Штабс-ротмистр Парфёнов-к барьеру

                Евгений Сайковский


                Началу первой мировой войны
                посвящается.


                Штабс-ротмистр Парфёнов - к барьеру.

                Повесть

                Глава первая. Беспокойство жандарма

       В последний день июля 1914 года в Российской империи была объявлена всеобщая мобилизация. На следующий день Германия, а шестого августа Австро-Венгрия объявили войну России.
      Жандармский штабс-ротмистр Парфёнов, три десятка лет как наречённый почтенными родителями Петром Александровичем встретил эти известия, будучи, как и подобает потомственному дворянину в его летах, на государевой службе.
      Последние известия его не удивили, не повергли в уныние, и, уж, не приведи Господи, не обрадовали.
     Следить за международными делами было интересно, а по этой причине совсем не обременительно, тем более что это отчасти входило в круг его многочисленных обязанностей, но уделять много времени этому занятию не было никакой возможности.
     Он знал и почему-то чувствовал всеми фибрами своей души о нарастании противоречий между великими державами в Европе.
     Особенно между Германией, которая спешила занять спорные и не попавшие в колониальную зависимость регионы, Австро-Венгрией, ставшей многонациональной империей, с запутанным клубком межнациональных противоречий, это с одной стороны.
     С другой Франция, Великобритания и его родная матушка Россия, вошедшие, ко всему прочему, в блок Антанта и окончательно зафиксировавшие противостояние.
     Неясное чувство тревоги оформилось в беспокойство за Отечество, а много в меньшей степени за себя, ещё в конце июня, когда девятнадцатилетний боснийский серб убил в Сараево наследника австрийского престола и его жену.
     После заявления Вильгельма Второго: ”Обед у нас будет в Париже, а ужин - в Санкт-Петербурге“, понял, что всё всерьёз и надолго, но был не склонен драматизировать ситуацию.
     Хорошее по тем временам образование позволяло самостоятельно анализировать самые запутанные ситуации, не паниковать и принимать взвешенные решения.
     За плечами была военная прогимназия, пехотное юнкерское училище и, что невозможно восполнить, домашнее воспитание, которым при случае мог ”немудрено блеснуть“.
     От немаловажных, но всё же общих рассуждений его отвлёк один из подчинённых, ещё безусый и совсем молодой подпрапорщик, высокий и худой, как лучина отколотая от полена, который вмиг совсем опустил с облаков на грешную землю сообщив.
    - Два филёра, нарушив все, даже самые элементарные правила конспирации надрались водки, да в таком немереном количестве, что ничего не соображая, у трактира, на глазах посетителей справляли нужду, ругались между собой. А один с другого парик сорвал…
    Как донёс на них трактирщик.
    - Пытался их успокоить, но за свои хлопоты получил по мордасам, из-за чего имеет на физиономии очень заметный фингал и требует соответствующей сатисфакции, в противном случае не видит необходимости продолжать негласное сотрудничество.
    - Это мы ещё посмотрим. Будет тут каждый свои права качать. Эко, хозяин нашёлся.
    Получил, значит за дело и три к носу. Скажи спасибо, что совсем не прибили. Нечего поить до такого непотребного состояния, кровопивец.
    Деньгами все стены в доме обклеил и всё мало.
    - А ещё об этом же.
    Так намёками он привык разговаривать.
    - Прямо так и скажите.
    - Из нашего ведомства только вперёд ногами.
   Спохватился, понял, что в разговоре хватил через край, не таким строгим голосом продолжил.
    - Выдели ему, но немного, государевы деньги счёт любят.
    - А эти оболтусы с какой стати?
    - Говорят ничего не помнят. Помнят, как вели наблюдение, а потом как отрубило.
    - Так уж и поверил, у обоих сразу.
    - Каятся, больше не будут.
    - Не будут? Все так говорят.
    - Предупредите, чтоб в последний раз. Вот с париком совсем нехорошо, этак и сам без должности останешься за плохой контроль.
    Он строго глянул на подчинённого.
    - Подмена им есть?
    - Так, как не быть, найдётся.
    - Ну и хорошо. Этих на месяц в острог, в подсадные. Да, не к нам, подальше куда-нибудь.
    - Ну, всё ли или ещё что есть?
    - Да нет, всё.
    - Да уж, хватит. Не хотелось бы.
    - Чего стоишь, мнёшься?
    - С девушкой познакомился?
    - И что?
