Путешествие в страну И... продолжение

Глава 5. В гостях у отшельника (продолжение)


Вновь заполыхал огонь. Дымится котелок. Чудесный запах кофе. Живописное же место избрал себе отшельник – река в утреннем тумане, окруженная лесом. Пробивающиеся лучи солнца. Пение птиц. Красиво…

…А что есть красота? Подвластна ли она разуму или только – достояние наших чувств? Можно ли выразить ее словами – не теми, которые вырываются из груди вместе со вздохами, слезами или благодарностью. А такими, которые бы определяли ей, как в своем доме заботливый хозяин – именно ее, семейной драгоценности, - почетное место?

Не красотой единой жив человек. И не хлебом единым. Не рабом хлеба или красоты или чего иного должен он быть, но они ему -  верными слугами – в его единственном и неповторимом пути на этой земле… Кто же возьмет на себя смелость указать им свое место? Хлебопашец? Пекарь? Музыкант или художник? Эти–то, думаю, с превеликим удовольствием. Но что скажут другие - врач или учитель, электрик или физик?

А вот и некому сказать веское слово - кроме философа! Как заметил Юрий – нет у него “своего участка”. А, значит, и все для него равны – зашел в дом и расставил все по полочкам. И не будет никому тогда обидно, и всякий будет знать свое место. А когда все в доме расставлено, ничего нигде не валяется как попало, убран мусор – и его хозяину радостно – захотел, взял одно, захотел – взял другое: это уже его, хозяина дома,  личное дело. Выходит, неправ был отшельник – не указывать, как кому жить, должно философу, но помочь человеку сделать такой выбор, о котором бы он никогда не пожалел…

От подобных размышлений где-то внутри потеплело.

…А может быть, красота – это гармония? И философия ей тоже причастна? В чем же Ее красота и Ее гармония? Могут ли быть красивыми мысли - а не только цветы, музыка или женское тело?

Я прилег рядышком с теплым костром и закрыл глаза, пытаясь представить себе Красоту. Встречал ли я ее в своей жизни? Да, и много раз. Что общего между ними:  розой в каплях росы – пением соловья - девочкой в летнем платье – блистающей морской гладью – шекспировским сонетом? – Пришло только одно: воспламеняемый ими Огонь.

…”Поднимайся, чего разлегся?” – разбудил меня недовольный голос. Юрий возился вокруг костра, собираясь на что-то готовить. Настроен был не совсем дружелюбно. “Занес черт путешественника”, - ворчал он себе под нос, но так чтобы было слышно и мне, - “в кои-то веки вошел в контакт, так нет же – взял и все испортил! Помогай, давай!” – прикрикнул он.

За завтраком, после нескольких попыток, удалось его разговорить, и выяснилось – моя вина состояла в том, что я прервал его на медитации как раз в тот момент, когда “Те” прямым текстом сообщали ему единственно верный принцип классификации червей. “Если бы не ты – я все бы успел услышать и запомнить!” – сокрушался он, - “а так – только общие черты – похоже на таблицу Менделеева. Про трихоплаксы чего-то твердили, мол, от них надо идти”.  После чего с упоением стал рассказывать про “самых удивительных в мире созданий” – трихоплаксов.

“Вот она, сущность жизни, - ни головы, ни конечностей, вообще никаких органов нет - ты только подумай! А жизнь есть! Ни переда нет, ни зада, ползает в разные стороны, но – живет! Если провести эксперимент и  его разрезать – хоть пополам, хоть на четыре или больше частей – поползут друг к дружке, чтобы склеиться вместе! Ты можешь себе такое представить? Чем они – эти части думают, головой что ли?” – он строго уставился мне в лицо, - “тебе никогда этого не понять, если не поймешь, что все команды идут оттуда!” – и он, как и вчера, устремил указательный палец в небо.

Это уже было через чур. Какой-то червяк, видите ли, может спокойно узнавать, что и как ему делать, а я не могу! Самый глупый червь обладает своей червячьей истиной, а я – не самый глупый человек – своей человечьей не могу!

Не философия ли в том виновата, уважаемый? Она, кстати, тоже имеет право на опыты. И не далее, как сейчас им воспользуется. Только подопытным окажется не ваш очаровательный червяк, а тот, кто его так нахваливает! И, если ее задача в том, чтобы все расставлять по местам, то кое-что будет расставлено уже сейчас…

Флакон с чаем был извлечен из кармана и поставлен на пень, прямо перед ним, сразу же притихшим. Теперь можно, не торопясь, прогуляться к лодке, достать сигару и с удовольствием, недоступным вчера вечером, сделать пару затяжек. И наблюдать, как внутри отшельника заходится пожар. Вот оно - испытание Огнем! Происходящее напоминало старую добрую инквизицию с тем, однако, отличием, что инквизитор подвергал пыткам и самого себя! Глядя на этот проклятый пузырек, я вдруг ощутил странный зуд во всем теле и сильное желание сделать из него глоток. Мы молча сидели,  уставившись на соблазнительный сосуд. На лице отшельника читалось нечто вроде страданий, на моем, наверное, тоже. Тем более, что так оно и было.

С чем можно сравнить жажду познания? – С жаждой  путника в пустыне? – С надеждой заблудившегося в лесу грибника? - С трепетом ожидания возлюбленной? - С волнением игрока в рулетку? – Именно, со всем этим и еще со многим другим…

Мне было – с сигарой в зубах – полегче. Испуская облака сизого дыма ему в бороду и усы, я мучительно наслаждался происходящим, боясь дрогнуть первым.

“Ради науки можно и принять немного” – пробормотал подопытный. “Это нечестно”, – продолжил я экзекуцию, -  “разве можно в общении с Ними быть под наркотиком?” – “Но это не наркотик!”, - горячо запротестовал Юрий, - “от него в голове все проясняется, многие запутанные вопросы становятся простыми – ты разве не чувствуешь?!” Пожалуй, можно было бы и согласиться, но в опыте, пускай даже и философском, нужно идти до конца, не проявляя снисходительности к “кролику”. Или все же к “червяку”?

Для пущей важности я перешел на официальный тон:”Признаете ли вы, уважаемый, что сей  препарат есть достижение науки философской?” – И схватил пузырек, будто намереваясь, при неверном ответе, спрятать его в карман. “Да, да, признаю!” – поспешно ответил он. “Признаете ли вы в таком случае ее право на испытания данного препарата на представителе иной науки?” - “Признаю, и дальше что?” – “В таком случае оглашаю условия эксперимента”, - я запрокинул голову вверх, словно вслушиваясь в идущие оттуда голоса, - “после принятия данного препарата подопытному”, - я ткнул пальцем ему в грудь, - “запрещается: закрывать глаза, спать, долгое время молчать, не слушая исследователя”, - я ткнул пальцем в свою, - “и самое главное – запрещается слушать…Их!” – две поднятые руки устремили свои указательные пальцы в небо, - “Вы согласны?”. Снадобье находилось рядом с карманом.

Усы и борода зашевелились, глаза гневно блеснули:”Черт с тобой, согласен!”