В деревне

     Самые напряженные дни труда были для меня в деревне. Родители каждое лето на каникулы отправляли меня в глухую вятскую деревушку, куда можно было доехать только на перекладных. Сейчас она «похоронена» под зарослями борщевика, и туда больше тридцати лет не ступала нога    
человека.

     В деревне было пять дворов, конюшня с двумя стареющими колхозными лошадьми. Местный вид транспорта: либо три мотоцикла, один трактор и один грузовик. Последний пользовался особой популярностью, как «маршрутное такси». Не смущала даже физическая форма шофера – ведь нет на сельских дорогах ни милиции, ни светофоров. Я не помню, чтобы мы поливали грядки у бабушки, обычно они орошались дождями. У нас было полгектара земли и большой ветшающий дом.

     Лето всегда было жарким, а дожди сильно размывали иссохшую землю, ходить по улице с одного края деревни до другого было удобнее всего босиком, так как дорогу месило стадо, которое возвращаясь из леса, через всю деревню следовало к пруду – купаться и пить. В стаде был один бык, шесть коров и столько же телят, а овец держали в трех дворах, от пяти до пятнадцати. Пастухов, кроме детей, не было. Им доверяли стадо с двенадцати лет вдвоем, а если возраст – пятнадцать и старше, местные пастушата могли пасти в- одиночку.

     Выгоняли стадо после утренней дойки, пригоняли домой в обед коров, а овцы ждали их где-то поблизости, а вечером уже возвращались домой все вместе. Самое неприятное в этом поприще было присутствие мошки и комаров, которые не обходили своим вниманием ни животных, ни людей.
Опытные пастухи знали тропы в лесу, куда можно было загнать стадо и не наблюдать за ним. Это были поляны, похожие на «аппендикс», кругом, кроме одной из троп, был непроходимый лес. Такие места называли «пасьба». Нагулявшись, стадо обычно возвращалось к дому, или днем пастух приходил в «пасьбу» за ним. Таких полян было несколько.

     У каждой семьи своя, секретная. Тайга в тех местах тянется на много километров, и в ней легко заблудиться. Случалось, что стадо к вечеру не возвращалось домой, и было найдено соседями из других деревень. Они посылали своих вестников в деревню. Обычно соседние деревни, тоже вымирающие, были в радиусе четырех километров. Телефонная связь была только в той деревне, где находились школа, почта и магазин. До нее от нас чуть более трех километров. Чтобы куда-то позвонить, нужно было сделать заявку на определенный день. Но проще было отправить телеграмму или письмо.

     Мой дед по материнской линии, Константин Михайлович, считался грамотным и обычно письма писал он. Они начинались словами: «Добрый день. Здравствуйте, дорогие наши родные…» далее перечислялись все близкие родственники из места, куда адресовалось письмо, а в конце письма передавались приветы дальним родственникам.

     Пока дедушка был жив, деревня еще держалась и носила название, которое дал ей мой прадед. Он был выслан с «волчьим билетом» после «ленских событий», как неблагонадежный. С ним приехали семьи таких же выброшенных людей. Они поселились на этих землях, рубили лес, строили дома, сеяли рожь у себя на участках, вручную выкапывали пруды. Прадед мой, «Михал Карпыч», был выбран старостой в деревне, а впоследствии – председателем колхоза. Он предложил назвать это поселение Соколово, потому что соколы постоянно кружили там над полями, да и приезжие были тоже «соколы». Тогда было отстроено около пятидесяти дворов, и колхоз назвали «Соколовский». После его болезни и смерти началась война.

     Всех мужчин мобилизовали в армию. Но мой дедушка получил ранение в голову и вернулся домой через год. Тогда ему было тридцать два года. В шестнадцать лет, чтобы не избаловался, его женили на девушке, которая была на семь лет старше. Когда дедушка вернулся с фронта, у него было уже пятеро детей, в войну родились и скончались от голода и болезней еще двое, а последний родился в 1948 году. Дед не мог работать «в-наклонку», и когда закончилось его «председательство», стал конюхом.

     Дедушка после ранения говорил очень невнятно, да еще с особым вятским выговором, только близкие могли его понять. Он был высок, статен, черные волосы вились мелкими кудрями. Он был шумлив и любил шутить. Бабушка отличалась кротостью. Она была очень небольшого роста, едва доходила мужу до груди, весьма красива лицом, очень подвижная и всюду успевала. Бабушка пережила деда на десять лет. Перебравшись после его смерти в город, она жила отдельно от детей, не хотела никого обременять.

     В доме, где они начали совместную жизнь, из мебели были только – большой стол и широкие лавки. Спали на печи, на полатях, на лавках, подстилая перину или матрац, набитый сеном, а летом - и на сеновале. Баня долгое время топилась по-черному (я застала это время). Потом удалось приобрести две кровати, одна стояла в горнице, а другая в клети, где хранились продукты. А когда мои родители немножко разжились и сменили мебель, то старую увезли в деревню (за шестьсот километров!), т.к. приобрести мебель было очень сложно, ее не продавали в деревнях, а стоила она дорого – по их доходам.

     Когда бабушка стала оформлять паспорт, чтобы переехать в город, до этого он не требовался, у нее попросили свидетельство о браке. А она, прожив с мужем без малого пятьдесят лет, не имела этого документа. Была лишь запись в местной церкви об их венчании. По этой справке ей оформили паспорт. Ее пенсия была двадцать рублей, были и меньше, но ей, как «заслуженному колхознику», пять рублей добавили. Она переоформила пенсию, как вдова, и стала получать сорок рублей. В городе минимальная пенсия в то время была пятьдесят пять рублей.

      Мне пришло желание написать истину о советской действительности, потому что я родилась в ней. У меня нет ни капли сожаления о тех временах. Это только маленький штрих из деревенской жизни. А было еще отсутствие хлеба в продаже, когда бабушка пекла до десяти караваев в выходной день на всю неделю, потому что в другое время она работала в поле; вши и клопы, которых нельзя было вывести, т.к. не было хороших моющих средств, кроме хозяйственного мыла.

     Как можно восторгаться прошедшими временами, зная это! Но самое страшное в это время – отсутствие Богопочитания. Хотя, в мамином роду придерживались религиозных традиций. 

     Соблюдали православные посты и праздники. В бабушкином доме не было икон, дед был партийным, но всегда перед приемом пищи она вставала и говорила: «Господи благослови!» И только тогда все начинали кушать.

     Мне выпало счастье, единственной из нашего рода, встретиться с живым Богом и передать это наследство своему сыну. Да умножит Господь любящих Его в нашем роду!