Письмо длиною в жизнь часть 3

     Семья!  Всё  самое  главное,  в  моей  судьбе,  формировали  родители:  мамочка  несла  нагрузку  нашего 
воспитания  можно  так  выразиться  каждодневно –  в будни  и  праздники,  а  папа  решал  только  глобальные 
вопросы.  В  моей  жизни   папа,  как  говорится,  был  всему  голова:  опорой,  кормильцем,  защитой,  преданно 
любящим  и  умеющим  баловать.  У  нас  в  семье,  в  отличие  от  многих  других,  и  как  бы  это  тебе  не 
казалось  странным,  главное  были  не  дети,  а  мама.  Отец  любил  её  безгранично,  его  жизненное  правило 
звучало так:  «Будет  мама –  будем,  все  мы»,  отсюда  нас,  и  меня  в  частности,  родители любили  по 
остаточному  принципу,  и  оказывается,  от  этого  дети  становятся  счастливыми.  И  пусть  это  звучит 
банально,  но  от  семейной  любви  детства, где  главные  это  мама  и  папа,  а  ты,  плод  их  любви,  как  бы 
продукт  производный,  рождаются  здоровые  желания:  быть  уверенней  в  себе,  быть лучше,  приобрести  умение 
преодолевать  трудности,  да  и  просто  возникает огромное  желание  любить  жизнь.
      
     И  вот  по  очередному  этапу  жизни  и  по  возрасту  мне  уже  положен  был  детский  сад.  Поэтому, 
в  соответствии  со  сценарием  жизни  всё  и  случилось, меня  оформили  в  садик,  в  который  я,  в  отличие 
от  многих  детей,  очень  любила  ходить,  и  делала  это  с  большим  удовольствием.  Но  действительность 
того  времени,  где  был  лозунг:  «Всё лучшее – детям»,  –  по  моему  детству  прошлась,  как  топор,  где  уже 
другой  лозунг:  «Лес  рубят,  щепки  летят»,   вот  я  и  была  той  щепкой,  которую,  в  «счастливом»  обществе 
считать  было  не  принято.  Мама  по  причине  болезни  сестры  работать  не  могла  и,  чтобы  было  легче 
справляться  с  больным  ребёнком,  меня  оформили  в  детский  сад,  но  я  думаю,  ещё  и  для  того,  чтобы 
я  могла  общаться  и  развиваться  с  другими  здоровыми  детьми.

     Но  на  страже  государства  и  его,  так  сказать,  «святых интересов»  стоит  чиновник,  то  бишь,  бюрократ 
власти,  и  неважно  какая  на  дворе  власть,  и  лозунги  могут  быть  разные,  а  вот  интересы  у  власти,  они 
никогда  не  меняются,  все  интересы  работают  только  на  обладателей  этой  власти.  Вот чинуша  от  дошкольного   
образования,  проверяя  детский  сад,  выявил  и  гневно  заметил,  что  оказывается  это  преступление,  что  мать, 
сидящая  с  ребёнком-инвалидом,  водит  другого,  здорового  в  сад.  А  чтобы  ему,  чинуше,  его неуёмное  рвение 
было  убедительней  выдавать  за  соблюдение  Закона,  главная причина  маминого  нахождения  дома,  ребёнок-инвалид, 
ловко  опускалась  и  мама  из  женщины,  обременённой  горем,  превращалась  просто  в  домохозяйку.  Как  же  ловко 
всё  получается,  почти  как  у  фокусника  в  незатейливом  номере  для  маленьких  детей:  «Рабле,  крабле,  бум-с»….
И  перед  тобой  уже  не  государственный  служащий,  а  государственный  шулер  и  у  него  власть,  с  помощью  которой, 
он  так  ловко  обставил  и  обтяпал  дело, что  оказывается  «простая домохозяйка»,  а  не  мать  больного 
дитя,  сидя  дома,  второго  здорового  ребёнка  водит  в  детский сад,  а  это  с  государственной  точки  зрения, 
вопиющие  безобразие.  И  вот  это  выявленное  «нарушение»,  как  можно  быстрей  надо  было  пресечь,  путём  выдворения 
здорового,  маленького  ребёнка  из  садика,  на  котором  цинично  висит  всё  тот  же  лозунг:  «Всё  лучшее – детям».

