Лучик падает на лицо твоё

Лучик падает на лицо твоё, я отвожу взгляд... Облака за окном, белые-белые, кучевые, вверх карабкаются, одно облако обнимает собою другое, укутывает вуалями, мягкими рукавами, в прозрачном, голубом и солнечном небе. Наверное, к вечеру будет гроза, но всё равно нужно сегодня, даже сейчас уже, поливать саженцы – всякие огурцы, помидоры. На точность прогноза в газете надежды никакой уже нет, и радио старое я не могу починить, а ты предпочитаешь жить просто и ясно, без чьих-то советов, без чьих-то хлопот.

Солнце всё-таки тянется из-за рамы дальше к щеке твоей, гладит тёплой ладошкой. Ты улыбаешься, так спокойно и нежно, прядь волнистая падает на глаза – но ты её не сдуваешь. Только смотришь пристально, и я тут же встаю.

Мне немного времени нужно, чтобы закончить суетные дела, я ведь знаю, что кто-то делать всё это должен. И я делаю, вот, почти что до самого вечера, в сумерках уже заходя в дом, ставя на плиту чайник, разогревая нехитрый наш с тобой ужин. Сажусь напротив тебя, глядя в глаза твои, зная, что к ночи они постоянно меняются.

Разная ты, сколько знаю тебя, ты всё время бываешь разною, привыкнуть к этому не могу, да и хочу ли...

К родинке над губами, к ямочкам на щеках. А ещё у тебя изящная шея, и волосы длинные, тёмные и тяжелые даже на вид, одной и той же перевязаны лентой. Кончик её выглядывает, прячется, выбивается, дразнится, но я не прикасаюсь, конечно же, не прикасаюсь.

Всё так просто, нехитро – тикают ходики, бьётся снаружи мотылёк о стекло. На чердаке, наверное, кошка, или какая-то птица, ворочается, укладываясь поудобнее на ночь. Мы же с тобой перед тем, как выключить свет, переглядываемся, улыбаясь. Желаю тебе спокойного сна, а ещё мне, несмотря на то, что ты всегда рядом, ты иногда даже снишься. Я не знал, что так вот бывает – но со мной так случилось, ты представляешь – да, конечно же, ты представляешь.

Я не считаю дни. Не считаю, сколько лет, сколько вёсен прошло, с той поры, как стал моим домом чей-то незнакомый мне дом, тот, в котором никого давно не осталось. Адрес батюшка седенький дал, перекрестил, сказал «заходи, и живи». Я не знал, что та бумажка с оторванным уголком станет нитью, иголкой, стянет нас с тобой в одно полотно, я не верил в такое, но вот – я живу...

И ты каждый день смотришь пристально, показываешь ямочки на щеках, мне улыбаясь. Прядь волнистая падает на глаза, но ты её не сдуваешь, никогда её не сдуваешь.

Привыкнуть всё-таки к этому не могу. Как так получилось? Ты снишься иногда мне,снишься и снишься; я слышал, в детстве пугали, что фотограф может душу украсть, отпечатав потом её на бумаге. И это мне кажется правдой – иначе как объяснить еще, что ты – это чей-то портрет на стене...

Чей-то в доме том незнакомом портрет на стене.