Страх потери

…Елена Николаевна плакала и глотала нитроглицерин. Раньше она не могла рассказывать о своей жизни. Слишком многое пришлось пережить. Слишком много боли, слишком много потерь и слишком  хрупкой казалась ей ее жизнь. Нынешняя спокойная, сытая и благополучная жизнь. Как бы снова все не исчезло в один день, как это случалось уже не раз… Почему она решилась рассказать о своей жизни именно мне и именно сейчас, я не знаю. Раньше она меня не очень-то жаловала. Она считала меня молодой вертихвосткой. Елена Николаевна это моя бывшая свекровь. Сейчас она уже очень пожилой человек – ей 84 года, да и я уже не так молода, как во времена знакомства с ее сыном. Сейчас, после всех наших с ней общих переживаний, и после развода с ее сыном, наши отношения с стали как-то теплее. Да и я была одной из немногих, кто постоянно заезжал к ней. То с продуктами, то помочь по дому, а то и просто так – проведать.
…В детстве она была очень серьезной. Она родилась в Ленинграде, на Васильевском острове. Родители очень заботились о ее образовании и воспитании. К своим 15 годам Еленочка, как называли ее родители, прекрасно говорила на немецком и французском языках, всегда соблюдала режим дня, занималась физическими упражнениями и старалась есть как можно меньше, чтобы всегда быть не просто стройной, но хрупкой. Ее кумиром была Австрийская принцесса Сисси (Елизавета Баварская), о которой она  узнала из энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, все 82 основных и 4 дополнительных полутома хранились в родительской библиотеке. Библиотека была ее любимым местом. Лет в 7 она придумала себе игру. Она вытаскивала наугад один из томов энциклопедии, открывала на случайной странице и читала первую попавшуюся статью. После этого, она искала в библиотеке другие книги на эту тему и читала от корки до корки, не зависимо от того, насколько интересной оказывалась тема. Когда она как следует освоила иностранные языки, она дополняла свой список литературы иностранными изданиями и читала в оригинале многих немецких и французских авторов… Это было хорошее время в ее жизни и, рассказывая о детстве и родительском доме, Елена Николаевна улыбалась, и на щеках ее проступал румянец.
…В июне 41-го, сразу после школьных экзаменов, которые Еленочка как обычно блестяще выдержала, родители разрешили ей съездить на пару недель к приятельнице в Брест. Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Еленочка была в Бресте, который был сразу же оккупирован. Ее, как и многих других, не погибших в первые же дни, через некоторое время отправили в Германию, в концлагерь в Бухенвальде…
Дальше что-то понять из рассказа Елены Николаевны было довольно сложно. Она то и дело начинала плакать. Иногда надолго замолкала и тогда зрачки ее сужались, глаза мгновенно высыхали, взгляд становился отсутствующим, но пронзительно-острым. Даже признаки глаукомы исчезали, настолько ясным становился взгляд . Наверное, она смотрела в прошлое. Боль и ненависть в ее взгляде были настолько сильными, что я пугалась – выдержит ли ее сердце. Казалось, она вспоминала события совсем недавнего прошлого, а не 65-летней давности.
…В лагере были далеко не только русские. Как раз русских там пока было не много. Большую часть узников составляли политзаключенные немцы. Многих заключенных эксплуатировали промышленники. Неподалеку были построены подземелья, где производили снаряды Фау-2. Узники, которых туда отправляли – не возвращались. Было ли ей страшно? Конечно. Но с каждым новым днем страх настолько парализовал ее волю, что она переставала его чувствовать. Каждый новый день она начинала с перебирания возможных смертей – отправят в подземелья? Заберут на опыты? Газовая камера? Просто расстрел? Или, может быть, она умрет прямо в бараке от голода или от разрыва сердца? Но ее молодой организм был крепким. Можно сказать, что ей повезло – поскольку Елена  в совершенстве знала немецкий язык, ее отдали одной немецкой семье для личного использования в качестве прислуги…
…В доме немцев Еленочку держали как рабыню. Она следила за домом, ухаживала за скотом, работала на огороде. Еды ей не давали. Вернее давали, но только чтобы накормить скот. «Бывало, несу свиньям. Поем из их корыта – и сыта. Главное, чтобы хозяйка на заметила». Ее спасла детская привычка мало есть. Иногда ее приводили в лагерь – она так и не могла понять зачем – может для проверки, что с ней достаточно жестоко обращаются. В самом начале апреля 1945-го ее хозяева решили уехать в Швейцарию и отдали ее обратно в лагерь. Но в лагере уже работала подпольная вооруженная организация сопротивления. А вскоре в лагерь пришли Американцы. Ей предложили поехать в Америку, но она наотрез отказалась. Она была убеждена, что ее родители, которые оставались в Ленинграде, живы и ждут ее. Через пару дней в Бухенвальд вошли Советские войска и Елену, вместе с другими советскими заключенными отправили домой…
… 9 Мая для Елены Николаевны святой день. Каждый год, мы с мужем, тогда еще не бывшим, забирали ее и возили в центр. Но она никогда не выходила из машины, а только смотрела через окно на парад ветеранов, на гуляющих и празднующих людей, на цветы, шарики, вечный огонь. И в глазах ее стояли слезы и страх…
