Ночное интервью

Летний вечер, выбранный судьбой для обжигающего урока, был и без того жаркий, душно-бархатный. Низкий закат растратно поливал желтым медовым сиропом стены домов, и особенно заспанные оконные стекла. Глаза щипало от компьютера. Надо было срочно придумать что-то, чтобы не заснуть. Нила почти  без сознания побрела на кухню, поставила чайник. Она уже была между сном и реальностью.
Чай вроде помог. Нила смотрела программу «Давай поженимся» и думала – «Какие они бывают злые, эти свахи. Вот первую невесту, почему так унизили? Потому что беззащитная. Бесхитростная. Получила».
Из "Контакта" выпало письмо Назара. «Мне надо с вами поговорить! Срочно! -  Так  звони. – Не могу, денег нет на телефоне». Вот, как будто они есть у кого-то другого! Скажет тоже.

Нила сразу вспомнила – Назар когда-то ходил к ней заниматься. Тогда, лет  шесть назад, это был нескладный угрюмый юноша, который никуда не поступил, зарабатывал чисткой снега с высоких крыш и жил в какой-то частной хибаре на краю города. Иногда он приходил к ней в офис, приносил немыслимые горы стихов, хотел, чтоб она их потолковала. А сам смотрел в сторону – скуластый, глаза - щелки, большой рот и череп обрит наголо. «Нет, а почему учиться не хочешь? – Все равно уеду на Кубу». Какая там Куба. Энергия в стиха была, но  уж больно много черноты. «Поэт портовых шлюх», не хотите? Где он этого понабрался?
«Это сильнее любви, это портовый блюз, это груди твои, и твой открытый шлюз…Тени забытых мужчин, остовы кораблей, это одна из причин любить их еще сильней. Там матросня за дверьми, а у постели свеча, они тоже были людьми, хотелось семьи очаг… Грязные руки у них, спермой прожженных насквозь, нежные руки у них, сердце мое унеслось… В баре у пирса ансамбль тянет струну, хоть убей, женщина - тоже корабль, полный погибших людей…»

Немолодая Нила, одетая в чёрное с белым шарфиком, стеснялась бритого мальчика и вела его в кафе пообедать, чтобы сослуживцы не фыркали. «А почему прозу не пишешь? – Пишу. - Принеси?- Вам не понравится». Она не поверила, а потом он принес распечатки, и она их, как обычно, раздала студийцам. Потом девочка ей позвонила, Нюра Никошенко: «Папа меня на студию больше не пустит. – Да почему? Ты такая способная! – А он листочки ваши прочитал и долго на меня кричал». Нила кинулась искать листочки, глядь – а там жесткое порно. А Никошенко в восьмом классе. Ой, мама… Не посмотрела даже. Непростительно.
Судя по стихам, у Назарки была тяжелая трагичная любовь. Править тексты он не хотел, на обсуждениях смотрел на всех исподлобья и молчал. Так полгода отходил и все, бросил. Нила порылась в архивах и кое-что нашла. Да, зря  бросил-то. В тех листочках была потрясающий рассказ про парня, влюбившегося в  мультяшку. Он рисовал мультики, пил, и она к нему пришла, в конце  концов. Вот бедный…
На фото "Вконтакте" сидел вместо Назара команданте Фидель. Студийцы дали  ему кличку Латинос. Может, после этих строчек: «Можно в июне грустить по маю, лишь изредка тебя я понимаю… а может, сразу в воду с головою - нет, лучше лежать на пляже с тобою... и пока во мне горит эта песня Кубы, и хотя бы раз в день твои губы, и на душе моей Ямайки звуки, и твои нежные, нежные руки…» А  еще у него были стихи протеста: «Черно-белый  крик». Сплошной  протест против всего.

Однако. Человек попросил разговора, а она задумалась тут, понимаете. Где же телефон? Ага, вот Вконтакте телефон команданте Фиделя.
- Так что стряслось? – спросила Нила, не обратив внимания, что на часах одиннадцать вечера.
- Мне нужно… интервью взять, – голос у Назара был хриплый.
- У кого же?
- У писательницы Нилы Волиной.
- А кто будет брать?
- Бывший поэт, недоучившийся студент.
- Фу ты. Зачем тебе? Может, сначала расскажешь о себе? Где был эти годы?
- Да бросьте. Нужно, говорю.
- Ну ладно, только вопросы гони сразу. А то одна девочка пришла брать у меня интервью, и ее вопросы были до такой степени банальными, набившими оскомину, что и мне, и ей было неловко. Так что задавай вопросы, которые первыми придут в голову. Так гораздо интереснее.

