Коричневый мальчик

 
   Какой садовод ни мечтает иметь у себя в саду яблоню, которая бы не боялась трескучих морозов, морозобоин, солнечных ожогов, падучей. Для этого у яблони должны быть мощная зимостойкая корневая система и крепкий скелет-ствол с основными скелетными ветвями. Я в сотый раз окинул взглядом свою "сибирку", свою красавицу. Невысокая она у меня, разлапистая, зайди я в чужой сад - не обратил бы и внимания. Ан нет - у меня она на своём месте, коронном. Слева от неё сидит пучками и собирает солнце кустарник жимолоти, справа - юная грушка-"бере", причём на ценнике так и было написано с маленькой буквы - "бере", в прошлый сезон купил её на стихийном рынке, о чём сразу же и пожалел - ведь знал что саженцы надёжнее брать в питомнике. А позади, ежели от входа глядеть, притаился хмурый орех. Хмурым я его именую за неуживчивость. В каких только углах моего сада не пожил он - всё недоволен. А вот с яблонькой подружился, не даром что породистая!
   Налюбовавшись, я притянул стремянку, пристроил её под свою "сибирку" и, перекинув ведро за шею, нырнул в крону. Плоды засеменили у меня перед глазами.
   Тут у меня за спиной раздался пронзительный шелест. Я тут же подумал о попавшей между бортами чайке, привет из романтического литературного прошлого - Новиков-Прибой, Стивенсон, Жюль-Верн... Страшная бурая картина обагрившегося каплей крови океана предстала перед глазами бородатой матерью. Шелест прервался тупым шлепком в траве. Я осмотрелся - прямо у ствола яблони лежал новенький футбольный мяч. Новенький... Не такой, каким я гордился в детстве - белый с чёрными, несколько взбухшими ромбиками, а серебристый, гладкий с ровными стильными надписями.
  - Простите.
   Услышал я тихий писк у калитки.
  - Простите, пожалуйста. Он случайно залетел.
   У калитки стоял мальчик лет двенадцати. Смуглый, белобрысый с пышными выгоревшими ресницами, массивными коленями на тощих телячьих ножках, на шее поблёскивала дешёвая цепочка с распятьем - идеальный. Я посмотрел на мяч, затем снова на него. Его белёсая свежая футболка буквально таяла в белизне увивавшего забор климатиса, оставляя лишь безумно голубые огромные на всё лицо глаза.
   - Входи. - сказал я и стал аккуратно спускаться по разболтанной стремянке.
  Мальчик, видимо, очень воспитанный мальчик, оставался стоять у калитки.
  - Да входи же. - я как мог дружелюбно улыбнулся, где то в глубине головы тут же вспомнив, что улыбка - это эквивалент оскала животного - я показываю тебе свои клыки, мальчик, я сильный, я не боюсь тебя. - Входи, не бойся. Там открыто.
   Он с трудом отворил калитку и подошёл к стремянке.
  - Ну-ка прими. - я подал ему ведро с яблоками. - Ставь на землю. Только аккуратно, присядь. Не нагибайся, можешь порвать спину. Порвать спину - как звучит. - сам себе сказал я и улыбнулся, теперь уже непроизвольно.
   - Мы там в футбол играем. - неожиданно бойко сказал он, и я тут же до боли в груди увидел какой же он ещё мальчик. Мальчикмальчикмальчик.
   - Славка сильно ударил, а он. - он указал на мяч, почему-то всё ещё не решаясь его взять. - Рикошетом от штанги, потом в берёзу и к в-вам. - он запнулся, заметив, что я его рассматриваю.
  - У меня есть водка. - сказал я как можно небрежнее. - Бери же мяч. Чего тушуешься? Вы долго ещё будете играть?
  - Арту-у-ур! - послышался крик из-за забора.
  - Твои?
  - Ага. - кивнул Артур. - Зовут.
  - А долго?.. - я кивнул за забор.
  - Это мячик Сашки Андросова, он болеет, и его мать всегда в обед спать укладывает.
  - Э-э-э, значит, через час?
  - ?
  - Приходи, как доиграете. Я тебя водкой угощать буду.
