Цветы жизни и их садовники

   
    
     Клавдия Афанасьевна, совсем ещё не старая женщина, мерно раскачиваясь, сидела в уютном плетёном кресле-качалке посреди живописной зелёной лужайки. Всё вокруг было безмятежно, умиротворённо и располагало ко всяческому благоденствию и мирному покою. Но Клавдии Афанасьевне никак не удавалось проникнуться всеобщей атмосферой царящей беззаботности, она высматривала в этом нечто искусственное, неправдоподобное, обманным путём внушающее ей ложные мысли о естественности происходящего и ощущения достойного существования.

     Она была совершенно одинока, находясь в самой гуще разношёрстной и многоликой публики, сосредоточение которой в этом поистине живописном и уютном месте было обусловлено одной единственной причиной. Этим людям просто больше некуда было пойти. Их присутствие отягощало других, они были непосильной обузой, невостребованным балластом, утратившим пользу и ценность. Но многие, в отличие от Клавдии Афанасьевны, вполне успешно осваивались в новых условиях и даже заводили приятелей, обретали некий новый смысл своего существования. Но для Клавдии Афанасьевны такие коммуникативные потуги представлялись обманным фарсом, жалкой попыткой создать видимость искреннего общения и заинтересованности друг в друге. Чьему бы присутствию она сейчас точно обрадовалась бы, так это собаке. С каким бы удовольствием и ответной нежностью она бы потрепала дружелюбного и верного пса по его кудлатому загривку, ощутила бы себя центром вселенной и единственным смыслом для этого удивительного живого существа.
     А ведь когда-то давно у Клавдии Афанасьевны была собака.  В попытке рассеять меланхоличные и тягостные мысли, Клавдия Афанасьевна решила предаться воспоминаниям.

     Спустя пару месяцев после замужества, они с мужем завели себе восхитительного жизнерадостного щенка эрдельтерьера. Определиться с породой поспособствовал настоящий модный бум на этих собак, взорвавшийся в те годы. Они не могли нарадоваться на своего пса. Известные своим упрямством и нежеланием подчиняться, собаки этой породы, всё же, покорили сердца многих своим добродушным и озорным нравом. Но вопреки характерным особенностям этой породы, их щенок оказался на удивление смышлёным и покорным существом. Тогда ещё молоденькая Клава всецело увлеклась воспитанием их любимого кудрявого питомца. Их любимый Мотька был для неё не просто домашним любимцем, а ребёнком. Её муж, Вадим, тоже души не чаял в собаке.

     Вспоминая самые трогательные и счастливые моменты, связанные с собакой, Клавдия Афанасьевна силилась понять, почему эти воспоминания не разливаются обволакивающим теплом по её телу и мыслям, как это и должно происходить. Эти ностальгические картины прошлого оставляют почти физическое ощущение горьковатого и тоскливого послевкусия. Будто бы эти воспоминания омрачены чем-то, что никак не желает всплывать в памяти, стыдливо кроясь в её кустистых недрах.
     Решив вернуться к этим воспоминаниям позднее, Клавдия Афанасьевна устремилась оживить в памяти воспоминания об одном из самых счастливых дней в её жизни, втором после рождения её желанной любимой дочери Дашеньки.

     Клава понеслась в прихожую, услышав долгожданный щелчок открываемого замка. Вадим пришёл!

 - Вадик, дорогой! Ну, наконец-то! А у нас радость! – возбуждённо затараторила Клава, пытаясь прорваться через прыгающего в эйфорической агонии от прихода хозяина Мотьку.

 - Неужели это то, что я думаю? – радостно воскликнул Вадим, ласково почёсывая Мотькину холку.

 - Да! Представляешь! – ответила Клава, небрежно отпихивая расчувствовавшегося Мотьку. – Пока я готовила ей еду, она, видимо, потеряв терпение, с такой требовательной интонацией позвала: «Мама!», потом так же отчётливо произнесла это, когда я укладывала её спать. И потом ещё несколько раз! Я от неожиданности чуть в обморок не хлопнулась! Это произошло гораздо раньше, чем обычно бывает! – Ликовала Клава, прыгая вокруг мужа.

 - Ух ты! Такое надо отметить! Может не за горами и первое «Папа»! Как ты думаешь? – мечтательно произнёс Вадим.

 - Такими темпами Дашка у нас скоро стихи декламировать начнёт! Мотька, да хватит уже тут вертеться! Какой ты стал докучливый! – одёрнула пса Клава.

 - Собака просто ревнует! Он пока ещё не смирился с тем, что он теперь не единственный наш повод для радости, да, Матвей? – Вадим стал ласково щекотать повалившегося на спину пса за живот.

 - Ты знаешь, по-моему, его ревность стала приобретать агрессивные формы! Он стал громко лаять, будя Дашку, пытаться просунуть свою любопытную морду в её кроватку, всё время вертится, когда я ею занимаюсь, и всячески демонстрирует своё недовольство. – Озабоченно пожаловалась Клава.