… Дома Еленочку действительно ждала мать. Отец умер от голода во время блокады, а мать сумела пережить и голод и горе, и дождалась свою дочку. Они обе были так счастливы видеть друг друга живыми, что не могли наговориться друг с другом. Все строили планы – как теперь заживут. Но вскоре они узнали, что светлое будущее не так уж радужно. После войны всех бывших заключенных в немецких лагерях начали сажать в лагеря советские.  И в душе Еленочки снова возродился страх. Выход был только один – бежать куда подальше. Кто-то рассказывал Еленочкиной матери о Киргизии – о том какие плодородные там земли и как легко там прожить, выращивая овощи и фрукты. Женщины собрали самое необходимое, запаслись едой, заперли квартиру и, оставив ключ в потайном месте (с надеждой на скорое возвращение), ушли навсегда…
… Джалал-Абад был конечной станцией по маршруту поездов дальнего следования и там женщины решили остаться. Рассказ о жизни в Киргизии Елены Николаевны больше похож на официальную биографию. Жили как все – сеяли, пахали, приспосабливались к жизни на чужой стороне, все меньше вспоминали о Ленинграде. Со временем ей встретился хороший Саратовский парень, который приехал в Джалал-Абад строить пункт технического обслуживания локомотивов. Они поженились. Когда во время оттепели был разоблачен культ личности и начали реабилитировать бывших заключенных советских лагерей, муж предложил Елене Николаевне вернуться в Россию. Но она только что родила долгожданного ребенка и сказала, что не хочет снова бросаться в неизвестность. Как бы ни было тяжело среди киргизов и узбеков, она решила остаться из страха потерять то немногое, что у нее было…
… Елена Николаевна успокоилась и начала рассказывать о сыне. Какой он был умный мальчик, какой талантливый, какое светлое будущее его ждало. В общем то, что обычно говорит любая мать о своем сыне. Здесь мое мнение резко расходилось с ее мнением, но была не та ситуация, чтобы встревать и затевать ссору. Я была рада, что она больше не плакала и не хваталась за сердце. И она продолжила рассказ…
…Сын Миша вырос, и родители отправили его учиться в Ленинградский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта. Миша спокойно поступил, поселился в общежитии и уже на третьем курсе женился. Потом ребенок, диплом, работа. Стабильность, застой и потом… перестройка. Господи, сколько же судеб перекалечила эта перестройка. Сколько же людей потеряли почву под ногами. Те, кто был предприимчивее, с трудом, но нашли свое место в этой новой рыночной экономике, а люди не способные к коммерции, простодушные по своей природе, да и разленившиеся благодаря тем немногим социальным благам, которые все-таки были в Советском Союзе, оказались не у дел. Но, наверное, тяжелее всех тогда пришлось русским людям, жившим на территориях союзных республик, которые резко начали бороться за независимость. И с кем они начали бороться – со своими соседями. И тогда Елене Николаевне пришлось снова резко поменять свою жизнь. Они с мужем бросили насиженное место – дом, огород, могилу матери, и поехали в Ленинград к сыну. Миша с женой и дочерью жил в коммунальной квартире. У них была всего одна комната, куда и подселились Елена Николаевна с мужем…
…Я познакомилась с ее сыном, когда жена уже ушла от него к другому мужчине и ждала ребенка. Миша был очень хорошо воспитанным мужчиной на 10 лет старше меня. Он очень уважительно относился к женщинам вообще, и особенно заботливо к своим. Я, замученная необходимостью крутиться как вошь на сковородке, чтобы заработать на пропитание себе и сыну, приготовить убрать, проверить уроки, и так далее, сразу растаяла, когда столкнулась с такой заботой. Я получила совершенно послушного мужа, который прекрасно нашел общий язык с моим сыном и взял на себя большую часть забот по хозяйству. Но его матери я не понравилась. Сейчас она как раз рассказывала обо мне. Я даже не сразу это поняла. Елена Николаевна как будто забыла, что я тут сижу. Она так увлеклась собственным рассказом, что не замечала ничего вокруг. Она рассказала мне о том, как я впервые пришла к ним. О том, как они с мужем спорили обо мне. Только сейчас я узнала, что свекор всегда был на моей стороне, хотя при мне всегда поддерживал позицию Елены Николаевны. А она считала меня слишком молодой, слишком энергичной и не слишком хорошо воспитанной. Еще бы – я была безотцовщиной, да к тому же нашла способ зарабатывать деньги на всю семью, а значит была, по ее мнению, прохиндейкой. Хорошая жена, по ее мнению, не должна была упахиваться на работе, а должна была скромно сидеть дома и варить борщ ее любимому сыну.  Она рассказала мне, как я купила им с мужем квартиру, но не в Ленинграде, а в пригороде. И о том, как сначала была всем недовольна и как бы она теперь благодарила невестку, которая сделала им такой шикарный подарок. Я сидела и боялась шевельнуться, чтобы не сбить ее рассказ…
Дальше наши с ней воспоминания совпадают. Возможно только у нас немного разный угол зрения на события последних лет. Со времени смерти свекра прошло совсем немного времени, как Миша попал в беду. Сначала мы не рассказывали его родителям о происходящем. Миша, поздно ночью возвращаясь домой на машине, насмерть сбил человека.  И хотя было доказано, что погибший был в состоянии сильного алкогольного опьянения, Мише грозил реальный срок, поскольку скорость его движения сильно превышала допустимую. Огромное количество денег ушло на адвокатов. Они настаивали на том, чтобы я предложила компенсацию дочери погибшего. И я предложила. Но она отказалась, заявив, что ей не нужны никакие деньги, а нужно, чтобы Миша сел. И сел надолго. К моменту суда пришлось все рассказать Елене Анатольевне. Суд приговорил Мишу к трем годам лишения свободы и компенсации семье потерпевшего.
