О них

                О них

Трудно было вспомнить, когда точно они познакомились. Хотя место и обстоятельства этой встречи помнились очень хорошо. Стояла поздняя осень. Все лавочки в парке безнадёжно промокли и, словно лакированные, блестели в тусклом свете хмурого серого дня. Такие востребованные в жаркую летнюю пору, сегодня они были никому не нужны. Несчастные одинокие лавочки!
Она бесцельно брела по раскисшим скользким дорожкам и сама себе казалась такой же брошенной и никому не нужной. Конечно, это не совсем соответствовало истине. На самом деле всё обстояло иначе. Многим она была симпатична, некоторым – интересна, а иным просто необходима. Не нужна она была только своему однокурснику, единственному мужчине, существующему в этом суматошном мире, такому нежному и такому бессердечному одновременно. Тому, кто уже целый год будоражил мятежные девичьи мысли, и с кем вчера она всё-таки рассталась, видимо навсегда.
Тоской и холодом веяло от осеннего парка, и узкие листья какого-то дерева, упавшие на влажную землю, были бледны и плотно втоптаны в грязные лужи. Они напоминали маленьких дохлых скумбрий, выброшенных морской волной на унылый пустынный берег. А ведь ещё несколько дней назад огненные листья кружили по ветру, ярко вспыхивали в солнечных лучах и казались сказочными золотыми рыбками, исполняющими все желания.

Он подошёл просто и почти незаметно. Она даже не сразу поняла, что хочет этот высокий худощавый человек. Оказалось – познакомиться. Разговаривать о скверном ветре и моросящем дожде было невыносимо, но одной слоняться по тусклым аллеям казалось невыносимо вдвойне, и в дальний берёзовый угол парка они направились вместе.
У него было усталое, слегка помятое лицо и печальные карие глаза, выражение которых напоминало взгляд умного соседского сенбернара. Говорил он негромко, осторожно. Немного о поэзии, немного о природе, немного о жизни. Он вообще говорил немного, был ненавязчив, а это огромная редкость в наши дни. Все вокруг мечтали выговориться, выплеснуть свои эмоции, а он умел слушать, причём слушал внимательно, сосредоточенно, обдумывая и анализируя каждое слово. По сравнению с ней он казался уже немолодым, даже скорее пожилым или просто пожившим, нёсшим за плечами груз утрат и воспоминаний. Когда-то прежде, совсем в другой жизни, он имел семью, имел жену, сына и был счастлив. Но случилось нечто непоправимо-разрушительное, то, что сломало и эту идиллию, и даже частично его самого. Она никогда не спрашивала, что произошло на самом деле, но для себя решила, что ребёнок утонул, и тонкая нить, связывающая супругов, оборвалась. Однажды он обмолвился, что трагедия произошла на море, а уже после, спустя время, жена ушла к другому.
Работал он в конструкторском бюро, трудился за сущие копейки, почти бесплатно, что во времена зарождающегося капитализма было, по меньшей мере, странно. Она не понимала его альтруизма. До встречи с этой нестандартной личностью она считала, что никаких КБ уже вообще не существует, что они вымерли, как мамонты или доисторические бронтозавры. Но, оказывается, нет. Мало того, в загадочных КБ ещё сохранились странные люди, которые упорно считали себя инженерами-конструкторами и никак не хотели переквалифицироваться в брокеров, менеджеров и риелторов. Всё это казалось удивительным. Говоря откровенно, он и сам был удивительный, даже немного чудной. Его черты, привычки, жесты, на первый взгляд такие неброские и обыденные, всё же отличались неким своеобразием. Даже спустя много лет она часто вспоминала его внимательный взгляд, случайную метко брошенную фразу, мимолётную полуулыбку. А вот когда они познакомились, она решительно не помнила. То ли в девяносто пятом, то ли в девяносто седьмом – уж точно, раньше двухтысячного. Короче говоря, – сто лет назад.
