Брутальный и упрямый, Гл. 1, 2

Цикл – «На Краю Земли».
Жанр – героическая фантастика (детективная фантастика, приключения).
Книга первая – «Брутальный и упрямый».




БРУТАЛЬНЫЙ И УПРЯМЫЙ




      От Автора

      Тим Белофф настолько упрям и брутален, что уже давно и прочно получил заслуженное прозвище – «Брут».
      Он живёт и работает на Шпицбергене – изучает-охраняет местных северных оленей и белых медведей.   
      А ещё Брут мечтает познакомиться с инопланетянами, чьи «летающие тарелки» изредка – по заверениям старой норвежки – приземляются в Синей долине…

      Автор





      Пролог

      - Хорошо выглядите, молодёжь, - ободрил Координатор. - В том плане, что в полном соответствии со строгими экспедиционными инструкциями. И причёски соответствующие. И обувь-одежда. Молодцы.
      - Мы старались, - легкомысленно усмехнулась девушка. - Правда, теперь я Златана – без его модной лохматой бородки – как-то по-другому воспринимаю. 
      - Что такое? - кустистые седые брови пожилого мужчины насторожённо приподнялись.
      - Ну, в плане интимной близости, - слегка засмущался молодой человек. - Аврора говорит, что моя борода – в определённые моменты – её здорово заводила. А теперь, когда её нет…, ну, вы же понимаете…
      - Совсем с ума сошли. Разгильдяи законченные…. Может, стоит отменить ваше путешествие?
      - Но почему, босс?
      - Потому, молодёжь, - рассерженный взгляд Координатора отливал воронёной сталью. - Какие ещё – Златан и Аврора? Вам же было чётко велено – выучить легенды назубок. Было – велено?
      - Было.
      - Выучили?
      - Так точно, - покаянно вздохнул юноша. - Меня зовут – Том Смит. Американский юрист. То есть, адвокат по бракоразводным процессам. Совладелец небольшой, но достаточно известной профильной компании. Проживаю в курортном городке Санкт-Петербурге, штат Флорида.   
      - Мэри Ренгольц-Перешь, - манерно изобразив лёгкий вежливый книксен, представилась девушка. - Вернее, с недавних пор – Мэри Смит. Законная супруга этого мечтательного оболтуса, возомнившего себя талантливым и гениальным адвокатом. Работаю спасательницей на пляже. В своё время входила в юношескую сборную США по плаванию на открытой воде…. Всё, про прошлые имена-фамилии забыли. Честное слово. Обещаю.
      - Ладно, прощаю на первый раз, - по-отечески улыбнулся в седые усы Координатор. - А что с остальным? Выучили?
      - Всё вызубрили. От корки и до корки, - заверила Мэри. - Что говорить представителям Власти, если произойдёт такая незапланированная встреча. Какие бумаги показывать. Куда и кому звонить – в случае возникновения внештатных ситуаций. Вещи собраны. Документы упакованы.   
      - Какое главное правило необходимо соблюдать при посещении объекта?
      - Вступать в контакты с местным населением и туристами разрешено только в случае крайней необходимости, - дисциплинированно вытянувшись в струнку, доложил Том. - При общении необходимо соблюдать максимальную осторожность. Осторожность – во всех смыслах этого многогранного понятия.       
      - Молодцы. Ладно, можете идти. Счастливой вам дороги, молодёжь…. Стойте. Не забудьте, вернувшись, представить мне подробный отчёт по форме «А-дробь-три». Приложив к нему, естественно, все оговорённые в экспедиционных инструкциях аудио и видео материалы… 


