В тихом омуте

Продолжение о дружбе, работе и жизни Трухина, Борисова И Власова.

Глава  1   
 

  - Нет! Скажите мне: как это называется? Это  лето? То, что я вижу,  может быть чем угодно: осенью, весной – но только не летом! – Капитан Власов, оперуполномоченный Уголовного розыска УВД города Санкт-Петербурга, стоял у окна, энергично выражая свое недовольство небесной канцелярией. – В июле: плюс десять, и дождь, как из ведра – ну, не свинство, ли это?               

Капитан Борисов, его коллега, непосредственный начальник и друг, дремал, закрыв глаза, за рабочим столом. Они только, что пообедали, и Борисова разморило от сытного обеда, горячего чая и утреннего недосыпа. Он поднялся сегодня в пять утра, потому, что его жена Настя и двое сыновей уезжали на месяц в деревню отдыхать.         

Он флегматично протянул, взглянув на друга: - Вов, ну, что ты никак не уймешься? И зима тебе не зима, и весна не весна, и лето не лето. Неделю назад стояла жара, так ты возмущался: что нечем дышать. Говорил, что  в Африке, наверное, прохладнее, чем здесь. Теперь тебя не устраивает, что чуть похолодало. На тебя не угодишь, друг мой ситный.

  Власов возмущенно всплеснул руками.      

- И это ты называешь, чуть? С плюс тридцати пяти до плюс десяти – это чуть? Боря, ты не в ладах  с математикой. Открой глаза-то, открой, и подойди к окну. Такое ощущение – небо упало на землю. Дождь стеной идет, в двух шагах ничего не видно. И, ведь заметь, как приближаются выходные, так обязательно дождь и непогода. Всю неделю солнце слепило, небо было без единого облачка. Купайся, загорай – не хочу. Так ведь некогда. Торчишь на работе с утра до ночи. А как выходной, только «лыжи навостришь» на пляж, так тебе «подарочек» в виде дождя, ветра и всякой другой пакости, вроде +10. Мы с Соней завтра собирались в Петродворец поехать, погулять, искупаться  в Финском заливе. Погуляли, называется, позагорали, наплавались.
  Борисов не открывая глаз, зевнув, произнес: - Вов, но сегодня, это же не завтра. Может, утром глаза откроешь, а на улице: «тишь, гладь, да Божья благодать».

Власов все не успокаивался.            

- Ага, и ни зги не видать.  Между прочим, я сделал вывод, что неважно, какое время года на дворе, а стоит наступить выходным дням, так как будто кто-то нарочно погоду портит. Узнать бы кто, я бы…      

Открылась дверь, и вошел подполковник Трухин, в настоящий момент являющийся начальником отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями, в который входила, вместе с остальными и  группа капитана Борисова. Бывшего начальника отдела перевели в Москву и он порекомендовал на свое место именно Трухина. Вместе с ним вошел молодой парень, лет двадцати пяти – двадцати шести. Трухин сходу произнес:      

- Знакомьтесь, ваш новый коллега, лейтенант Звягин Юрий Федосеевич. С сегодняшнего дня он будет служить  в вашей группе, - он взглянул на Борисова, - капитан Борисов возглавляет группу, он и ознакомит вас с вашими обязанностями.            

Борисов встал и протянул руку.       

- Что ж, будем знакомиться.         

Власов, окинув новичка взглядом, буркнул, как бы себе под нос:      

- Только Федоса нам для полного счастья и не хватало. Еще одна коломенская верста.         

Трухин, до недавнего времени возглавлявший именно эту группу, и хорошо знающий характер Власова, рассмеялся.         

- Вова, никак испугался конкуренции? Смотри, отобьет у тебя всех поклонниц.       

Звягин был синеглаз, черноволос, подтянут и не менее ста восьмидесяти пяти сантиметров росту. Он смущенно поглядывал на будущих коллег, и переминался с ноги на ногу.      

Власов фыркнул:       

- Еще чего! Было бы чего бояться. Он, по-моему, сам всего боится. Стоит, жмется, как красна девица. Ладно, Федос, - подмигнул он Звягину, - не тушуйся, я над тобой шефство возьму. Быстро из тебя человека и отличного опера сделаю. Ты, ведь, наверное, из пистолета только в учебном тире стрелял?       

Звягин улыбнулся.      

- Да нет, приходилось и не только в тире. Я срочную в Афгане служил. После ранения полечился, окончил юридический институт, и вот к вам.         

Власов на минуту смутился, потом, хлопнув лейтенанта по плечу, произнес: - Ну, значит, сработаемся. У меня тоже несколько «штопок» после пулевых ранений есть.       

Борисов ухмыльнулся.       

- Вов, ты особенно про одно из них расскажи. Как, а главное,  при каких обстоятельствах было получено. Я имею в виду – в плечо.         

Власов  свирепо зыркнул на него.       

- Между прочим, и тогда я тоже не развлекался, а задание выполнял. Я же не виноват, что эта дурочка вдруг внезапно воспылала ко мне любовью?

Борисов рассмеялся.       

- Да, а тут вдруг, как в анекдоте, муж взял и не вовремя явился домой. Бедная женщина осталась без уха, (муж его отстрелил) а Вова получил пулю в плечо.         

Посмотрев друг на друга, Трухин с Борисовым рассмеялись, вспомнив, как пришли навестить Власова в больницу, и застали там картину всеобщего обожания и поклонения женским персоналом больницы  «бесстрашного героя» в одиночку сумевшего захватить целую банду преступников, в результате чего  получившего боевое пулевое ранение.   

Кареглазый, русоволосый, с неотразимой белозубой улыбкой,  смешливый Власов пользовался неограниченной любовью  женщин любых возрастов, вне зависимости от их семейного положения. Фантазии у него часто перемешивались с реальностью, поэтому порой он и сам не знал, было это на самом деле или он придумал: очередной головокружительный роман, поимку матерого бандита и так далее и тому подобное. Голова его всегда была полна идеями. В Управлении о нем постоянно ходили разговоры, сплетни, домыслы. Кто-то:  завидовал его молодости, искрометному юмору, умению «разговорить» самого не разговорчивого свидетеля и, с честью выйти из любой, самой «дохлой» ситуации.    Кого-то: раздражало его тренированное, мускулистое тело и трезвый незамутненный алкоголем взгляд. Но в общей массе, он все же пользовался уважением и любовью коллектива.    

Трухин пошел к двери.      

- Ладно, ребята, знакомьтесь, мне некогда. Дел, невпроворот. Кстати, вы помните, что на вас две «незавершенки» висят? Давайте, не филоньте, оформляйте, и сдавайте.         

Власов деланно - тяжело вздохнул.      

- Вот так и теряют друзей, если эти друзья становятся большими начальниками.         

И он дурашливо затянул:      

- Если друг оказался вдруг, и не друг, и не враг, а шеф.   

  Если сразу не разберешь, стал он волк, или лев. 

  Ты к нему подойди - рискни, намекни, где он был с тобой.

  Если звезды с погон слетят – в миг поймешь, кто такой.          

Трухин обернулся, и рассмеялся.         

- Ну, баламут. Уже и до Высоцкого добрался. То бедные классики страдали от Вовиных импровизаций, теперь и до современников докатился. К чему ты льва-то приплел?   

- Как это к чему? Лев – царь зверей. Справедливый, все понимающий и помнящий добро. А волк…

Трухин махнул рукой. 

- Понятно, можешь не продолжать. Будешь молоть языком, а не делом заниматься, о добреньком и всепрощающем льве забудь. Ладно, знакомьтесь. – Он вышел.         

Оставшись втроем, мужчины с минуту помолчали, потом Борисов кивнул на пустой стол и стул.      

- Располагайся лейтенант. У нас тут без особых церемоний. Мы привыкли  обращаться  друг к другу по имени  и, на  ты. Большую часть нашей жизни мы проводим вместе: и на работе, и вне  ее. Поэтому, если ты не против, то давай без выканий. Лады? Конечно, это не касается нашего шефа – Трухина Александра Анатольевича. Усек?  Меня зовут Борис,  а его, - он кивнул в сторону Власова, - как ты уже понял – Владимир.         

Звягин кивнул.      

- Да, конечно, я согласен. А меня… .         

Власов перебил его: - Федос.          

Звягин махнул рукой, и рассмеялся.       

- Меня так и в армии звали. Пусть будет Федос.         

- Женат? – спросил Власов.         

- Нет. Как-то пока не пришлось. То - служба, то – госпиталь, то – учеба.  Все как-то не до этого было. А может, просто пока не встретилась такая, которую захотелось бы  в ЗАГС повести.  Не знаю.       

Власов повеселел.      

- Нашего полку прибыло. А то эти «женатики», меня, можно сказать, со свету сжили: женись, да женись. Сами себе самых красивых и умных женщин отхватили, а другим, значит, что осталось, то и хватай. – Затянул он, как понял Звягин по виду Борисова, старую песню         

Борисов улыбнулся.      

- Вова, тебе ли жаловаться? Все незамужние, да и замужние женщины нашего Управления влюблены в тебя по уши. Я уж не говорю о свидетельницах, подозреваемых и просто девушках нашего города. А Соня? И красавица, и умница, и любит, тебя дурака. А главное, уже не в одном серьезном деле проверена.  Чем  тебе не боевая подруга жизни?         

Власов закатил глаза к потолку, и тяжело вздохнул.      

- Да, Соня – это отдельная песня. Она, можно сказать, моя честь и совесть.  Но, у нас разные взгляды на многие  жизненные позиции.

(Соня,  с виду была хрупкой очаровательной брюнеткой, но с железным, можно сказать, мужским характером. Великолепно владела приемами самообороны и дзюдо. Она проходила в их в группе практику, когда у них с Власовым «закрутилась» любовь, которая продолжалась вот уже почти полгода. Это был невероятный для любвеобильного Власова срок.)         

Борисов хмыкнул:  - Мы, эту твою песню на счет разных взглядов,  уже наизусть выучили. Нахал ты Вовка. От нее требуешь верности, что бы любила только тебя одного: единственного и неповторимого, а ты, кроме нее, еще  и: Катю, Дашу, Наташу, Машу…, - Борисов возмущенно махнул рукой.  Он обожал свою жену Настю, поэтому,  возмущался безалаберным поведением друга.   

Борисов был высок, нескладен, но добродушен, и незлопамятен. Власов называл его «коломенской верстой» и жирафом, до которого все доходит долго, потому, что шея длинная. Они пикировались постоянно, но в душе относились друг к другу с большой нежностью.         

Власов кинул быстрый взгляд на Звягина, губы которого едва заметно подрагивали в улыбке, и повернулся к Борисову.         

- Да ладно тебе, опять воспитываешь? Губишь мой авторитет на корню. Сел на любимого конька, и погоняешь. Что обо мне Федос подумает? Я…  – Он не договорил, дверь открылась, и вновь вошел Трухин.         

- Ребята, давайте быстро на выезд. Убит иностранец, крупный бизнесмен из Америки. Дело серьезное, взято на контроль Консульством, Мэрией, ФСБ и лично начальником  УВД. Я еду с вами. Надо своими глазами посмотреть, что там к чему.         