Знакомы они были целую вечность, но общались как-то неравномерно, периодически: иногда не виделись месяцами, иногда встречались чуть ли не каждый день. За все эти годы она так и не поняла: зачем он ей нужен? Какое место занимает в её судьбе? На роль мужа этот нелепый мужчина совершенно не годился, богатым любовником-спонсором не являлся, до страстного мачо-соблазнителя не дотягивал. Не мучаясь в долгих раздумьях, она просто жила своей жизнью: знакомилась, влюблялась, упивалась мимолётным счастьем, потом разочаровывалась, расставалась, пребывала в глубокой депрессии, опять знакомилась…
Он появлялся в её жизни как раз в моменты крайней растерянности, в периоды тоски и неудовлетворённости. Она никогда не отталкивала его. Напротив, в дни полного одиночества вспоминала о старом друге, сама назначала встречу и с какой-то мазохистской решительностью ехала на свидание. Видя её, он просто светился от радости. Главным его достоинством всё-таки была стабильность. Казалось, что он – непоколебимый гарант её женского очарования. Такой человек не мог изменить, влюбиться в другую, не мог рассердиться, хлопнуть дверью, выругаться, обозвать стервой и истеричкой. Раз десять он выслушивал её монологи на тему: «Я наконец-то нашла самую большую любовь своей жизни и поэтому больше не могу с тобой встречаться». Примерно столько же раз был свидетелем бурных рыданий и следующих за ними откровений типа: «Все мужики негодяи, но этот оказался просто отъявленным мерзавцем!» Он сочувственно качал головой, гладил её вздрагивающие плечи, успокаивал и очень убедительно уверял, что она «самая необыкновенная из представительниц прекрасного пола: красавица, умница, к тому же очень талантливая и интеллектуальная. А тот безмозглый мужчина просто кретин, недостойная её личность, даже не личность, а так, какая-то инфузория». Она верила ему и понемногу успокаивалась. С ним действительно было комфортно. Иногда ей даже нравилось брать его под руку, вместе гулять по улицам, изредка ходить в театры и на выставки, получать скромные подарки (непонятно, как ему удавалось выкраивать деньги на «культурные мероприятия», презенты и неизменное шампанское). Он не вызывал любви, зато не вызывал и отвращения. К тому же принимал её любой, без всяких прикрас. Не надо было выставляться, стараться произвести впечатление. Она знала, что нравится ему и так: без кокетства и умничанья, без косметики и маникюра. В его холостяцкой квартире разрешалось сбросить опостылевшие туфли на высоком каблуке. Во время сытного ужина не возбранялось расстегнуть тугую пуговку на модной юбке. А после нежной и немного застенчивой близости можно было просто лежать на старой кровати, всегда застеленной чистыми, хорошо выглаженными простынями, смотреть на потёртую спинку этой самой кровати, молчать и слушать шум дождя за окном.
Склонный к постоянству, он, вопреки различным жизненным обстоятельствам, никогда не пропадал надолго. Нет-нет да позванивал, по привычке внимательно вслушивался в её голос и уже по первым интонациям понимал, что нужно делать: исчезнуть ещё на несколько недель, продолжить задушевную беседу или срочно назначить встречу. Наверное, он мог бы стать неплохим психоаналитиком.
Эта вялотекущая связь продолжалась бесконечно долго. А потом она, неожиданно для себя самой, вышла замуж и в очередной раз имела с ним разговор из серии: «Я наконец-то нашла своё счастье, поэтому нам с тобой лучше не видеться». Он не противоречил и не искал встреч, но звонить всё равно продолжал. Только телефонные звонки эти раздавались крайне редко, примерно раз в полгода. Главной задачей для него было узнать, что у неё всё нормально. Словно ответственный врач, он никак не мог выпустить из-под контроля состояние своей пациентки.
Сначала она восторженно рассказала о свадебном путешествии, а позже ещё об одной незабываемой поездке, кажется, в Грецию. Потом трогательно сообщила, что беременна. После этой новости звонить он начал чаще, и она с энтузиазмом поведала обо всех тяготах токсикоза, о невыносимой изжоге, о поисках хорошего роддома и результатах УЗИ. Когда родился ребёнок, времени на пустую болтовню у неё почти не осталось. Он был рад услышать даже несколько слов. На основательное общение рассчитывать не приходилось. То и дело на другом конце провода раздавался крик младенца, и беседа быстро прерывалась. Пару раз он даже разговаривал с её мужем, представлялся бывшим коллегой и интересовался здоровьем молодой мамы и малыша.
Время пролетало незаметно. Она уже давно перестала кормить грудью, отсидела дома три положенных декретных года, вышла на прежнюю работу и даже начала подниматься по карьерной лестнице. Он был в курсе её существенных, а также вовсе незначительных достижений. И всё шло замечательно. Но однажды, дозвонившись до неё прямо во время рабочего дня, он не стал задавать традиционные вопросы: «Как дела? Что нового?», а сразу предложил увидеться и поговорить обо всём. Она заволновалась и, сославшись на большую занятость, тактично отказала:
– На этой неделе у меня совсем нет свободного времени.
