Инструкция

  - Маша.
  - А?
  - У нас на заводе сегодня лекция.
  - И что?
  -.
  -.
  -.
  - Боюсь.
  -.
  -?
  -.
  - Не знаю.
  - Ты далёко не дурак, Осип. "Нетабуированные лекции" могут навредить только недалёким людям, а ты всё-таки ИТР.
  - ИТР...
  - Тогда не бойся. Слушай, но свой ум имей. А то, если не пойдёшь, могут подумать, что ты испугался - заклюют.
  - Да... Этот Воронцов редкая сука - не слезет, я его знаю.
  - Вот и сходи. А сколько уже времени?
  - Без пятнадцати.
  - Вставай первый. Только сначала в туалет, чтобы успело выветриться.
  - Туда уже наш студент отправился. Минут двадцать как уж.
  - Ну, тогда иди в ванну. Если засну - разбуди в пять минут.
   Осип вышел из спальни и тихонько прикрыл за собой дверь. Проходя мимо комнаты сына, он узорно постучал. Сын стукнул ему в ответ. Осип зашёл в ванну, сполоснул лицо, следом зашёл Слава.
  - Доброе утро, сынок.
  - Доброе, пап.
  Они скупо поцеловались.
  - У нас "до пяти минут". - сказал Осип, кривляя жену, и приспустил пижаму.
  - Чего ты так долго? Я уж думал, что придётся дрочить.
  - Так, разговор был с мамой.
  - Слушай. - Слава присел на корточки и мягко пососал отцу член. - А она точно не явится, а то у меня после того раза целый страх развился.
  - Сп-х-ит она. - выдохнул Осип и покрепче взялся за край ванны. - Ты себе пока немножко подрачивай. Боюсь, не поспеем.
   Слава задвигал быстрее головой.
  - Хо-ох-хо-ох. - часто задышал Осип. - Стой. Давай-ка, сынок, я немножко.
   Он присел и стал сосать уже побагровевший от мастурбации член сына. Тот быстро кончил.
   - Ух-ху-у-у. - Осип сократился и кончил Славе на лоб, затем присел. Облизал. Они глубоко поцеловались. - А теперь марш в туалет. Ух-ху-у.- не мог отдышаться после оргазма он. - Я матери наврал, что ты в туалете заседаешь.
  - Зачем?
  - Не знаю. Я после того, ну, инцидента сам что-то нервничаю. Ляпнул. Сам не знаю зачем. Ну, дуй.
  - Да я вроде не хочу. Я сейчас что-то привык в Институте. Облюбовал один толчок и всякий раз часам к одиннадцати туда хожу, подрочу, потом покакаю. Даже не знаю, что меня так пропёрло. - Слава пожал плечами. - Атмосфера там, что ли какая-то...
  - Ладно, я схожу. Ты мойся.
   
   Когда Осип приехал на завод все только и говорили, что о "нетабуированной лекции" доктора Михайлова, который славился своим умением "перекраивать" людей.
  - А тема, тема-то какая? - Осип, скрывая волнение, разговаривал с мастером кузнечного цеха.
  - Молчат. - тревожно пожал плечами тот. - Знаю только, что инструкции какие-то. Мне брат говорил, он в "литейке" начальником ОТК, что Михайлов с этой лекцией у них две недели назад был, так все, кто там присутствовали, либо в себя ушли, либо с завода, а один... жену убил и троих ребятишек и уже в зоне оформил официальный брак с собственной матерью.
  - Во дела. - помрачнел Осип. - Что же он там такое мог сказать...
  - Ты знаешь, я думаю, либо то, о чём мы и не подозреваем, либо то, с чем сталкивается каждый из нас, но... не желает это признать. Это вроде как в мире искусства: чтобы создать настоящее произведение искусства необходимо либо что-то разрушить, либо что-то построить, третьего не дано... И в первом и во втором случае приносится жертва. Реальная жертва.
  - Может. - сделал вид, что понял его слова Осип. - А ты... не боишься?
  - Честно, боюсь. Мне жена даже запретила, но я всё равно пойду. Перед мужиками неудобно. Весь мой цех, получается, пойдёт, а я не пойду.
  - Нужно идти, Степаныч.
  - Нужно, а чт...
   Его оборвал противоестественно игривый голос директора завода из репродуктора: -
   И далёкий незнакомый:
  - Не время Мирон Павлович, успее...
  Связь прервалась.
  - Что это было?
  Осип со Степанычем переглянулись.
  - Похоже, Морозеев, его голос.
  - Да, Мирон Палыча. Только я не разобрал, что он сказал. Может, повторит?
   Сокращённый рабочий день пролетел незаметно. Стрелки часов неумолимо двигались к отметке 17.20, времени, на которое была назначена лекция. Густо пахнущая одеколоном, невысохшими волосами и несмываемым: машинное масло, отработка, гарь, мазут - толпа взволнованно топталась у дверей заводского клуба.
  - Это со мной. - долговязый с жёлтым лицом и печёночными мешками под глазами зам директора вёл под руку кого-то чрезвычайно солидного - вдвое его моложе и ниже.
   Рабочие, что стояли у входа учтиво расступились.
  - Проходите, Илья Ильич, Лев Аристархович. - учтиво поклонился стоявший в дверях охранник и впустил гостей. - Лектор уже в баре.
  - Вы, Илья Ильич, выйдете отсюда новым человеком, я вас уверяю... - донёсся возбуждённый голос зама из-за закрывшейся двери.
   Охранник поглядел на часы:
   - Через четыре минуты запускаю.
   
   Ровно в 17.20 на сцену вышел невысокий лысый человек в медицинском халате и плетёных туфлях, встал за трибуну, налил из графина воды, выпил. В зале послышались нерешительные, словно первые порывы начинающегося ливня хлопки.
   - Моя лекция разделяется на три части, которые вы обязаны выслушать. - небрежно начал он, не отрываясь от листа с текстом. - Ваши эмоции по отношению к услышанному начали формироваться с момента появления известия на вашем заваоде о том, что профессор Михайлов приедет читать "нетабуированную лекцию", сформировались и обрели форму в момент моего появления на сцене, но то эмоции. А эмоции это лишь то, что формирует наш внутренний фон. Который непосредственно повлияет на наши поступки во вне. Поступки повлияют на результат, результат на итог. - он сделал паузу. - Кто не понял - я сейчас раскрыл жизненный путь каждого из вас. Для этого мне понадобилось не больше пяти секунд. Обидно. Не правда ли, обидно. Да?
   Зал одобрительно замычал.
  - А ещё обиднее, что каждый из вас ограничен профпригодностью вашего интеллекта - оно коллективно узко. Вы профессионалы, напрочь позабывшие, что не работа нужна для того чтобы жить, а жизнь, чтобы работать. Вы согласны?
   Зал снова одобрительно загудел.
  - А сейчас облом. - лектор театрально помрачнел. - Я сейчас говорил глупости, набор общих фраз, ничего не обозначающие выводы из общих обстоятельств. Ваша реакция подсказывает мне, что вы уже стали рабами моего авторитета. Неосознанно, испуганно, слепо... Нельзя верить всему, что говорят. Девяностодевять процентов произнесённых вслух мыслей лишь гипотезы. Единственное чему можно доверять это свои инстинкты - точнее те далёкие их отголоски, которые остались в нас на уровне эха в миллионокилометровой пещере, те самые стойкие воины, которых не смогла покорить цивилизация. Лишь их нужно слушать и им верить - остальное блеф. Простейший пример, э-э-э... вот допустим, как вас зовут? Он ткнул пальцем на мужчину в водительских усах, что сидел на шестом ряду.
  - Эдуард. - просипел тот.
  - А что с голосом, Эдуард?
  - Курю много.
  - Курю много. - словно эхо повторил за ним профессор. - Эдуард у вас есть семья? Постойте, я попробую предположить. Я выбрал вас наугад из, э-э-э шестисот человек. Да, Эдуард, я уверен. Что у вас есть семья и ребёнок.
  - Двое. - криво улыбнулся Эдуард, обнажив жёлтые ряды кривых съеденных зубов.
  - Ничего себе, я угадал. - наигранно обрадовался Михайлов. - Позвольте, я ещё раз побуду прорицателем. Ваша жена приблизительно такого же возраста, как и вы.
   Эдуард кивнул:
  - На год младше.
  - И ещё, последнее прорицание. Она жила: а) в соседнем с вами доме, б) в деревне, неподалёку от которой вы служили в армии, в) вы учились в одном учебном заведении, г) она дочь или племянница друзей ваших родителей.
  - Б.
  - Итак, армия. А как вы считаете, вы могли бы не служить в армии?
  - Ну да... Это...
  - Поясните, каким образом.
  - Я, это, пацаном когда был, на мине рванулся. И, это, еле руку, того, назад приделали.
  - То есть. То, что вы служили в армии - это в некотором смысле дело случая. Значит, я продолжаю цепочку, ваша жена - это дело случая и двое ребятишек - это дело случая. Страшно!!! - он смахнул со лба пот и оцепенело уставился в зал.
  - Это судьба, профессор. - послышалось с заднего ряда.
  - Су..., что? - свесился с трибуны Михайлов. - Это слово ругательное, прошу при мне его не произносить. Самое нелепое и необоснованное, что могло породить человеческое, я подчёркиваю, человеческое религиозное сознание - это назвать то, на что влияют бесконечность обстоятельств, а бесконечность значит невероятно много, а не "ноль" обстоятельств - обозначить это закономерностью, да ещё и предопределённой, да ещё и каким-то разумным существом. Это нельзя допускать на веру. Это можно превратить в любое мгновение в оружие массового поражения. - он вышел из-за трибуны и нервно зашагал взад-вперёд. - Что иногда микро случается, когда мы слышим в средствах массовой информации слово рок. Не рок, как музыкальный деструктивный стиль, а рок-судьба, безысходность, невозможность что-либо изменить. Фаталити! - он развёл руками. - Товарищи, как вы уже убедились, я пророк - я выбрал одного из вас и рассказал о его жизни, прошлой. А если бы вы умели читать между строк, то и будущей. Так слушайте же меня! Вы все умрёте - это судьба! Не ходите на работу - утопия думать, что это сделает лучше вашу жизнь. Единственное что может сделать вашу жизнь лучше, а значит короче, а значит ярче - это тяжёлые наркотики, например, героин. А-а-а! Пошутил, снова наврал. - он гортанно рассмеялся, обнажив бескровные дёсны. - А вы поверили! Стадо рабочих баранов. Героин - тяжёлый наркотик, он разрушает - употребляйте кокаин. Ах-а-а-ха... Это была лишь проверка, насколько вы усвоили тот материал, что нужно слушать лишь свои инстинкты, или хотя бы того, кто рассказывает о них. Так вот я вернусь к инстинктам. Безусловно, в современном изуродованном всякого рода "табу" мире нелегко будет житься свободному очищенному от философской и религиозной ереси человеку, даже невозможно - вас объявят преступником. Но, я всё взвесил и решил, что у меня есть возможность хотя бы поиграть в свои инстинкты. Я стал прислушиваться к ним и по возможности их удовлетворять и вот, я уже делюсь этим с вами. И у меня есть масса последователей, и когда мы собираемся вместе, мы на некоторое время оказываемся в эдэме, разумеется, не еврейском, загробном для юродивых, а природном здесь и сейчас. А главное выбросьте из своей головы слово грех. Это самое страшное табу, которое человечество смогло выдумать, причём, если проанализировать природу греха, то вы убедитесь, что его придумали не для собственного пользования, а для того чтобы пользоваться теми, кто будет находиться под влиянием вымышленных запретов. Вернёмся к вам Эдуард. Представьте вы приходите в гости к вашим друзьям, садитесь за хорошо сервированный стол, напротив вас сидит дочь вашего друга - прекрасная блондинка модельной внешности. Что в этой ситуации делают ваши инстинкты - они посылают сигнал в кору головного мозга о том, что для вашего организма было бы полезно, позитивно не только с эмоциональной точки зрения, но и физического здоровья сейчас же выйти с этой блондинкой в соседнюю комнату. Ведь так?
   Зал понимающе загудел.
  - А-а! Попались! Не так. Ваш инстинкт скажет вам: "здесь и немедленно". Вы подходите к девушке и прямо ей обо всём говорите. Дальше два варианта: а) ей вдруг захотелось экзотики, а именно, не смазливого институтского товарища, а мужлана, работягу с грязью под ногтями, от которого пахнет одеколоном и машинным маслом. Вы тут же совокупляетесь и счастливые посвежевшие продолжаете выпивать и закусывать. Что мы имеем на деле: вы весь вечер мысленно раздеваете эту блондинку, силясь запомнить её анатомические подробности, пьёте и страдаете от мысли, что на такую красавицу вам никогда не вскочить. А ещё "табу": "она мне в дочери годится", "это дочь друга", "она из журналов и газет знает, что её должны возбуждать лишь сверстники и обеспеченные мужчины", э-э-э... что ещё, не знаю, многие тысячи запретов. А о том, что "табу", установки, нормы, правила, предрассудки - это всё то, что благополучно мешает нам нормально существовать мы почему-то не думаем. И снова к вам Эдуард. - лектор встал на край сцены. - А ночью, в ночной рубашке придёт разгорячённая алкоголем жена, квадратная, с целлюлитом, грибком, геморроем и запахом фекалий изо рта, ах да! - подпрыгнул на месте и стукнул себя по лбу лектор. - Совсем забыл - у неё же глаза совсем не изменились, какие были двадцать лет назад, такие и остались, только вот в глаза эти уже давно стыдно смотреть, как и то, что уже давно вместе стало стыдно делать, но нужно - норма, правило, порядок. И вы вскарабкиваетесь на неё, всеми силами представляя дочку друга и стараетесь забыться. А потом стресс, а где стресс там ожирение, где ожирение там понижение работоспособности и ранняя импотенция, а это ещё стресс, а ещё стресс - это риск инсульта и всё! - белые тапочки и музыка, которую ты уже не услышишь. Но, на ваше счастье, вы интеллектуально узки, вы профессионалы, как дети в школе. Вы не в состоянии анализировать, и оттого импотенция, ожирение и инфаркт приходят к вам позже, чем к гуманитарию, который бьётся в точно такой же сетке, с единственным лишь отличием, что он чешуёй чувствует эту сеть и неминуемый конец после неё. Ну же! Почувствуйте хоть на мгновение силу искусства, всеми силами призывающего вас стать хоть на мгновение несчастней, хоть на йоту обречённей. Станьте людьми, а не био-роботами, которые трудятся на всем нам известных заводах Краз, Белаз, Камаз, ****яс, я не знаю, Уаз. Ну, вот в общих чертах. Я несколько увлёкся. Теперь непосредственно об инструкциях. Так уж сложилось, что инстинкт жить развит в нас настолько, что не нуждается в реанимации, а вот инстинкт размножения, который, я повторюсь, не является лишь биологической функцией непосредственно размножения, а ещё и функцией физкультуры и психической крепости личности. То, что так ненавидели христиане, и прилагали все усилия, чтобы человек стал хил, слабоумен и потенциально безопасен. Так вот, чтобы быть здоровым необходимо сначала избавиться от условностей, которыми наградили нас всякие деятели. Вот простейший и наиболее наглядный пример того, как нас формируют условности, созданные в корыстных целях какими-то неизвестными, на первый взгляд, другими. Однажды я проводил беседу-лекцию в одной средней школе, где, прежде чем задать вопрос, просто бросил в толпу десятиклассников мысль, что они не имеют права говорить такие словосочетания, как "мне нравится", "я считаю", "я думаю" и другое, потому что на самом деле за них уже давно всё решили, придумали, посчитали. Решили уже хотя бы тем, что создали конкретное информационное поле, в котором, словно в инкубаторе и взрастили всех их. Конечно же, первые минуты, которые я им, так сказать, с барского плеча пожаловал на то, чтобы они выпустили пар, они возмущались, пытались привести какие-то щуплые доводы, не продвигавшиеся дальше одного простого предложения. И вот тогда я решил привести им простой пример, на котором они бы могли без лишних слов понять, что они на самом деле заложники системы. Я спросил тогда: ответьте мне друзья на простой вопрос - для чего вы бреете половые органы, и это касается не только гениталий, но и подмышек. Простой вопрос - зачем. После того, как тень смущения покинула их порочные лица, я наконец-то услышал то, что ожидал: "это красиво" - раз, "это удобно" - два, "это сексуально" - три, "все так делают" - четыре. Всё, больше я ничего вразумительного услышать не смог, какой-то клёкот и полу фразы. И вот мы стали вместе выяснять, кто вложил им в голову информацию, что бритые половые губы это красиво, что это сексуально и стильно, ну, удобно, это ещё куда ни шло. И знаете, никто из них не смог вспомнить, откуда у него эта информация, а точнее умышленная дезинформация. Тогда, прежде чем открыть им истину я решил просто, так сказать, от обратного, рассказать им, почему то, что они считали сексуальным и правильным на самом деле является не сексуальным и далеко не правильным. Я спросил, какую функцию несут волосы на половых органах, ведь неслучайно природа их туда понатыкала. Волосы, которые они с таким тупым остервенением бреют и стригут. Ответа я не услышал. Тогда я сказал, что волосы, как ни что впитывают и сохраняют запахи. Дети смотрели на меня, как бараны на новые ворота. Тогда я задал ещё один вспомогательный вопрос: какую функцию несёт на себе моча и зачем природа сделала так, чтобы эта "смрадная" водичка изливалась непосредственно из органов размножения. Тишина. Тогда я сказал: моча обладает сильными антисептическими свойствами, то есть убивает микробы, а там и воспаления и прочую мерзость. Неужели. - говорю я. - Вы никогда не задумывались. - обратился я к женской части аудитории. - Вы никогда не обращали внимания на то, в каком изобилии моча в процессе мочеиспускания омывает вашу вульву - всю вдоль и поперёк! А что есть вульва, как ни страшнейшее огромное ранение на женском теле, как ничто иное подверженное нападению инфекций. И моча борется с этой инфекцией. И моча имеет запах. И когда мужской организм улавливает этот сладковатый аромат, его мозг получает сигнал, что перед ним женщина со здоровой, омытой дезрасствором, если можно так выразиться, вульвой. И, значит, её можно оплодотворять. И только тогда природа включает в нём машину по оплодотворению. А!? - спросил я. - Улавливаете цепочку? Волосы на ваших гениталиях хранят запах, в котором зашифровано послание о состоянии вашего здоровья, которое считывает самец. А вы их бреете. Чтоб, ни дай бог, какашечкой какой далёкой ни пахнуло. А!? Эво!? А до вас и не доходит, что какашечки этой не вы боитесь, а за вас боятся производители мыла, косметики, гелей, всякой вонючей и невероятно вредной гадости. Они изо всех сил пытаются вам впарить всякую мерзость, чтобы от вас за ваши же деньги пахло не здоровой женщиной, а, травой, цветком, маслом или ёлкой, или смолой какой-нибудь. Чем угодно, только не тем чем должен пахнуть человек. И тем самым они убивают в вас естественную сексуальность, заменяя её на придуманную. Вот вспомните свой секс, проанализируйте, что вас возбуждает. Позы, картинки, фразы, интонации, ситуации - и всё это не ярко, притянуто, практически насильно моторированно. И одной только рекламой всяких этих средств всё это, конечно же, не ограничивается, здесь огромная финансовая машина: телевидение, журналы - всё создаёт, якобы, стильный и современный образ. Вы знаете, друзья, когда они уходили, то были до крайности озадачены. Я думаю, они впервые поняли, что их обманывают. Ну что ж вернёмся к нашим баранам, тобиш, к вам. Шучу, конечно. Я снова ищу добровольца. Вот вы, у вас есть дочь? Как вас зовут.
  - Виталий. Да, дочь Вика.
  - Возраст.
  - Семнадцать.
  - Я более чем уверен, что вы не ответите правду на мой вопрос. Потому что вас окружают люди, которые устроены так же, как и вы и чувствуют точно то же, что и вы, и они станут вас осуждать. Так что примите это к сведению и ответьте на мой вопрос. Вы когда-нибудь задавались вопросом, сколько у вашей дочери было половых партнёров, каким был её первый раз и, самое сладкое, какая она там, под халатом, когда она вышла из ванны с полотенцем на голове, пышущая и раскрасневшаяся. Или кода она сидит в просторных шортах на диване перед телевизором, или склонилась в майке с вырезом без лифа и чистит картошку вместе с вами. Что в эти мгновения говорит ваше табу и что говорит ваше естество, ваш инстинкт. Предупреждаю сразу, размножаться с ней у вас желания не возникает.
  - Я... я не знаю о чём вы. Простите. Но я .. это дочь. Я ничего такого не думаю.
  - Ну что ж моя теория подтвердилась. Ваше естество говорит, что если бы ни табу под кодовым названием "нельзя спать со своей дочерью" вы б её трахнули, во всех известных вам позах.
   Виталий стал пунцовым.
  - Это касается всех владельцев половозрелых, а в некоторых случаях неполовозрелых дочерей, ну, за исключением, если дочь урод или "подгорела". Ха-ха. И кстати по поводу табу, типа, нельзя спать с дочерью мы ещё поговорим ниже в разделе Инструкция "Как спать с матерью или отцом". Вы узнаете природу этого явления. Итак: Инструкция номер один, для тех, кто устал идти против природы и решил, наконец, идти с ней в ногу. Инструкция "Как заниматься сексом с дочерью или с сыном". Можете конспектировать. Если ребёнок до года, то рекомендуется ограничиться оральным сексом. Так как большинство детей не помнят, что с ними происходит примерно до четырёх лет, то можно спокойно заниматься сексом, когда в квартире нет посторонних. Для этого извлеките ребёнка из колыбели, раздразив пальцами рвотный центр, проследите, чтобы ребёнок отрыгнул всё содержимое желудка, прополаскайте ему ротовую полость тёплой водой. Если вы сторонник активной оральной стимуляции, то рекомендуем развеселить ребёнка, например, надев на половой член его игрушку или подцепив погремушку. Приучайте ребёнка к члену, чтобы он ассоциировался у него с игрой. Для вкусовой стимуляции ребёнка можно предварительно смазывать член сладким молоком, вареньем, сгущёнкой. Если вы не хотите распеленовывать ребёнка, то просто уложите его на диван и, приняв позу "миссионера" совершайте оральный половой акт. Если вы решили заняться сексом сразу с сыном и с дочерью, то расположите дочь, как было описано выше. А сына уложите перед собой либо на спинку и сами ласкайте языком его гениталии, либо, повернув его к себе попкой, и стимулируйте анус. Данное упражнение полезно для развития в ребёнке глубоких тактильных переживаний, что впоследствии опростит вам склонение сына к анальному сексу. Перед подобным мероприятием обязательно гладко выбрейтесь, чтобы не оставить на теле ребёнка раздражения и ни вызвать подозрения у домашних. Если ребёнку до пяти лет, то следует опасаться того, что он может сказать матери что-нибудь, что может насторожить её, например: "Папа о меня трётся", "Папа меня трогает... там", "А у папы пися растёт" и д.р. К озвученному возрасту вы уже можете иметь с дочерью, как естественный половой контакт, так и анальный. Обычно, на практике применяются два способа склонения дочери к сексу: первый - запугивание либо обман и второй - снотворное. Если вы выбрали первый вариант, то рекомендуется начать, когда ваша жена уедет из дома на неделю и больше. Ребёнка нужно бить постоянно в течение суток с интервалом, примерно в час и прерываться только на время секса и три часа после. Если у вас подрастают сын и дочь, то к вышеобозначенному возрасту рекомендуется практиковать "братский секс под наблюдением": играйте с детьми, параллельно раздражая их эрогенные зоны и помогая им раздражать зоны друг друга. Это упражнение сплотит вас и впоследствии поможет избежать многих неудобств. Занятие сексом обязательно нужно совмещать с угощениями, подарками и каждый раз повторять одну фразу с одинаковой интонацией: "Если кому-нибудь об этом расскажешь - убью тебя и маму", что выработает в ребёнке установку. Непосредственно о половом акте: в связи с тем, что половые органы у ребёнка недостаточно развиты, старайтесь не вводить половой член полностью, что бы избежать повреждений внутренних органов и не лишиться счастья стать впоследствии дедушкой. Так как функции половой секреции тоже не развиты в полной степени обязательно используйте вазелин, а если у вашего ребёнка это не первый половой акт - то достаточно увлажняющего молочка. Если ребёнок будет брезговать глотать сперму, то доходчиво объясните ему, что сперма это такой же продукт, как сметана, йогурт или молоко и что его точно так же получают от животных. И вообще сразу внушите ребёнку, что секс это полезная игра, цель которой поесть и пополнить свой организм витаминами, а значит здоровьем. Если ребёнку около десяти лет есть большая вероятность, что "ваша тайна" может стать известной её подруге, его другу или вашей жене. Настоятельно рекомендуется применение снотворного. За час до секса убедитесь, что ваши дети посетили туалет. Старайтесь не допускать, чтобы ваши дети занимались сексом без вас чаще, чем с вами, вплоть до наказания. Если у вас в семье всё же сложилась настолько благоприятная обстановка, что вы можете не прибегать к использованию снотворного, то обязательно стимулируйте ребёнка, поощряйте его в зависимости от его возраста и потребностей: игрушки, сладкое, одежда, деньги - не экономьте на своих детях, и это, вполне вероятно, спасёт вашу свободу. Инструкция номер два. Инструкция "Как заниматься сексом с матерью или с отцом". Мама. Мама - это очень странное существо: первая женщина с чьими гениталиями вы имели непосредственный контакт, первая женщина, у которой вы побывали внутри, первая женщина, коснувшаяся ваших гениталий - в общем, женщина, но запечатанная для подавляющего большинства грифом "табу", что в свою очередь является порождением страха последствий инцеста или внутриродовой деградации. Это существует, но лишь, как подвид страха невежественной древности, древности, которой были неведомы достижения современной медицины. Ведь, если внимательно проанализировать историю, то мы придём к выводу, что на те витки, которые сегодня принято считать - пиком развития - половые отношения выходили за рамки обычных гетеросексуальных отношений. Чему яркий пример Эпоха средневековья, которая со своей мракобесием иудохристианских догм едва ли не полностью исключали в человеке способность к половым действиям, запрограммированных непосредственно природой. И ни для кого не секрет, что средневековье - время упадничества во всех областях: культура, астрономия, медицина... и что это полное противопоставление эпохе языческой Греции, с культом красоты человеческого тела, гармонии человека с самим собой, со своими страстями и с природой. Но, если вы не первобытный человек и "табу" для вас лишь атавизм, то данная инструкция для вас. Инструкция "Как заниматься сексом с отцом". Сейчас мои ассистенты раздадут вам, каждому из вас, стаканы с водой. Это лечебная вода, она лечит от слепоты. Состав согласован с дирекцией завода. Вот, задние ряды захватите. - руководил он молчаливыми гладковыбритыми ребятами с подносами. - У выхода ещё два товарища.
