Мед

Колхозная пасека располагалась в четырёх километрах от деревни. Место было очень живописным: высокие гладкоствольные берёзы до 25 метров в высоту, густой папоротник в низу их, а внутри этой красоты устроилась огромная поляна с разнотравной и цветной пестрядью. Вот на этой поляне и стояли ульи. Недалеко от пасеки, на полях, каждый год высеивались медоносные сельскохозяйственные культуры – клевер, гречиха, донник, экспарцет. Кроме того, изобилие полевых цветов, калины, черёмухи, шиповника, боярышника позволяло  пчёлам брать богатые взятки. Этим и отличалась наша пасека, каждый год становясь
одной из лучших в районе.
У нас в деревне пчелиные домики не называли ульями – «колодка», а самих пчёл – семья. Не говорили: »Пчёлы отроились», а – «Семья отошла». Деревенские многие держали пчёл. Мёд не продавали, а использовали для своих нужд. С сахаром были трудности, и мёд выручал. С ним пили чай, стряпали, лечились, парились в бане, заводили медовуху – хмельной напиток, беременные женщины обязательно употребляли его в пищу. Одним словом, мёд являлся необходимым продуктом, лакомством и лекарством. В благоприятное время, когда солнечно – дождливые дни были в достатке, А пчёлы зимой не вымирали, мёду собиралось много: по 2-3 сорока литровых фляги с семьи брали.
Для ребятни кусок хлеба, намазанный мёдом, был первейшей едой, а запиваемый молоком здоровил любого. Хороши с мёдом были огурцы. А если они охлаждались, то обмакивая их в мёд, мы испытывали необыкновенное удовольствие от вкуса. До сих пор я помню этот вкус – холодный, свежий, душистый и солнечный. Это – вкус детства.
Колхозная пасека насчитывала до 200 колодок. Пасечником в нашу бытность был Колмогоров Иван. Жил он в сторожке – рублёной бревенчатой избушке – малушке. Рядом со сторожкой стоял омшаник – землянка для хранения пчелиных семей в зимнее время. Здесь же навес из досок, где хранились различные инструменты для столярных и других работ. Всегда можно было видеть пасущуюся поодаль стреноженную лошадь и телегу, на которых пасечник ездил в деревню и перевозил грузы. Иван Иванович редко оставлял пасеку без догляда, так как случаи воровства были. Выезжал он в деревню только тогда, когда надо приходило время качки меда. Просил помощников и договаривался с председателем о машине, которая увозила выкачанный мёд.
Мы узнавали об этом и в день качки мёда ходили на пасеку. Рассчитывали свой выход так, чтобы придти к обеду, ко времени, когда уже сколько-то мёда было накачено. Дорога не занимала долго времени, но мы шли по ней не прямо, а заходили в разные места, спугнуть диких уток на оставшемся от талых вод озере, поесть совсем ещё невызревшей смородины в согре, пожевать старых уже гусинок, поискать редкого в наших местах дикого луку, нарвать слезуна, посмотреть много ли будет нынче земляники, погонять и попересвистывать сусликов, испытать на себе атаку дроздов, яростно защищающих свои гнёзда, зайти на барсучьи или  лисьи норы, полетать на тонких берёзках – парашютиках. Одним словом, дел у нас хватало. И, наверное, еда мёда не была для нас главным делом. Поход на пасеку всего лишь был предлогом, причина крылась в другом. Нас окружала природа, с которой мы были неделимы. Это был наш мир и мы в нем не чувствовали себя чужими. Помню, мы срывали длинные колосья ржи, ложили их под рукав рубашки у запястья и ждали, когда они окажутся у локтя. Или как с разбегу падали в пшеницу, которая плотной стеной стояла по обе стороны дороги. Упадёшь в неё, распластаешься и ищешь в небе жаворонка. Жарко, легко, светло и радостно. А то начинаем рассказывать друг другу истории, услышанные от взрослых. Врали, конечно, но верили. Будто сейчас вижу картину: вот они, босоногие, в одних трусах да выцветших рубашонках, идут деревенские пацаны. Шмякают в пыль ножонками, ёжатся, ступая по колкой траве, осторожно наступают в лесу, боясь напороться на сучок или ветку. Идут мальчишки с вихрами нечёсаных волос, беззаботные и будто никуда неустремлённые.
Вот и пасека. Её уже за полкилометра слышать начинаешь – гудят пчёлы и дымком потягивает – это от дымаря, что раздул пасечник при качке. Почуяв нас, начинает лаять собака, но не зло – видно, знает, зачем ребятня идёт. Мы останавливались метрах в двадцати от сторожки. Дядя Ваня нас будто не видел. Потом в какой – то момент он окликал нас, приглашая к столу под навесом. В большущем тазу лежал сотовый мёд – вот то, зачем мы сюда шли! Наедались быстро, напивались вволю родниковой воды и шли назад домой. Теперь, когда цель была достигнута, дорога казалась длинной, хотя мы никуда не сворачивали. Послеобеденная жара и съеденный мёд давали о себе знать. Одолевал пот и мухи, роем сопровождавшие нас. Не зря говорят: «Мухи на мёд». Шли и клялись, что «больше ни в жисть не пойдём на пасеку». Кое-как добредали до деревни и сразу устремлялись на речку. Сначала досыта напивались воды, а уж потом купались до икоты.
Мы росли здоровыми и для нас понятие бессонницы было совершенно непонятным, но в этот день мы засыпали ещё до ужина, притулившись где-нибудь на веранде. И уже потом, сквозь сон, когда отец нёс тебя в дом, последнее, что слышал, как бабушка ворчала: «И чё ходют туда, ково там делать, свово штоли мёда не хватат». И всё. Нет меня. Но оставалась пасека и когда  следующий год придёт, мы снова туда пойдём.