    - Да так, ничего.
    - Знаю, как ничего, начал говорить, договаривай.
    - У неё отец в неблагонадёжных. У нас в разработке.
    - Здрасьте, знаешь что называется новым годом?
    - Знаю.
    - Других-то девок нет. Что ли? Вон их сколько. Под любой интерес.
    - Нет, таких больше не бывает.
    - Плохо дело. Порядки знаешь?
    - Как не знать, вы сами меня всё время проверяете. Дело не в том, что знаю или нет.
    Он нескладно засуетился.
    - Просто, по душе, таких ещё не встречал.
    - Встретишь, какие твои годы. Хотя чего я тебя уговариваю. Пока ответа нет. Обо всём докладывать лично мне.
    - Не вздумай хоть слово о службе сказать. Война началась, под трибунал лично отдам.
    - Ну, всё, иди, надоел, повнимательней там.
    - Есть или так точно? Разрешите идти?
    - Идите.
    Вот так всегда. Чуть, о чём-нибудь возвышенном, начнёшь говорить или думать, как тебя хрясь… и мордой об стол.
    Не увлекайся, мол, знаешь на какой службе находишься, она не для чистюль, не для возвышенных духом.
    Впрочем, что ж это я так о себе непочтительно. Будучи в кадетах позволял себе стихи читать дамам, склонившись в танце к их нежному ушку.
    Всегда присутствовало желание цапнуть зубами за него, но низменные чувства мог в себе подавить, за что многократно был поощрён самым изысканным вниманием.
    Впрочем, заканчивалось оно очень часто всё той же молодой безудержной страстью, но из-за божественной прелюдии оставалась она в памяти надолго, может быть навсегда. Вот и сейчас, есть что вспомнить.
    Ну, а рапорты о розыске и аресте подозреваемых, производстве дознания. О политической благонадёжности чиновников, учителей, студентов, чтоб им пусто было, призывников…
   Это как работа мусорщика, асенизатора. Знамо дело, что неприятно и порой пахнет так, что обоняние лучше всего бы сразу отключить.
   Неприятно, да, но кто-то этим делом заниматься должен. Присягнувши на верность государю и отечеству морду гнуть в сторону негоже.
   - Тебя на эту службу насильно никто за руку не приводил, сам пришёл, ещё и гордишься ею.
   - Муха надоела, всё крутится около рук. Так её…, наконец-то. Неприятно, какая-то жирная, помойная небось.
   Партий развелось немерено, осмелюсь доложить. Программы у них, свои газеты и в каждой о своём пишут.
   Печатают, размножают, распространяют свою писанину. Сколько народу задействовано и каждый как будто делом занимается. Ре-во-лю-ци-о-нэры.
   Написано бывает много, а почитать нечего. Везде одно и тоже, всё у нас не так. Не так как им надо.
   Не понимают своими дурьими башками, что без государя нам нельзя. Без царя не может быть России.
   Дались им эти реформы, живите спокойно, радуйтесь, влюбляйтесь, размножайтесь. Кто бы против был, так нет, беспорядок подавай.
   Пётр Александрович взял в руки зеркало, оно как-то само по себе прижилось около его рабочего стола и не вспомнить откуда взялось, и когда. Подбоченясь, глянул на себя.
   - Полноватое красивое лицо, чёрные, как всегда аккуратно подстриженные, колечком, усы.
   Поставив зеркало на стол отодвинулся от него.
   - Голубой жандармский мундир, на правом плече присвоенный аксельбант из серебряного шнура, погоны военного образца, принятые в кавалерии.
      Для полного своего портрета, из-за недостаточного размера зеркала, не хватает синих брюк с красными лампасами и на серебряной поясной портупее гусарской сабли.
    - Хорош, нечего сказать. Женщины, увидев такого красавца-мужчину на улице должны штабелями ложиться то направо, то налево. То сверху, то снизу…
   - А, уж ежели в конном строю, восторг “не поддаётся описанию”.
    Он закатил глаза, что делал очень редко, отчего стал глуповато выглядеть. От осознания такой метаморфозы стало как-то неуютно, после чего принял обычный строгий вид.
    Произнёс про себя с выражением и с чувством собственного достоинства
    - Как всегда у нас в России не ценят достойных, неподкупных.
    Побаиваются представителей его ведомства, это да, но “за глаза”, сказать как-бы помягче, не любят что-ли.
    Нет не то, надо говорить как есть.
    - Презирают, вот это точно, но не буду таких судить.
    - И они мне не судьи.
    Политическая полиция “по охране устоев“, хоть формально и подчиняется губернатору, но и за ним ведёт наблюдение, докладывая обо всём, что вокруг творится только “центру“.
    - Вот так-то, господа хорошие.