  Артур взял мяч и, не прощаясь, вышел.
  Пришёл он только через четыре часа, когда я в пятый раз уже совсем перестал его ждать. Он вошёл сразу же, не мешкаясь у калитки. Даже как-то истерично. Так входит молодая женщина к своему любовнику - опально, трепеща лошадью, взволнованно, почти теряя сознание...
   Я сидел в беседке и перебирал калину.
  - Какие у вас руки красные. - сказал он и зачем-то показал мне свои ладоши.
  Гладенькие и белые, на них почти не было линий, а если и были, то короткие и неглубокие.
  - Это калина. Я из неё настойку делать буду. А ты что будешь настойку или водку?
  - Водку. - выпалил он, не дав мне закончить.
  - Пойдём, польёшь мне на руки. - я отставил чан с калиной в сторону и направился к колодцу. Артур проследовал за мной. - Меня Геннадием зовут, это моя дача.
   Артур слегка накренил ведро и нагретая за день, присыпанная опавшими пережжёнными листьями и зазевавшимися мошками вода плеснула мне на ладони. Красный местами закоревший сок калины стал сползать с моих ладоней. На мгновение наши руки оказались предельно близко, и я почувствовал исходившее от них тепло. Тепло юноши.
  - Интересная у вас конструкция. - произнёс он.
  Я с удивлением рассмотрел свои руки.
  - Да нет. - с улыбкой заметил он. - Я про это.
  От колодца по валам отходили самодельные желоба, с борта свисал электронасос.
  - А-а... Это "лиманка", оросительная система. Понимаешь, Артур, вода является одним из основных условий жизнедеятельности растений. Она входит составной частью во все органы плодовых и ростовых образований. В листьях и ветвях растений содержится примерно семьдесят процентов воды, в плодах восемьдесят, а то и больше, в корнях где-то столько же. Вода необходима - она участвует в образовании органического вещества, в процессе фотосинтеза.
  - А-а. - понятливо закивал он, рассматривая мою "лиманку".
  - Я люблю ухаживать за растениями. - говорил я. - Вот тут у меня две грушки - "Любимица Яковлева" и "Детская", честно говоря, и одна и другая разочаровали, вон там прямо у беседки слива - "Скороспелка красная", по периметру участка - георгины, скоро они войдут в пик своего цветения, вон та треть, с запада, засажена у меня красными георгинами, видишь, у них бронзовые рассечённые листья, вся южная сторона оранжевыми и малиновыми, пурпурная клумба - это центр сада, здесь - желтые с белыми, а ближе к калитке и двухцветные - так наряднее. Там у меня ещё и декоративный табак посажен.
  - А бывают чёрные георгины?
   - Нет. - зачем-то пожал плечами я, словно бы сомневаясь. - Я обожаю георгины, хотя и понимаю, что в этом отношении являюсь старомодным, в современных цветниках их почти не используют, считают, что они чересчур крупные и яркие, чтобы вписываться в миксбордеры. По забору у меня вьётся климатис. Там у меня прострел-трава, перед ней эхинацея, видишь, с овальными листьями - сейчас у неё пик цветения. Я её в чай добавляю, беру цветочную корзинку и завариваю - для желчного пузыря полезно очень. Это лимон, довольно редкое и капризное растение, ива, для красоты. Тебе нравится здесь, Артур?
  - Да. - кивнул тот, окинув взглядом участок. - У вас уютно. Я сразу это заметил.
  - Я - хозяин, Артур. Прирождённый хозяин. Всю жизнь за кем-нибудь ухаживаю. В детском садике за Мариной, в школе за Аней, в институте за Ниной, потом за Инной, на ней и женился, работая в Институте животноводства, ухаживал за свиньями, я их разводил - довольно увлекательное занятие, да, их разводил. А вот ухаживал уже за Петей и Сашей - это мои сыновья, сейчас мне сорок восемь и я таксист, а ухаживаю вот за ними. - я картинно обвёл руками свой сад. - Ну что ж. - я отёр руки и лицо висевшим на борту колодца полотенцем. - Пойдём пить водку.
   Время было около пяти вечера. Начало конца августовского зноя. Самое любимое моё время.