   Пока лектор рассказывал, у него за спиной показался Мирон Павлович Морозеев, директор завода. Странно подмигивая выпученными глазами и делая жесты "продолжайте-продолжайте, я не помешаю", он подкрадывался к трибуне, с лица его не сходила улыбка:
  - прокричал он в микрофон.
   Лектор подпрыгнул. В зале послышался гул.
  - Мирон Палыч, ну рано. - притопнул ногой он. - Стойте, стойте же. Друзья! Поднесите стаканы к губам. Заклинаю! Сегодня знаменательный день. - он бегло посмотрел на часы. - Ровно через семь секунд всё мужское население вашего города выпьет эту воду. Итак! Пять! Четыре! Три! Два! Один! Пить!!!
  - скороговоркой прокричал Мирон Павлович и затопал в танце ногами.
   Осип отёр губы рукавом.
  - ЛРОНАМ...
  - ДАВ - выдохнул сидевший рядом с ним приёмщик Андрей. - ДОЫВР
  ЭРЖДСАСПМИЭН.
  - ПЭЭААПРОИРРПСМС.
  - ЖДЛОРПАВКЕНГШЩЖДЛОРСЧ. - сипло протянул нормировщик дядя Коля и ядрёно крякнул.
   Лектор поставил свой порожний стакан на трибуну:
  -ЖДРПЫНРОЛЭВАДПЖРОЗЭПД.
  -
  - вопил тот, вращая глазами.
  - ЩМИАВШИМПРОЛЖЭДЛЛОРПСМРДОЖЛДЖЖДЛОМРЗ.
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
  - ЮБЬТНЧСОЛДЖПАЧСМРИЛДЖОЭЖРДОЛСЛМР!!!!!!!!
   Возопил в один голос зал.
  - ДЩШМСГЭЛМИТДЖЖЖДДПВСПЛРОЛР. - по щеке Осипа покатилась слеза.
  - ДПСВЫЧЫЧНГШЩЖРОЬО... - нормировщик Андрей, как собака стал слизывать слезу у Осипа со щеки.
  - ВАПРОЛЗЩШНГРТБЛМАСВАЛДЖДЬООДОСАСМИТЭ
  ЖПДАПМИТ. - с задних рядов подскочил Фёдор Иваныч-кладовщик. Его осадило сразу несколько пар сильных рук.
   - ШГОЬЕНПРИУВСПРОЛДЖИТАМИЬОРГДЭЖЩАОТ!- перекрикивал ликующую толпу лектор. -
   
   Очнулся Осип уже дома. Он сидел на табуретке в кухне, жена суетливо переворачивала уже начавшую подгорать говядину. Перед Осипом томно прела тарелка с супом, в кулаке была зажата алюминиевая размером со спичечный коробок сетка. Осип покрутил её в руках.
   - Дорогой, почему ты не ешь?
   Осип, словно не своей рукой надел сетку на язык и сказал:
  - Вду пока офтынет.
  - А ты чего это шепилявишь?
  Тут в кухню вошёл сын. Ловко разжав отцу рот, он поправил неправильно ставшую пластину.
  - Мам, а ещё суп остался? - спросил он.
  - Налей сам, ещё горячий. - она накрыла скворчащую сковороду крышкой и полезла в духовку. С трудом уместившись в тесном пространстве, она жестом дала понять сыну, что бы тот закрыл дверцу.
   - А-а-а?.. - привстал со стула Осип.
  - Мама переночует там. - холодно сказал сын и захлопнул дверцу. - В шесть сорок она придёт к тебе в кровать. Да, что это я? - он сморщил губы, и алюминиевая пластина упала перед ним на пол.
   Осип сковырнул свою пальцем.
  - ВЫОГРПМИДРЖДЛСМИ. - словно бы разговаривая сам с собой, произнёс Осип. - ОРПЕАПЩАПЗЖЗДЩСАМИ.
   - ШГЗПШГЧАСМИЖТЗД.
   - НЕЖАМСГС. - Осип вяло поплёлся в спальню.
  Ночь пронеслась, как будто её и не было. Под истошный писк будильника Осип открыл веки, которые, как ему казалось, он закрыл секнду назад. Жена лежала рядом и лениво тёрла заспанные глаза. Как само собой разумеещееся Осип надел алюминиевую сетку.
  - Будильник точно прозвинел? - жалобно мяукнула жена, и Осипа вырвало.
  - Надо же было так умудриться. - говорила она спустя десять минут в ванной комнате, оттирая блевотину Осипа от милицейского кителя в котором тот спал.
   Осип случайно столкнулся с глазами жены:
  - Иди, собирайся, твой автобус Љ 7 в 7-56 будет на остановке, уже 7-23, ты рискуешь опоздать.
   Жена беспрекословно пошла одеваться.
   
  - Вон! Вон, кажись, едут. - приложил руку-козырёк к бровям Егор.
  - Тихо. - напряжённо осадил его брат близнец Башар. - Не спугни.
  Из-за поворота показалась телега с сеном. Извозчик вяло стегал здоровенную кобылу кнутом.
   Телега поравнялась со знаком автобусной остановки и стала. В то же мгновение к остановке пристал рейсовый автобус. Скрипнув рессорами, тот зашипел и отбросил двери.
  - Идём. - облизнул запёкшиеся губы Башар. - Ну, что ты лежишь? - он схватил спавшего в сене парня за ворот ватника и вывалил из телеги. - Тебе что, особое приглашение нужно!?
   - Да это ж Всеволод Георгиевич, ты что? - Егор зло покосился на брата.
  - Ой. - по-женски прикрыл тот рот рукой.
  - С приездом Всеволод Георгиевич.
  ВСЕВОЛОД потряс идеально круглой ярко-красной головой и на всякий случай выпустил заплечные клешни. Подхватив его под руки Башар с Егором - оба в безликих серых костюмах, проплешинах и в несуразных усах - поднесли его к автобусу и, прижав грудью к толпившимся у входа людям, стали проталкивать. Осип в волнении пристроился к ним, а оказавшись у затылка ВСЕВОЛОДА, не удержался и лизнул его голову, та была едва солёной на вкус и упругой.
  - О-очень приятно по-ознакомиться. - кряхтел от натуги Башар. - С-с в-вами Всев-волод, ух, Георгиевич, я Андреев, ух! - они все втроём как-то резко, под напором толпы сзади ввалились в переполненный автобус. - Ну, и слава Создателю. - смахнул со лба пот он. - Я Андреев Башар Александрович, а это мой брат Егор.
  - Перисвет много нам о вас рассказывал. - громко шептал Егор.
  - Вы лучший. Лу-чший. - снова вцепился ему в кисть Башар.
  - Но... - попытался было выяснить ВСЕВОЛОД, но толпа протолкнула его глубже, оставив братьев позади.
  - Привет!
  - Здравствуй Ляксей Дмитрич.
  - Захар, как дела?
  - Привет.
  - Здорово, Илья!
  - О, кум, и ты здесь!
  - Осип, как освежуем, ползи к нам.
  - Да, Осип.
  Мужчины восторженно тянули друг другу руки и, ловя взгляд ВСЕВОЛОДА, загадочно тому подмигивали. Автобус, издав истошный рёв, тронулся - толпа качнулась и спрессовалась.
  - Ой, божечки. - раздался едва уловимый старушечий возглас.
  Мужчины, что ехали в салоне как один рассмеялись.
  Оставив за собой пустую остановку, автобус медленно набирал скорость, в салоне было много мужчин, женщин, детей, пожилых людей обоих полов. Было видно, что все близко знакомы друг с другом. В отличие от яркого неуправляемого мегаполиса здесь все ясно прочитывались, и во многом имели свойственное местечкам сходство: в усах, цвете волос, фасоне одежды, говоре... Люди радостно перегукивались между собой, здоровались, те, что стояли близко - жарко жали друг другу ладони, перемигивались, будто затевали что-то. Казалось, что люди едут не на работу в душные и жаркие цеха Кузнечного завода, а на дружественный пикник с кострами, выпивкой, жареным мясом...
  - Простите, Егор Алексан... - ВСЕВОЛОД, как мог, вывернул голову, обращаясь к едва торчавшему из толпы близнецу.
  Но его перебили:
  - Здравствуйте, товарищ. - сухенький старичок с густым наростом на лбу протиснулся к ВСЕВОЛОДУ и двумя руками потряс его ладонь. - Мы очень рады, мы очень, очень рады... - словно шампанское искрился он.
  - Всеволод! - радостно потряс над головой руки Осип.
  В окне показался идентичный, тоже сильно переполненный пассажирами автобус. Осип заметил, как тот подмигнул фарами, и в салоне зазвучал восторженный мужской рёв, "искрящийся" старичок буквально вскарабкался ВСЕВОЛОДУ по рубахе и в восторженном припадке стал его щипать, кто-то сзади по-братски хлопнул по плечу. Сразу за предыдущим автобусом показался следующий, и всё повторилось.
  - Ну же, друг! - брызгал слюною в лицо ВСЕВОЛОДУ всё тот же старик. - Почему вы так нерадостны?
  - Ж-жарко. - скорее показал жестом, нежели ответил ВСЕВОЛОД и покосился на светящегося восторгом Осипа.
  Тут автобус накренился и круто вывернул на широкую пустынную дорогу, послышался треск в репродукторе и водитель взволнованным голосом произнёс:
  - Дорогие жители города Чугунный Огнебор и наши дорогие гости, я рад приветствовать вас и от лица автобусного парка номер восемнадцать хочу сказать...
  Пассажиры затаили дыхание.
  - Слёзы. Древесина. Мысли. - с долгими паузами произнёс водитель.
  И в эту секунду пространство вокруг Осипа сократилось, на мгновение замерло тишиной, и взорвалось, руки его словно подбросила неведомая сила, он выхватил прихваченные из дома ножи и затрясся: окружавшие его люди с бешеной скоростью стали крошить друг друга. Словно в замедленном повторении Осип видел, как стоявший рядом с ним старичок, страшно исказив лицо, выхватил из рукава пиджака нож и впился им в пожилую так и не успевшую испугаться женщину, разрушив ей лицо, он с разворота перерубил тонкую шею дёрнувшейся, словно от удара током школьнице. Вдруг, несомый беснующейся толпой в Осипа спиной ударился близнец Егор, он страшно, словно сильная рыба в голых руках бился телом, орудуя сразу двумя кухонными тесаками. Руки Осипа летали в страшном танце, напитывая рукава смятого за ночь кителя тёплой кровью.
  - М-м... - стиснув зубы, мычал он и, размахивая лезвиями над головой, практически в невесомости удерживал сухое тело попутчицы.
   Густая пахнущая тмином кровь как из ведра сразу с шести сторон окатила Осипа, он открыл рот и, пьянея, стал глотать её, жадно трясясь и перерождаясь. Не дожидаясь, пока его затопчут, он впился лезвием в ползшую под ногами беременную девушку вспорол ей от лобка к правой груди живот, жёлтый жир вперемешку с кровью потёк по полу кто-то поскользнулся и молча грохнулся на пол Осип оторвал кусок платья и стал душить им уже мёртвую лежавшую между сидений женщину тут же встал на живот зарезанной беременной оттолкнулся и чувствуя как тот проваливается у него под ногой оттолкнулся вцепился в волосы уже агонизировавшей у двери женщины подтянулся и расталкивая работающих локтями коленями зубами словно механизмы двигателя мужчин стариков мальчиков перевалился к сидениям тут же обезглавил визжавшую старуху и сорока восьмью точными ударами отправил на тот свет внучку что страшно раненая в ногу сидела на коленях тая от счастья он уже буквально рыбой скользил-купался в крови-небе краям глаза не переставая резать-испражняться он видел-мастурбировал как мужчины в набухших-пьяных от крови костюмах рвут-едят на части уже мёртвые тела...
   В салоне стало ощутимо свободней, крики умирающих сменились воплями и стонами убивающих. Осип увидел, как ВСЕВОЛОД прополз к водительскому окну и завопил:
  - Автобус! Братья!!! Автобус!
  Осип припал к окну и, дрожа, и уже только внутренне конвульсируя, наблюдал, как за залитыми кровью окнами проезжавшего автобуса происходит не менее ожесточённая бойня. Как и в предыдущий раз, водители перемигнулись фарами.
  Салон взорвался от рёва ликования.
  - Чья была Маша - кто вспомнит?.. - загадочно произнёс выползший из-под обшивки и теперь раскачивавшийся на тонких клешнях аракан Сергей. Вскарабкавшись по поручню, он уселся на компостер.
  - Ну что, никого не осталось?
  К ВСЕВОЛОДУ по груде изуродованных женских тел пробрался дед с шишкой над бровью. На плече и ухе у него висели полоски кожи, в руке был зажат скальп.
  - Внимательно осмотритесь. Никого не осталось? - командовал он, сглатывая и силясь отдышаться. - Как вы Всеволод Георгиевич? Вам понравилось? Мы четыреста лет ожидали этого события. Птьфу! - он выплюнул неудобную сетку. - ННЕАПР
  Все тут же последовали его примеру.
  - ДЛРЫМЛДЖПДЩЗШ! - прозвенел сломленный юношеский баритон, и все снова устремились к окнам.
  Там бойня уже закончилась, и через забрызганные окна было видно, как похожие друг на друга мужчины пожимают друг другу руки и машут встречному автобусу. Довольный, раскрасневшийся водитель сменил табличку маршрута на "в депо" и тоже помахал рукой.
  - ОПЛА...
  - ГДАЗОШШ...
  Осознание проделанной работы свалилось на всех одновременно. Одновременно со вздохами облегчения послышался и истеричный смех.
  - ЩШЭЖДЛКНОТРСШ. - снова ожил репродуктор. - ЩХПЗАНАМРОЭБЬТИМКЕНШОРЖДЩШСИМСЧЧСМИТЬББЬЗТНЩИЕКЛДИТ ЖЬБ.
  Раздались усталые благодарные аплодисменты. Осип снял рубаху и выжал её от крови, ему вдруг тоже сделалось смешно. Он подошёл к ВСЕВОЛОДУ:
  - А ты боец, сражался - зверь. Ой. - он прикрыл рукой рот и с недоумением посмотрел на зажатую в кулаке пластину.
  - Что? - удивлённо посмотрел на него ВСЕВОЛОД.
  Вдруг раздался крик:
  - МужЛДРОики! РоОПжПРЖДЛдаемся!
  Все разом посмотрели на едва читаемого от крови молодого парня, который высунул язык и демонстрировал хрящевые наросты, что материлизовывались прямо на глазах у присутствовавших.
  - Осип потрогал свой язык.
  - А я спрашивал Машу. - задумчиво изрёк аракан и спрыгнул на перила. - Она говорит, что нет...
  - Ибо сказано в книге книг. - торжественно произнёс старик с наростом на лбу. - И станут языки их как впредь. Во как.
  - Ура!!! - Взревел автобус и в воздух взмыли алюминиевые пластинки.
  - Ну, как тебе моя Зоя? - к ВСЕВОЛОДУ на обезображенную спину трупа подсел сутулый долговязый парень без бровей, в уже застывшей кровавой корке томился редкий тупей. - Так сражался, ажно мыло в пахах.
  - Простите?
  - Ну, Зойка, супруга моя, ну, беременная, может, помните? - он похлопал по изрезанной спине ладонью и приятно улыбнулся, веснушчатое лицо его было в крови. - Вы ещё на животе её прыгали.
  - Ну, что визжала, как свинья. - напомнил Осип.
  - А-а. - что-то припоминаю, наморщил красный лоб ВСЕВОЛОД. - Там такая мясорубка была, что всё как в тумане. Вот, ушибся ещё. - он потёр ушибленный локоть.
  - Ушиблись? Ой! Корней Корнеич! Корней Корнеич! - прокричал он в конец автобуса и уже ВСЕВОЛОДУ пояснил: - Он механик у нас старший, но это так, а вообще он людей исцеляет. Корн!..
  - Слышу-слышу. Ай! - вскочивший на гору мяса нескладный человек смешно поскользнулся и упал. - Боже правый. Чего тебе Зосим?
  - Здесь Всеволод Георгиевич плечо выбили!
  - Локоть.
  - Да, локоть, нужно бы посмотреть!
  - Ага-а-а...- Корней Корнеевич разогнул ВСЕВОЛОДУ руку и прослушал. - Ушиб, батенька, и, я вам хочу сказать серьёзный. Вам, я вам хочу сказать, дрожайший, повезло, что я с вами в одном автобусе еду, а то б, потом до самой смерти припарки бы ставили. Так расслабьтесь. - он потряс сустав и, медленно облизал его снизу вверх круговыми движениями.
  - Охо-хо-хо...
  - Что щекотно? - приятно улыбнулся тот.
  - Не-а, просто язык у вас тёплый. О-хо-хо...
  Веснушчатый парень тем временем извлёк из жены матку, выдавил плод и, вертя в руках, брезгливо его рассматривал.
  - Ну, вот и всё, минут через пять уже и забудете, что у вас там что-то ушиблено было. - улыбнулся "целитель".
  - Спасибо, Корней Корнеич. А... - ВСЕВОЛОД вдруг заметил в толще кожи, крови, жировой прослойки и одежды золотой семерик. - Смотри-ка, верующая. А вот и ещё.
  - Тут тоже распятие. - лениво нагнулся и сорвал с изуродованной шеи украшение ярко синий с явно деревенским обрезом панциря парень. - Во.
  - Да уж. - веснушчатый бросил труп зародыша в кучу мяса. - Моя тоже носила.
  - Всё это, господа. - держа ухмылку, говорил ВСЕВОЛОД. - Напоминает мне эпизод давно минувших веков на древней Руси. Тогда граф Михайло Федотович Каменский прихоти для приказал борисоглебское духовенство псами борзыми порвать. - он согнул пальцами податливый семерик. - Вот и нынешняя наша бойня меня к подобным параллелям подталкивает, мужики. И сердцем чую, что правы вы. А вот в толк не возьму - за что?
  - А пусть не шляются... - начал было, привстав, как за трибуной близнец Башар.
  - Вот и я думаю! - продолжал мысль ВСЕВОЛОД . - Века сменяются, а истина, а... правда, вот, единственно ёмкое слово - правда, до скончания века останется недвижима! - и с оттягом хлопнув себя по колену, зычно пробасил: - Пусть не шляются!!! Как это по-русски!
  Салон наполнился аплодисментами.
  - Гляди, Зосим, чаго твоя Зойка употребляла. - раздался знакомый гнусавый баритон. Егор склонился над растоптанной роженицей и сухой полой пиджака протёр разбухшую от крови выглядывавшую переплётом из-под шмата сала книгу. - Во! Не то Леснов, не то Лесков.
  - Лесков, скорее. - сказал Корней Корнеевич. - Был такой в древности дохтор.
  - Да не дохтор, а писатель. - поправил его ВСЕВОЛОД.
  - А не один ли хер? - почесал потылицу старик.
   - А ну-ка дай.
  Егор бросил ему книгу. Она так пропиталась кровью, что даже не раскрылась в полёте.
  - Да, Лесков. - несколько раздражённый невежеством братьев ВСЕВОЛОД поднёс книгу к глазам. - Тут же видно - Лесков Н.С., издание, кажись ещё до засухи.
  - А ну-ка прочти, милый, чего эта стерва па за Зосимиными плечами прочитывала.
  Зосим, чуя приближающееся унижение, покраснел.
  - Сейча-а-ас... - ВСЕВОЛОД попытался разлепить страницы. - Всё в крови - ни строчки не видать.
  - А ты посмотри ближе к серёдке. - указал Егор. - Я когда энтую пакость обнаружил, она пальцем в закладке была. До последнего, видать, расставаться не желала.
  - Ага - вот, почти абзац. - ВСЕВОЛОД аккуратно вырвал страницу. - Только пальцами замызгана.
  - А можа ещё кой чем? - искривился в беззубой улыбке Корней Корнеевич и лихо рассмеялся.
  - Да им тварям только подавай. - старался скрыть волнение Зосим.
  - Итак. Читаю. - объявил ВСЕВОЛОД , и в салоне воцарилась тишина. - А меня н-не суди. Тут сильно замазано. - ВСЕВОЛОД сощурился. - Меня не суди, что я пососу. Очень больно мне. А тебе ещё есть в свете утешение: его господь уж от тиранства избавил.
  - Что-то не понятно ни хера. Какое тиранство?
  - Я и сам не пойму. - всматривался в лист ВСЕВОЛОД. - Слушайте дальше: я так и вскрикнула: умер! Да за волосы себя схватила, а вижу, не мои волосы - белые. Что это. А она мне говорит: не пужайся, не пужайся, твоя голова ещё там побелела, как тебя из косы выпутали, а он жив и ото всего тиранства спасён: граф ему такую милость сделал, какой никому и не было - я тебе, как ночь придёт, всё расскажу, а теперь ещё пососу, отсосаться надо, жжёт сердце.
  - Вот шельма! - Зосим в сердцах хлестанул себя ладонью по колену.
  А ВСЕВОЛОД продолжал читать:
  - И всё сосала, сосала и...заснула. Ночью, как все заснули, тётушка Дросида опять тихонечко встала, без огня подошла к окошечку, и, вижу, опять стоя пососа... Ну, судя по всему, пососала. - уже от себя добавил ВСЕВОЛОД и захлопнул книгу. - Дальше здесь всё в крови.
  - Да уж. -удручённо вздохнул Корней Корнеич. - Змею ты на своём молодом теле пригрел, Зосим.
  - Как пить дать. - аж привстал близнец Егор. - Цельную анаконду, не иначе.
  - С-сука. - прошипел Зосим и схаркнул на труп жены. - А ещё матерью собиралась стать. Знал бы, к хую б на пушечный выстрел не подпустил.
  - Знал бы, не знал, а всё одно, она, чертовка, хитростию бы твоего пряника выманила. Знашь кака ента для них услада.
  - Дха-а-а-а... - выдохнул, уж почитай, весь автобус.
  - Что, кости по****ухам своим перемываете? - задорно пробалагурил репродуктор, и довольное лицо водителя на секунду появилось в окне.
  - А моя в сто двенадцатом поехала. - туманно, словно бы сам себе произнёс за всю дорогу не проронивший ни слова плосколицый с глазами на выкате мужик. - Я ей Кирилла из "литейного" приставил...
  - Епанчина или Кия?
  - Епанчина... - несколько меланхолично ответил он. - Я ножа ему дал, в кухне давеча взял, а ему дал... Ирина спрашивает, это жена моя, "Никто не знает, куда нож подевался?"... а я говорю, "Подточить забрал". Она очень любила на кухне ку...
  - Ну, начал - первые сопли. - заёрзал на трупе Корней Корнеевич. - Смотри, Вилор, будешь заразу разносить, самого на пику посажу. Лучше вспомни, как ты её на юг, к океану, отдыхать отправлял. Ну, ты ещё возмущался. Так она, братья, ему в благодарность гонорею привезла в обнимку с ещё одним заморским гадом, которому названия ни один местный доктор и не сыскал. Во как. Я ещё вылечивал. - он прищёлкнул языком. - Коротка память, Вилор? А ты - на кухне. А как...
  - Ладно-ладно... Не трави душу. Прав ты, и мы, братья, правы.
  - Вы чувствуете? - с задней площадки пропел молодой человек с повязкой на лбу.
  - Маша?.. - встрепенулся аракан.
   - Воздух! Ну, воздух! - парень пытливо восторженно глядел на присутствующих. - Дышится-то как свежо. Вы только вдумайтесь! И минуты не прошло, как в нашем городе не осталось этой мутированной бациллы, а дышится уже легче.
   - И впрямь. - глубоко втянул носом воздух Зосим. - Только фекалии их ещё мешаются. А в целом...да...
  - Дима, милый, глянь-ка там дружок. - сказал "искристый" старичок. - Ты рядом с коляской стоишь? Ну, вон ручка торчит. Переверни её. Ага. Там младенец должен быть.
  - Этот? - парень с повязкой поднял за волосы годовалое тельце в пёстром комбинезоне.
  - Ага, оно. - кивнул он. - Это Варечка, внучка, я хитростью её у дочки выманил. Сказал, что буду выгуливать её в парке, а они и рады. Я просто чего хочу. Я впопыхах душил её, да, кажется, не очень достаточно, живучая оказалась, падаль, кажись - в чём душа только держится: всё ручками мне пальцы норовила разжать. Посмотри, а?..
