07-08. Мысли по дороге на работу

   Когда я впервые переступила порог нашего ЗАО, была красивая, снежная зима. Парк, укутанный в сверкающее, белое одеяло, завораживал сказочной красотой русской зимы и казался островком тишины и умиротворения среди шумного города. Зима, если она снежная, всегда действует на меня благотворно - настраивает на оптимизм. Потом зима закончилась, незаметно пролетели весна и лето, но  парк, по аллеям которого я теперь каждый день хожу на работу, продолжает меня удивлять.

   Давний свидетель моей юности открывался мне заново. Деревья, прежде молодые и стройные, заметно подросли, затянулись  ряской давно не чищеные пруды, и навсегда исчезли из обихода не только парка, но и всего города скамейки и урны. Люди, неожиданно быстро растерявшие свою внешнюю воспитанность, теперь привычно располагались прямо на газонах, оставляя после себя массу полиэтиленовых бутылок, банок из-под пива и бумажных стаканчиков. Давно не стриженые кусты свешивали свои разросшиеся ветви прямо в пруд, делая пейзаж первозданным и загадочным. Знакомые с детства павильоны и арки крошились штукатуркой, многие из них превратились в тайные общественные туалеты, поскольку все явные сделались платными. И, все-таки, парк скорее похорошел, чем подурнел: он стал более выразительным, живописным и таинственным.   

Прошел год с того дня, когда я в последний раз оказалась «выгнанной» из социальной жизни. Родной мне ВПК был не в силах платить приличную зарплату, а в структуре районных администраций мне не нашлось места – в белых воронах их дружная  стая совершенно не нуждалась. Долгое пребывание в состоянии собственной неприкаянности и ненужности делу, которому я безуспешно пыталась стать полезной, закончилось.

 В коллективе первого в моей жизни частного  предприятия я начала оттаивать, подобно, наконец,  влюбившейся Снегурочке. Только, в отличие от нее, я хочу здесь возродиться, а не погибнуть. Из моего подсознания уже начал уходить въевшийся в него страх перед женской интригой и тайным недоброжелательством, что проник в меня после общения с дамами из администрации. Впервые за долгое время я чувствую себя на новом месте нужной, а, главное, с каждым днем становлюсь все больше своей среди очень разных людей, далеких от идеала.

 Знакомых персонажей здесь удивительно много. Например, наша новая бухгалтерша Ирина - известный тип прорвавшейся наверх и внешне нахватавшейся изящных манер провинциалки - ушлой и самоуверенной. Этот образ уже не раз встречался мне по жизни, но по-прежнему «заводит» меня: значит, не проработала я в свое время этого урока! Вряд ли Ирина отражает мои собственные черты, скорее наоборот – она учит меня ловить на лету всякую возможность хорошо заработать, не загружая голову ерундой. Только вряд ли у меня это получится. Слишком уж я уперта в свое мнение о неприличности такого поведения. 

Кто обычно больше всего уверен в своей исключительной правоте и достоинствах? Очень молодые и очень пожилые люди. Первые – еще не имеют опыта собственных ошибок и поэтому верят в себя, вторые – имеют слишком большой опыт, но не находя ему применения в живом деле, впадают в иллюзию своей непогрешимости.

Примером самомнения молодости может служить наш Сергей Ларин -  инженер-теплотехник. Ему двадцать пять, но он уже бывший офицер запаса, уволенный из вооруженных сил  по состоянию здоровья. Два года после окончания военной Академии он занимался космической тематикой на Байконуре. Красивое начало жизни подарило ему привычку  к  самолюбованию. Сережа и вправду не глуп и организован, в нем чувствуется наличие прочных знаний и военная выучка, но за версту видна его самовлюбленность -  желание всеобщего признания. Проявляется это как в явном виде - «если я что-то делаю, то только отличного качества!», так и на уровне его подсознания - «я обычно КУШАЮ только соленые огурцы». Впрочем, сейчас каждый второй употребляет глагол «кушать» в первом лице, видимо, ощущая самого себя то ли малым ребенком, то ли дорогим и желанным гостем: сам себя не приласкаешь – как оплеванный сидишь!

