Чужие вещи 6. Степаша

- Привет, дорогая - войдя в гостиную приветствовал супругу Степан Николаевич, целуя её в щёку.
- Привет, Ты как всегда, изрядно потрёпан, но не побеждён. Шучу-шучу. Бе-зу-пре-чен. Ужинать будешь?
- Пришлось отужинать с клиентом. Мерзкий тип, мерзкий ужин.
- Тогда чай-кофе на веранде. Переоденься, я буду там.

Веранда представляла собой мини оранжерею, цветы были везде: на полу, на подставках, стеллажах, подвешены в вазонах; здесь было всё – от кактусов, до орхидей. Это была территория Виктории, где отдыхала её душа, и сбрасывалась накопившаяся за день накипь, и здесь Виктория находила время всё делать сама. Только во время длительных поездок за цветами следила гувернантка Нина, тщательно проинструктированная и обученная. В прочем, она была из провинции, и освоить цветоводство ей не составляло труда.

Муж застал жену возле большого вазона у окна, где стоял цветок с широкими листьями и большим, красивым цветком бледно-розового цвета, издали напоминающего гроздь винограда.

- Мединилла зацвела. Немного не вовремя. Ты не знаешь почему?

Он не знал, ибо совершенно не разбирался в цветах, не мог запомнить их названий, словно списанных с медицинской энциклопедии, и не понимал их «скрытого» значения. В банке этим заведовала Лиза, она же и выбирала букеты, если таковые были необходимы по случаю. Только жене он покупал цветы сам, никому не доверяя, и никогда не угадывая, над чем они постоянно смеялись.

Подойдя к ней сзади, он её обнял, ощущая приятную упругость груди, и поцеловал в шею, шепнув на ухо: - Ну, откуда я знаю, Ви? Здесь ты Королева Цветов, и они твои подданные.

Запрокинув голову назад, сузив глаза, и скорчив притворно-подозрительную гримаску, она проворковала: - Что это ты котяра ластишься? Где то уже сметанки хлебнул? Не на мерзком ли ужине?

- Ужин был действительно мерзким. Если твой клиент вегетарианец, да к тому же толстая, потеющая жаба, с помощью вегетарианских диет мечтающая превратиться в атлета, то можешь представить послевкусие. Которое скрасило лишь то, что это та жирная жаба, с которой удалось срезать сальца, пальца на два, а в перспективе ещё три, или пять.
- Ну что ж… считай, что оправдался. Пойдём к столу, скрасим твои чёрные будни чем-нибудь сладеньким. Нина испекла чудесные печенья. Эх, умеют деревенские простой пище придать изысканный вкус. Хочу в деревню!
- Давай купим. Оставим всё Милке, а сами рванём сено косить. К стати, где она?
- У неё наступил период стремительного взросления, кризис переходного возраста проходит довольно бурно, и её пока не стоит трогать.
- Девочки поругались?
- Нет. Просто я никому не позволяю сопоставлять себя со мной. Тем более собственной дочери. В тумане эмоционального романтизма она натворит много глупостей, за которые, когда придёт запоздалое прозрение, будет винить нас.
- Не слишком ли ты к ней строга?
- Отнюдь. Ты плохо знаешь свою дочь…
- А ты?
- Я, оказывается, не знаю её совсем. Теперь придётся узнавать. Я просмотрела Милу. Мы просмотрели… Ну ладно, это я беру на себя. Но ты, со своей стороны, уделяй её больше внимания. Если же ущемишь немного своих пассий, то от этого будет несомненная польза… И им в том числе. К стати, что это за отвратная история с… Как её?... С Верой. Ты уподобился уличному коту, и принялся шарить по мусоркам?
- Вика, мне нужно оправдываться, и пасть на колени? С каких это пор?...

Она облокотилась о стол, и подпёрла ладошками подбородок, отчего, вдруг, стала похожа на юную и мечтательную девчонку, направив нежный, и немного грустный взгляд на Степана.

