Седьмая драхма

Я вышла из метро в неестественно веселом настроении пьяного человека. Вырывающаяся радость горделиво и показушно растягивала на моем лице довольную и успешную улыбку, пытаясь скрыть орущий страх всего моего естества. Я дошла до остановки, села под слабым освещением единственного фонарика и стала ждать свой автобус. В сумке была русская книжка Александры Марининой, потыренная с полки Инны Григорьевны, и мои пальцы мигом отогрелись, когда достали ее, - все-таки приятно в англоговорящей среде увидеть родной шрифт. Я засела за чтение и почти полностью уверилась в том, что сейчас - ну наконец-то сейчас, - все хорошо. Рядом сел какой-то рабочий-латиноамериканец, но я на него особо не обратила внимания. Одиннадцать вечера.
Прошло минут двадцать, прежде чем замигали фары. Я сделала три шага вверх по ступенькам и опустила билет в антизаячную машину. Она тихонько запищала, выдавая мой билет обратно, я решила далеко не идти и опустилась на одно из свободных мест. Мы тронулись, и тут-то наконец замелькала первая тревога. Я сначала хотела ее унять полюбившейся книжкой, но потом поняла, что сейчас это будет наоборот во вред мне, - я ничего за окном не вижу. Автобус сделал первый поворот налево, и тут-то я окончательно поняла, что я не знаю, как ехать. Именно что: я знаю, куда, но не знаю, как. Дело в том, что остановки в Нью-Йорке вслух не объявляют, а ориентируюсь я всегда по "белому дому", который, как увижу, - сразу, значит, мне выходить. Я вспомнила, что здесь, не как в России, темнеет в полвосьмого. Окончательно становится темно в восемь, а уж что касается одиннадцати вечера, в которых я сейчас находилась...
Мы ехали, и я понимала, что я не знаю, когда мне выходить. Я боялась проехать, и вообще! - потеряться в незнакомом городе почти что ночью, на окраине города, когда порядочные люди уже спят, а по улицам ходят какие-то приезжие... Мы ехали. Паника нарастала. Паника настоящая, - та самая, что я пыталась унять целый день, та самая, которую я уговаривала, что "сейчас-то уж точно все будет хорошо". Она заставляла ёрзать, она беспокоила. Мы проехали мост. Какой-то странный и спящий отдел моего подсознания вдруг очнулся и возвестил меня о том, что он помнит, как я однажды днем проезжала этот мост, - значит, пора выходить! Я повиновалась внезапной подсказке, порывисто встала и попросила водителя меня выпустить.
Три ступеньки, скрип дверей, и автобус уехал. Автобус - а вообще-то, последний ковчег моей надежды - ковчег моей достоверности того, что я попаду домой.
Темно и пусто. Ярко горели фонари светофоров, равномерно переключаясь по заданной программе. Я неуверенного дождалась зеленого (а в Америке - белого) света и перешла длинную дорогу. Дело в том, что рассуждала я логично и просто: дом мой находится не по ходу движения автобуса, и не на той же стороне, а чтобы попасть ко мне домой, нужно перейти дорогу, по которой я сейчас еду, пройти чуть по дороге в обратную сторону и свернуть во дворы, где и стоит мой дом.
А так как, выйдя из автобуса и поняв, что я вышла совсем не там, где надо, я не отчаялась, а просто решила следовать этой логике: перейти дорогу и идти навстречу предполагаемому дому, как он и должен был находится по моим расчетам. Обидно было, что плеер умер еще утром предыдущего дня, а не то он бы смог скоротать мою ночную одиночную прогулку, но - что ж поделаешь.
Я перешла дорогу и пошла вперед. Мне нравились дома, мимо которых я проходила, - они были ухоженные, чистые, с красивой планировкой, правда, совсем незнакомые. Слева прошел поворот куда-то вглубь, и у меня опять появилось ощущение, что я не знаю этого места, что здесь нет и отдаленных черт моего района. Прошло минут десять, пока я поняла, что дорога не заворачивает, являя мне все более новые и неизвестные дома, а я иду совсем не туда. Я оглянулась - во всех четырех сторонах от меня не было никого. Не было и мимопроезжающих машин, чтобы было у кого спросить, где я сейчас нахожусь. Не в моем характере было идти назад, но тогда я понимала, что это сейчас - самый логичный способ, чтобы не потеряться. Я повернулась на 180 градусов и зашагала в обратном направлении.
