Другой. Хроники Энжи. Часть 2

2


Мы клятвенно пообещали поддерживать друг друга и не теряться даже, когда повзрослеем. Наверное, крепче дружбы никогда не сыскать во всем мире. Но при этом мы продолжали тщательно скрывать свои отношения, старались видеться только наедине и никому не говорили о нашем секрете. Мы убегали куда-нибудь за город, или наоборот, приходили в библиотеку и, делая вид, что незнакомы брали одну и ту же книгу и молча читали, а потом делились своими впечатлениями. Да, следует уточнить, что инопланетянин, к тому времени, внешне уже абсолютно походил на человека, а точнее, на меня. Но к моему приятному удивлению никто не обращал внимания на нашу разительную схожесть, и не задавал глупых вопросов. Как оказалось, люди попросту не замечали его. Только несколько позже я узнал, что инопланетянин обладал еще одной удивительной возможностью – он без труда мог воздействовать на сознание людей, чем-то вроде гипноза, так что они просто смотрели сквозь него. В тайне, я мечтал, что однажды он и меня научит этому секрету.

-Ваши художественные произведения, которые вы все так обожаете – исключительно об одном и том же,- возмущался он.- Как вы можете, такому учить детей? Вот в чем причина ваших проблем. Вы с детства приучаете людей мыслить не правильно, а потом удивляетесь, почему так гнило устроено ваше общество, ваш мир.

-Ты о чем?

-О том, о чем пишут ваши писатели.

-Я понял, а конкретно?

-А конкретно, какую книгу не возьми – в них описание порочной страсти, и что самое поразительно и страшно, эту порочность они так искусно описывают, что в итоге они словно восхваляют безобразную аморальность через безнравственные, но такие трепетные и жалостные страдания героев.

-Ты об отношениях мужчин и женщин?

-А о чем же еще? Но ладно бы писали о нормальных отношениях, но ведь они пишут об изменах, о лжи, о предательстве, при этом цинично и лицемерно представляя героев в таком сердобольном свете, что мы проникаемся к ним состраданием и принимаем, едва не за подвиг, их грехопадение. Мы сочувствуем им, вместо того, чтобы порицать их поступки.

-Например?

-«Анна Каренина», или вот «Дама с собачкой». Это первые, что пришли на ум, но ведь их бесконечное множество. Зачем такое писать? И как можно восхвалять подобное кощунство? И это ваши классики!

На тот момент нам было по пятнадцать лет. Я не оговорился, сказав – «нам». Я начинал понемногу воспринимать его, как человека. Как подростка, моего сверстника.

-Не нужно так предвзято относиться к прочитанному. Ведь это только художественные произведения. Они для того и пишутся, чтобы пробуждать в читателе слезу, чувства и всякие прочие эмоции. Не нужно воспринимать их буквально, так близко к сердцу, или как побудитель к подобным действиям. А совсем даже наоборот. Писатели, на примере своих героев, как раз и пытаются научить нас избегать различных жизненных ошибок, научить ценить и понимать происходящее из своего личного опыта, как они это видят.

-Можно подумать, произведения писателя, есть прекрасный экскурсовод по его маниям, преступлениям и грехопадениям?- съязвил инопланетянин.- Вот так открываешь книгу и читаешь про различные постыдные поступки того или иного писаки, а то и вовсе сразу заводишь уголовное дело по факту преступления, так красочно описанному в книге. Или нет,- иронично рассмеялся он,- сколько уголовных дел можно сразу закрыть! Ведь вот же, все как есть изложено на бумаге – и мотив, и способ, и уловки. А?!

-Нет, это не совсем верно,- старался я мягко объяснить инопланетянину этот продукт человеческой деятельности,- не все, что описывается в книгах, есть правда. Да, бесспорно большая часть взята из самой жизни, часто чужой, но ведь есть еще момент фантазии, полета художественной мысли.

-Это какой еще такой полет фантазии? А-а, понимаю, ты хочешь сказать, что писатели вовсе не совершали того, о чем они пишут, но ведь они думали об этом, я бы даже сказал, смаковали все прелести той гнусности, о которой пишут. С удовольствием входили в образ героев, бесспорно, даже не спорь, иначе, как только можно так живо, колоритно и правдиво расписывать эмоции и мысли. Ты вообще представляешь, насколько потенциально страшные и опасные люди, эти писаки?! Мало того, что они излагают подобные мерзости, они ведь еще и потенциальные маньяки, с расщепленным сознанием. Чего от них можно однажды ожидать, перестань они изливать свои омерзительные фантазии на бумагу?

-Может, и не с удовольствием.

-Ну да, от скуки и невежества. Глупее ничего не мог придумать?

Я не знал, как правильно объяснить инопланетянину менталитет человеческой сущности, поэтому решил дальше не спорить с ним в этом вопросе, чтобы окончательно не увязнуть в непроходимых дебрях психологии.

-В конце концов, некоторые люди, которые решают стать писателями, просто зарабатывают этим. Это их хлеб. Не стоит их так рьяно винить. Ведь право это лучше, если он просто напишет, а не пойдет и в самом деле не зашибет бабулю топором по голове, в поисках денег? Или соблазнит жену своего приятеля? Да и вообще, о чем им еще писать, чтобы их читали?