- Милый, тебе ни в чём не надо оправдываться. Мы так живём потому… Потому, что мы так живём. Сначала я ничего не знала. Потом узнала, но не верила. Долго. Потом поверили и… И стала жить так же. Ты узнал сразу, но сделал вид, что не знаешь. И меня это не оскорбило, ведь тогда, вдруг, вернулась твоя нежность. Эх, Стёпа! Какая это была нежность! Не навязчивая, и истинная… Но мы старались блюсти себя, и делать всё скрытно. Эдакая игра. Потом мы стали только делать вид, что что-то скрываем. Так изначальная интрижка превратилась в жизнь. Так что, Степаша, тебе не в чём оправдываться. И я тебя люблю таким, какой ты есть.
- Тогда что тебя так напрягло? – спросил е он, прикуривая сигарету, и вставая от стола.
- Я ценю себя, а ты мой муж, и посему в выборе своих кошек, придерживайся определённых критериев – выбирай породистых, а не облезлых мымр. Не оскорбляй моё женское самолюбие. Есть ещё один аспект: если ты считаешь, что нас никто не видит, то глубоко ошибаешься. Видят, судачат, и… подражают. Так что не позорь меня в обществе мятым галстуком из сэконд-хенда при дорогом костюме.
- Ты, как всегда, права, Ви. Но, понимаешь - не совсем уверенно начал Степан: - По сути, мне пришлось уступить. Так было проще отвязаться. Она оказалась слишком настойчивой.
- Что?! Что я слышу?! Ты проявил жалость?! – вдруг, перешла на жёсткий тон Виктория, резко встав с места, и чуть не опрокинув стул. Глаза её сузились, куда-то делась нежность, в голосе появились металлические нотки. Похоже, это её задело за живое, и никто бы сейчас не узнал в ней, всегда спокойную Викторию Игоревну: - Степан, ты банкир! Какая жалость?! Неужели я здесь в тебе ошиблась? Банкир должен быть беспощадным, даже в мелочах! А он пожалел, какую-то брусоподобную Веру, с мозгами из древесины… Ты хоть заноз от неё не нахватался? А то будешь спать на коврике в дому прислуги…

Последняя фраза рассмешила её саму, и заразительно смеясь она опустилась на стул: - Господи! Стёпа! Степаша… Степашка… Я оказывается и тебя то совсем ещё не знаю. Может поэтому и люблю?
- Ви, милая, мы и не стремились узнать, ибо, когда-то давно, тебе было лет пятнадцать, мне чуть более, мы каждый сам себе создали образы, и с тех пор оберегаем их, так как на них и держится наше всё. Время от времени мы их приспосабливаем к изменяющимся обстоятельствам, и не более. Мы любим образы, за которыми скрывается много тайн.
- Степаша, вот где не надо, ты у меня умный, и рассудительный. Выходит ты меня выдумал… Ты плохой сказочник. Я себе не нравлюсь.
- Посмотри какой закат, Ви, -- вдруг, прервал её Степан: - Словно малиновый сироп.

Закат был сказочно красив: солнце уже упало за кромку леса, окрасив небо в яркий малиновый цвет, последние лучи покрыли золотом редкие пушистые облака, наступила полная тишина, мир словно замер в ожидании чуда.
- Вот так, за милой светской беседой, и проходит жизнь. Пошли спать, милый. Завтра общий выходной. А то снова разозлюсь.
- Ну, вот опять я виноват Хорошо, что Милы нет.
………………………………………………………………………………………………

Мила сидела не шелохнувшись на лавочке у веранды, и почти не дышала, стараясь не выдать своё присутствие, и не пропустить ни слова. Она, конечно, помнила, что и подслушивать тоже нехорошо, и помнила все «нехорошо», но раз уж оказалась случайным свидетелем этих откровений, то грех было не воспользоваться оказией. Это ведь была и её жизнь, и она оставила право на информацию за собой.