Я успокаивала себя. Я говорила себе не нервничать. Говорила, что не так уж это и критично - потеряться в незнакомом месте в безлюдное время - ничего! Главное, что я умею общаться на местном языке и всегда умею попросить помощь. Я пока - пока никого не было - я просила черпать силы у самой себя.
И помогло. Я вернулась на ту самую остановку, с которой сошла - точь-в-точь. Автобусы в такое позднее время ходят раз в полчаса, и я глянула на расписание - ближайший будет через 10 минут. Считай, повезло! Я улыбнулась, ежившись от ветра, и куталась в куртку.
Автобус приехал, и я, благодарно опустив билет в антизаячник, присела на место рядом с водителем. Успокаивающая нега потихоньку стала разливаться по всему телу, но навостряющаяся бдительность вытянула уши до предела, стараясь увидеть еле различимый белый дом - мою остановку!
Мы ехали. Нас было в автобусе трое: я, еще пассажир и водитель. Мы сделали странный поворот, и я опять не узнала местности. Я встала на ноги, держась за поручень, и вытянула голову в окно... В окне появились огни - резкие, яркие, совсем нетипичные для далекой дыры, куда я ехала! Автобус дернулся, я глянула прямо и задохнулась от ужаса - мы ехали прямо к метро. В голове резко пронеслись мысли: "Как можно приехать к метро, если я села в ту же самую остановку, по другой стороне дороги, по которой я должна была приехать домой?!... Как можно приехать к метро, если от него же и едешь?!"
- Где мы? - нервно спросила я у водителя.
- У метро, мэм.
- Мне нужна 232ая улица.
- Так это же совсем в другом направлении. Вам нужно пересесть.
Он тормознул, я вышла. О Господи, в замешательстве думала я. Это же эффект Алисы. "И она повернула назад. Но, куда бы она ни шла, где бы ни сворачивала, всякий раз, хоть убей, она выходила снова к дому. А раз, сделав крутой
поворот, она уперлась носом прямо в стену." Нет, думала я. Книга - это одно, а в реальности попасть в такое - нет уж, увольте!... Я хочу домой, только домой! ("Хочу в сад! В сад хочу! Все чудесатее и чудесатее!...") Эти аналогии еще сильнее напугали меня, и я призвала в свою голову голую логику, говорящую о том, что сейчас главное для меня - это сидеть здесь, никуда не уходить и ждать своего автобуса, ждать до победного, когда бы он ни пришел, тем более, что сейчас уже почти двенадцать ночи, и скоро пойдет последний автобус.
Он пришел. Опять же нескоро, минут через пятнадцать, все с тем же водителем. Он пропустил меня без билета и уточнил название улицы, где мне надо выйти. Я повторила - "232ая улица", и мы поехали. В третий раз за сегодняшний вечер я пыталась ехать домой.
За окном была тьма непроглядная. Черные мысли не покидали меня, сомнения, неуверенность грызли меня и подливали масла в огонь, а что-то внешнее, не мое, какое-то инородное, посланное, - я чувствовала его яркое присутствие, отчего становилось совсем плохо; я чувствовала, что оно пытается укорениться, оно пытается запихнуть меня в состояние психологического одурения, что это оно поставило меня в такую ситуацию, ведь я никогда в своей жизни не теряла чувства ориентирования, а сегодня особенно держала свой рассудок востро, потому что я понимала, что будет, если дать волю своим чувствам и страхам. Мои нервы чувствительные, нежные. Их мне надо беречь. Но что-то явно строило мне козни, помещая меня в экстремальную ситуацию, и я холодела оттого, что это могло быть. "Это сбывается проклятие," - подумала я. Заболела матка... Заболела как никогда еще в жизни - остро, нервно, тянуще, как будто просила меня о помощи, долго, как медленно утопающая.
Водитель остановил и сказал, что это моя. Я вперилась в окно.
- Что вы, - тихо и серо произнесла я. - Ведь здесь же нет белого дома.
- Какого белого дома?
- Белого дома, по которому я ориентируюсь, когда мне следует выходить. Когда я вижу белый дом, - это значит, что уже 232ая улица, моя остановка.
- Я ничего не знаю про белый дом. Но это - 232ая улица.
- Спасибо... - безнадежно протянула я и вышла.
Когда автобус закрыл двери и уехал, я поняла, что я проиграла.
