Тень черного солнца 23

   - Лагерь располагался на склонах Вогез поблизости от эльзасской деревни Нацвейлер, и соответственно носил название Нацвейлер-Штрутгоф. В каменоломнях близ лагеря работали тысячи заключенных. Владельцем каменоломен был ни кто иной, как Вагнер, гаулейтер Эльзаса. Самые здоровые заключённые долго не выдерживали этой изнурительной, каторжной работы. Как только они заболевали или теряли трудоспособность, их возвращали в лагерь, где они поступали в центральный барак, над которым возвышалась высокая труба крематория.
В крематорий Нацвейлера попадали не только нетрудоспособные, но и здоровые заключённые. В то время как первых здесь убивали и отправляли в печь просто в целях истребления, вторые играли роль подопытных кроликов. С первыми расправлялись эсэсовцы, получавшие за каждую «операцию» премию: 2 бутылки шнапса, 300 граммов колбасы и 6 сигарет. Вторых убивали на операционном столе гитлеровский профессор Август Хирт* и его ассистенты.

 
 Во главе т.н. «исследований» стоял, не безызвестный Вам, Максина, барон Конрад фон Дорст.- При упоминании имени магистра и жуткого, леденящего кровь холодом смерти рассказа, моя кожа покрылась морозом, а по спине забегали мурашки. Я непроизвольно съежилась и инстинктивно обняла плечи, чтобы согреться.


- Вход в крематорий вёл в два помещения: мужское и женское. Здесь заключённые раздевались и их загоняли в соседнее помещение, настоящую бойню с покатым к центру цементным полом для стока крови. Кровь собиралась в баки для использования.
В другом помещении, имевшем «медицинский» облик, стоял стол для хирургических операций; рядом был небольшой кабинет дежурного немецкого палача - «врача».
Еще в километре от лагеря находилась т.н. «баня» - большая душегубка, построенная специально для опытов с новыми газами. Сюда приводили совершенно здоровых заключённых по специальному отбору врачей. В стенах душегубки имелись стеклянные глазки, через которые фон Дорст, Хирт и его ассистенты наблюдали за действием газа. Газ, по-видимому, был замедленного действия, так как убийство длилось почти час. Отсюда трупы жертв увозились на грузовиках либо в Нацвейлер либо в Страсбург для нужд университетского анатомического театра.


   Помимо таких извращенных опытов, заключённым прививались тиф, холера, чума, проказа и другие эпидемические болезни. За каждой жертвой велось тщательное наблюдение, аккуратно заносились все проявления болезни, вплоть до момента агонии. По окончании опыта тела замученных отправлялись в крематорий. – Мсье Жиральд умолк.
Молчали и мы с Гаспаром, находясь под впечатлением услышанного из уст человека, прошедшего через мучительный ад нацистских застенков.
- Как же Вам удалось выжить? – Я все-таки осмелилась нарушить воцарившуюся тишину.
Мсье Жиральд тяжело вздохнул, видимо для него эта часть воспоминаний была самой не простой. Все же он нашел в себе силы продолжить.
- Наверное, мне в какой-то степени повезло. Я не попал в лапы к профессору Хирту. Мной и еще несколькими подростками занимались подручные фон Дорста. Помню, как меня впервые привели в лабораторию. Раздели. Положили на операционный стол. Тогда я думал, что это мой последний день…