  - И моё. - словно бы подслушав мои мысли, сказал Артур.
  - Прости? - скривился я.
  - Я каждый день жду пяти часов. - Артур сидел напротив меня в беседке. На разделявшем нас аккуратно застеленном скатертью столике поблёскивал графин с водкой, литровая коробка абрикосового сока и открытая банка со скумбрией. - В это время мне как-то особенно хорошо. - Артур говорил тихо и ровно, совершенно не боясь глядеть мне в глаза. - Я даже пришёл к вам именно так, чтобы... ну чтобы в это время, как раз. Вот.
  - А я уж и ждать тебя перестал.
  - А вы ждали?
  - Угу. - я едва заметно улыбнулся.
  - Ден-дро-ба-цил-лин. - прочитал он по слогам надпись на этикетке, стоявшей на полке банки.
  - Это микробиологический препарат. Я убиваю им листогрызущих гусениц, молей, пилильщиков, борюсь с яблонной плодожоркой.
  - А сколько вашим сыновьям лет?
  - Пете двадцать, саше двадцать четыре. А сколько тебе?
  - Четырнадцать.
  - Это какой класс?
  - Шестой.
  - Ты знаешь, а я помню себя в шестом классе.
   
   
   
   
  Анус у Артура оказался предельно мальчуковый: тугой, не знавший тысяч дефекаций и ректальных перверсий. Я уже четверть часа находился в нём и только сейчас разрешил себе коснуться губами его затылка. Твёрдый, жаркий, как у телёнка, между сбившимися в змейки мокрыми волосиками проглядывали розовые островки лоскута. Невзирая на юность, затылок был плоский и могучий.
  - У моего отца был такой затылок. - простонал я, вылизывая потные волосы. - Широкий и седой. И талия...
   Я с силой вонзился своими сильными руками ему в бока, те провалились, и я явно ощутил холод тазовой кости. Подвздошные гребни, лонное сращение, передняя ость, задняя - всё сейчас ходило под моими руками.
  - А-а-а! - тихо, но взрывно прокричал Артур.
   Так обычно кричал Петенька, мой младший сын. И бился так же, извилисто, словно бы он запутавшийся в стеблях лилий уж. Я взял ушную раковину Артура в рот, целиком и сдавил её зубами. Артур зарычал, анус его плотно обхватил сфинктером мой член почти у самого основания. Я чувствовал, что он чувствовал, что я почувствовал, что он испугался. И это понравилось ему.
  - Ам-ам-м-м. - Артур хватал воздух пересохшими губами, медленно и всем телом... словно брошенная в костёр рыба. Губами! Губбами!..
   Так обычно делала Катенька, моя племянница и дочь моего старшего брата, пока ей не исполнилось двенадцать, и она ни стала избегать меня.
  - Катенька. - произнёс я так, словно скатился с ледяной горки.
  Артур затрясся. Тогда я резко схватил его за член и залупил. Не то от боли, не то от наслаждения он заорал. Сад вздохнул. Я снова припал к его затылку, шее, пальцы стали липкими, его юркий член по-весеннему скользкий и быстрый, я два раза толкнул корпусом что было мочи... и замер. Семя медленно поползло к нему в норку. Кишечник Артура панически сокращался. Раз! Р-раз!.. Раз!
  - А-а-а. Как всё похоже. - чуть не разрыдался я. - Как всё похоже.
  - Больно.
  Сквозь мой оргазм едва слышно, словно дыхание школьницы, долетел шёпот Артура. Я ждал. Кишечник его уже перестал сокращаться. Хорошо, что я не постеснялся и предложил ему поставить клизму, думал я. Клизма это хорошо. Клизма это для любви.
  - Вот... снова. - кольцо сокращения полоснуло по моему члену.
  - ...льно. - едва слышно коснулось моего слуха.
  Я открыл глаза. Артур глядел на меня с мольбой, стиснув мою впившуюся ему в бок кисть своими карандашными пальчиками. Из носа его свисали белые сопли. Раздался самый гадкий для моего уха вакуумный звук и член выпал.