      Глава первая
      Бодрое утро в Ню-Олесунне

      Тиму – на всём белом свете – были дороги всего четыре вещи: пятилетний сибирский хаски  по кличке – «Клык», коллекционный винчестер марки – «Winchester Model 1912 (1934)» двадцать восьмого калибра, светлое пиво повышенной крепости и мотодельтаплан личной конструкции.    
      Впрочем, «личной конструкции» – сказано с большой степенью преувеличения. Изначально это был стандартный двухместный «Bidulm-50» класса Е-16. Тим, не меняя формы крыла, только установил на раму новый семидесятисильный немецкий двигатель, поменял шасси-колёсики на пластиковый двухкорпусной катамаран и кардинально переделал переднее кресло.
      С чем были связаны такие серьёзные конструктивные изменения?
      Во-первых, французский движок в пятьдесят лошадиных сил откровенно не годился для сложных природно-климатических условий Шпицбергена. Не, в ясную и тихую погоду он тянул исправно, без всяческих сбоев. Но где же она, эта ясная погода, если на архипелаге – в среднем за месяц – случается до двадцати туманных и пасмурных дней? Да и местные туманы – нечета всяким там европейским, да и всем прочим. Туманы Шпицбергена, доложу я вам, это нечто: вязкие, плотные, многослойные, иногда явственно пульсирующие – словно живые. И, кроме всего прочего, разноцветные: сиреневые, розовые, лиловые, густо-фиолетовые, серо-голубоватые. А ещё и серые кучевые облака – постоянно и коварно – так и норовят опуститься с небес, полностью поглощая-окутывая горные скалистые вершины и вечные ледники, не доходя до тундровых болотистых равнин всего-то метров на сто с небольшим. Короче говоря, лишние лошадиные силы в такой непредсказуемой обстановке никогда не будут лишними.
      Та же история и с заменой колёс на катамаран. Для того чтобы резиновые колёсики беспрепятственно крутились, нужна ровная и твёрдая площадка. А с этим, как раз, на архипелаге наблюдались существенные трудности. То бишь, сплошные нагорья, бугристые ледники, сланцевые россыпи да вязкая болотистая тундра. Зато различных водных поверхностей здесь было в избытке: морские бухты и заливчики, длинные и извилистые фьорды, мелкие речные разливы. Садись – не хочу. Если, понятное дело, твой летательный аппарат является гидропланом.
      Теперь про переделку кресла. Как, скажите, закрепить на кресле, предназначенном для человеческого зада, собаку? Пусть и достаточно крупную? Причём, надёжно закрепить? И чтобы – при этом – означенному псу было удобно и комфортно? Правильно, очень трудно. Практически невозможно. Поэтому Тим кресло и переделал. Вернее, старое кресло снял и выбросил, а на его место установил новое, изготовленное вручную, по тщательно снятым меркам.    
      Зачем Тим брал с собой в полёты хвостатого Клыка? И куда, вообще, он летал?
     Начну, пожалуй, со второго вопроса. Тим Белофф летал на работу. То есть, по важным делам, непосредственно связанным с его служебной деятельностью. А трудился он в должности – «инспектора по охране дикой природы». Обязанности? Элементарные. Во-первых, бдительно и неустанно охранять дикую природу. Во-вторых, старательно наблюдать за туристами, регулярно посещавшими семь Национальных парков, организованных на Западном Шпицбергене, то есть, на главном острове архипелага. Дабы означенные легкомысленные туристы не нарушали строгих и жёстких правил посещения. В-третьих, целенаправленно и безжалостно бороться с бесстыжими браконьерами, которые редко, но, всё же, проявляли себя.    
      Теперь по псу. Ну, не любил Тим надолго расставаться с единственным и закадычным другом-приятелем. С единственным? Да, с единственным. Так, вот, получилось… 
      Вообще-то, к Тиму на Шпицбергене относились не плохо. То есть, уважали и ценили. А некоторые индивидуумы (с мутными и нечистоплотными наклонностями), даже откровенно побаивались. И не на пустом месте, надо признать, побаивались – уже были зафиксированы прецеденты, в результате которых образовывались синяки под глазами, рассечённые брови и выбитые зубы. У побаивающихся и мутных, понятное дело, образовывались. 
      Инспектор Белофф на архипелаге слыл: нелюдимым, честным, язвительным, странным, немногословным, хмурым, отважным, жёстким, насмешливым, неприхотливым, желчным, справедливым, бесконечно-упрямым, чудаковатым, непреклонным, ехидным, суровым, не в меру прямым и не от мира сего…. Короче говоря, брутальным – до полной и нескончаемой невозможности. То бишь, до мозга костей. Отсюда и заслуженное прозвище – «Брут». 
      Островные же женщины и девушки считали Тима – в дополнении к вышеперечисленному – привлекательным, симпатичным и даже весьма сексуальным. Более того, собравшись – скучными зимними вечерами – тёплой компанией, они обжали (многими, заметьте, тёплыми компаниями), перемывать странному и нетипичному инспектору его многострадальные брутальные косточки.
      Примерно – в следующем ключе:
      - Такой красавчик и душка, слов нет. Брутальный-брутальный. Как будто бы – прямо позавчера – сошёл с киноплёнки славных голливудских блокбастеров.
      - Это точно. Вылитый Брюс Уиллис, многократный и заслуженный спаситель Мира.
      - Ага. Только значительно моложе и росточком чуток повыше. А вместо «брюсовских» мужественных залысин – не менее мужественный белобрысый ежик…. Только, вот, на наш женский пол противный Брут никакого внимания не обращает. Ни малейшего….
      - Может, он – голубой? В том смысле, что гей?
      - Ну, подруга, ты и сказала…. Ха-ха-ха! Я сейчас, честное слово, описаюсь. Гея, тоже мне, нашла…. Ха-ха-ха!
      - А что такого?
      - В прошлом году мой Гарольд летал – через Осло – в голландский Амстердам. Родственников навещал. Его младшую сестрёнку угораздило выйти замуж за голландца. Учудила, пигалица рыжеволосая. Теперь локотки кусает. Больно уж эти голландцы беспокойные, суетливые, капризные и непостоянные. Из серии – семь пятниц на неделе. И в бытовом плане, и в сексуальном. Привередливые – не приведи Бог. И это им – не так, и так, понимаешь, не сяк. Извращенцы длинноногие…. Впрочем, дело совсем и не в этом. Рассказываю. Идёт, значит, Гарольд по Амстердаму, пересекая – наискосок – район  Де-Валлетьес…
      - Тот самый, по которому проходит знаменито-развратная улица Красных Фонарей?
      - Ну, да. Его…. А чего это, коровы хмельные и толстомясые, вы так язвительно и глупо хихикаете? Мой муженёк, как уже и было сказано выше, просто пересекал этот нехороший райончик. Пе-ре-се-кал. Угол, так сказать, срезал, направляясь в гости к любимой сестрёнке. А вам, дуры похотливые, всё только хиханьки и хаханьки…. Итак, идёт это Гарольд по известной вам улице. Меланхолично насвистывает, курит и с любопытством (но без похоти!), озирается по сторонам. Чес слово, без похоти. Совсем. Заканчивайте ржать, кобылищи островные…. Глядь, а из дверей одного публичного заведения Брут – собственной персоной – выгребает. Довольный такой весь из себя и смазливыми девицами облепленный со всех сторон. Теми самыми девицами, понятное дело. Мол, вывалили – всем кагалом размалёванным – проводить щедрого и эксклюзивного клиента. Лопочут, кудахчут, воркуют, хихикают, восторгаются и благодарят, беспорядочно перебивая друг друга…. А муж-то у меня – не промах. Ни какой-нибудь там шведский или датский простак. Дождался, когда Брут отойдёт подальше, да и подошёл к барышням с вопросами. Мол: - «Кто, что, зачем, почему и почём?». Ну, болтливые проститутки ему всё и рассказали. Выяснилось, что один раз в году, во время обязательного отпуска (в ЮНЕСКО с этим строго: хочешь, не хочешь, а отгулять отпуск должен), Брюс прилетает в Амстердам и целый месяц шляется по местным борделям, с усердием пользуя тамошних весёлых шлюх. Подчёркиваю, с усердием и прилежанием. Благо, по утверждениям девиц облегчённого поведения, мужской силой он, отнюдь, не обделён…            
      - А как же Клык? Неужели наш брутальный герой оставляет своего верного пса на архипелаге?
      - Скажешь тоже. Разве можно – бросать закадычного дружка? Фи. Это же откровенный и пошлый моветон. Они, конечно, вместе отдыхают и отрываются. Говорят, что в толерантном Амстердаме и собачьи бордели имеются. Причём, оборудованные с шиком, лоском и размахом…. Что ещё за «хи-хи»? Я вам чистую правду излагаю. Двуногий кобель кобелирует в одних профильных местах, а четвероногий – в других. А потом, вдоволь накувыркавшись, они возвращаются в Ню-Олесунн. Ходят слухи, что нынче Амстердам буквально-таки наводнён хасками-полукровками...      