                Глава вторая. На охране устоев

     На своём беспокойном, а поэтому незавидном месте службы он был относительно недавно. За это время преуспел и в агентурной работе и как администратор.
    Так сказать зарекомендовал себя в глазах начальства незаменимым, преданным делу сотрудником.
    За что Высочайшим приказом был награждён медалью “За отличие в службе“. Не на фронте, а с наградой.
    Его умение складно и коротко излагать мысли об обстановке на участке обслуживания, в регулярных донесениях и устных докладах, ставили в пример другим, не таким говорливым и писучим. И в других губерниях, не только в соседних.
      Он докладывал, что время хоть и смурное, но в экономическом плане для развития промышленности самое, что ни есть благоприятное.
      В городе и во всей губернии фабрики на ходу.
    А это главное, пока станки стучат, без средств на безбедное существование не останемся.
     - На центр надейся, но и сам не плошай. Не так ли.
    Без останова станков, перешли на выпуск шинельно-подкладочной и палаточной хлопчато-бумажной продукции.
    Дело новое, осилили, чего-чего, а работать сколько надо, за дополнительную плату, мужички могут, этого у них не отнять.
    Как и то, что дополнительный заработок весь в кабаках остаётся. Коих развелось вокруг фабрик не счесть, чуть не в каждой подворотне.
   И все процветают, и это правда. Как и то, что ситчик не забываем, со станков сходит в том же объёме.
    - Как местным крестьянкам, да товаркам без него, дёшево и сердито, да удобно при носке. Как без обновок к праздникам.
    С начала войны многих работников с основного оборудования призвали в действующую армию, стали приходить похоронки.
    Не без жандармерии, постарались туда отправить самых смутьянов, борцов за народное дело, а точнее за трудовую копейку, в первую очередь.
    - Пусть там вшей в окопах покормят, если вернутся может быть поумнеют, а уж повзрослеют, так это точно.
    Оказалось всё не так просто, как хотелось.
    На оставшихся работы прибавилось, и получилась странная картина, народа на производстве много, а работать некому.
    - Драна грамота вышла.
    Не так это, как иным кажется из присутственных мест, по мановению волшебной палочки, ткань выпускается.
    Производство многопрофильное, на каждой стадии свой законченный производственный цикл, не похожий на предыдущий.
    На каждом свои заковыки, всё знать, уметь надо.
    Пришлось оставшихся толковых работников от призыва освобождать, переводить в ратники запаса первого разряда.
    В целом для текстиля наступили ”золотые“ времена, заказов много, только поворачивайся, не ленись, да болтай поменьше.
    Создавались благотворительные общества по сбору средств для армии, на содержание лазаретов.
    Все видели какой ценой война даётся, туда никто не спешил, дать денег и моя хата с краю всегда было легче.
    Большинство людей не понимало, за что воюют русские солдаты. Их понимания никому и не надо было.
    Многие высокие чины сами были в неведении и не старались забивать свои головы чужими проблемами.
    Банкиры почувствовали вкус к деньгам, они легко находили общий язык с владельцами фабрик.
     В тихую, происходил передел собственности путем выпуска и скупки акций. Назначения своих управляющих на производство, одна из задач которых была в том, чтобы не заплатить лишнюю копейку работникам.
     Из-за чего столкновение интересов происходило постоянно и заканчивалось забастовками, увольнениями, реже примирениями…Выплатой денежных сумм.
     Новые хозяева ни при каких условиях не соглашались на увеличение расценок выше чем на десятую часть, что было совсем мало для каждого, но тем не менее хоть какой-то результат.
    Река Уводь, куда стекали отходы с фабрик превратилась в сточную канаву, проходя по мосту люди зажимали нос от зловония.
    После нечаянного или намеренного поджога на водной глади горели нефтепродукты, создавая зловещее нереальное зрелище горящей реки.
    В городе стало много нищих, слепых, калек, различных хроников, на которых никто не обращал внимания, как на такие же отходы производства.
    Война шла по своему сценарию, а в текстильном крае действовал свой жизненный уклад.
    Появилась своя мода у богатых, стало престижно избираться в городскую Думу.
    Несмотря на все ухищрения и фактическое отстранение бедных людей от голосования, из-за имущественного ценза и других ограничений, на выборах у людей имущих не всегда получалось становиться депутатами.
    Это вызывало раздражение и стремление окончательно превратить выборы в профанацию.
   После всех перепетий с игрой в демократию оказывалась представительная власть по сути фабрикантской, что и требовалось доказать прежде всего им, самим себе.
   - По нашему всегда было, есть и всегда будет.
   Почти десятина бюджета шла на содержание тех, без кого такого результата достичь было невозможно: полиции, жандармов и по одной статье расходов c ними: печать и черносотенские организации.
   У последних среди учредителей: владелец кирпичных заводов, мясоторговец…
    - Пешком, богатые депутаты по мосту не ходили, а на пролётке запахов не чувствовалось. Поэтому и проблемы как бы и не было вовсе.