   …Он был очень обаятельным, этот фон Дорст - с аристократическими манерами, знанием языка. Видя мой страх, он успокоил меня и заверил, что ничего страшного не произойдет, мне просто сделают маленький укольчик, чтобы не подхватить простуду.
- Это был «гектор»? – взволнованно спросила я.
- Не думаю, что это была та же вакцина, что вкалывали Вам, но после инъекции я находился под ежедневным наблюдением. Прошло много дней, но ничего не происходило, и я продолжал жить, если это можно было назвать жизнью, как обычный лагерный заключенный, которому не делали скидку на возраст, подвергая изнурительному труду под зорким оком охранников.
По вечерам меня приводили на «прием» к «врачам» барона. Сам он встречал меня неизменной располагающей улыбкой и «заботливо» интересовался здоровьем.
«Да-да, именно так – располагающей, - нарисовала память образ фон Дорста, - и эта его искренняя «обходительность» и «заботливость»»…
- Когда у меня брали кровь для исследования, он молчаливо восседал в кресле и внимательно наблюдал за происходящим, при этом традиционно играл проигрыватель, причем всегда одно и то же музыкальное исполнение. Позднее, уже в зрелом возрасте, я узнал, что это была русская песня: «Ой, то не вечер…», – мсье Жиральд снова задумался, вновь мысленно переживая те страшные минуты.
– Простите, я, кажется, слишком ушел в себя, - он будто очнулся от внезапного наваждения. – Все эти годы меня преследует одно и то же кошмарное видение. Тот очередной вечерний «прием», когда в лагере произошла заварушка…
Десятка два заключенных, измученных невыносимыми условиями, напали на охранников и разоружили их. Им удалось вырваться из бараков, но они тут же попали под перекрестный пулеметный огонь со сторожевых вышек. Сопровождавшие меня конвоиры так же открыли стрельбу по пытавшимся прорваться к лагерным воротам людям. Воспользовавшись хаосом и неразберихой, я пробрался к автомобилю, перевозившему трупы для «театра» профессора Хирта.


   Спрятавшись в кузове под мертвыми телами, ждал, когда все закончится. Выстрелы, крики и немецкая ругань стихли только к утру. Все это время, я лежал, не смея шелохнуться, и дышал через раз, чтобы не задохнуться от трупного смрада. Больше всего я боялся, что меня все-таки обнаружат, а затем заколют штыками. Не зная почему, но представлял именно так – заколют штыками.
Видимо, Провидение все же было благосклонно ко мне…
Когда автомобиль покидал пределы лагеря эсесовцы не стали рыться в груде мертвых тел, ограничившись визуальной проверкой. Вероятно, им и в голову не могло прийти, что кто-то воспользуется именно таким способом для побега.
Где-то по дороге, когда грузовик отъехал на безопасное расстояние от лагеря, я улучил момент и на одном из поворотов, выпрыгнул из кузова. Мне удалось скрыться в лесу, протянувшемуся по обе стороны шоссе.
Так я сбежал из фашистского ада, но как выяснилось через много лет, не от дьявола в обличье фон Дорста.
Мне было немногим более 25, и я уже был женат, когда ноги перестали принадлежать мне. Таковы оказались последствия опытов «врачей» Аненербе. Причину даже современная медицина назвать не может…


   Под сенью беседки воцарилась холодящая ум тишина. Внезапно стало так тихо, что я услышала, как учащенно бьется мое сердце.
- Ты раньше никогда не рассказывал эту историю – проронил, Гаспар и я даже вздрогнула от его голоса, таким он показался мне неожиданно громким.
- Не рассказывал, - горестно вздохнул мсье Жиральд, – И не рассказал бы, наверное, никогда. Слишком тяжелы для меня эти воспоминания, чтобы говорить о них вслух. И, потом, зачем тебе было знать все те ужасы, что пережил я. Увы, видно судьбу не перехитрить. Вон, она как все повернула. Я хочу спросить тебя об одном Гаспар - хватит ли тебе мужества, пройти свой путь? Он может оказаться усеян шипами, а не устлан розами. - Мсье Жиральд пристально посмотрел на своего внука, а тот покосился на меня.
Гаспар не стал давать ни пафосных обещаний, ни торжественных клятв.
Он просто ответил:
- Не знаю, дед, но постараюсь.
Вот и я не знала своего «запаса прочности». Знала только, что выбора у меня уже не было. Мой путь предопределен, только окончание его туманно.
- Что-то я устал, внучек. Проводи меня. Не будем мешать нашей гостье, разбирать записи ордена. Ищите, то, ради чего фон Дорст послал за Вами погоню. Думается мне, в этих файлах есть куда более важная информация, нежели летающие диски и «чудо-оружие».
Оставшись одна, я приступила к «пролистыванию» записей. Знать бы, хоть какой-то намек на такую информацию.
Чертежи, схемы, описания, формулы, не знакомые термины – все слилось в один сплошной информационный поток, оседавший в моем мозгу грузом знаний, которые мне еще предстояло постичь…
День угасал. Становилось прохладно. Под сводом беседки сами собой зажглись фонарики, питавшиеся энергией от солнечных батарей. От усталости, мои глаза почти перестали различать шумерские пиктограммы, а «важного» о котором говорил мсье Жиральд, я так и не обнаружила.


