвал скорую помощь, сына доставили в реанимацию. Врачи в белых халатах пытались ему дать лекарство, но отец говорил: «Не трогай, не буди мое чадо, оно спит лишь, не надо тревожить его». Врачи, глядя на такое дело, шли себе в бар пить коньяк. Отец, сидя над своим сынком в больнице, говорит то, что хотел сказать когда-то ему.
- Теперь ясно одно, мой малыш. Цивилизация хочет сделать из человека зверя. А ведь у нас есть безграничное сопротивление! У нас есть свой Обломов и Базаров и даже князь Мышкин есть, как мы может проиграть, ведь Русь, обладая такими героями, решительно заявила миру во весь свой божественный голос, что истина в том, чтобы жить и помогать тем, кто решительно против глобализма и демократии. Мой мальчик, а пошли гулять на руины Второй мировой. Пойдем после руин в пустынную скорби и унынии, ты же знаешь, как аборигены любят ходить в сосновую рощу и в горн трубить, я вижу лишь, как в темноте точки красненькие двигаются среди сосен, то их глаза сверкают. Аборигены умирают без боли и страданий, а мы живы, ведь огненная вода в наших венах течет, мы бессмертны. Мы фашизм разбили. Россия – наша мать. Слава России!
   
    И вот, теперь ему тридцать лет, он сидит в горном поселке и вокруг него подростки, играют в карты, пьют самогон. Он тут звезда. Ему дали дружки погоняло – Гнилой. Говорит им, что часто ходит в сумасшедший дом. Точнее, его врачи сами забирают, когда он в припадке нападает на прохожих и бьет их ногами.
    
    Хрустит жалобно веточка  в овраге, парни костер жгут, мясо кабана жарят, пьют самогон, Гнилой в центре тусовки, он тут самый старший, самый опытный. Мухоморы в котле варятся. Будут настойку пить, чтобы попустило после бала. Парни «на крыльях» после вчерашней ночи: выкурили массу плана и выпили массу водки. Какие-то туристы пришли с гор и замерзли дико там. Парни дали им место у костра, а те дали им плана и водки. Литров восемь водки вышло. 
 
   В селе литр самогона стоит сто гривен. Гнилой напал на одного селянина и угнал у него мопед. Теперь, стоя у костра, он говорит одному панку с длинным лицом лошади, что чистит картошку у костра.
- Слушай, бык, давай так: ты мне свою косуху, а я тебе мопед дам взамен.
- Э, ну косуху девушка подарила, не могу. Прости, но откажу тебе.
- Забей, я просто проверял тебя. Панк ты или нет. Молодец, не отдал косуху за мопед.

     Остап, устав пить самогон, медленно идет к мопеду, сильно давит на газ и ощущает, что земля уходит из-под ног. Вот это кайф. Все, летит, теперь счастье накрывает его. Проезжая по полям, шарахается от него дичь, протяжно воет гиена в ночи, разбил в кровь свои ноги о камни и сучья, ибо врезался в столб. Пауки с черными иглами на губах, жаждут проколоть ему кожу на висках, занимательно бродят по кругу мысли в голове рокера, а на лице Гнилого улыбка застыла вечная. Милиция подобрала его утром у реки. Кто-то донес на аварию: упал в реку мотоцикл, а парня бросило на камни с высоты трех метров, а еще поврежден фонарный столб, что освещал старый причал.

     Отец, пришел на суд и сказал свою речь. Мол, сын не в себе, ребенок же еще, из детства не вышел. Хоть ему и тридцать лет, но толку мало. Да еще и сумасшедшем доме порой лежать ему приходится. Проблемы с головой. Рано пить начал…Судья, поняв отца, решил что не стоит парню давать два года колонии строго режима. Ведь крал по глупости. От ума. Не от сердца крал мопед у селянина. Суд решил, что парень не виноват, что от пьянки голова помутнела, что старому отцу нужен сын как помощник дома. Пусть идет и не грешит.
   
      Отец, сев за стол в баре, сказал сынку.
- Будет нам ссорится. Все мы браться и сестры. Жить давай вместе. Не уходи от меня. Старым я стал. Без тебя пропаду. Мне уже скоро девяносто лет будет. У меня никого нет кроме тебя. Твоя мать умерла в том году. Давай, живи дома, пенсию по инвалидности тебе оформим.
    Вдруг в бар зашли его дружки с горного поселка.
- Эй, Гнилой, пить пошли водку, туристы привезли пару сотен литров нам в подарок. Мы зимой спасли девушку из-под лавины. То оказалась дочь депутата. Она со своими друзьями-лыжниками сегодня нам по канатной дороге забросила груз. А сама пошла с ними покорять вершины горные. У них лыжи за сто долларов. У нас нет денег, зато есть алкоголь. Мы тоже праздник устроим себе. Что мы: не люди что ли? Тоже имеем право праздник устроить. Денег нет, но выпить надо. Водка сама нас ищет, находит нас.
      