-Вот-вот, это еще может понять взрослый, со сформировавшейся психикой, который умеет отличить и понять вот этот извращенный смысл испражнений на бумагу от реальной жизни. Хотя признаться, какая у него психика, воспитанная на подобных книгах? Это еще вопрос. Но да ладно. А ребенок, подросток, которого с детства заставляют такое в школе читать, какие он выводы делает? Ведь подсознательно та же девочка, проникнутая чувствами и состраданием к падшей героине, но так красочно описанной с ее душевными страстями и переживаниями, подсознательно налаживает кальку героини на свою судьбу, пытается быть похожей на нее. Она воспринимает подобный путь как единственно верный: романтизм, страдания, рок судьбы – побыстрее выйти замуж за первого более-менее подходящего, а если повезет то и обеспеченного мужчину, чтобы не засидеться в девках, и будет ждать своего принца на белом коне. И вот, наконец, появляется принц – закипает экспрессия чувств, бурлеск надежды, призрачные мечтания, каскад эмоций, душевные муки, а у мужа одновременно появляются, как вы любите шутить, рога. И что в результате? Множество поломанных судеб. Трагедия, слезы, разбитые жизни, мучения совести и смерть. А как же обыкновенное понимание того, что все вы рождены для любви?! И каждого из вас ждет своя любовь, своя половинка. Только вот не желаете вы ждать своего счастливого времени! Не верите вы в настоящую любовь!

-Но ведь о любви и пишут в книгах,- пытался успокоить я инопланетянина, отчаянно вцепившись в его последние слова.- И учат нас, что нужно ждать свою любовь, а не совершать подобных ошибок.

-Нет! Нет! И нет там никакой любви! Страсть! Одна лишь порочная страсть, на которую так ловко и так давно люди подменили понятие настоящей любви. Нет, я решительно не понимаю ваш мир!

Он снова начинал задыхаться. А я снова старался доказать ему, что он заблуждается. Что наш мир невозможно так просто понять, его невозможно так просто разложить по полочкам. Это правильно, это неправильно. Это любовь, это страсть. Все спутано, все перемешано и не обязательно все понимать умом. Есть страсть в любви, а есть и любовь в страсти. Умом мир не понять, людей не понять. Нужно самому окончательно стать человеком и пройти через подобные испытания, и только лишь тогда еще возможно и получится понять – что, как, и к чему?

Стоит снова напомнить, что уже к окончанию школы, я стал относиться к инопланетянину, как к настоящему человеку. Конечно, он еще был чрезвычайно слаб, бледен, тощ, словно ничего не ел, а по-прежнему состоял из одного воздуха, но, тем не менее, он становился человеком. Понемногу он адаптировался к окружающей среде и все это благодаря мне. Я буквально вынянчил его, выхолил его, в буквальном смысле слова помог стать на ноги, и как-то насколько у меня могло получиться приспособить его к нашему миру.

Начинался новый период наших отношений. Мне по-прежнему хотелось верить, что он мой ангел-хранитель, но время детства и веры в чудеса понемногу оставляли меня и я незаметно для себя оставил и мысли об инопланетном происхождении моего загадочного друга. Он стал для меня человеком, потерявшим свой дом, свою семью, себя самого. Словно, у него случилась амнезия. К его волшебным секретам я настолько привык, что они стали для меня уж обычным явлением, хотя все так же и выдающимся и полезным одновременно. Его умение быть невидимым помогало держать нашу дружбу втайне от всего мира. А его исцеляющие возможности помогали мне держаться в тонусе и не падать духом. Да, к сожалению, мы быстро привыкаем к чудесам и смотрим на них, как на обычное явление. Наверное, мой друг был прав, когда так горько сожалел, что люди потеряли веру в любовь. Чудо, ставшее для всех обычным, а потому не имевшее более прежней ценности и понимания.

Он по-прежнему был крайне чувствителен, впечатлителен, эмоционален, и по-прежнему, время от времени, я слышал от него разговоры о смерти. Но я уже никак не мог допустить, чтобы он с собою что-то сотворил, настолько я к нему привык, что, казалось бы, не стань его – в тот же миг не стало бы и меня. Настолько мы привязались друг к другу, словно стали одним целым. Целым, способным выживать в этом мире. Мы помогали друг другу взрослеть, преодолевая непростой период отрочества. Он забирал мою боль, а я вселял ему надежду на лучшее.

Однажды, когда ему было очень плохо, он случайно проговорился, что его родители, семья исчезли и в этом только его вина. По своей неопытности, непониманию он разрушил все самое святое, что только могло быть у человека. Что творилось в его душе, я не мог себе даже и представить, наверное, что-то ужасное – потому что он никогда не спал. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он спал. Он просто усаживался в кресле, поджимал колени и молча сидел, глядя куда-то сквозь меня. Я не решался расспросить его, о чем он думает. Я боялся, что этот вопрос его убьет – ведь он не смог бы мне соврать, мы всегда говорили друг другу только правду, и промолчать бы он не смог, чтобы не обидеть меня. Поэтому я тоже молчал и подолгу просто смотрел на него. Но иной раз наоборот, мы могли шепотом разговаривать до самого утра или когда мама, наконец, не заглядывала ко мне в комнату и встревожено просила меня, чтобы я прекращал разговаривать сам с собой. Конечно, инопланетянин сразу же становился невидимым, а я по-прежнему не признавался о нем даже матери. Очень часто ему по ночам становилось плохо, он задыхался, и я снова спасал его своим ингалятором.

Вскоре наступил логичный момент дать ему имя, потому как своего он не помнил, а мне все больше хотелось относиться к нему как к настоящему человеку, а не призраку. Я назвал его – Энжи. Он, конечно, долго отговаривался, поначалу даже обиделся, мол, имя девчачье, но когда я объяснил ему, что в моем представлении он навсегда останется ангелом-хранителем, он довольно принял имя. Он несколько раз переспрашивал, а называют ли так мужчин и на мое неоднократное утвердительное «да», успокоился окончательно. Я сказал ему, что это можно интерпретировать как, что-то вроде польского варианта моего имени, Андрей – Энжи. Но мне по душе было больше – Ангел.

Начиналась новая эпоха наших отношений. Человека с человеком.