   Неожиданно появившийся у беседки Гаспар, принес плед и дымящуюся чашку чая.
 - Как успехи? - осторожно поинтересовался он.
Я только отрицательно покрутила головой, что означало – пока никаких успехов. Отпила глоток горячего душистого напитка, и почувствовала, как благотворное тепло проникло во все клеточки моего тела.
- Никак не могу понять, что для ордена может быть такого сверхважного в этих файлах, - честно призналась я. – Проект «Колокол». Теория торсионных полей, которая лежит в основе двигателей летательных аппаратов? Нет. Не имея специального образования, в этом не разберешься. Я вижу формулы, но не знаю их назначения. Я вижу расчеты, но не имею представления какова их значимость. И еще, кто такие аннунаки? Здесь они везде упоминаются. Аннунаки - то, аннунаки - се. В общем, я совсем запуталась.
- Что я слышу? – нарочито удивленно спросил Гаспар. - Пораженческие нотки? Он шутливо подмигнул.
Мне было не до шуток, и я едва выдавила из себя улыбку. Он еще и шалун – фокусник-волшебник.
- Это усталость, Гас.
- Знаешь, Макс, что я думаю?
- Нет. Ясновидение не мой конек.
- Ответ всегда лежит на поверхности. Мы просто его не замечаем, углубляясь в сложности.
- Ой, Гас! Не ходи вокруг да около. Мой бедный мозг уже отказывается решать даже такие простые задачки. Так, что давай без намеков. Выкладывай свою идею.
- Якши…
- «Як» что?.. – не поняла я.
- Извини. Это вроде - «Ок!», «ладно»… Мы так в сети общаемся, – поспешил разъяснить Гаспар.
- А-а. Теперь сообразила.
- Так вот, я тут прикинул, что самой важной информацией для кого-то, может быть информация о нем самом.
Я задумалась. А что? Пожалуй, он прав. Больше всего на свете, все тайные организации не любят, когда сведения о них становятся достоянием общественности. Если вдруг, по какой-то причине происходит «утечка», делается все, чтобы предотвратить не желательные последствия. При этом никакими методами не брезгают.
- Интересная мысль, - согласилась я. – Быть может, такая информация на последнем винчестере? Подключи его, пожалуйста, - попросила я.
Он с удовольствием выполнил мою просьбу и спросил разрешения остаться.
- Если ты не против, Макс, я тихонько посижу в сторонке. Мешать не буду.
- Якши, - я согласно кивнула головой, вновь погружаясь в расшифровку документов.