Рассказ Елены Анатольевны об этом времени постоянно перемежался рассказами о снах, которые ей то и дело снились. Как ни удивительно, но сны, которые она мне сейчас рассказывала, были очень близки к реальным событиям. Ей приснился сон об аварии в ночь накануне этой самой аварии. Но тогда мы ее успокоили, сказав, что все в порядке, поскольку авария случилась только следующей ночью. Потом она рассказывала, что ей приснился тот самый пьяный пешеход, который во сне рассказал ей, что Миша его сбил и к моменту, когда мы ей все рассказали, она уже каким-то образом знала обо всех деталях происшедшего. После суда Мишу отправили в трудовую колонию в Обухово и Елена Александровна обивала пороги, чтобы получить с ним свидание. Она же и узнала, что можно договориться о поселении – нужно только снять комнату неподалеку от колонии, исправно работать на исправительных работах и своевременно являться на перекличку. Она рассказывала, как ее сын практически заставил невестку, то есть меня снять не комнату, а квартиру. Она рассказывала, как по-свински он начал себя вести еще до суда, требуя от своей жены, то есть опять же меня, заплатить адвокатам еще и еще, пообещав продать машину, но так и не продав ее. Глаза матери снова наполнились слезами. Слезами стыда за своего сына. Я дала ей стакан воды и попыталась успокоить. Она сделала несколько глотков и голос ее перестал срываться. Елена Николаевна посмотрела на меня внимательно и продолжила говорить. Теперь она обращалась ко мне. Она стала просить прощения, что не рассказала мне сразу, она призналась мне, что уже давно боялась, что тоже брошу ее сына, как это сделала его первая жена, потому что он оказался совершенно несостоятельным и инфантильным. Но что он окажется еще и таким наглым альфонсом, она не ожидала. Суть в том, что на исправительных работах Миша познакомился с женщиной и начал водить ее в квартиру, которую я ему снимала. Елена Николаевна узнала об этом почти сразу и пыталась пристыдить и образумить сына, но ей это не удалось. Ссориться с ним она не хотела, боясь быть отвергнутой собственным сыном. Тогда она стала пытаться договориться с этой женщиной, объяснять, что у Миши семья. Женщина бесцеремонно послала старушку по известному адресу и захлопнула перед ее носом дверь. Рассказать мне Елена Николаевна побоялась. Она знала мой взрывной характер и испугалась, что под горячую руку я могу чего-нибудь натворить, за что придется расплачиваться. Она сказала мне, что побоялась потерять и меня, сразу вслед за мужем и сыном. Это оказалось для меня совершенно неожиданным. И теперь уже я сидела с мокрыми красными глазами, а Елена Николаевна наливала мне воды в стакан. Она вдруг как-то вся выпрямилась. Она даже как будто помолодела. И сказала: «Вот теперь мне наконец-то стало легче. Давно надо было попросить у тебя прощения – такой камень на сердце носила - он меня и прикончит».
В тот день мы просидели с ней допоздна, разговаривая и прося друг у друга прощения. Ну вы знаете как это бывает у женщин – мы рассказывали, что мы друг о друге думали, плакали, вспоминали, снова просили прощения и прощали друг друга. После этого разговора мне тоже стало легче и я поняла, что она имела в виду, когда говорила про камень на сердце… А через два дня она умерла от острой сердечной недостаточности. Хотя я думаю, что просто вышел срок ее земных страданий.