Бункер. Часть 4

Девочка, та, молоденькая, я успела узнать от более памятливого биолога, что её зовут Вера, сидела перед той самой дверью, прижав ладонь к гладкой поверхности. Глаза девочки были прикрыты, на лице легкое удивление, будто ей рассказывали что-то интересное.
Я остановилась, решив посмотреть, что будет дальше. Приглядевшись, я поняла, что Вера все же немного двигалась – она поглаживала дверь кончиками пальцев, едва-едва, скорее всего, даже неосознанно.
У меня появилось отвратительное чувство, что всё неправильно. Что так не должно быть. Оно было мимолетным и тут же испарилось. Взамен пришло недоумение. Я почти не знала эту девочку, но ничего странного от неё раньше не было замечено. Она, так же как и все поливала тварей кислотой и не слишком переживала на этот счет. Но ведь есть же такие люди, которые не любят открытых проявлений эмоций, так что всё казалось нормальным.
И только в тот момент я начала понимать, как сильно эта девочка отличалась от нас. Я была неразговорчивой, но это понятно, по мне, думаю видно, что у меня есть на то причины. С Сергеем та же история, даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять – к нему лучше не лезть. Но она… она была совсем другой. Я не была уверена восемнадцать ей или больше, меньше вряд ли, тогда бы её не взяли сюда. Хотя всё возможно, этот бункер был полон сюрпризов.
Но, как бы то ни было, она явно была молодой, я была уверена, что ей не было даже двадцати пяти. И она пошла в бункер. Не разговаривала ни с кем, вела себя как… а вообще никак не вела. Ела, опускала глаза в пол и уходила к своей койке. В лаборатории держалась поближе ко всем, но даже тогда я не замечала на её лице особых эмоций. Разве что в первые пару раз страх, но не больше.
Я знала, что если сейчас начну задаваться вопросами: «Кто она?», «Зачем она пошла сюда?» и подобными, то ни к чему хорошему это не приведет. Эти вопросы сейчас были не важны, важен был, по сути, только один вопрос: «Может ли она быть опасной?». Ответа я не знала, значит, нужно было держаться настороже. Впрочем, я всегда так держалась, для меня ничего не менялось. Могло измениться для других.
Я подумала, что может быть стоит поговорить об этом с Робертом – в конце концов, он был самым слабым из нашей группы, но потом меня что-то сдержало. Будто бы кто-то потрепал по затылку, точь-в-точь как наш капитан, и буркнул: «Не делай дури, идиотка». Фраза от капитановской отличалась разве что отсутствием мата. Не знаю, почему мне так сильно не хотелось кому-либо рассказывать, но таким предчувствиям я научилась верить – если внутренний голос говорил что-то, значит это «что-то» или просто поможет в будущем, или вовсе спасет мою шкуру.

Девочка сидела у двери долго. Иногда кивала осторожно, иногда пальцы на двери сжимались, и она хмурилась, но в остальном она оставалась неподвижна.
Я простояла в дверях с полчаса или может чуть больше, но Вера так и не оглянулась, не заподозрила моего присутствия, хотя я никак не скрывалась. Наконец, девушка пошевелилась и поднялась, прощально похлопав ладонью по двери, я же скрылась в комнате – мне не хотелось, чтобы она заметила меня в этот момент.
На следующее утро Вера вела себя как обычно и уставшей не выглядела. Впрочем, она сама по себе всегда была скованна, так что тут не поймешь: или сонная, или просто, как всегда, не хочет идти на контакт. Как бы то ни было, но я старалась немного приглядеться к ней.

Возможно, я слишком задумалась или отвлеклась на Веру и потеряла контроль, а может ничего и не могла сделать, но крик беглянки в любом случае вернул меня к реальности. Во время работы ей каким-то образом попало кислотой на штаны и, судя по крику, едкие капли быстро добрались до кожи. Я отправила заряд кислоты в сторону твари, которая тут же оживилась, почуяв чужую слабину, и только после того как опасность миновала, смогла подбежать.
Беглянка сидела на полу, подтянув к себе здоровую ногу, и косилась по сторонам, выискивая оставшихся тварей – та, которую осадила я, была уж больно близко, и это явно произвело на женщину впечатление.
– Похоже на сегодня всё, – я протянула ей руку, помогая встать. – Как нога?
– Больно, – последовал короткий ответ.