  - Да, готова. Я тебе говорю. - он взвесил на ладони безжизненную головку. - Во, синяя вся.
  - Ну, ты не доктор, готовая. - лязгнул зубным протезом дед. - Ты давай-ка, что б спокойнее мне спалось, тресни-ка её головой во-о-он об то кресло. Оно как раз на тебя смотрит.
  - Ну, как знаешь. - и Дима, широко замахнувшись, расколол череп девочки о металлическую ручку сидения.
  - Так-то оно лучше будет, спокойнее... - умиротворённо проговорил дедушка. - Да брось ты её! Руки молодые не марай.
  - Нет, ну, нет же... - грустно произнёс аракан и обхватил себя клешнями.
  А автобус тем временем свернул на гравийку и помчался вдоль ровной полоски одинаковых коммерческих коттеджей. На каждом из них уже бились на ветру белые флаги с именами и цифрами количества погибших женщин, проживавших под их пластиковыми крышами. Практически на каждом крыльце сидели возбуждённые люди в ожидании труповозов, завидев автобус, они повскакивали с мест и, страстно размахивая руками, снятыми с убитых одеждами, даже срезанными волосами, приветствовали. Трупы либо уже были стащены к обочине, либо валялись во дворах, а в одном из дворов ВСЕВОЛОД даже успел разглядеть голую подвешенную за ноги женщину, которую избивал битой маленький белоголовый мальчик.
   В воздухе витала атмосфера праздника, отовсюду долетали звуки музыки, радостных восклицаний, поздравлений, с площади доносился гул духового оркестра, в храме Преподобного Семирада били семитонные колокола, в небе парили разноцветные гелиевые шары.
  Вдруг автобус так качнуло, что ВСЕВОЛОДА отбросило - водитель с радостным воем выехал на обочину и стал давить сгруженные там тела.
  - Давай нахуй! - неистовствовали, по-обезьяньи подпрыгивая, близнецы.
  Дима с задней площадки выбил окно и, высунувшись по пояс, ловил ртом брызги крови. Кто-то с улицы подбежал и бросил ему отрезанную голову.
   - Привет друзья! - орал он, ликующим людям. - Спасибо, брат! - он прижал подаренную голову к колесу, и кожа с лица моментально стесалась. Обнажилась кость.
  ВСЕВОЛОД решил повторить за Димой и тоже высунулся в окно и тут же получил оторванной рукой по лбу, чем вызвал приступ истерики у братьев.
  - Дайте! Дайте мне ещё какую-нибудь тварь!!! - всё больше распаляясь, орал ВСЕВОЛОД .
   И сразу же из нескольких дворов домочадцы стали, чем под руку попадётся отрезать куски жировых тканей и швырять их в автобус. ВСЕВОЛОД, что мог, ловил и под восторженные вопли бросавших рвал куски зубами. И тут, как в сказке, сразу из-за пышного орешника, словно распахнутый ларец, прямо в лицо ему и зачарованно замершим братьям выплыл красный двор. За раскрытыми настежь воротами, словно в больном спектакле, словно никого и ничего не видя, жутко топорщась всеми членами, семья из отца и двух мальчиков бурно выплясывали на превращённом в кашу трупе женщины, положенном крест накрест на ещё один женский труп, который в свою очередь был тоже накрест положен на ещё один женский, и под которым тоже накрест ле...
   - Благодарю... - только и успел немо, давясь в благодарственных слезах, одними губами, одним движением души произнести ВСЕВОЛОД, и двор, словно прекрасное видение в пустынной глубине исчез.
   По правую от автобуса сторону появился храм, и в салоне снова взорвался общий зверь! - люди, вопя и не моргая, смотрели на купола. Главный из семи крестов, украшала прикреплённая сваркой, за ноги распятая голая "служка" с изувеченным, словно бы взорванным изнутри влагалищем, в зубах её был зажат собственный клитор и мочевой пузырь с растерзанной маткой. Прихожане метали в неё ножи, вилы, топоры, кто-то даже забросил на крест собаку. Хмельной от неги батюшка, взобравшись на козырёк баптистерии, мастурбировал и, прыгая, как кенгуру по крыше пытался проповедовать.
   Улицы Чугунного Огнебора кишели скорыми, труповозами, телегами, таксистами, простыми автолюбителями, решившими в честь праздника "подмочь в благих начинаниях". По центральной мостовой, как после обильного дождя текла кровь. Трупы сбрасывались прямо из окон высоток на мостовую, распугивая и, одновременно вызывая ликование у зевак.
  Наконец автобус приблизился к пробке, что вереницей транспорта уходила за поворот в чащу. Покачивающиеся от танцующих людей автобусы перемежались с просевшими под тоннами мяса труповозами. Переполненным трупами машинам такси подкачивали шины. Трупы были складированы даже на крышах, подвыпившие водители прямо на дороге играли в импровизированный "квадрат" чьей-то отрезанной наголо побритой головой.
  - А мой племяш сегодня в поликлинике дежурил. - гордо рассказывал вдохновлённый всеобщим подъёмом Корней Корнеевич. - Ему специально поддельный обходной лист сделали, как вроде он на права сдаёт, а на самом деле права у него давно уж есть. Всё боялся, что знакомую встретит, с которой в ДОСОАФ-е вместе учился. А друг его прикинулся за вроде молодого папаши, взял свёрток и в это послеродовое, или как у них у ****ей оно называется отделение, ну куда они потом с этим мясом таскаются, пока то не вырастет. А он парень здоровый, думаю, особей десть не меньше положит.
  - А я представляете, деда своего снарядил. - оживился Зосим. - Упёрся, понимаешь, хочу и всё! Говорю, тебя там самого зарежут или на худой конец когтями порвут. А он ни в какую. Представляете, какой дед боевой! Ну-у, я за него похлопотал, чтоб в Доме ветеранов подежурил, им аккурат на сегодня съезд запланировали.
  - Постойте. А с банями как? - полюбопытствовал ВСЕВОЛОД . - Туда ж мужика не подсадишь.
  - А там просто. О! Растяпа! - Корней Корнеевич, рассмеявшись, указал на игравших в "квадрат" водителей. - Голову в кусты запульнули! Ха-ха. Растяпы.
  - Так с баней, Корней Корнеич? - ВСЕВОЛОД проследил взглядом за отправившимся за новой головой водителем. Встав на открытую дверь микроавтобуса и, подтащив к себе труп, тот рассёк мышцы под челюстью и стал ножом нащупывать на шее межпозвонковый диск.
  - Баня? - сразу не сообразил "целитель". - А-а, баня. Там всё просто. Мне один мужик рассказывал, он плотником служит в Солекаменске, так его отправляли замки и рамы укрепить. Так он сказал, что их просто запрут в бане да газ запустят специальный.
  - А мой сын в бассейне сейчас. - сказал близнец Егор и почесался за ухом.
  - Да-а... - мечтательно протянул Зосим. - Хотел бы я на это посмотреть. Полный бассейн крови, распахнутые раздевалки, бельё, фекалии на голубом кафеле...Всегда об таком мечтал.
  - Так вот, значит, о чём ты мечтаешь, когда шихту загребаешь. - любя толкнул его локтем Башар.
  Когда очередь начала сокращаться, и из-за деревьев уже показалось здание морга, ВСЕВОЛОД увидел, как люди в белых халатах, вытаскивая трупы из машин, складируют их на квадратные праздничные полотнища и, по команде крупного азиатской внешности мужчины в таком же халате и в поварском колпаке, волокут получившиеся горы в распахнутые настежь двери, другие в голубых хирургических рубашках без остановки подхватывали и забрасывали соскользнувшие с полотнища трупы прямо в окно.
  Едва автобус ВСЕВОЛОДА остановился у здания морга и распахнулись двери - ребята в халатах, взмокшие, едва стоящие от усталости на ногах влетели в салон и стали за конечности выдёргивать тела наружу. Те, словно сопротивляясь, цеплялись за конструкции одеждами, рваными ранами и застывшими кистями. Дождавшись, когда салон освободится, ВСЕВОЛОД вышел на улицу и аккуратно, чтобы не мешать работающим людям, прошёл вовнутрь здания.
   
  Ближе к вечеру к зданию Дома Культуры стали подтягиваться горожане: сладостно возбуждённые, в недорогих, но аккуратных костюмах, тесными дружескими группками.
  - Это ребята с "труболитейного". - не сбрасывая ослепительной улыбки с полного лица докладывал ВСЕВОЛОДУ мэр города. - Здравствуйте ребята! - он помахал им ладонью.
  - А это ударники, в "утеплительном" трудятся, вымпелоносцы.
  - Здравствуйте, Кузьма Кузьмич. - кивнул рубленный лицом с дыркой в ряду жёлтых зубов молодой рабочий.
  - Здравствуй, Толя. - показал белую ладонь мэр.
  - Непосредственно бригадир ихний Анатолий Иванович Пырев. - словно бы по секрету, понизив голос, возбуждённо докладывал мэр ВСЕВОЛОДУ. - Первый среди первых.
  - Здравствуйте, Кузьма Кузьмич. - хором поздоровались коротко стриженные в одинаковых тёмно синих жилетах с отражателями ребята.
  - И моё вам. - снова ослепительно улыбнулся мэр. - Только со смены. - он снова понизил голос, обращаясь ко ВСЕВОЛОДУ: - Наладчики наши: Пётр, Вильям, Оскар и Евгений Керенский. Представляете, Керенский у него фамилия. Я как узнал оху...
  - Кузьма Кузьмич, добрый вечер!
  - Добрый вечер, голубки вы мои!..
  - А вы кого...потеряли, э-э-э, Кузьма Кузьмич? - решил прервать этот парад любезностей ВСЕВОЛОД .
  - О! У меня четвертной праздник. Четвертник, так сказать, как у исаамитов. Вот, считайте: мама - раз, жена - два, две дочки, студентки, - ещё раз-два. И того четыре. Вы не поверите - не в четыре, в сорок четыре раза в квартире дышать стало легче. Хотя этих двух ****ей, Жанку с Маринкой, я и не видел-то почти: они у меня в Хабаровске в Рыбном институте учились, там и жили в общежитии. А раз в месяц свои грязные ****ы в выходной или праздник, там, какой привезут, так я на рыбалку с друзьями или в охоту снаряжусь. Почитай, как школу кончили, так я их и не видал.
  - А... а убивали, как, если не видали?
  - Не-е, убивал сам, только тогда и видал. В последний раз. - ломано рассмеялся мэр. - Вы только послушайте, обхохочитесь. Короче, звоню я этим про****ям, поднимает трубку одна, Марина, ну, по голосу чую, что только что член сосала, такая говорит: Аллё. Ну, я, в общем, говорю: Здравствуй доченька, давно не виделись, не слышались, как дела? Там, "сю-сю-сю" всякие. А она говорит: Всё хорошо папочка, учёба хорошо, даже отлично, в общежитии никто не обижает, библиотека у них, значит, говорит, шикарная. А я и говорю: Значит так, доченьки мои дорогие, у меня хорошая новость - я выиграл в лотерею огромную сумму и теперь, значит, хочу купить вам с сестрой по огромному дому, по машине, тоже огромной, и положить им на счета по целой куче денег, что б на всю их развратную жизнь хватило. А она: "Ой, папочка, поздравляю! Ну, что ты. Нам со Снежкой и так хорошо, в общежитии тепло, мы вдвоём на целый блок живём, а на машину учиться нужно, а времени нет, диссертацию писать нужно, да ещё мы в этом году на второе высшее хотим параллельно поступить - дел столько, что и приехать некогда. А ты, ну, дескать, я, это она мне, скотина, говорит, лучше на эти деньги с мамой в кругосветное путешествие съезди, а часть в детские дома переведи, я тебе и адреса могу сообщить и в фонды всякие благотворительные. Ну и всякую подобную ****скую муть мне в уши срёт. - аж поморщился от омерзения мэр. - Я слушал-слушал, слушал-слушал, аж закипел весь. Но сдержался. Вежливо так попрощался. До свидания, говорю, доченька. Рад был слышать, привет, дескать, Снежанне. Ну, значит, задумался, чем бы и ещё заманить. И придумал. Послал телеграмму, что мама тяжело заболела и, ну, в общем, неровен час, и помереть может. Как миленькие прилетели! И дня не прошло. Примчались, значит, ****ы горят, аж сквозь юбки их просвечиваются, соски выворачиваются - ну тошно, тошно, дорогой мой Всеволод Георгиевич на мерзость эту смотреть. Я как можно быстрее, задерживая дыхание, что б с мерзостью этой и не дышать рядом, затолкал их в ванную, запер, да газу туда напустил. Ну, заранее я там приготовил, всё закупорил, шланг подвёл...
  - А жену?
  - Жену. А я их с матерью тем же шлангом и задушил. Как говорится - одним махом. Подумываю шлангу этому в городе памятник поставить. Скульптора только толкового подыскать нужно будет. Так что можете меня поздравить.
  - Поздравляю, Кузьма Кузьмич.
  - Спасибо, коллега. Ну что ж. Можно и в зал проследовать, к массам, так сзать. - он широко зашагал ко входу.
  В овальном, украшенном лепниной зале уже рассаживались за столы. Все присутствующие радостно галдели, отовсюду доносились поздравления, звон хрусталя, поскрипывание половиц. В белоснежных фарфоровых блюдах лежали полуметровые бордовые куски мяса.
  Мэр с ВСЕВОЛОДОМ проследовали к венцу стола.
  - Ну! - Кузьма Кузьмич высоко над головой задрал бокал с вином. - Я, на правах мэра города и на правах вашего друга, а не мне вам рассказывать, как я дружен с простым народом. Вот - ребята с "литейки". Я с ними по-простому, по корешам, ха-ха, так сказать. - он широким жестом указал на тут же оживлённо заёрзавшую группку людей. - А вот с "прокатного". Здорово, голуби, давно ли с вами в курилке выпивали пивка? А?
  - Да вчерась, кажись, и было, благодетель!
  - О! То-то же! Коммунальщики, золотые вы мои! В доминошку меня шельмы, ой, частенько обыгрывают! - он игриво погрозил им пальцем.
  - Кузьма Кузьмич.
  - Кузь...
  Напускно обиженно запричитали коммунальщики.
  - А это моя гордость. - набирал обороты мэр. - Поднятый, можно сказать, с руин Тяжёлой штамповки, ребята с автобусного парка - отдельное вам спасибо за то, что откликнулись, что подставили, так сказать, своё автобусное плечо администрации. Спасибо вам ребята!
  Толпа довольно и в чём-то даже виновато загудела.
  - Спасибо вам за этот стол, за вашу компанию, за радость, которую доставляет мне созерцание ваших счастливых так горячо любимых мною глаз. - он проглотил последний слог и на секунду показалось, что он вот-вот расплачется.
  - Вам спасибо, Кузьма Кузьмич.
  - Вы лучший мэр во Вселенной.
  - За Кузьму Кузьмича!
  Все встали и как один выпили.
  - Ну, право, право же. - довольно мялся мэр. - Право же, паства моя. Я не заслужил. Что я один? Это всё мы, мы вместе...
  Зал стал галдеть: каждый пытался подобрать искренне тёплые и единственно правильные эпитеты для мэра.
  - Ну, тихо, тихо мои милые.
  - Тише.
  - Да тише же.
  Зашикали за столом. Воцарилась тишина.
  - Я хочу обратить ваше внимание на этот замечательно сервированный стол, вы только посмотрите на этот скотомогильник! Глаз радуется. На чудесно приготовленное мясо, и заметьте, без специй, без приправ, живое, с позволения сказать, мясо наших мам, любовниц, наших дочерей, внучек, даже тёщи здесь есть.
  Зал осторожно засмеялся.
  - Вот, например, передо мной лежит блюдо. Читаю. - он поднёс к глазам сопроводительный лист. - Иволгина Снежанна Кузьминична. О! Точно. - он всмотрелся в спокойное лицо дочери. То, украшенное мозговыми розами и "десяточкой" венчало поднос со своим же спрессованным мясом. - Возраст - 17 лет, вес 48 килограмм, рост 167 сантиметров. Во, какая телятина вымахала! А, помню, на ладони мог усадить. Кариес... тут что-то неразборчиво, а вот - девственная плева нарушена, врождённые патологии отсутствуют, подпись приёмщика. Мда... образование - неоконченное высшее. - уже от себя добавил он. - Сигма опустошена. Мда-а... А вот, рядом, - Марина Кузьминична, тоже, как вы понимаете, Иволгина. - он, наморщившись, бегло прочёл сопроводительный лист. - Тоже... семнадцать лет. - сам себе сказал он. - Вот, сигма переполнена калом - домой потаскуха отраву свою везла, из самого Хабаровска тащила. В родное-то гнездо! А это - старуха - мать моя. - он шлёпнул по плоскому куску мяса. - Хм. - презрительно взвесил глазом. - Семён! Семё-ён!!!
  - Хорош у нас мэр? - Осип заглянул ВСЕВОЛОДУ в глаза. - Боевой мужик.
  ВСЕВОЛОД печально пожал плечами.
  - Что с тобой? Ты чем-то опечален?
  - Я потерялся. - ВСЕВОЛОД всхлипнул, словно бы он был маленький мальчик, а Осип милиционер. - Я хотел павлина посмотреть. - смоктал он глухие. - Пошёл, а папа с мамой ушли.
  - Не плачь глупышка. - Осип учтиво потрепал его по плечу. - Нашёл беду. Это дело поправимое. Сейчас с постом свяжемся... - он потянулся к рации.
  - Дяденька не надо. - жалобно протянул ВСЕВОЛОД уже голосом семнадцатилетнего рецидивиста. - Я всего лишь письмо получил. Вот прочтите. Я сначала одну половинку нашёл, а потом тут в гуляше вторая спряталась. - голос его снова "сел" до трёх лет. - Я смотрел-смотрел павлина, а он каркнул и бросил мне письмо. - он протянул Осипу письмо:
  "Здравствуй дорогой Игнат. Чтобы это письмо не приняли за посмертную записку, коей она всё же в некоторой степени является и, ни дай бог, обвинили тебя в моей смерти, я хочу сразу сказать, что ни ты, ни наша с тобой проблема не является причиной моего ухода. Если ты читаешь это письмо, значит, ты уже знаешь, что эта наша смена была последней для меня. Я уверен, мы много говорили эти километры, не удивлюсь, если я плакал, может быть даже желал тебя, всякое могло быть для тебя сейчас, а для мня сейчас, когда до рейса осталось четыре часа, и я вынужден встречать рассвет бессонницей и страшным откровением. Но одно из того, что будет, я всё же знаю точно - я буду рассказывать тебе сон. Пожалуйста, вспомни его сейчас внимательно, отнесись к нему, как ко мне, проникнись им. Я солгу тебе, когда скажу, что тот сон - то явь, то та грань моей жизни, за которой начинается моя личность, тот настоящий я, которого ты мог почувствовать лишь интуитивно, лишь на доли секунды в моменты наших маленьких и таких редких смертей. Вспомни мой сон, и я проснусь в тебе. Как это страшно разговаривать с тобой уже после смерти, я ещё не знаю, что там, но уже ясно вижу, как ты читаешь письмо. А ещё странно, что мы всегда вот так, ну почти так с тобой разговаривали - я говорю и верю, что мои слова станут для тебя явью, только после моего ухода. Для тебя не секрет, что я не любил мать и, даже более того тяготился ею. Из-за неё я не смог состояться, как маньяк, как женщина, как посмешище, как пьяница, я не смог устроить свою жизнь по одному ведомому мне плану, но вот её не стало...Ты, конечно, скажешь, что её не стало уже давно, и это почти так, но для меня, её не стало час назад. И, ты знаешь, я больше не хочу становиться маньяком - я хочу умереть, хочу Просто Перестать Быть, и ты знаешь, я всей душой молю, хотя и надеюсь, что её нет, я всей душой кричу: пожалуйста, пускай дальше ничего не будет!!!
  Твой Борис.
  P.S. : сделай одолжение - усмири свою плоть, потому что, если всё же окажется, что там что-то есть, я не перенесу твоей измены. Тысячу раз целую, ещё раз твой Борис".
  - Что это? - Осип с недоумением уставился в опухшие от слёз глаза ВСЕВОЛОДА.
  - Не-е-т, не э-это-о-о. - капризно оттолкнул руку с письмом он. - Во-о-от.
  Осип взял со стола пропитавшийся жиром листок:
  "Эти сопли уважаемые ВСЕВОЛОД и Осип нужны были лишь для того, чтобы мокрота вышла из ваших чресел. Не пытайтесь понять смысл этой строки. Гомосексуализм - зло, оно, как животное не имеет девственной плевы. Когда к тебе подойдёт милиционер, мой котёночек, наври ему, что ты потерялся в зоопарке, скажи, что гулял с папой и мамой, а потом увидел павлина, зачаровался и пошёл к нему, а пока ты смотрел, твои родители ушли. Если это не прокатит, скажи ему, что ты сидел, но ещё очень молод и дай письмо, если это не поможет - зарежь!!! P.S.: Будь убедителен, телёночек".
  - Вот, собственно. - потупился ВСЕВОЛОД.
  - Ну, ясно... в принципе. - Осип положил в рот ромбик белого мяса. - А-а-а, что дальше?
  - Вы ничего не поняли, Осип! - так оживлённо зажестикулировал ВСЕВОЛОД, что на него обратили внимание. - Вы не уяснили. - понизился до шёпота он. - Там сухим молоком написано, если бы здесь была конфорка, я бы вам показал...
  - Конфорка есть. - перебил его Осип. - Пошли. - он схватил ВСЕВОЛОДА за рукав и потащил к мэру.
  Из-за кулисы выглянул смущённый молодой человек и, подойдя к столу, неловко кивнул.
  - Официант от бога. Скромный очень. - как бы извинился за него мэр.
  - Простите, Куузьма Куузьмич. - подошёл к нему Осип. - Всеволоду Георгиевичу нужна конфорка с газом.
  - Горящим? - не понял мэр.
  - Ну, бутан, там, пропан, где-то там.
  - А-а, кухня, кухня, там спросите. - промямлил мэр, словно силясь не забыть что-то важное. - Но, жутко талантливый! - пробасил он в толпу, и, сморщившись, будто собрался отчитывать кого, посмотрел через плечо. - На, скорми это дерьмо собакам. - он демонстративно брезгливо взял со стола мясо матери и, держа двумя пальцами, протянул повару. - Только в лужу погрязнее брось. Да, и проводи ребят на кухню. А это, вон нахуй!!! - он швырнул в угол головы матери и жены и уже столу зычно объявил: - По мощам и елей! Товарищи. Так вот, я хочу выпить, друзья, за того, в чьих нежных руках все эти женщины обрели покой.
  Семён забрал блюдо с мясом матери мэра, жестом пригласил за собой ВСЕВОЛОДА с Осипом и удалился.
   - А-а-а! Всеволод Георгиевич, видите какой у нас ажиотаж! Все только о вас и говорят. - непонятно откуда в тесном коридорчике ведущим в кухню возник человек в колпаке радушно обнял ВСЕВОЛОДА. - Представьте, пожалуйста, вашего спутника.
  - Осип. - закашлялся ВСЕВОЛОД. - Милиционер.
  - Очень приятно, Осип, Заслон Юрьевич. - он крепко пожал Осипу руку.
  - Праздник! Хотя у Маши горе... - проскрипел бежавший по стене Сергей.
  - А это наш аракан, Серёжа. - с некоторой тенью иронии произнёс Осип.
  - Очень приятно, Серёжа. - с трудом всматривался в микроскопическую фигурку аракана Заслон Юрьевич. - Высоцкий, ты за старшего, я отлучусь! - крикнул он помощнику. - А вам я сейчас на глаз, так сказать, покажу, как идёт подготовка к празднику.
  - Заслон Юрьевич. - окликнул его рабочий. - Там мясо освящённое прибыло из Панежи.
  - А. Уже. - Заслон Юрьевич радостно потёр ладоши. - Начинайте отгружать, а я сейчас подойду.
  - Э-э-э, нам бы огоньку. - Осип протянул ему жирную бумажку.
  - В гуляш уронили?
  - М-м-м. - замялся ВСЕВОЛОД.
  - Заливное? - вытянул и без того лошадиное лицо Заслон.
  - .
  - Жаркове. - торжественно произнёс он, но увидев и в этот раз на лице оппонента неопределённость, поднёс палец к губам и сделал: - Тш-ш-ш. - затем взял взял ВСЕВОЛОДА за локоть и увлёк за собой.
   Осип поспешил за ними. Первое, что они увидели, когда спустились на два пролёта по лестнице и оказались на узком сваренном из стального прута балкончике, был огромный, похожий на ангар, ярко освещённый зал, из-под заваленных телами проходов и кровосливов едва просматривались цементные углы разделочных столов, за каждым из которых работало сразу по два человека. Они ловкими, отточенными движениями потрошили тела; кишечник и лёгкие тут же запихивали в прозрачные латексные мешки, затем разделывали трупы по суставам. В широком проёме в стене мелькали нагруженные трупами каталки. Упираясь в высокие борта, работники умело разъезжались в тесном пространстве коридора.
  Тут у одной каталки отвалилось колесо, и трупы посыпались на пол, началась возня.
  - Вот здесь у нас разделочная.
  - Странно. - ВСЕВОЛОД носом втянул густой воздух.
  - Что вас удивило? - Заслон Юрьевич томно приподнял смуглые веки.
  - Да, вот, здесь, казалось бы, как нигде должно пахнуть трупами. - пожал плечами ВСЕВОЛОД. - А я вот ничего, кроме здорового мужского пота и не чувствую.
