Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 24

Глава 24

— А ты кого ждёшь, Лёшенька? — раздался вдруг над ухом у Алексея ласковый голос Люськи.
Он дёрнулся всем телом, силясь пойти прочь, — «Плюнула в душу, а теперь…» — и не смог сдвинуться с места, точно ноги приросли к тротуару. Он только что проводил одного своего старого приятеля и закурил близ метро.
— Что с тобой, миленький? — притворно продолжала она, заглядывая ему в глаза.
Алексей брезгливо отшатнулся.
— Подумать только! — насмешливо протянула Люська. — Он обиделся. Миленький, ты обиделся, да?.. А почему-у? Ведь я тебе советовала! А ты что отвечал?.. Ну, так сходи же, Лёшенька, сходи! Будь умником! Ты даже не представляешь, с каким нетерпением я жду, когда ты станешь богатым и явишься за мной. За первое же дело — расцелую! А то Дашка прямо из себя выходит: «Да я ему!», «Да я его!»…
Алексей вздрогнул, отчётливо увидев то, что долгое время не давало спать по ночам: валяющегося человека и тёмную лужицу подле его головы. Пристально посмотрел Люське в глаза…
Остаток дня Кручёный провёл в ожидании. Он прислушивался к каждому стуку, выползал во двор, делая вид, что интересуется голубями, и вёл пустые разговоры с мелкими пацанами. Но всё было напрасно: Таракана не было видно. Не явился он и на следующий день, хотя была суббота, и работать все кончали гораздо раньше. Даром прошло и воскресенье. И лишь в понедельник, когда нетерпение Кручёного достигло наивысшего предела, он услышал знакомый стук в дверь. Так стучался только Таракан. «Значит наколола его-таки Люсенька!» — радостно подумал он, бросаясь открывать.
Действительно — за порогом стоял Алексей. Он был в пальто и в шапке. Из бокового кармана, отгибая кашне, торчала сложенная пополам тетрадь. «В школу собрался!» — смекнул Кручёный и воскликнул с притворным удивлением:
— Мать! Ты погляди, кто к нам пришёл-то!
— Батюски мои, — залебезила Дашка. — Да никак сам Таякан?!
— Ладно, ладно, мать, — остановил её Кручёный, видя, что гость начинает хмуриться. Обратился к Алексею:
— Выпьем?.. — и не дожидаясь ответа, кивнул Дашке:
— Собери-ка на стол!
Преодолевая внутреннее сопротивление, Алексей стал молча скидывать пальто. В тот же момент во входную дверь нервно застучали и донёсся встревоженный голос тёти Феклуши:
— Дарья Николавна, мой Лёшка не к вам ли случайно забрёл? Алексей замер, не успев выпростать руку из другого рукава:
«Так и есть — поняла, не поверила, что на занятия пошёл… подсмотрела…»
— Нету его у нас! — недовольно ответила Дашка.
— Да как же это такое — нету?! — упорствовала тётя Феклуша. — Из квартеры вышел, а на улице не показался! Что ж я слепая, по-твоему, что ль? Лёшка, злодей, выходи лучше оттудова!
Алексей рванулся к двери. Но Кручёный мягко остановил и зашептал ласково, испугавшись, что всё сейчас может лопнуть:
— Ничего! Постоит-постоит — и уйдёт. Это она на пушку ловит! Садись! — и он стащил с Алексея пальто. На пол звонко шлёпнулась тетрадь.
Алексей застыл в нерешительности: поднимать или… И не поднял. В ушах прозвучало: «Лешенька, ты не представляешь, с каким нетерпением я жду, когда ты придёшь за мною!»
— Какая настыйная! — возвращаясь в комнату, злобно проворчала Дашка, словно речь шла о постороннем для Алексея человеке. — Никак не отобьёсся! Сем закусывать-то будете? Огуйсика дать? Сеёдоськи?
Кручёный пытливо посмотрел на Алексея.
— Да всё равно, — из последних сил отталкивая сомнения, вздохнул тот.
— Тащи всё, мать! — радостно потёр руки Кручёный. — Всё, что есть в печи, на стол мечи!..
После второго стакана он негромко сказал, заговорщицки подталкивая Алексея под бок:
— А ты знаешь, какое мне тут Люсенька словцо молвила? Нет? «Нравится, — говорит, — мне Таракан! Были б у него тити-мити, не стала б и задумываться… завтра бы Сутулого к чёрту выгнала! Но, видать, выдохся он… бабой стал…»
Жаром отозвались в душе Алексея эти слова. «Нет, врёшь, милая! — играя желваками, горделиво думал он. Есть ещё порох в пороховницах! Есть!..»
— А что тебе стоит доказать, дорогой, что ты не выдохся? — вкрадчиво продолжал Кручёный, наполняя Алексею третий стакан. — И, главное, работёнка-то не пыльна, но денежна! Через два-три месяца выложишь перед ней валюту. Вот, мол, возьми! И никакого риску… ни за что не отвечаешь. Ты — что? Ты — водитель, и твоё дело телячье. Тебе грузят — ты везёшь. Так ведь?.. Всё, что нужно, сделают без тебя. У нас такие специалисты по этой самой части имеются — закачаешься!.. Везёшь, к примеру, что-то в контейнере в другой город. Тебя встретят! Встретят чинно, благородно. Пломба на контейнере, замок и всё прочее — как было, так и осталось. А вот что надо — будет взято. Во как у нас! А тебе — что, если там не будет хватать двух-трёх кусков шёлку? Ни ты, ни ваша база материальной ответственности не несут… Везёшь без контейнера с агентом — тебе лишних два-три куска наши люди подкинут, и никакой агент не уследит. Потом притормозишь в одном местечке, к тебе влезут… что надо выбросят из машины, спрыгнут… а ты газуй себе, словно ничего не случилось. Обратно — ни ты, ни агент твой не в ответе! Понял?!..
— Стоп! А кто же… тогда в ответе-то? — еле ворочая языком, спросил Алексей.
— Никто. Там имеется так называемый обезличенный товар. Понимаешь? Фабрика сдала, а склад ещё не принял. Ничейный. Усушка-утряска!
— Ка-ак… ка-ак ты сказал?! — пьяно захохотал Алексей. — Ну, ты да-а-ёшь! Лю-у-блю за это! М-молодец, Кру-у-чёный!
Кручёный дёрнул уголком рта: «А ты что, сомневался?» — дождался, когда Алексей успокоится, и придвинулся к нему поближе.
— Ну, так вот — возвращаешься из рейса, получай свой кусок пирога на этой… как её?.. На тарелочке с синей каёмочкой. Вот так! В общем, будешь делать всё, как скажу, через пару месяцев Люсенька — твоя!