Власов выглянул в окно.          

- Вот что такое не везет и как с ним бороться? Я надеюсь, его отправили в мир иной не на улице? Не хотелось бы ползать в грязи под проливным дождем.  Так хорошо сидели, говорили, обсуждали мировые и местного масштаба проблемы, и на тебе. Приспичило же кому-то убивать этого американца  в такую непогоду.      

Трухин улыбнулся.       

- Вова, лично для тебя, что б ты не промочил ноги, и не подхватил насморк, его убили в сухом, теплом и светлом месте – в лифте гостиницы «Пулковская».         

Борисов присвистнул.       

- Еще не легче. Это же полный «глухарь». Ни каких тебе любопытствующих свидетелей, глазастых старушек. Лучше бы уж на улице, в людном месте. Черт с ней с непогодой. Александр Анатольевич, и вы вешаете это дело на нас?       

Трухин нахмурился.      

- А кому я его еще могу поручить? Трушкину, что ли, а может, Ковалю? Так они быстро «убийцу» найдут, и не одного, а, сколько потребуется - сам знаешь. А мне настоящий убийца нужен. Вопросы есть? Нет? Вот и лады. Разговоры закончили.  Поехали.         

                Глава  2

 Люба сидела, тупо уставившись на телефон, и молчала. Соседка по квартире, тетя Маша, суетилась вокруг нее, предлагая выпить воды или пойти прилечь на кровать в комнату. Но она словно не слышала ее. Одинокая слеза медленно скатилась по ее щеке, и упала на воротник блузки, оставив темное пятно. Только что она позвонила в гостиницу, где проживал Ник, и дежурная по этажу,   вместо того, что бы соединить ее с номером Ника, сказала ей, что он убит.         

- Может, она пошутила? – Люба умоляюще посмотрела на  тетю Машу, - или у меня слуховые галлюцинации? Этого не может быть! Как это – убили? А как же я? Ведь сегодня вечером мы вместе с Ником должны улетать в Москву, а потом в Америку, в Нью – Йорк. Я же выхожу за него замуж!   

Соседка помогла подняться ей со стула,   проводила  в комнату, и уложила на кровать. Люба посмотрела на собранные чемоданы, сиротливо стоящие в углу, и заплакала. Постояв, молча рядом, соседка  вышла и тихо закрыла за собой дверь.   

Люба тоскливо оглядела полутемную комнату, единственное окно которой выходило на облезлую и грязную стену, и закрыла лицо руками.         

Люба Мазур, сколько себя помнила, все время  жила вместе с мамой в этой пятнадцати метровой комнате, в большой коммунальной квартире, на Поварском переулке.       

Об отце мать не говорила никогда, да Люба и не спрашивала. Жили бедно, но честно (как любила повторять мать). Она работала воспитателем в детском саду, и гордилась тем, что никогда не обкрадывала детей, как это делали другие, унося домой половину причитающихся детям продуктов. Получая гроши, она все же умудрялась откладывать деньги на дальнейшую учебу Любочки в институте, в который она обязательно поступит после школы. Ей очень хотелось, что бы дочь получила высшее образование, и удачно вышла замуж. Успешное замужество без высшего образования ей казалось не реальным. Окончив педагогическое училище, и проработав всю жизнь в женском коллективе с маленькими детьми, она так и не смогла устроить свою личную жизнь. Мужчин в их комнате Люба не помнит. Мать была тихой, наивной, и до неприличия романтичной. Люба удивлялась: как она вообще смогла появиться на свет?   

Школу Люба окончила с хорошим аттестатом, и как-то легко и сразу поступила в Университет на иняз.          

Из-за своей худобы и неказистой одежды, она не пользовалась популярностью среди парней. Да и на всякие походы в кафе, дискотеки, театры у нее не было денег. Поэтому,  до последнего курса Люба оставалась, наверное, единственной девушкой на курсе, не познавшей плотской любви.         

Университет она окончила с отличием, и этим же летом, как-то незаметно угасла мать. Пришла вечером с работы, сказала, что ей не здоровится, легла отдохнуть, да так и не проснулась.       

Люба осталась одна. С работой никак не получалось, а надеяться больше было не на кого. И тут, вдруг, в моду вошли девушки с фигурой мальчика-подростка, у которых живот прилипал к позвоночнику, одетые в бесформенные, мешковатые одежды. Люба, что называется, «попала в струю». Она прошла собеседование, и ее приняли на работу в крупную фирму, которая содержала большой штат переводчиков, и занималась тем, что направляла их в требуемые места: для ведения переговоров, как гидов для богатых иностранцев, и так далее, и тому подобное. Как потом Люба узнала, с некоторыми девушками заключали отдельный договор еще и на оказание интимных услуг. Но Любу Бог миловал долгое время. Может, ее детское личико и наивные глаза сыграли здесь не последнюю роль, а может что-то другое, она не знала сама. Хотя, сбором информации для фирмы, она занималась, как и все остальные девушки. Потом это все же произошло, но, как-то не затронув ни души, ни сердца. Стало обыденным и привычным.         

А чуть больше двух недель назад, присутствуя на одной из деловых встреч, она познакомилась с Ником.  Их сразу потянуло друг к другу. Можно сказать, это была любовь с первого взгляда. Он тоже обратил на нее  внимание. После окончания переговоров, он попросил ее показать ему город. Они гуляли весь вечер и всю ночь, смотрели: как разводят, и сводят мосты, и говорили, говорили…          

К удивлению Любы, Ник оказался бывшим русским. Его родители эмигрировали в Америку, когда ему было девятнадцать лет. До этого, они жили в Москве, на  Никитском бульваре. Его отец – Столов Сергей Николаевич, преподавал экономику в МГУ, и имел докторскую степень. Мама – была пианисткой, и ездила по разным странам с концертными программами. В одну из таких  поездок в Америку, когда они были все вместе, они и решили остаться там навсегда. Ник не говорил почему, а Люба постеснялась спросить. С его слов она знала, что его отец до сих пор преподает в одном из университетов Нью-Йорка, а мать имеет нескольких учеников, которым передает свои знания и опыт. Ник окончил престижный колледж, и теперь у него есть свой бизнес. Был женат, но уже более пяти лет в разводе. Люба рассказала ему о своей, небогатой событиями жизни.         

Они стали встречаться ежедневно. В один из вечеров она осталась у него. Утром, Ник был потрясен, и польщен одновременно, выяснив, что он у нее первый мужчина. (Этому трюку ее научила начальница – Валентина Николаевна). Люба чувствовала неловкость, за то, что обманула Ника, но никакая сила не заставила бы ее признаться в этом обмане. А спустя несколько дней, Ник предложил ей выйти за него замуж, и уехать с ним в Америку.          

Люба была на вершине счастья! Наконец-то судьба улыбнулась и ей. Она  любима, и желанна! Теперь она будет жить не в тесной, грязной и убогой коммуналке, а в большом доме, где есть даже бассейн. У нее будет семья и уверенность в завтрашнем дне. А самое главное, она наконец-то избавится от постыдной, все больше тяготившей ее работы. Люба уволилась, но комнату решила пока не продавать, а оставить на всякий «пожарный» случай. Она собрала свои нехитрые пожитки, которые уместились в двух чемоданах.       

И вдруг такое известие. Люба всхлипнула.   

В дверь заглянула одна из соседок.   

- Люба, мы думаем тебе надо ехать в гостиницу. Пока ты не увидишь все сама, своими глазами – не верь.      

Люба тяжело поднялась с кровати, зашла на кухню, ополоснула холодной водой лицо, и взяв сумочку, вышла из квартиры.      

                Глава  3

 
  Глядя в окно машины на мелькающие дома и спешащих под зонтиками людей, Трухин думал.      

Месяц назад он принял предложение возглавить отдел в Управлении уголовного розыска, занимающийся раскрытием особо тяжких преступлений, в который входило пять групп. И теперь ему казалось, что он совершил большую ошибку. Он считал себя хорошим опером – розыскником. А его теперешняя работа была больше руководяще - направляющая, то есть – кабинетная.         

Коллектив, доставшийся ему в наследство, оставлял желать лучшего. Пьянство на рабочем месте считалось нормой. Подтасовки фактов, лжесвидетели, угрозы подследственным, и шантаж процветали.  Многие лучшие опера ушли, кто куда: кто – в частные агентства, кто – в криминал. Остались либо –  фанатики своего дела, либо – те, кому все было до «фонаря» и больше некуда было идти. Вторых было больше. Зарплату платили маленькую, и ту с большими задержками. Поэтому, в отделе считались нормой: вымогательство и взяточничество. Как с этим бороться, Трухин не знал. Выговора воспринимались со смехом. Для увольнения требовались достаточно веские основания.       

Что говорить о каком-то маленьком  отделе, если весь мир с ужасом следил за  «новой Россией», кинувшейся с головой в рыночную экономику, и безуспешно пытался остановить поток, хлынувших во все стороны эмигрантов. Америка, Германия, Израиль – ранее, открывшие свои объятия для убегающих из «Советского рая» единоверцев, теперь с ужасом и дрожью наблюдали, как рушится их налаженный и доселе такой комфортный мирок. Теперь и у них, с учетом русского фактора, начался новый передел сфер влияния криминального бизнеса.         

Да и родной, некогда спокойный город, стали называть бандитским Петербургом. Стрелки, разборки, убийства, совершались, чуть ли, не ежедневно. Отстреливали всех: банкиров, крутых бизнесменов,  народных депутатов, и простых рядовых граждан, попавших под руку. Милиция была бессильна, что-либо сделать, потому, как большей частью сама была коррумпирована.         

Трухин вспомнил Скрябина, некогда являвшегося заместителем начальника УВД города, который в то же время являлся осведомителем и помощником крупного уголовного авторитета. Новая «верхушка», пришедшая в Управление после отставки бывшего начальника УВД генерала Нестеренко, пока приглядывалась, осторожничала, и наводила мосты.         

Трухин тяжело вздохнул, и повернулся к притихшим друзьям. Только этим двум (новенького, пока в расчет брать нельзя), он доверял, как самому себе. Они не раз и не два, рискуя своей жизнью, доказали, что на них можно положиться целиком и полностью.         

- Ну, что притихли, орлы? Борь, ты своих отправил? 

Борисов тяжело вздохнул.       

- Ага. Уехали. Теперь и домой идти не хочется. Тишина, пустота. Даже Афиногена с собой забрали. Просил: оставьте, хоть кота. Так нет, ему тоже, оказывается, свежий воздух нужен.          

Власов похлопал его по плечу.         

- Не переживай, я тебе скучать не дам. Решено, с сегодняшнего дня перебираюсь к тебе. Вдвоем веселее, да и экономнее.       

Борисов хмыкнул.         

- Для кого?         

Власов невозмутимо пожал плечами.       

- Естественно, для меня.       

Все рассмеялись. Трухин посмотрел на друзей.         