    В особом почёте было представительство региона в Думе государственной, единственной возможностью попасть туда было наличие солидного капитала. Если кому-то удавалось попасть туда от станка, то он не играл там никакой роли, а выполнял лишь роль декораций.
    Рабочее движение в округе не было таким активным, как в 1905 году и носило в основном экономический характер.
    Лишь в Красном Манчестере существовала настоящая социал-демократическая организация.
    Ей противодействовали люди Парфёнова с арсеналом присущих тайной жандармерии форм и методов работы.
    Парфёнов обучал своих подопечных, которые часто менялись, правилам конспирации, которые изменялись вместе с предыдущими неудачными исполнителями.
    Ошибки дорого обходились, особенно при провалах на конспиративных квартирах и при проведении наружного наблюдения.
    Приобретали опыт и непримиримые борцы с режимом самодержавия, на фоне побед и неудач действующей армии на фронте, всё большее внимание уделявших пропагандистской, идеологической работе.
    Себе в актив жандармы записали найденные возможности для компрометации редактора легальной либеральной газеты, которая могла бы иметь больше влияния на читателей.
    Распространяя о нём слухи о пьянстве, распутстве, как о тупом и бездарном человеке.
    Учредитель газеты, местный фабрикант, был депутатом, товарищем председателя Государственной Думы, которого знала вся страна, и выступал за отставку правительства.
    Даже ему, несмотря на его финансовую помощь жандармам вольности не сходили с рук. Не говоря уже о депутате от социал - демакратов.
    Парфёнов взялся лично вести одно из таких дел.
    - Для полного осведомления за депутатом было организовано как агентурное, так и филёрское наблюдение.
    Для осуществления первого был приобретён секретный сотрудник из его близких друзей по кличке ”Лебедь“, который самым подробным образом сообщал в жандармерию о посещениях депутата, его личной переписке. Причиной предательства послужила банальная зависть более удачливому коммерсанту и отвергнутые ухаживания его фаворитки.
    Парфёнов знал о присланном депутату сообщении о реальном положении дел на фронте, которое было нежелательно для распространения среди населения.
    Принимал для этого меры, распространяя через своих агентов дезинформацию.
    Узнал о том, что тот должен ехать на партийную конференцию в Питер, куда он всё же поехал, но в сопровождении филёра.
    Для проверки поступающих сведений работала целая группа филёров-аналитиков.
    О проделанной работе Парфёнов лично доложил губернатору, но тому предпринятых мер оказалось недостаточно.
    Пришлось учредить явный надзор со стороны урядников и стражников, которые при разъездах сопровождали рабочего депутата, даже в конном строю.
    Такая акция не давало никаких результатов, но деваться было некуда, люди военные обязаны выполнять приказания старших по должности начальников.
    Депутата такое бесцеремонное вмешательство в личную и общественную жизнь поначалу бесило, позднее он их всех стал игнорировать громогласно заявляя.
    - Вот охраняют, лучше чем губернатора.
   Жандармы понимая что перебарщивают, не теряли чувства юмора и в свою очередь потешались над депутатом.
    После окончания забастовки на одной из фабрик по поводу низкой оплаты труда, зачинщики и проявлявшие наибольшее упорство работники за её продолжение, были уволены.
     Те обратились к своему рабочему - депутату, руководившему забастовкой.
     Тот заверил, что их возьмут на работу на фабрики его коллеги по Государственной Думе, владельца этих предприятий.
     Усилиями жандармов это обещание не было выполнено. Когда уволенные рабочие обратились в фабричную контору, то несмотря на указание фабриканта, их не приняли.
     В списках, их фамилии были обведены красным карандашом, чего оказалось достаточно, чтобы с ними отказывались вести разговор, несмотря ни на какие договорённости. Хотя никто не мог поручиться, были ли они на самом деле.
    На фронте военная кампания 1914 года, в целом сложилась в пользу России, так как Германия была вынуждена сражаться на двух направлениях одновременно, а также производить переброску войск от фронта к фронту.
      В последующие годы результаты были схожими, в то же время основная цель, поражение противника и вывод его из войны не была достигнута.
      Для Парфёнова это было ясно как белый день, что перевес Антанты был очевиден.
      Ему было непонятно, как это так, обе стороны, потеряв убитыми шесть миллионов человек и десять миллионов ранеными, могли посчитать, что мир невозможен, из-за деклараций, типа того, что не восстановлены нарушенные права и свободы воюющих государств.
     Это воспринималось, как издевательство над здравым смыслом или как полнейшее непонимание, того, что происходит в государстве на самом деле. Но говорить в таком тоне он не мог, не позволяла честь мундира и преданность государю - императору.
      Что-то изменить в глобальном плане он не мог, его никто по этому поводу не спрашивал, а донести своё личное мнение до тех, кто такие решения уполномочен принимать, не было никакой возможности.
    Сделать хоть что-то, даже в ущерб устоявшимся догмам всё же было в его силах.