 С упоением и подробно Сергей  рассказывает всем нам, насколько велики его возможности, какой он хороший специалист и какие невероятные потенциалы в нем заложены: «Я пойду очень далеко!». На мою иронию «но лучшее твое достоинство - скромность» Сергей почти не реагирует и даже не замечает моего ехидства. Вот и сегодня наш Сережа пришел из Комитета по Энергетике, куда его командировали по вопросу теплообменников, которыми он занимается. Своим выступлением  в присутствии самого губернатора города Сергей страшно доволен. Я за него радуюсь - он сделал хорошую рекламу нашей фирме - но, увы, не могу не заметить его многократных рефренов: «я прямо сам себе понравился» и «нет, я все-таки, молодец!» Он даже не услышал, что общий разговор уже успел перейти в другое русло, когда он все еще продолжал радоваться своему успеху.

 Сергей неплохой парень. Он хвалится только  потому, что в чем-то не уверен в себе, но даже не подозревает об этом. Самолюбование быстро пройдет, а опыт и знания останутся. С пожилыми людьми это сложнее, они не только уверены в своей правильности, но еще и очень обидчивы.

 Человека, более правильного, чем Людмила Григорьевна, я не встречала. В этой  петербурженке, происходящей из семьи обрусевших немцев, присутствует  врожденная деликатность, строгость нравов и дотошная обязательность. Познакомились мы на занятиях по йоге, куда  много лет подряд вместе ходили к одному и тому же учителю. Наш гуру поразил Людмилу Григорьевну своими способностями и за короткое время превратил ее в образцового йога, свято соблюдающего принципы правильного поведения. Общее увлечение сблизило нас. Разница в возрасте в целое поколение не чувствовалась – с одинаковым интересом мы с ней обсуждали наши скромные успехи в продвижении на духовном пути и  местные происшествия.

Личность Людмилы Григорьевны была великолепной – честная, чистая, добродетельная и неподкупная: сбить ее с Пути просто не представлялось возможным. Но упорство на добродетели столь же опасно, как и упорство на пороке. Иногда такое упорство величают ханжеством, слепотой, фарисейством. Мы не имеем права быть уверенными в своей правоте только потому, что доверились определенным авторитетам и досконально выполняем их требования.

Со дня нашего знакомства прошло много лет. Многое поменялось и в ее, и в моей жизни, изменилась страна, наши возможности, изменились люди. То, что когда-то казалось правильным и единственно возможным, теперь не выдерживало никакой критики. Нужно было выживать, подстраивать себя к новым условиям, не бояться все начать с  начала, с самой нижней – ученической ступеньки. Самолюбие, самомнение и сомнительные заслуги прошлого восставали против такой необходимости, с ними приходилось бороться. Только тогда, когда мы освобождаемся от стереотипов прошлого опыта, на свободное место может придти что-то новое, гораздо более нужное нам. Но для усмирения своей спеси нужно мужество.

Людмила Григорьевна продолжала цепляться за свои прежние идеалы. Она все время  проигрывала до боли знакомые мне пластинки: «я не хочу ничего менять», «мне не надо другого, у меня есть книги моих Учителей». Нам только кажется, что мы способны сохранять направление импульса наших намерений долгое время. Жизнь сносит нас, мы расходуем прежние заслуги, не приобретая новых, если не испытываем новых толчков. Цепляясь за отжившее, мы засыпаем и начинаем все более жестко и механически реагировать на настоящее.

С каждым годом Людмила Григорьевна становилась все жестче и упрямей, не подвластной сомнению в отношении себя. Я заранее знала все, что она скажет по тому или иному поводу, а это уже скучно. Когда же  упрямство сочетается с подчеркнутой скромностью, то необходимость вежливого поддакивания начинает утомлять. Я не выдержала. К сожалению, мы теперь больше  не встречаемся.