- Ребята, что-то мы давно не общались по-человечески.  Совсем закрутился на новом месте.   Приходите сегодня к нам с Таней. – Он глянул на притихшего Звягина, -   Юра, если у вас есть желание и время,  приходите тоже. Теперь нам предстоит работать вместе. А я, как говорят у нас в отделе, к вашей группе «не ровно дышу», так как сам из нее вышел.  Таня, Татьяна Ивановна – это моя жена. Она печет великолепные блины, и по совместительству, помогает, пришедшим в этот мир новым гражданам России адаптироваться к новой, уже вне утробной жизни.  Если проще, то она детский врач, и работает в роддоме.  Чем быстрее вольетесь в коллектив, тем лучше. А где еще можно хорошо узнать человека, как в неформальной обстановке?  У нас все запросто. Правда к блинам будет горячий чай, а не горячительные напитки, но так уж у нас заведено.

Власов довольно  облизнулся. 

- Зато, какие блины!  Я сколько не пробовал сам такие испечь, никак не получается. Сплошные подгоревшие сырые комки выходят. Даже бездомные собаки на улице не едят, нос воротят. 

Борисов хмыкнул.

- Конечно, если ты их делаешь на воде и муке, жмот.

Власов удивленно приподнял брови.

- А, что туда еще что-то надо добавлять? А я и не знал.

Борисов рассмеялся.

- Вова, не коси под дурочку. Все ты знаешь, только тебя жаба душит тратить на них яйца, молоко, да еще и масло. 

Власов с возмущением в голосе произнес: 

- Естественно, я лучше омлет или яичницу съем и сытнее и вкуснее. А что такое блин? Маленький кружочек из теста, проглотил и все. Я в кулинарной книге читал, что настоящие блины и делаются из муки, воды и дрожжей. И никаких яиц и молока там не требуется. Ясно?

Звягин, молчавший до этого, слушая веселую перепалку новых коллег,  несмело улыбнулся.       

- Спасибо, товарищ подполковник, с удовольствием.

Трухин удовлетворенно кивнул.       

- Ну, вот и договорились. Значит, вечером, если не случиться ничего из ряда вон выходящего,  мы с Татьяной вас  всех ждем.          

Они подъехали к «Пулковской». Швейцар угодливо распахнул перед ними дверь.       

В холле было прохладно и тихо. Навстречу им, быстрым шагом, подошел старший лейтенант. Козырнув, он представился:         

- Старший лейтенант Дайнеко.      

Трухин окинул его взглядом.      

- Как зовут?         

- Игорем.          

На вид Игорю было, лет двадцать пять – двадцать семь. Среднего роста, сухощавый, наглаженный и отутюженный – франтоватый.       

- Так, Игорь, веди, рассказывай, что тут произошло.         

- Мое дежурство сегодня. Заступил в восемь часов утра. Все, как обычно. Сменщик передал, что в сто семнадцатом немного «погудели». Там финны остановились. У них в стране сухой закон, так здесь отрываются по полной программе.  Но особенно не буянили. Девочек в номер требовали, спиртное и все. Публика здесь в основном серьезная, богатая. Номера стоят дорого, и простому смертному не по карману. Чужой сюда не пройдет: вход по гостевым картам. На дверях швейцар, охрана. К гостям спускаются, или пропуск заказывают. Убитый Столь, жил здесь около двух недель. Может, чуть больше, надо уточнить. Он бизнесмен из Америки, но по происхождению бывший русский. Жил в 220 номере. Звали Ником. Возраст тридцать пять лет. Я для его девушки постоянный пропуск в гостиницу оформлял, вот и пообщались.

Трухин вскинул бровь.          

- Какая девушка? Фамилию, адрес, знаете?            

- Конечно. У нас в книге регистрации все фиксируется. Они собирались пожениться. По крайней мере, он авиабилеты на двоих заказал. 

Трухин задумчиво потер подбородок.            

- Так, это уже интересно. Боря, возьми на заметку. Пусть Власов займется этой дамой. Что дальше?    

Дайнеко продолжил:               

- Вел себя прилично. Пил мало. Гости бывали, но редко. Серьезный мужик был. Как раз сегодня должен был вместе с невестой улетать домой, вечером. В девять тридцать утра мне сообщили, что во втором лифте обнаружен труп мужчины.             

- Кто обнаружил?               

- Супружеская пара из Израиля. Они живут на пятом этаже. Вызвали лифт, ну, и увидели. Сообщили дежурной по этажу, та мне, ну, а я уже дальше по инстанции.      

Вмешался Борисов.

- Охрану выставили?

Дайнеко кивнул головой.            

- Да, конечно. Там сержант стоит, и лифт обесточили.

Трухин огляделся по сторонам.            

- Из прокуратуры кто-нибудь подъехал?             

- Пока нет.         

- Ладно, хорошо, -  Трухин повернулся к судебно медицинскому эксперту и криминалистам, подъехавшим следом за ними на другой машине:            

- Ребята, все тщательно отработайте. Мы пока не будем толпиться, займемся другими делами. Вов, ты тоже можешь поучаствовать, ты же у нас мастер широкой квалификации. Погляди своим зорким глазом: что и как. А мы пока пройдем в номер, и пообщаемся с дежурной по этажу и этими израильтянами.               

- Вот, так всегда, - затянул свою любимую песню Власов, - как с гражданами иностранного государства общаться, и с хорошенькими дежурными, так другие. А как мозги по кабине лифта собирать, так это Власов.         

Власов, в свое время окончил медицинский институт, и работал патологоанатомом, но вот уже третий год, как перешел на следственную работу и учился заочно в юридическом институте. Работа сыщика по его словам, привлекала его больше, чем   копание в трупах.          

Трухин усмехнулся.             

- Ладно, Вова, не канючь, успеешь еще и с хорошенькими, и с не очень – пообщаться. Тебе еще с бывшей невестой потерпевшего встреча предстоит. Так что, иди, работай.             

Власов с Дайнеко пошли к экспертам, а Трухин, Борисов и Звягин поднялись на второй этаж.          

Дежурная, действительно была миловидной женщиной, лет тридцати с   большими, испуганными глазами. Трухин представился, и показал ей удостоверение. Губы у женщины задрожали, в глазах показались слезы.          

- Я не знаю. Я ничего не видела.         

Трухин успокаивающе похлопал ее по руке.          

- Успокойтесь, вас никто ни в чем не обвиняет. Вы просто расскажите нам: видели ли вы сегодня Ника Столя? Если видели, то когда и с кем? Ключ от номера у вас?               

Женщина закивала головой.            

- Да, запасной. Я уборщицам выдаю. Когда жильцы уходят, мы номера убираем, проверяем техническую  исправность  номера. А свой ключ они сдают на первом этаже дежурному администратору.         

- Как вас звать?            

- Вера.          

- Вера, вы дайте этот ключ сейчас моим сотрудникам, они должны осмотреть номер. А мы с вами побеседуем. Договорились?            

- Договорились, - Вера отдала Борисову ключ, и они со Звягиным ушли.      

Трухин сел к столу Веры.          

- А теперь постарайтесь все вспомнить до мелочей. Только не волнуйтесь.       

Вера несколько раз глубоко вздохнула.         

- Я его сегодня видела. У нас смена начинается в восемь утра. Я пришла, поднялась на этаж, и в дверях столкнулась с ним. Поздоровались. Я еще его спросила: покидаете нас сегодня? А он засмеялся, и говорит: да, пора, и так загостился.            

- А во сколько это было, хотя бы приблизительно?            

- Где-то пять минут девятого.            

- Он был один?   

Вера всхлипнула.       

- Да, и веселый такой.          

- А куда он шел?          

- К лифту и шел. Больше я его не видела. Закрутилась. Пока книгу просмотрела: кто въехал, кто выехал, кто сегодня выезжает, какие номера свободны, где пора белье менять. Ну, всякие рабочие мелочи. А потом мне сообщили про это, - в глазах Веры снова заблестели слезы.         

- Выстрела, хлопка, не слышали?             

- Нет. – Голос Веры задрожал.       

- По коридору за эти несколько минут кто-нибудь проходил? 

Вера неуверенно пожала плечами.   

- Да, вроде, нет.   

- Так нет, или проходил?   

- Сантехник наш – Степа Райкин и дама из 210 утюг попросила. Больше никого не видела. 

Трухин улыбнулся.

- Ну, вот, а вы говорите никто. А сантехник этот, что он за человек? Давно тут работает?   

Вера наморщила лоб.

- Степа-то? Ну, мужчина, как мужчина. Лет сорока. Выпивает, конечно, но так, в меру. Дело свое знает. Работает год, или полтора, не помню точно.   

- А в чем заключается его работа?

Вера махнула рукой.   

- О, у него работы хватает. То кран капает, то унитаз шумит, то душ барахлит. Наверное, кто-то в номер вызывал. Это можно проверить. У нас все заявки в журнал фиксируются. Сейчас, - она полистала журнал, - да, вот. В 220. Так его Ник и вызывал. У него в душе кран подтекал.   

Трухин удивился.

- Интересно,  это что же получается, он ушел из номера после  ухода Столя?   

Вера пожала плечами.

- А что тут необычного? Если ему понадобилось уйти куда-то, а Степа работу делает? Не бросать же? Дверь потом захлопнул и все.   

- А вы не припомните, сколько  прошло времени между их уходами?   

Вера на минуту задумалась.

- Вы имеете в виду, когда Степа из номера ушел? Да где-то минут через пять-десять после Столя.   

- А куда он направился?   

- К лифту. – Вера прижала ладонь ко рту, - вы думаете это Степа?

Трухин покачал головой.   

- Я пока ничего не думаю. Я собираю сведения.  А что на счет женщины?

Вера в недоумении посмотрела на него.   

- Какой женщины? Ах, этой! Она взяла утюг, и пошла в гладильную комнату. Я предложила ей погладить (у нас есть такая услуга за дополнительную плату), но она отказалась.      

Трухин встал.   

- Хорошо, Вера, спасибо за помощь. Как мне этого Степана разыскать?   

Вера сняла трубку.   

- Сейчас я позвоню. Алло? Сергеевич, а где у нас Степа? Скажи, чтобы на второй этаж поднялся, его тут из милиции товарищ ждет. Значит, надо что-то спросить. Ладно, - она положила трубку, - сейчас, поднимется.   

Через несколько минут в комнату дежурной вошел высокий, грузный мужчина в рабочем комбинезоне.   

- Кому я тут понадобился? Верунчик, не уж-то тебе?   

Трухин встал.   

- Да, нет, мне, - он показал Райкину удостоверение, - присядьте, пожалуйста.   Вы, конечно, слышали о ЧП,  которое произошло у вас сегодня в гостинице?   

Райкин хмыкнул.

- А кто же не слышал?  Конечно, слышал. А я тут при чем? – Он игриво подмигнул Вере, та покраснела, и отмахнулась от него.

Трухин внимательно следил за выражением его лица, поведением, но пока, ничего настораживающего не заметил.   

- Так получается Степан, извините, не знаю, как вас по отчеству, что вы видели его живым одним из последних. Вы же были у него сегодня в номере?

Райкин нахмурился.   

- У кого?   

Трухин удивленно посмотрел на Райкина.   

- Вы же говорите, что  вы в курсе событий?   У Ника Столя, в 220 номере.