      Наступило майское погожее утро – небо было бездонным, ярко-голубым и безоблачным, туман полностью отсутствовал, юго-западный ветерок дул еле-еле, даже температура окружающего воздуха была плюсовой.
      - Целых два градуса выше нуля, - мельком взглянув на термометр, прикреплённый за стеклом к оконной раме, сообщил Тим. - Шик, блеск и красота голландских куртизанок.
      - Гав! - радостно поддержал пёс. - Гав!
      - Следовательно – что?
      - Гав?
      - Следовательно, полетаем от Души.
      - Гав! Гав! Гав!
      Сборы были недолгими: туалетные процедуры, прохладный душ и плотный, как и полагается, завтрак.
      Плотный – это как? Для особо любопытных и въедливых, так и быть, поясняю.
      Тим отварил и съел, запивая чёрным крепким кофе без молока и сахара, с полсотни пельменей. Он, будучи русским по рождению (переехал с родителями из России на ПМЖ в Канаду в тринадцатилетнем возрасте), их сам лепил – штук по пятьсот сразу, помещал в морозилку, а потом – по мере надобности – извлекал по частям и отваривал. Мука, вода, лук, соль, олений и свиной фарш в равных пропорциях. Совершенно ничего хитрого…. Олений фарш? Ну, да. Ещё зимой, приобретя льготную лицензию, он застрелил старого северного оленя. Застрелил, умело разделал, перевёз все съедобные части в посёлок и отправил их в морозильную камеру. Инспектор по охране дикой природы – охотится? Есть такое дело. Но, заметьте, только на пожилых северных оленей, которые и без того обречены на скорую смерть от старости, и только в рамках выделенных законных квот. Дело в том, что северных оленей на Шпицбергене (самых низкорослых северных оленей в мире), достаточно много. Иногда они умирают естественной смертью. И белые медведи, привлечённые запахом мертвечины, отходят от побережья. А кому это надо? В том смысле, а кому нужны белые медведи, бесконтрольно шатающиеся по островам и пугающие мирных туристов? И если бы – только пугающие…. В девятнадцатом и двадцатом веках нападения белых медведей на людей редкостью не являлись. В городке Лонгьир (столица Шпицбергена), в 1995-ом году был даже установлен памятник девушке, погибшей от клыков и когтей разъярённого зверя. Причём, эта кровавая трагедия произошла непосредственно в городской черте. После данного случая и было принято решение: загодя избавляться – по мере возможности – от престарелых северных оленей. Дабы белые медведи могли бы отыскать продовольствие только на побережье.         
      Клык же, плотоядно урча, умял два больших куска сырой моржатины, размороженных ещё с вечера. И моржа тоже – Брут? Ну, да. С месяц назад моржиха, израненная белым медведем, выбралась на берег недалеко от посёлка. Лечить животное, учитывая серьёзность полученных ран, было бесполезно. Пришлось пристрелить. Освежевал, понятное дело, тушу, порубил на куски, отвёз домой и сложил в морозилку. Чай, пригодится.
      Какова же была емкость морозильной камеры, установленной в доме Тима? Ровно пять с половиной кубических метра. В самый раз – для серьёзного, несуетливого и запасливого человека…

      Рюкзак был собран ещё с вечера. Поэтому, помыв после завтрака посуду, облачившись в походно-лётный комплект одежды, забросив за спину рюкзак, повесив на правое плечо винчестер, перекинув через шею ремешок видеокамеры и достав из холодильника полиэтиленовый пакет с продуктами, он покинул хижину. То бишь, сборно-щитовой утеплённый домик. Казённый, ко всему прочему. Покинул, предварительно позвав пса? Нет, Клыка звать не пришлось. Он, похоже, любил летать на мотодельтаплане не меньше, чем хозяин, и поэтому убежал к складским ангарам первым, как только покончил с поглощением моржатины.   
      Тим, насвистывая под нос что-то однозначно-сурово-брутальное, бодро шагал по одной из двух улочек Ню-Олесунна…
      Что ещё за Ню-Олесунн такой? Рассказываю.
      Этот населённый пункт, расположенный на острове Западный Шпицберген, является самым северным в мире общественным поселением и был основан в далёком 1916-ом году одной норвежской компанией. Естественно, для добычи качественного каменного угля. Уголёк – с регулярными перерывами – усердно добывали, добывали, а потом, в 1963-ем году перестали. В основном, из-за резкого падения мировых цен на уголь. А уже начиная с 1968-го года, Ню-Олесунн начали использовать в качестве международного научно-исследовательского центра. Сегодня в этих научных исследованиях – помимо Норвегии – принимают участие представители Нидерландов, Германии, Великобритании, Франции, Италии, Японии, Южной Кореи и Китая. Постоянное население Ню-Олесунна составляет около тридцати человек. Но в тёплый летний период, когда различные научные исследования и изыскания проводить гораздо сподручней, оно возрастает раз в пять-шесть.
      Циркулируют упорные слухи, что и Россия – через год-другой – может присоединиться к данному процессу. И этой перспективе здесь совсем не рады. Мол: - «Вдруг, все русские учёные такие же, как Брут Белофф? Тогда можно будет смело паковать рюкзаки и оборудование, да и сваливать – куда подальше. Если, понятное дело, нет устойчивого желания сойти – окончательно и бесповоротно – с ума…».    
      А Тим представлял на острове Западный Шпицберген интересы «Фонда дикой природы», созданного при ЮНЕСКО . И данное обстоятельство для его коллег (не для всех, конечно), являлось дополнительным раздражителем. Мол: - «Все люди, как люди. Старательно отстаивают интересы своих стран-государств. Тщательно тихарятся друг от друга. Целенаправленно интригуют. Создают, время от времени, хитрые коалиции, которые впоследствии успешно распадаются. И только этот деятель – брутальный до стойкой тошноты – сам по себе. Что хочет, то и вытворяет, даже не задумываясь о жёстких реалиях современной политики. Хам трамвайный, короче говоря. Не знающий, что это такое – строгое и подозрительное начальство, всерьёз озабоченное международным престижем…. Э-э, вы только Бруту этих моих слов не передавайте. С него, ведь, станется. Абсолютно безбашенный, неадекватный и непредсказуемый тип…».
      И это было правдой. И что безбашенный, и что станется. В том плане, что на раз отгребёшь. Причём, по полной и расширенной программе. Были уже печальные прецеденты… 
      Научные исследования (и всё, что, так или иначе, связано с ними), являлись практически единственным видом деятельности в Ню-Олесуне. Какие конкретно – научные исследования? Всякие и разные. То бишь, климатические, зоологические, биологические, геологические и экологические. Ничего хитрого, если вдуматься.
      Впрочем, Тим к науке никакого отношения не имел. Он просто охранял все местные природные красоты. Тупо – охранял? Вот, уж, и нет. Наоборот, с недюжинной выдумкой и изощрённой смекалкой. И усовершенствованный мотодельтаплан – подтверждение тому. Чтобы не закиснуть от скуки.
      Чем ещё известен крохотный посёлок Ню-Олесунн? М-м-м…. Пожалуй, только тем, что именно отсюда – в 1925-ом, 1926-ом и 1928-ом годах – стартовали легендарные экспедиции Рауля Амундсена и Умберто Нобиле к Северному полюсу. Ну, те самые, с использованием самолётов и дирижаблей…

