Бункер. Часть 3

А на следующий день в районе обеда, Владик взял гитару и стал напевать несколько рискованную, на мой взгляд, песню:

Там где подвиг там и смерть
Вариантов сука нет
Вариантов сука ноль
Кто-то сдался
Кто-то свой
Там где подвиг там и смерть
Вариантов сука нет
Вариантов сука ноль
Кто-то предал
Кто-то свой

Дальше некуда бежать
Будь бы стайер или спринтер
Надо снова всё отдать
И нельзя наполовину
И тогда ты будешь жить
Так как не жил ни секунды
Так как должен был себе
Как другим был должен денег

Позже он сказал, что начал с припева и хотел остановиться только на нем, но в итоге решил, что второй куплет тоже подойдет. Тогда мне очень хотелось узнать, что же там было в первом, но спрашивать почему-то не стала.

Как ни странно, людей она поддержала. С удивлением я замечала, как загораются мрачным огнем их взгляды, как в них появляется воля, решимость двигаться дальше, как они признаются сами себе, что у них все равно не было другого выхода. Признаются или тщетно убеждают себя, но в данном случае это было почти одно и то же. Ничего хорошего не вышло бы, вини они себя в том, что попали в такое место.
С этого момента парень играл часто. К нему каждый день, а то по нескольку раз, подходили и просили что-нибудь спеть. Наверное, это создавало какую-то другую атмосферу, отличную от мрачного ожидания смерти. Не знаю, я никогда не любила песни под гитару, они не успокаивали меня, а только наводили тоску.
Парень держался молодцом: он продолжал играть, даже когда сорвался должник. Этот худой нервный мужчина не пытался больше отсидеться в жилых помещениях, Сергей тогда здорово его испугал. Но вот нервы у него были ни к черту и через несколько дней после первой смерти он сорвался. Страшно закричал, почти сразу, как повалили гады, и побежал вперед. Почему-то он не использовал яд, а пытался бить их прикладом. Конечно, долго он не продержался, и в тот день я вычеркнула уже второе имя из списка.

Но когда погибла фигуристая брюнетка – Анна, как я узнала, то парень отставил гитару. Смерть женщины всегда воспринимается мужчинами тяжелее. Когда-то это пытались использовать для последующего ожесточения в бою, но идея провалилась – женская смерть не придавала сил, она разрушала мужчину изнутри, вгоняя в тоску и придавливая сверху неподъемным чувством вины. Особенно досадно было, что погибла объективно самая красивая из женщин. Та мрачная девочка тоже была симпатичной, но она воспринималась скорее как ребенок, хоть и уже совершеннолетний – тощая, юркая и зажатая. Угловатый подросток, как ни крути.
Как погибла Анна, я не видела. Она была в левом тоннеле, в них было удобнее отбиваться, когда я услышала её короткий вскрик. Первым на помощь прибежал Роберт, но девушка уже была буквально погребена под пятью или шестью тварями. Они не стали пытаться её есть, но зачем-то вновь и вновь кусали, оставляя все больше синих пятен – когда мы подоспели, то она почти вся была буро-синеватого оттенка. Здесь даже не надо было проверять пульс.
В тот вечер мы впервые заказали вино. Даже мне хотелось выпить.

Все были подавлены. За неполный месяц на счету было уже три смерти. Две из них были по вине погибших же, одного подвела координация, другого психика, но последняя была самой загадочной и самой пугающей. Никто не видел, как умерла девушка, из этой смерти нельзя было даже вынести урока, от него только веяло смутной опасностью.
И именно в тот день, когда свет уже приглушили, а в спальных отсеках и вовсе выключили, мы вновь услышали стук в запаянную дверь. Теперь его слышали не только мы с Робертом, все собрались в гостиной.
Разговоры, и так очень вялые, моментально прекратились, повисла напряженная, гнетущая тишина. В которой особенно отчетливо было слышно: «Тук-тук. Тук».
Бьюсь об заклад, половине в тот момент хотелось вскочить и убежать с диким криком, но страх парализовал всех присутствующих, включая и меня. Наверное, единственное, что могло вызвать у меня такую реакцию, это невидимая опасность. Она обычно самая страшная, потому что ты не знаешь как к ней подготовиться.
– И кто там? – неожиданно хмыкнул Сергей, обращаясь к двери. Тишина стала ещё напряженнее, теперь косились попеременно, то на дверь, то на Сергея.
И, когда мы уже были уверены, что ответа не последует, за дверью раздался приглушенный грохот – будто что-то упало на пол и задело дверь.
Больше мы в тот вечер ничего из-за двери не слышали.