Осмотр ноги ничего хорошего не показал, кислота разъела кожу, и вид стал безрадостным. Удивительно ещё, что раньше никто не получил ожогов, как никак мы уже пару месяцев находимся в бункере. С другой стороны, у меня на штанах и куртке было несколько обожженных пятен, но до кожи кислота не прошла. Как же нужно было ошибиться, чтобы так повредить кожу? Разве что она выстрелила себе в ногу полный заряд.
Догадки про то, что здесь что-то не чисто, подтвердились чуть позже. Когда я принесла раненой поесть, она внезапно коротко бросила:
– Я не нажимала на курок.
Спину будто обдало холодом. Если она не ошибалась, то значит, ошибся кто-то другой и умолчал это. Или не ошибся.

У нас не было ни лекарств, ни обезболивающего, даже бинты мы делали из рубашек, которые остались от других. На все просьбы о лекарствах или хотя бы элементарной аптечке, сверху отвечали гробовым молчанием. И, тем не менее, каждый день несчастную приходилось вытаскивать на поле боя – сирена не делала поблажек никому.
Мы защищали её как могли. Точнее, скорее я защищала её, как могла, ну, разве ещё Сергей помогал – остальным же самим бы не попасть под зубы, не до раненых. И всё равно, наших усилий оказалось мало. Через пару дней её нога потеряла чувствительность, видимо в кислоте было что-то парализующее, что только потом достигло нервов. А с нерабочей ногой исход был слишком очевиден, в один момент она просто поскользнулась и рухнула прямо на парочку тварей, что не преминули воспользоваться так удачно сложившейся ситуацией.

Нас осталось всего четверо.
Отвлекшись, в последние дни я прекратила следить за остальными, но теперь могла продолжить. Все были довольно мрачные и подавленные, хотя видно это было, пожалуй, только по профессору. Сергей и Вера просто ещё глубже ушли в себя, отгородившись от окружающих. Казалось, были бы здесь у каждого отдельные комнаты, то они запирались бы в них, выходя только для того, чтобы забрать еду или отправиться на работу.
Ситуация начинала давить и на меня. Одно дело, когда ты в бою, но знаешь, что спину тебе прикрывают, и что ты хоть и в опасности, но в команде, а другое дело так – когда каждый сам за себя. К тому же, у меня был опыт, а они отправились толком не зная, на что подписываются. Правда подробностей я тоже не знала, но мои поступки уже с натяжкой можно было отнести к глупости, не то что тогда, в университете.
Вспомнив о прошлом, я непроизвольно поморщилась. Сейчас, возвращать всё это совершенно не хотелось да в прочем и в другое время я была бы не в восторге от своих ошибок, как и все нормальные люди. Но, как и все дурные мысли, яркие картинки никак не хотели идти из головы.

