Завещанное

В эту ночь было сказано: помни завещанное тебе.

Дарья вздрогнула; раздосадованная внезапным пробуждением, поежилась, несколько раз открыла и закрыла глаза. Ощутив, что не сможет теперь уснуть, встала – одернула тонкую льняную ночнушку, вышла в коридор, босыми ногами переступая по холодному полу. Выглянула в окно – ночная темнота, приходящая за несколько минут (должно быть, так к праведникам снисходит смерть), теперь отступала, обнажая улочки, крыши домов, подрагивающие от ветра деревья. На изломе весны мир стал хрупким и чуть тускловатым – точно грозившимся раскрошиться.
Дарья застыла у окна. На подоконнике притулилась банка из-под кофе, в которой тлели окурки. Девушка распахнула ставни – навалилась на подоконник, высунув голову наружу, стала жадно глотать холодный утренний воздух. Руки её, шершавые, с облезшей кожей, побаливали – вода в столовой, где она работала, была жестковата. Дарья устроилась подрабатывать вечерами – студенческие будни приучили её терпеливо и спокойно выполнять ей сказанное, и вот она послушно ополаскивала чашки, носила вымытые кастрюли, подметала и мыла полы – основной должности у неё не было, и она делала, что указывали старшие. Долгое время фасовала ложки – салатные, для персонала и для гостей. Эти классификации, привитые ей Анной – диковатой смуглой монголкой, работавшей в столовой уже год, потом мерещились Дарье во сне. Только там фасовала она не ложки, а людей, которых знала – и после кошмара, в котором она прижимала к себе фигурку подруги, не желая отдавать её ни рабочим, ни гостям, ни – упаси Боже – в странный алый салат, Дарька отказалась от этого занятия.
Вечерами, когда кастрюли были вычищены, а полы – вымыты, поварихи гурьбой шли на улицу курить – кто усаживался на скамью, а кто и просто на землю. Они вытаскивали сигареты – совсем дешевые, откуда бы достать им первосортного табака – и начинали беседовать, то мерно и неспешно, а то напоминая птиц, воюющих за рыбешку (за то, что они галдели, то и дело разражаясь грубым смехом, их недолюбливали некоторые зазнайки, но Дарье – тихой, не смеющей засмеяться как они – было все равно). Пару раз Дарья, слушая беседы, неловко краснела, но зачастую легко пропускала скабрезности мимо ушей.

-Эх, девоньки, что я расскажу! – начала как-то одна, округлая, со светлыми волосами, обуздать которые не могла ни одна коса, - да и Анька подтвердит вам. Мы же с Анькой жили в одном поселке прежде – и настроили там хрущевок, близко-близко, будто плечами они соприкасались. И жила в поселке одна семейная пара – не лучше и не хуже, только мужчина все ноги лечил – болели, ныли страшно. А в соседний дом – прямо напротив их квартиры – переехала женщина. И мужчина-то, говорят, повадился в окна ей смотреть – дома-то близко! – так все глядел, как она живет, хлеб-соль ест, как по ночам раздевается… А потом нашел ту квартиру, поднялся к ней. Она открывает – а он на колени, и: «Я люблю тебя. С тобой хочу жить».
И она впустила его…
-Специально, должно быть, раздевалась-то, - фыркнула Анна под общий смех.
Всю ночь Дарье мерещилась эта история. В полусонном забытье, не дающем ни мыслить, ни уснуть окончательно, Дарье казалось, что она видела их – двух странных людей, столкнувшихся вдруг окнами, сцепленных теперь непонятным и диким, может быть, поступком – их, отказавшихся от прошлых жизней ради своей любви. Она и хотела бы видеть пошлость в этой истории – но, слишком юная, девушка не смогла ни побороть в себе романтизм, ни хоть вступиться в общем гомоне.

Теперь, бездумно глядя на освещенную утренним, неявным, еще слабым светом улицу, Дарья вдруг вспомнила этот эпизод – и хотела было окончательно забыться в нем, как вдруг услышала чужие шаги.

-Что опять думаешь? – Анна, насмешливая как всегда, остановилась в двух шагах от нее.
-Думаю, - протяжно отозвалась Дарья, - как того мужика-то звали, что в окна глядел?
-Лока. Или Лука. Помню, что имя какое-то нерусское. А фамилия – да Зобар, должно быть, цыган он ,что ли был. Да и неважно все это – я их намертво запомнила. Так и бродят – глядят да глядят друг на друга, точно страшно им коснуться.
-А и страшно, должно быть, ото всех-то уйти, друг к другу.
-Она, говорят, гордячка была по молодости. А потом переменилась, умолкла душенька. А только кому на роду написано, тот к своему придет.

Дарья взглянула на знакомую, и в раскосых глазах Анны ей почудилась древняя звериная мудрость, цену которой знали лишь во времена Монголо-татарского ига. Дарья подобралась, опустила глаза, вспомнила опять свой сон – резко стало темно и холодно, точно опустила на плечи свои лапы всемогущая тьма. Анна хрипловато присвистнула, отчего хватка тьмы лишь усилилась.
-Помни завещанное тебе, - с усилием выговорила Дарья, делая паузы после каждого слова.
Анна отшатнулась.

Схлынула ночь, и в рассветном полупризрачном сумраке Дарье вновь почудились двое – женщина, тонкая, хрупкая, кутавшая плечи в шарф, и мужчина, не отходящий от неё, но и не приближающийся, только шепчущий что-то тихо-тихо. Дарья могла поклясться, что это было всё то же слово, которое так трудно влюбленным произнести вслух, и также была уверена, что слышавшая это женщина несла в себе безмолвную и бесконечную к шепчущему любовь.

Успокоенная этим, Дарья закрыла окно, вернулась в комнату и молча легла в свою постель.