      Итак, насвистывая под нос что-то однозначно-сурово-брутальное, он бодро шагал по одной из двух улочек Ню-Олесунна. Насвистывал, шагал и ненавязчиво оглядывался по сторонам. Машинально оглядывался, по многолетней привычке. Так как профессия охранника и строится – главным образом – на тщательных и многогранных наблюдениях.
      Впрочем, ничего нового не наблюдалось. Всё те же аккуратные разноцветные домики. Серовато-голубоватые воды фьорда. Тёмно-бурая тундра, местами покрытая серо-бело-желтоватыми пятнами ещё не растаявшего снега. Чёрные скалистые горы.
      Вокруг было безлюдно.
      - Любит здешняя учёная братия поспать вволю, - незлобиво усмехнулся Тим. - Оно и правильно. В том смысле, что пусть, родимые, дрыхнут. По крайней мере, некому будет приставать с глупыми и назойливыми вопросами…
      Клык расположился рядом с нужным ангаром – лежал себе на пышной моховой кочке и, вывалив на сторону длинный розовый язык, задумчиво вглядывался в размытый силуэт острова Принца Карла, видневшийся – в морской дали – на западе. Демонстративно вглядывался, не обращая ни малейшего внимания на стайку разномастных поселковых собак, прогуливающихся рядом с соседним складским помещением. Да и собаки – якобы – не замечали чёрно-белого хаски. Мол, к этому брутальному индивидууму не стоит – лишний раз и без особой на то нужды – приближаться. Можно ненароком и отгрести на раз. Причём, по полной и расширенной программе.
      Он, прислонив винчестер к ближайшему валуну, отомкнул врезной замок, распахнул двухстворчатые ворота и выкатил из ангара – по узким рельсам на специальной тележке – модифицированный «Bidulm».
      - Р-рыы, - предупреждающе рыкнул Клык, мол: - «К нам гости пожаловали. Насквозь незваные и даже без подарков…».
      Тим, выпустив из ладоней килевую трубу мотодельтаплана, обернулся и тут же мысленно расстроился: - «Вот, же блин горелый! Сглазил-таки. Мол, некому будет приставать с глупыми и назойливыми вопросами…. Как же. Размечтался. А всё потому, что три раза не сплюнул через левое плечо, да и по дереву не постучал. Голова садовая…».
      К складским ангарам – со стороны двухэтажного красно-синего двухэтажного домика – торопливо приближалась высокая плечистая фигура, облачённая в бесформенный пуховик цвета хаки.
      - Гав, - расстроено известил Клык, мол: - «Мистер Альвисс Олсен, собственной персоной. Принесла нелёгкая умника и зазнайку, мать его скандинавскую…. Вот, почему именно он, а ни кто-нибудь другой? А? Эх, грехи наши тяжкие…».
      Альвисс Олсен, помимо чисто-научных и исследовательских функций, выполнял в исследовательском посёлке и обязанности неформального представителя господина губернатора Шпицбергена. Неформального – это как?
      - Элементарно, - ворчливо пробормотал под нос Тим. - Эта сволочь, видите ли, приятельствует с тутошним губернатором. И по этому поводу всюду суёт свой длинный норвежский нос. А потом стучит – словно оголодавший лесной дятел. То бишь, пересказывает доверчивому губернатору все поселковые слухи и сплетни. Выдавая их за кристально-чистую правду, ясен пень. Гнида скользкая и прожженная. Тварь дешёвая и продажная…
      - Доброе утро, мистер Белофф! - подойдя, поприветствовал на английском языке Олсен.
      - Эге, доброе. Впрочем, и добрей бывает. Редковато, вот, только. На мой брутальный и изысканный вкус.
      - Простите?
      - Не напрягайся, родной. Это я юморю так, - любезно пояснил Тим. - То есть, хохмлю. Старинная, так сказать, русская народная традиция.
      - Ага, кажется, понял…. А куда вы направляетесь?
      - Зачем это тебе, парниша?
      - Конечно, на всякий случай. Чтобы знать, где вас искать.
      - Зачем – меня искать?
      - Допустим, забарахлит двигатель вашего летательного аппарата, - поправив на длинном носу квадратные профессорские очки, лучезарно улыбнулся норвежец. - Придётся совершать вынужденную посадку. Причём, жёсткую, при которой может повредиться мобильный телефон.
      - Сплюнь, морда. И по дереву обязательно постучи.
      - Простите?
      - Похоже, приятель, тебя легче придушить, чем уболтать.
      - Простите?
      - Господь Бог простит. Если, понятное дело, посчитает нужным…. Ладно, очкарик, передохни. Удовлетворю, так и быть, твоё повышенное любопытство. Слушай сюда, пройдоха. А если хочешь, то и записывай. Не жалко…. Вылетаю на дежурный обзор-осмотр местности. Маршрут следующий: база – мыс Верпегенхукен – база. В случае необходимости возможны дополнительные посадки в опорных точках…. Доволен?
      - Что вы сказали? Мыс Верпегенхукен?
      - Что это с тобой, морда? - удивился Тим. - Даже на месте подпрыгнул. И побелел весь. Типа – взбледнул. Никак поплохело?
      - Э-э-э…. М-м-м…, - замялся Олсен, после чего неожиданно заявил: - Мыс Верпегенхукен – запретное место. Его нельзя посещать без…э-э-э, без специального разрешения господина губернатора.
      - Шутка такая, весёлая-весёлая? Уже можно ржать?
      - Нет. Я говорю совершенно серьёзно. И, более того, официально.
      - Кому – нельзя посещать?
      - Всем.
      - И даже мне? - выжидательно прищурился Тим.
      - Вам – особенно, - надувшись гордым мыльным пузырём, бухнул норвежец.
      - Гав-ввв! - неодобрительно гавкнул Клык, мол: - «Что же ты, придурок законченный, творишь? Ведь всему Шпицбергену известно, что Брут – самый упрямый разумный гуманоид. Среди проживающих – на данный конкретный момент – на островах архипелага, я имею в виду. Самый-самый-самый. И конкурентов-то достойных нет…. Полагалось, милок, действовать совсем по-другому. Одобрить надо было, мол: - «Молодцом, мистер Белофф! Правильное и мудрое решение. Незамедлительно отправляйтесь по намеченному маршруту. И посетите – в обязательном порядке – мыс Верпегенхукен. Высокопоставленный господин губернатор лично просил об это…». Тогда-то что. Брут, даю на отсечение свой пушистый хвост-крендель, наверняка бы поменял маршрут, отправившись куда-нибудь к югу. Например, в облёт земли Оскара Второго…. А в данном раскладе, очкарик, извини. Ничего у тебя не выгорит. Ничего и даже меньше…».
      - Дай-ка мне, коллега, твою мужественную правую ладошку, - душевно попросил Тим.
      - Зачем это? - насторожился Олсен.
      - Затем, что очень хочу её пожать. В знак искренней дружеской благодарности, понятное дело…. Как это – за что? За то, что не позволил мне грубо нарушить высокий губернаторский запрет, о котором я ничего не знал. Предотвратил, так сказать, казус отвратительный. А может, и полноценный дипломатический скандал…. Ну, я жду.
      - Э-э-э…
      - Сопли не жуй, - белозубо улыбнувшись, посоветовал Тим. - Ладошку-то давай.
      - Гав, - безразлично отвернулся в сторону Клык, мол: - «Какая ещё – «белозубая улыбка»? Не смешите, право. Натуральный оскал волчий. Беги отсюда, дурилка норвежская, пока цел…».
      - О-у-у-у-у-у! - буквально-таки взвыл губернаторский приятель, почувствовав, как его изнеженную научную ладонь охватили безжалостные кузнечные клещи, а ещё через пару секунд замолчал и, подломившись в коленях, начал опускаться на землю.
      - Осторожненько, осторожненько, - ловко подхватив безвольное тело под мышки, забормотал Тим. - Так же и ушибиться недолго. Что же вы, батенька, такой хиленький? Спортом надо заниматься, если натура природная слабовата…. Ага, вот, сюда. Присаживаемся и прислоняемся спиной к стенке. Молодец. Хвалю. Сиди и прохлаждайся, забот-хлопот не ведая…. Да ты, морда, не дрейфь. Минут через десять-пятнадцать непременно придёшь в себя. Встанешь и дальше пошагаешь-запрыгаешь. Типа – козликом молоденьким. Обещаю. Честное брутальное слово…. Да, хорошее утро нынче выдалось. Бодрое такое. Знать, и день с вечером будут интересными. По крайней мере, взлетев по-быстрому, будем надеяться на это…