- Как вы считаете, существует ли половая дискриминация в обществе, искусстве?
- А как же. В свое время меня очень волновала эта проблема. Ездила на феминистские форумы, интересовалась гендерным движением. Неравенство есть: оно и в заработной плате и в поведении людей. В союзе писателей России у нас сейчас две или три женщины из пятидесяти человек. В городской думе очень мало женщин. Известный филолог сказал: «Женская литература — просто рукоделие, женщина не может заниматься творчеством». И эти люди преподают на филфаке. Даже писателем года выбрали не поэтессу, которая победила на трех фестивалях, а старого умирающего писателя. Инерция. Никакого отношения к творчеству.

- Вот и следующий вопрос о нем. Насколько для человека, любящего искусство, определяющим является активное участие в нем? Можно же сидеть и молча  писать… Никому ничего…
- Тут человеку нужно сразу определиться, кто он. Созерцатель или творец. Хочет ли он что-то делать, создавать. Но если это так, то нужно корнем врастать в землю литературы. Это очень тяжело. Человек созерцающий, эстет — он, по большому счету является потребителем того, что создают первые — не столь глубок. И искусство он чувствует иначе. Однажды я была на выставке одного мальчика — сына дипломата из Швеции, по-моему. Выставка была дорогая. Но работы какие-то неряшливые. После пообщалась с этим мальчиком, оказалось, что живопись для него так — хобби, развлечение. Был на выставке и другой мальчик, из местных. Нездоровый, нервный. Он действительно талантлив. В силу жизненной ситуации бросил все. Но в нем было ядро.
Роль, которую играет искусство в жизни человека зависит от того, с каким настроем он идет в него. Если творить — то это должно быть главным в жизни, а если поглазеть — то значит, он просто хочет потусоваться около.
- Ты что, витаешь в облаках? Про писателя ничего не хочешь узнать…

- Да… Почему так зло говорят о вашем романе?
- Этот шум не о литературе. О нетерпимости взглядов, о сегрегации, там не много искусства. Там просто жизнь. Он очень автобиографичный... Для меня вообще это роман со слезами на глазах. Просто героиня остается вытирать сопли, а я - нет. Роман о том, как хочется писать, почему это нельзя. Это роман — жалоба. А люди думают - месть…
 
- А что нового в этом кружке, который я тоже когда-то посещал?
- Была тут ситуация. Группа собиралась травить одного очкарика и реально это делала. Во главе у них была очень талантливая и красивая девочка, Зинаида, кажется, с филфака. Я всех их выгнала. И сказала: «Травить никого не позволю, даже если он ничтожество». Это был этический вопрос, и я решила расстаться с теми ребятами. А таланты – да, таланты  приходят. Но и уходят часто.

- Вопрос, волнующий меня как читателя. В средние века и новое время был устоявшийся канон тем и форм произведений. Но при этом появлялись Данте, Петрарка. А что сейчас? Ни паруса, ни ветрил. Насколько важно следовать канону?
- Нужно знать норму. Но наш мыслитель Фаустов справедливо считает, что искусство, следующее безропотно канону — эпигонство. Классическая литература -  это всего лишь литература, отделенная от нас отрезком времени.
А у нас «грех нечтения» по Бродскому. Современную литературу читают сейчас писатели. Люди перестали читать современников, потому что у писателей пропало чувство ответственности, ценности, за то, что они несут в мир. После распада СССР все разрушили. И читатель ищет и находит эту ответственность в классике. Постмодернистский писатель хотел разрушить старое, а разрушил все. Поэтому нас перестали читать.
Кроме того немаловажен и финансовый стимул. Писатель должен в первую очередь заниматься творчеством. В Швеции, например, как только появляется талантливая литературная молодежь, ей сразу оказывается государственная помощь. В грантах, в печатании книг. У нас этого нет. И писатель предоставлен сам себе.

