Бутылочку кефира и булочку с маком

В моих произведениях, за редким исключением, отображены эпизоды из моей жизни с некоторыми авторскими отклонениями и преобразованиями.
Когда я писал мои автобиографические рассказы – эссе, по памяти воспроизводил, как мне казалось, самые знаковые и совпадающие по смыслу квинтэссенции данного произведения. Итак, появились на свет уже вошедшие в историю «Как непросто (трудно) быть армянином», «Мелодии моего детства», «Москва и не москвичи», «Солнечный удар» и другие уже опубликованные в различных изданиях произведения.
Однако жизнь продолжается, и она постоянно преподносит новые, весьма забавные и философски насыщенные эпизоды и случаи.
Кроме того на ум приходят давно минувшие и хорошо «забитые» истории, которые приключились со мной в разные периоды моей жизни.
Возникает проблема - как быть с этими воспоминаниями? Вернуться к прежним произведениям и внести в них добавления или написать новые сочинения?
В последнее время мои коллеги-прозаики часто публикуют маленькие кусочки прозы, называя их миниатюрами. Иногда эти миниатюры занимают 5-6 страниц, а чаще всего не более страницы.
А почему бы и мне не начинать сочинять миниатюры, таким образом, ловко решив возникшую передо мной проблему: как и куда девать не иссекающий поток моих воспоминаний?
В середине 70-х годов 20 века абсолютно неграмотный дорогой и многоуважаемый Генсек, совершая восхождение по лестнице культа личности, с чувством глубокого удовлетворения, периодически чавкая вставной челюстью, напоминал народу, что жизнь в СССР становиться все краше и интереснее. Члены Полит Бюро ЦК КПСС почти  что верили в созданный самими миф о счастливом и свободном обществе - строителе коммунизма. Аспиранты вузов и НИИ в Москве получали стипендию в размере 72 рублей в месяц. Автомобили распределялись как поощрение передовикам труда в организациях. Приобретение качественной пищи или одежды осуществлялись из-под прилавка и по блату.
Несмотря на трогательное содержание праздничных лозунгов, гласящих, что до полной победы коммунизма осталось совсем немного времени, жизнь протекала своим чередом, и политизированная коммунистическая идеология никак не влияла на ментальность, обычаи и традиции народов и национальностей, проживающих на территории СССР.
В московских предприятиях широко применялась порочная практика отправлять своих сотрудников на овощные базы, стройки или в колхозы для уборки урожая.
Невзирая на то, что я был аспирантом целевого назначения, которым выделяют строго три года для выполнения кандидатской диссертации, по истечении которого московская временная прописка кончается, и ты уже в Москве «вне закона», меня на неделю отправили на стройку в «Очаково», где наш НИИ строил новые корпуса.
Со мной трудились мои коллеги, научные сотрудники, кандидаты наук и аспиранты.
При распределении работы местным прорабом мне напарником достался младший научный сотрудник из отдела «Молекулярной спектроскопии» Муравьев Владимир Ильич. Он занимался спектроскопией ядерно-магнитного резонанса (ЯМР).
Несколько раз по работе мне приходилось с ним общаться, и я к нему был настроен весьма негативно: во-первых потому, что у него такие славные инициалы; во – вторых - потому, что он никогда не шутил и по его реакциям на всякие мои шутки и анекдоты было очевидно, что он абсолютно лишен чувства юмора…
Самым блаженным временем для нас было время обеденного перерыва, который лишь символически можно было назвать «обеденным», так как вся наша голодная группа ученых стремилась в единственную точку приема пищи - в стандартный вагончик с надписью «Буфет».
В тот день Владимир Ильич задержался в туалете (он жаловался на боли в желудке и видимо были проблемы) и когда вошел в вагончик, я уже почти что был у раздачи и брал себе стандартную «калорийную пищу» для молодого парня, занимающегося и физическим, и умственным трудом - бутылочку кефира и булочку с маком.
Увидев Владимира Ильича, я крикнул:
- Что Вам брать?
- Я постою в очереди. Не надо беспокоиться, - робко и застенчиво, оглядевшись по сторонам, он всячески давал понять стоящим в очереди коллегам, что в совершении этого чудовищного поступка - нарушения порядка очереди, он не виноват.
- Да ладно, что будете стоять. Я все равно, вот уже стою. Трудно, что ли? - упорствовал я, - как всегда, бутылочку кефира и булочку с маком?
Молчание В.И. я воспринял как знак согласия и, оплатив покупку, вышел из очереди. Под осуждающий взор моих коллег гордо и торжественно вручил «обед» моему напарнику.