     Пишу  я  об  этом  потому,  что  помню  эту  несправедливость  где-то  и  своей  памятью,  а  не  только 
маминым  рассказом.  Я  отчётливо  помню,  как  однажды  меня  вовремя  дневного сна,  почему-то  не  положили 
спать  со  всеми  детьми,  а  когда  все  дети  уснули,  пришла  моя  мама  и  забрала  меня.  Воспитательница 
и  нянечка  гладили  меня  по  головке,  и  я  понимала,  что  со  мной  прощаются,  очень  меня  жалеют, 
что  я  больше  никогда  не  приду  в  садик.  Мама  забрала  всё  из  моего  шкафчика  и  от  этого  мне  было 
очень  грустно,  я  никак  не  могла  понять,  в  чём  же  я  провинилась  и  за  что  меня  так  наказали.

     Но  жизнь,  бальзамом  времени,  врачует  все  сердечные  раны:  и  детские,  и  взрослые,  и  первые,  и  все 
последующие,  только  бы  время  хватило.  А  поскольку  жизнь  это  слоёный  пирог,  где  на  маленькие  удачи 
и   радости  наслаиваются  наши  неудачи,  огорчения  и  предательства,  жизнь  продолжает  идти  своим  чередом.
       
      
    Потом  была  школа.  Вот  подумать,  что  в  этом  такого  нового  и  неизвестного,  но  у  меня  и  здесь  была 
своя  «маленькая трагедия».  Попав  летом, как положено,  в  списки  первоклашек  я,  как  все  дети  очень 
радовалась  и  ждала  1 сентября,  а  родители,  в  свою  очередь,  очень  добросовестно  и  качественно
собирали  меня  в  школу.  Купили  форму,  мамочка  сшила  мне  красивые  фартуки  потому,  что  готовые нам  не 
очень  понравились.  Купили  портфель,  тетради,  Букварь,  словом  всё было  собрано.  И  надо  же  руководству 
школы  дотянуть  до  1  сентября,  когда  я  нарядная,  взволнованная  с  портфелем  пришла  в  школу  и 
в  эту  самую  школу  не  была  принята.  Причиной  этого  оказалась  такая  ерунда,  которую  можно  было  выявить, 
ну  исключительно  1  сентября.  Причина  банальна – переполненность  класса  она,  оказывается,  до  1  сентября
была  прикрыта,  как  в  детской  сказке  шапкой-невидимкой,  а  тут  нате  вам,  увидели.  А  где  же,  позвольте  вас 
спросить,  вы  были,  ну  хотя  бы  в  августе?  Всем  этим  коновалам  от  педагогики  призванным  дать  детям 
знания,  наверно,  и  в  голову  придти  не  могло,  что  у  ребёнка  есть  душа,  тонкий  и  очень  сложный  инструмент, 
душа,  которую  можно  не  только  обидеть,  косностью  и  полной  безответственностью  поведения,  но 
и  ранить.  И  вот  я,  нарядная,  с  портфелем,  в  полном  смятении  чувств  после  звонка,  прозвучавшего  на 
первый  урок,  но,  увы,  не  для  меня,  пошла  с  мамой  за  ручку  домой….

     Конечно,  со  временем  и  это  тоже  зажило.
Потом  побежали  школьные  годы,  и  у  нас  появилась  своя  домашняя  традиция, которую  завёл  папа.
В  конце  учебного  года,  он  приносил  мне  в  подарок  букетик  очаровательно-нежных  и  душистых  ландышей. 
Букетик  ставили  в  вазочку,  и  по-чарующему  запаху  я  находила  их,  и  это  было  самое  романтичное,  чем 
заканчивался  мой,  порой,  непростой  учебный  год.  Папиной  строгости  были  присущи,  в  каком-то  правильном 
чередовании  и  пропорциях  чудесные  моменты:  тепла,  внимательности,  и  отцовского  романтизма.
С  возрастом  у  меня  стали  взрослеть  и  отношения,  появились  первые  друзья,  я  потихоньку  взрослела.
      