Райкин растерялся. Он начал озираться по сторонам, потом увидел стул и с облегчением сел на него.   

- Вот ешь твою трешь, так это его убили? Я-то откуда знаю? Сказали: мужика хлопнули, у нас жил, иностранец. А их тут пруд пруди. Каждый день въезжают, и выезжают. А потом, Коля, он же русским был. Лучше меня по-русски чесал.  Я и не знал, что он иностранец. У него душ сломался, меня вызвали. Я пришел. Поздоровались. Он мне показал, объяснил, что не фурычит, и побежал куда-то. Сказал: закончишь, дверь захлопнешь. Вот и все общение. Там и делов-то всего было на копейку. Сносилась прокладка. Заменил, и готово.      

Трухин перебил его.

- А после вы куда пошли?   

Райкин на минуту задумался.   

- После? В 557, там кран тек.

Трухин сделал пометки в своем блокноте.   

- Кто может подтвердить?   

Райкин не понял.

- Чего? Что я там был? Дежурная. Она мне ключ давала.

Трухин кивнул головой.   

- Хорошо, проверим. И сколько вы там пробыли?      

- Там пришлось повозиться. Где-то до десяти был. Точно.

Трухин захлопнул блокнот и встал. 

- Ладно, спасибо. Еще один вопрос и вы можете быть свободны. Когда вы в 220 были, Столю никто не звонил? Или он кому-нибудь? Может, случайно слышали?   

Райкин встал со стула, потом снова сел и потер лоб рукой.

- Звонить? Да, звонил кто-то.   Он еще сказал: побегу, меня ждут. Закончишь, дверь захлопни.   

- А не обратили внимания по разговору, с кем он говорил: с мужчиной, с женщиной?   

Райкин недовольно буркнул:

- А Бог его знает. Я же в ванной был. Хотя, слышимость хорошая. Он громко разговаривал и недовольным голосом. Вроде с мужиком. Потому, что сказал: ну, почему такая срочность? Встречаемся же в четырнадцать часов – вот и отдашь бумаги. А если разговор деловой, о бумагах, то точно, с мужиком – не с бабой же о них говорить? С ними обычно о  другом говорят. Правда, Верунчик? – Степа сальным взглядом окинул Веру.    

Она покраснела.   

- Да ну тебя, бабника, ни одной юбки не пропустишь.

Райкин изобразил на лице величайшее удивление. 

- Как это ни одной? Тебя вот пропускаю. Ты, как «Китайская стена» -стоишь насмерть, с места не сдвинешь. Ну, ничего, мы и не такие препятствия брали. Я не я буду, если своего не добьюсь.   

Вера возмущенно фыркнула:   

- Скорее Северный ледовитый океан закипит, или в Африке снег выпадет. Иди, давай, работай.    

Райкин хитро прищурился.   

- Не могу. Меня сюда товарищ следователь вызвал. Пока не отпустит, будешь мою физиономию лицезреть. Так ведь? – Он повернулся к Трухину.      

Трухин улыбнулся.   

- Да, пока вроде с вами все выяснили. Можете идти.    

Лицо Райкина вытянулось.   

- Да? А вдруг я еще чего-нибудь вспомню? Ну, вот, я же говорил! Вот, точно, вспомнил! Я, когда в 557 поднимался, со мной в лифте мужик ехал. Я обратил внимание, что у него рукав пиджака в крови. Ну, это я сейчас понял, что в крови, а тогда подумал, что в кетчупе. Еще про себя хохотнул, что мужик уже с утра «назавтракался».   

Трухин внимательно посмотрел на него.   

- Не придумываете ничего? Как этот мужчина выглядит? Он здесь живет, в гостинице?   

Райкин задумался.   

- А Бог его знает. Может, и здесь, может, и нет. А выглядит? Ну, обычно выглядит. Лет пятидесяти. Волосы с проседью, рост средний.   

- Он раньше вас вышел или дальше поехал?   

Лицо Райкина приняло сосредоточенное выражение.

- Вот черт!  Я и не обратил внимания. Мне оно надо? Откуда я знал, что потребуется вспоминать?   

- Увидите, узнаете? Или описать подробно сможете? – Выжидающе посмотрел на него Трухин.   

- Наверное, смогу. Хотя, хрен его знает. Я видел-то его несколько секунд, и то половину из них на рукав смотрел. Нет, описать точно не смогу, а вот узнать – может, и узнаю.      

Подошли Борисов со Звягиным. Трухин вопросительно посмотрел на них.   

- Ну, что?    

Борисов пожал плечами.   

- Ничего интересного. Вещи все уложены в чемодан. В кейсе деловые бумаги,  ничего не перерыто, все аккуратно сложено. Билеты на вылет в Америку на него и на Мазур Любовь Вячеславовну. В номере идеальный порядок.   

- Хорошо. Вот займитесь товарищем, - Трухин кивнул на Райкина, - попытайтесь найти человека, которого он опишет вам. Спуститесь вниз, поговорите с дежурным администратором. А я пойду к экспертам и послушаю, что Власов скажет.    

Но Власов уже спешил к ним навстречу. Увидев Веру, он улыбнулся усталой улыбкой, замученного в конец человека и, сев рядом, посмотрел на нее умоляющим взглядом.   

- Не дайте умереть в рассвете лет.  Если вы не угостите меня чашечкой кофе – я погиб!            

Вера покраснела, и тут же засуетилась, наливая ему в чашку кофе.    

Райкин насупился, а Борисов покачал головой.   

- Правильно говорят: наглость - второе счастье.      

Власов, не обращая на них внимания, взял   чашку с кофе, и с благодарностью заглянул Вере в глаза.   

- Вы очаровательны, спасительница моя. Отныне, я ваш вечный должник. А долги, я привык отдавать. Что вы сегодня вечером делаете?   

Вера смущенно потупилась.   

- Дежурю. Я на сутках. А, что?    

- Жаль…   

Трухин перебил его.   

- А ты друг, тоже работаешь. Так, что кончай спектакль, и докладывай, что выяснил?      

Власов, преувеличенно тяжело вздохнул, развел руками, показывая Вере, что он бы рад с ней пообщаться, да вот начальство не дает и, встав с кресла, подошел к Трухину. Тот предупредительно поднял руку.   

- Только без лишнего трепа.      

Власов согласно кивнул головой.   

- Как прикажете, без трепа, значит, без трепа. Хотя и докладывать-то нечего. Смерть наступила от огнестрельного ранения в голову. Выстрел был сделан в упор, с расстояния 10-15 сантиметров. На теле никаких других повреждений не обнаружено. Результаты вскрытия будут известны ближе к вечеру. Ребята уехали только что. Следов, я имею в виду явных, никаких. Ни окурков тебе, ни спичек.   Пол залит кровью. С кнопок отпечатки сняли, но это так, для проформы. Это же не личный, домашний лифт. Так, что, глухо, как в танке, который увяз в болоте. Все проделано простенько и со вкусом. Зашел, выстрелил, вышел. А у вас, что?      

Трухин махнул рукой.      

- Да тоже так, ерунда. Сантехник был у него в номере, пред его уходом. Сказал, что был телефонный звонок, и Столь пошел вниз, на встречу, а вот дошел или нет, пойдем, попробуем узнать. Борис со Звягиным как раз сейчас выясняют у администратора вопрос об одном из жильцов, вот и мы свой вопрос зададим. Пошли.               

Власов улыбнулся Верочке, помахал ей рукой, и пошел вслед за Трухиным.               

- Вовка, тебя, наверное, даже могила не исправит. Права Соня, нельзя с тобой ни каких серьезных отношений иметь. Потеряешь, ведь, хорошую девчонку, потом локти кусать будешь, да поздно.

Власов изобразил на лице покаянное выражение.               

- Александр Анатольевич, я же просто пошутил. Нужна мне эта Вера, как зайцу колокольчик. Привычка идиотская: как увижу смазливую мордашку, не могу удержаться, начинает нести куда-то. Треплюсь, заигрываю, лапши на уши вешаю. Может, не перебесился еще, как Настя Борисова говорит? Если сам вижу возле Сони какого-нибудь мужика – зверею. Улыбнется кому-нибудь другому – кулаки сжимаются. А сам веду себя, как Казанова. Ну, ничего не могу с собой поделать.               

Они подошли к стойке администратора. Борисов повернулся к ним.          

- Нашли нужного мужика. По приметам – это Вульф Штейн, из Германии. Проживает в 638 номере. На данный момент его в гостинице нет. Ключ сдан. Надо бы осмотреть номер.            

Трухин кивнул головой, и осмотрелся. В холл гостиницы  вошел мужчина. Увидев Трухина, он направился к нему. 

- Александр Анатольевич, вы сами здесь? Здравствуйте. – Он протянул руку. 

Трухин пожал ее, и улыбнулся. 

-  Вот и прокуратура пожаловала. Здравствуйте Виктор Степанович. Значит, вы будете вместе с нами заниматься этим делом? Я рад. Подключайтесь.  Капитан Борисов вам доложит обстановку. Ему как раз требуется ордер на обыск номера гражданина другого государства.

Борисов рассмеялся, глядя на сразу скисшее лицо сотрудника прокуратуры Захарова.   Трухин предостерегающе посмотрел на него.    

- Значит, вы занимаетесь Штейном, а мы с Власовым пока поговорим с нашей уважаемой… , - он с улыбкой посмотрел на женщину администратора.

Та, улыбнулась ему в ответ.

- Валентина.             

- Вот с Валентиной и пообщаемся. - Трухин подумал, глядя на нее: и, где они таких набирают? Как с обложки журнала сошла. Неужели, все натуральное? – А в слух сказал, -  так, Валя, будьте добры, попытайтесь припомнить, (я понимаю, конечно, что у вас другие обязанности и дел хватает) но все же: не видели ли вы сегодня здесь в холле господина Столя с кем-либо? И если ему звонили в номер, можно ли узнать, откуда звонили – из города или из холла? Эти звонки как-то фиксируются?            

Валентина наморщила лоб.               

- Городские звонки идут на коммутатор, а потом по номеру комнаты соединяют. Их естественно не фиксируют. Знаете, сколько за день бывает звонков? А если из холла, то вон с того телефона, видите, у входа на стене висит.      

- Значит, узнать: кто звонил Столю, и, когда мы не сможем?         

- Нет. А видеть? Знаете, утром обычно в холле столько народу. Кто-то приехал, кто-то уезжает, кто-то уходит по делам, к кому-то пришли. Нет, ничего определенного сказать не могу. Может, и видела, но не обратила внимания. – Она пожала плечами.            

Тут к ним, как-то боком, неуверенно приблизилась женщина лет пятидесяти, в синем рабочем халате.          

- Извините, я слышу, тут про Колю говорят?            

 Трухин резко обернулся, и внимательно посмотрел на женщину.            

- А вы хотите что-то рассказать?  Вы его знали?             