Бедный ЯМР-щик покраснел, достал платочек и вытер пот со лба и лица. Бегающими глазами, посмотрев по сторонам, он виновато, трясущимися руками взял свой «обед» и также трепетно стал доставать из кармана деньги, чтобы оплатить мне «обед», стоимостью 23 копейки.
Со свойственной армянской (кавказской) ментальностью, я небрежно отказался брать эти копейки, выронив фразу:
- Мелочи…
В.И. был сконфужен и не знал как себя вести, и еще два раза сделал попытку вручить мне эти копейки. Я был непоколебим в своем «великодушии и гостеприимстве»…
Все остальное время В.И. держался очень нервно и раздраженно.
Следующий рабочий день начался без особых приметных событий, не считая суетившегося вокруг меня В.И. Его чрезмерная любезность и постоянная готовность быть мне полезным, его взгляд в мою сторону, напоминающий взгляд верного пса, готового на любой подвиг, только прикажи, стали меня раздражать.
Я очень сожалел за совершенный мною накануне «подвиг великодушия» и придумывал, как остановить эту унизительную сцену.
Можно было подойти и командным тоном сказать В.И.:
- Дайте мне 23 копейки.
Однако, такой мой поступок сделала бы ситуацию более трагичной...
Я нервно дожидался наступления времени обеденного перерыва.
Даже на 10 минут раньше времени я взял с собой В.И. и на время открытия вагончика мы оказались в очереди первыми. Я демонстративно отошел в сторону и, для публики, громко сказал:
- Какой смысл нам двоим стоять? Владимир Ильич, пожалуйста, возьмите для меня бутылочку кефира и булочку с маком!
Впервые за это время лицо В.И. засияло и стало веселым…
…Наш НИИ находился на самом краю города Еревана. Туда мы добирались на частных автобусах. В Ереване тогда за проезд оплачивали при выходе. В час пик в автобусе могли находиться до 20-25 человек из нашего НИИ. И тот, который по стечению обстоятельств выходил первым, стоял в почетном карауле и считал, сколько людей выходят из автобуса. Последний расплачивался за всех. Никто не возмущался, никто не протестовал и никто не считал, что это дико.
Правда, никто не признавался, что после таких «джентльменских подвигов», приходилось попросить долг у коллег, чтобы оплатить свой обед…
В Армении всегда с некоторой пренебрежительностью употребляли выражение «немецкий счет», подразумевая, что в ресторане влюбленная немецкая пара рассчитывается по отдельным счетам, в соответствии с заказом.
Да, согласен. Это кощунственно и дико. Пропадает всякая лирика, романтика и идиллия. Это слишком прозаично и расчетливо.   
Говорят, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Я эту мудрость, живя в России, с трудом, но со временем освоил.
Немецкий счет не воспринимаю и всегда поступаю по обстоятельствам.
Но вспоминая бедного, страдающего В.И. думаю, что лучше: быть по - немецкий расчетливым и не заставлять излишне переживать «честных и правдивых» Муравьевых, или слушаться своих иинстинктов, сохраняя свою ментальность, и по возможности быть щедрым и нерасчетливым?
Здесь однозначный ответ отсутствует.
Надо поступать так, чтобы не было стыдно и тебе, и окружающим…
А поступил в свое время с В.И. иначе и взял бы эти жалкие 23 копейки за бутылочку кефира и булочку с маком, то вряд ли смог сочинить эту миниатюру, которая, к моему удивлению, оказалось не такой уж миниатюрной…

P.S. Если я оставлю эту миниатюру именно в таком виде, то остается впечатление незавершенности. Поэтому мне придется все же подвести черту, как в конце басни излагается ее мораль.
Русская поговорка гласит: что русскому хорошо, то немцу смерть.
Каждой народности присуще своя ментальность, и она не может быть хорошая или плохая. Она просто такая.
Однако, при общении представителей разной ментальности, обе стороны должны быть обоюдно снисходительны.
И теперь я совершу беспрецедентный шаг. Завершая мое повествование, я признаюсь, что при создании образа В.И. Муравьева я не смог справиться со своей раздраженностью, отголосок которой  до сих пор дребезжит внутри, как колебания камертона.
На самом деле, В.И. Муравьев ничем не виноват, что у него такая правда, и что она, эта правда, мною не воспринимается, так как у меня своя правда.
Когда каждая индивидуальная правда будет признана и учтена, тогда и можно будет говорить о присутствии толерантности и солидарности  между людьми. К моему сожалению, я не верю, что такое возможно вообще и в частности.
С другой стороны страшно представить такое будущее, когда люди Мира все будут похожи своей ментальностью, поведением и темпераментом…
Кому понравится окружающая среда, где будут доминировать только один цвет, один звук и один запах…
09.06.2013
г. Брянск