Узелки на память. 2. Подковка

     Подковка.

     Вообще-то, нужно было немного поторопиться. До начала экзамена оставалось минут пятнадцать, но мои ватные ноги сами собой замедляли ход, как бы оттягивая тяжёлый момент истины. Нельзя сказать, что я не любил математику. Любить или не любить можно что-нибудь материальное или выдуманное, но всё равно обещающее материализоваться, хотя бы в отдалённом будущем. Можно любить мороженое, лето с его каникулами, море, почему-то пахнущее арбузами и арбуз, пахнущий морем, маму, заботливо оставившую перед уходом на работу на кухонном столе бутерброды и стакан томатного сока, от одного взгляда на который во рту появляются слюнки, можно любить соседку по парте, и самозабвенно терзаться этой своей первой юношеской любовью. Можно не любить по утрам чистить зубы и причёсывать свои непослушные вихры, есть летом горячий борщ, делать уроки, да много чего можно не любить по детству, ещё не зная истинной ценности тех или иных проявлений нашего бытия.

     Математику я просто не понимал, поэтому панически боялся, как боялся уже целый год признаться своей соседке по парте Таньке в своей безумной любви. На уроках этого точного предмета меня пугали задачки о вечно наполняемых и никогда не наполняющихся бассейнах, о количестве землекопо-часов, требующихся для рытья какой-то канавы, о мчащихся навстречу друг другу поездах. Меня пугал даже сам вопрос в конце задачи: через сколько часов (минут, секунд) эти поезда встретятся? То есть, через какое время случится катастрофа. Я тут же представлял себе эти поезда, ночь, безмятежно спящих пассажиров и неумолимое приближение их страшного конца. Жуть! Возможно, по детству я был слишком впечатлительным. То, что я не обладал математическим складом ума, и холодные бухгалтерские расчёты меня не вдохновляли – это уж точно.

     Тут, пожалуй, следует сразу разъяснить один нюанс. Дело в том, что в наше советское время школьники в Российской федерации сдавали экзамены только в «выпускных» классах – в восьмом и десятом. Зато в периферийных республиках Советского Союза детям «нацменьшинств» приходилось экзаменоваться практически каждый год, начиная уже с пятого класса. В пятом писали диктант по русскому, в шестом к диктанту добавлялась математика, и так далее. Непонятно, почему существовала такая явная несправедливость. Может быть, кремлёвские политические дяди посчитали, что украинские или белорусские дети более отсталые в своём развитии и с ними надо быть построже, учить уму-разуму и каждый год уровень этого разума проверять? А может местные киевские или минские дяденьки в республиканских министерствах образования хотели сделать из своих подшефных вундеркиндов, на зависть чванливой московской элите? Кто знает! Но, скажу я вам честно, было очень обидно, идя в начале июня в школу на очередной экзамен, видеть счастливых московских или ленинградских мальчишек и девчонок, весело идущих с родителями на море, на наши знаменитые золотые пляжи – Ланжерон, Отраду, Аркадию, вбирать солнечный загар и купаться до одури.

     Итак, я брёл, по-стариковски шаркая ногами о щербатый асфальт, на свою очередную школьную Голгофу и вдруг увидел лежащую почти на самом краю тротуара маленькую обувную подковку. Стоит сказать, что в день экзамена мы все становились страшно суеверными. Каждая мелочь могла вызвать наше пристальное, настороженное внимание: не приснилось ли вдруг что-нибудь «вещее», не пытался ли какой-нибудь облезлый дворовой кот чёрной масти перебежать дорогу, не появилась ли в поле зрения какая-нибудь бабулька с пустым ведром? Если такая встреча по каким-либо причинам была неизбежна, надо было обязательно трижды сплюнуть через левое плечо, но, как говорили знатоки – это уже слабо помогало. Мы клали в ночь перед экзаменом под подушку свои истрёпанные учебники, мы притормаживали, проходя мимо цветущих кустов сирени, и долго выискивали так называемые «пятилистники» –  довольно редко встречающиеся цветочки с пятью лепестками, которые нужно было обязательно съесть. Всё те же знатоки уверяли, что после такого сакрального поступка пятёрка на экзамене была обеспечена почти на сто процентов. Мы тщательно проверяли трамвайные и троллейбусные билетики на наличие «счастливых» – это когда сумма первых трёх цифр номера равнялась сумме последних трёх. Такой счастливый билетик бережно сохранялся, но его магии хватало только на один день. Конечно, лучше всего было бы найти на улице настоящую подкову – великой энергетической силы этого магического предмета могло бы хватить на всю экзаменационную пору. Но где же её найти в миллионном городе, в котором живые лошади исчезли ещё до нашего рождения, вместе с динозаврами и волосатыми мамонтами? Зато маленькие обувные подковки, которыми защищались от преждевременного истирания резиновые (не литые из пластмассы!) каблуки как грубых мужских кирзачей, так и элегантных женских туфель-лодочек, иногда можно было найти лежащими на тротуаре словно бы в ожидании, когда их подберёт кто-нибудь из «счастливцев».   