Мне было двадцать лет. Конец третьего курса, пьянки с друзьями, ночевки друг у друга, прогулки по ночному городу, так влекущие теплом июня… и, как результат, отчисление. Я металась, пыталась договориться с преподавателями, несла деньги, но от меня только отмахивались – видимо, я слишком достала их за прежние два года. Это была уже вторая попытка избавиться от меня, на сей раз удачная.
Я хотела тогда получить какую-то поддержку от друзей, в конце концов, гуляли и пили мы вместе, хотя они успели все же подмазать, да и учились в других ВУЗах, с более лояльными правилами. К сожалению, хоть это и было закономерно, тепла и похлопывания по спине я от них не получила. Пожимали плечами и отмахивались, мол, не мешай, сессия прошла, а ты вон все об учебе. Потом глаза стали открываться и я увидела, что девушки в основном потешались – ну, как же, красивой я никогда не была, а теперь ещё и зарекомендовала себя как не слишком умная. А парням было, в основном, всё равно. Разве что один или два человека решили поговорить, спросить планы или поучить жить непутёвую.
Почему-то очень запали в дурную голову слова одного из них: «Те ещё спасибо надо сказать, что ты не парень – мне нельзя себе позволять так балду гонять, в армию загребут. А тебе что, с девки спросу никакого. Лизнешь задницу родителям, подмажете и восстановишься. Ну, или папика там какого найдешь, они за молоденьких готовы платить».
В этот момент мне захотелось… поменять что-то, или, может, доказать. Только вот кому. Полузнакомому парню или самому себе? Это для меня так и осталось вопросом, да и копаться в себе как-то не очень хотелось после того – было слишком противно. Это одно из таких воспоминаний, после которых хочется застонать и спрятать голову под подушку, а потом попытаться убедить себя, что ничего не было. У меня бы даже получилось, если бы это не имело после себя таких последствий.
Вот так, в общем, и получилось, что девушек в армию не берут, а я нашла то место, где взяли. По идее можно было как-то пробиться в обычную армию, я слышала, что это возможно, но тогда меня тянуло на подвиги и приключения, так что хотелось сразу и в бой.  Я нашла что-то экспериментальное, тоже от правительства, но какой-то единичный взвод. Нам ещё выдавали какие-то капсулы, которые ускоряли рост мышц и вообще положительно действовали на организм, ну и обучение с ними проходило быстрее – видимо их и пытались испытывать.
Впрочем, в тот момент детали меня мало волновали, хотелось скорее собрать вещи и туда, где кончаются «детские игры», как я тогда считала. И оказалась слишком сильно права.

Нас забрали не через два года, как обещали, а через пять лет. Похоже, эксперимент мягко говоря, не удался. Капсулы-то действовали как надо, хотя и несли за собой серьезные побочные эффекты – у меня, к примеру, были галлюцинации, двое сошли с ума, у одного просто остановилось сердце. Ну, и прочие по мелочи: рвота, жар, слабость, иногда головокружение и головные боли. Главное, в общем, что действовало. И побочные эффекты исчезали после того как прекратишь колоть препарат.
В общем, часть, к которой мы были прикреплены, расформировали, все кто стоял за экспериментом таинственным образом исчезли… а оставшуюся в живых кучку человек согнали в комнату и объявили, что ещё три года назад наши семьи были оповещены о нашей смерти. Вот так. Даже не удосужившись объяснить, почему так произошло, даже не выслушав возмущенных криков – им было плевать, по большому счету. Да и сделать мы ничего толком не могли.
Тем, кто всё же выжил, полагались: пенсия в размере десяти тысяч, комната в коммуналке и паспорт с чужой фамилией. И прозрачный намек, что всё будет плохо, если мы попытаемся связаться с кем-то из знакомых.
Мы старались держаться вместе первое время, но постепенно поняли, что лица друг друга только напоминают нам о том, что было там. И в итоге все разбрелись по своим углам.
Все вспоминалось очень сухо и сжато. Будто и не со мной было, а я читала хроники, только вот хроники не вспыхивают в голове яркими пятнами, заставляя вздрогнуть. Что-то стиралось, но некоторые моменты слишком застревали в памяти, только вот именно их я как раз и не хотела вспоминать. Слишком уж было тяжело. 

Мы все чаще засиживались с Робертом вечерами, он рассказывал что-то из биологии, я слушала в пол уха. Мне было не слишком интересно, в детстве даже не особо любила биологию, но его голос был для меня сродни телевизору. Раньше часто включала его, даже когда не смотрела, он все равно работал и бурчал что-то о погоде и политике – меня просто успокаивал шум.
В дверь теперь стучали чаще. Почти каждый вечер, но стук был не больше раза в день, будто у того, кто там был, стоял лимит на постукивание.
Я стала меньше спать. Разговоры с профессором, к тому же я решила все же проследить за Верой – та каждую ночь ходила к двери. Я не знала, стоит ли сказать ей, что я знаю, стоит ли что-то с этим делать. С одной стороны от этого тянуло смутным ощущением опасности, хотя бы потому, что я совершенно не понимала, что происходит, но с другой я решила не вмешиваться. В конце концов, защищать в этом бункере можно было только эту самую Веру, но если она лезет в петлю сама, то что я могу поделать?
Это были, конечно, отговорки. Сделать здесь много чего можно, и поговорить, и уговорить. Побить, в конце концов, чтобы остатки мозга на место встали, и жить захотелось.
Но я понимала, что в бункере мы все, всё равно, погибнем. Из шести прошло всего три месяца. Ещё три в таком составе выдержать было невозможно – кто-то да сдаст. Даже если мы будем держаться вместе и думать как один организм. Я проходила через это, все равно что-то свое остается, где-то на грани сознания, подсознания или что там ещё в голове есть. И обязательно появится один балованный идиот, ну, или идиотка, как получится, который захочет индивидуальности в критический момент или просто не сможет сдержаться и поддерживать общий баланс и сорвется. Такое случалось даже с тренированными людьми, а уж что говорить о такой разношерстной команде. Я не была уверена ни в одном из них, и уж в себе тем более.