                Глава третья. За свою веру


       За годы войны на глазах штабс-ротмистра Парфёново нашла подтверждение известная метафора, что война войной, а обед по расписанию. На фронтах гибли люди, цена человеческой жизни была копейка.
      На людях испытывались новые вооружения. Танки и химическое оружие, огнемёты и пулемёты, противогазы и зенитные орудия.
      Всем было непонятно кому и зачем нужна эта бойня. Появление сибирского старца в столице подрывало престол изнутри, лишая людей нравственных ориентиров, стойкости духа, так необходимого в трудные для Отчизны периоды.
     Распутин был несомненным злом для государства в целом, но для старообрядческих общин его облик подтверждал правильность их воззрений на жизнь и поведение среди равных себе людей.
     Аскетизм и чувство меры, трезвость и разумная скупость позволяли им чувствовать себя вполне комфортно, не поддаваясь на соблазны, которые приходили вместе с деньгами, которые у них были с начала организации текстильного дела их дедами и отцами, до этих времён, в достаточном, чтобы соблазняться количестве.
    Среди фабрикантов, организаторов производства было много их последователей, опирающихся на их деловую хватку, ответственность, чего не хватало выпивохам и кутилам, при реализации своих планов.
    Много десятилетий, ещё с давних времён их протеста против крепостничества, они создали в регионе костяк людей труда, сумевших после пожара 1812 года, при котором сгорели все столичные текстильные фабрики, наладить своё производство и захватить их рынки хлопчато - бумажных тканей.
     Казалось бы непопулярные идеи: под рубищем нищеты скрывать богатства, закапывать его в землю, дабы это самое богатство не навлекло на их семьи кары господней.
     Относиться к самому процессу труда с твёрдой верой в его внутреннюю силу, единую разумную энергию, способную превратить Землю в райский сад для каждого живущего на ней разумного существа.
     Но находили же эти идеи последователей и из практических, деловых соображений.
     Такие компаньоны, работники надёжны, хотя общение с ними требует внимательно относиться к их взглядам, суждениям, обычаям.
     Соглашаться с ними даже тогда, когда это согласие в конкретной ситуации нежелательно.
     Приходило понимание, что проще, с утилитарной точки зрения, полностью принять их веру, что многие и делали, и не жалели в последствии. А жизнь в населённых пунктах, несмотря на войну, правда не на своих землях, била ключом.
     Благодаря успешной экономики у предприимчивых людей были немалые средства, которые они могли тратить по своему усмотрению, исходя их личных пристрастий или взглядов на свою роль в этой деревне, городе, Вселенной.
     Порой исходя из эстетических, политических или гастрономических пристрастий.
     На деньги спонсоров, стало проявлять признаки самостоятельности и желание оживить творческие силы, у литературно-музыкально-драматического общества.
     Но как всегда лишь до какого-то момента. То ли деньги заканчивались, то ли желание пропадало.
     Чаще всего это происходило одновременно. Цензура существовала на уровне полицейского пристава, который разрешал к постановке лишь пьесы на свой вкус.
     Иногда этот самый вкус его не подводил, чему многие были несказанно рады, но чаще предпочитали местных цыган, пьянство, обжорство, до одури игру в карты.
     В общественном собрании завсегдатаями были фабриканты: и крупные, и середняки, и те что помельче, но подавали надежды.
    Их жёны, мало интересовавшие мужей, со своими любовниками, как отдельные знаковые фигуры для сплетен и басен, которые интересовали многих заметно больше, чем события на фронте.
    Вхожи в это общество были чертёжники, калористы. Публичные скандалы и мордобой если и не приветствовались, то особенно не осуждались.
    Без них было как-то скучновато. Как-то известный своим скандальным поведением богатый купец оказался в одной компании с жандармским чином и оба допились до такого состояния, что громко говорили каждый о своём, но оба не слушали друг друга.
    Всё закончилось точно так, как и у тех, у кого не было фабрик, заводов, барж, пароходов.
    Сначала начали толкать друг друга. Один из них.
    - Ты что, морда казённая, думаешь при погонах, так значит я для тебя никто.
     Схвативши сальной рукой за обшлага гражданского фрака продлжил.
     - Ошибаешься, ещё узнаешь, кто я такой.
     - Не надо говорить со мной так, как будто перед тобой какой-нибудь ферт невзрачный.
     - И убери руки, мерзавец. Я могу так рыкнуть, что быстро пойдёшь пятками назад.
     - Ах, ты фурия деревенская. Прикрылся мундиром.
     - Я из твоей шеи циплячей сейчас киш-миш сделаю.
     Оба долго ещё катались по полу, что-то крича в адрес друг друга.
     Парфёнов узнав об очередном скандале, покраснел, выпил полстакана холодной воды и распорядился.