  - Обычно я стараюсь, чтобы в эту минуту играла музыка. - произнёс я.
  - Я буду знать. - тихо вторил Артур, стоя раком и всё ещё продолжая сжимать мне кисть.
   Я посмотрел на его анус - он был огромен... как третий глаз, как воронка от взрыва, как шахта метро, как лицо террориста. Он был открыт и являл моему взору свой красный зёв.
  - Закрой срамоту. - я постарался произнести это так, как произносит все свои фразы любимый актёр Андрея Звягинцева Лавроненко. - И что ты будешь знать?
  - Знать, что вы любите музыку на острие...
  - На острие чего?
  - На острие...
  - На острие твоей педерастии!?
  Артур рванулся, словно бы на уроке физкультуры собрался бежать стометровку, но не двинулся с места, оставаясь стоять раком. Я понял - ему это доставляло удовольствие, очень мокрое и смрадное удовольствие, как мастурбация на забытую мамой в ванне использованную прокладку, как запах бабушкиного платка, потного платка, пахнущего бабушкой, любимой и доброй бабушкой платка, Ирина Ивановна, Серафима Сергеевна, Маргарита Максимовна, Светлана Сергеевна... платка и прокладки Артур стоял я лизал глазами его всё не закрывающийся анус в него сейчас запросто мог поместиться молодой кабачок. Он стоял. Я полу нависал над ним, уже старый, сорокавосьмилетний старый. Нависал. Белая новая рубашечка его прилипла к мокрой спине и торчала остистыми отростками, шортики лежали на столе рядом с выпивкой, трусики он, придя ко мне не надел...
  - Вы же сами. - тихо произнёс он.
  - Я? - я сел на стол и поставил свой выпачканный землёй рабочий ботинок ему на ягодицу. Безумно бледной показалась она мне тогда. - Это не я. Это ты. - я качнул его ногой.
  - Что я?
  - Ты вонючий! Вонючий гомосек! ****овонючий ****огомосек! Пидор! Педрилапедераст! Опущенное педерастическое чмо! Голубоглазый голубожоп! Содомит ****ый! Чтоб ты угорел, а после захлебнулся собственной спермой! А!А!А!А! Ты! Ты! Ты! - я увлечённо шлепал себя по ягодицам и раскачивал мальчика ногой. - Ты! Ты! Ты! Поганый школьник! Чего ты пришёл? Чего тебе не хватало? Я в твои годы даже не думал об этом, пидараст! Да-да, именно, пидараст. Тыв! Тыв! Ты, бль! Это ты сорок восемь лет изучал и исследовал вопрос и убедил, наконец, сука, свою женщину, что гомос-ть не представляет из себя ничего безнравственного, что, как всякая другая страсть, пропаханная, духовно прожаренная, закольцованная гомос-ть направлена на заклание физическому и нравственному здоровью, и только ее уклонения - безнравственны. Поганый школяр. Поверил? Поверил? Пидарская рожа. Ты щенок - тебе ещё нужен начальник, как сортиру вантус, ты без него забьёшься с восьмого этажа и рожей своей прыщавой в землю на девять футов и горкой песка венки покроют твою грязную память, православный гомопидор! Афинянин! - я схватил с лавки аккуратно сложенный старушечий платок и взмахнул им наподобие тоги. - Ни в серьёзных занятиях. - я всунул ему носок ботинка в зад и на "ни" ткнул. - Ни в играх. - я повторил ритуал. - Никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению: нет! - я с особым пиететом погрузил носок ботинка в анал. - Всегда - и на войне и в мирное время - надо. - толчок. - Жить. - толчок. - С постоянной. - толчок. - Оглядкой. - толчок. Артур не срываясь, застонал. - На начальника и следовать. - толчок. - Его. - толчок. - Указаниям. - толчок. - Видел бы нас Платон. - криво ухмыльнулся я.
  Артур стоял на четвереньках и уже сам скользил мне по ботинку, словно бы ел его задом.