  - Пота?! - энергично всплеснул руками Заслон Юрьевич. - Здесь не потом пахнет, а жизнью. Работают лучшие раздельщики из особого секретного подразделения, у каждого за плечами годы тренировок. Вы только всмотритесь им в лица - настоящие кентавры!
  - Да уж. - Всеволод внимательно всмотрелся в раздельщиков. - Такое ощущение, что под кожей их лиц совсем нет мускул.
  - Мда-а. - потёр переносицу Заслон Юрьевич. - Гель, гель и только гель. А вот здесь у нас сортировочный пункт. - он указал на щелевидные углубления в стене, к желобам которых то и дело пробирались раздельщики и сгружали из мешков части тел.
  Заслон проводил ВСЕВОЛОДА со спутниками в соседний зал. Тот утопал в пару и гуле вытяжек, от непомерной энергоёмкости гигантских в четыре человеческих роста вентиляторов зал мигал светом, словно в дискотеке.
  - Приёмщики. - сдержано произнёс Заслон Юрьевич, указывая на юрких полуголых ребят, что без остановки раскидывали по тачкам куски с движущегося ленточного конвейера. - Ну, и собственно непосредственно сама кухня. - он сарафанно развёл руками. - Непосредственно вотчина вашего покорного слуги. - скромно поклонился. - Здесь опытные, повторюсь, повара разделяют пересыпанный материал на категории: салаты, рулеты, общие стандартные блюда, десерт и бой. Ну, вы понимаете, вроде, в утиль. Думаю, овчаркам будем постепенно скармливать, знаете, сколько в управлении собак служит...
  Над суетой приёмщиков царственно возвышался монолит из тесно сбитых механизмов, на теле которого наростами выделялись огромные чаны. Плотная струя кипятка омывала ровную полосу основного конвейера. В его порах лежали рассортированные куски тел. У основания станины светилась внутренним огнём смежная яма - тлели большие овинные чурки, над ямой, на козлах висели многоведёрные с гуммиарабиковыми кольцами котлы. ВСЕВОЛОД сквозь влажный парящий в воздухе навар всмотрелся в жар - под котлом румянились да белели плоские булыги. Аккурат над котлом, едва приоткрывая вытяжки, опираясь на громадные брёвна, стоял чан. Под него подсунута промазученная колода. Рядом, не давая вытяжкам разойтись во всю мочь, торчали завешенные тулупами отороки.
  - Там, на дне тшана есть отверстие. - заметив интерес ВСЕВОЛОДА, произнёс Заслон Юрьевич. - Прям по серёдке. Видите, оно заткнуто кедровым стырем. Видите, его сейчас прогревают кипятком. Если вы подождёте, м-м-м... минут с десять, то увидите.
  - Э-э-эм, нам бы огоньку. - деликатно перебил его Осип.
  - Маша сгорела... - промямлил Серёжа.
  - То увидите, как повара засыплют туда крупномолотые голени. - сделал вид, что не услышал Осипа Заслон. - Это, как правило, после пятидесяти лет, затем о кедровый стырь их позатирают, окислят солодом с брюквенным соком и зальют водой. Потом начнётся непосредственно, варка.
  - Всё так сложно. - почесал затылок Всеволод.
  - Что с вами? - отпрянул от него Заслон.
  - Что? - настороженно уставился на него ВСЕВОЛОД.
  - Да так, ничего, показалось.
   - А-а почему, именно крупномолотые голени и именно о кедровый стырь?
  - Ну, что вы, мне ли вам объяснять, какую важную роль играет пир в жизни наших горожан. Всё-всё по ритуалам посвящённых, никакой отсебятины. Единственно приправы, приправы разрабатывал я лично.
  - Кедровый стыль. - послышался писк аракана из-под стола. - Мне Маша такой ставила...
  - И всё-таки, что получится из голеней? - не выдержал словесного поноса Сергея ВСЕВОЛОД.
  - Из крупномолотых - стваржевый кисель, из мелкотёртых - костяная сметана, как гарнир будет подаваться. А вот и повара.
  К станине подошли два рослых повара, к ним тут же подтащили тачанку с раскалёнными камнями. Их сложили в кручёный из берёзовых прутьев кошель и опустили в чан. Тем временем пожилой работник с влажными хрящами на глазах стал мастерить решётчатый терем, тот был высотой с чан. Выбрав с конвейера подъязычные кости и вплетя их в расщепленные планки, он тут же заполнил мокрой соломой пустоты и, прихватив обрезками кожи, заломал нижние концы наружу.
  - Это Сильвестр Дмитриевич фильтр мастерит. - склонился к уху Заслон Юрьевич. - Уже восьмой за сегодня, крепкий старичок. Сейчас они его на штырь насадят. Вот.
  - Мн-э-э. - снова попытался напомнить об огне Осип.
  Но его перебил повар:
  - Майна! - зычно прокричал он и сделал пометку у себя в журнале.
  - Маша!!! - прокричал аракан и испугался собственного голоса.
  Работники, перекрестившись, открыли утепление и стали расширять штырь и постепенно, малыми порциями подавать в кипящую воду молотые голени. Едва касаясь воды, они сметанились и камнем шли ко дну, где их тут же встречал работник контролировавший колоду. Он сразу выбил шкворень и в тонкую щель выпрасталась розовая слизь. Повар попробовал из ковшика, одобрительно кивнул. Сергей вскарабкался ему по халату, вскочил на ковшик и тоже отхлебнул.
  - Уйди, зараза! - повар стряхнул с плеча назойливого аракана.
  Рабочий стал разливать порции по деревянным насадкам и ставить те на ленту, что медленно тянулась к холодильной камере.
  - Это другач. Только для детей и стариков. - внимательно следил за процессом Заслон Юрьевич. - Он, видите, розовый. Сейчас его прогонят и пойдёт еремо - изжелта бурый. Его сразу в холодильник нельзя - сукровица забродит, его сначала сливают в ходунью, выжидают часа два и только тогда уже в холодок. Ну, ладно, пойдёмте, я вам жидкостной цех покажу - напитки там варятся. Да уйди ты! - отпихнул он ботинком путавшегося под ногами Серёжу.
  Едва они переступили порог "жидкостной", как услышали крик:
  - А когда навеселивают ходунью, то пляшут округ неё, что б ходило лучше!
  - Ты, Никанор, думай!..
  - Кх-кх. - зычно откашлялся в кулак Заслон Юрьевич.
  Переругивавшиеся старики в прозрачных гелиевых костюмах, заметно стушевавшись, отдали ему честь.
  - Что случилось?
  - Рассудите, Заслон Юрьевич. - сделал шаг с поклоном один старик. - Никанор Ермолаевич "желудошку" варит жидкую, а от ей в горле дереть буде.
  - Энта у тебя горло бракованное. - зло покосился на него Никанор. - Скарпиён рыжий. Не знашь, како оно бывать должно, а всё лезешь. Жидко! Зато у меня проварено.
  - Никанор, не дури. Добрая "желудушка" она платок держит и на вид красива и пить вкусно и шипуча. А ты, замест спора со мной лучше бы не ленился да желудочный сок на центрифуге прокручивал поболе, глядишь и не оправдывался бы сейчас.
  - Не дури, Маша, не дури. - прогнусавил с умным видом Серёжа. - Добрая "желудушка" она платок держит и на вид красива и пить вкусно и шипуча. А ты, замест спора со мной лучше бы не ленилася да желудочный сок на центрифуге прокручивала поболе, поболе-поболе, глядишь и не оправдывалась бы сейчас.
  - Жжёт аракан. - рассмеялся в голос Осип.
   - А ну-ка, дайте на пробу. - нахмурился Заслон Юрьевич.
  - Испейте. - Никанор протянул ему плошку с желтоватой жидкостью.
  Заслон Юрьевич, понюхав и обмакнув палец, отпил, поводил по нёбу, проглотил. Взял плошку у другого старика, отпил.
  - Ты. - он холодно указал на первого старика. - На треть больше желчные пузыри вываривай - горчит и попроси Совского, что б с асцитом тел шесть притащил. Если вам ещё восемь чанов варить. Да. По двести грамм жидкости из брюшины на чан добавь, не лишнее будет. А ты - жировые ткани потолще выбирай да вываривай их подольше. И что б никакого фосфора! Всё.
  - Может здесь... ог-гню. - неловко запнулся Осип.
  - Огню? - Залон так на него посмотрел, будто увидел его впервые в жизни. - Позже... в-в печном возьмёте.
  В печном цеху оказалось на удивление прохладно. Массивные кубообразные печи, стоявшие по периметру, были плотно закрыты, и лишь за стёклами виднелось, как пекутся, покрываясь бликующей красной коркой, мясные пироги. Не штукатуренные белого кирпича стены глядели неприветливо.
  - Кухня для элиты. - Заслон Юрьевич так пожал плечами, словно извинился.
  - Мда-а. - криво улыбнулся Всеволод.
  - А!? - дёрнулся Заслон.
  ВСЕВОЛОД удивлённо на него посмотрел:
  - Вы в порядке?
  - Й-а? - выпучился Заслон Юрьевич. - Скажете парадокс?
  - Коллапс!!! - прокричал из какой-то щели Серёжа.
   - И не угадаете. - проигнорировал Сергея Заслон Юрьевич. - Знаю, о чём вы думаете - не выполняют наших, в смысле, сверху распоряжений, не уважают, дескать. А я вам так скажу, глубокоуважаемый Всеволод Георгиевич, я нарочно привёл вас в этот цех в последнюю очередь. Да-да. Я хотел, что бы вы увидели, насколько крепко не уважаем мы ваше ведомство.
  ВСЕВОЛОД почувствовал, как тело его пронзил жар. Чувство, посетившее его, напомнило ту далёкую трагедию, когда жена, Ирма, в лёгкой беседе, рассказывая о флирте своей подруги, страшно оговорилась. Проглотив, буквально, какое-то окончание или междометие, она заставила ВСЕВОЛОДА на полторы минуты принять тот факт, что жена с такой лёгкостью рассказывает о своей измене, шутя, гримасничая, словно бы даже не извиняясь...
  - Умбр-р-р. - ВСЕВОЛОД потряс головой и настороженно заглянул Заслону Юрьевичу в лицо.
  Тот стоял ровно и смотрел прямо, словно бы выжидая, что б напасть.
  - Шутка! - вдруг зычно произнёс он и заливисто рассмеялся. - Шутка, Всеволод Георгиевич. Решил вас развлечь.
  ВСЕВОЛОД сглотнул ком.
  - Прошу вас сюда. - он указал ВСЕВОЛОДУ на полупрозрачные двери.
  Двери бесшумно отворились.
  В низком, невероятно стерильном помещении работало несколько человек. Скоро перебирая руками, они скатывали мясные столбики и, начинив, каждый из своего лотка, протвенями заправляли в печи. Отворились ворота, и по рельсам вкатилась одиночная каталка.
  - На муку принимай. - хмурной молодой человек сгрузил с каталки два сильно изувеченных тела.
  - Вань, давай скоро. Тащи к машине. - один из поваров отошёл от стола и отворил люк дробильной машины.
  Общими усилиями они вложили в машину тела. Повар закрыл люк и нажал пуск. Было слышно, как тела, несколько раз стукнулись внутри машины и тут же разлетелись в мелкие шматки. Машина легко загудела. В лоток посыпалась бурая мука, из слива в ведро закапала раскалённая жидкость. Щипцами повылавливав случайно попавшие кусочки костей, повара залили муку кипятком и, размешав и слив гущу, стали лепить из неё пироги. Старший повар разминал большие сгибни и лепил из них калачи, младший совал их в печь и в перерыве скручивал колбаски.
  - Рыбников, милый. - окликнул повара Заслон Юрьевич. - Будь сладок, испеки нам с высокопоставленным гостем сочень. Только с гематомы да желательно с ляжки. - и уже ВСЕВОЛОДУ: - Сочени у него сногсшибательные. Лично я его четыре года на свиньях тренировал.
  Повар молниеносным движением скалки взбил сочень, потряс, насадил на черенок ухвата и сунул в печь. Сочень тут же вздулся, и получился как бы зажаренный с обеих боков пузырь.
  - Приятного аппетита, господа. - сдержано кивнул головой повар.
  - Ух, горячий. - Заслон Юрьевич, перебрасывая сочень из руки в руку, шумно остужал его губами.
  - Маша! Маша! - вдруг завопил Серёжа и пулей выскочил из цеха.
  - Чего это с ним? - удивлённо проследил траекторию движения аракана он.
  ВСЕВОЛОД с Осипом пожали плечами.
  - Да я даже не знаю его. - как-то неуверенно произнёс ВСЕВОЛОД.
  - Прибился, с-сука, в автобусе и чудит.
  - А вообще... забавный.
  - А...м-может, пожалуйста... - стал привычно лебезить Осип, изображая руками спичку.
  - Да дайте же ему наконец огню! - рявкнул ВСЕВОЛОД и налился краской. - Иди Осип, там я вижу, горит.
  Осип аккуратно, чтобы не опалить, просушил бумажку, прочитал.
  - О-о-о-о-о... - взволнованно дышал он ВСЕВОЛОДУ в ухо. - Давай отойдём, мне кажется, я уже это когда-то читал.
  - Вкуснятин-а-а-аа! Пробуйте друзья. - басил Заслон.
  - Одну минуточку. - деловито прищурился ВСЕВОЛОД. - Две минуты...мы...носики припудрим.
  - Ждём-ждём. - учтиво вытянулся в струну Заслон.
  - Слушай. - дрожащим шёпотом читал Осип. - Сыскать плеву мёртвую и жизнь вторую дать суть призвание ваше ВСЕВОЛОД из зоны и Осип-сыноёб. Сей предмет интимный надеть велено на язык того, чей дальше выпадет. Понимать тогда станет многое и преобразования сотворит многие. Многие хаты оботтить, а натить!!! Слыхал? - впился колючими глазами в него Осип. - Предназначение. - и вывалил язык.
  ВСЕВОЛОД показал свой.
  - Кажись, одинаковые. - Осип пощупал язык пальцами.
  - Ы мой, ы мой. - Серёжа вцепился тонкими ручками ВСЕВОЛОДУ в калашену штанины и, вынув язык, тонко невнятно пищал. - Ну, Маша, повмовы, ну повомы!
  - Где одинаковый!? У тебя до впадинки не достаёт и синий... - ВСЕВОЛОД ощупывал глазным дном язык Осипа.
  - А у тебя вообще её нет! - перебил его Осип и, не глядя, пнул Сергея в бок . - Гладкий весь, как шар детский.
  - Тебе линейку дать?
  - Не надо. - поник Осип. - Это я так, на дурочку хотел залезть...
  - То-то же. - причмокнул языком ВСЕВОЛОД .
  - Ну, мальчики, вы скоро? - в проёме показалась лошадиная голова Заслона.
  А главные повара тем временем разложили на столе новую партию обрезков, то были бёдра, груди, брюшина, загривки, затылки. Работая в четыре руки, они раскатывали слои мяса в некое подобие раскрытой утробы, затем ровным слоем выкладывали разведённые с кровью толчёные молочные железы с салом, загибали и ущипывали края, поливали костной сметаной, посыпали мелкоподроблеными лопатками и совали в горячую печь. Молочные железы толкли здесь же: младший помощник, мальчонка лет десяти прямо так, вместе с жировой тканью грубо размалывал их на ручных жерновах, ручным огнём выжигал и перетирал пестами. Тут же из кусочков потолще пекли рогули. Вместо молочных желез добавляли гущу - разваренные, напоминающие саламат ягодичные мышцы. Загибали начинку, и она прела в мясе, выделяя сок.
  - Ну, как вам сочень?
  - Очень вкусно. - ВСЕВОЛОД жадно впился зубами в свежее мясо.
  - Сочи - курорт в ...... - вставил Сергей и, не сводя глаз с сочника, облизнулся тонким язычком.
   - А девственные плевы здесь есть? - с любопытством рассматривал сочник ВСЕВОЛОД.
  - В сочне? Нет. Этот рецепт я лично разрабатывал. - гордо произнёс Заслон Юрьевич. - Вот слушайте: мелко нарубленную травмированную ткань необходимо запечатать в сочень, ткань желательно с внешней стороны ляжки, две-три неспелые брюквы и долька лимона, и в печь, но лишь на мгновение, чтобы сиченики не успели упариться, и ткань не запеклась, а осталась влажной. Ну, песня! Песня, не меньше! Так же по моему рецепту здесь изготавливают бычень - издревле известное, как пан-блин. Берём нерожавшую матку, варим её в асцитной жидкости с лимонным соком и фаршируем ушными или носовыми хрящами. Ну? Слюнки ещё не потекли?
  - Исключительно, потому что мой рот занят соченем. - учтиво парировал, не сводя глаз с сочника Осип.
  - Ой, как же вы меня радуете своими речами! Лучшей похвалы для повара и не сыщешь. А тогда, как вам такое блюдо. Я разработал его ещё в институте, а позже усовершенствовал. Название решил оставить ещё институтское, несколько юношески-максималистическое, но всё же - "Мама под печёночным вареньем". Слушайте: сырую гортань вымачиваем в отсасывющей кислоте и заправляем перетёртым языком с нарезанными полосочками спинного мозга. Это, так сказать, "вкусовой диверсант". А раз это "диверсант", значит, к нему должно быть подготовлено некоторое пространство, на кое будут распространяться его чары. Так вот, я беру заранее фаршированное прожаренными с разжиженными костями пальцами ног и рук влагалище, ввожу в него "диверсанта" и с обеих сторон ушиваю жилами. И вот блюдо на столе, вы видите его и желаете, но! Но... из названия мы видим, что чего-то не хватает. Чего?
  - Соуса... наверно. - пожал плечами, не сводя глаз с сочника, ВСЕВОЛОД. - Простите. Но... а здесь девственной плевы нет?
  - Нет. "Мама под печёночным вареньем". - не услышав ответа, увлечённо рассказывал Заслон Юрьевич. - Готовим печёночное варенье. Необходимые ингредиенты: здоровая печень - раз, мозжечок - два. Печень необходимо отмочить и опихать. Но только здоровую печень, запомните это, как дважды два. Из раковой или церрозной можно делать только пудру или, на худой конец, присыпку. Опиханную печень варим в смеси с ободранным мозжечком четверть часа, затем разливаем по горшкам и томим в печи. В подогретом виде подаём к столу, где уже глубокоуважаемые гости будут им по своему вкусу поливать нашу "маму". Во как!!! И особый деликатес. Скажу по секрету - мэру на стол готовим во втором отделении. У него ж там полный набор: и дочери, и мать и-и-и... А-а... - он махнул рукой. - Значит так, отрезанные головы вымачиваются в разжижителе костей, подмораживаются, чтобы с ними можно было работать. Аккуратно вырезается в форме розы вся верхняя часть головы до бровей и затылка, срез обильно поливается сбродившей мочевиной и абсорбированным из желудочного сока маслом. В места прободения можно вдавливать дольки лимона или оливки, по вкусу клиента. Есть нужно ложками, как мороженное из стаканчиков. Подаётся на продолговатых блюдах и обязательно в сопровождении "десяточки". Это наши ребята так шутливо прозвали. Десять сантиметров прямой кишки, чья голова, того и кишка, фаршируются либо калом, допускается конечно и посторонний, но желательно уже бывшим в нём, либо перетёртым желудком и остальным кишечником. Затем, уже нафаршированный участок кишки плотно обматывается куском грубой кожи и парится в чугунах, затем сушится на печном поду и опихивается. А уже ободрав запёкшуюся кожуру, "десяточка" выкладывается как на тарелку на затылочную часть лоскута, перед головой. Волосы коротко острижены, лоскут немного подрезан в нескольких местах, чтобы он лёг ровно, не топорщась. Кстати, два слова о лоскуте - его ведь тоже нужно суметь приготовить. Первым делом лоскут заваривается в солевом растворе, пропекается со стороны мозговой оболочки на постном масле. И когда уже прожаренный лоскут становится обширный и тоненький, как бумага, чтоб просвечивал, на него выкладываются спиралью солёные рыжики, давленая черника, брусника, затем он скатывается жгутом и складывается в четыре раза. Омазывать можно топлёным жиром или выработкой из желез влагалища. По желанию можно присыпать заспой. Вот такие вот пироги, уважаемый Всеволод Георгиевич. И всё это стало реальностью благодаря вашему ведомству. Да-да, я уверен, что вы не касались чисто бытовых вопросов, там, закупка оборудования, подготовка персонала. Поэтому, я вам докладываю, что всё это великолепие было закуплено ещё за пять лет до праздника, четыре раза испытывалось, три успешно.
  - Да? А что это, извините, за каракатица, треску от неё. - ВСЕВОЛОД прикрыл уши.
  - А может дев?.. - деликатно встрял Осип.
  - Не сейчас. - чревом произнёс ВСЕВОЛОД и уже искусственно громко обратился к Заслону. - Вы рассказывайте-рассказывайте!
  - А-а. Это? - Заслон Юрьевич последовал примеру ВСЕВОЛОДА и, повысив и без того зычный голос, продолжал: - Только что включилась! Это костедробитель! Он, кстати, в этой конструкции единственный не эксклюзивный элемент! Мы посчитали, что будет дорого, и взяли стандартный, какой используется в крематориях!
  Прямо на глазах подтянулся лоток, доверху наполненный розовыми костями и, опрокинулся в жерло костедробилки.
  - Да-а... Впечатляет.
  - Впечатляет? - несколько смутился Заслон Юрьевич. - Послушайте, а давайте выйдем на задний дворик, я так устал от этого шума. Вроде всего-то часа три работаю, а, кажется, целая вечность. - они вышли за ворота. - Ну вот, здесь потише. - Заслон Юрьевич поднял своё жёлтое похожее на лошадиный череп лицо в небо. - Вот вы говорите, впечатляет. - он снял колпак. - И вправду, шумит, дробит, пыль клубами, остатки человеческого организма перемалывает. А я вот...устал я от всего этого. Я ведь в закрытом ведомстве служу. Ну, вы и сами, конечно, знаете где.
  ВСЕВОЛОД сделал вид, что понял и коротко кивнул. Осип расправил плечи и деловито осмотрелся по сторонам.
  - Так вот аппетит у них отменный. Не всякий голодный будет так на еду набрасываться, как избалованный. А они. - он указал пальцем в небо. - Ох, какие избалованные. Всем избалованные: и вниманием и любовью и почестями и-и-и... и пищей. Хотя для них всё пища, этакая амброзия. Всё жрут, всё перемалывают. Ну да бог с ними. А я, в свою очередь должен для них мясо варить, жарить, выпекать. А мясо-то сами знаете чьё, они другим не питаются. И так меня за двадцать лет работы утомили эти застывшие мертвецкие гримасы, треск ломающихся суставов, шелест срезаемой кожи, эти рулеты, салаты, отбивные... Глаза б не смотрели. И-и-и я вот и обратил внимание, на то, как ваши глаза вспыхнули, когда вы костедробилку увидали. Я сразу тогда про себя подметил, что вы наш человек. Любите переваривать, разрушать, переделывать - человек-желудок. Вот скажите, только честно, ведь представляли, как кости там мнутся, как раструщиваются, становятся пылью? А?
  - Несомненно.
  - Вот и я о том же. Прямо беда какая-то, где бы ни был, что бы ни делал - всё одно представляю, как всё вокруг рушится, крошится, превращается в салат: салат - сын идущий с группкой одноклассников из школы, салат - жена, роскошно развалившаяся в своей прелести на перине, но теперь, слава богу, с ней покончено, - салат - автомобильная пробка, салат - встреча с друзьями. - он обхватил голову руками и затрясся. - Салат - могилки родственников...
  ВСЕВОЛОД крепко по-мужски его обнял.
  - И знаете, Всеволод... пожалуй, единственное, ну, за исключением одного, до сих пор не стало для меня салатом, как всё равно заколдованное. Из глубокого детства в наследство досталось, храню теперь, как реликвию. - глаза Заслона Юрьевича подёрнулись мутной плёнкой. - Помню, мальчишкой ещё собаку спасал от самоубийства. - дрожащим голосом рассказывал он. - Увидел, как она у дороги бегает и всё под машину броситься норовит, и так кинется и так. А машины объезжают, сигналят, а собака ещё щенок, крупный такой, но щенок. И я подошёл к ней, стал упрашивать, а она в глаза мне смотрит, а сама всё под колёса норовит броситься. Весь день я за ней ходил. А она пряталась, то на одну дорогу выйдет, ляжет и ждёт машину, то на другую, то в воду лезла, да я всё доставал...
  Он замолчал.
  - И что дальше.
  - Дальше... дальше я взял у отца ружьё и пристрелил.
  - Вот и я Маше говорю, не надо... - прогнусавил Серёжа.
  - Да-а-а... история. - произнёс в пол голоса после минутного молчания ВСЕВОЛОД и потупился.
  - История. - глубокомысленно изрёк Осип.
  - История... - глухо вторил Заслон. - И знаете...
  - А какая история приключилась с моим прадедом, когда они с Машей были проездом в Исландском го... - пропищал Сергей.
  - Я, может быть сейчас скажу дикость. - перебил его Заслон Юрьевич. - Но-о-о... мне иногда кажется, что единственный способ им избавиться от сладострастности к поеданию, это сварить и съесть собственную ступню. Да-да всего лишь ступню. Всего лишь нужно найти в себе мужество не побояться остаться инвалидом, не побояться умереть от болевого шока, не по-о... не побояться прожить целую микро жизнь в своей полноценной жизни. Ведь известны же истории ситуаций от обратного. Помните историю, как кузнец из Катовки сковал железные ноги искалеченному на войне родному брату. Помните? А про ослепшую кружевницу помните? Как вы думаете, это может помочь открыть глаза? Вот представьте, вы открываете кастрюлю с супом, запускаете черпак и выкладываете себе на тарелку, заметьте, превозмогая боль и отвращение, собственную ступню. Или просыпаетесь утром и встаёте с кровати на железные ноги. Вы идёте по ковру, а они... скрипят, идёте, а они...скрипят, ступаете на кафельный пол ванной комнаты, а они...лязг, лязг! лязг!! лязг!!! Да это же целая философия! А!?