       Остап пил вишневое вино, сидя у костра в компании ребят. Он мечтал о даче, где ему дадут себя бабы потрогать. Просто полизать между ног дадут ему хотя бы. Он бы от этого не отказался. Он ни разу не вкусил женской плоти. Бабы, что поля обрабатывают в колхозе, нравились ему своими формами. А чтобы быть рядом с ними, он для этого и мечтал приобрести себе дачу, дабы жажду тела удовлетворить по полной программе. Чтобы не было мучительно больно умирать, ведь он не умрет девственником, ибо его колхозные женщины согреют своим теплом. У костра он рассказал о своей мечте парням и они стали смеяться.  Обиделся почему-то Остап на них жутко. Понял, что он чужак в стране чужой.

      Ему не везло с деньгами, всегда их было ничтожно мало, он взял у попа с кошелька приличную сумму, когда тот снял ботинки и пошел босиком искать себе дачу, дабы там устроить хор мальчиков. Поп тоже хотел снять дачу, но для другой цели. Остап решил брать быка за рога. Мечтал он снять ее на месяц, около моря, чтобы с одной стороны был колхоз и поля, а с другой море, таким образом, он мог бы забить на все, но лишь наслаждаться стихиями воды и земли, а как же ему хотелось жить у моря в течение года на даче! Но для того надо убить буржуя или ограбить банк. Убить попа не получалось. За попом прихожане стоят, начнут наезжать на его дружков в отместку.

       Видит он хибарку на берегу, кажется, что там уютная кровать, он пришел на порог, звонит, открывает дверь человек в костюме красного петуха. Да, этот лишь дед проказник, тот самый, который был всегда пьян, ни разу его трезвым за девяносто лет никто не видел. Дача была славна, как оказалось, вовсе и не хибарка, а более-менее  приличная постройка: на первом этаже зал и кухня, на втором этаже – спальня, детская комнатка и балкончик. Кухня была сразу, как заходишь, зал  имел камин, столик, диван, книжный шкаф, на стенах висели копья, булава, мечи, щиты. Хозяин занимался реконструкцией старых боев. Узкая лестница вела на второй этаж. Там стояла огромная кровать , напротив нее висело огромное  зеркало, а вверху, над кроватью, тоже было зеркало. В доме повсюду журналы «Эльза» валялись. В этих журналах были снимки голых девиц.
   
    Над кроватью висело огромное зеркало. Остап увидел это зеркало, засмотрелся в свое отражение и спросил весело старика:
- Дед, как там колхозницы себя ведут? Ходят к тебе в гости на огонек? Смотри дед, когда лежишь на кровати, то можешь рассматривать себя со всех сторон. У тебя вон какие славные плакаты с голыми бабами на стенах и статуэтка Кришны тоже весьма в тему. Язычник! Хаос в нас.
- Разруха, сынок, тьма кругом, - охал дед, качаясь, словно вот-вот упадет, - никаких баб, сынок, только вино и море, солнце и скалы, звезды и костер!
- Да, но я снимаю дачу для того, чтобы заманивать сюда местных женщин, просто и понятно я тебе говорю, дед, но ты меня с ума сводишь своим пессимизмом. В таком случае сам можешь жить на своей даче, нужно мне тут больно ночевать одному! В город вернусь к отцу в квартиру, там не так скучно, а тут одна скукота без баб мне будет.

        Дед пьянствовал даже тогда, когда его старуха приходила с работы домой. «Меня жена тут лупит за пьянство, куда мне деваться –то?» - жалостливо дед просила совета у Остапа.
- Пробей ей билет на тот свет, дед, - улыбаясь отвечал Остап.
- Скажешь тоже! – охнул дед, - она говорила мне, чтобы я платил ей за то, что живу с ней на даче. Я пью пиво и вино, а вру ей, что завязал, но она знает, что с матросами каждый день я напиваюсь до чертиков. Тогда назло мне она привела своих приятелей прямо на дачу, где им про меня сказала о том, что я был первый любителем вина. Да, я зашел в гостиную и выпил все вино, что стояло в бутылях на столе. Ее гости ахнули и зажали свои рты платками. Я в подвале их связал. Пытаю теперь их. Убью всех, ведь они спали с моей женой. Не отвертятся теперь! Когда-то я был любителем смеха, я смеялся над всем, чем дорожат люди. Я постоянно наблюдаю за всем происходящим и комментирую все на свой лад. Моя жена была мила всем им, этим гадам! Она повела их на второй этаж, они постелили коврик на балконе и уселись у ее ног. Так она делала каждый день, когда я шел пить с матросами. Только встав на труднейший путь постижения нравственных истин, начинает человек осознавать все свое несовершенство перед величием Бога. Но мера человека не в том, чего он достиг, а в том, от чего он сумел отказаться. Лучшее качество души - светлая печаль, недовольство неудовлетворенность собой. И чем слабее представляется человеку самому себе, чем дальше он от самодовольства, тем лучше ему, ибо Бог все видит. Мы всегда ощущали симпатическую связь между божественной искрой в себе
   Дед же промолвил в ответ:
- Всякая душа - потемки. Всякая искренняя душа не может ни понять, ни измерить саму себя: она то взмывает на величайшую высоту, то ниспадает в ужасающую бездну. Тоска по Богу. Шекспир настолько великий гений, что может стать уже по плечо русскому человеку.
 