  - Ты, Артур, пидераст, молоденький и гадкий. Признайся, ведь ты не имел секса с женщиной, ты, падаль, кроме влагалища своей матери ни касался ни единого влагалища, ни драл его, ни пердолил, ни втаптывал, ни выпаливал, ни укатывал, ни мочалил, ни драл. Ты, сука, гомосек. Тебя сегодня мужик в жопу поёб, а захотел бы, ещё и в рот бы покатал. Сука. Но у тебя есть бонус, ты, как настоящий пидарас, можешь теперь рассказывать его поймавшим тебя в тёмном переулке фрезеровщикам вместе со стропольщиками. Я знавал множество лиц, скажешь ты, более или менее подверженных гомо страсти и большинство из них были людьми чрезвычайно развитыми: прямые, утонченные натуры и, скажешь так и лицо постараешься сделать примерно такое, как сейчас у меня, отличались, между прочим, вполне ясным умом. Я думаю, сразу после этого последует сокрушительный гетеросексуальный удар. Только не вздумай произносить при них это слово - оно тебя убьёт. А ты такой гладкозаденький ещё пригодишься своим говночленным недогомочеловекам-друзьям. Пойми сладкозадый, половая страсть возбуждается раздражителями, присутствующими, как в мужчине, так и в женщине. Оба пути одинаково натуральны для человека не развращенного. Но тебя это не касается. Понимаешь, чмо голубое. Это любовь одного какого-нибудь пола - явление развращающее. Нормальный человек любит оба пола. Так что ты голубое чмо - развратник и извращенец и нет тебе прощения гори в аду, цыпа. Ты голубой тормоз, тормоз прогресса. Ведь прогресс именно в том и заключается, чтобы животность заняла подчиненное положение в отношении психики. Во завернул, самому не разогнуть.
  Артур продолжал терроризировать мой ботинок. Какой удивительный мальчик, только и успел я подумать, как тот вдруг выдал:
  - Нежелающий, чтобы дурные люди заблуждались, подобен тому, кто не желает, чтобы плоды смоковницы получали сок из нее, чтобы малые дети плакали, конь ржал, чтобы совершалось вообще все необходимое. Что делать человеку такого склада? Если у тебя хватит смелости, то попытайся исцелить его.
  - Наедине с собой... - промычал я. - Ты ласковый, я это сразу заметил, но... не смелый... я не хочу больше оскорблять тебя... Просто я хочу, чтобы ты жизнь свою выстроил крестиком, понимаешь? Чтобы ты жил, и тебе не было стыдно, чтобы ты понял, что исконно в человеке заложена не сексуальная ориентация, а только способность к половой тяге, к сексуальной любви. Ведь любовь изначально сексуальна - это-то ты понимаешь? Зачем же себя в столь юном возрасте кастрировать педерастией? У тебя сейчас всё есть: ты пластичен, способен любить любого привлекательного партнера - мужчину ли, женщину ли, животное ли, дерево ли!.. Ты гибок и бесконечен - не позволяй делать из себя раба своего же тела, которое с возрастом, трансоформируемое социальной средой и прессом культуры, мутирует в своих половых симпатиях и сосредоточится на общепринятом "противоположном поле". Но ты будешь не таким, я это понял по запаху твоего затылка и вкусу левого уха, ты - пират - ты не позволишь себе застрять на этой дегенеративной стадии развития и пронесёшь свою юношескую широту вкусов через весь свой век!
  - Какая частица безмерного и беспредельного времени уделена каждому из нас? Еще немного - и она исчезнет в вечности. А какая частица всей сущности? Какая - мировой души? На каком клочке земли мы пресмыкаемся? Раздумав над всем этим, не считай важным ничего кроме одного: действовать так, как предписывает твоя природа, и мириться со всем, что создаст общая природа. Ты будешь относиться с презрением к веселой песне, к танцам, ко всем видам борьбы, если разделишь всю мелодию на отдельные звуки и относительно каждого задашь себе вопрос: "Не перед ним ли я не могу устоять?" Ведь. - Артур потуже насадился анусом мне на ботинок. - Ты. - он повторил движение. - Постыдишься. - носок ботинка снова исчез в его прожорливом зёве. - Ответить. - застонал он. - Утвердительно. - Артур так крепко "сел" мне на ботинок, что я почувствовал, как жар его нутра окатил мои пальцы. - Поступай соответственно этому с танцами, относительно отдельных движений и положений, равно как и с борьбой во всех ее видах. Помни, что во всем, за исключением добродетели и её действий, следует переходить к рассмотрению частей и из их анализа черпать презрение к целому. Примени то же самое и ко всей жизни.