     Школа,  как  выяснилось,  это  настоящая  модель  общества,  в  которой  ребёнок  проходит  свои 
начальные  университеты.  Я  точно  не  знаю,  но,  наверно,  благодаря  врождённому  чувству,  что  мальчики 
имеют  какое-то  первородство,  я  относилась  к  ним  уважительно  и  дистанционно.  Но  как  выяснилось 
позже, я  не  терпела  от  них  никакого  хамства  ни  в свой  адрес,  ни  в  адрес  какой-либо  девочки.
Однажды  оскорбив  высокую  девочку  Женю – "жирафа",  они  очень  весело  потешались  над  своим  убогим 
юмором,  я  не  стерпела,  и  вступилась. «Орлы»  тут  же  пообещали,  встретить  меня после  школы.  Я,  конечно, 
испугалась,  но  жаловаться  никому  не  стала.  Уроки  кончились,  и  я  пошла  домой.  За  школой,  как  и 
обещали,  меня  ждали  три  общипанных  петуха.  Поравнявшись  с  ними,  я  решила  им  напомнить,  что  не 
мальчишеское  дело  обзываться,  но,  если  они  от  меня  не  отстанут,  то  я  буду  драться.  Ох,  как  им, 
от  моих  слов,  стало  весело.  Но  я  всё  продумала.  У  меня  был  добротный  мешок  для  сменной  обуви, 
сшитый  моей  мамочкой,  в  котором,  как  и  положено,  лежала  сменная  обувь,  а  ещё  стеклянный,  тяжеленный 
пузырёк  с  клеем,  у  нас  в  этот  день  был  урок  труда,  и  это  придавало  моему  мешку  характер  боевого 
оружия,  да  ещё  и  надёжная  длинная  верёвка.  Я  раскрутила  свой  мешок  как  боевую  булаву,  и  пошла  на 
мальчишек,  они  сказали,  что  я  ненормальная,  но  расступились,  видно  я  была  убедительна.
После  этого  случая  ко  мне  из  ребят  никто  не  приставал.  Да  и  я  с  ними,  надо  заметить, никогда 
не  вступала  в  панибратство,  я  никогда  не  преступала  опасный  Рубикон  отношений.  Каким-то  наитием 
я  понимала,  что  можно,  а  что  нельзя.  Но  постоять  за  себя  и  девчонок,  это  я  могла,  потому  что 
напрасных  обид,  я  стерпеть  уже  не  могла.

     Школьная  жизнь,  всё  же  счастливая  пора,  даже  если  ты  узнаёшь,  что  несправедливость  бывает  и  не 
только  от  детей,  но  и  от  учителей.  При  первом  таком  случае,  ты  впадаешь  в  растерянность  и 
полное  непонимание  происходящего,  потом   с  повторением  приходит  осознание  как  с  этим  бороться,  или
не  бороться.  Поэтому  эти  годы  не  зря  окрестили  «наши  университеты»,  вот  мы  их  и  проходили.
         
     Потом  ещё  чуть  повзрослев, я  и  моя  начинавшая  быть  близкой  подругой  Наташа,  познакомились 
с  мальчиками  на  два  года  старше  нас  и  наши  одноклассники  совсем  притихли,  так  мы  надёжно  и 
бесповоротно  решили  свои  маленькие  девичьи  проблемы.  Признаюсь,  что  это  в  наше  время  было,  всё  же, 
очень редким  решением.  Осуждение  учителей  было  наготове,  как  у  добросовестных  ханже  –  тут  как  тут. 
От  более  жесткого  поругания  нас  спасло  то,  что  Наташа  училась  просто  блестяще,  отличницей  была 
и  от  трудолюбия  и  врождённого  таланта,  я  была  менее  талантлива,  но  училась  хорошо.  Поведение 
у  нас  было  отличное,  и  стихи  мы  читали,  и  танцевали,  и  стенгазету  выпускали,  а  вот  вели  себя,
с  точки  зрения  окружающих,  нестандартно,  но  тут  уж,  как  говорится:  «Не  было  счастья,  да  несчастье  помогло». 
Желание  публичного  порицания  нашего  поведения,  у  учителей,  «обеспокоенных»  нашей  нестандартностью,  было  по  В.Маяковскому:
«Кто  там  шагает  правой?
  Левой,
  Левой,
  Левой!».  Нам,  конечно,  очень  жаждали  сменить  ногу,  и  это  не  состоялось  лишь  в  силу 
разыгравшейся  трагедии,  которая  охладила  пыл  педагогов,  стоявших  на  страже  детской  морали. 
Сегодня,  их  замысел  и  рвение,  я  бы  назвала  только  такими  словами:  «Он  был  не  чёрен,  а  грязен». 
Но  жизнь  распорядилась  так,  что  нам  пришлось  в  совершенно  юном,  я  бы  сказала,  что  в  детском  возрасте 
столкнуться  с  трагедией:  мне  прикоснуться,  а  вот  Наташе,  пришлось  испить  эту  страшную  чашу  до  дна.
      