  ВСЕВОЛОД нерешительно пожал плечами.
  - А помните, как у евреев было? - Заслон устремил воспалённый взгляд в небо. - Ещё Христос своих учеников призывал: "Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь..."
  - Вечную. - закончил за него ВСЕВОЛОД. - От Марка, кажется...
  - О! И вы знаете! Этому вас, наверное, там обучают. Ну, я понимаю - политика, экстремисты, всё такое.
  - Ну... - таинственно пожал плечами ВСЕВОЛОД.
  - Метафора, конечно, но до одури живая.
  - Метафора? - приподнял правую бровь ВСЕВОЛОД, но Заслон Юрьевич, не заметив этого, продолжал увлечённо рассуждать:
  - Но то в масштабе вселенной. Вселенная глубоко, я понимаю, но ведь семья тоже глубоко. Начни с себя, потом с семьи, потом с... города. - он заговорщицки понизил голос и осмотрелся. - А потом уж... А если всей семьей, представьте. Сразу. А уж потом... - буравил глазами Заслон Юрьевич. - Вы, ваш старший сын, ваш младший сын, ваш отец - и все без одной ступни, потому что они перед вами вот на тарелке! Плоть Сына Человеческого, жертва галлюцинации именуемой сознанием, жертва памяти предков. Ступни на тарелке - метафорический naturemorte достойный кисти Шардена. - он покрутил указательным пальцем в воздухе. - И вы должны их съесть и ещё и поднять бокал за свою инвалидность. И вы знаете, я разговаривал об этом со своим сыном, девятиклассником, и он понял меня и даже, представьте, поддержал. Головешка-то там, как у мышонка, а он понял и принял. Может это поможет ему избежать моих ошибок. Если не убийство матери, то хотя бы собственная варёная ступня помогут ему в жизни. - он достал носовой платок и вытер глаза. - Зарёванный, как педик. Прямо перед людьми стыдно. - он взглянул на ВСЕВОЛОДА и отпрянул. - Ну вот! - в сердцах топнул ногой. - Теперь и мы - салат. Ну, да и чёрт с ним, скоро всё это закончится. Послушайте, вы очень мне понравились. А приходите ко мне на, на, даже не знаю, как это назвать, ну, в общем, мы с сыном и отцом будем есть свои ступни, а вы, как дорогой гость по присутствуете, а ежели пожелаете...то-о-о... ну вы понимаете, подумайте об этом. Это большая философия. - он сбегал в кухню и вернулся с бумажкой, быстро сунул её ВСЕВОЛОДУ в нагрудный карман и, не попрощавшись, ушёл.
   В записке неровным почерком было выведено: "ул. Сольникова-Дергача, дом 3, квартира 300, к 12-30 дня".
  - Мда-а-а. Совсем порванный парень. - посмотрел ему вслед ВСЕВОЛОД, прочитав записку. - А походу пирушка сегодня предстоит знатная. - подмигнул он Осипу.
  - Знатно, зна-а-атно, знатно-знатно-знатно. - на мотив какой-то популярной песни затянул Сергей.
  В цеху снова заработала костедробилка.
  ВСЕВОЛОД вышел из здания и хотел было вернуться к автобусу, как его чуть не сбил бесшумно выскользнувший из-под навеса джип Инфинити, минув площадь, он на огромной скорости вывернул на дорогу.
  - Маша! - пискнул аракан, едва выскользнув из-под катившегося на него колеса.
  - Вот спешат! - добродушно и несколько радостно ворчал пожилой грузчик, аккуратно выкладывая плоские шматы мяса на каталку. - Все спешат. А куда? И время вместе с нами спешит. А куда? - он взялся за ручку и, раскачиваясь, покатил тачку в ворота.
  Тут, на подъёме, тачка накренилась, и два верхних куска съехали на асфальт.
  - Эй. - крикнул ВСЕВОЛОД, но рабочий уже и сам заметил и, вернувшись, ловко забросил мясо назад.
  На асфальте остался лежать пропитанный кровью листок бумаги. Не заметив его, грузчик удалился.
  "У преступления нет срока давности. Плати своей кровью, свинья. Я видел тебя всего четырежды. Трижды жал твою поганую руку. Тот дом, что ты осквернил вчера, завтра будет разорён. Возьми камень, пока ещё бьётся кровь в венах того, что виноват. Камень смрадный, как жизнь твоя, камень спрессованный, как твой труп, камень вечно не могущий выйти, видя выход, как все твои дела, камень причиняющий боль, как твой член, бесплодный, роковой, случайный, безвыходный... КАМЕНЬ-ПЛЕВА. В дома разные будите заходить, людей есть. В анусе ищи дитя своего греха и увидишь, как безобразно оно. В Холм-заветный езжай, как людей без ног навестишь и там ветер приведёт. Узнаешь по татарину".
  - Дай мне! Дай мне!!! - истерично запищал Сергей.
  ВСЕВОЛОД убрал письмо в карман.
   
  На следующий день, ВСЕВОЛОД с Осипом зашли в магазин конной упряжи, купили вожжи с сопутствующим снаряжением и, как и договаривались, поднялись на последний этаж восемнадцатиэтажного здания ровно в 12-30.
  - Ты не помнишь, он ничего не говорил про свою дочь?
  - У него вроде сыновья.
  - Ладно, как сказано в святой бумаге - будем ходить по домам и есть людей, а там куда выведет...
  - Во, вроде эта. - Осип указал на дверь.
  - Во, вроде эта, во-во вроде эта, во, вроде эта-эта-эта. - имитировал рэпера Серёжа.
  ВСЕВОЛОД потянулся к звонку, но тут увидел небольшую щель, надавил на дверь, и тут же в коридор вырвались приглушённые стоны. На кухне он застал Заслона Юрьевича и его родных: мальчик, бледный до изумрудности с измученными тёмно лиловыми закрытыми веками полулежал на полу у мусорного ведра, и, опершись спиной о стену часто, как после пробежки дышал, то и дело повторяя "папа", в это время пожилой мужчина в розовой выцветшей рубахе и с плешью бинтовал ему обрезанную голень, лёжа на боку и придерживая ногу мальчика плечом, у него тоже не было ступни, на её месте краснел свежий набухший кровью моток бинта. Крепкий с мокрым пятном пота на белой рубахе Заслон Юрьевич отставив, словно бы он собирался плыть обрезанную в бинтах ногу, громко и в одинаковом ритме стеная, помешивал черпаком в небольшой кухонной кастрюле. На забрызганном кровью полу были разбросаны шприцы и вскрытые стеклянные ампулы. В тесном ярко освещённом помещении пахло варёным жиром.
  - Добрый день, Заслон Юрьевич. - поздоровался ВСЕВОЛОД, всё ещё не в состоянии запретить себе рассматривать чужое горе.
  - А!? - так вздрогнул растянувшийся на полу Заслон Юрьевич, что выплеснул себе на грудь кипяток. - Вы? Рано? - его лицо было обезображено переживаемыми мучениями, казалось, будто он сейчас закричит.
  - Да как же рано? Как условились. - ВСЕВОЛОД протянул ему записку.
  Тот взял бумажку и положил себе в нагрудный карман.
  - Долго возились. Ой-й-й-й. Помогите...мне....вот сюда. - он скоро постучал по линолеуму.
  Подхватив под плечи, ВСЕВОЛОД с Осипом помогли ему облокотиться о шкафчик. Серёжа бегал по стенам и орал что-то неразборчивое.
  Вообще было видно, что жильцы этой квартиры были не просто аккуратистами, а даже страдали некоторой формой извращённости: предельная белизна раковины, кафельных стен, сантехники - всё блестело, как если бы было куплено неделю назад. Но теперь на всей этой сверкающей белизне, как невеста на белом платье лежала грязь крови, она была повсюду: на стенах, на газовой плите, на кухонном гарнитуре. Одних тазов с розовой смесью из воды и крови ВСЕВОЛОД насчитал пять.
  - Заслон. - просипел полу лежавший у мусорного ведра похожий на Эхнатона старик. Жилистый в шее, он имел фигуру гермафродита, широкие женские бедра буквально распирали брюки, из-под растрёпанной рубахи выглядывали острые груди, скошенную, несколько удлиненную голову скрывало мокрое полотенце. - Вадик сознание потерял.
  Теперь он прижимал постепенно съезжавшее тело мальчика и озирался, ища, во что упереться здоровой ногой.
  - Сейчас-сейчас... - Заслон стал шарить по полу, затем вынул из аптечки ампулу, откусил, наполнил шприц и попросил ВСЕВОЛОДА вколоть мальчику в вену. - Счас очухается. - успокаивал он дрожащего от волнения деда. - Ну вот, Всеволод Георгиевич, и снова я приветствую вас на кухне. Только вот теперь я не рад. Я рассчитывал увидеть вас уже к столу, что б всё чинно и красиво. А вышло вот так. Ну, ничего, зато вы сегодня будете острее воспринимать пищу, поскольку воочию смогли заглянуть ха-ха, если так можно выразиться, по ту сторону бульона, где цыкают цыплята, где плачет срезанный укроп, где молится молодая картошка, а если б вы знали! дорогой мой Всеволод Георгиевич, как они боятся кипятка...
  - Я надеюсь, Заслон Юрьевич, нам с Осипом не придётся есть вашу ступню? - как можно тактичней поинтересовался ВСЕВОЛОД.
  - И Серёжа то-же, и Серёже то-о-оже! - запрыгал в восторге Сергей.
  - Ну что вы, только если вы изъявите желание. Для вас я ещё с утра изготовил замечательный суп с водорослями, рецепт лично я разрабатывал для... ну, вы знаете.
  ВСЕВОЛОД, как и тогда, деловито кивнул.
  - Ну что. - Заслон Юрьевич распрямился и тут же застонал. - Так больно, представляете... - словно извиняясь, он пожал плечами и промокнул рукавом рубашки взмокший лоб. - Вот, собственно, моя кухня. Простите, что здесь такой беспорядок, обычно у меня церковная чистота. Даже не думал, что так тяжело будет это сделать. Представляете, сколько ни коли, всё равно чувствуешь нож, как он проникает в тебя, как там всё раздирает. Ужас! О! Вадимка проснулся. Ну, к-как ты, сынок? - тот вместо ответа прикрыл глаза. - Хилый совсем. - пояснил он. - И вроде в секции всякие его отправлял, и водой студёной мы обливались - всё нипочём, а тут сдался. Во. - он показал изодранную руку. - Всю руку мне искусал. Ну-ка? - он запустил черпак в мутную жижу и выловил ступню, бледно жёлтая она напоминала варёного кальмара. Понюхал. Вернул ступню обратно в кастрюлю, зачерпнул бульон и, подув, отпил. - Скоро готово будет. - констатировал он. - Только сольки маловато. Подайте мне, пожалуйста, соль. У меня за спиной должна стоять в пол литровой банке. Вот! - посолив и вернув банку ВСЕВОЛОДУ, Заслон Юрьевич похлопал по корпусу газовую горелку. - У военных взял - полевая горелка, даже дождём не заливает. Добро, что догадался, а как бы сейчас? Встать совершенно не могу, и даже не то что б больно, а просто сил нет, не чувствую своё тело, как всё равно отсидел.
  - Я закончил, сынок. - старик откинулся на спину и, как и внук, прикрыл глаза.
  - Так, вы там не спите! Я должен видеть, что вы в сознании! - скомандовал Заслон. - Это мой отец - Юрий Игоревич. Ну, это так, я вас всех друг другу представлю, так сказать в торжественной обстановке, за столом. В общем, отец, ползи пока к столу и Вадимку захвати - тут уже почти всё готово. - он кивнул на кастрюлю. - Эй, ты в порядке?
  Старик, не раскрывая глаз, перевалился на брюхо и, едва шевелясь, пополз к двери.
  Стол было решено организовать в зале. Заслон Юрьевич приготовил всё заранее: постелил чистейшую скатерть, расставил столовые приборы, даже музыку включил, негромко, так, чтобы можно было общаться. ВСЕВОЛОД помог принести с кухни кастрюлю, хлеб, усадил хозяев за стол, помог переодеть смятые пропитавшиеся кровью и потом сорочки.
  - Я вот вина принёс. - ВСЕВОЛОД поставил на стол спрятанную в бумажном пакете бутылку вина.
  - Я вот вина принёс. - поставил рядом такую же бутылку Осип.
  - Спасибо, спасибо дорогие гости. Вино сейчас очень кстати, и кровь восстанавливает и силы. - Заслон Юрьевич попытался дотянуться до бутылки, но коснулся культёй пола и застонал так, что по лицу потекли слёзы. - Всё непросто, всё непросто, мои дорогие...
  - Позвольте я? - Осип разлил вино по бокалам.
  - Ну что ж! - торжественно произнёс Заслон. - Я не мастер говорить, поэтому и не буду, просто хочу представить присутствующим здесь моим любезным отцу и сыну нашего большого друга и такого большого человека, о коем даже вслух запрещено распространяться. Познакомьтесь - Всеволод Георгиевич и его спутники Осип и Серёжа.
  Сергей, треща крылышками, порхал под потолком.
  - И вы в свою очередь познакомьтесь - Юрий Игоревич, мой достопочтенный отец.
  - Очень приятно. - привстал ВСЕВОЛОД и пожал обескровленную кисть.
  Осип последовал его примеру.
  - И внук его, мой любезный сын Вадим.
  - Приятно. - ВСЕВОЛОД кивнул головой.
  Мальчик остался неподвижным.
  - Се-рё-жа. - по слогам прогнусавил из-под потолка Сергей.
  - Ну, и хватит этикета. Приступим непосредственно к пище. Та-а-ак, держи отец. Тебе, как главе семьи, первому. - Заслон поддел вилкой разварившуюся ступню и плюхнул отцу на тарелку. - А пахнет-то как! - хлопнул в ладоши Заслон. - Знаю, что самого себя хвалить нехорошо, но...сам себя не похвалишь - никто не похвалит. - рассмеялся.
  Юрий Игоревич с нескрываемым отвращением смотрел на свою ступню и, казалось, крепился, чтобы не стошнить.
  - А сейчас сыночку моему разлюбимому, отцовской гордости и надежде.
  - Это не моя! - визгливо пискнул Вадим и чуть не сполз со стула. - Не моя!
  - Ну-ка. - Заслон рассмотрел ступню. - Да твоя, сынок, что ты. Это просто кожица слезла, вот ты и не признал. У дедушки со "шпорой" была. Ну, посмотри. Ноготок ты, помнишь, сбил, ну, летом...
  - Ой, и намаялся я со "шпорой" той. - покачал головой старик. - А мать моя, бабушка ихняя. - он бегло заморгал. - Говорила, помниться: "Принимай всё за благо. Помни, даже лён, прежде чем выбелить в саже бучат".
  Вадим сидел, вжавшись в спинку и, как на огромного паука смотрел на свою ступню.
  - А вам Всеволод Георгиевич, позвольте, супу своего фирменного положу. - он запустил черпак в кастрюлю с заранее приготовленным супом и наполнил тарелку ВСЕВОЛОДА до краёв. Вместе с черпаком в его тарелку попала и прозрачная полоска ороговелой кожи. ВСЕВОЛОД отметил это, но решил не омрачать праздник своей брезгливостью и с благодарностью кивнул. - Ну, пробуйте, кому нужна соль - она в солонке, кому перец - да вот же он. Ешьте! Ешьте!
  - Папа убери его!!! - так взвизгнул на ползавшего по ободу тарелки Сергея Вадим, что забренчал сервиз.
  - Пшёл вон. - Заслон газетой хлопнул по Сергею и столкнул его бессознательного на пол.
  - Очень вкусно. - хлебал суп ВСЕВОЛОД. - И в правду, вы мастер своего дела, великолепное блюдо. А представляете, какой каламбур со мной приключился на подходе к вам. - решил расслабить напряжённую атмосферу ВСЕВОЛОД. - Представьте, только перешёл я мост, пересёк луг, преодолел стадион...
  - Аха-ах-а. - рассмеялся Заслон Юрьевич. - А вы мастер слова, мой дорогой.
  - Всеволод он такой. - старался понравиться Осип.
  - Ну, полно, вы выслушайте. Как вижу - идут навстречу мне двое мальчик лет четырёх и его отец. Мальчик и говорит папе: папа, а пойдём ту мышку посмотрим, на которую мы вчерась наступили. А отец ему и отвечает: зайка, ту мышку уж мошки слопали. Нет, ну вы представляете!?
  Все кроме Вадима рассмеялись. А Юрия Игоревича особенно развеселил каламбур, он порозовел и схватился за вилку с ножом. Отрезав мизинец, он аккуратно, чтобы не пораниться о ноготь, обсосал его, выплюнул косточки.
  - А ничего, на холодец похоже, только горячий.
  - А то, отец, специальный рецепт. - оживился и Заслон Юрьевич. - Оно, мясо, как бы и не разваривается, но превращается в нечто рыхлое. Заметил, оно как бы сладковатое.
  - Ага. - кивнул старик.
  - Так это вытяжка из матки кенгуру.
  - Э-эв-в-ве. - Вадима стошнило прямо себе на брюки.
  - Ну вот, приехали. - похмурнел Заслон Юрьевич и демонстративно громко грохнул вилкой о стол.
  - Я помогу. - дёрнулся было Осип, но Заслон Юрьевич жестом руки его остановил. - Не торопитесь. Пусть он в этом теперь посидит. Это будет ему наказанием. Ты понял, Вадим, это тебе наказание?
  Тот сидел бледно-зелёный и, казалось, снова вот-вот потеряет сознание.
  - Ну ладно, вы как хотите, а я лично проголодался. - Заслон Юрьевич стал с аппетитом обсасывать мясо с пятки. - У-у-ум... Кожица удалась. И вправду вкусно. - он подхватил салфеткой побежавший по подбородку бульон. - У-у-ум-м... - причмокивая, округлил глаза.
  - Ой, кажись, объелся. - старик откинулся на спинку. - Только ногу дёргает.
  - Потерпи, сразу после обеда я тебе укол сделаю. А пока вина выпей. Та-а-ак, а Вадим у нас значит в контре. - Заслон Юрьевич свёл густые брови. - Значит слово отца, дело отца, для нас уже не авторитет.
  - М-меня тошнит. - едва слышно произнёс Вадим. - Я ничего не могу с собой поделать.
  - Чем тебя тошнит!? Что ты лепишь! Ты ж с утра ничего не жрамши!
  - Я у Павлика поел. - глаза его наполнились слезами. - Мы смотрели трансформера, а он гренки с какао приготовил. Мы и поели.
  Заслон Юрьевич налился кровью.
  - Ладно. - сдерживая себя чтобы не взорваться сказал он. - Прости, сынок, это я виноват. Не доглядел. Тогда. Тогда-а-а-а. Значит, мы сейчас поступаем так. Ты вызываешь у себя рвоту, э-э-э...как хочешь, хочешь кулак в горло, хочешь, ступню себе в рот положи, как хочешь. Но что б через минуту твой желудок был пуст! - и ударил кулаком по столу.
  Вадим наклонился к тарелке, понюхал ступню и едва успел отпрянуть, как его вырвало.
  - Всё! Всё, давай! - давил сына голосом Заслон Юрьевич. - Пальцы суй! Ну!
  Вадим взял ступню и коснулся её губами, его ещё раз стошнило, теперь уже желчью.
  - Ну, кажись, всё. - дедушка погладил Вадима по голове. - Отмучился малыш. Запей водичкой.
  Давясь, Вадим отпил из стакана.
  - Вот скажи мне Вадим. - уже мягче обратился к сыну Заслон Юрьевич. - Что для тебя ступня, хоть ты ещё и не отведал её, но всё же?
  - Да дай ты мальчику дух перевести. - Юрий Игоревич изобразил в лице просьбу.
  - Тогда ты, отец, ответь, что для тебя твоя отрезанная, отобранная у твоего тела ступня?
  - Э-эм, м-м-м...для м-меня...э-э-э, для меня, это, ну...
  - Ну-у-у-у? - Заслон Юрьевич торжественно застыл с бокалом в руке.
  - Ну, это, как ты говорил, это, самобичевание, жертвоприношение, жертвоподношение, что-то глубинно связанное с... с половым влечением, ну, я это так, вот чувствуется, сынок, хоть, у-ух! Ещё, это, ответ на вопрос, что-то цементное ещё ощущается, как привкус, понимаешь, старуха какая-то мерещится. - Юрий Игоревич неопределённо пожал плечами.
  - Ну, ладно, батя, ты что-то заговариваться стал, ну ни чего. - он ласково потеребил отцову кисть, что лежала на столе с зажатой меж пальцев коркой хлеба. И уже ВСЕВОЛОДУ сказал, как бы извиняясь: - Старость... А ты, сынок, давай говори, что для тебя это. - он указал на лежавшую на тарелке ступню.
  - Для меня? Ну, неполноценность, переход, мост в другую жизнь, степень отличия...ну, всё.
  - Я-а-а-асно... Негусто. Но, спишем на молодость. - он снова сощурился по направлению к ВСЕВОЛОДУ.
  - Ну, а сам-то ты, сынок, как считаешь? - вдруг несколько с вызовом обратился к Заслону отец. - Одно дело, ты на ступне своей стоял, да басни рассказывал, а теперь-то, однолапый, аль не поменялось ничего?
  - Поменялось. - пафасно и с вызовом произнёс тот. - Появилось такое, такое, как вам сказать... инвалидность, невозможность причинить боль другому, жалость к себе, память об убитой собаке, будущее не состоявшееся преступление... этот список можно продолжать до бесконечности, но вот чего уж точно не было до, так это боли, простой физической боли, и у меня, отец, сейчас, как и у тебя дёргает. - он поморщился.
  - И у меня. - прогнусавил Вадим, так и не прикоснувшись к ступне.
  - Чушь какая-то получается. - заводился Заслон Юрьевич. - Причину боли-то я устранил, а боль осталась. Не понимаю...
  - Да потому что боль не в ступне, сынок! - как с цепи сорвался Юрий Игоревич. - И даже не в культе, а в го-ло-ве-е-е-е! Голову ты себе должен был отрезать, а не ступню. - он стал в отчаянии бить себя кулаком по лысине.
  Почувствовав общую панику, Вадим стал гадко по-бабьи плакать.
  - Голову!? - бушевал Заслон Юрьевич. - Ты чего ревёшь, мясо!? Как голову!? Ты думаешь, что несёшь!? Тогда я не смог бы её съесть. - бросился он к отцу и грудью развернул свою тарелку - объеденная ступня вывалилась на скатерть, бульон стал жирной лужей расползаться по столу.
  - А для чего тебе её есть!?
  - Ну, ну...я просто обязан её физически разрушить.
  - Кого - боль или ступню?!
  - Ты меня запутал.
  - Это ты себя запутал и нам головы задурил. Что теперь делать трём инвалидам!!?
  Казалось, Заслон Юрьевич с отцом собираются разорвать друг друга. Но тут Заслон обмяк, плечи его затряслись, и он промычал:
  - Простите...
  - Ты изуродовал близким людям жизнь, а теперь - простите. - оборвал его Юрий Игоревич. - Так не пойдёт.
  - Прхо-с-ти-тхе.. - уже не прятал слёз Заслон Юрьевич.
  - Дедушка, давай простим его. - не выдержал Вадим и припал старику к груди.
  - Пусти-и-и!!!! - вырвался из цепких объятий дед. - Послушался идиота, и тебя, кровиночку, изуродовал, старый я болван.
  - Боже. - сокрушался Заслон Юрьевич. - Я, кажется, всё понял. Какой ужас. - лицо его застыло гримасой. - Я всё понял.
  - Да пошёл ты. - скрипел зубами дед. - Со своей философией, Ницше сраный. Дай хоть пожру спокойно, свою же ногу жру. - он истерично рассмеялся. - Кому скажу - не поверят. - он стал с жадностью расчленять ступню.
  - Да вы послушайте меня. - взмолился Заслон. - Я всё понял. Это всего лишь та нога, которой я тогда собаке на горло наступил, перед тем как убить. Это всего лишь она меня мучила, как память, как физический объект, как совесть...
  - Та собака?.. - аж привстал ВСЕВОЛОД, вспомнив услышанную вчера от Заслона Юрьевича историю.
  - Ну, а мы то здесь при чём? - демонстративно набив полный рот мясом в явном нежелании продолжать беседу, спросил Юрий Игоревич. - Мы то с Вадимкой-то здесь причём?
  - Именно, что не причём.
  - Ребёнка инвалидом сделал. - ворчал себе под нос дед. - Знал бы - я б тогда ружьё это поганое на свалку выбросил, разломал бы и выбросил! - он с хрустом разломил плюсневые кости. Если б знал, что всё так вот обернётся.
  - И вы пострадали... - блуждал безумными глазами по комнате Заслон Юрьевич. - И вы, и вы, и вы... А, может, это символ?.. - блеск надежды вспыхнул в его глазах. - А? Как вы считаете? А? Поздние поклонники Солнца верили, что их бога распяли с двумя преступниками. Отец, вспомни, ты убивал когда-нибудь?
  - Конечно. - немного поостыл Юрий Игоревич. - Я ж на войне бился, на мне трупов, как ни на одном маниаке будется.
