Будешь рядом - заходи! Саша Тумп

   Я сидел на берегу между двумя большими камнями. Здесь мне не мешал ветер, но волны, отскакивая от них в полете, сливались в жгут и старались дотянуться до меня.
Мне казались забавными их попытки, тем более, что я знал: как только солнце ударится о лес, который был на высоком берегу за моей спиной, озеро начнет погружаться в покой и тишину. Волны же, такие настырные сейчас, будут становиться все ленивее и ленивее, пока совсем не лягут на покой.
   Я увидел Пыль идущим вверху по самому краю обрывистого берега.
Длинный брезентовый плащ и шляпа с большими полями, закрученными справа вниз и назад, хорошо выделялись силуэтом в лучах заходящего солнца.
Там не было тропы. Я это знал.
То ли мой резкий поворот головы, то ли его способность доверяться чувствам, подсказали ему, что здесь кто-то есть.
Он, не останавливаясь и не поворачиваясь, бросил взгляд вниз и увидел меня, но, не останавливаясь, прошел на самый край небольшого уступчика и встал спиной к солнцу.
   Я сидел внизу у воды, он стоял сверху и мы оба смотрели на мир, который видело и солнце, укладываясь на вершины деревьев, как бы пробуя их прочность, перед тем, как спрятаться за ними.
Многие смотрят туда, куда уходит солнце – немногие смотрят туда, куда смотрит солнце, уходя сегодня навсегда.
 …Хруст камешка у меня за спиной не удивил, поскольку я знал, что раз он спустился, то мог подойти и тише, но решил – «камешек», пусть будет «камешек». Я не повернулся. Он, молча, присел где-то ближе к краю осыпи, видимо.
– Тебе идет хламида. Как Горький в молодости. Идешь куда или возвращаешься? – спросил я.
Он молчал.
– Сумки брезентовой или чесучовой на широком ремне где-то на уровне бедра не хватает. Чтоб можно было руку положить на неё, – добавил я.
– Есть сумка, – сказал он.
– Тогда все в порядке у нас, – сказал я. – Значит, идешь?
– А ты как тут?
– День рождения у меня сегодня.
– Места другого нет?
– Есть.
– Сколько мы не виделись? Год?
– Почти год.
Мы молчали.
– Это хорошо, что ты один! – сказал я. – …Скоро ночь, где будешь… ночью? – добавил я, немного помолчав.
– Разницы нет, где быть ночью, – сказал он. – А ты?
– Я здесь! – сказал я. – Мне идти некуда, да и не к кому. Да и учиться не у кого, как и тебе, впрочем. И учить некого… как и тебе.
Помнишь, ты сказал, что теорию относительности изложил один, а имя она носит другого?
Есть предположение, почему он так сделал, или до сих пор тебе его жалко?
Кстати тот другой заявил, что вера в Бога – проявление слабости человека и нежелание брать ответственность на себя за свою жизнь.
Магов видел? Что говорят?
– Мы с тобой не поймем друг друга. Видел, – сказал Пыль.
– А что это меняет для нас? Что меняет для нас то, что мы, не важно по какой причине, не можем, или не сможем понять друг друга?
…Двадцать лет назад мы выбрали дороги, под непонимающий взгляд вслед. Шли по ним, встречались несколько раз и опять мы там же на этом же берегу, только берег уже не тот. Мусора больше. Помойку напоминает. А нас здесь не было, когда здесь сорили.
…Помнишь, Лариса сказала – «свободным и самостоятельным становится лишь мужчина, вымуштрованный в строжайшей дисциплине»? Но и она не сказала «для чего».
Тебе понравилось… Вы оба говорите – «Человек – единственное из всех животных, которое неукоснительно и целенаправленно стремится к самоубийству и вырождению». И…
Уровень ваших знаний таков, что те, кому они предназначаются, не в состоянии их понять, ибо это можно понять лишь тогда, когда появляются знания и смелость понять их. Чем «Салют» хуже «Тайменя»? Скрипит в пороге? Ты в пороге слышишь скрип?
– Ты не постарался вникнуть в сказанное мною, – сказал Пыль, глядя в ту сторону, где должен быть «тот» берег озера.
– Ты копался в их летописях, когда был в Стране Магов? Или принял тот срез, который тебе был виден? Или так было удобно видеть для тебя?
Наверное, ты прав в том, что «не постарался». А «постарался бы»?..
Там – наверху стало бы меньше рваных пустых пакетов и разбитых бутылок?
Куда деть сегодняшних, обколотых и стреляющих по бутылкам?
Ты собрался говорить о душе с ними? О предмете, о котором не говорит только ленивый!
…Есть факт, который мы оба не будем оспаривать – «Те, кто нас учили, знали ещё что-то, наверное? Но не говорили об этом с нами».
– Допускаю! – сказал Пыль.
– Пыль! Как получилось, что мы оба можем позволить себе сегодня купить костюмы от Версаче, заказать в кабаке изврат в виде Хеннесси на стол, тешить себя мыслью, что может быть хоть «Генрих четвертый» лучше, чем это пойло и вспоминать вермут по двадцать девять копеек – сто грамм или «Беле мицне», или «Три семерки» «под полой» в Сайгоне?
… И в результате сидим здесь!..
– Но сидим же… Ты будешь поворачиваться ко мне?
– Зачем? Мне достаточно того, что ты есть.
… Мы сидели долго и молча.
Там куда мы смотрели начало всходить солнце.
– Пойдешь? – спросил я, не поворачиваясь.
– Дождусь – взойдет и пойду, – сказал Пыль.
– Куда? – спросил я.
– Пойду, чтоб идти, – сказал Пыль и за спиной хрустнул камешек.
– Заходи. Будешь рядом, – сказал я.
…За спиной опять хрустнул камешек.
Куда?
… В восходящем солнце проснулись волны. Они опять стали, дурачась, набегать на камни, ударяться об них, сплетаться в жгут и старались дотянуться до меня.
Меж камней было так же тихо.