- К классике. Отец Сергий Булгаков с большой любовью отзывался о таких разных писателях как Достоевский и Чехов. А вам кто ближе?

- Достоевский для меня - это пыточная камера. Он не щадит читателя. А писатель должен сознавать, что он пишет. От моего романа одна женщина сошла с ума. Она вдруг стала писать стихи. Ее муж не принял это, он избивал ее ногами. Но она не остановилась. Она слишком глотнула свободы. Человек поверил в то, что имеет право писать. Я потом общалась с ней в «желтом» доме, где она лечила нервное расстройство. Достоевский жесток. Мне слабо его читать.
Я грубой закваски, плебейской. Муж мой из аристократов, и это чувствуется. Но я люблю интеллигентов. И Чехов любил. Чехов — человек с идеалами. В своих произведениях он доказывал, что лучшее в человеке побеждает.
Простила ли я Маяковскому его любовь к Лиличке? Что значит простила? Перед этим огромным все мелко… Нехлюдов любил Маслову. Полюбил, неважно за что. Его Лиличка заперла, и он наревел «море слез». Мужчина - тот, который страдал, но не отказался. Любовь вещь не товарная. Невозможно сопротивляться этому.

Потом они замолчали. Было понятно, что он устал и выдохся, и собеседница   устала. Может, хватит болтать, тем более по мобильному? Но Назарка упрямился и не хотел отключаться. Только вопросы его стали отрывистее, проще. Нила подумала – наверно , заработать хочет, сидит  без копейки. Ну, пусть напишет, жало, что ли?

- Что для вас семья?
- Мир должен быть населен, - отрезала Нила. - И женщине это нужно в первую очередь. К тому же любовь. Семья - это норма. Человек без семьи — выродок. Если это происходит не по его вине - жаль, а если он сам это устроил — жаль вдвойне.

- Что есть для вас Бог?
- Это, конечно, секретная тема. Бог - это то, что позволяет человеку осознать свою душу. Кроме того, Бог - помощь и защита. Без этого человек — мышь в грозу в поле. Это то, что меня утешает. Он создал все. Я пришла к этому только к сорока годам.

- Что есть истина?
- Я ищу  истину своей жизни. За все человечество отвечать не берусь. Истинно то, что помогает жить, но это субъективно.

- Человек - животное? Только прямо.
- Наполовину, надеюсь. Люди духовные могут управлять своей животностью. Те, кто тянет пиво на улицах — нет. Сидят на игле – тоже нет. В случаем с первыми, правда, бывает игра. Один мой знакомый писал: «Каким я зверем стал!?», но при этом был очень тихим человеком.

- Люди равны?
- Конечно. Но это условная фраза. Мы уже говорили с тобой про это. Но люди не толерантны. Они равны, но не слышат Бога, сами разрушают все. Так как некоторым выгодно это неравенство.

- Кто такая Нила Волина как писатель?

- Вот и видно, что ты ничего моего не читал. Писательство для меня не миссия. Не высосанная из пальца вещь. Это необходимость. С литературой тяжело, но без нее вообще сдохнешь.
Вообще тут важно как человек реагирует на некое событие, переворачивающее его жизнь. Одни бьются головой о камни, другие рассказывают это словами. Чтобы те не бились. Одни люди переносят шок жизни молча, в себе, другие пытаются понять и передать другим. Волина-писатель вышла так.

- Зачем изучать ваше творчество? И как это делать?
- Я знаю тысячи историй о жизни. Но исследователь меня, тем более если это молодой исследователь, должен сначала исключить общение с автором, то есть, со мной. Это очень мешает. Начинать надо с текста. А то захочешь  исследовать, а человек отвратителен, а смешивать это ни к чему. Критик «теряет зубы», разочаровывается в авторе. Я думаю, нужно действовать так: из всех произведений автора выбрать то, на которое больше лежит сердце. Тащить  подобие нитки это чувство к книге из самого сердца. Тогда будет плод. Если же не лежит, то лучше переходить на другого автора.

