Константин Бальмонт и его стихи о красоте

Евгений Евтушенко характеризует его, словно выдавая собственный автопортрет. Столь глубокое проникновение в недра подсознания с приплюсованной к нему искренностью обеспечивает зеркальный эффект этого гениального автопортрета. Так, впрочем, возникают реминисценции, что в переводе с латыни означает смутные воспоминания, отголоски своей собственной жизни.
Этот эпизод напоминает одного незадачливого критика, позабывшего надеть очки от близорукости, когда он попал в фойе картинной галереи и, как ему показалось, стоя перед картиной, сразу же приступил к делу.
– Изображенный субъект, – провозгласил он, – неказист и неряшлив, и вряд ли богат интеллектом.
– Ты же стоишь перед зеркалом! – резко одернула его жена.
Да не обидится и не прогневается на меня Евгений Александрович (высоко ценю его аналитические способности!), но судите сами.

Избалованный звукоигрунчик,
меч не раз переползший Тристан,
сколько дамских пленительных ручек,
как эксперт, прижимал он к устам.

Жил он в столь соблазнительном риске
вообще не писать ничего.
Его тискали так бальмонтистки,
что могли задушить бы его.

Был начитанный он, а не мудрый,
был русак, древний инка и галл,
а к тому же такой рыжекудрый,
что в курсистках пожар зажигал.

Он пьянел, так по детски бушуя,
и заносчиво был неказист.
В нем жила его тихая Шуя,
незадачливый жил гимназист.

Было самым великим секретом,
но понятным до боли ему,
что он не был великим поэтом,
и надменным он был потому.

Он слагал пролетариям гимны,
веря в светлое царство труда,
но к поэтам не будет взаимна
революция никогда.

Тут автобиографичность стихотворения достигает кульминации и в комментариях не нуждается.
У Апостола Павла есть такая сентенция: «Итак неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого; ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же» (Рим. 2:1). Как говорится, не в бровь, а в глаз! Отзеркаливание налицо!
И, наконец, завершающий штрих евтушенковской характеристики Бальмонта.

Потому что и в нашей России,
И в каком-нибудь Тимбукту
Никакое не сможет насилье
От души полюбить красоту.

А теперь судите сами, насколько бесподобны строки о красоте популярного поэта Серебряного века Константина Бальмонта (1893), которым уже 120 лет:

Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота.
Одна есть в мире красота  –
Любви, печали, отреченья,
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.

У Евгения Евтушенко аналогичные строчки выглядит так:

Белый снег на землю выпал.
Сжались намертво уста.
Твой, Россия, лучший выбор,
если выберешь Христа!

Замечательные стихи! Однако пока не о Евтушенко идет речь, о нем предстоит порассуждать в контексте его очередной годовщины. Так когда-то Маяковский недооценивал Надсона и своего современника Есенина. Верно заметил по этому поводу сам Бальмонт:

 Нам нравятся поэты,
 Похожие на нас,
 Священные предметы,
 Дабы украсить час, –

 Волшебный час величья,
 Когда, себя сильней,
 Мы ценим без различья
 Сверканья всех огней…

А пока вернемся к подлинному портрету Константина Дмитриевича Бальмонта, который родился 15 июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец, Дмитрий Константинович, служил в Шуйском уездном суде председателем уездной земской управы. Мать, Вера Николаевна, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории.
Как известно, Бальмонт поглощал огромное количество книг, был полиглотом, изучившим до 16 языков, кроме литературы и искусства увлекался историей, этнографией и химией.
Символист Бальмонт детально разработал импрессионистическую ветвь этого направления. Его поэтический мир – уникальный мир тонких мимолетных наблюдений и чувствований.
Кстати, в конце 1890-х он был широко известен как талантливый переводчик с норвежского, испанского, английского и других языков.
В 1894 году он написал стихотворение «Зачем?», в котором молитвенно обращается к Богу:

Господь, Господь, внемли, я плачу, я тоскую,
           Тебе молюсь в вечерней мгле.
 Зачем Ты даровал мне душу неземную —
           И приковал меня к земле?
 Я говорб с Тобой сквозь тьму тысячелетий,
           Я говорю Тебе, Творец,
 Что мы обмануты, мы плачем, точно дети,
           И ищем: где же наш Отец?
 Когда б хоть миг один звучал Твой голос внятно,
           Я был бы рад сиянью дня,
 Но жизнь, любовь, и смерть — все страшно, непонятно,
           Все неизбежно для меня.
 Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен,
           Как все великое, он нем,
 И тысячи веков напрасен, безответен
           Мой скорбный крик «Зачем, зачем?..»

В другом стихотворении «Засветилася лампада» он продолжает молитву:
 
 Помолись со мной, родная,
 Чтобы жизнь светлей прошла,
 Чтобы нас стезя земная
 Вместе к гробу привела.

 Над пучиной неизвестной
 Пусть мы склонимся вдвоем,
 Пусть чудесный гимн небесный
 Вместе Богу мы споем.
 
 Стихотворение «Молитва» еще раз подтверждает истину, что настоящая поэзия – всегда молитва:
 
 Господи Боже, склони свои взоры
 К нам, истомленным суровой борьбой,
 Словом Твоим подвигаются горы,
 Камни как тающий воск пред Тобой!

 Тьму отделил Ты от яркого света,
 Создал Ты небо, и Небо небес,
 Землю, что трепетом жизни согрета,
 Мир, преисполненный скрытых чудес!