          В горах его ждали дружки, они пили самогон и пели песни под гитару. Парень с прозвищем Пук, пел звонким голосом:
- Мы хотим всего и сразу. Водку и бабу. Секс и насилие нам надо. Секс энд вайленс!
      Гнилой, выпив пару стаканов самогона, ощутил тут же, что ему надо больше и больше нигилизма, что каждый день ему нужно превысить дозу нигилизма, чтобы жить легко и весело. Во сне его соблазняли барышни. Он имел кучу любовниц во снах. Его падкость до случайных подруг в сновидениях закончилась. Ему хотелось со своими дружками создать банду и ограбить банк.
   
        У парня нет больше ни протеста, ни желания показывать себя кому бы то ни было, он стал таким блаженным, стал любить жить в одиночестве, все друзья отвернулись от него. Он нашел себе случайно на кладбище в одном склепе Наташу. Может быть, он стал старше. Ему уже тридцать три года. Да, нашел девушку–красавицу со вставным правым глазом, она его лишь любила и понимала, стонала под ним и целовала ему ноги, кусала до крови ему руки, ворчала, когда видела дурные сны. Гинлой больше не пил. Обещал ей не пить. Но не сдержался и напился как-то со сторожем кладбищенским до чертиков.

       Они часто бродили по церквям и люди давали им на жизнь денег и еды. Всхлипывает Наташенька, обнимая своего дружка: «Милый мой, коршун, а ведь закончилась игра в классики. Нет больше смысла метать бисер перед свиньями. Пора двигаться к Богу. Это не легко, ой как тяжко мне от этих дум окаянных, но это необходимо для развития души, мой милый».

      После таких стандартных фраз, которые грустно молвит Наташа ему на ночь глядя, они стоят на скале и смотрят во тьму, разглядывают в ней сказочные узоры. Она снова вещает ему то, что внутри нее бродит без всякой цели. Они сидят в баре и пьют коньяк. Она теперь тоже стала пить. Все на свете думаю: они Инь и Ян. Такие милые. Вот это парочка. Красавчики! Все им завидуют. Мол, как они гармоничны. Как молоды. Как сильны. Бармен им бесплатно льет в чашки полбутылки коньяка в знак уважения. Выпив свою порцию, они уходят в полночь искать себе место ночлега.

     Наташа на спуске говорит о том, что они никогда не расстаются. Все время проводят вместе за разговорами о вечных проблемах души и мироздания. Еще они любят говорить о своих предках.
- Мой дедушка в семьдесят пять лет на рыбалку ездит, - хвастается Наташа, -он особо ничем не болеет, любит жизнь и море, собак и леса, истинно говорю, что он силен духом. Он Пана видел, с ума не сошел. Вот силен бродяга.
- А мой дед был капитан буксира и знаешь ли, Наташа, какая это нагрузка, - ответил ей Остап, - это очень серьезная нагрузка, особенно когда он в шторм в бухту судно завозил, так весь от страха поседел, ведь мог перевернуть судно легко. Он пил много лет и курил. Это все от этого он тощий вид имеет. Себя не убивал. Сума не сходил. Суицид не творил.
      
     Да, Остапу казалось, что Наташа с ним, что этот сон еще не прошел. Он проснулся на даче, а рядом с ним сидел отец, держа за руку деда. Они оба кричали на него хором как в дурном фильме.
- Ты куда бежишь? Ты что делаешь? Ты простудишься? Какая дача! Тебе в институт поступать надо, а не думать о соитии! Пора тебе подумать об учебе. Тебе уже тридцать три года. Давай поступай в ВУЗ или ПТУ. Куда ты идешь?
Дед явно сошла с ума, но отец вроде нормальный: улыбается даже ему, подмигивает. Остап по умнее его будет в сто раз.
- Газеты носишь? – спросил дед, немного остыв. – Давай, носи газеты, купишь себе ботинки к зиме. Чтобы люди думали о тебе хорошо. Твой отец мне велел за тобой присматривать. Ясно? Мы с ним вместе фашистов били из пушек. Мы воевали за то, чтобы ты стал человеком, а не алкашом. Совесть есть у тебя?
- Да, есть! – тихо прошептал Остап не своим голосом.
- Чего не возьмешь еще участок? Давай, давай, бери, тебе дадут еще пару сотен гривен в месяц. Не жалей себя, отец, убивая фашистов, не думал о себе.
- Пока что нет места. Я буду искать место. Буду…
- Хочешь, устрою на судно местное. Будешь там матросом. У них женщин много летом бывает. Каюта будет дана для этих дел, а? – спросил снова дед.
- Посмотрим еще! – буркнул Остап и заплакал от радости, что нахлынула на него вулканической силой, обнажив свои тугие клыки и безликие тени разбуженного солнцем рассвета. Отец, посмотрев на сынка, мигом вышел из дачного кооператива, ему казалось, что сыну надо восстановить здоровье, чтобы где-то найти себе работу легкую на дому.