- Что бы вы могли посоветовать молодой девушке, недавно закончившей филологический факультет. Как ей двигаться по океану литературы?
- Так и отвечу. Главное - не ставить полученных на родном факультете знаний превыше писателей. Преподаватели на филологическом факультете рассматривают литературу с одной стороны. Если человек пишет сам, то ему открывается и другая.
Факультет высушивает души студенток как сухофрукты. И абстрагироваться от этого очень сложно. Но чтобы вполне понять литературу, необходим баланс. Там не хватает духа. А это очень важно. Тем более для молодой девушки. Тем более, если она собирается и дальше заниматься литературой.

Нила бросила взгляд на часы. Второй час. Она с ума сошла.
- Назар, у тебя все?
- Наверно, да.
- Ты записал что-ибудь? Ты раньше ненавидел записывать.
- Все-то вы помните. – Голос Назара был совсем сонный и скрипучий. – Я  потом вам пришлю "Вконтакт" посмотреть. Спокойной ночи.
- И напиши, пойдет ли публикация.
Запикали сигналы отбоя.
Чай, который Нила пила до интервью, стал холодным. Сыр на хлебе, наоборот подтаял, покрылся капельками, подсох и скрутился. Горло пересохло невозможно, язык зашершавел и высох, точно как сыр. Она выпила две чашки чайного гриба и пошла спать. Совесть у нее была спокойна. И была спокойна  следующие пару дней.
Нила, как обычно, делала несколько дел сразу - фильтровала воду для  чайника, струйка бежала тонкая, пора менять кассету – варила утреннюю овсянку, заливала водой белую фасоль для обеда. Одновременно капала в  чистую чашку лекарства, выпиваемые до еды. Тут же плечом прижимала  телефонную трубку к уху и помешивала омлет с болгарским перцем. А что? Надо еще поставить курицу варить, успеть вымыть голову до прогулки по магазинам. Нила стояла у раковины, прижимая трубку плечом, вороша белую фасоль в  кастрюле с водой. Она была в зеленовато-седой трикотажной юбке и черной футболке наизнанку от слабого зрения… В трубку же говорила изредка: «Да, много лет ты не могла себе позволить… Понятно… Но если ты писала такие шедевры, то это не может пропасть бесследно... А ты… А я тебе говорю, что все сходили с ума. Давай ты все это соберешь… Почему стыдно? Да ничего не устарело! Ах, какая». Красная трубка домашнего телефона взлетела на свой крючок, Нила огорченно качала головой. Она плавала по кухне, взмахивая  руками, вздевая их к полкам, к спичкам на холодильнике. Получались взмахи птицы, которая никогда не вылетит в узкую форточную фрамугу. Зато Нила  умела будить в людях любопытство к себе, и когда это любопытство загоралось, люди загорались писать. Но это получалось не всегда… Семья разбежалась на работу и по делам, нужно было срочно решить с обедом и попечатать пару  часов.

Так. Вконтакте опять Назар онлайн. Денег на телефон нет, а на интернет есть. Ей так сразу пришло сообщение, что по деньгам вошла в минус. И еще она подумала – не наврал бы чего в интервью, а то писал как курица лапой, сквозь сон.
- Когда пришлешь текст?
- А зачем? Мне вот надо вас щелкнуть.
- У меня полно фоток "Вконтакте", пятьдесят альбомов.
- Нет, я сам хочу с вами.
- Нет, ты сначала доведи текст.
О, как он тяжело вздохнул. Ничего-ничего.

Первое, что она увидела в тексте интервью, было некое тюр-люр-лю.
Заголовок: «Не позволю унижать людей»? Она  что, борец за свободу? Ну, зачем такие акценты.
«Наш разговор с Нилой Волиной был разделен на две части. Первая часть была по телефону. Стояла жара, а самочувствие писателя не позволяло ей гулять в такую погоду по улице. Я поздоровался и предложил взять у нее интервью. Нельзя сказать, что она была безусловно довольна, однако мы начали говорить. И этот разговор помог мне понять гораздо больше о том, что из себя представляет Волина как писатель, то о том, что представляет она как человек. Сразу же было поставлено необычное условие - вопросы  экспромтом».