– Как ты думаешь, что там может быть? – Роберт подловил меня через пару дней, когда я вновь засиделась за книгой в столовой.
– Не знаю. И лучше не знать, – дернула плечом я, на сей раз позволив себе не думать над словами, потому что действительно считала, что лучше нам не совать нос не в свои дела.
– Все равно, интересно, – покачал головой мужчина, с жадностью исследователя поглядывая на дверь. Ох уж этот взгляд ученых. Я такой уже видела, когда наш полевой врач полез в эпицентр действий, потому как увидел там какой-то лекарственный цветок. Он такой, видите ли, уже три недели искал по всем буеракам – что тоже, кстати, было совсем не безопасно, можно было наткнуться на вражеское укрытие, но следить за ним круглые сутки мы не могли.
В тот раз обошлось, но тогда было страшно даже подумать, что было бы со взводом, если бы погиб единственный врач. Меня бы в живых уже не было, это точно.

Воспоминания отнесли меня в тот день. Осень, как раз самая приятная пора – не слишком холодно, не слишком жарко, ещё не начались дожди, так что довольно чисто вокруг. По-крайней мере не возвращаешься покрытый липкой мокрой пылью с головы до ног. Для маскировки, конечно, хорошо, да вот только когда вечно в грязи, начинаешь уже забывать, как люди-то без неё выглядят, а это пугало. 
Я замешкалась. У меня не было красивого оправдания, типа: «Я увидела ребенка и не могла не спасти его» или «Я услышала как кричит женщина и побежала на помощь». Нет, ничего такого. Я просто почти не спала тогда, устала, вымоталась и замешкалась.
Их было трое. Похоже, ещё более уставшие, чем я, потому что я продержалась минут десять. Потом кто-то из них догадался сбить меня с ног, и я улетела в овраг. Думаю, они хотели меня взять с собой, язык никому не помешал бы, но не увидели край обрыва за густыми кустами.
Очнулась я ближе к ночи, оказалось, что лезть они за мной не стали, видимо решив, что после такого не выживают. А может просто не захотели рисковать или ушли за подмогой: склон был достаточно крутым.
 Попытка встать провалилась. Голова кружилась, но это была мелочь по сравнению с дикой болью пониже спины.
«Ну, что, подруга. Спеклась?», – ещё подумала тогда я и почти сразу разозлилась. Пройти столько и помереть от того, что болит жопа? 
Мы уже давно изучили эту местность, так что я знала, что примерно через сто метров была узкая тропинка в кустах, по которой можно было выбраться из оврага. Мы маскировали её как могли и ставили сигналки, так что были уверены, что знаем о ней только мы, что было, несомненно, на руку.
Так как встать у меня не получалось, то пришлось ползти. Медленно, осторожно, отдыхая, когда боль становилась слишком сильной.
Мне повезло: у самых кустов я увидела кого-то из наших. Похоже, не дождавшись в положенное время, они отправились на поиски – это было даром свыше, я понимала, что не смогла бы добраться до лагеря одна. 
– Перелом, – заключил врач, осмотрев меня. – Ничего страшного, вправлю я его тебе легко, но придется полежать недели три, пока срастется.
Я чуть не застонала. Людей у нас было мало, каждый на вес золота, а тут ещё лежачий больной. А ведь если вставать нельзя – за мной ещё и ухаживать как-то надо.
Увидев мою кислую рожу, мужчина улыбнулся:
– Да не переживай ты, не помрут там все без тебя. К нам подкрепление идет, мне сегодня по рации передали. А ты теперь имеешь право отлежаться.
Тогда казалось, что всё наладилось. И время отдохнуть было, и срослось все на удивление хорошо, с подкреплением прибыл запас еды и свежая вода – местную пить было можно, но потом было очень плохо с желудком.
На периодически возникающие боли внизу живота я старалась не обращать внимания – не до того было, да и с отсутствием оборудования никто все равно не смог бы сказать что не так. Списывала всё на нервы и стресс, да на тщетно пытавшуюся который месяц начаться менструацию.
Зато причину смогли определить потом. Когда все закончилось, в нормальной больнице – нас всех протащили по врачам в конце. В основном смотрели, нет ли какой опасной заразы, но и к гинекологу я заскочила.
Я мало что поняла из объяснений. Что-то там было про нерв в крестце, застой крови, воспаление. Особенно хорошо запомнилось слово «некроз», даже без медицинского образования я понимала, что это что-то не слишком радостное, и что просто так мне уже не отделаться. К сожалению, я оказалась права. Это подтвердили и другие врачи, из другой больницы, к которым я испуганно кинулась. Сделать уже ничего было нельзя, нужно было вырезать мертвый кусок плоти.
Операция по удалению матки прошла хорошо.