Я оправдывалась. И прекрасно это знала. Но, тем не менее, все так же отворачивалась и уходила в комнату. Возможно, слишком зачерствела, возможно, устала, а может и просто всегда была сволочью, только как-то это умудрялась скрывать. В сущности, это было не важно – важны всегда только поступки, слова это ненужный мусор.
 Почему-то я знала, что сейчас время ждать. Но чувствовала, что скоро будет время действия.

В мыслях о Веронике и о правильности и этичности моих поступков, я стала более рассеянной. В основном я полагалась на свои навыки – за годы проведенные в боях, они отточились довольно неплохо. До совершенства, пожалуй, я не дотягивала, но тело все равно быстро вспоминало нужные движения, не включая в это разум. Это мне и навредило. Я не учла, что твари становились умнее. Не так быстро, как если бы мы оставляли их в живых, но что-то медленно менялось в самой структуре.

Они начали вылезать не сразу. Некоторые ждали и только потом появлялись, а я это как-то пропустила.
В тот день уже казалось, что на этот раз всё кончено. Мы собирались обратно в жилые помещения, когда это и случилось.
Я только успела почувствовать тяжесть на спине, когда эта тварь прыгнула на плечи, но в следующий момент меня кто-то сбил с ног, и я откатилась к лабораторному столу. Удачно причем, кислота попала только на одежду – куртка шипела, но похоже дело этим и ограничилось.
Оттолкнувшись от стола, я быстро поднялась. Моим спасителем оказался Сергей. Тварь он уже убил, но я ясно видела, как его рукав медленно наливался красным. Похоже, он подставил твари руку вместо моей шеи. 
– Да бля, – вырвалось у меня против воли. Подойдя, я сгребла слабеющего мужчину за грудки и приподняла. У меня и так были сильные руки, но в тот момент мне помогал гнев. Я понимала, что на долгие разговоры он сейчас будет не способен, да и у меня вертелся в голове только один вопрос:
– Почему?!
Мы не были друзьями, мы не были любовниками, мы даже не разговаривали, ни одного гребанного раза не разговаривали, я не могла понять, зачем он это сделал. Ему оставалось только переждать, у него был шанс выжить там. Наверное, у единственного. Хорошая подготовка была ещё у меня, но на самом деле, мне это выживание на хрен не сдалось – я шла в бункер, чтобы сдохнуть.
– Глаза, – он косо улыбнулся, на здоровый и сильный организм яд, похоже, действовал медленнее. – Взгляд… как у парнишки. С зоны. Ему я… тогда не успел. Не могу простить.
Сергей уже начал обмякать, и вдруг сделал над собой ещё одно усилие. Здоровой рукой он забрался под свою куртку и что-то достал, прижима к моему животу. Так, чтобы никто больше не видел.
– Прочитай. Там… всё.
Похоже, он хотел ещё что-то сказать, но не успел. Руки медленно опустились, я только и успела опуститься рядом с ним и перехватить из ослабшей руки неожиданный дар. Даже для здорового мужчины понадобилось не больше полутора минут, чтобы яд дошел до цели. Эти монстры на самом деле пугали, хотя в тот момент мне хотелось вернуть время назад. Так, чтобы он не погиб. Чтобы вместо него я.