      Раздался надсадный и тоскливый собачий лай. Это поселковые псы – со всех лап – разбегались в разные стороны. Почему – разбегались? Да чисто на всякий пожарный случай. Дабы не попасть – ненароком – под внеплановую раздачу…


       Глава вторая
      Про шакалов

      Узкие рельсы уходили-погружались – сантиметров на тридцать-сорок – в зеркально-спокойную гладь фьорда.
      Тим – с помощью специального гидравлического домкрата – спустил мотодельтаплан на воду, развернул его боком, пристегнул широкими ремнями Клыка, самостоятельно запрыгнувшего в переднее кресло, поместил в грузовую сетку рюкзак и полиэтиленовый пакет с продовольствием, закрепил в специальной прорези винчестер и, предварительно оттолкнувшись ногой от берега, уселся в кресло пилота.
      Сытый рёв двигателя, короткий разбег, взлёт. Внизу заполошно замелькали разноцветные поселковые домики и серо-голубоватые воды фьорда, ставшие после подъёма на трёхсотметровую высоту однозначно-серыми.
      Полёты на мотодельтаплане, вообще, занятие увлекательное и зрелищное. А аналогичные полёты над Шпицбергеном (в ясную погоду, конечно), доложу я вам, увлекательное вдвойне. Более того, завораживающее – до полного опупения. Почему – до полного? Тут, друзья мои, всё дело в красках и контрастах. Цвета здесь такие – чёткие и яркие, практически без полутонов. То есть, без полутонов до тех пор, пока в ситуацию не вмешаются, выползая сразу отовсюду, местные призрачные туманы – всевозможных мягких пастельных оттенков…
      Но в то утро никаких туманов, как раз, не наблюдалось. Поэтому и визуальная картинка была безупречно-классической: серый фьорд, синее море, густо-лиловый силуэт острова Принца Карла, бурая тундра, белоснежные ледники, угольно-чёрные скалистые пики.      
      - Полный и однозначный отпад! - вертя головой по сторонам, восторженно прокомментировал Тим. - Амстердамские размалёванные шлюхи, нервно куря, скромно отдыхают в сторонке. 
      - Гав, - поддержал с переднего кресла Клык, мол: - «Красота, мать её, неописуемая…».
      Мотодельтаплан, заложив над строгими серыми водами широкую дугу, уверенно взял курс на северо-восток…
 
      Несколько слов о намеченном маршруте.
      Мыс Верпегенхукен являлся северной оконечностью острова Западный Шпицберген. Почему Тиму взбрело в голову посетить это место? Во-первых, он – за шесть лет, проведённых на архипелаге, – там ни разу не был. Как-то так получилось, что практически весь остров облетел на мотодельтаплане и объездил (в зимний период), на снегоходе, а к Верпегенхукену (случайно ли?), никогда даже не приближался. Во-вторых, от предшественников по должности к Тиму перешли их подробные путевые и обзорные дневники. Он внимательно ознакомился с документами и пришёл к выводу, что самый северный мыс острова – по неизвестным причинам – никогда не попадал в поле зрения охранников природы. 
      - Неспроста это, - откладывая дневники в сторону, решил Тим. - В том плане, что очень и очень странно.
      - Гав! - согласился Клык, мол: - «Ещё бы не странно. Вдоль северного и восточного побережий острова ледяной припай гораздо более надёжный и долговечный, чем на западном и южном. Следовательно, там и белых медведей шастает многократно больше…. А для чего, с точки зрения охранников дикой природы, нужны белые медведи? Для того, ясен пень, чтобы старательно и регулярно присматривать за ними. Подчёркиваю, регулярно присматривать. Ре-гу-ляр-но…».    
      - Предлагаешь – наведаться на данный мысок?
      - Гав!
      - Типа – всенепременно и обязательно? Преодолев все возможные преграды и тернии?
      - Гав! Гав! Гав…
      Надо заметить, что с технической точки зрения никаких трудностей-сложностей не предвиделось. Ерундовый и простенький маршрут, если зрить в корень. От Ню-Олесунна до мыса Верпегенхукен было, если по прямой, на уровне ста шестидесяти километров. Конечно, мотодельтапланы по прямой практически не летают – всякие там боковые порывы ветра, восходящие и нисходящие воздушные потоки, прочие климатические прелести. Поэтому постоянно приходится лавировать, слегка отклоняясь от намеченного прямого пути. Ладно, пусть будет – в одну сторону – сто восемьдесят километров. Умножаем на два, получаем – триста шестьдесят. Бак же усовершенствованного «Бидулма» был рассчитан на пятьдесят литров горючего, а его расход – при скорости сто километров в час – составлял около восьми литров. Следовательно, на полном баке можно было пролететь (с запасом), порядка шестисот километров. Два часа (даже чуть меньше), туда. Столько же обратно. Ну, и, включив видеокамеру, нарезать несколько полноценных кругов над загадочным мысом. А если возникнет такая необходимость, то и приземлиться (то есть, приводниться), там можно. Например, ради променада, отдыха и лёгкого перекуса на свежем воздухе. То бишь, вернулся в Ню-Олесунн, а баке ещё полно горючки…
      Почему же Тим – в разговоре со склочным норвежцем – бросил фразу, мол: - «В случае необходимости возможны дополнительные посадки в опорных точках…»? Островные туманы, могущие появиться практически в любой момент, всему виной. Они, заразы коварные и бесстыжие, как уже было сказано выше, ужасно плотные и вязкие. При полёте в условиях тумана скорость передвижения резко снижается, а расход горючего, наоборот, возрастает. Причём, чуть ли не в два раза. Да и дополнительный крюк – ненароком – можно заложить. Бывали уже аналогичные прецеденты. Плавали – знаем…
      Что ещё за – «опорные точки»? Это такие сборно-щитовые домики-избушки, беспорядочно разбросанные по островам архипелага. Встречаются и частные, что-то вроде дач. Но, в основном, они оборудованы – сугубо с практическими целями – угольными компаниями и различными научно-исследовательскими организациями. В таких домиках всегда имеется запас продовольствия, печка и сухие дрова (или даже маленькая дизельная электростанция), аптечка, шкаф со сменной одеждой-обувью различных размеров, несколько кроватей и комплектов чистого постельного белья. Эти избушки бывают особо востребованы зимой, когда островной народ и туристы активно разъезжает по Шпицбергену на снегоходах и мотонартах. А техника, как известно, она иногда ломается. Замёрзнуть насмерть – раз плюнуть. Если, понятное дело, поблизости не обнаружится спасительной «опорной точки»…. Вот, и за обитателями Ню-Олесунна было закреплено с полтора десятка таких домиков, куда Тим и завёз – в зимний «снегоходный» период – вдоволь горючего. На одни «точки» – по одной столитровой бочке. А на другие – более «проходные» летом – по две-три. На всякий пожарный случай… 

