Архиепископ Техаса

За закон и порядок в Пыльвилле отвечал Архиепископ Техаса. В его подчинении находилась огромная армия священников-ковбоев, которые день и ночь неусыпно патрулировали улицы города в поисках цифр. Пойманные цифры немедленно отвозились в зоопарк, где запирались в клетку. Если же при аресте цифры оказывали сопротивление, их просто стирали жирным ластиком. Священники-ковбои были весьма хитры и разъезжали по городу на вырезанных картинках гоночных машин. Так они создавали видимость своей молниеносности и проворства.
 
Сам Архиепископ Техаса ни за кем не гонялся. Он и без того был местной знаменитостью, а также любимцем взрослых и птиц. Его портретом украшали деревья в парках, летящие по небу облака, бездомных собак и кухонную утварь, хотя сам он был не бог весть какой красавец. В каждом магазине можно было приобрести свежую сдобу, в точности воспроизводящую контуры Архиепискового носа. Изображением Архиепископа Техаса даже пытались украсить солнце, но пока не придумали, как это сделать. Солнце оказалось на редкость раскаленным и находилось до безобразия далеко, чтобы приколотить к нему фотографию или нанести рисунок.

В поддержку своей несказанной популярности Архиепископ Техаса колесил по городу и давал концерты. На этих концертах он бренчал на стареньком банджо, пересказывал по памяти свои сны и палил из кольта по пустым банкам от жидкого табака.

Однажды мне выпала возможность увидеть выступление Архиепископа собственными глазами. Это случилось на мой позапрошлый день рождения, когда родители преподнесли мне в подарок билет на его прославленный концерт. Я сидел возле самой сцены и мог лицезреть Архиепископа на расстоянии вытянутой ноги. Когда тот шагнул на сцену, зал взорвался громом оваций, а я обнаружил, что Архиепископ был совершенно слепой — слепее слепня! — и явно не видел ни зги. Вперёд его вела специально обученная ящерица-поводырь, которую он держал за хвост своими скрюченными, похожими на гиен, пальцами. Его извилистое тело было облачено в плащ, более напоминавший столб торнадо, с до смешного широким воротником и узким, как ушко иголки, подолом. На голову же он нахлобучил ковбойскую шляпу.

Сперва для затравки Архиепископ сыграл нам на банджо, а затем принялся пересказывать свой сон. Поскольку говорил он очень бегло, я едва успевал переводить его взрослую речь через разговорник. Вот что мне удалось запомнить:

Сон Архиепископа Техаса (перевод на детский Зикки Горстьгравия).

— А теперь я перескажу вам свой сон, — сказал Архиепископ, при этом его рот заколыхался вверх-вниз, будто платочек на ветру. — Мне приснилось, что как-то раз я попал под дождь и у меня на шляпе выросли восхитительные кудряшки, этакие прелестные завитушки, красивые как незнамо что. Конец.

Рассказав нам свои сны, Архиепископ Техаса извлёк из кобуры кольт и начал палить из него по семейству табачных банок, расставленных в самом углу сцены.

— Он же совершенно слепой! — подумал я тогда. — Он и в кита в упор не попадёт!

Но я ошибался. Вылетев из дула, пуля сразу набрала приличную скорость и накачалась воздухом, словно футбольный мяч. В мгновение ока она выросла до размеров пушечного ядра, которое пробило в углу с банками косматую дыру. Это был выстрел на поражение. Толпа зрителей бесновалась от восторга.

Как и положено, концерт закончился триумфом: Архиепископ заснул прямо на полу под оглушительные аплодисменты поклонников, а его ящерица-поводырь нагадила на конферансье.
По дороге домой после выступления мама дала волю чувствам и прослезилась, а отец, разгладив юбку на коленях, провозгласил: «Этот человек — пророк!», употребив столь мало знакомое мне слово из детско-взрослого разговорника. Я только сказал «Угу» на общем языке и пожал плечами.

А на Новый Год родители подарили мне ночные тапочки, изготовленные тапочным скульптором в виде лица Архиепископа Техаса. Поначалу я отнесся к подарку прохладно, но со временем приучил себя их носить и вполне привык к лицу Архиепископа на свой обуви. Его плюшевые щёки не раз согревали мои ноги морозными зимними вечерами.