Женщина, немного помявшись, произнесла:            

- Я здесь уборщицей работаю. Убираю в холле, и мою лестницы. А Колю знаю, потому, что у него с  Любой любовь была. А я  с Любой в одном доме живу. Увидела его здесь, вначале удивилась. Я-то  думала, что он наш, ленинградский. У Любки спросила, она мне  и рассказала, что он иностранец. Она с ним в Америку собиралась  уехать, жить. Меня просила за комнатой приглядеть, деньги оставила за квартплату, а видишь, как получилось? А то, что вы спрашивали, ну, не приходил ли кто к нему сегодня? Так я видела. Приходил мужчина. Я как раз у входа мыла, а он Коле звонил. Потом Коля к нему спустился. Со мной поздоровался, а этому мужчине какие-то бумажки отдал, и что-то у него взял. Коля не доволен был. Начал выговаривать ему, что должны были, что-то обсудить, а тот вроде, как перед фактом его поставил. Я не поняла. Ну, вот бумажки он эти взял, и назад пошел к лифтам.            

- А мужчина этот?             

- А он на улицу. Да, он когда звонил, Парамоновым назвался. Я запомнила, потому, что у меня в молодости парень был, у него такая же фамилия была.   

Трухин улыбнулся.       

- Спасибо вам. Простите, как вас по имени отчеству?               

Женщина смущенно улыбнулась.            

- Екатериной Семеновной. Можно просто Семеновной, как вам удобнее. Я раньше медсестрой в больнице работала, теперь вот уборщицей. А что делать? Здесь раза в четыре больше платят, и регулярно. А там слезы, а не зарплата. Да, вот Любке-то горе! Хорошая девка, добрая, спокойная. Жалко.      

- Екатерина Семеновна, вы нам адрес Любы скажите. – Трухин открыл свой блокнот.

- Конечно, конечно. – Вдруг она всплеснула руками, - да вон она, Любка, сама примчалась. Люб, иди сюда, - она помахала вошедшей в холл девушке. Та, подбежала к ней, и они, обнявшись, заплакали в голос.

Трухин внимательно всматривался в худенькую,  угловатую фигурку девушки.  Вдруг та оторвала свою голову от плеча Семеновны, и посмотрела заплаканными глазами на Трухина. Губы ее дрожали.

- Это правда, да? Это не шутка? Ника действительно убили?         

Трухин вздохнул, и развел руками.

- Правда. Пойдемте, присядем, - он кивнул головой в сторону дивана, стоящего в углу холла, - поговорим.   

Володя, - он повернулся к Власову, - давай тогда займись деловыми контактами Столя. Выясни: к кому он приезжал, зачем, кто такой Парамонов? Хорошо?   

Люба нерешительно тронула его за рукав.

- Это и я могу вам рассказать. Я ведь почти на всех его переговорах присутствовала.          

Трухин удивленно посмотрел на нее.         

- Да? И,  в качестве кого же? 

Люба достала из сумочки носовой платок и тщательно вытерла заплаканные глаза.

- Я по профессии переводчик, и курсы секретарей закончила. Работала в фирме, которая помогала в проведении переговоров с иностранцами.

Они втроем прошли, и сели на диван. Люба помолчала, потом начала рассказывать:

- Двадцать дней назад меня откомандировали в фирму «АРВИ». Им потребовался переводчик. Наша фирма «АСС», в которой я работала, как я уже вам говорила, оказывает такие услуги. Фирма наша известная, конфиденциальность гарантирована, компетентность тоже. Проколов пока не было. Бизнесмены любят пользоваться услугами нашей фирмы потому, что мы являемся переводчиками, секретарями и сопровождающими гидами по городу, в одном лице. Так вот, меня послали в эту фирму. Генеральным директором ее является Парамонов Иван Иванович. Там был Ник. Вот так мы с ним и познакомились.   

- Простите, - перебил ее Трухин, - а зачем им понадобился переводчик, если, насколько мне известно, Ник знал русский язык в совершенстве? Он ведь родился в России, и эмигрировал с родителями в Америку.

Люба неопределенно пожала плечами.      

- Не знаю.   В первый день переговоров, Ник говорил только по-английски. Никто и не предполагал, что он бывший русский. А вечером мы пошли в  театр, на балет. Я начала переводить ему программку, тут он мне и сказал, что он почти двадцать лет прожил в Москве. Он даже начинал учиться в «Бауманском». Но теперь он гражданин Америки. Он просил меня, вначале не говорить об этом никому.

- Почему?      

- Не знаю. Он не объяснил. Может, потому, что у нас отношение к иностранцам совсем другое, нежели к соотечественникам, даже бывшим.

Молчавший до этого Власов, спросил:

- Люба, а чем Ник занимался в Америке, вы знаете?

Люба окинула его безучастным взглядом.

-  Компьютерными разработками. Он и приехал сюда, что бы заключить контракт о продаже компьютерных программ на наш рынок. Это сейчас очень прибыльный бизнес. Практически во всех серьезных фирмах вся бухгалтерия, юридическая информация, графики, расчеты – все делается через компьютер. А для этого требуются эти самые программы, которые предлагал Ник.

Трухин осторожно поинтересовался.

- А с кем Ник еще встречался, пока был здесь, вы не в курсе?

-  Я не знаю. Что знала, я сказала.

- Он подписал с кем-то   договор о совместном сотрудничестве?

Люба отрицательно покачала головой.

- Насколько я знаю, до сегодняшнего дня – нет. Ника не устраивали некоторые пункты договора, которые ему предлагали.

- Его партнеры так и не узнали, что Ник бывший русский?

- Нет, он раскрылся, где-то, через неделю, когда  сделал мне предложение.

- Как его партнеры  отреагировали на это?

Люба улыбнулась.

- Смеялись. Говорили, что молодец. «Наши», мол, нигде не пропадут. Что скоро всем миром будут управлять бывшие русские евреи.

Трухин удивленно приподнял брови.

- А Ник был евреем?

- Наполовину. Если честно, я не помню, по-моему  он говорил, что у него мама еврейка. Вы знаете, он так любит родителей, с такой нежностью всегда о них говорит. Он мне сказал, что я им обязательно понравлюсь, - вдруг она вспомнила, что Ника больше нет, и снова заплакала.

Трухин позволил ей немного прийти в себя, и продолжил разговор:

- Люба, скажите, финансовая сторона договора тоже обсуждалась при вас? О каких суммах шла речь?   

Люба покачала головой.

- Я не знаю. Ник шутил: чем меньше буду знать, тем лучше буду спать. Это они обговаривали уже без меня. Последнюю неделю я не участвовала в их переговорах. Я дала согласие выйти за Ника замуж, поэтому занималась увольнением  с работы и сборами. Ник оформление визы, билеты,  взял на себя.

Она снова заплакала, вспомнив, что все это теперь оказалось не нужным, и она ни куда не уезжает, а остается здесь, одна, без жениха.   

Трухин кашлянул.

- Люба, а какие планы были у вас на сегодня?

Люба подняла на него заплаканные глаза.

- Ник собирался закончить все дела, и вечером мы должны были вылететь в Москву, а дальше в Нью-Йорк.    

- Какое у него было настроение? Никаких предчувствий, подозрений? Он ни кого не боялся?

Люба задумалась, потом мотнула головой.

- Да нет, вроде. Мы расстались поздно вечером. Он шутил, смеялся. Сказал, что не будет мешать мне, перед отлетом, прощаться с соседями, с друзьями. А завтра в 15-30 он за мной заедет. Утром договорились созвониться. Он обещал позвонить часов в девять утра. Я ждала, ждала, а звонка все не было. Я позвонила сама, вот тут-то и узнала о его смерти. Как же так? Кому понадобилось его убивать?          

- Вот это мы и пытаемся выяснить. Простите за бестактный вопрос: но кто-то может подтвердить, что этой ночью и утром вы были дома?         

Люба открыла рот от изумления.   

- Вы думаете, это я его убила? Я за него замуж собиралась! Я его любила! Зачем же мне было его убивать?

- И все же?

Люба возмущенно произнесла:

- Да кто угодно. Соседи. Я в коммунальной квартире живу. Вечером все вместе мой отъезд отмечали, до поздней ночи. А утром я все убирала, выносила мусор, мыла. Потом сидела в коридоре у телефона. Люда и Света, это мои соседки, были дома, они и сейчас должны быть дома. Остальные, кто где: на учебе, на работе. Нас в квартире девять человек проживает.

Трухин произнес извиняющим тоном:

- Извините, Люба, но нам придется побеседовать с вашими соседями. Такая работа.

Люба пожала плечами.

- Беседуйте, раз надо. А можно мне увидеть Ника?

Трухин покачал головой.

- Нет. Его увезли. Вопрос отправки к родителям в Америку будет решаться в Консульстве. Узнавайте там. У вас ведь открыта виза, насколько я знаю. Вы можете перенести время вылета, и полететь туда на похороны.

Люба горестно вздохнула. 

- На какие деньги? И что я там буду делать теперь, когда Ника не стало? Нет, я остаюсь здесь. Там я уже никому не нужна. Да и билета у меня нет, он у Ника был. Вот на работу теперь назад вряд ли возьмут. Раз произошло убийство, и я оказалась замешана, неважно, что пострадавшая сторона, но лишние разговоры на нашей фирме не любят.

К ним подошли Борисов и Звягин. Трухин встал, и подозвал Борисова к себе.

- Борь, билеты на вылет в Америку где?      

Борисов показал на свой портфель.

- Изъяты, со всем остальным, внесены в опись, и будут переданы в консульство со всеми остальными вещами Столя. А что?

- Как ты думаешь: можем мы билет, выписанный на Мазур Любовь, отдать ей? Пусть девчонка хоть деньги получит. У нее и так все в одночасье рухнуло, да еще и без работы осталась. А для дела этот билет не суть как важен.

- Как прикажете. – Борисов открыл портфель, но всем своим видом показывал, что решение  начальника не одобряет. – Распишитесь только, что изъяли. У меня же понятыми описной лист подписан.       

Трухин вздохнул.

- Ну, Боря, не знал, что ты такой бюрократ. Ладно, закрывай свой портфель. Раз не положено, значит – не положено. Ты, как всегда прав. Не будем нарушать закон. Извини.

Он подошел к Любе.

- Поезжайте пока домой. С вами наш сотрудник проедет, - он кивнул головой в сторону Власова, - показания соседей запишет.

Володя, - обратился он к Власову, - как закончишь там, подъезжай в Управление.

Он снова повернулся к Любе.

- Все формальности попытаемся сегодня выполнить, что бы в дальнейшем вас не беспокоить. Еще раз прошу извинить – работа. Я советую вам все же подъехать в Консульство и решить вопрос с билетом и вылетом в Америку. Если Ник хотел, чтобы вы летели с ним, то хотя бы проводите его в последний путь.

Власов вместе с Любой ушли. Трухин посмотрел на Борисова.

- Что у тебя?

Борисов махнул рукой.

- Пустой номер. Пиджак висит на спинке стула. Рукав действительно вымазан, но это кетчуп. Анализ, конечно, взяли, но я пока еще в состоянии отличить кровь от соуса. Так что,  этот номер не проходной.   

Трухин глянул на Звягина.

- Ну, как вам первое дело лейтенант? Не заскучали?

Звягин улыбнулся.