– Я что-то не то сказал? – услышала я обеспокоенный голос Роберта и встрепенулась. Похоже, я слишком ушла в себя. Так, что это даже стало заметно со стороны – плохой признак, но вечером можно немного расслабиться.
– Нет. Просто кое-что напомнили.
– А, бывает-бывает, – он понимающе покивал. Его сочувствующее и отвратительно понимающее лицо встало у меня перед глазами. На то короткое мгновение я разозлилась настолько, что захотелось вбить ему это «понимание» куда поглубже.
Что он может вообще понимать, разве он вместе со мной проходил этот ад, разве он бывал там же, да хотя бы вообще разве попадал в отдаленно похожий кошмар? В тот момент я чувствовала настоящую, живую ненависть ко всем тем слабакам которые с умным видом вещают по телевизору и на форумах: «Нужно пытаться понять другого, вы же не можете знать, что он прошел». Я могу знать, черт побери, я могу это видеть! Такое не исчезает, от такого невозможно избавиться или забыть, даже пройди ты сотни психологов с их умными лицами и километровыми рекомендациями, такое остается в глазах и внутри навсегда. И никто, кто не прошел то же, не сможет этого понять.

Видимо, злость отразилось на моем лице, потому что мужчина отпрянул. Это меня и отрезвило – он был гражданским лицом. То есть тем, кого я обязана была защищать. Защищать, а не нападать из-за того, что когда-то совершила глупость.
 Я глубоко вдохнула, приводя мысли в норму, моя злоба меня вообще не обрадовала, я считала, что смогла от неё избавиться.
Злость хороша только на первых порах, когда ты ещё ничего не знаешь и не умеешь, тогда она помогает выжить. Ты не чувствуешь боли, ты не чувствуешь страха, двигаешься вперед и главное не тормозишь. Но потом она начинает мешать. Путает мысли, заставляет поступать импульсивно, движения становятся менее отточенными, поэтому потом, когда уже что-то умеешь и что-то знаешь, приходится учиться сдерживать себя.
– Бывает, да, – я даже изобразила подобие улыбки. – У всех здесь есть какие-то неприятные воспоминания.
Роберт покивал, но разговор потихоньку загнулся. Впрочем, я не была расстроена этим фактом, думать о существах и таинственной двери мне совсем не хотелось.

Через пару дней нас осталось шестеро. Погиб Влад. Его сбила с ног подкравшаяся тварь, и через пару мгновений все было окончено.
Это стало вторым по силе ударом для всех. Если Анна просто была красивой женщиной, то Влад создавал чуть менее напряженную и тягостную атмосферу одним своим существованием. За столом он постоянно говорил – случаи из жизни, какие-то анекдоты, комплименты дамам – даже мне разок, заставив подавиться: редко меня кто-то умудрялся настолько удивить.
Тогда, помню, даже раздалось несколько тихих смешков. Редкость для вечного траура. Эта смерть давила даже меня. Я понимала, что этому парню единственному совсем нечего было делать в бункере. Он пошел туда не чтобы скрыться, не от нужды, не от желания умереть поскорее – он пошел в бункер из-за интереса. Глупого, детского интереса. Похожая глупость когда-то сгубила и мою жизнь.

Странно, но я думала, что остальным обитателям бункера будет тяжелее, но все просто стали расползаться по своим углам чуть раньше. Будто уже навидались и не хотели видеть ещё. Я бы поступала так же, но последние дни мы с профессором засиживались допоздна. Он перестал, наконец, восхищаться тварями или обдумывать, что может быть за черной дверью. Рассказывал немного о своем предмете, немного о книгах. Советовал мне какие-то и жадно выспрашивал впечатления, когда я заказывала и прочитывала. Похоже, ему нравилось так руководить моими вкусами, но я была не против. В бункере было мало движения, не нужно было постоянно быть наготове и мне постоянно хотелось чем-то себя занять. Я тренировалась в меру возможностей, старалась поддерживать форму, но все равно времени оставалось слишком много. Поэтому я забивала их книгами и общением; как справлялись остальные, не знаю. Или спали, или тоже читали, или, возможно, кто-то совокуплялся. Хотя, как ни странно, но подтверждений этому я никогда не слышала, может бункер отбил и это желание в людях. Но и это меня удивило бы, ведь часто эти желания не могли отбить даже боевые действия – наоборот, у некоторых они только подстегивали интерес. Я, к счастью, в руки к таким, подстегнутым, не попадалась, иначе проблем у меня могло быть намного больше.