Он перезвонил на следующей неделе и повторил свою просьбу. Она начала паниковать: «Что ему нужно? Для чего, собственно, это нелепое свидание?»
Ещё несколько недель ей удавалось оттягивать время: то ребёнок приболел, то дел невпроворот. Он оказался как никогда настойчив. Постоянно выкручиваться стало неудобно, и они всё-таки договорились о встрече. Но где и когда такую встречу можно было осуществить? После трудового дня она спешила домой, выходные проводила с семьёй.
– Может быть, перед работой, всего минут на десять? – умолял он.
Она согласилась. Пересечься решили в метро, на станции «Комсомольская». Там у них уже было «своё» место на дальней лавочке, в самом тупике, у белоснежного бюста Ленина.
Неожиданно для себя самой она почему-то разволновалась. Даже проснулась на час раньше положенного времени. Всё-таки несколько лет друг друга не видели. Смутные сомнения не давали покоя: «Может быть, я постарела и подурнела за это время? Вдруг после встречи он разочаруется во мне или, что ещё хуже, начнёт с кем-нибудь сравнивать?»
Она долго крутилась перед зеркалом и в конце концов осталась вполне удовлетворена своей внешностью. Всё как прежде, разве только поправилась чуть-чуть, но это самую капельку. Почти незаметно. Да ещё тоненькая изогнутая морщинка недавно появилась на высоком лбу. Досадная морщинка едва проглядывала, но всё-таки раньше её вовсе не существовало.
На свидание она опаздывала и даже радовалась опозданию. Из-за этого встреча становилась ещё короче, к девяти нужно было попасть на работу. С собой она захватила одну мелкую вещицу – карманный электрический фонарь. Недавно она занялась небольшим смешным бизнесом. В свободное время торговала такими фонариками. Трудилась, конечно, не на износ, а так, «в охотку». Сама смеялась, что подрабатывает «на колготки», и размышляла: «А почему бы не продать ему этот необходимый предмет? Купит ведь, конечно, купит. Тогда и рандеву с пользой для дела пройдёт».
Он сидел на низенькой лавочке, сгорбленный и ужасно похудевший. Среди сотен снующих людей он казался особенно одиноким и жалким. Лицо выглядело ещё более помятым, нос заострился, глаза окружала сумрачная синева.
«Сильно сдал», – решила она и тут же с облегчением забыла о своих лишних килограммах и противной морщинке на лбу.
Увидев её, он очень обрадовался и замахал руками. Они ещё раз внимательно взглянули друг на друга и, как ни в чём не бывало, сели рядом. Говорили по привычке обо всём: немного о погоде, немного о поэзии, немного о жизни.
– Как не вовремя этот экономический кризис обрушился! – заметила она. – У мужа зарплату на двадцать процентов сократили. И ничего не скажешь, его товарища вообще уволили.
– Да, кризис, – отозвался он.
– А я вот тоже подрабатывать стала, карманные фонарики продаю. Может быть, приобретёшь?
– Конечно, приобрету! – просиял он.
Она достала маленький фонарик.
– Нужная вещь, удобная, на батарейках. И всего сто тридцать рублей стоит.
Он вынул из потрёпанного портмоне сто пятьдесят рублей.
– Ага, тебе ещё двадцать рублей сдачи нужно вернуть, – поскромничала она и, немного помедлив, протянула две грязные жёваные десятки.
Он почему-то забрал их.
«Вот уж удивительно, – подумала она. – Столько времени встречаться с женщиной, потом несколько лет ей названивать, наконец, договориться о встрече и так пожадничать, польститься на какой-то жалкий двадцатник!»
Настроение резко испортилось. Даже беседовать больше ни о чём не хотелось. Захотелось просто встать и уйти от этого ненужного, давно забытого человека. Но расставаться было рано. И она начала говорить. Она рассказала о том, что часто вспоминает их прошлые встречи и само это прошлое. Какое оно всё-таки было замечательное! То ли потому, что они были ближе друг другу, то ли потому, что были моложе. И что он сам тоже замечательный: добрый, терпеливый, всё понимающий, наверное, самый лучший мужчина на свете. И – столько лет вместе, и – общие интересы. Да что там говорить! Но жизнь есть жизнь. Теперь она не одна. У неё муж и ребёнок. Продолжать поддерживать отношения с ним означает предать свою семью! А семья – это самое святое, что есть в жизни женщины. Это – долг. Это – миссия. Переступить через себя слишком тяжело, и лучше уж вообще не мучить друг друга…
Он слушал её очень внимательно, даже восторженно. В его преданных собачьих глазах вспыхивали трогательные искорки. Она была очень довольна собой, всё развивала и развивала свою мысль, и уже сама верила в то, что говорит. Прерывать этот блестящий монолог не хотелось, но надо было спешить на работу.