Жизнь гораздо сложнее любых правил, она требует от нас гибкости, самокритичности и адекватности моменту, все наши жесткие установки ошибочны и показывают скорее слабость, чем силу. «Слабое и гибкое  живет,  жесткое и сильное умирает», - говорит Сталкер в одноименном фильме Тарковского.   

Когда я пытаюсь кому-либо доказывать, что чего-то стою, а в последнее время я неожиданно стала улавливать в себе подобные интонации, то от этого только теряю: у людей рождается подозрение, что я чувствую в себе изъян, который надо прикрыть. Так и есть, наверное. Сильный и умный человек, как в  саморекламе, так и в фанатичной вере в свои единожды приобретенные идеалы, не нуждается. Чем меньше я рыпаюсь, тем легче мой путь.
                *   *   *

  Время идет и все меняет. Роль секретаря все больше и больше перестает мне нравиться. Дело не в окладе, мне хочется большей ответственности и самостоятельности. Не сильно помогает понимание, что любая моя роль - самая лучшая, а у природы не бывает плохой погоды. В последнем, если рассматривать это утверждение буквально, меня особенно не нужно убеждать.

 Осень из своей золотой поры все стремительнее переходит в пору унылой и холодной. Мой родной Парк Победы, от роскошного осеннего убранства которого я вот уже месяц не могла оторвать глаз, становится все прозрачней и бледней, - большая часть золотого, красного и оливкового великолепья теперь валяется у меня под ногами. Так приятно ходить по нему по утрам, вдыхая запахи прелых листьев! В прудах небольшими стайками плавают дикие утки, выстраиваясь в удивительно правильные геометрические фигуры; от уток, таких ленивых и медлительных летом, теперь веет озабоченностью и торопливостью, они передвигаются по воде решительно и красиво, - прямо как на военных учениях! Интересно, где они собираются кормиться зимой, когда пруды парка замерзнут и снова превратятся в пешеходные дорожки, спрямляющие  ежедневные утренние маршруты горожан, работающих в этих краях?

    Народу по утрам в парке обычно мало. Из немногочисленных его посетителей встретишь лишь редких любителей утреннего бега: как же я им завидую, вспоминая свой недолгий период увлечения ежедневными пробежками! Остальными утренними гостями парка являются  собачники со своими любимцами. Многих собак я уже узнаваю «в лицо»: их выгуливают в то же самое время, когда и я «вывожу свое тело» к месту работы.

   На это место я почему-то теперь хожу с неохотой, - куда пропал мой энтузиазм  первых дней на новом месте? Видимо, так уж устроен человек, - он не может постоянно чувствовать себя счастливым, он вечно чем-то недоволен, чего-то ищет и никогда не находит.  А еще утверждают, что природа души - удовлетворенность и счастье! Животные и те в разное время ведут себя по-разному, причем, по причинам, абсолютно не связанным с кормежкой или самочувствием! Они тоже бывают в разных настроениях, хотя и считается, что у них нет души, как например, у людей. В последнее я слабо верю.

   Единственным достоверным подтверждением факта существования души для меня служит вовсе не тот многословный поток, который человек извергает в мир, рассказывая другим о себе и своих переживаниях, а... глаза. Я никак не могу понять, каким образом по одному только выражению неподвижных глаз, при полном отсутствии каких-либо других, дополнительных сигналов - мимики, жестов, интонаций и слов - один человек может безошибочно уловить состояние другого человека? Да что там человек,  очень часто, смотря в черные, такие знакомые глаза нашего кота Ириски, я абсолютно точно улавливаю его сиюминутное отношение ко мне, его настроение, а ведь, казалось бы, какая дополнительная мимика может быть в кошачьей, лохматой морде?

    Что смотрит на нас изнутри, из черных зрачков другого живого существа, через в общем-то достаточно несложный и хорошо изученный  физический  орган - глаз? Мне кажется, что это «что-то» не имеет ничего общего ни с глазом, ни с мозгом, ни, вообще, с телом, при всем его изумительно совершенном устройстве. Это «что-то» только живет внутри этого устройства, пользуется им, как орудием, и составляет нашу истинную суть, глядящую на нас из черных зрачков. Может, оно и есть душа?