- Да, романтикой не пахнет, больше кетчупом. А если серьезно, то нормально. Правда, только толку от меня пока мало.

Трухин похлопал его по плечу.

- Это ничего, не все сразу, присматривайтесь понемногу. Наблюдайте, учитесь, запоминайте. Втянитесь. Начальник группы у вас профессионал высокого класса, даже мне фору может дать, и на ошибки указать.

Борисов покраснел.

- Александр Анатольевич, ну, зачем вы так? Разве я не прав был?

- Прав, Боря, прав. Только об одном тебя прошу: не потеряй человечность и доброту, соблюдая букву закона. Мы с тобой в разных переделках бывали, и жизнью не раз рисковали друг ради  друга, и мне бы не хотелось, что бы став на ступеньку выше, по служебной лестнице, ты изменился не в лучшую сторону. На то мы и люди, а не роботы, которые делают только то, на что их запрограммировали. Ладно, это не большое отступление. Сейчас делаем так: я еду на доклад к начальству, а вы на фирму «АРВИ», к господину Парамонову. Здесь нам, похоже, больше делать нечего, пока.

Они вышли на улицу. Дождь все так же упрямо стучал по мостовым и тротуарам. Люди, спрятавшись под спасительными зонтами, торопились каждый по своим делам.

Трухин вздохнул, подумав, насколько все-таки хрупка жизнь человека, и насколько эфемерен миг, разделяющий жизнь и смерть. 

Вот  был человек, в рассвете сил и лет. Он строил планы, смеялся, любил, переживал – жил. И вот его не стало. А жизнь продолжается, как и прежде. Кто-то куда-то торопится, кто-то с кем-то ругается, кто-то кому-то объясняется в любви. И им нет никакого дела до смерти этого человека. И только его близкие или сыщики (и то, по роду своей службы), заметили, что одним человеком на земле стало меньше.   

Вот так и он, Трухин, когда-то уйдет в никуда, а все на земле будет по-прежнему. Люди будут смеяться, грустить, влюбляться, ссориться, рожать детей. Лето будет сменяться осенью, осень – зимой, зима – весной, а весна снова летом. Но он этого уже не увидит. И со временем никто не вспомнит, что когда-то жил на этой земле человек по фамилии  Трухин. 

Он поежился, и зябко передернул плечами. С его профессией давно  было бы пора привыкнуть к человеческой смерти, такая работа. Но, привыкнуть, никак не получалось. Особенно, если сталкиваешься, как сейчас, со смертью молодого и полного сил человека, которому бы еще жить, да жить.   

   Трухин высадил Борисова и Звягина у метро, а сам поехал в управление.   

 
                Глава 4   


  Власов поднялся по темной лестнице  вслед за Любой, и вошел в квартиру, где она жила. Длинный узкий коридор был заставлен всякой рухлядью: вроде сломанного велосипеда, санок, коробок и прочей уже не нужной, но бережно хранимой годами дребедени.      

Он чуть не упал, споткнувшись о старый радиоприемник, накрытый сверху старой тряпкой и, поэтому мало различимый при тусклом освещении. Чертыхнувшись про себя, Власов зашел в комнату, которую открыла Люба. 

- Да, весело тут у вас. Так и покалечиться недолго.   

Люба равнодушно пожала плечами.   

- Мы привыкли, не замечаем. Проходите, присаживайтесь. Или сразу по соседям пойдем?    

Власов оглядел чистенькую, но бедно обставленную комнату, выглянул в окно, и сказал:   

- Особенно рассиживаться  некогда. Пойдемте по соседям.   

Люба вышла в коридор. 

- Тогда пойдемте на кухню. Если в квартире кто есть, то должны быть там.   

Они вошли в кухню, которая была метров тридцати, может чуть больше, с двумя большими окнами и закопченным от газа потолком. Она была густо заставлена столами, стульями, буфетами и перетянута крест на крест бельевыми веревками.    

Власов ахнул про себя: Боже, как в кино 50-х годов. Сам он тоже жил в коммунальной квартире, но в новом доме и соседей у него было только две семьи. Вернее одна семья и одна старушка.  Появлялся он на своей жилплощади редко, чем очень радовал соседей. Как говорится: «меньше народу – больше кислороду».   

У плиты стояли две женщины, переговариваясь, друг с другом. За столом сидели  двое мальчишек лет 10-12 и уплетали за обе щеки макароны. Больше в кухне никого не было.   

Увидев, входящих: Любу и Власова, женщины заулыбались. Одна из них, вытерла руки о фартук, и воскликнула:   

- Ой. Любочка, ну, как все нормально? А мы как раз про тебя говорим, радуемся за тебя, что выпало тебе такое счастье. Хорошим людям всегда должна хоть раз в жизни да выпасть удача. А это кто - же такой с тобой? – женщина приветливо посмотрела на Власова.   

Взгляд второй женщины выражал неприязнь и настороженность. 

Скорее всего, завидует, - подумал Власов, - для нее Люба теперь богатая иностранка. А везение и счастье других, часто вызывают такую реакцию. Сразу возникает вопрос: почему она, а не я? И чем я хуже нее?   

Люба тяжело опустилась на стул, закрыла лицо руками, и заплакала. Женщины недоуменно переглянулись. Даже ребятишки перестали, есть, и с любопытством уставились на Власова. Он достал свое удостоверение, открыл его, и показал женщинам. 

- Капитан Власов. Уголовный розыск. У меня к вам есть несколько вопросов. 

Женщины переглянулись, и уставились на Любу.  Люба подняла на них заплаканные  глаза. 

- А вы как будто не знаете? Вам  тетя Маша разве ничего не сказала?    

Та, которая смотрела на Любу с завистью, покачала головой, и взмахнула руками.

- Не уж-то аферистом оказался?   Никак обманул нашу красавицу? Говорила я тебе: не верь этим иностранцам – засранцам. Им от нас только одно и надо. А ты уши развесила. Как же, любовь великая! А то у него в Америке таких красавиц, как ты не нашлось. Наверное, еще куча детишек, да жена имеется.   

Она торжествовала, и не скрывала этого. Власов поморщился.  Вторая женщина с теплыми глазами подошла к Любе и обняла ее.   

- Успокойся, Любаша. Ты молодая, красивая, умная. Все образуется, вот увидишь. Ну, подумаешь, чистоплюй попался. Так мало ли их этих высокомерных выскочек? Плакать из-за каждого, слез не хватит. Ты дома.  А дома и стены помогают. Да и мы тебе не чужие. 

Люба попыталась, было что-то сказать, но не смогла, снова заплакала.  Власов кашлянул.   

- Извините, дамы, но мне надо выяснить у вас кое-какие вопросы и записать ваши показания. Представьтесь, пожалуйста.

Женщина, обнимавшая Любу, выпрямилась.   

-  Раз надо, значит, надо. Записывайте: Букса Людмила Васильевна, сорок пять лет, замужем, имею двоих детей,  -  она кивнула в сторону сидевших за столом ребятишек. – Проживаю в этой квартире с 1978 года. Я теперь «новая русская» только в обратную сторону.

Власов удивился. 

- Как это? 

Людмила невесело рассмеялась. 

- Ну, чего же тут непонятного? Безработная я. Швейную фабрику нашу закрыли, нас разогнали, а здание со всем оборудованием продали немцам. Они теперь будут там шить фирменное нижнее белье для своих бюргеров, а наши мужики голыми задницами будут сверкать, потому, что за те деньги, что их исподнее будет стоить, его только в иконку на стенку повесить и молиться на него. Носить за такие деньги, совесть не позволит.

Власов, попытался было, прервать ее рассказ, но не тут-то было. Людмила всплеснула руками.

- Вы представляете, они говорят, что наши трусы, которые мы шили можно одевать только на огородных пугал, птиц пугать. Пятьдесят лет все мужики Советского Союза их носили и ничего, еще и нарасхват шли. Особенно в горошек которые. А  их трусы? Стыдоба да и только! Все обтягивают, сжимают. В наших трусах мужику простор был, свобода. Хочешь - загорай, хочешь - в футбол играй. Пристойная одежда была, так ведь? – Она дернула Власова за рукав. 

Власов снова попытался остановить ее, но Людмила вошла в раж. 

- Вот, накупила газет с объявлениями, пыталась найти себе какую-нибудь работу, да не тут-то было! Оказывается, я уже вышла в тираж. Оказывается, те, кому за сорок, никому не нужны. Даже вахтерами берут только до тридцати пяти. Ни мозгов, ни навыков трудовых теперь не надо. Главное иметь фактуру подходящую и возраст не более тридцати. Как будто не работников, а любовниц подбирают. А мне вон ораву свою кормить надо. Нет, вы посмотрите, посмотрите, - она схватила лежащую на столе газету и начала тыкать ею в лицо Власова. – Вот, написано: «Срочно требуются сотрудники не со специальностью, зато большие деньги!»  Я позвонила. Мне говорят: ваш возраст, объем груди, бедер, талии?  Я продиктовала, а они мне: просим извинения, но вы нам не подходите, вы уже вышли в тираж. Это я-то вышла в тираж?! Послала я их куда подальше. Звоню другим. У них объявление: «Этот звонок может изменить вашу жизнь»  Узнали мой возраст, и говорят: вашу жизнь уже никто и ничто не изменит. Нахалы!  Читаю дальше.  «Внимание, перспективная работа, не пройдите мимо». Чего же, думаю, проходить, если так зовут? Звоню, спрашиваю: что же это за работа такая? Секретарь – референт. Принимают только от восемнадцати до двадцати двух. Я у них спрашиваю: и, что же за перспектива у секретарши? Они так удивились моему вопросу. Оказывается, до любовницы  начальника можно дорасти, а если очень повезет, то даже до жены. Узнали сколько мне лет и давай смеяться. У них уборщицами не берут, если тебе больше тридцати. Говорят, что женский персонал, это лицо фирмы. А какое может быть у сорока летней женщины лицо? 

Власов не знал: смеяться или плакать, но остановить разговорившуюся соседку Мазур он был не в силах.

- Последнее объявление меня просто доконало!  «Достойный заработок, хотя и адская работа, но зато райская жизнь». Ну, к работе я привыкла, а вот в раю никогда не жила. Звоню, спрашиваю: « У вас, что, работа с горячим производством связана, раз пишите, как в аду? « А они мне отвечают: » И жару хватает и пару»  Я интересуюсь: а как же рай? А они мне: рай наступает после того, как ад пройдете. Я спрашиваю: и, что же это за работа такая? Оказывается – баня с массажем и прочим променажем. То есть вначале ты клиента моешь, паришь, мнешь. А потом уже он тебя мнет, и массажирует по полной программе. Так, чтобы на эту работу попасть: надо выслать свою фотографию, заполнить анкету и какой-то купон. Отбор идет на конкурсной основе. И возраст не старше двадцати пяти. Вы представляете? Я даже в банщицы  и уборщицы со своим возрастом не подхожу!  - Она  в сердцах швырнула газету в мусорное ведро. 

Власов быстро попытался перехватить инициативу. 

- Людмила, а вы Любу давно знаете?   