      За полчаса они пролетели над Землёй Хокона Седьмого. Совершенно ничего интересного: тёмно-бурая тундра, только местами начавшая зеленеть, мрачные чёрные сланцевые россыпи, рваные серо-белые пятна ещё не растаявших снегов, вялые северные олени, бродившие тут и там – либо парами, либо маленькими группками.
      - Гав-в! - подал голос сквозь надсадное тарахтенье двигателя Клык, мол: - «Рельеф местности неуклонно идёт вверх. Надо бы, приятель, того. Приподняться чуток. Дабы не шмякнуться…».
      - Как скажешь, напарник, - надавливая пальцем на нужный рычажок-тумблер, откликнулся Тим. - Приподнимемся. Не вопрос…   
      Потом внизу стало ослепительно бело.
      «Словно в сверх-стирильной хирургической палате», - водружая на нос очки с тёмными стёклами, мысленно прокомментировал Тим. - «Следуем над Землёй Андре, покрытой практически-вечными (но молодыми – по геологическим меркам), ледниками, слегка подтаивающими только в разгар летнего сезона…. Кстати, в честь кого названа Земля Хокона Седьмого, я не знаю. Скорее всего, в честь какого-то европейского короля. Норвежского? Не обязательно. В семнадцатом веке здесь и шведы с датчанами активно тусовались. Да и англичане присутствовали. А официальным первооткрывателем Шпицбергена, и вовсе, считается знаменитый голландец Виллем Баренц. Так что, как говорится, возможны варианты…. Что же касается Земли Андре. Её так назвали в честь Соломона Андре. Жил в девятнадцатом веке на белом Свете такой героический швед, который задумал долететь до Северного полюса на воздушном шаре. И не только задумал, но и попытался…. Воздушный шар «Орёл», управляемый отважным Соломоном, взлетел со здешнего острова Дэйнс летом 1897-го года. Но при отрыве от земли неожиданно оборвались три регулирующих гайдропа, шар тут же стал неуправляем, и сильный попутный ветер потащил его на северо-восток. Пролетев около пятисот километров, «Орёл» упал на лёд. После этого долгие годы о судьбе экспедиции ничего не было известно. И только в 1930-ом году норвежские моряки случайно обнаружили на острове Квитойя («Белый» – в русском варианте), входящем в состав Шпицбергена, останки путешественников. То есть, Соломон Андре и двое его спутников смогли – после падения воздушного шара – добраться по дрейфующим льдам до архипелага. Но и только. Жаль ребят…».   
      - Гав! Гав! Гав! - рассержено просигнализировал Клык, мол: - «Ты что там, Брут хренов, уснул? Или же размечтался о девках доступных? Не видишь, что внизу делается? Совсем разучился мышей ловить? Очнись немедленно! Так тебя, морду брутальную, и растак…».
      Белоснежно-льдистая Земля Андре уже практически закончилась, впереди маячили благородно-серые воды узкого Вейде-Фьорда. И на узкой прибрежной косе, свободной ото льда и снега, чётко просматривались три пятна: одно овальное красно-бурое и два круглых нежно-розовых.
      - Гав-в-в, - в голосе Клыка послышались нотки лёгкого недоумения.
      - Полностью согласен с тобой, дружище, - закладывая над песчаной косой крутой вираж, пробормотал Тим. - Совершенно нетипичная картинка. Более того, даже слегка, мать её, тревожная…. Нет, суть-то происшествия мне ясна и понятна. Типа – как Божий день. По ранней зиме здесь убили какое-то крупное животное. Или, допустим, два. Убили и, ясен пень, сожрали. Потом остатки пиршества (недоедки, выражаясь напрямик), завалило снегом, ударили морозы. А сейчас снежок, благодаря весеннему ласковому солнышку, растаял. Вот, кровавые пятна и проступили…. На этом, собственно, вся «понятность» и исчерпывается. Начинаются каверзные вопросы. Какое животное здесь убили? Кто убивал? Белый медведь – тюленя? Не похоже, в этом случае было бы всего одно овальное красно-бурое пятно. Из серии: - «Где убил, там же и на части разодрал, там же и скушал…». Медведь убил двух нерп? Наличествовали бы два овальных красно-бурых пятна. Из той же самой нетленной серии. Да, навевает…. Ещё повезло, конечно, что в этом году не было ни одного приличного дождика. Дожди, как известно, они горазды – безжалостно смывать все следы…
      - Гав!
      - Сам знаю, что надо садиться. Раскомандовался тут…
   