  - Сынок, а ты? - Заслон окунул сына в свои блаженные глаза.
  Тот замялся.
  - Ну, говори честно, сынок, Вадимка, милый, сейчас можно, момент истины настаёт. От того, что ты скажешь, многое зависит. Ну?..
  - Ну было. - тихо засопел он. - Я мальчика одного задушил и на пляже закопал, когда мы в Поволье отдыхали, маму тогда ещё с работы не отпустили.
  - Ну, вот - сходится! - едва не взлетел Заслон Юрьевич. - А я никого не убивал. Никогда. А может я святой, может я миссия?! Как вы считаете, возможно такое?..
  - Миссии проповедуют. - уже начиная скучать, тихо сказал дед и отрыгнул. - Эта твоя корица. - он поморщился.
  - А видения у вас бывают? - ВСЕВОЛОД решил, что будет невежливо не проявить сейчас никакого внимания к персоне хозяина дома.
  - Бывают. Я раз даже Плимера с Фабием видел, только не запомнил, что они говорили. Да я и сейчас вижу! Не верите!? - пот градом скатывался по воспалённому лицу Заслона Юрьевича.
  - Простите, бога ради. - ВСЕВОЛОД виновато поклонился. - Я на минутку.
  Он вышел в прихожую и тихонько, что б никто не услышал, набрал номер:
  - Алё, это скорая? Пишите адрес. Здесь трое умалишённых отрезали себе ноги. Да, скорее.
  Вдруг, не успел он ещё положить трубку, из зала послышался крик Юрия Игоревича:
  - Это письмо!
  И даже не крик, а плачь Заслона Юрьевича:
  - Мне!!!
  - Мне-е-е-е-е!!! - отвратительно завизжал Сергей.
  - Всеволод, Всеволод. - раздался растерянный голос Осипа. - Мне кажется, в-вы нужны, Всеволод.
  ВСЕВОЛОД, ощущая, как ватнеют ноги, вбежал в зал.
  - Всеволод Георгиевич, быстрее. - молитвенно протягивая к нему руки со свёрнутым в трубочку посланием, трясся Заслон Юрьевич. - Мы записку нашли. Прочтите же скорее, мы с отцом близоруки, а Вадим мал ещё, а ему. - он кивнул на Осипа. - Я не доверяю.
  - Между таранной и пяточной костьми была захоронена. - с интонацией секретаря докладывал Юрий Игоревич.
  ВСЕВОЛОД развернул записку:
  "Как те ступни, принесённые в жертву глупыми и злыми хозяевами во имя большого дела, так и те несчастные, что пострадали из-за нерасторопности владыки нашего. Так знай же, медная, - сожалеет он о содеянном. Этаж седьмой, квартира под стать, только дубль, там сыщи ведро с попугаем".
   - Ну? Ну что же вы молчите!? - как в лихорадке трясся Заслон Юрьевич. - Что там написано? Я что, я миссия? Ну?! Миссия? Боже, как символично - в ступне моего отца. Это, кажется, уже встречалось в житии святых, не помню только, каж...
   - Осип, запрягай. - ледяным голосом скомандовал ВСЕВОЛОД и попятился к дверям.
  - Не смей. - губа Заслона затряслась. - Слышишь, не смей!
  - Осип! - дурным голосом гаркнул Сергей и вылетел в прихожую.
  Осип разложил на полу упряжь и за волосы притянул к себе деда.
  - Й-й-а с-сейчвас. - ВСЕВОЛОД почувствовал, как обескровилось его лицо. - Й-й-а м-м-мигом-м...
  - Бороду, бороду вверх. - Осип запряг деда и схватился за скользкий напоминавший колено подбородок Заслона.
  - Ст-о-о-ой! - дед, словно с гранатой в атаку бросился на ВСЕВОЛОДА и, запутавшись в стременах, беспомощно повис у того на брюках.
  - Отдай письмо, слышишь... - превозмогая боль, подползал на руках к нему Заслон.
  - Й-й-а м-мигом. - всё не мог совладать с собой ВСЕВОЛОД.
  - Тпрру! - натянул вожжи Осип, и троица села на колени. - Гусём ходить!
  Заслон испуганно оглянулся и заблеял.
  - Ык-ык-ык-ык. - заходил на корточках дед.
  Мальчик приспустил штаны и стал испражняться.
  - Сто-о-о-ой! - снова закричал дед и, видимо стукнув обрубком ноги о ножку стола, разжал руки и, схватившись за голову, заорал.
  - А-а-а-а-а-а-а. - в унисон ему заорал и Сергей.
   ВСЕВОЛОД выскочил в прихожую и увидел, как перед ним лопнуло трюмо - брызги вина разлетелись по стене.
  - Стой, ублюдок!
  - Тпрру, лошодята! Где целку спрятали!?
  - Куда тянешь!?
  - Тпр-р-ру.
  - Вправо загребай!
  Далеко по пролёту разносились вопли Заслона и холодный баритон Осипа, когда они спускались по лестнице.
  - Так, этаж седьмой. - ВСЕВОЛОД вбежал в коридор. - Кажись, здесь. А, вот, квартира две семёрки.
  Он позвонил. Никто не открывал. Позвонил ещё раз.
  - Что за чёрт? - ВСЕВОЛОДУ показалось, что Заслон Юрьевич с семейством ползёт по пролёту за ним.
  Тут замок захрустел и в приоткрытой двери возник заплаканный мужчина в очках, одно стекло было треснуто и, казалось, будто он косит.
  - Маша, ты чего? - Серёжа перепрыгнул с плеча ВСЕВОЛОДА на рубаху мужчины.
  - Что!? Что случилось!? - всё ещё не в состоянии взять себя в руки, ВСЕВОЛОД всматривался в его натёртые глаза.
  - У-у нас п-п-попугай у-умер. - мужчина едва держался от горя на ногах. - За ним всегда С-с-светлана п-приглядывала. - заикался он. - А т-теперь её нет, и К-к-карл, К-карл. - у него из-за спины послышался громкий детский плач. - К-карл, он утонул...
  - Разрешите. - ВСЕВОЛОД бесцеремонно оттолкнул мужчину и прошёл в зал, там, в красном углу на коленях стоял мальчик и молился, быстрым шагом направился в кухню - ведра и там не оказалось.
  - Что вы делаете? - спросил мужчина, когда ВСЕВОЛОД налетел на него в прихожей.
  - Да где же? - не замечал никого он.
  Но вдруг увидел едва уловимый белёсый рефлекс на гибких стойках шкафа в углу, он проследил его траекторию - свет бил из щели двери туалета. Не колеблясь, ВСЕВОЛОД рванул на себя дверь: на полу коленопреклонно сидел абсолютно белый мальчик, перед ним в ведре плавало тело волнистого попугая. Схватив птицу, ВСЕВОЛОД выбежал на лестницу. Уже на выходе из подъезда, он разминулся с врачами скорой помощи. Забежав за угол, он спустился в элеваторную и, подхватив с пола кусок битой бутылки, разрезал им птицу, но та была пуста.
  - Эу ы-вты! Вт-хы хтво тхувт дэхваэншь?!
  Словно из-под земли возник бомжеватого вида мужик с объеденным лицом. Тут у него за спиной появился Осип и зубами впился тому в загривок. Захрипев, бомж бросился ВСЕВОЛОДУ на грудь и стал душить. Опомнившись, ВСЕВОЛОД тоже сдавил тому горло. Когда после минутной борьбы, бомж, захрипев, разжал хватку, изо рта его, прямо ВСЕВОЛОДУ на лицо выпал бумажный свёрток. Как и всё, к чему в последние сутки ВСЕВОЛОДУ доводилось прикасаться, свёрток был насквозь пропитан слюной, из разорванного края торчала миниатюрная медная ручка.
  - Целка? - заблестели глаза у Осипа.
  В свёртке лежала бабушка, синяя от недостатка кислорода и сильно помятая, она едва шевелилась. Тут ВСЕВОЛОД услышал у себя за спиной топот и перегукивание.
  - Он сюда зашёл.
  - Осторожно, он, скорее всего, не в себе.
  - Отключи рацию, участковый, - спугнёшь.
  - Б-быстро. - бабушка судорожно глотала ртом воздух. - В-возьми то пис-сьмо, что т-ты из поезда за-абрал и положи себе на г-голову - под ним ты буд-дешь невидим для врагов с-своих.
  ВСЕВОЛОД вынул из кармана ватника ворох писем, было некогда разбирать, которое из них именно то, и приложил всю кипу к затылку. Осип схватил упавший на землю лист и тоже приложил. В дверях появились милиционеры.
  - Гляди, лейтенант, кажись, труп.
  - Пульс посмотри.
  - Готов, скорее всего, задушен. Вишь, как посинел. И тё...
  - Брат!!!! - вдруг не своим голосом заорал ВСЕВОЛОД, завидев появившегося в дверях молодого лейтенантика. У него была такая же, как и у ВСЕВОЛОДА огромная круглая ярко красная голова, покатые плечи и...
  К ужасу Осипа ВСЕВОЛОД сорвал с головы письмо и бросился к брату.
  - Брат!! - крикнул и тот в ответ и сбросил с головы фуражку.
  Раздался колючий щелчок, и они в один момент влипли друг в друга головами став существом с одной общей головой.
  - А-а-а. - в ужасе Осип стал без разбора палить из табельного оружия.
  - А-а-а-а-а-а! - вопил ВСЕВОЛОД, прикрывшись телом брата, из спины которого струилась кровь. - Ты что натворил!? - придя в себя, он вырвал у Осипа пистолет.
  В наступившей тишине звоном комара лишь гудел немой крик аракана Сергея.
  - Ты что натворил!? - ВСЕВОЛОД вцепился ему в китель. - Ты ж брата моего убил! Братик, лукошко, шарик воздушный. Как я теперь?
  -Й-я, я испугался. - руки Осип тряслись, словно его прижали к трансформаторной будке. - Ч-что эт-то? - он указал ВСЕВОЛОДУ на голову, которая теперь была похожа на две огромные сросшиеся виноградины.
  - Ты что не видишь, брата встретил. Даже имени его не успел узнать. - сокрушился ВСЕВОЛОД.
  - Старший лейтенант Григорий Иванович Загорний. - Осип повертел в руках бейдж и передал его ВСЕВОЛОДУ.
  - Кровь. - он нежно погладил уже успевшее впитаться в картон бурое пятно. - Кровь отца и матери, наша к-кровь...
  - Простите меня, Всеволод Георгиевич.
  - Пошли. - сухо произнёс он и спрятал бейдж Осипу в карман кителя.
  Аракан продолжал кричать не переставая.
  Горе так подкосило ВСЕВОЛОДА, что опомнился он уже только в Холме-Заветном, сидя в тени старой липы и в задумчивости созерцая колодезное дно; зорким оком блистало оно в казавшейся набухшей от сырости мгле, запах ила, плесени, мокриц, едва уловимое амбре толчёного сахара... тело брата по-прежнему лежало у него на спине.
  - Тяжёлый ты братец. Григорий. Как Распутин. - вздохнул ВСЕВОЛОД. - Осип, помни мне ноги. Мы долго шли?
  - Сутки. - сонно ответил Осип, аккуратно положил спавшего у него в ладони Серёжу на траву и принялся массажировать ВСЕОЛОДУ бёдра.
  - И брату помни.
  Осип замешкался.
  - Не могу, Всеволод Георгиевич. -виновато просопел он. - Он мёртвый... мужчин-на.
  - Он не мёртвый - он мой! - раздражённо рявкнул ВСЕВОЛОД, вынул из кармана письма, неосторожно качнулся - тонко звякнув цепью, ведро соскользнуло вниз, и глухо вздохнув, исчезло под водой.
   Несуществующее отражение ВСЕВОЛОДА заискрилось красным в кругах расходящихся волн. Испив, он перечитал письма, присел на трухлявую доску, некогда служившую приступкой, и хотел было уже убрать письма назад в карман, как вдруг его ноздрей коснулся густой приторно сладкий аромат. ВСЕВОЛОД принюхался - то был давно забытый им и оттого показавшийся ещё более родным и говорящим земляничный аромат. Ещё живая, млеющая в густой траве ягода, такая красная, почти алая... ВСЕВОЛОД вытер воображаемую кровь с губ.
  - Ты ж змазался весь, скот! - выкрикнул он такие далёкие слова матери и, словно мокрыми панталонами съездил себе по лицу ладонью. И тут же, уже устало добавил: - Вытрись. Негоже так...
  - Всеволод Георгиевич, вы чего? - оторвался от его икр Осип.
  - Мц-мц-мцы. - причмокнул губами во сне Сергей и перевернулся на другой бок.
  - Стой. - послышался старушечий тенорок. - Стой, мил человек. Богом прошу.
  - А? - ВСЕВОЛОД вздрогнул и с удивлением обнаружил, что в чувственном бреду забрёл в лес.
  - Всеволод Георгиевич, вы пошли и мы за вами. - зачем-то стал оправдываться Осип.
  - И мы. - тёр глаза сидевший на плече Сергей.
  - Остановись же, прошу. - повторил незнакомый старушечий голос из кустов.
  - Тихо. - ВСЕВОЛОД остановился.
  - Это ж надо. - тужась, скрипела старушка. - Токмо присела, а ты, путник, тут как тут.
  - Да где же вы? - ВСЕВОЛОД пригляделся к кустам, жестом приказывая спутникам молчать.
  Миниатюрная седая. похожая на птичью головка в пол оборота глядела на него и часто моргала.
  - Вижу, теперь вижу. - он приветливо махнул рукой.
  - Да что ж ты видишь!? Ой. - старушка зашуршала кустами. - Уйди ж ты куда, дай посрать. Ну, прошу ж!
  - А что ж ты, бабуля, дома не покакаешь? - ВСЕВОЛОД присел рядом в сухой мох и упёрся телом брата в кору векового дуба. - Ух, гудиттть...
  - Что гудить!? Что гудить!? Ента у меня гудить, ад слёз уж в соли вся! - зло рявкала старушка. - Домой. Ты поживись с моё - поглядим, как ты дома слабиться будить. Поди тута угадай, где настигнить. Ой, шёл бы ты. Я уж неделю, почитай, не срамши. Тока чую подошло, мочи нет, а ты тут как тут...
  - А, может, я тебе провидением послан, а бабуль, об этом ты не думала?
  - С-сука. - старушка вышла из кустов и подтянула подол. - Всё. Тяперь знай когда ждаттть! - она демонстративно развела руками, на мясцах её проступили слёзы.
  - Да не плачь ты бабуля. Я ж и впрямь помочь могу. - он стал прикидывать, как бабушке по толковее объяснить к какому доктору обратиться и сколько денег ей пожертвовать.
   - А ты, никак, татарином будешь, милок? - бабушка смахнула слезинки и недоверчиво взвесила ВСЕВОЛОДА глазами.
  - М-м... а-а-а. - замычал тот и так дёрнулся, что затылком стесал клок коры.
  - Ась, милый?
  - Бабуль! Да что ж ты молчала!? Я ж знаешь! Знаешь!? - он сдавил её сухонькое лицо ладонями и стал осыпать поцелуями.
  - Ну, что ты, что ты? - шептала в смущении бабушка. - Я ж только и молвила, что ты на татарина похожий, аль на монгола, аль...
  - Да буде, буде. - ВСЕВОЛОД усадил её на мох и сам подсел к ней. - Ну? - медной монетой сиял он. - Рассказывай, как звать, живёшь как, болит где.
  - Ой. - всё смущалась она. - Да тута живу - за рекой. Алла Викторовна я, по мужу Аленёва, в девках - Зеккель.
  - А болит, болит что? - схватил её ветхие руки ВСЕВОЛОД и прижал к губам.
  - Так тама и болит. Ты ж слыхал, как я тужиласся. Как заперло меня, яко кто замок навесил, что тама и не пускаить, аж в голове отдаётся. Что так крепить, ума ни приложу? А перед домашними-то как неудобно - страх.
  - Не дрейфь, Алла Викторовна - всё будет. С болячкой твоей знаком. Ты только слушай каку радостну весть я тебе принёс. У меня ж слюна с анестезией.
  - ...зией... - попыталась повторить незнакомое слово старушка.
  - Анестезия. - торжественно произнёс Сергей, спустившись на паутине с ветки. - Это у Маши было в жо...
  - О, аракан. - удивилась старушка. - А откуда ж. Они ж в наших местах не водятся.
  - Маша? - аракан в испуге вскарабкался на липу.
  ВСЕВОЛОД проводил его безучастным взглядом.
   - Это мы с собой привезли, Алла Викторовна. - приторно вещал он. - Знакомьтесь - Серёжа, аракан, странноватый немного аракан, но... за то и любим, а это Осип, мой друг, мы вместе путешествуем. Так вот про слюну, она у меня волшебная, обладает анестезирующим свойством. Ну, обезболивает она, в общем. Вот палец у вас заболит - я пососу - он и вылечится, голова заколет - я полижу - перестанет болеть, что венери...
  - Ой. Ну, что ты? - бескровное лицо Аллы Викторовны сделалось пунцовым. - Что ты, милый?
  - Я серьёзно. - убеждал её ВСЕВОЛОД.
  - Нет... н-не могу. - уже скорее кокетничала она.
  - Ну, это в ваших же интересах...
  - Ну, право... я не знаю...
  - Я вам говорю. Хворь вашу, как рукой снимет. - ВСЕВОЛОД взял её за талию и привлёк к себе.
  - Н-не знаю. - выгнула она по-лебединому шею и выставила острые локотки.
  - Доверьтесь мне, прошу вас, доверьтесь.
  - Ну, ну, у меня не будет столько денег, что бы вас отблагодарить...
  - О чём ты, Алла? - как можно более томно произнёс ВСЕВОЛОД и впился ей в губы.
  - Постой, постой. - задыхалась она в страсти. - Постой. - она пальцем вытолкнула изо рта протез и, сделав явно увиденный в каком-нибудь ретро фильме жест, впилась в него ответно.
  Обнажив ей плечи, ВСЕВОЛОД, плавно целуя ключицы, распустил редкие седые волосы - те сухой паклей упали на спину.
  - Я...я. - пытаясь говорить сквозь поцелуи, Алла Викторовна то и дело упиралась ему в губы ладонями. - Я совсем не знаю вашего имени.
  - Давай, д-давай вот так. - не слушал её ВСЕВОЛОД.
  Он резво развернул податливое тело и, задрав подол, жадно припал губами к торчавшему бурыми шишками из редких бесцветных волос анальному отверстию.
  - А-а-ах. - взвыла, словно бы её лишили чести, Алла Викторовна и затихла.
  Слизав нечистоты, ВСЕВОЛОД пристроил член к анусу и уже было собрался войти, как бабушка с невообразимой прытью выскользнула из-под него и, растрёпанная раскрасневшаяся, прижавшись к дубу, задыхаясь, выкрикнула:
  - Сынок, милый, только дождись. - и бросилась в кусты.
  - Да стой же ты. - ВСЕВОЛОД уверенно схватил её за руку.
  - Мне... нужно. - взмолилась она.
  - Стой-стой. - он снова стал осыпать сухое тело и лицо поцелуями. - Стой же...
  - Ой! Ой! - она в ужасе округлила глаза и схватилась за зад. - Мне нужно.
  - И мне нужно. - ровно произнёс ВСЕВОЛОД и развернул её раком.
  Едва его член вошёл в анус, как ему на колени хлынули испражнения. Алла Викторовна в ужасе вырывалась, но, одновременно и страстно билась, бился на спине ВСЕВОЛОДА и мёртвый брат.
  - Закрепи Перкон мою борьбу. - ВСЕВОЛОД крепче прижал бабушку к дубу. - Ну! Давай, давай ещё сри! Сри на меня! - он с радостью победителя черпал говно ладонями и растирал его себе по лицу, как некогда встречный дед растирал о него землянику, как некогда стегала по лицу обмоченными панталонами мать... - Давай же ещё!
  Кончив, он припал выпачканными губами к сфинктеру и, то и дело, вводя пальцы, стал вылизывать.
  - Ум-м-м... какие сладенькие шишечки. - стонал он. - И ты сладенькая.
  - И ты. И ты. - в сладостном бреду простонала бабушка и с новой силой стала испражняться.
   В этот момент ВСЕВОЛОД ввёл поглубже палец, она взвыла от боли и удовольствия, потеряла сознание, каловая бабушка выпала ему на ладонь...
  После секса ВСЕВОЛОД помыл руки в ручье, замотал спящую каловую бабушку в носовой платок и засунул Осипу в нагрудный карман кителя. Тут она толкнулась - ВСЕВОЛОД положил свёрток на песок и развернул: сразу бабушка была очень бледна лицом и, казалось, едва удерживала в себе жизнь, но как только солнечное тепло коснулось чела её, она четыре раза глубоко вдохнула и тихо произнесла:
  - Я умираю. - кружок рта неприятно скрипнул. - Сохрани моё тело со всеми остальными, да не давай на поругательство. И сегодня же езжай попутным поездом домой к себе, он уж на перроне тебя дожидается. Дома ждут тебя сокровища за труды т... - лицо её застыло маской.
  - Бабушка... - только и успел произнести ВСЕВОЛОД .
  Алла Викторовна, пошатываясь, вышла из леса и, поправляя на ходу юбки, ошарашено озиралась.
  - Ну что ж домой. - четверть часа спустя млел, не веря своему счастью, ВСЕВОЛОД. Он с замиранием сердца вглядывался в малинового червя, который, пока ещё бесформенный для его зрения отдыхал перед дальней дорогой на путях у здания вокзала. - Домой, значит... домой.
  - До-омой, до-о-омой, до-омой. - радостно скакал по кочкам Сергей.
   Многотонный на тонких спицах рельс, залитый солнцем, блестящий и блистающий, он значил теперь для ВСЕВОЛОДА не просто средство передвижения, не просто то, что увезёт его отсюда, а гораздо большее - как минимум, это то существо, на котором он поедет туда.
   - Это так важно, Осип, ехать не откуда-нибудь, а куда-нибудь, например, туда, где тебе будет хорошо, ни тепло, ни сытно, ни даже вольготно, а просто... хорошо.
  - Понимаю. - прокряхтел Осип, едва поспевавший за широко шагавшим ВСЕВОЛОДОМ, который был так окрылён предстоящей поездкой, что даже не замечал волочившееся за ним, словно тога, тело брата.
  А ВСЕВОЛОДА и впрямь подгоняли эти мысли, как если бы он стоял на роликах, впереди простиралась гладкая автострада, а в спину ему дул ветерок, такой тёплый, пахнущий чем-то таким, от чего у него в детстве щекотало в сплетении, чем-то таким далёким, завораживающим. И вот у червяка уже чётко обозначилась кабина, чёрная, похожая на квадратный чернослив сцепка, огромный прожектор на лбу, рядом, на перроне - два человека в синей форме, один облокотился на выступ, а другой поставил ногу на первую ступень лестницы. Ступень была высокая, но, видимо из-за гибкости, человеку было удобно так стоять, это было заметно.
  - Может, мороженого? - щурясь на солнце, спросил один и за чем-то расправил усы.
  - Уже отправляемся. Да я и не хочу. - ответил второй и с ловкостью обезьяны вскарабкался в кабину.
  Его напарник, посмотрев на часы, быстрым шагом направился к томящемуся в фиолетовой тени роскошного вяза магазину. Убедившись, что за ним ни кто не наблюдает, ВСЕВОЛОД накрыл свою голову и голову Осипа письмами и, подтянувшись одной рукой на перекладине, вскочил на лестницу и проследовал в кабину. Едва слышно насвистывая, вскарабкался за ними и Сергей. Машинист, теперь он уже был в затёртой бейсболке, сидел спиной к ним. ВСЕВОЛОД, всё ещё не до конца чувствуя себя невидимым, встал в угол к вешалке с одеждой. В это же время второй машинист захлопнул в тамбуре дверь и сел в кресло.
  - Только зря бегал. - часто дыша сказал он. - Мороженое закончилось.
   Через мгновение локомотив тяжело вздрогнул и, лязгнув сцепками, тронулся. Отшатнувшись, ВСЕВОЛОД больно ударился о торчавшую из стены вешалку - кровь капнула на пол.
  - Ч-чёрт. - шёпотом выругался ВСЕВОЛОД и пощупал лоб брата - ладонь тут же измазалась в кровь.
   Машинисты ритмично пошатывались из стороны в сторону, сидения под ними тихо поскрипывали. Локомотив набирал ход. ВСЕВОЛОД чувствовал, как за ними, там, на несколько километров, тянется многотонный состав с цистернами, может быть с нефтью, может быть со спиртом, грохот от которого разносится на многие километры вокруг. Но здесь, в кабине, его практически не было слышно. Лишь на крупных вокзалах со стрелами лязганье стрелок напоминало о том, что эта техника начинается здесь, под ногами и простирается далеко назад вереницей овальных цистерн. Впереди раскинулось бескрайнее полотно, оно мерно дремало в ещё холодной почти изумрудной зелени ранневесеннего леса и уходило ледяными стрелами за горизонт. Видимо, здесь, всего в нескольких десятках километров от Холма-Заветного только что прошёл короткий летний дождь, и теперь абсорбировавшиеся на разогретом стекле капли, не спеша расползаясь, отдавали в атмосферу божественные по своей красоте блики. ВСЕВОЛОД, ритмично раскачиваясь, чувствовал, как монотонный гул товарняка убаюкивает его. Он даже представил себе ракету, звук которой так поразительно схож с окутывавшей его монотонией - как она своими жаркими соплами разрезает космический холод, как пронзает вечность, как, в конце концов, сбрасывает с себя свои металлические оковы. ВСЕВОЛОД вздрогнул, едва не провалившись в сон. Поправил письма на голове и, что бы развеять сон, стал присматриваться к машинистам.