 - Да ну, ты преувеличиваешь! Матвей добрейший и понимающий пёс! Дашка для него пока ещё неопознанное существо, он не знает, как её воспринимать! – выступил в защиту пса Вадим.

 - Ты просто всё время на работе, ты не видишь происходящего. А когда ты приходишь, этот хитрец становится тише воды, ниже травы! – не унималась Клава. – Я начинаю беспокоиться, что же будет дальше, когда Дашка начнёт носиться по квартире. Он ведь может её повалить!

 - Не переживай, такое никогда не случится! Ты просто сегодня немного взбудоражена Дашкиным прогрессом! – успокоительно сказал Вадим.

 - Ладно, пошли ужинать! – предложила Клава.

     После ужина Вадим, посюсюкав с дочерью, которая с удовольствием продемонстрировала ему своё новое умение, отправился выгуливать Мотьку. Пёс очень любил поздние вечерние прогулки с Вадимом. Они брели вместе по скверу и, казалось бы, вели мысленный диалог. Мотька рассказывал ему о событиях прожитого дня, о радостях своей собачьей жизни, Вадим, в свою очередь, делился с псом своими мыслями или просто рассказывал весёлые истории. Оба приходили с прогулки счастливыми и довольными.

     Вернувшись домой, Вадим застал Клаву на кухне, она расхаживала туда-обратно, насколько это позволяли скудные квадратные метры. Он безошибочно предположил, что жена чем-то обеспокоена.

 - Что-то случилось, пока мы гуляли? Дашка в порядке? – слегка встревожено спросил Вадим, закрывая за собой дверь на кухню.

 - Да, она уже спит. Присядь. Хочешь чай?

 - Можно, спасибо. – Муж в нетерпении воззрился на Клаву, пока та бойко сервировала стол для чая.

 - Понимаешь, все эти мои жалобы на пса не на пустом месте! Он требует слишком много внимания к своей персоне, которого я не могу ему уже предоставить. Я чувствую, как он озлоблен и обижен. Дашка всякий раз заходится в рыданиях, когда видит его. – Клава нервно теребила салфетку в руках и не смотрела мужу в глаза.

Оторопев, Вадим заговорил:

 - Милая, излишняя бдительность и подозрительность свойственна всем молодым матерям. Я думаю, что ты на самом деле слегка преувеличиваешь! Я ни разу не замечал за Мотькой даже намёка на недружелюбие или ворчание!

 - Потому что он при тебе себя так не ведёт! Ты пришёл – для него это счастье! – нервозность Клавы становилась всё заметнее.

 - Так, ладно. К чему этот разговор?

 - Нам надо что-то придумать с собакой! – после паузы отчеканила Клава.

 - «Что-то»? И что же, например? – от восторженной весёлости Вадима не осталось ни следа.

 - Надо его кому-нибудь отдать! Я не в состоянии заботиться полноценно и о ребёнке и о собаке! – отчаяние всё-таки прорвалось в голосе Клавы. – Пару дней назад он так разбушевался, так настойчиво требовал внимания к себе, что мне пришлось на время выгнать его на лестничную клетку. Знаешь, как он лаял? А потом стал колотить лапами нашу дверь, пока тётя Лиза не выскочила из своей квартиры и не позвонила мне с возмущениями!

 - Ты выгнала пса на площадку? – не верил своим ушам Вадим. – Клава, я тебя не узнаю! Ты же так его любила! Это издевательство над собакой!

 - Тогда сиди с ним сам и контролируй его! – сорвалась Клава.

Вадим мрачно уставился в пол. Повисла утомительная пауза. Клава нарушила молчание:

 - Послушай! Я кое-что придумала: позвоню завтра утром дяде Валере и спрошу, может ли он взять пса к себе. Можно попробовать хотя бы на время! Он всегда любил Мотьку, а Мотька его! Уверена, он не будет возражать! – заискивающе предложила Клава.

 - Хорошо, позвони. Только до моего прихода ничего не предпринимай, ладно?

 - Конечно! Вот увидишь, мы найдём выход из положения! – Клава чмокнула мужа в щёку и принялась убирать со стола чашки с остывшим чаем.

     В эту ночь Вадим долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Ощущение навалившейся тяжести всё глубже и глубже проникало ему в душу и в область сердца.

     Клавдия Афанасьевна теперь поняла, что именно так растревожило её воспоминания о любимой собаке. Странно, что это событие так легко и быстро выветрилось из её памяти, освободив в ней место мыслям и переживаниям о дочери.

     На следующий день, придя домой с работы, Вадим открыл дверь и окунулся в тишину. Матвей его не встречал. Матвея в квартире больше не было. Он услышал деловитую возню жены на кухне и устремился прямиком туда.

 - Клава, а где Мотька?

 - Ты знаешь….я звонила сегодня дяде Валере, и он согласился забрать собаку, но…
Вадим резко перебил жену:
 - Мы договаривались, что до моего прихода ничего не изменится!