     Нечего и говорить, как я обрадовался такой неожиданной и знаковой находке! Памятуя весь таинственный ритуал чародейства и волшебства  (о существовании заморской школы Хогвардс и её обитателях, счастливых обладателях волшебных палочек, мы в те далёкие годы и не догадывались), я перебросил подковку через левое плечо, одновременно повторяя, как заклинание: пусть мне повезёт на экзамене, пусть мне повезёт! Магический талисман звякнул, упав на асфальт, но я решил забрать находку с собой – для надёжности.

     Перед дверьми школы я столкнулся с запыхавшимся и тоже опаздывающим Сашкой Задорожченко. В классе его называли «Задорновым» из-за весёлого нрава и любви к разным приколам да хохмачкам, но сейчас ему было явно не до шуток – он, как и я, тоже не понимал математики.

     – Ты «шпоры» успел написать? Дашь списать, если что?– хмуро поинтересовался Сашка.

     – У меня есть кое-что получше! – гордо заявил я, и раскрыв ладонь показал ему подковку.– Только что нашёл по дороге в школу!

     –Думаешь, поможет? – в голосе Сашки смешались сомнение и надежда.– Дай подержаться, не жмотись! Может и ко мне перейдёт часть её Силы?

     Я не был уверен в неисчерпаемости запасов магии, хранящейся в таком маленьком предмете (это ведь как с батарейками: пальчиковая – на полтора вольта, «плоская» – четыре с половиной, «крона» – все девять!), но всё же вложил «счастливую» находку в его потную ладонь.

     На экзамене шарик в моей ручке аж нагрелся от скорости, с которой я писал ответы на вопросы. Все задачки решались с ходу, легко и весело. Я был абсолютно уверен в себе и своей удаче. Я нисколько не сомневался в написанном, ощущая лёгкий холодок лежащего в кармане моей белой «парадной» рубашки полукруглого металлического предмета, подарившего мне чувство спокойной уверенности. Я даже забыл простую школьную истину: если задача или уравнение решаются легко – значит, они, скорее всего, решаются неправильно…
 
     Я уже не помню, какую я получил отметку по тому экзамену. Знаю точно, что не «пять», но и не «два». Наверное, подковка всё-таки обладала какой-то магической силой, или наша вера в её могущество придала нам сил и смелости. Во всяком случае, круглый троечник Сашка вдруг получил по этому экзамену четвёрку, после чего удивлённые и счастливые родители подарили ему на радостях велосипед «Орлёнок» – мечту и зависть всех школьников младших классов из моего далёкого детства.

     Через много лет я совершенно случайно встретился с Сашкой в городе. Так получилось, что на встречи одноклассников я не ходил – нечем было похвастать. А тут вдруг совершенно неожиданно столкнулся нос к носу с импозантным «мэном» в элегантных очках в тонкой золотой оправе, с солидным кожаным дипломатом и с лёгкой сединой на висках. Разговорились. Сашка дал мне свою визитку: Александр Юрьевич Задорожченко, доктор биологических наук, профессор и т.д, и т.п., хлопнул по плечу и узнав, что моя дочка в следующем году заканчивает школу, сказал с пониманием:

     – Будет нужно – звони, если что – устроим!
     – Послушай, каким чёртом тебя занесло в биологию, Александр Юрьевич? – я отчаянно пытался за нарочитым панибратским ёрничанием скрыть своё полное изумление его неожиданным карьерным ростом. Это же надо: наш «Задорнов» – доктор биологических наук, профессор кислых щей!

     Сашка весело и беззаботно рассмеялся, будто вспомнил какой-то старый анекдот, который давно хотел мне рассказать да всё как-то забывал:

     – Ты хорошо помнишь уроки ботаники? Когда дело дошло до описания строения цветка, там был такой прикол: если надо составить его «формулу», то лепестки, тычинки там всякие, пестики считают только до двенадцати, если их будет больше – просто ставится знак бесконечности. Ну, такая лежащая себе на боку восьмёрка. Представляешь?! Десять, одиннадцать, двенадцать и – бесконечность! Никакой математики, ни высшей, ни низшей! Я как об этом услышал, то сразу понял – это моё, пойду в ботаники!  Шучу, конечно, но что-то сакральное в этом значке «бесконечность» вместо цифры 13 всё-таки было…

     Прошло очень много времени с тех пор, как мы покинули школу и разбрелись по необъятным просторам тогда ещё единой для нас всех Родины. В обувной промышленности человечество давно перешло на новые технологии. Туфлям на литой полиуритановой подошве уже не нужны были подковки на каблук. Эти маленькие полукруглые железки с тремя дырочками для обувных гвоздиков незаметно отошли в прошлое вместе с алюминиевыми сифонами для газированной воды и будками по заправке стержней шариковых ручек (были в моё время, представьте, и такие!). Найти сегодня на тротуаре этот маленький символ Удачи так же невозможно, как и платиновую электронную карточку Visa с миллионным балансом на ней. Может быть, именно поэтому мне в последние годы всё реже улыбается счастье?