Никакого белого дома и в помине не было; я же стояла на какой-то узкой - очень узкой! - незнакомой улочке, окруженной пятиэтажными домами, которых и в помине я никогда здесь не видела, редкими припаркованными машинами и никем - опять никем! Вывеска автобусной остановки гласила, что это - улица 239ая. Я поняла, что это - все. В третий раз я пыталась приехать домой, и - о Господи... Господи, только помоги мне выбраться отсюда. Только помоги мне вернуться домой...
Мимо проезжали редкие быстрые машины. Я вытянула руку. В сумке были последние 60 долларов, и я думала, что мне хватит. С собой был еще и полный адрес, и я надеялась спросить у людей хотя бы о том, где же я сейчас нахожусь. Машины ехали мимо, я стояла с безнадежно вытянутой рукой и опустошенными глазами, а водители из машин смотрели на меня как-то странно, каким-то отталкавающим взглядом, боязненным и таким, которым смотрят на тех, кого надо остерегаться.
Я стояла так минут семь - на большее меня не хватило. Я опустила руку и... Зашагала прочь... Вперед. Мне ничего уже не оставалось.
И вдруг. Она бежала так же быстро, как и проезжающие мимо машины.
Я не поверила. Задубели и одеревенели ноги. А потом она повернула.
- Стооой!... - закричала я и, медленно и несуразно сорвавшись с места, понеслась к женщине 50-ти лет, спортсменке с накачанными мыщцами голени, которая не сразу услышала меня, а продолжала бежать. Я запыхалась и кричала ей, а она остановилась - наконец-то! - и повернулась ко мне.
- Пожалуйста, помогите мне!... Я потерялась!
Такая фраза не могла не растопить сердце любой американки, - я это понимала, но мне было плевать на любое притворство. Наверное, мои глаза настолько источали такую безнадежность, голый страх и последнюю надежду, что она расслабилась и попросила показать ей адрес. Максимально проворными пальцами я достала из сумки блокнот и, роясь в страницах, ткнула ей в адрес моего временного местопребывания. Она прочитала и вдруг заметно обрадовалась:
- А я знаю, где это! Я каждый день хожу на работу мимо этого дома!
От сердца отлегло как-то... Никак. Наверное, полностью, и так, что я не разрешала верить своему счастью. Американка сказала, что сама проведет меня. И мы пошли вперед.
И тут - опять. Я, хоть и доверилась полностью этой женщине, - все никак не могла понять, как это может происходить. Мы шли вперед - по ходу движения автобуса. Мы не переходили никаких дорог и не шли в обратном направлении. Повторяю: это единственный способ попасть ко мне домой. Мы шли вперед, а потом повернули во двор и там прошли еще немножко. И вдруг показался мой дом. Американка сказала, что - here you are! - и понеслась на всех парах дальше. А я стояла как вкопанная и не могла узнать свой дом. Мне казалось, что этажей стало заметно меньше, и что дом белого цвета, а не бело-зеленого. Я даже была не уверена, кажется ли мне это.
Я не узнавала дом до тех пор, пока не вышла из лифта, и дверь незнакомой мне квартиры открыла Инна Григорьевна, и я поняла, что я... дома. Я - дома!...
Я не верила, и долго не могла очнуться. От чувства, что меня развели как-то против моей воли, напихав в меня псевдопаники, - а я была точно уверена, что не мои это чувства, ведь не было моих оснований, чтобы беспокоиться; я разрывалась между догадками о том, что это было помутнение рассудка или временное действие дурманящего страха, при котором остаешься с ясным умом и прекрасно понимаешь, осознаешь и контролируешь все свои действия, но не можешь противостоять событиям, хотя они кажутся нелогичными и - уж точно! - как будто против тебя. Я пошла в туалет, и в первый раз ощутила перед собой запах гниющей крови. Я пыталась принюхаться, и, как только я внимательно нюхала отдельные вещи, я различала их собственный запах, и запах гнилой крови пропадал, но как только я расслаблялась и абстрагировалась - он начинался снова и маячил перед моим носом в постоянном ореоле где-то так диаметром в 10 сантиметров.
Я закрыла глаза. Я понимала, что я дома, но мое состояние кричало о том, что я далеко не в порядке, и что я не чувствую никакой защиты и облегчения, которое, вроде как, должна была бы почувствовать в идеале.
Перед сном я встала на колени на пол и семь раз подряд прочитала молитву "живый в помощи вышняго". Мама всегда говорила, что эта молитва спасает в опасных ситуациях, и я вспомнила, как сорок мучеников читали ее, горя в огне и не сгорая. Я читала ее и надеялась на помощь Бога.

To be continued.