     Мы  жили  с  ней  в  новом  доме,  в  который  мы  переехали  осенью.  Наташа  жила  в  первом  подъезде, 
а  я  в  последнем.  Наш  дом  не  был  ещё  подключён  к централизованному  газу  и  люди  готовили  кто  на  чём, 
но  в  основном  на  керогазах  это,  достаточно  допотопный,  вонючий  и  пожароопасный  прибор.  И  вот 
в  канун  Нового  года,  Наташа,  собираясь  в  школу,  примерила  свой  новогодний  костюм  «Зимы»,  в  это 
время  на  керогазе  что-то  закипело,  она  подошла  его  выключить,  и  на  ней  вспыхнул  костюм,  он  был 
длинный  из  марли  и  ваты.  Дома  она  была  одна.  Надо  отметить,  что  мы,  в  наше  детство,  были  более 
самостоятельными,  но  горе,  оно  же,  не  спрашивает,  оно  вероломно  врывается  ко  всем  и  во  все  времена. 
Пока  Наташа  открыла  дверь  и  выбежала  на  площадку,  было  уже  очень  поздно,  она  получила  ожоги 
третей  степени  с  поражением  рук  и  почти  всех  ног.  Жизнь  её  была  в  большой  опасности,  но  врачи 
её  спасли.  Потом  встал  вопрос  пересадки  кожи  и,  оказалось,  что  среди  родственников  нет  донора. 
И  ей  стали  пересаживать  собственную  кожу  с  уцелевших  от  ожогов  участков  тела.  Сколько  она  перенесла 
операций  мне,  как  ребёнку,  было  неизвестно,  но  то,  что  это  было  безумно  долго,  я  знала.
Наташа  пролежала  в  больнице  столько,  что  в  школу  пришла  только  на  следующий  год.  Мы  все  ходили 
её  навещать,  я  всегда  удивлялась  её  мужеству,  она  вскоре, ещё  с  привязанными  к  рейкам  руками, 
держала  книгу  и  учила.  Она  не  пропустила  школы  и  продолжила, на  следующий  год,  учиться  с  нами 
в  одном  классе.  Перенесённые  операции  сделали  её  руки  на  сгибах  очень  уязвимыми,  они  при  нагрузке 
часто  рвались,  до  крови,  но  Наташа  всегда  ходила  на  физкультуру  и,  играя  в  баскетбол,  была 
технична,  невзирая  на  свою  боль.  Она  была  маленький  боец,  превозмочь  свою  боль,  я  думаю, что  это 
такой  же  подвиг,  который  просто  не  стал  достоянием  гласности,  а  я,  зная  её  близко  и  видя  её 
недетскую  волю  и  каторжные  муки,  наградила  бы  её,  орденом  за  личное  мужество.
       
     Но  нашей  дружбе  не  суждено  было  продолжиться,  потому  что,  окончив  6  классов,  летом  наша  семья 
переехала  в  город  Биробиджан,  Еврейской   Автономной   Области,  Хабаровского  края.  Танковую  дивизию, 
в  которой  служил  папа,  в  1967  году  перевели,  на  Дальний  Восток,  укреплять  наши  границы, 
в  связи  с  тем,  что,  начиная  с  середины  60-тых  годов  начал  разгораться  большой  территориальный  конфликт 
на  границе  СССР  и  Китая.

* А я, как и все продолжала взрослеть...