      Мотодельтаплан (вернее, гидромотодельтаплан), успешно приводнился: осторожно коснулся воды, пробежал-проплюхал, постепенно гася скорость, метров двести пятьдесят и, ловко пролавировав между островерхими прибрежными скалами, плавно ткнулся заострёнными плоскостями катамарана в низенький песчаный откос.
      - Гав! - похвалил Клык.
      - Сам знаю, что получилось лихо. Типа – по-крутому и мастерски. Да подожди ты, родное лохматое сердце. Не суетись…   
      Тим выбрался на берег, без труда развернул лёгкий «Bidulm» боком к косе, продел через проушину в корпусе катамарана длинный металлический штырь и, сильно надавив на него, «заякорил» летательный аппарат. Подумав, достал из чехла второй штырь и, подойдя к очередной проушине, повторил операцию. Потом он освободил пса от фиксирующих ремней и извлёк из специального паза-прорези верный винчестер.
      - Гав! - одобрил Клык, мол: - «Молодец, что ограничился только двумя штырями-якорями. Правильно, что рюкзак оставил в сетке. Вдруг, придётся ноги уносить в темпе вальса? Тут дело такое. Бывает, что секунда-другая всё и решает…».
      - Трепло ты кукурузное, - недовольно поморщился Тим. - Всё гавкаешь и гавкаешь. Так же и сглазить можно…. Тьфу-тьфу-тьфу! - он трижды (смачно, не жалея слюны), сплюнул через левое плечо, после чего старательно постучал костяшками правого кулака по деревянному прикладу винчестера…. 
      Пройдя порядка двухсот метров, они подошли к странным пятнам.
      - Браконьерством явственно попахивает, - внимательно осмотревшись на местности, объявил Тим. - Вот здесь кого-то убили, натекло много крови. И здесь – аналогично. Потом, спустя какое-то время, добычу перетащили ближе к фьорду и…. Растерзали и сожрали? Или же разделали? Ну-ну…. Понимаешь, дружище, почему пятна получились разных цветов?
      - Гав!
      - Правильно. Где круглые и ярко-розовые – там только кровь. А в овальном красно-буром присутствуют – помимо кровушки – всякие ошмётки, слизь, обрывки внутренностей и требуха…. Кого же здесь укокошили?   
      - Гав-в-в! - подойдя к кромке воды и отчаянно виляя хвостом-бубликом, предположил Клык.
      - Интересная версия, - встав рядом с напарником, задумался Тим. - Действительно, примерно через полтора метра берег резко обрывается вниз. А вода – прозрачная-прозрачная…. Похоже, что здесь глубоко. Метров пять будет, никак не меньше…. Следовательно – что?
      - Гав!
      - Молодец, догадливый. Следовательно, в этой бухточке зимой обитают тюлени и кольчатые нерпы: питаются водорослями, рачками, мидиями и рыбой, а дышат через проруби во льду, которые сами же и поддерживают в рабочем состоянии. А где нерпы и тюлени, там и белого медведя завсегда найдёшь…. Подожди. Это что же такое получается? А? Кто-то решил поохотиться на белых мишек?
      - Гав!
      - Вот же, шакалы пархатые! Гниды, суки, твари и ублюдки…. Но в этом случае браконьеры должны были старательно прибраться за собой. То бишь, тщательно-тщательно замести следы. Ведь за несанкционированное убийство белого медведя можно – по строгим норвежским законам – отгрести несколько лет тюрьмы. Не считая, понятное дело, огромного штрафа…. Знаешь, что?
      - Гав?
      - Давай-ка, братец, слегка пошаримся по округе. Поищем, так сказать, веские улики. Глядишь, и повезёт…
      Им, как и всегда в таких делах, повезло: уже через двадцать минут был найден брезентовый чёрный мешок, заваленный крупными камнями.
      - Собачий нюх – великая сила, - старательно отбрасывая камни в сторону, по благородному признал Тим. - Без тебя, приятель, я бы никогда не отыскал этого схрона. Старались суки драные, ничего не скажешь…. Кстати, что ты думаешь по поводу мешка?
      - Гав!
      - Согласен. Такие – с возможностью герметичной упаковки – частенько используют на китобойных судах. В них складывают китовый язык и прочие деликатесы. Впрочем, пока это ни о чём не говорит. Совпадений на этом Свете хватает. В том числе, и фатальных…. Всё, достаю. Хоп! Тяжёленький….  Э-э, ты куда?         
      - Гав-в-в…
      - Ах, да. Ты же у нас породистый, - берясь ладонью за белое кольцо, расположенное на горловине мешка, усмехнулся Тим. - То бишь, голубых-голубых кровей. Практически граф собачий, не переносящий дурных и гнилостных запахов. Того и гляди – стошнит…. Ладно, отойди в сторонку. Здесь я и сам разберусь. Без излишне-брезгливых деятелей…. Фу, как же воняет! Мать вашу браконьерскую!
      Через несколько минут, ознакомившись с содержимым чёрного мешка, он подытожил:
      - Кости двух белых мишек-подростов. Естественно, с ошмётками полусгнившего мяса на них…. Рассказываю о произошедшем. Белые медвежата находятся при матери до полутора лет, а потом отправляются на вольные хлеба. Вот, и эти, набрав килограмм по сто живого веса, отправились. Но далеко не ушли. Нарвались на неизвестных злодеев-гуманоидов. То бишь, на самых натуральных шакалов. Найду – на части порву. С собственным дерьмом смешаю. Гадом буду.
      - Гав, - неодобрительно отозвался Клык, мол: - «Если и рвать, то с оглядкой, улик не оставляя. Чтобы никто не узнал об этом. Совсем никто. И, вообще…. Сколько можно – играть в суровую и жестокую брутальность? Надо гадких субчиков вычислить, да и сдать по-простому в полицию. От чистого сердца советую…».   
      - Р-ры! - донеслось издалека. - Р-рыыыы!
      Тим резко обернулся и зябко передёрнул плечами: с ледника, неуклюже перебираясь через беспорядочно наваленные белоснежные глыбы, спускалась матёрая белая медведица. Спускалась и, поводя из стороны в сторону массивной головой, безостановочно рычала.
      - Гав-в-в-в, - искренне расстроился Клык, мол: - «Доигрались-таки, блин горелый! И смачные плевки через левое плечо не помогли…. Это, как я понимаю, матушка погибших мишек. Желает отомстить, не дожидаясь решения суда, за безвременную смерть любимых детишек. Что же, я её понимаю…. Надо, братец, что-то делать. Бежать к мотодельтаплану и, выбрав якоря-стержни, взлетать? Можем не успеть. Догонит…. Тогда ружьишко своё приготовь. В том смысле, что продемонстрируй искусство меткой стрельбы…. Или же примени другой метод. Ну, тот, шакалий. Я, честное слово, на этот раз не испугаюсь и не убегу, сломя голову. Обещаю…».
      - Точно – не задашь стрекача, умчавшись за пару сотен километров? - нерешительно поглаживая пальцами ремешок винчестера, всё также висящего на правом плече, уточнил Тим.
      - Гав.
      - Ладно, попробуем. Только ляг на землю и, закрывая уши, плотно прикрой голову лапами…. Молодец.
      Тим, мгновенно прокрутив в голове нужные знания, задрал голову к небу, крепко зажмурил глаза и, поднеся ко рту ладони, сложенные рупором, завыл…. Он выл и, стараясь не думать ни о чём постороннем, безостановочно произносил-повторял про себя – на причудливой смеси французского, английского и арабского языков – слова нехитрой молитвы: - «Аллах Всемогущий! Сделай так, чтобы все эти жёлтые исчадия Преисподней – ушли навсегда! Сделай так, молю! Аллах Всемогущий! Сделай так, чтобы эти жёлтые исчадия Преисподней…».
       