Назарка все наврал. Потом, о политике там было больше, чем о литературе.
Да никогда Нила не влезала в то, о чем не понимает! «Ездила на феминистские форумы. Погрязла в гендерном движении». Как можно в этом «погрязнуть»? Она увлекалась скорее… Ну, есть же разница - между «погрязла» и «увлекалась»!
А хуже всего было там, где ответственность писателей. «У писателей пропало чувство ответственности за свои ценности, за то что они несут в мир. После распада СССР все разрушили. Насрали в хрустальном зале». Что?
Как ее разбесили  эти акценты. Эти выражения, которых она не говорила.
Любовь – тоже громадная ложь. «Нехлюдов любил Маслову. Полюбил, неважно за что. Любовь поклоняется трону любви. Его Лиличка затерла и он наревел «море слез». Во-первых, не «затерла», а «заперла». Во-вторых, что за высокопарность – «Любовь поклоняется трону любви». Чушь, явная и придуманная.
Нила поняла, что все надо править, и, забросив свой новый рассказ, села перерабатывать ночное интервью. Она скрепила свои развевающиеся по ветру нервы, почистила тест и отправила Назару. Она не хотела выглядеть красиво. Но она хотела, чтоб все было настоящее.

Вечерний диалог Вконтакте.
Нила: Ты принял поправки? Я на них кучу времени убила. Только внеси их!
Назар: В начале так посмеялся. Концовка вызвала несколько вопросов.
Нила: Ты исправил?
Назар: Я не стал редактировать, а послал вам документ в той форме, в которой я его послал своей девушке, Зинаиде. Ведь у нас была изначальная договоренность, что пишу я для одного человека.(Разве?) А то, что там не от вас - так я просто забыл и по обрывкам записанным выстраивал мысль, заполняя лакуны.
Нила: ЛАКУНЫ? Ты в своем уме? Это интервью или филькина грамота вообще? Какая разница, для кого. Ты будешь это публиковать?
Назар: Это не публикация. Я не скрываю, что писал для Зинаиды. Хотел поразить ее воображение.
Нила: Но как от моего лица говорить такие вещи? Нередактированное послать? Ну, знаешь, это слишком. Не в газете, но может пойти по рукам. О хрустальном зале я вообще не говорила - ("на...ли в хустальном зале").
Назар: Я старался быть предельно корректным. Да она и не сможет это  использовать. Она уже написала о вас критическую работу. А может, диплом. Не знаю, не читал. А зачем я буду редактировать текст? Для вас, что ли? Так  забавнее.
Нила: Тебе удалось ее поразить? Эту молодую выпускницу филфака? Или она нашла себе другого, пока ты писал эту ерунду?
Назар: Кажется, она выходит замуж за какого-то коммуниста.
Нила: Сочувствую.

Но самой Ниле никто не сочувствовал.
«Проводив Нилу Волину домой, я решил прогуляться. Горячие лучи солнца припекали голову. Первой мыслью пришедшей в голову была мысль о том, что Волина интересный человек все-таки. А затем подумал: «Зинаида прочтет это. Интересно, какой будет ее первая мысль?».
Нила оцепенела. Он думал о том, что скажет Зинаида! А вовсе не мнение Нилы  его беспокоило, хоть она и «интересный человек все-таки». А она тут  распиналась.

И на этом еще не конец истории. Назар все-таки пришел на студию еще раз. Он  уже не был угловатым пареньком с обритой головой. Это был высокий вальяжный  мужчина в сером пуловере и с черными волосами до плеч.
Он молча просидел на занятии три часа и вызвался проводить Волину.
- Надеюсь, полгода вам хватило, чтобы успокоиться?
- Что значит «успокоиться»? Ты хоть понял, как ты обидел меня, свою училку?
- Да ничем я не обидел.
- Ты хоть помнишь, что взял у меня интервью по мобильному телефону, а за потраченное время я сама заплатила, как положено?
- Я готов возместить вам телефонные расходы.
- Да плевать мне теперь. Ты доволен, что так провел меня? Я думала - ты  серьезно.
- Я вас не обманывал.
- А я думала, мы - друзья.
- А разве нет?

Ветер трепал его роскошные черные кудри и ее студенческую стрижку. Сердце у Нилы давило все сильнее. Она не могла выразить словами свое состояние. Внезапно стало горячо в груди и безразлично. Она повернулась и пошла.
- Мы не договорили, - окликнул он
- Давно договорили, – махнула рукою она.