 Создал Ты рай – чтоб изгнать нас из рая.
 Боже опять нас к себе возврати,
 Мы истомились, во мраке блуждая,
 Если мы грешны, прости нас, прости!

 Не искушай нас бесцельным страданьем,
 Не утомляй непосильной борьбой,
 Дай возвратиться к Тебе с упованьем,
 Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!

 Имя Твое непонятно и чудно,
 Боже наш, Отче наш, полный любви!
 Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,
 Сжалься, о, сжалься, мы  – дети Твои!

В стихотворении «Кому я молюсь?» поэт констатирует и уточняет:
 
 И только Он, Кто всех их видит
 С незримой высоты,
 Кто бледной травки не обидит,
 В Чьем лоне я и ты, –
 Лишь только Он, всегда блаженный,
 Ничем не утомлен,
 И жизнь с ее игрой мгновенной
 Пред ним скользит, как сон.

 Никем не понят и незнаем,
 Он любит свет и тьму,
 И круг заветный мы свершаем,
 Чтобы придти к Нему.
 Как луч от Солнца, в жгучем зное,
 Сквозь бездну мглы скользим,
 И вновь – к Нему, в святом покое,
 И вот мы снова – с Ним!

Молитвенный диалог с Богом занимал существенное место в творчестве Бальмонта, как он однажды признался в стихотворении «Белая страна» (1899):

Но еще влачу я этой жизни бремя,
Но еще куда-то тянется дорога.
Я один в просторах, где умолкло время,
Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.

В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта "Будем как солнце". А намедни, за антиправительственное стихотворение "Маленький султан", прочитанное на литературном вечере в городской думе, местные власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах.
К выходу сборника «Только любовь. Семицветник» (1903) поэт пользовался всероссийской славой. Его окружали восторженные поклонники и почитательницы. «Появился целый разряд барышень и юных дам „бальмонтисток“ – разные Зиночки, Любы, Катеньки беспрестанно толклись у нас, восхищались Бальмонтом. Он, конечно, распускал паруса и блаженно плыл по ветру» — вспоминал соседствовавший с Бальмонтом Б. Зайцев.
Поэтические кружки «бальмонистов» стремились подражать кумиру не только в поэзии, но и в жизни. В 1896 году Валерий Брюсов писал о «школе Бальмонта», причисляя к ней Мирру Лохвицкую: «Все они перенимают у Бальмонта и внешность: блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучаниями, — и самую сущность его поэзии».
Константин Бальмонт, как заметила Тэффи (сестра М. Лохвицкой – Надежда), «удивил и восхитил своим „перезвоном хрустальных созвучий“, которые влились в душу с первым весенним счастьем». «…Россия была именно влюблена в Бальмонта… Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки…». Многие поэты, в частности, Мирра Лохвицкая, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин и Сергей Городецкий посвящали ему стихотворения. Всё было у него: слава, популярность и сумбурная богемная жизнь, которая сопровождалась попытками самоубийства.

Чудесное стихотворение Бальмонта «На мотив псалма XVIII-го» эстафетно и преемственно продолжает славословия Давида:

 Ночь ночи открывает знанье,
 Дню ото дня передается речь.
 Чтоб славу Господа непопранной сберечь,
 Восславить Господа должны Его созданья.

 Все от Него – и жизнь, и смерть.
 У ног Его легли, простерлись бездны,
 О помыслах Его вещает громко твердь,
 Во славу дел Его сияет светоч звездный.

 Выходит Солнце-исполин,
 Как будто бы жених из брачного чертога,
 Смеется светлый лик лугов, садов, долин,
 От края в край небес идет его дорога.

 Свят, свят Господь, Зиждитель мой!
 Перед лицом Твоим рассеялась забота.
 И сладостней, чем мед, и слаще капель сота
 Единый жизни миг, дарованный Тобой!
 
Фрагменты его стихотворения «Драгоценные камни» (1900) я использовал для иллюстрации разделов своей книги «Самоцветы разума» в 2000 году.

 Камень Иоанна, нежный изумруд,
 Драгоценный камень ангелов небесных, –
 Перед теми двери рая отомкнут,
 Кто тебя полюбит в помыслах чудесных, –
 Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!

 Твердая опора запредельных тронов,
 Яшма, талисман апостола Петра, –
 Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов
 В час, когда приходит трудная пора, –
 Яшма, украшенье запредельных тронов!

 Камень огневой неверного Фомы,
 Яркий хризолит оттенка золотого, –
 Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,
 Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, –
 Хризолит прекрасный мудрого Фомы!

 Символы престолов, временно забытых,
 Гиацинт, агат, и дымный аметист, –
 После заблуждений, сердцем пережитых,
 К небу возвратится тот, кто сердцем чист, –
 Легкий мрак престолов, временно забытых!

 Радость высших духов, огненный рубин,
 Цвета красной крови, цвета страстной жизни, –
 Между драгоценных камней властелин,
 Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, –
 Камень высших духов, огненный рубин!

Умер поэт 23 декабря 1942 года на 75-м году жизни от пневмонии. Похоронен под Парижем, где жил последние годы.
 И завершить это эссе мне хочется его стихотворением «Не бойся жизни», созданным в 1912 году:

«Бойся жизни, – говорят мне, –
В том веление Христово».
О, неправда! Это голос не Христа.
Нет, в Христе была живая красота.
Он любил, Он вечность влил в одно мгновенье.
Дал нам хлеб, и дал вино, и дал забвенье,
Боль украсил, смерть убил, призвав на суд.
Будем жить и будем пить вино минут!