     - Как это всё надоело. Когда это всё кончится?
     - Организовать суд офицерской чести. Разжаловать, и к чёртовой матери рядовым на фронт.
      Его угрозам не суждено было сбыться. Повсеместно начались серьёзные волнения сразу почти на всех фабриках, погромы магазинов.
      Из центра следовали депеши: поступать самым строгим образом с забастовщиками, ни перед чем не останавливаться.
      Так что на внутренние разборки в ведомстве не оставалось времени. 
      Было получено сообщение от внедрённого в фабричную среду агента, что рабочие собираются бросить работу.
      После чего присоединиться к другим протестующим против нехватки самых основных продовольственных товаров, прежде всего хлеба.
      Они наметили учинить погромы на мукомольных фирмах и в магазинах, но как ни старались, ничего предотвратить не было никакой возможности.
      Почти тысячная толпа пошла исполнять задуманное. Им навстречу выступило около пятидесяти конных стражников, которые пытались уговорить, но лишь раззадаривали собравшихся.
      Пришлось применять нагайки, но силы были неравные. По указанию губернатора срочно прибыла рота солдат.
      В самый драматический момент не выдержали нервы у помощника полицмейстера.
      Тот выхватил револьвер и начал стрелять в толпу. Оттуда полетели камни. Многие стражники и лошади были ранены.
      После нескольких залпов солдат толпа разбежалась. На мостовой осталось несколько трупов и тяжело раненых…
      Эти события вызвали запрос в Государственную Думу, вследствии чего состоялся перевод губернатора, взявшего всю вину за случившееся на себя, в другую губернию.
     Помощник полицмейстера был переведён помощником исправника в один из самых северных уездов.
     Для Парфёнова годы войны были безвозвратно потеряны в личном, семейном плане.
     Одна работа с раннего утра до позднего вечера. Часто приходилось спать в мундире.
     Он таким образом, сам не зная об этом, выполнял то ли шуточное замечание, то ли всерьёз, своего Государя, Николая Второго, о том что для людей военных не может быть возможным ношение гражданского костюма.
     - Только после отставки или в совсем исключительных случаях.
     Для Парфёнова таких случаев было предостаточно, так как он, несмотря на свою публичную должность жандармского начальника, продолжал сам вести агентурную работу и на встречи со своими агентами и резидентами ходил загримированным, то под рабочего, то под интеллигента.
     Выявляли, где организовывались первичные ячейки социал-демократической партии, которые как основа этой организации предоставляли самую большую опасность для самодержавия, в том числе и как пример того, что власть может быть другой, опираться на народные массы, а не только видеть в них своего противника.
     Выявляли людей, соглашавшихся возглавить такие организации, старались под любым предлогом уволить их с предприятий.
      Это иногда удавалось, иногда нет, партийцы знали о том, что им грозит, предпринимали свои меры предосторожности, конкретные контрразведывательные действия, часто нанося жандармам ощутимые потери.
      Борьба была непримиримой, но иногда Пафёнова посещали мысли о том, что в конечном счёте они, жандармы, и с рабочими делают одно важное дело.
      Обеспечивают страну, людей в ней проживающих, действующую армию текстильной продукцией, без которой те обойтись не могут.
      Речи о каких-то послаблениях режима не могло быть, ни при каких условиях, хотя чем больше он вникал в проблемы самого производства у него возникало всё больше вопросов прежде всего к самому себе, но которые он хотел и должен был дать исчерпывающие ответы.
     Одна из фабрик больше месяца бастовала и, несмотря на прибавку, рабочие ни за что не хотели встать на работу.
     Приехав туда и переговорив с некоторыми из них, наиболее влиятельными, не в тихую, так чтобы никто не знал и не видел, а открыто, при шуме работающих станков.
     Он узнал из первых уст, что рабочие ни за какие проценты надбавки не хотят работать, а требуют поденной оплаты, хотя бы даже меньшей по расчёту, чем им давалась процентными прибавками.
     Сначала был неочевиден мотив таких их действий, но потом прояснилось, что они были уверены, что администрация их обманывает.
     Для рабочего человека терпеть обман было ещё более неприемлемо, чем свои личные лишения, лишения семьи. Они рассказали.
     - Мастер на шлихтовальной машине незаметно от их взоров переставляет шестерню, вследствии чего рабочие вырабатывали лишнее количество аршин ткани.
     Он попытался вникнуть в проблему. Знающие производство работники рассказали и, главное, он увидел воочию, как происходит укрепление нитей основы, путём пропитки их крахмальным клейстером на шлихтовальной машине.
     Ему впервые было очень интересно узнать, что ткачество это взаимное переплетение перпендикулярных систем нитей, которые образуют ткань.