Людмила выпроводила из-за стола ребятишек, дав одному из них подзатыльник, и тяжело опустилась на стул.

- Любу? Да  с детства знаю. На моих глазах выросла. Хорошая, честная, порядочная девушка.  А при чем тут Люба?

Власов ничего не ответил ей, и посмотрел на вторую женщину.

- Представьтесь, пожалуйста. Только если можно, без отступлений о работе.

Та, пожала плечами.   

- Ну, если это так необходимо. Мокина Светлана Владимировна, тридцать четыре года, не замужем, детей не имею. Живу в этой коммуналке с рождения. Принц на белом коне проскакал мимо меня, и скрылся в тумане. Но я не жалею, не зову и не плачу. Готовить борщи и вытирать сопли – это не мое призвание. Я – свободная женщина, художник. Пусть я не известна, как Коровин или Айвазовский, но на хлеб иногда даже с маслом мне хватает. Мои акварели пользуются не плохим спросом. – Она вызывающе посмотрела на Власова.    

Тот кивнул головой.   

- Хорошо, с этим выяснили. Теперь у меня к вам обеим один вопрос: расскажите мне, как вы вчера провели вечер?   

Людмила  жалостливо посмотрела на Любу, и покачала головой.   

-  Да, вот, Любочке проводы устраивали. Коля, ее жених, на прощание закатил нам пир горой. Вот и сидели, отмечали всей квартирой.   

- До которого часа?   

- Ну, где-то до одиннадцати, может чуть позже. Так ведь, Свет? – Она повернулась к соседке, - а потом, Коля пошел к себе в гостиницу, а мы вместе с Любой, стали все убирать, мусор выносить, посуду мыть. Где-то в первом часу только спать разошлись. Я ничего не упустила, Свет?

Светлана закивала головой. 

- Так, так. Люб, не уж-то  на твои денежки шиковали? Последние, поди, истратила, и все зря получается? Вот паразит! Стрелять таких надо! Вечно норовят за бабий счет прожить.    

Люба заплакала еще громче. Светлана буркнула:      

- Да не реви ты. Не ты первая, не ты последняя. Сама виновата.   

 Власов перебил ее.   

- А сегодня вы Любу видели?

Светлана замотала головой. 

- Что значит: видели? Я сейчас ее вижу.   Вот она, сидит прямо передо мной, рыдает по - пустякам.

Власов закатил глаза к потолку, и чертыхнулся про себя. 

-  Сегодня утром вы ее видели? 

Светлана раздраженно произнесла:

 - Лично я, нет. Я недавно проснулась. А что?

Власов посмотрел на Людмилу. 

- Я, мельком. В магазин утром за молоком убегала, где-то около девяти утра, а она у телефона сидела, звонка Коли ждала. А когда пришла, ее уже не было. А что все-таки случилось?

Власов посмотрел на Светлану. 

- А то, что не надо судить людей, не зная истинного положения вещей. Ник Столь не бросал Любу и не обманывал. Сегодня утром его убили.   

- Как убили, где? – Людмила  схватилась за сердце, - да что это вы такое говорите? Люба, это правда? – Она начала тормошить Любу, - скажи мне, неужели это правда? 

Люба, не поднимая головы, кивнула. Мокина, вдруг прищурила глаза, и подбоченилась.   

- И вы решили, что это дело рук Любки? Да она таракана на кухне убить не может, жалеет.  Она же не от мира сего вообще. С мужиком отношения до конца выяснить и то не может, трусится, как заяц. У меня вы все вот где, - она показала Власову сжатый кулак. -  Надо же, Любку в убийстве подозревать?! 

Власов поднял руки вверх. 

- Все, сдаюсь. К вашему сведению, Любу никто и не обвиняет.   

Светлана хмыкнула:   

- А чего же вы тогда здесь выпытываете, вынюхиваете, выспрашиваете, а?

Власов попытался вежливо улыбнуться. Погоны обязывали. Хотя, последние слова Мокиной вызвали в его душе бурный протест.   

- Так полагается. Нам надо было убедиться, есть ли у Любви  Мазур алиби на время убийства Ника Столя. Одна из вас подтвердила, что утром Люба была дома, что и требовалось, как говорится, доказать.  Распишитесь мне в протоколе вот здесь и здесь, - он указал пальцем, – и  все, я вас покидаю.   

Получив подпись, Власов засунул бумаги в папку и встал.   

- Извините, я так понимаю, что в квартире больше никого из жильцов нет?

Светлана покачала головой. 

- Нет. Все на работе. Будут только вечером. А что, нас вам недостаточно?

Власов развел руками. 

- Один свидетель, это, конечно, свидетель, но… . Мне бы еще с этой, как вы говорили,  тетей Машей переговорить. Вы же Светлана Любу утром не видели? Вот так-то. Это вы, как понимаете, чисто ради проформы, но работа есть работа. Извините Люба, - он посмотрел на Мазур. – Ну, ладно, и так все ясно.  До свидания. – Он вышел, оставив успокаивающих Любу женщин на кухне, и спустился по лестнице вниз.

Дверь на улицу была открыта, и Власов с раздражением увидел, что дождь и не думал утихать и продолжал лить, как из ведра. 

- Интересно, откуда столько воды берется? Просто потоп какой-то.

Выходить под холодный душ не хотелось. Он прислонился спиной к стене, и задумался.

 Почему так устроена жизнь? Улыбнулось девчонке счастье, встретила свою любовь, свою судьбу и будущее уже виделось ей раем.  Но  грянул выстрел, и  все исчезло в одну секунду, как и не бывало.  Счастье обернулось горем и слезами. А прекрасное будущее растаяло, как туман.  Мы все привыкли жить завтрашним днем. Гоним время, торопим, не задумываясь над тем, что завтра может и не наступить. Живем надеждами на будущую, прекрасную жизнь, а сегодняшний день, настоящий, не замечаем. Вот так умрешь, и никого после тебя не останется Вова Власов. А тебе ведь уже двадцать восемь лет. Прав Александр Анатольевич, пора кончать с этой холостой жизнью. Надо жениться на Соне, родить наследника и радоваться сегодняшнему дню. Хватит метаться, и искать какой-то призрачный идеал, хотя бы потому, что ты сам не идеален.   

- Ты чего тут стоишь, а? Я вот уже, сколько за тобой наблюдаю, а ты все стоишь, и стоишь?   

Власов резко вскинул голову. Дверь напротив стены, у которой он стоял, была приоткрыта, и через цепочку на Власова с любопытством смотрела маленькая, сухонькая старушка. Она погрозила ему пальцем.   

- Ежели чего плохое удумал, смотри, у меня телефон под рукой, быстро милицию вызову.   

Власов широко улыбнулся.   

- Бабуль,  а у вас есть, что воровать?   

- Ишь, какой прыткий! Так я тебе все и доложила. Иди своей дорогой. Я тебя здесь первый раз вижу, значит, ты – чужой. Я ведь всех знаю: и кто живет здесь и кто к кому ходит.  Тебя вот не видела.  Ты парень видный. Тебя бы я запомнила.   

Власов, вдруг с интересом посмотрел на старушку.   

- Вот так прямо всех и знаете?  Не может такого быть. И к кому же я приходил, как вы думаете? 

- А то! – Бабка захихикала, - сейчас, погоди чуток, скажу к кому. Ты приходил, - она нахмурила реденькие седые брови, - только к Любке или к Витьке, больше не к кому.   

Власов удивился. 

- А почему вы так решили?   

Бабулька с важным видом произнесла: 

- А тут и решать нечего. Дом-то наш не большой, всего четыре этажа, восемь квартир. А я в нем с рождения живу, всех знаю. Раньше-то, до революции, весь дом моему деду принадлежал. Потом его реквизировали, нас уплотнили, а после 37 года, вообще на первый этаж спустили, тех, кто в живых остался. Здесь раньше дворник жил, теперь вот я. Теперь-то, говорят, можно назад все потребовать вернуть, да сил нет и вообще к чему мне одной столько?   

Власов понял, что старушке до смерти хочется поговорить, и решил, что, может с ее помощью удастся узнать что-нибудь интересное по делу. Чем черт не шутит?  Бабка, видимо от дверного глазка  и от окна не отходит, многое может рассказать. Да и дождь не прекращается.  Он достал свое удостоверение и показал его бабке.   

- Вот, видите, милиция и без вызова уже здесь. Вы не пригласите меня к себе на чашечку чая?   

Бабка всплеснула руками. 

- Никак ты новый участковый? Вот, молодец, какой. Обходишь, значит, свое хозяйство, знакомишься с населением? Так и надо. Проходи, конечно. Чего же не угостить власть чаем, конечно, угощу.   

Власов не стал ее разубеждать.  Бабка открыла дверь, и Власов зашел в прихожую. На него пахнуло ладаном, нафталином и еще чем-то специфическим, безошибочно указывающим на то, что в доме живет пожилой человек. 

Они прошли в комнату, и Власов потрясенно ахнул. В комнате стоял великолепный резной буфет из темного дерева, такой же комод и стол. На потолке висела тяжелая бронзовая люстра. На окне темно-синие, бархатные портьеры. Стены были увешаны портретами и картинами.   

Бабка махнула рукой в сторону портретов. 

- Все предки мои. Все. Что удалось сохранить. Мой род-то ведет отсчет где-то с середины семнадцатого века. Мы даже состояли в родстве, правда, дальнем, с Юсуповыми (по материнской линии). А мой прадед, был статским советником. Вот так-то, молодой человек. Ты садись, я сейчас, - она засеменила на кухню.   

Власов, вдруг почувствовал, будто эти портреты живые. Глаза с этих портретов зорко следили за ним, куда бы он, не повернулся. Он поежился. Вошедшая бабка с красивым пузатым чайником, захихикала.   

- Что, не по себе? Смотрят? Я так иногда с ними разговариваю. А бывает, тряпочкой некоторые завешиваю. Любопытные, страсть. Следят за каждым моим движением. А если чем недовольны,  то, падают.   

-  Как падают? – Не понял Власов.   

- Обыкновенно. Со стены срываются на пол, и падают. Особенно прадед и его брат так чудить любят.   

Власов посмотрел на бабку, и подумал: сумасшедшая, что ли?  Видимо от старости «крыша поехала».   

- Нет, ты не думай, я не психическая. Не пугайся. Садись к столу. У меня чай травяной, душистый. Я мазут этот черный не пью. Здесь листья смородины, да шиповник. И вкусно и полезно. Сухарики вот бери. Давай, начинай чаевничать. Поухаживай за мной.   

Власов разлил чай по чашкам, и поставил их на блюдца с позолоченными ободками. Отхлебнул.   

- Действительно вкусно.   

- А то! – Бабка отпила, и зажмурилась от удовольствия.   

Власов спохватился.    

- Простите, я не спросил, как вас звать – величать?