   Первый, что так грациозно вскарабкался тогда по лестнице, ВСЕВОЛОД даже вспомнил, что подумал тогда о цирковом акробате, щурился, уже скорее по привычке. Его простое, смуглое лицо, с торчащими бровями и рабочими, сильно нависающими над губами платиновыми усами, выражало безразличие и рутину. Ехал он стоя, перед ним на панели лежали солнцезащитные очки, рядом - блокнот с ручкой. Второй сидел рядом и, не отрываясь, глядел на дорогу. ВСЕВОЛОД вытянул голову и стал рассматривать его в приклеенном к панели косметическом зеркальце. В целом некрасивое, но с благородной яичного оттенка кожей, лицо его, с глубоко посаженными глазами и слегка оттопыренными ушами хранило в себе следы деревенского детства. Неявно раздвоенную голову его венчала промасленная, бесцветная бейсболка с выцветшим жёлтым, почти белым, американским орлом на "фасаде". Едва ВСЕВОЛОД закончил их рассматривать, как тот, что стоял, заговорил:
   - Что ты Борис носом всё клюёшь?
   - Ай... - Борис мрачно махнул рукой и поправил бейсболку.
   - Не отдохнул за неделю?
   - Так... не очень.
   - Дома был?
   - Пару дней, больше у сестры... теплицу ставил.
   - А с глазами что? Выглядят так, будто ревел вчера. - он постучал пальцем по прибору, красная стрелка на нём задрожала.
   - Х-х-х... - Борис устало усмехнулся. - Мальчики не плачут.
   Несколько минут ехали молча.
  - А хочешь, анекдот свежий? - Борис заёрзал на стуле.
  - Ну. - едва кивнул Игнат.
  - Вот, слушай. Представь, что у тебя есть двое - парень и девушка.
  - Дети что ли?
  - Да какая разница, может и дети, н-нет, просто парень и девушка, ну, подростки.
  - Ну.
  - И вот у тебя есть парень и девушка. И представь, он пришит к стене, а она к стене приклеена. Что ты будешь с ними делать?
  - Что за бред? - покосился на него Игнат. - К стене?
  - Ну, да.
  - Нуда хуже коросты.
  - Да отгадывай ты. Это интересно.
  - Не знаю я, чушь какая-то. Я не знаю. Отклею, может быть, а может... ножницами отрежу.
  - А с парнем? - напирал Борис.
  - Что там с ним?
  - Пришит.
  - К стене?
  - К стене.
  - Ну-у-у... его тоже...ножницами отрежу. Нет?
  - Конечно нет. - аж привстал со стула Борис. - Какой же ты негибкий. Ответ же должен быть интересный.
  - И какой же здесь может быть интересный ответ?
  - А вот послушай. Если бы у меня были парень пришитый к стене и девушка приклеенная, то я бы девушку отодрал, а парня отпорол. А-ха-ха-ха. Ну, почему ты не смеёшься? Смешно же.
  Игнат пожал плечами.
   - Игнат. - всё не успокаивался Борис. - А ты умеешь...сны толковать?
   Игнат подумал и ответил:
   - С большего...
   - С большего?..
   - С большего. А что?
   - С пятницы сон плохой приснился... с родными.
   - В пятницу у нас поп повесился.
   - В Долгом?
   - Ну. На колокольне...
   - И при чём тут мой сон?
   - С родными? - Игнат почесался.
   - С родными.
   - Так мало ли... вдруг связь какая есть... всё на Земле взаимосвязано... события, детали...
   - Локомотива?
   - Я серьёзно.
   - Ты серьёзно, а я вторую ночь заснуть не могу. Всё кажется, что опять их увижу.
   - Если родственники мёртвые - не к добру. - Игнат многозначительно повёл головой.
   - Да нет... м-м-м... там... у-ум, другое.
   - Так ты расскажи, может, разберём.
   Борис подумал немного и начал рассказывать:
   - В общем, снилось мне не то поле, не то сарай без кровли. Но явно из детства... запахи, аура - всё будто прожитое, детское... топлёное, что ли, какое-то. Коровы?.. - Борис сделал жест, обозначающий неопределённость.
   - По маме соскучился. Она у тебя деревенская?
   - А ты не помнишь? - Борис зло покосился на Игната. - Не помнишь, сучёк, как молочко с паром... и сеном занюхивал?
   - Прекрати, Борис.
   - Да, мама у меня деревенская, земля ей пухом. И что?
   - Что?.. Домой тебе нужно... вот и коровы топлёные тебе снятся.
   - Нет, вряд ли...
   - А дальше, что было?
   - Дальше... Вижу, значит... да! точно! Детство! Вот сейчас тебе рассказываю и чётко осознаю, что именно оно мне и снилось, именно моё детство с кремовыми и пятнистыми, как доберманы, коровами. Они толкались вокруг, только тел их не было видно. Как я ни всматривался, но видел только их черепа. Хотя тогда это меня не насторожило, даже не удивило. Я просто, помню, тогда подумал, что если у них нет боков, то у них нет молока. Черепа у них были обтянуты мохнатой кожей. Глазницы пусты и головы, похоже, тоже - стукаясь друг о друга, они издавали такой неприятный, глухой буддизм, будто засыпанные песком бубны. Так: Дбгхку, дбгху, - и для большей наглядности Борис несколько раз стукнул ладонью по днищу сидения. Игнат неуютно дёрнул плечами, словно от холода. - Вокруг них летали мухи и оводы, только вместо их насекомых морд, у них были человеческие лица...
   - ?
   - Да! Лица... Только такие...как тебе сказать? М-м-м-м... маски, что ли... с цветом, запахом. Как носок на ногу одеваешь, день проходишь, глядишь, он уже и пахнет, как ты и... думает, как ты, даже собака по нему будет тебя идентифицировать и, может даже, любить... тебя. Любить. Тебя. Тебя...
   - Перестань... пожалуйста... ты отвлёкся.
   - Отвлёкся?..
   - Ты это специально выдумал, Борис.
   - Нет! этот сон не о тебе, ты не думай... Я просто рассказываю сон.
   - Отвлёкся!
   - Так вот, эти уроды-оводы-люди-мухи, они гудели, жужжали, носились вокруг меня, садились на лицо, пытались заползти мне в уши, глаза, рот...Отвратительные, гадкие, склизко-сухие, колючие, как зубные щётки, настырные, твёрдые, крупные, овальные, кожан...
   - Замолчи! Замо...
   - Кожаные-кожаные. Я пытался уйти, отвернуться, но куда бы я ни дёрнулся, всюду тыкался во влажные мёртвые коровьи головы, всюду-всюду, куда не повернусь, они тыкают! Тыкают! Тыкают! Лезут в рот своей колючей кожей, жужжат, кружат... оводы. А коровы тыкают-тыкают. Мне было так страшно... А, а сейчас мне не страшно... с тобой. Не страшно. Ты рядом... Сильный и смелый. И, представляешь, я вот так бился между ними, как вишня в компоте, и вдруг заметил, что моя голова на много, раз в двадцать, больше коровьих.
   - А ты лица запомнил?
   - Чьи?
   - Шершней.
   - М-м-м... нет. Они какие-то безликие все были.
   - А знакомые были?
   - Не-е, все какие-то безликие, такие безлико-бесстрастные.
   - Насекомые к хлопотам снятся.
   - В рот?
   - Что "в рот"?
   - Хлопоты во рту? Они же мне в рот лезли.
   - Может зубы...
   - А может, я просто скучаю? - Борис поднял глаза на Игната. Тень от козырька бейсболки упала ему на запёкшиеся губы. Он приподнялся.
   - Зубы... наверняка зубы. А коровы с масками... так - дома давно не был. - Игнат прищурился.
   - Зимой был, этой, мы тогда ещ...
   - ...Значит, матери на могилку сходи, соскучилась.
   - Не верю я в это говно.
   - Фи, Борис. Моветон.
   - Фи, Игнат. О живых нужно думать, а не о мёртвых. А у тебя всё после смерти.
   Локомотив со свистом пронёсся мимо переезда. Женщина в оранжевой робе и старушечьем платке подняла руку с жезлом. ВСЕВОЛОД заметил с какой тоской Игнат проводил её взглядом и тут же краем глаза скользнул по Борису. Из-за кустов показались крыши одноэтажных и двухэтажных домов с разноцветными фасадами и печными трубами, кусочки дворов с кусочками чужих жизней, рвущимися на цепях собаками, стучащими вёдрами хозяйками, колющими дрова хозяевами, гоняющими гусей детьми. Игнат снова, с той же силой уставился в окно. Было ясно, что он всегда заглядывал в эти дворики с особым трепетом, где бы он ни ехал, с какой бы скоростью ни проносился мимо, всегда его глаза ласкали эти, такие одинаковые в своей простоте пейзажи-натюрморты, такие живые и такие мёртвые одновременно. И в эту секунду ВСЕВОЛОД понимал его.
   Борис выждал, пока Игната отпустит, и продолжил:
   - Всё у тебя, Игнат, со смертью связано.
   Игнат проводил последний дворик и с грустью уставился на, показавшийся теперь таким холодным, лес.
   - Ты сам спросил моё мнение, а теперь критикуешь.
   - .
   - Это весь сон?
   - Нет. Это только начало.... Э-э-э, голова у меня большая, тяжеленная, еле шея держит. А у коров маленькие и полые. Они колышутся возле меня, как пустые игрушки в неспокойной мыльной воде в тазу с ребёночком. Тычутся в меня, тычутся. Бьются друг о друга, молча, мёртво... качаются, и, как я уже говорил, со звуком глухим, похожим на бамбук... высохший. И когда я равнялся с их глазницами, я видел, что все эти оводы, шершни, слепни, мухи живут и кормятся у них в головах. В ушах они, вроде как, спали, а кормились в головах... Тогда я не выдержал, запаниковал, замахал своими ножами-руками, затопал, заорал... Полетела кровь... кости. Они, как свиньи, завизжали, застонали, словно степные волки завыли, заржали и заплакали, будто лошади и понеслись по кругу, и воздушными шарами полетели в небо. Я задрал голову, что бы убедиться, что они улетели, и вдруг почувствовал, что падаю назад, будто пьяный...
   - Шары - это к детям, - устало сказал Игнат.
   - ...пытаюсь удержаться и не могу, падаю и падаю. Дыхание перехватывает, в солнечном невесомость. Такое чувство, Игнат! Такое чувство! К чему это, Игнат?! К чему!? Падаю, падаю, глаза закрываются, сами, сила притяжения веки тащит ко рту, накрывает нос, такой кайф! Лицо, как резина, готово всё принять, обнять и поглотить. И так падаю, кайфую, реву... - Борис мечтательно застыл, в глазах его блеснули слёзы.
   - ?
   - Открываю глаза - моя хата.
   - Всё таки твоя. Я ж говорю, к матери тебе нужно съездить. Фотографию поцеловать, о себе рассказать. Соскучилась она... под крестом.
   - Нет, мать здесь ни при чём... Изба это символ... требухов. - Борис густо покраснел. Игнат заметно занервничал.
   - Каких требухов, сучка похотливая. Думаешь, я не разберу твоих причинно-следственных, думаешь, я дебил? - Игнат стиснул зубы.
   - Да! - Борис наигранно всплеснул руками. - Изба. Уют. Печь. Вход. Порог. Пар. Соль. Анус. Мать.
   - !!
   - Я не скрываюсь от тебя! - Борис в упор посмотрел на него.
   - Что ты там пискнул? Анус? Думал, я не услышу. За дебила? За дебила...
   - Я не хотел...
   - Ты всегда хочешь.
   - Я...
   - В требуха свои поганые хочешь.
   - Я не хотел.
   - Изба. Вход.
   - Я не хотел! Прости!
   - Соль? - Игнат с трудом сдержал себя.
   - !!!
   - .
   - Открываю глаза. Хата. Пахнет свеженадоенным молоком, тёплым хлебом, тикает будильник, кто-то копошится у печи, за окном брезжит рассвет, если брать в реальности - часов пять утра, в трубе гудит ветер. Понимаю, что я лежу на печи, совсем ещё юная девочка, попа горит, толстая коса на одеяле... я держу её рукой, глажу себя по бедру и... люблю. Ощущаю приятное отсутствие в трусах. И в то же время ясно осознаю, что трусы я тогда, в настоящем детстве, не носила, только юбки, льняные и прозрачные... так под ними щекотало июльско-августовским ветром! Ни с каким "лейком" не сравнить. Или полевые травы... гречка! Настоящие половые травы. Потому мы и здоровые тогда все были. Одна гречка чего стоит со своими мохнатыми, упругими пальцами. Бывало, бежишь по полю, бежишь! тебе десять! ты по-лошадиному жива, чутка, сыта, ветер, гречка, август... - Борис закусил губу. - А сейчас, судя по всему, зима, печь раскалённая, мочевой пузырь приятно напряжён, мягкий матрац, я чувствую, что засыпаю, опять проваливаюсь, лечу-лечу... ощущаю какую-то тяжесть в теле, будто старею, что ли, легкость девочки постепенно покидает меня, детство уходит из моего тела, и я понимаю, что это всё, это уже насовсем, совсем никогда больше не повторится, ни эта коса, ни ветер под юбкой, ни раскалённая попка... Да, Игнат, я тогда подумал о раскалённой попке... ни лёгкость в трусах, ни гречка в ****е, от девочки не остаётся и следа, я падаю и безвозвратно наполняюсь тоской... Открываю глаза. Сижу на лавке, в животе тяжело. Та же изба, только окна плотно закрыты, по-моему, даже не шторами, а одеялами. Там жарко было, как в бане, всё такое потное, смазчатое, парное. Порноепорное. - Борис пошатнулся на стуле. - Я люблю тебя, Игнат.
   Игнат ударил его по щеке широкой, как доска ладонью.
   - В-вижу, ввожу, вижу покойных бабушку Авдотью и деда Кузьму. То есть во сне они, конечно, живые и стоят, так... обнявшись, судорожно как-то, будто тысячу лет не видались и вот встретились, и очень грязно-молодо смотрят друг на друга, как будто... м-м-м собираются трахаться, пить, бить, плясать, там... не знаю... целоваться?.. А я сижу и молча наблюдаю. Смотрю, передник у бабушки заметно напрягся и торчит пирамидкой, а дед Кузьма, всегда бывший таким скупым на эмоции, неестественно по девчачичьи застонал, заперебирал языком, ещё сильнее стиснул плечи Авдотьи и залаял по-немецки, что-то вроде: как там у них в переводе?.. с их костлявого... "Ещё", "Глубже", стонал, что-то неразборчивое, типа "ja-a-a-a", - Борис гортанно простонал. Потом он по дружески, вроде как вспомнил, что-то важное, толкнул Игната в плечо. - Да-а! Я тогда накануне порку немецкую смотрел, там одна девочка отчаянно кричала, я вспомнил голос, во бля! только сейчас дошло, а я думаю, чего это Кузьма стонет, как немецкая шлюха, ха-ха, только сейчас, а я голову ломаю, параллели ищу, знаки... Игнат ты слушаешь меня? - Игнат молчал. - Я тогда ещё кончил круто, почти по-московски. И вот, представь картинку: он кричит, она напирает, и тут я понимаю, что они просто танцуют, только странно как-то, как утки, лапчато как-то, напряжённо: топчутся на месте, и дедушка водит головой вперёд-назад, губы уточкой, вот! Вот почему мне показалось, что они лапчато танцуют, рот открыт, зубами лязгает, а бабушка приседает вверх-вниз и машет торчащим передником, будто ****. И даже музыка тогда была, только непонятно откуда, такое "techno"... без слов... Может мне по реже порнуху смотреть, а... Игнат, а?.. - Игнат не реагировал. - А?.. Иг...
  Борис внезапно посерел лицом и рассеянно посмотрел себе под ноги. На ногах его были тяжёлые строительные ботинки с зелёными шнурками и грубой подошвой, а под ботинками пыльный пол с сотнями километров полированных шпал, под шпалами уставшая земля с уставшими землеройками, покойными родственниками Бориса, муравьями, ежами, конями, людьми, слонами и китами... а ещё... рельсы... железный пол... ботинки... медленный самоубийца и неразделённая любовь, а ещё... небо над макушкой и депрессивные узоры проводов высокого напряжения линий электропередач.
  Борис поднял голову:
   - Я жизнь тебе свою рассказываю... дурачок... жизнь-сон или сон-жизнь, скорее жизнь через сон, помнишь, как в том анекдоте, - Борис горько усмехнулся. - Смерть через изнасилование или... наоборот, изнасилование через смерть? Что с нами происходит, Игнат? Жизнь или изнасилование, смерть или сон... Я вижу, что ты не хочешь меня слушать, отрицаешь, отвергаешь, а-а-бстрагируешься, чёрт, не знаю, что ты там со мной ещё делаешь, но не в этом суть... мы просто едем... с грузом. А сон этот я не случайно тебе рассказываю... мне чувствуется, что он вещий... ты потом его разберёшь... потом... сейчас не нужно, н-не надо... просто дослушай, - он снова посмотрел через шнурки на узоры в небе. - Помню, печь тогда сильно раскалилась, и из топки наружу рвался огонь. Он порождал насыщенные бордовые тени от предметов. Они... м-м-м-м, валялись по дому так привычно, по-мужски, будто покойники на кладбище. И всё бы ничего, понимаешь, от прялки, там, ступы, лавки с посудой... валяются кругом, такие... живые, родные, что ли... вроде леса елового торчат себе молча по углам... ножами. И я смотрю на эту красоту и так радостно мне на душе, плюшево... - Борис резко схватил глоток воздуха, слеза скатилась у него по щеке, - ...благодатно-восторженно. А потом перевожу взгляд на дедушку с бабушкой, вижу их тени и... столбенею. Лучше бы я проснулся в этот момент, - вздохнул. - Они стоят почти без движения и отбрасывают могильный крест, настоящий могильный крест... тень... бордовая, клокочущая... как на староверских кладбищах, даже краской небесной выкрашен... с перекладиной второй... крышечкой, я даже вороний помёт, кажется, разглядел. И крест этот... Авдотья и Кузьма стоят, не шевелятся, на меня так пристально смотрят... а крест этот по кругу движется, как стрелка у часов... медленно так движется по кругу и ко мне приближается и поёт: "Борис... Бори-ис...удавись...Бори-и-ис... удавись... удавись... удави-и-и-сь..." И тихо-тихо так поёт, страшно и одновременно очень красиво... ползёт и божественно поёт... И тогда я проснулся.
  Игнат продолжал молчать, он сосредоточен и часто посматривает на часы. Километров сто поезд исступлённо несётся вперёд, за горизонт. Оба машиниста молчат. Борис скучает и ёрзает, кажется, будто ему что-то мешает, что-то томит. Перед поездом ползёт фиолетовая тень от кабины. У ВСЕВОЛОДА затекли ноги, и он стал топтаться на месте, чтобы хоть как то разогнать кровь, Осип сонно глядел в окно. Игнат стоял привычно неподвижно, слегка сутулясь и крепко держась за круглую головку рычага мозолистой рукой с ногтями-лопатами. Борис осторожно и трепетно посмотрел ему на руку. ВСЕВОЛОД проследил его взгляд. Сначала на пальцы. Пальцы сильные, кряжистые. Затем на тыльную сторону, между большим и указательным пальцами у Игната татуировка. Тату выцветшая, фиолетово-голубая, с видимой историей. Якорь и дата. Якорь и дата.
  - Игнат, помнишь, ты как-то рассказывал, что служил в мореходке, ходил на военном судне. Ну, ты тогда ещё был молод... и был... у тебя друг. Вы дружили. Жили, там, в одной каюте. Ну, помнишь? Ты ещё тату тогда сделал, не эту, большую, а на руке...
  Заинтересованный ВСЕВОЛОД придвинулся к Игнату и стал рассматривать его кисть. На руке красовался жирный фаллический якорь-символ с разбитым сердцем на головке, подписью "Не забуду никогда" и датой 172. ВЛАДИВОСТОК.
  Игнат тихо сказал:
   - Не надо, Боря. Не надо.
   - Как сон... Игнат?..
   - Овощи ешь, и... меньше смотри порно.
   Игнат сменил руку. Борис грустно посмотрел в окно. За окном нервно мелькали стволы деревьев, перемежаясь со столбами.
   - Ты знаешь, Иг-нат, - слабым голосом сказал Борис, не сводя глаз со столбов. - Щедрая и благодатная природа царит вокруг нас...
   Промолчал с минуту.
   - ?
   - Кругом эта зелень, простор... кроны, мох, нежная, чувственная трава... ч-червяки... твёрдые червяки, твёрдые грибы, стволы деревьев... твёрдые!!! - Борис поднял полные слёз глаза на Игната.
   - Ты живёшь прошлым. Прошлым.
   Игнат отвернулся к форточке.
   - Только прошлого уже нет. Нет того прошлого. Оно у тебя там в голове! И больше нигде его нет. - Борис повернулся к нему и протянул руки.
   - Не надо, Боря... - сказал в форточку Игнат.
   - Его нет. А я здесь. Вот я! Молодой, красивый, умница, чувственный, похожий на твою дочку, как ты любишь... ты говорил. Бери. Я здесь. Живой! Пульсирующий! Кровоточащий! Желающий и желанный! Я уверен, что желанный... - Борис, не стесняясь, зарыдал в голос, сотрясаясь всем телом и припадочно обхватив голову руками.
   Игнат зло и виновато сжал губы, откашлялся в кулак, вытер ладонь о, синюю с нашивками, очень похожую на школьную, форму. Внимательно уставился на дорогу.
   - Я руку готов отдать за эти грибы, - жалобно сказал Борис.- Ты понимаешь. В мае шестнадцать лет, как мы с тобой гоняем. Шестнадцать лет! Шестнадцатое мая. Помнишь. Ты тогда только пришёл из своей этой треклятой мореходки. Помнишь? Питер, белые ночи, квартирники с ЕВ, стихи, ты мне ещё стихи тогда читал: "Шагане ты моя, Шагане!" Шестнадцать- Шестнадцать. Магия чисел. Пора. Сколько ты ещё будешь меня томить? И сон! Сон! В руку. В рот! В руку! В жопу! Древние не ошибаются! Ну же, Игнат! Шестнадцать лет по кругу. Гоняем по кругу: "Мурманск - Симферополь", "Симферополь - Мурманск", нефть - брикеты, брикеты - нефть, цемент - минеральные удобрения, удобрения - цемент, машины - брёвна, брёвна - машины... Целая жизнь! Жи-и-и-знь! Шестнадцать лет! У дочки твоей месячные. Мальчики - четыре года, как мастурбируют, девочки - текут и ебутся. А мы? А мы!? - он снова отвернулся. - Сегодня сатанинский день... по "лунному"... ты не любишь...
   Примерно час прошёл в тишине. Борис заварил чай, бросил в него лимонную корку и поставил кружку перед Игнатом. Отломил дольку шоколадки и положил на язык.
   - Ты не знаешь, Игнат, отчего в горле может першить?
   - Надуло.
   - Нет, не так... Не простудное. Там как вроде высохло всё, обезвлажилось. Даже, мне кажется, отекло.
   - А узлы как? Трогал?
   - Трогал...
   - И как?
   - А как надо? - весело, явно заигрывая и радуясь, что разговор завязывается, Борис заёрзал на месте.
   - Я серьёзно. - Игнат строго посмотрел на него.
   - Серьё-ё-ё-зно, - подставил пальчик к губам Борис. - Серьёзно, лимфа в норме...
   - Тогда наверно, фарингит.
   - Как страшно звучит. - Борис откинулся на спинку.
   - Не страшнее чем гальюн.
   - Фло-о-от... - зевнул Борис.
   - Флот, - улыбнулся в усы Игнат.
   - А как ты думаешь, чай с корочкой вылечит.
   - Не-е. Чаем здесь не поможешь. Я у жены как-то книгу нашёл "Яблочный уксус - волшебный эликсир здоровья" называется. Так вот, оказывается, причиной болезни горла являются стрептококки.
   Борис поморщился.
  - Нужно глотать сироп. - продолжал Игнат. - В который входят такие ингредиенты, как яблочный уксус, мёд, трутневый расплод, маточное пчелиное молоко, оно густое как сгущёнка, за счёт него и получается сироп, э-э-э, дальше пчелиный подмор, пер...
   - А-а-а. А больше там никаких ингредиентов... не содержится? - Борис закусил губу и заговорщицки улыбнулся. - А? - жеманно ущипнул Игната в плечо.
   Игнат еле заметно улыбнулся.
   - А? Сгущёночкга-га-га-а... - Борис положил свою руку ему на якорь-символ. - Густа-а-ая... Тё-ё-плая... - он облизал подсохшие губы. Страстно сдавил костяшки пальцев. - Г-хгу-с-хая... А-аха-а, - взвизгнул. - Тьхёп-ёхая.
   Борис, задыхаясь и почти теряя сознание, потянулся трясущейся рукой к ширинке Игната. Игнат неумело отстранился.
   - Я шестнадцать лет люблю тебя, Игнат. Шестнадцать лет. Шестнадцать мучительно долгих лет. Шестнадцать лет молчания. Шестнадцать лет мастурбации о тебе. Шестнадцать лет любви без тебя! Шестнадцать лет наедине с твоим флотом, с твоим вонючим прошлым, с моей болью, болью, болью!
   Влажно поцеловал его руку.
  - Ну не молчи же! Не молчи!!! Не молчи!!!