– Память о наших чувствах навсегда сохранится в моём сердце, – закончила она. – Только, знаешь, видеться мы уже не сможем. И не звони мне больше, не надо. Это слишком больно!
Она встала, порывисто развернулась и, не оглядываясь, зашагала к переходу. Не к тому, что в центре зала, а на лестницу, ведущую к Ярославскому вокзалу. Так было удобнее. Поднявшись наверх, вздохнула с облегчением. Здесь он уже не мог её увидеть. Радость и уверенность в себе переполняли душу. Как же хорошо всё вышло, как здорово! Главное, никто ни в чём не виноват. И она его совершенно не обидела, и он ей безоговорочно поверил. Она вспомнила свою малогабаритную квартиру, сумрачного, вечно недовольного мужа, капризного избалованного ребёнка и вздохнула: «Эх, ты, наивный старый дурак! Прожил столько лет, а веришь в глупые сказки. Да был бы ты другим, глядишь, забыла бы я и о долге, и о семье, и о великой миссии».
Она открыла косметичку, привычным жестом припудрила нос, подкрасила губы и вновь задумалась. Никак не выходил у неё из головы бывший любовник. Представлялось, будто он до сих пор сидит на тупиковой лавочке и смотрит ей вслед. Она знала, была просто уверена, что не пройдёт и недели, как он позвонит. Но этого больше не произошло. Никогда.
Он в самом деле долго оставался неподвижным. Бессмысленно глядел на быстро удаляющийся женский силуэт, потом на ярко освещённую платформу и копошащихся на ней людей.
«Как же хорошо всё сложилось, – решил он и сжал в руке свою последнюю покупку, маленький фонарик. – Важно, что она сама предложила порвать отношения. Ведь если просто перестать звонить, она вообразит, будто я её забыл, предал, променял на другую. Для женщин это очень обидно. А она такая впечатлительная и легкоранимая. Для неё это будет просто невыносимо».
Уже стоя в переполненном вагоне, он бесцельно рассматривал яркую схему метрополитена и, как ребёнок, радовался, что так и не пришлось рассказывать о своём страшном диагнозе, о мучительной химиотерапии и дорогих обезболивающих.
«Правильно, что я всё-таки забрал копеечную сдачу. Эти несчастные двадцать рублей могли выглядеть, как жалкая подачка, как чаевые или плата за прошлое. Оставить ей деньги? Такой мелочный поступок наверняка оскорбил бы её», – решил он и несколько раз машинально включил и выключил фонарь.
Этот пресловутый фонарик он взял с собой в больницу, куда его клали, по словам врачей, подлечиться. Сам-то он точно знал, что едет туда умирать. Зябкими осенними вечерами он доставал своё карманное светило и, глядя на луч мягкого электрического света, думал о ней. Вспоминались пышные каштановые волосы, трогательные ямочки на щеках и то, как она молча лежала в его постели, слушая шум дождя.
«Как хорошо, что она так счастлива сейчас!» – думал он, в тысячный раз зажигал заветный фонарик и улыбался. Невероятно, но он по-прежнему обожал её, любил намного сильнее, чем бывшую жену, и почти так же, как погибшего сына. Любовь переполняла его высохшую земную оболочку, и чувство это было поистине беспредельно.

Тело и личные вещи покойника забрала его старшая сестра. Несмотря на пожилой возраст, больное сердце и варикозное расширение вен, она занялась похоронными делами. Квартира брата после смерти переходила к ней. Особых ценностей от умершего не осталось. Да и откуда им было взяться! Украшений он не носил, денег не имел. Некоторое недоумение вызвал миниатюрный фонарик, так и оставшийся лежать на низкой обшарпанной тумбочке: зачем он понадобился брату? Книг, журналов и рукописей при нём обнаружено не было. К тому же над каждой больничной койкой висела достаточно яркая лампа дневного освещения.
Грузная женщина некоторое время стояла в нерешительности, потом махнула рукой и бросила дешёвую безделушку в свою бесформенную сумку.
«Что и кому было нужно, зачем было нужно – какая разница? Не всё ли равно?»
Действительно, теперь это было абсолютно неважно.