- Зови Софьей Леопольдовной. Фамилия моя – Зимина, но это по мужу. А в девичестве я была Лопахина. Лет мне 89. А ты думал меньше или больше? Все думают, что меньше. А я при царе-батюшке почти десять лет прожила. Родителей и брата еще в восемнадцатом расстреляли. Сестра и тетя от тифа в двадцатые годы  умерли. Муж у меня большевик был. Да, военный. Его в тридцать седьмом арестовали. Так и сгинул где-то в болотах. Деток было двое. В блокаду померли. Вот так с тех пор одна и живу. Пока могла, здоровье позволяло, я в школе немецкий и французский языки преподавала. А теперь силы уже не те. Живу на пенсию, да кое-что из старых фамильных вещей продаю, мне хватает. Поэтому и сказала тебе, что воевать, за возврат площадей, сил нет.  Да и умру, даже эта площадь государству останется – Она тяжело вздохнула. 

Власов отставил чашку. 

- И больше никаких родственников  нет?   

Бабка покачала седой головой. 

- Нет. Одна я зажилась на этом свете. Видно чем-то прогневила Бога, никак к себе не хочет забирать.   

Власов решил, что пришло время вопросов по существу дела.   

- Софья Леопольдовна, а почему вы решили, что я именно к Любе пришел? К ней, что, часто молодые люди ходят?

Бабка поджала губы.   

- Ты хочешь спросить: не проститутка ли она? Нет. Раньше-то ее вообще не видно и не слышно было. Не то, что Светка или Катька. Эти  и погулять любят и покуролесить. А вот в последние полгода (после смерти матери), стали и к ней мужчины изредка захаживать. Я ведь теперь на улицу редко выхожу, ноги болеть стали. Все больше у окошка сижу или в дверной глазок за жизнью дома наблюдаю. Видел у меня в прихожей лесенка стоит? Вот сажусь на нее и смотрю: кто куда пошел, кто к кому пришел. Вроде не так долго день тянется, да и интересно.

- Софья Леопольдовна, а вы не путаете? Может, не с полгода, а с месяц назад? Я Любу имею в виду. 

Стряхнув с платья несуществующие соринки, бабка неодобрительно покачала головой.   

- Я, пока в  своей памяти. Чего мне путать? Который последний, он жениться на Любке обещал. А вчера вечером они поругались. Прямо тут у меня под дверью и ругались. Я все слышала.   

Власов напрягся.   

- А во сколько это было, не припомните? Ну, хотя бы приблизительно.

Бабка махнула рукой. 

- Поздно! Где-то около полуночи. Я теперь сплю мало, сон никак не идет. Раньше-то бывало, голову на подушку и все, а сейчас бывает, до рассвета лежу, и сна  ни в одном глазу.  Старость, она и есть старость.

Власов перебил ее рассуждения о старости. 

- Софья Леопольдовна, а почему вы решили, что они поругались?   

Бабка погрозила ему сухоньким пальчиком. 

- Я, хоть и старая, но не глухая и кое-что еще соображаю. Если мужик говорит девке, что между ними все кончено, а  девка плачет, так что это, как не ругань?

Власов подумал про себя: вот так дела. Люба ничего про ссору с женихом не говорила. Странно.  Он взглянул на притихшую  бабку.

- А вы не слышали, из-за чего у них ссора вышла? Почему он ей так сказал?       

- Конечно, слышала. Он упрекал ее, что обманула она его. Какого-то мужика все упоминал. А напоследок хлопнул дверью и ушел.   

- А Люба? – Власов забыл и про чай, и про картины, которые вначале раздражали его. 

Бабка пожала плечами. 

- Домой пошла. А мужик,  это, наверное, тот парень, который до этого к Любке ходил. Целовались тут в подъезде, тискались. Ночевал он у нее несколько раз. Сама видела, как рано утром, часов в пять от нее убегал.   

Власов недоумевал: как же так, ведь она говорила, что до Ника у нее никого не было? Пока мы ехали к ней домой, она же мне всю свою жизнь расписала до мелочей. Говорила, что Ник у нее первая и, видимо, последняя любовь.

Его размышления были прерваны тонким голоском Софьи Леопольдовны.   

- Да, он ее еще шпиёнкой назвал. Сказал, что она его предала. А она все оправдывалась, да про любовь свою твердила.   

- Вот тебе и Любушка-голубушка. – Власов почесал затылок. – А сегодня вы ее видели?   

- Как же не видела? Конечно, видела. Утром побежала куда-то, словно на пожар, а потом, с тобой вот вернулась.   

Власов рассмеялся.   

- Ох, и хитрая же вы.   

Софья Леопольдовна довольно заулыбалась. 

- А ты думал, я, ясновидящая? Как я тебя разыграла, а? Ты мне лучше вот что скажи: оставил этот иностранный жених Любку с носом, ай нет?   

Власов вначале хотел не говорить ей ничего, но потом подумал, что скоро все равно весь дом будет обсуждать убийство жениха Любы, и решил сказать.   

-  Убили его сегодня утром. 

Бабка ахнула, и зажала рот рукой. 

- Да ты что! Любка?   

Власов пожал плечами. 

- Не знаю. Пытаемся вот выяснить. Поэтому я к вам и зашел.   

Бабка немного помолчала, потом сказала:   

- А, что, Любка, она хоть и  тихая, да люди говорят «в тихом омуте черти водятся». Раз кинул ее жених-то, может, и решилась на убийство. Бабы, ведь существа непредсказуемые, по себе знаю. У меня, когда мужа-то забрали, так я хотела их «Большой дом» поджечь. Даже смесь зажигательную сделала, и в бутылки разлила. Совсем было, решилась, да потом о детях подумала, что сиротами останутся…  - бабка протяжно вздохнула, и замолчала.   

- Софья Леопольдовна, а когда сегодня Люба из дома ушла?   

- Десятый час был. Да, после девяти, это точно. А его когда убили?   

- Раньше. – Власов встал, - ну, что ж спасибо вам огромное за чай, за беседу. Мне пора.

Бабка умоляющим взглядом посмотрела на него. 

- Да посиди еще. Куда тебе торопиться? И дождь еще не перестал. Вымокнешь весь до нитки. Мужику-то все равно уже не поможешь. 

Но Власов не позволил себя уговорить, и попрощавшись, вышел на улицу. Открыв зонтик, он быстрым шагом  пошел к остановке троллейбуса, на ходу «переваривая» полученную информацию.

- Да, получается, все-таки не Люба. Она никак не могла успеть. А о ссоре скрыла, потому, что какой теперь смысл о ней говорить? Думала, что утром одумается, помирятся, и все будет нормально. Обычная видимо ссора, приревновал к бывшему возлюбленному и все.

Туфли промокли насквозь, брюки противно прилипали к ногам. Ветер, словно забавляясь: дул то слева направо, то справа налево, вырывая зонтик из рук и выворачивая его вверх.   

Чертыхаясь, Власов вскочил в переполненный, душный от испарений человеческих тел, троллейбус и задумался, машинально отмечая остановки.   

Получается, Люба не так-то и проста, и открыта, как хочет показаться. Надо будет посоветоваться с шефом и, скорее всего «бывшую невесту» придется вызывать на допрос. Единственное, в чем нет сомнений, так это в том, что это не она убила Ника. В момент его убийства  она была дома. Это подтвердили два человека. Но, она могла знать, что против него что-то затевается, раз названивал ему с самого утра. И потом, как сказала бабка, он назвал ее шпионкой. А работала-то она в фирме не простой. Скорее всего, все сотрудники этой фирмы занимались не только своими прямыми обязанностями, но и сбором информации.   

Вдруг, он услышал смех вокруг себя, и прислушался. Звонкий голос женщины  разносился по всему салону троллейбуса. 

- Мужчина! Перестаньте топтаться, сколько я могу вам говорить об этом? При чем тут пол? Это не пол не ровный, а вы тупой. 

Мужчина что-то бубнил в ответ. Женщина продолжала: - Что вы туда – сюда мечетесь? Да, мне есть до этого дело. Потому, что вы топчетесь на моей правой ноге.  Ах, вы боитесь, остановку проглядеть? А вы, что, считать не умеете? Я, лично, когда дождь проливной и ничего не видно, или зимой, когда в окно можно только морозные узоры увидеть, считаю остановки. Что, что? Вы первый раз по этому маршруту едите? Вы сумасшедший? Нет? Странно. А чего же вы тогда пытаетесь рассмотреть, если не разу здесь не проезжали? Кафе должно быть? Тут через каждую остановку кафе. И кто же вам посоветовал кафе искать? Друзья, к которым вы едите? Да, те к кому вы едите тоже « с приветом» видать.  Ой, мужчина, перейдите на мою левую ногу, а то правая уже в лепешку превратилась. В вас, наверное, килограммов сто весу будет! Девяносто шесть? Ну, моей ноге без четырех килограмм не намного легче.

Народ в троллейбусе давился от смеха.  Мужик продолжал что-то тихо бубнить, а женщина не унималась. 

- Людям деваться некуда, они домой с работы или на работу едут, а вам-то чего неймется? Лишнее место в троллейбусе занимаете. Не зная остановок, надо на такси ездить. Зарплаты на такси не хватает? Ну, это уже ваши сложности – чего у вас хватает, а чего нет. Ой, все, не могу больше! Мужчина, вы не могли бы теперь на ногах вон той девушки потоптаться, которая за вами стоит, может она перестанет хихикать и радости у нее поубавиться? Какая она? Молоденькая, симпатичная.  Вы, что, обалдели, что ли? Вы же мне локтем прямо по ребрам заехали! Платить за лечение сами будите, у меня страховки нет. Вот мужики! Только услышал про смазливую мордашку и готов уже троллейбус перевернуть. Это вы так развернуться решили? Да кто же в такой толкучке разворачивается? С вашими габаритами только разворачиваться, чуть половину троллейбуса не придавили. Вас вообще в общественный транспорт пускать нельзя. 

Вдруг голос ее сорвался до визга.

- Ой, что это?! Что-то по ногам потекло. Мужчина, у вас что, недержание? Нет? А что же это? Пиво? Какое пиво? Из бидона? Нет, вы точно с приветом! Кто сейчас пиво в бидоне носит? В бутылках, как нормальные люди вы купить не могли? Сами сварили? Друзьям на пробу везли? Вот мои ноги ваше пиво и попробовали. А на закуску вы что везли? Нет, есть я не хочу. Я боюсь, не поползут ли теперь по моим ногам раки? Нет? Ну, слава Богу, успокоили. Куда вы руку суете? В карман? А что вы в моем кармане забыли?  В свой пытались? Пытались-то в свой, а попали в мой. 

Весь троллейбус, с набитыми в нем людьми уже содрогался от хохота.

- Чего вы мне хотели показать? Воблу сушеную? На что это вы намекаете? Пусть во мне всего пятьдесят килограммов живого весу, но сравнивать меня с воблой?! Ой, только не надо мне льстить. Я себе цену знаю. На кого я похожа? На стерлядку? Мужчина, если вы будете нецензурно выражаться, я вас за нос укушу. Ниоткуда я не сбегала. Ох, и врезала бы я вам, да руки прижаты.   

Власов чуть было не проехал свою остановку. Смеясь, он выскочил на улицу, и махнув рукой на бесполезный уже зонтик,  быстро побежал к двери здания, которое вполне можно было назвать его вторым домом, потому, что именно здесь, он проводил большую часть своей жизни.