    - Продольные нити, это основа, поперечные, уток. Эти укреплённые шлихтой нити и поступают на станок.
     Далее технологический процесс продолжается.
     Он также, разумеется впервые, подумал о том, что порядка на этом производстве гораздо больше чем в государстве, основы которого он присягнул охранять.
     Такой вывод он делал потому, что главный результат налицо: готовая продукция.
     Кипы готовой продукции, продав которые все вокруг них могут безбедно существовать.
     Только вот систему распределения доходов получше наладить не мешало бы.
      Такими мыслями делиться было не с кем, но они как ни странно не расхолаживали к повседневной лягавой работе, а наоборот придавали сил.
      Была уверенность в том, что ещё не всё потеряно и лучшее для его страны, людей, государства, возможно, после модернизации системы, ещё впереди.
      Большинство этих коренных людей производства были староверами.
      В отличие от остальных, совсем не пьющие алкоголь или лишь по праздникам в ограниченном количестве.
      Не разносолы, а скромные в еде и быту люди. Живущие как-бы в своём отличном от остальных горожан миру, по своим законам, обычаям.
      Основная религия для них сам труд, удовольствие, наслаждение всё в нём, и смысл жизни, и ничего другого не надо.
      Главное зло на земле для них даже не те, кто ими командует, именно к фабрикантам, их приказчикам, они относятся с пониманием и душевным почтением, как к людям, своими способностями предоставившими им возможность трудиться, а значит самореализовываться.
      К государству в целом, у них также нет претензий, поэтому они крайне редко участвуют и в забастовках, и в других акциях протеста, чаще всего в роли безмолвных статистов.
     Эти люди никак не его противники, но в тоже время и не сторонники. Они сами по себе, его государство само по себе.
     Ни государство не может обойтись без них, ни они без государства. Он сам, в случае чего, уже готов был стать под их знамёна, которых реально не было, но может быть их нужно было придумать.
     Парфёнов убедился, что можно произвольно изменять число аршин, отругал мастера и в приказном порядке предложил стать аккуратнее.
     Рабочим посоветовал тайно от администрации проверять количество аршин, сработанных каждым ткачом за день.
     Оставлять по одной нитке основ у себя в кармане, а уж дома перемерять эту нитку.
     Последовали они в дальнейшем его совету или нет он так и не узнал, но фабрика на следующий день, как говорится, пошла.
     О Парфёнове люди стали говорить без особого уважения, но и без неприязни, как о человеке, которому давно надо заниматься производством, а не чёрте-чем: непонятным, а по понятиям многих никому не нужным делом.
     - Это их мнение о нём его никак не интересовало, хотя через какое-то время, оно будет иметь для него немаловажное значение.
    Такие случаи выполнения своего долга перед Отечеством как он его понимал, не формально, выполняя те требования, которые записаны в служебных директивах, были не частыми, но всё же, следует констатировать, имели место быть.
    Так в чёсальном цехе одной из фабрик поставили ещё одну машину. Рабочим же продолжали платить по старым расценкам за двадцать машин.
    По обращению рабочего фабричный инспектор и полицейский чин проверили и заставили администрацию уплатить восьми рабочим единовременно четыре тысячи рублей.
    Причём один из них получил тысячу двести, что было немалой суммой и свалились деньги ему как снег на голову.
    Подобные примеры в связи со своей малочисленностью почти не влияли на общую картину общественно-политической жизни и никак не позволяли жандармам держать ситуацию в своих руках.
    Были другие факторы, способные изменить государственный строй, а с ними жизнь граждан, сделав её ещё более непредсказуемой, чем до этого.
    Один из таких важных факторов, положение на фронтах войны. Победа Антанты, даже без проведения наступательных операций, становилась лишь делом времени.
    После Октябрьской революции большевистское правительство, пришедшее к власти под лозунгом окончания войны, заключило перемирие с Германией и её союзниками.
    Упразднила жандармерию, после чего Парфёнов пошёл на работу туда, куда его больше всего тянуло, в текстильное производство.
    Его прошлое никак не сказалось на его будущем, так как на его удачу, бывший подчинённый, худой как лучина, отколотая от бревна, женился на дочери видного революционера и стал работать в большевистской ЧК.
   Оказался не злопамятным, не сводить же счёты со своим бывшим начальником и дал ему возможность заниматься тем, к чему у него больше всего лежала душа.
   Пётр Александрович стал набожным человеком и регулярно посещал старообрядческую церковь у Соковского моста.
   Часто повторял про себя строки пришедшие с небес.