В бункере уже никто не вспоминал о деньгах, которые нам капали за каждый месяц. Мы и пробыли-то там всего два, если верить календарю. Теперь все хотели только выжить. По мне так это было вполне возможно, будь у нас кто-то, кто нами руководил бы. Я до командира не доросла, хоть и знала примерно, что и куда, но в тактике у меня были сильные пробелы: здесь нужен пытливый ум, которым я не обладала. Дурой не была, конечно, но мыслила скорее по ситуации, чего не могла ожидать от всех, кто был в бункере. К тому же пришлось бы возиться с утверждением своей власти – люди не склонны подчиняться просто так, им нужно доказывать и уметь хорошо себя поставить. А это дело не пары дней. В общем и целом: я этого не умела, и мне не хотелось заморачиваться. В конце концов, я ничем не была обязана этим людям, а они и без меня могли о себе позаботиться.
 
Пятую жертву мы знали уже до того, как все случилось. Последний оставшийся отморозок начал приставать к тихой, забитой женщине, которую я окрестила про себя «беглянкой». Та вела себя на удивление спокойно. Я думала, что она будет больше переживать и волноваться, но женщина лишь игнорировала приставания, равно как и их источник. Казалось, что её это слегка раздражало, но особого дискомфорта не приносило. Это ставило под сомнение мои догадки – если бы она бежала от мужа, то такие действия должны были серьезно испугать, но ничего такого не было видно и близко. В этом случае больше внимания привлекал незадачливый «ухажер». Пока, он не проявлял особенной агрессии, но я понимала, что на уме у него может быть всё, что угодно. И тестостерон, ударивший в голову, может подвигнуть человека на не слишком благовидные поступки. Особенно такого человека.

У нас во взводе таким быстро показывали, что и как, но здесь, похоже, всем было наплевать. Люди не понимали, что когда возникает такая ситуация, опасность грозит уже всем – эти дурные настроения легко перейдут и в работу.
Я хотела с ним поговорить, узнала, что его зовут Николаем (а представился он предсказуемо Коляном), уже решила, что пойду после ужина, но меня остановил Роберт. Сказал, что женщину такой человек в любом случае не послушает и ситуация может стать ещё напряженнее. Я могла с ним подраться и почти была уверена в победе, но Роберт всё же был прав, такие как это парень не признают авторитет женщины, даже если она уложит их на лопатки, и все вылилось бы в тягучую мешанину из его шовинизма и попыток самоутвердиться, а это бы все усложнило.
Когда возникает открытый конфликт, то всегда все становится сложнее.
Утихомирить его мог только Сергей, но тому не было дела до творящегося в бункере. Вот уж человек, у которого было больше всего шансов выжить и спокойно переждать. Похоже, он сюда за этим и пришел – отсидеться, пока там, наверху, не минуют неприятности.
Единственное, что произошло – от Коляна все стали держаться на отдалении. И в лаборатории тоже, что не замедлило сказаться – когда тебя никто не прикрывает, то очень быстро оступишься или сделаешь какую-то непоправимую глупость. Особенно если ты и так не блещешь умом.
Он не справлялся, их прибыло слишком много, и он пнул одну из тварей. Я изредка тоже так делала, но пинать нужно было под живот, в бок или между зубов, а не пытаться достать шею, да ещё и снизу. Она гибко развернулась и вцепилась клыками ему в ногу – мы уже знали, что это означает. Что-то было у них в зубах, видимо какой-то мощный яд, я не была уверена, но, в общем, людям оставалась только пара секунд после укуса, после чего следовала неминуемая смерть.

Его никто не оплакивал, многие даже вздохнули с облегчением – теперь было даже несколько легче дышать, когда не от кого было ждать пакости. От женщин большой гадости не ждешь, от не слишком сильного и развитого профессора тем более. Конечно, оставалась темная лошадка – Сергей, но пока он признаков агрессии не проявлял, разве что тогда, с должником. Но тот представлял явную опасность для всех и для самого Сергея в том числе.

Вспоминая потом происходящее, я тихо ужасалась полному отсутствию эмоций у себя. Я будто следила за событиями в бункере со стороны, делая холодные и, как мне тогда казалось, правильные выводы. Эдакий робот без страха и упрека, холодный и абсолютно бесчувственный. Странное состояние, на самом деле. Как коктейль, половина в котором опыт и настороженность, и половина самолюбование, подпитываемое слабой подготовкой остальных в бункере. Я не отдавала себе отчет, но мнила себя, то ли выше остальных, то ли просто прожженнее. Как бы то ни было, тогда я ещё не чувствовала отвращения к себе.

Не оставляла меня в покое и черная дверь. Стук изредка слышался, но на него почти все перестали обращать внимания. Или делали вид, считая, что если старательно чего-то не замечать, то не заметишь и холодка по спине при странных звуках из таинственной комнаты. Мне дверь была интересна, потому как пугала.
 Я частенько оставалась в столовой допоздна, но иногда и заглядывала посреди ночи. И вот в один из таких разов я заметила кое-что интересное.