      Что это был за вой, призванный напугать разгневанную белую медведицу? Ничего хитрого. Так воют – в песках знойной Сахары – взбесившиеся ливийские шакалы. Этому высокому искусству Тима – в своё время – научил его родной дядя, младший брат отца. А откуда сам дядя почерпнул это тайное знание?
      Артём Белов рассказывал так:
      - По правде говоря, речь идёт о самых обыкновенных пустынных волках. То есть, о «Lobo desierto», выражаясь научным языком. «Ливийскими шакалами» этих мерзких животных величали – много лет тому назад – сугубо русские офицеры, входившие в специальный корпус ООН, стоявший стационарным лагерем на алжиро-ливийской границе…. Миротворческий корпус? Не смеши меня, пожалуйста. Наоборот, насквозь секретный и тайным. Как выяснилось, и такие бывают. Большая политика, племяш, дело тонкое. А местами и откровенно-грязное. Что на регионально-деревенском уровне, что в мировом масштабе…. Так вот. Наш секретный воинский корпус условно делился на две приблизительно равные части – на европейскую и африканскую. В европейскую – кроме россиян – входили австрийцы, венгры и англичане. В африканскую – нигерийцы, марокканцы и алжирские берберы. И как-то так получилось, что мы, русские, сошлись именно с берберами. Не то, чтобы сошлись, но общались охотнее всего, видимо, почувствовав некое родство душ и схожесть природных менталитетов. А мудрый генерал Фрэнк Смит, возглавлявший «ооновцев», эту национальную взаимную симпатию подметил и начал назначать в патрули-караулы берберов совместно с россиянами. Лично мне в напарники постоянно доставался Аль-Кашар – пожилой алжирец с тёмно-коричневой непроницаемой физиономией, покрытой густой сетью глубоких морщин. Он был местным жителем, родом из Чёрного ущелья, когда-то обитаемого…. Чем мы занимались в патрулях-караулах? Как правило, армейский пятнистый фургон (американский аналог российского «Урала»), на рассвете останавливался на излучине узенького безымянного ручья, пересыхавшего время от времени. Мы с Аль-Кашаром вылезали из машины, тщательно проверяли амуницию, оружие и правильность настройки рации, после чего, взвалив на плечи тяжёлые рюкзаки, выходили на маршрут. То есть, весь день напролёт – настойчиво и целенаправленно – обходили склоны Чёрного ущелья, высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов. Иногда следы обнаруживались, о чём я тут же по рации сообщал на Базу. Тогда в воздух поднимались «Ирокезы » и, изредка постреливая, начинали старательно кружить над округой. Два раза и нам с Аль-Кашаром пришлось вступать в непосредственное боестолкновение с противником. Оба раза, понятное дело, выиграли…. Но чаще всего обход местности не приносил никаких неожиданных и неприятных результатов. К вечеру, сделав по дороге пять-шесть привалов в тени тёмно-красных скал, мы доходили до Рыжего бархана и останавливались на ночлег, благо там дров было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого кустарника. А, во-вторых, обгоревшие остатки щитовых бараков. Разжигали небольшой, но жаркий костерок (ночью в пустыне достаточно холодно, особенно на рассвете), ужинали нехитрой, но калорийной снедью из армейского сухого пайка, курили и вели неторопливые философские беседы, потом – по очереди – спали. А на рассвете трогались дальше, огибая Чёрное ущелье с юга…. В один из таких вечеров, когда костерок уже разгорелся, а красно-розовое неправдоподобно-большое солнце вплотную приблизилось к далёкой линии горизонта, Аль-Кашар, хищно оскалившись, указал рукой на юго-запад и сообщил – с непонятными интонациями в голосе: - «Лобо идут. Крысоловы…». Я, понятное дело, тут же навёл полевой бинокль в указанном направлении. По узкому распадку – руслу давным-давно пересохшего ручья – передвигалась (ползла, змеилась?) длинная цепочка, состоявшая из пятидесяти-шестидесяти поджарых животных…. Каких конкретно животных? Больше всего они напоминали обыкновенных лисиц, только на очень длинных ногах. Ну, и шерсть была не такой густой, да и хвост не такой пышный…. Окрас? Сильно отдавал рыжиной. Но это, скорее всего, лучи заходящего солнца так подсвечивали – с элементами пустынной фантазии…. Я и высказался в том ключе, что, мол, ничего интересного – то ли лисички, то ли собачки, то ли волки низкорослые и облезлые…. Но Аль-Кашар (философ доморощенный), со мной не согласился, заявив: - «У каждой медали, как известно, имеется две стороны. Как, впрочем, и у каждой природной сущности. Вот, и с этими пустынными волками – та же история…. С одной стороны, лобо очень полезны. Они – лучшие ловцы крыс на этом призрачном Свете. Если, к примеру, в какой-либо части пустыни развелось избыточно много прожорливых крыс, то туда – без промедлений – доставляют лобо. Иногда алжирские бедуины отправляются по пустыне (на верблюдах, естественно), за пятьсот-шестьсот километров, чтобы разжиться щенками пустынных волков. Крысы – это очень плохо для маленьких верблюжат, могут ночью загрызть до смерти. Лобо – безжалостно уничтожают подлых крыс, это очень хорошо…. Но голодные лобо иногда – всей стаей – по ночам нападают на беспечных путников. Они не брезгуют человечиной. И, что хуже всего, совершенно не боятся огня…». Естественно, что прослушав эту познавательную лекцию, я слегка забеспокоился. Из серии: - «А доживём ли мы до рассвета?». Но бербер поспешил успокоить, мол: - «Волки на нас не нападут. Интересуешься – почему? Потому, что я их сейчас прогоню. Лобо будут бежать отсюда прочь – всю ночь напролёт. Очень быстро бежать. Со всех лап…». Он отошёл от костра на несколько шагов в сторону, задрал голову к небу, прикрыл глаза и, поднеся ко рту ладони, сложенные рупором, завыл…. Всё вокруг наполнилось бесконечно-печальными и безгранично-тоскливыми звуками. Вой, подхваченный и многократно усиленный чутким вечерним эхом, плыл над бескрайней пустыней плотным и всепроникающим маревом. Плыл, стелился, звенел…. Ливийские шакалы, словно бы получив некий тайный сигнал-команду, резко остановились и, повернув ушастые головы в сторону Рыжего бархана, застыли – абсолютно неподвижными изваяниями. Вскоре мелодия воя изменилась: к печали и тоске добавились нотки колючей тревоги, потом – отголоски вселенского неотвратимого ужаса. Лобо, развернувшись на сто восемьдесят градусов, дружно и целенаправленно рванули прочь, постепенно превращаясь в крохотные тёмно-рыжие точки…. Я, конечно, попросил Аль-Кашара и меня научить – так выть. Он и научил…. Потом пригодилось мне это уменье. Причём, неоднократно. Случайно выяснилось, что воя взбесившегося ливийского шакала боятся практически все животные. И даже почище, чем лесного пожара. Или же там степного. И африканские львы, заслышав эти звуки, трусливо убегают прочь. И русские голодные волки. И дальневосточные тигры. И американские гризли…. Короче говоря, племяш, перенимай, пока я добрый. Пользуйся случаем. Глядишь, и пригодится. Только учти, имеется одна странность. Если просто выть, мысленно не произнося заветной молитвы – на причудливой смеси французского, английского и арабского языков, то ничего не получится. Лично проверял. Видимо, без пустынной магии здесь не обошлось…».

      Тим вышел из транса, только почувствовав лёгкие покусывания в районе левой ляжки. Вышел и, непонимающе оглядываясь по сторонам, потерянно забормотал:
      - А? Что такое? Клык, перестань…. Это я слегка увлёкся. Извини. Бывает…. А где разъярённая мстительница? Усвистала – со скоростью штормового ветра – за ледник? Понятное дело…