            Весной прерывая разлуку, заглянешь в свой город родной,
            Протянет он дружески руку, улыбкой сверкнёт озорной.
            Здравствуй мост родной - Осип Соковский. Здравствуй неба синева,
            Здравствуй Уводь в платье ситцевом, на пригорке бузина.

            Пройдусь по аллеям и скверам, под аркой моста постою,
            И вспомню я девушку в белом, а в синем домой провожу.
            Сирень в полисадник закрою, черёмухе кудри завью,
            Жасмина букет наломаю и вместе с зарёй подарю.

            Назад от неё путь тернистый - Шереметьевский большак,
            Слободской мужик - ох, задиристый, юшку пустит за пустяк.
            Ткани модные, хороводные, на покатистых берегах,
            Крепостные и свободные холсты белят на лугах,
   
            Полотняные, с крашениною, на “манерах“, на “вырезах“,
            От Иванова до Манчестера память добрая в делах.
            Талка с Уводью - неразлучные, река Харинка им сестра.
            Между трёх мостов, на излучине, отражаются купола.

            Монастырь мужской - Покрова на ночь,
           Под пасхальный звон - Вознесение,
           На земле ручей, не прогонишь прочь,
           Будет жить Кокуй без забвения.

           Благодатный свет - ранний из чудес,
          Льётся синь с небес тканью ситцевой,
           Храм намоленный у моста воскрес,
           Взор с икон в углах - ночь с зарницами.

           Здравствуй мост родной - Осип Соковский.
           Здравствуй, неба синева.
           Здравствуй ,Уводь в платье ситцевом,
           На пригорке бузина. 



      г. Иваново                Июнь 2013 год   


Рецензии