   Когда на улице стало совсем темно и холодно, мой спутник все-таки напомнил о своем присутствии и предложил перебраться в дом, в кабинет его деда.
Я не возражала. Хотя под пледом и было тепло, но кончики пальцев стали понемногу замерзать и их приходилось все чаще растирать, чтобы чувствовать сенсор планшета.
Мсье Жиральда мы застали, за изучением каких-то старинных рукописей. При нашем появлении, он отвлекся от своего занятия, приглашая нас войти.
- Может, сперва отобедаем, а затем Вы продолжите? – улыбнувшись, предложил он.
- Благодарю Вас, мсье Жиральд, но я все же хотела бы закончить.
- Тогда, мой стол в Вашем распоряжении. И все-таки…
Гаспар, - обратился он к внуку, - Ступай к Марселю, распорядись насчет обеда и заодно, чтобы он приготовил комнату для нашей гостьи.
- О нет, мсье Жиральд, я не могу злоупотреблять Вашим гостеприимством. Не беспокойтесь, пожалуйста, насчет комнаты и еды. Как только закончу - поеду домой.
- Значит, от обеда Вы тоже отказываетесь? Он взглянул на циферблат настенных часов и сокрушенно покачал головой. – Хотя, и вправду, какой уж тут обед, в столь поздний час.
Гаспар, сходи все-таки на кухню и принеси чего-нибудь чтобы подкрепиться.
Я не стала терять времени и уселась за стол, склонившись над планшетом. При искусственном освещении через темные стекла очков видимость оставляла желать лучшего.
- Вы бы сняли очки, - предложил мсье Жиральд, наблюдая за моими мучениями.
Я уже было собиралась придумать убедительную причину, по которой не могу их снять, как появившейся с подносом в руках Гаспар, неожиданно пришел мне на помощь.
- У неё воспаление. Ячмень. Жуткая картина.
Я виновато улыбнулась, что, мол, так и есть.
Гаспар принес три стакана молока и целую вазу с печеньем, от вида которого у меня невольно разыгрался аппетит.


   Пришлось на непродолжительное время отложить свое занятие, чтобы немного утолить голод.
Это придало силы и, покончив с едой, я вновь принялась за «чтение». Не знаю, сколько еще прошло времени, прежде, чем я наткнулась на информацию о структуре ордена Туле, его «филиалах» в Европе, в Южной и Северной Америке, планах, в том числе по созданию какого-то скалярного оружия (экспериментальная лаборатория носила название «Оборотень) но самым главным оказался список членов этого ордена с подробнейшей биографией каждого. Поражала численность – она переваливала за две тысячи. Конечно, исходя из того, что в этом списке были люди, жившие в сороковых годах прошлого века, можно прийти к выводу, что большинства из них уже не было в живых. Правда, могли быть последователи, события в Кормей тому подтверждение, и оставалось только догадываться, о настоящей численности ордена.
- Мсье Жиральд, - тихо обратилась я к уже дремавшему в своем кресле старику.
Он встрепенулся, уставившись, на меня непонимающими глазами.
- Простите, не хотела Вас будить.
- Ничего-ничего, это Вы простите, задремал что-то. А вот его, - он кивнул на, свернувшегося калачиком на диване Гаспара, - похоже и из пушки не разбудишь.
Шепотом, чтобы не потревожить сладкий сон волшебника, я рассказала старику о своем открытии.
- Пожалуй, фон Дорст не рассчитывал, что эта информация выйдет за пределы его логова. Думаю в этом и есть основная причина его дальнейших столь спонтанных действий. Да, только взрыв лаборатории спутал его планы.


*Историческая справка: Август Хирт родился в 1898 году в Мангейме в семье предпринимателя-швейцарца. Посещал гимназию Карла-Фридриха в Манхейме. В 1914 году, ещё будучи гимназистом, записался добровольцем в армию. Участник Первой мировой войны, в октябре 1916 году был ранен в голову. Получил медицинское образование в Гейдельбергском университете. В 1921 году получил немецкое гражданство.
В 1922 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Пограничный ствол симпатикуса у некоторых динозавров», в 1925 году - докторскую диссертацию на тему «О направлении волокон почечных нервов». Работал профессором анатомии. С 1936 года - директор анатомического института университета Грайфсвальда, в 1938 году перешёл на ту же должность во Франкфурте, а в 1941 году занял пост директора анатомического института университета Страсбурга. (Прим. автора).