   
   Провал. Сергей не переставая орал и метался по кабине, Осип, потерял сознание и, став видимым, осел на пол, ВСЕВОЛОД в панике бросился к двери, но, зацепившись рукавом ватника за ручку, остановился и, уже не в силах оторваться и, не веря себе, наблюдал, как буквально на глазах костенеющий и словно бы наливающийся мёртвым светом Игнат застыл и как время вокруг него, как словно бы тоже замерло. Рука прямо на глазах белела и, медленно тая, уносила с собой след от поцелуя, она постепенно, сначала пальцы, пястье, затем и кожа предплечья начала наливаться неестественно мраморным холодом. Татуировка почти светилась и, нарушая все законы природы, переливалась своим голубым фаллосом с разбитым сердцем на поверхности руки. Борис стоял на коленях спиной к ВСЕВОЛОДУ, и, казалось, слушал движения своего сердца, переваливавшегося внутри грудной клетки с таким грохотом, что сотрясались стёкла и меркли стрелки датчиков. Медленно поднимая голову, он скользил глазами вверх по форме к лицу любимого человека. Это напоминало наваждение. Кабина постепенно, словно тело только что умершего, наполнялась тревожной и в то же время торжественной тишиной. Не тишиной в привычном смысле, а другой тишиной - королевской - тишиной имеющей свой неповторимый аромат, цвет, вкус, даже настроение. Тишиной, которая воцаряется только в королевских спальнях после захода солнца, пропитанная запахом стокилограммовых гардин, ваз в человеческий рост, подаренных китайским императором, спящих полотен давно покойных мастеров, любимого мопса, урчащего в углу. Борис поднял голову и столкнулся с полным изумления и восторга взглядом Игната. Тот смотрел в окно, на дорогу. Ресницы его колыхал ветер. Рот приоткрылся и застыл.
   Словно в невесомости Борис поднялся с колен. Провал. Очень медленно, сначала одну ногу затем другую. Правая рука его лежала на руке Игната с рычагом. Левой он взялся за плечо и подтянулся. Провал! Из-за их голов ВСЕВОЛОД видел, как, с приближающегося с огромной скоростью перрона, на пути, плавно и молча падал человеческий материал. Люди глухо стукались о рельсы, не разделяясь ни по возрасту, ни по половому признаку. Они просто тыкались носами и лбами в шпалы. ВСЕВОЛОД следил за этим заболевающими глазами.
   Их были сотни, сотни мужчин, женщин. Провал. Детей, стариков... Сотни уже лежавших на путях, сотни рвущихся под локомотивом, сотни ожидавших на перроне и готовящихся принести себя в жертву безразличию.
   - Только не тормози. - скулил Игнат.
   - Да. Да.
  - Да!!! - не сдержался и ВСЕВОЛОД.
   - Нельзя останавливаться. Никогда нельзя. - порыкивал Борис, плавно двигая ягодицами.
   - Никогда. Никогда.
   - Церковь не позволит тебе сделать остановку.
   - Еби! Еби! Еби!
  - Да!!! Да!!!
   - У этой божественной мясорубки нет остановки.
   - Никогда. - Игнат покрепче упёрся в панель руками, стекло перед ним запотело.
   - Ты моя церковь - телесное царство ИГНАТИГНАТ.
   - Еби! Еби!
  - Да-а!!!
   - Церковь с влажно-тёплым входом.
   - Нох-х-х...
   - Если кончать в говно и убивать женщин - мясорубка остановится.
  - Да-а!!! - взревел ВСЕВОЛОД и замахал руками с зажатыми в них письмами.
   - Еби! Еби! - не мог оторваться от окна Игнат.
   - Ты моя женщина-церковь-Игнат-мать. Ты мои месячные у алтаря, Игнат.
   - Еминь! Бминь! Иминь!
  - Да-а!!!
   И они, все пятеро, ставшие одним, с замиранием сердца ощущали, как поезд своим многотонным холодным железом, будто зимний школьник на санках, скользит по шипящему жиру и мясу, рассекая и лопая ломти сала и полосуя податливую кожу. Им казалось, что они взлетают, парят, кружат, растворяются в парах из взбитой крови и желчи, проникают и глотают упругий воздух, в материнских муках рождаемый локомотивом. Глаза их застыли, и гипсовый покой залил полную колючих рычагов и разноцветных кнопочек кабину. ВСЕВОЛОД, как распятый Бог вскинул руки, свои и брата, с окровавленными письмами, словно парил, по лбу, и со лба брата на плечи ватника текла бурая кровь. Осип скрутился в позе эмбриона и бился крупной рябью. Мокрый затылок Игната мелко дрожал под губами Бориса. Они мягко качались на телесных волнах, Игнат, стоя, слегка согнувшись и опёршись на руки, лицо его почти касалось стекла, на лбу и щеке его лежал алый рефлекс, Борис - с ровной спиной, немного приподнявшись над Игнатом, голова его как у больной собаки держалась неуверенно и слегка набок, одной рукой он упирался в панель.
   Товарняк нёсся, пережёвывая и создавая, оставляя за собой кроваво-каловую кашу космической красоты и божественной совершенности, чавкая и похрюкивая, задирая зловонные пласты своим гребнем и рассекая, рассекая и заваливая, рассекая... рассекая... Шматы сала били в лобовое стекло и с визгом залетали на багровую от крови крышу. Обрывки тел глухо шлёпались на гравий вдоль полотна. Невероятных размеров мясной ком нарос на сцепку и напоминал головку огромного члена с рёвом несущегося вперёд. Всё вокруг мясилось, рубилось, ревело, стонало, дышало, выло, билось, словно маленький, связанный мальчик в руках пьяного художника.
  - Смотри. - застывшими губами произнёс Осип, ошалело припав к стеклу.
  - Куда, дурак? Ты ж в письме. - одними губами произнёс ВСЕВОЛОД.
  - Туда... - зачарованно произнёс Осип и ноги его моментально подкосились.
  Прямо перед поездом по насыпи карабкался Всеволод.
  Окровавленный лицом в таком же ватнике и с телом брата на спине он встал на пути и прицелился из револьвера в кабину. В ту же секунду стёкла лопнули и кабину наполнил писк рикошетивших по обшивке пуль. Игнат навалился на рычаг, и поезд стал резко тормозить. Осип с ВСЕВОЛОДОМ по инерции полетели под сиденья. Сергей, хоть он и не умолкал, закричал.
   - Главное не останавливайся, ты слышишь, мой матрос. - в предсмертной судороге шептал Борис. - Не останавливайся. Не останавливайся. НИКОГДАНИКОГДАНИКОГДАНИКОГДА...
  - Всеволод, ты здесь?
  - М-м-м. - застонал тот.
  - А ты не знаешь, ты ещё там?
  - Не знаю. - корчась от боли простонал ВСЕВОЛОД . - Встань, посмотри.
  - Я боюсь. У тебя пистолет. А ты не ранен?
  - Ты что идиот - меня поездом переехало. Километр назад, точно.
  Осип скинул с себя тело Бориса, помог подняться ВСЕВОЛОДУ.
  - Ни *** себе. - ВСЕВОЛОД, словно пьяный ощупывал своё лицо. - Чуть не убился. Так шандарахнулся об эту железку. - он слабо пнул жестяную панель. - Башка гудит.
  - А я плечо, кажется, выбил. Я тут в Григория случайно носом ткнулся. - Осип осторожно тронул висевший у ВСЕВОЛОДА на спине труп. - Кажись, портится он.
  - Да чую я. - нервно огрызнулся ВСЕВОЛОД.
  - Что делать с этим будем?
  Поезд тем временем плавно замедлял ход.
  - Ладно, хорош трепаться. - зло буркнул ВСЕВОЛОД. - Давай-ка лучше заглянем в личную жизнь наших педерастов.
   Он дотошно обыскал трупы машинистов.
  - Гляди, письма. - он убрал конверты себе в ватник.
  - Вон ещё. - Осип указал на забившийся в угол кусок бумаги. - Наверно выпало. Постой, слышишь, звон?
  - Ага.
  - Точно слышишь?
  - Птьфу ты, ****ь. - ругнулся ВСЕВОЛОД. - Это ж аракан наш кричит.
  - Точно - аракан. Так привык к его воплям, что даже не замечаю. Да заткнись ты! - рявкнул он на Сергея.
  Тот на мгновение замолчал, но тут же снова стал кричать.
   - Так, уходим. Нам, кажется, туда.
  Уже заметно стемнело, и только луч прожектора локомотива освещал угрожающий частокол ельника, что плотными стенами окаймлял железнодорожные пути. Они накатом спустились по крутому спуску и вгрызлись в ельник.
   - Осип, ты спишь? - вдруг голосом жены произнёс ВСЕВОЛОД.
  - А!? Что?! - вздрогнул тот.
  - Что с тобой? - уже своим голосом говорил ВСЕВОЛОД . - Ты отключился.
  Осип открыл глаза - перед ним покачивалось усыпанное звёздами небо. Пахло сеном. Он сел.
  - Где мы, Всеволод Георгиевич? - он осмотрелся - они ехали в глубоких застеленных шкурами санях, вокруг был всё тот же ельник.
  - Мы уже почти приехали. - непривычно весело говорил ВСЕВОЛОД и Осипу и вознице, что кучей возвышался на передке. - Лихой говорит, что там должны быть целки. - он похлопал Осипа по плечу.
  - Ага-ага. - выразительно закивал возница и обнажил профиль. На белёсом рефлектирующим снегом небе возникло его собачее с утиным носом лицо.
   Сани резко накренились и стали.
  - Ото-отута-та. - снова обнажил профиль Лихой.
  - Держи получку. - ВСЕВОЛОД вырвал у себя золотой зуб и отдал вознице, тот раскланялся. - Вылазь, Осип, действуем согласно установленной инструкции. - соскочив с саней, он зачерпнул ладонью горсть снега и приложил к кровоточащему рту. - Поэвы. - махнул он Осипу.
   Между толстых, кажущихся неуязвимыми елей бледно мерцал огонёк - низкий с высоким частоколом хутор.
  Дверь скрипнула, и в дверях возник двухголовый мужик с благодушным прищуром и увесистым топором в руке:
  - Гриша? - с придыханием произнёс он.
  - Э-э-э... - напрягся ВСЕВОЛОД. - Я Всеволод, а это О-осип.
   - А-а-а. - разочарованно протянул тот . - Это откуда же ты, сынок, такой помятой, да не один? - посмотрел сначала на ВСЕВОЛОДА затем и на Осипа он.
  - Маша. - пискнул свесившийся с косяка на клешне аракан.
  - Не бойтесь, батя. - ВСЕВОЛОД протянул на свет ладони на наличие оружия.
  - Да вижу, что не бандиты. Только смердить от вас. Давно не мылись?- отставил мужик топор. - Ну, проходи, чай. - отстранился, указывая в темноту.
  - Спасибо, добрая душа. - до земли поклонился Осип, чувствуя необъяснимое расположение к хозяину усадьбы.
  Тот повёл их по длинному тускло освещённому коридору.
  В крепко натопленной, пропахшей ладаном и воском хате с полом из елового кругляка и засушенных медвежьих лап за богато убранным столом сидели, по всему видно, сильно захмелевшие и разомлевшие люди: вся расползшаяся, словно желе немолодая уже женщина и зарёванная девка в мужских трусах, с плоской, как игла головой без подбородка, посреди комнаты, под громоздким пластиковым Триглавом на копне из еловых лап в импровизированной оградке лежал труп пожилой женщины в язвах и струпьях, она была нага, на лбу, в яремной впадине, на сплетении, в пупе и на лонном сращении стояли зажжённые с отражателями свечи, в рукомойнике за печкой, низко согнувшись, полоскала руки божедомка. В длинном до пола светло зелёном хирургическом фартуке, бахилах и нарукавниках, она напоминала пришельца.
  - Здравствуйте, люди добрые. - ВСЕВОЛОД поклонился до пола.
  - Мир вам. - также поклонился Осип.
  Сергей картинно топнул ножкой и поклонился в пол.
  - Вижу не ко двору мы - горе у вас, старые верующие. - он покосился на Триглава.
  - Да уж, горе. - вздохнул мужик и жестом приказал ВСЕВОЛОДУ садиться. - Мать, Ольга Константиновна Обухова преставилась нынче утром. Вот, пируем. - с досадой сказал он и тихо прибавил. - Не доглядели.
  - Примите мои соболезнования, э-э-э.... - блаженно произнёс ВСЕВОЛОД и тут заметил на столе перед налитым стаканом с коркой хлеба перевязанную чёрной лентой фотографию младенца.
  - Иван... - словно извиняясь, промямлил мужик.
  - Примите и мои соболезнования, Иван. - Осип зачем-то пожал ему руку.
  - Беда, а сын мой Григорий где-то водку хлещет да селёдочные хвосты дегустирует, пока жена да родители его, шельмеца, дожидаются.
  Сидевший у печи бабоподобный богатырь с бородой тяжело вздохнул.
  - Полно-те, отец наговаривать. - пожилая коротко убранная женщина вышла из-за стола и приблизилась к гостям. - Сердце чует, будет он. Проходите, гости дорогие, Марфой кличут меня.
  - А мы, как возница-то отбыл. - вышел по центру хаты Осип и постарался говорить по-простяцки. - На свет ваш направились, и слышал я уха краем, из саней-то выпрастываясь, как в поле бубенцы заходились. Сын то ваш с бубенцами ездиит?
  - С бубенцами! С бубенцами ездиит! - аж подскочила Марфа.
  Девка с головой как игла громко всхлипнула.
  - За брата переживает? - смекнул ВСЕВОЛОД.
  - Если бы! - зло ответила Марфа. - Дура навозная.
  Девка ещё пуще всхлипнула.
  - Вот, шедевры ейные перечитываем, всей хатой "восхищаемся". - она потрясла толстой тетрадкой у дочери перед лицом. - Послушайте, гости дорогие, чего курва пишет: "Уж как свирепствовал-то ветер в поле да как ставнюшками смолодубовыми да погрохивал, так то кущами райскими приглянётся в сравнении с тем, как билась да выла от боли нестерпимой баба Оля - миома кожная посетила её в страду, да так к Рождеству разгулялася, что кабы не смертный грех, прописанный в Евангелии, то давно бы уже страдалица на себя руки наложила, а жизнь прожитть, это тебе не бревно за угол закатить, вот уж и коробья моя девичья без малого полна: вытканные холсты, строчи, ночьми бессонными плетёные кружева, дары сватам". А!? Как вам нравится? Бабушка родная помирает, а она - дары сватам, плетёные кружева, руки наложила. Лучше б ты себе в трусы наложила, поскудища.
  Иван врезал дочери подзатыльник.
  - А вот ещё послушайте - это из последнего: "Явился эта пьяница Григорий Иванович, брат мой да предатель. Бабу с собой приволок... с бородою, яко воловья шерсть. Представляю, как потешишься ты этими словами мой будущий читатель, жизни моей тайный свидетель. Да токо не смеху для я предложения эти складаю. Ой, кажись, Васютка проснулся... Поправила я Васе лозинку и соску с водкой сменила - спит снова. А какое лицо у Василия вдохновенное! Что б не быть голословной приведу краткую зарисовочку. - Марфа всем показала рисунок с головой покойного сына. - Вот примерно так. Ведь красивый? Да? Не то, что этот гидроцефал Гриша. Ну, не будем об этом. Мне Виолета как-то по секрету... Ой: мне Виолета по секрету. Это ж уже если не стихотворение то песня слагается. Говорила, что Полину Карасёву собственный брат девственности лишил. Рассказывала, что напились они сильно в большой компании, и брат ейный Герман с пьяных глаз и... Во-о-от. Что б ещё такое написать? А как мама за бабушку спереживалась. Лица на себе не имеет, как коровье на лошадином, а бате лишь бы водку трескать с этими мужеложцами и сестроёбами. Жду лета - будем снова с Макаром по воду на Луганку ходить. Токмо я теперь смелей буду. Смерть - как страшно твоё жало - обо всём забыть пытаюсь, бабушке в лицо заглядывая. Бр-р-р. Уж четыре месяца минуло да недели полторы, а я всё в толк не возьму, что желал донести до меня Макар, когда говорил, что видит женщину, через гигель. Попытаюсь ещё раз, тысячный раз воспроизвести монолог его дёрганный, но такой важный для меня. Ежели сейчас не осилю, пойду кланяться ему да вопрошать. А сказывал он так, издали, как водится летом на пруду скрытом: гигли, говаривал он, эти сладкие трубки дягеля дикорастущего, - проводник се. Есть их можно лишь когда они свежие, сочные, нежные, невесомые... Но то время проходит и на смену ему приходит суровое время сенокоса: пот, голод, овод, мошка, ругань и дефекация в борозну поросшую... К сенокосу твёрдые становятся стебли те, толстые. Ежели срезать ножичком перочинным, ложкой заточенной, а то и косой покосить лютой, то уж по "Сеньке и кафтан", срезать колено побольше, один с концов глухим оставив, да пронизать его иголкою еловой мёртвой, навить на ивовый пруток бабкиной кудели, водозаборное сооружение сообразится. Эка механика! - вскричал тогда Макар, да сам краскою стыда залился своей разнузданности. А засосав туда воды по боле, говаривал он после успокоения моего словесного. Ты только вслушайся, твердил он всё: засосав полный гигель воды, мальчик подкрадывается к залежам девочек. Неважно чем они занимаются: загорают ли, выпивают, "клетками" балуются али норы в земле выкапывают, - и... выдыхает! тонкая, мощная струя била на десятки метров, орошая всё вокруг. Девочки с любопытством, задрав свои потные головки, глядели в небо, неважно ясное ли, пасмурное, глядели и, затаив дыхание, гадали, - откуда дождик? Как пуповина подсыхает под скрип тихий очепа, так и женщина становится и чахнет, тлеючи, в дожде из гигеля иголкой хвойной проткнутого, заключил он мысль свою во плоть иносказания. Что се? Вопрошаю я себя. Одурение похоти ли, аллегория ли, теория знаков?.. А ставни смолодубовые всё по-прежнему колоколом чугунным бьются о стены дома нашего в грехах погрязшего, и всё вижу я скрытые омута... Чтой-то живот крутить. Пойду посру".
  - Пап... - Джессика качнула отца за плечо. - Избавь от позору, перед чужими людьми ведь позорит.
  - А?! - отец вздрогнул - непослушная рука плетью соскользнула со стола и закоротила. - Заслушался, Джессика - тебе б издаваться. Только излишне, понимаешь, натуралистично. К чему эти физиологические подробности, этот секс через слово, маты. К чему?
  - Папа!
  - Уж за полночь. У Мнимолиса-угодника усы горят. - пробасил бородатый.
  - Почитай за два часа перевалило... - ошалело просипел себе в мозговой гребень Иван и сощурился на вырванный горящей лучиной ало-оранжевый клок иконы Мнимолиса. - Ни матери, ни Васи... - констатировал он второй головой, в редких, почему-то мокрых усах вместо гребня.
  - Ни Гриши. - выдохнул медью "богатырь".
  - Да не стогни хоть ты! - не сдержалась Марфа.
  - А помните, какую я ему песню пела за день до смерти? - Джессика подошла к пустой зыбке, где раньше спал грудничок Василий. - Вася Васенька Васютка Ва Васютка Ва Васютка. - она, напевала Васино имя вместо слов колыханки.
  - Маша Машенька Машутка Ма Машутка Ма Машутка. - гнусаво затянул аракан.
  - Помните, как любил он выставлять свои круглые розово-влажные хрящевые листы.
  - Да, такие листы я ни у одного ребёночка не видал. - вздохнул Иван.
   Марфа, кряхтя, вскарабкалась на печь и села с краю, свесив босые ноги. Четвёртая и седьмая ноги, словно слизни со скоростью свободного падения вытянулись и выгнулись на полу, вторая устремилась за ними, но замерла, не коснувшись пола, и разгорелась.
  - Ну, Гришка, стервец. - отец провёл ладонью по лакированным тесно подогнанным доскам стола, краска гнева с лица его спала, и он сухо констатировал: - Да-а-а, бражничает, поди.
  - А я слыхала. - Марфа отчерпнула ковшом воду и влила 270 грамм в отверстие на родничке, губка включилась и стала шумно всасывать жидкость. - Слыхала, свинокони теперь у Суховки пасутся. Как Жабий Луг сгорела, так они ихния леса облюбовали.
  - Да, а Григорий, чай, аккурат мимо Суховки ехать должен...
  Вдруг за стеной послышалось скобление, как будто кто-то металлическим прутом пытался проковырять гаражную дверь; к скоблению прибавились глухие удары.
  Осип на всякий случай нашёл глазами Сергея. Тот смирно висел на пуке сухой травы и с любопытством рассматривал икону Мнимолиса.
  - Жарко. Может, ставни отворить? - Джессика открыла крестец и положила кусок топинамбура в минидробитель - послышался тонкий звон. - Как думаете, а эта старуха помогла бы?
  - Какая теперь разница - маму не вернёшь.
  - А Гриша с ней приедет?
  - Надеюсь, нет, а то ещё чего доброго денег запросит за беспокойство. - отец почесал похожий на петушиный гребень нос на ведущей голове.
  - Не удивлюсь, если ваш Гриша сейчас в Дольней у Сивридских водку трескает да с Анжелкой тешится. - ядовито брызнула Джессика.
  - Ну хватит уже одно и тоже! - вспыхнула Марфа.
  - Ваш!? - отец ударил опорным позвоночником по столу. - Ваш!!? Он тебе брат, между прочим! И пора бы вам уже успокоиться, что было, то было - уже не переделаешь.
  - Не реви на дочь, Иван. - Марфа соскользнула на пол.
  - Хм! - Джессика отправила пластиковую половину тела из комнаты, демонстративно хлопнув дверью.
  - Ну-у, Ваня, не кипятись. - мать подплыла к Ивану и поместила голову с усами себе в выгреб. Та нежно загудела. - У девочки трудный возраст, а Гриша и в самом деле может сейчас у Сивридских висеть. Набери ему.
  - У меня там баланс - *** да ни хуя. Если вообще есть. Да он, как видит, что я звоню - не берёт. - Иван приложил мобильник к лицу. - Не доступен. - убрал телефон в шуфлядку. - Может, специально отключил.
  Марфа три раза перекрестилась на икону.
  - Да и я думаю, что... - начал было что-то длинное Иван, как вдруг с улицы донеслось ржание, стук копыт, разбуженная собака слила отрывистые выкрики в вой.
  В сенях послышался высокий мужской голос:
  - Тпр-р-р-р.
  - Чай, Гришка? - Иван с Марфой переглянулись.
  И, словно бы отвечая на их вопрос, в дверях вырос молодой мужчина - необычайно красивый в спадающей до пят волчьей шубе с высоким козырем, о трёх ногах, и с жидкой головой, пористые острые губы роскошно спадали по груди и прятались в блестящих голенищах. В хату пахнуло морозом. Перекрестился.
  - Матвей Дорофеич! - не скрывая досады, поздоровалась Марфа. - А у нас горе, не знаю, прям, как сказать...
  - Полно мать, повремени. - ледяно произнёс Матвей. - Бабушка Оля! - староста стянул с головы "соболя". - За мать мне была. Эх, баба Оля, баба Оля. - на глазах его навернулись слёзы. Но вдруг он подозрительно сощурился. - А вы чьи будете? Я ихних родственников по всему дереву знаю, вас что-то не припомню. Сразу подумал, что Гриша так вытянулся, а потом пригляделся...
  - Я ВСЕВОЛОД. А это мои спутники Осип и-и-и... - он глазами отыскал Сергея. - И Сергей, аракан.
  - Да я вижу, что аракан.
  - Серёжей меня звать. - загнусавил Сергей. - Я первый был...
  - Стоять! - оборвал его Иван. - А-а, что й эт-то. - заикаясь от волнения, он указал некрепкой рукой ВСЕВОЛОДУ на спину. - Что это!? Объясните мне!
  В волнении Ивана затрясло, обе его головы взбухли и пульсировали.
  Староста внимательно уставился на ВСЕВОЛОДА.
  - Джессика, хлозепит! Срочно! - скомандовала Марфа.
  - О! Что! О! Что? Скажите м-мне. - всё сильнее трясло Ивана.
  Вдруг тишину оборвал грохот и звон бьющейся посуды - богатырь, развернув стол, бросился к ВСЕВОЛОДУ.
  - Гришенька. - он рухнул на колени и нежно, словно хрупкую птичку, обнял мёртвого брата ВСЕВОЛОДА.
  - Сынок? - Марфа выронила из рук тарелку с сухарями.
  - Муж мой названый. - затряс могучими плечами богатырь.
  Староста, часто дыша и едва сдерживая рыдания, глядел то на Марфу, то на мёртвую бабушку, то на Гришу. Затем сделал шаг, отстранил стоявшую в оцепенении Джессику и, в чём пришёл, не разуваясь, сел на лавку у печи.
  - Маша!!!!!!!!!!!!!! - завопил аракан.
  - Осип, стреляй. - не раскрывая рта, произнёс ВСЕВОЛОД.
  Осип открыл глаза. Лектор по-прежнему увлечённо и эмоционально рассказывал:
  - Жизнь, друзья, скучная и неинтересная игра, без начала и без конца, без смысла и вектора. Единственное чем стоит заниматься здравомыслящему человеку так это потреблением всякого рода наркотиков, кому какой по душе придётся. Всё позволено. Ширяйтесь, бухайте, убивайте, если вам это доставляет удовольствие, совокупляйтесь и объедайтесь, каждую секунду старайтесь принести себе максимум наслаждения! И главная инструкция - исключить детопроизводство, исключить детопроизводство, исключить детопроизводство, исключить детопроизводство, исключить детопроизводство, исключить детопроизводство детопроизводство детопроизводство детопроизводство детопроизводство