  - Прекрати мне цитировать Марка Аврелия - он давно умер!
  -Насколько же очевидно. - он заговорил голосом моей матери. - Что нет условий, более благоприятных для философствования, нежели те, в которых ты теперь находишься!
  - Закрой пасть, содомит! Закрой пасть! Закрой пасть! Закрой пасть! Закрой пасть! Я не философствую, философствовать это всё равно, что испражняться - так же бессмысленно - всё равно рано или поздно умрёшь. Не гневи меня! Не гневи! Не гневи! Не гневи, человек без стержня! Человек суть эрогенная точка, одна большая эрогенная, тело, разум, космическое электричество - всё суть эрогенно, всё нужно трогать, почаще и поизощрённей, тогда человеку будет радость, древняя радость, самая древняя. Самая человечья - эрогенная радость, радость сокращений. Это ясно из того факта, что эрогенные зоны мужчин хорошо развиты, а генитальные зоны женщин совершенны также. При оргазме у них происходят вагинальные сокращения. И как мужчины, так и женщины, все без исключения, имеют анальные сокращения во время оргазма, даже если у них регулярные гетеросексуальные сношения. Слушай, мальчик, и мотай на ус. Это тебе не Марк Аврелий. Тем более, что он давно умер. Пойми мой пидарастический мальчик - анальный секс был столь же обычным в ранние времена, как и пенисно-вагинальные сношения. В те времена человеческое либидо было столь всемогущим, что никто не замечал, да и не заботился о том, кто его партнер - мужчина или женщина. После преисторического периода человечество натолкнулось на зверя по имени "эволюционная сублимация" и со страшной силой стало калечить свою сексуальность - сексуальность стала делиться, большинство людей становилось гетеросексуальными, а некоторые - гомосексуальными. Но не мне тебе рассказывать, пидерастическая рожа, что бисексуальный век длился миллионы лет, а гетеросексуальный - лишь несколько тысяч. Поэтому, мой голубой друг, ты должен помнить, как твой еврейский отче наш, что гомосексуальность открывает очень архаичную природу души. Я надеюсь, что благодаря таким педикам как ты человечество еще вернется к бисексуальности в будущем, и его либидо станет в десять тысяч миллионов раз сильнее, чем теперь. Спасай планету, голубой рыцарь! Виват бисексуальность! Виват гомосексуальность! Виват гетеросексуальность! Виват гиперсексуальность! Все извращенцы в один вагон в одну коричневую яму! Виват! Виват Александр Македонский! Виват Юлий Цезарь "муж всех жен в Риме и жена всех мужей"! Гор Видал, Пьетро Аретино, Оскар Уайлд - виват! Виват Поль Верлен! Фрэнсис Бэкон - виват! Андре Жид, Теннесси Уильямс! Сомерсет Моэм - был женат, имел множество романов с прекраснейшими женщинами, в то же время через заднюю дверь его верный домоправитель Джералд пропускал к нему мальчиков на ночь. Ты же хочешь, пидерастическая сучка, влиться в их кишковые ряды!? А!?
   
  Когда Артур ушёл, я первым делом выпил водку, к которой мы так и не притронулись. Гадкая и тёплая, осталось у меня. Как голова школьника третьего июля. А первого сентября она будет холоднее и твёрже. Её стянут косы и банты. Будет свежее бельё. Резинки на волосах, резинки в трусах, крахмальный шелест из-под юбок, фа-а-а-а-артуки...
   Кутаясь в мысли, я прошёл к туалету. Сдвинул в сторону влажную от зноя клеёнку. В лицо пахнуло прелостью. Я решил не зашториваться, всё равно мой мини сад стал уже непроглядно чёрен, на ощупь подсунул под стульчак выварку
   
   
  - Коричневый мальчик мой... м-мальчик... коричневый м-мальчик м-мой...