 - Понимаешь, - глаза Клавы обеспокоено забегали, - он уезжал на дачу, поэтому попросил привести ему пса как можно раньше! А я…мы с Дашкой собирались как раз гулять, вот я и решила…..ну, в общем, заодно….

 - Господи! Ну к чему такая спешка? Почему мы не могли отложить это на пару дней, я бы сам всё устроил? Неужели тебе так невмоготу больше стало его терпеть? – сорвался на крик Вадим.
 
 - Не кричи, пожалуйста, разбудишь ребёнка! На самом деле, всё получилось немного иначе….Словом, ситуация вышла из-под контроля. – Клара опасливо поглядывала на мужа, заметно нервничая.

 - Из-под какого контроля? Что ещё случилось???

 - Наверно Матвей что-то почувствовал. Он был так взбудоражен, рвался с поводка. В один прекрасный момент он так рванул, что я не удержала его. Он кинулся куда-то вперёд и…больше не вернулся! Мы ходили его искать по району, но Дашка начала плакать, и мне пришлось везти её домой.

 - Так Мотька не у дяди Валеры??? – ошалело уставился на жену Вадим.

 - Нет… - тихо прошептала Клава.

     До поздней ночи Вадим кружил по району, опрашивая запоздалых прохожих, не видел ли кто ухоженного эрдельтерьера, заглядывал во все подворотни, под машины, в помойки, но Мотьки нигде не было. В течение месяца Вадим не терял надежду найти пса, совершая свой ежевечерний поисковой моцион, но все его попытки не увенчались даже мало-мальским успехом. Потом он отчаялся и прекратил поиски, стал угрюмым и молчаливым.

     Только сейчас, от горьких воспоминаний у Клавдии Афанасьевны заныло сердце. Удивительно, но 25 лет назад она даже не всплакнула, когда отвезла Мотьку на другой конец города и привязала к металлическому бордюру у универмага. Себе она на тот момент запретила предполагать варианты развития дальнейшей судьбы собаки. Она отчётливо помнила, как была шокирована известием о том, что год спустя после этой истории её муж ушёл из семьи, встретив другую женщину. Он не переставал заботиться о Дашке, но с Клавой общался подчёркнуто холодно и по-деловому. В своей новой семье он завёл эрдельтерьера. Клавдия Афанасьевна никак не могла понять, почему же муж так скоропостижно и неожиданно объявил о своём уходе. Это было так не похоже на порядочного и ответственного Вадима. Ну, не из-за собаки же! А хотя, чёрт его знает, может, и из-за собаки….Сейчас Клавдии Афанасьевне это было уже безразлично, ведь главный удар судьба преподнесла ей 25 лет спустя. Это случилось практически сразу после того, как её дочь, красивая и энергичная Даша, вышла замуж за тихого скромного парня.

     Молодые поселились в их с Клавдией Афанасьевной «двушке», а в однокомнатную квартиру, оставшейся Дарьиному мужу Славику от его деда с бабкой переехала сама Клавдия Афанасьевна. Даша выходила замуж уже будучи беременной. Родив Клавдии Афанасьевне румяную и бойкую внучку, Даша стала жаловаться матери на тесную жилплощадь и невозможность улучшить свои жилищные условия. Клавдия Афанасьевна сочувственно кивала, что-то советовала и успокаивала. Пока в один из дней Даша, со свойственной ей деловитостью и умением излагать свои мысли только по существу, предельно корректно поделилась с матерью своим планом. А план был прост: они со Славиком отложили приличную сумму (на более просторную квартиру всё равно не хватит), с помощью которой она, Клавдия Афанасьевна, сможет вольготно и благополучно устроиться в одном из лучших частных пансионов (Даша настойчиво избегала определения «дом престарелых»), а её «однушку» вместе со своей «двушкой» они обменяют на трёхкомнатную, ведь молодой семье с перспективой иметь потомство нужна солидная жилплощадь. Они поднакопят денег на ремонт, обустроят новую квартиру и заберут Клавдию Афанасьевну к себе. Даша заботливо подсунула матери глянцевый каталог с услугами пансиона, не переставая расхваливать невообразимое множество сервисов для его обитателей. Обещала регулярно навещать мать и даже посулила ей возможность приезжать к ним в гости, когда той вздумается. Оглушённая непредвиденными обстоятельствами, Клавдия Афанасьевна долго не могла прийти в себя и промолвить хотя бы слово. Даша расценила молчание матери как знак согласия и удовлетворённо кивнула мужу, который присутствовал при этой пошлой сцене, переминаясь с ноги на ногу.

     Клавдия Афанасьевна не успела опомниться, как оказалась в этом привилегированном доме для престарелых. Первое время она в качестве неосознанного молчаливого протеста не заговаривала без необходимости даже с персоналом. Потом её жизнь превратилась в ожидание приезда дочери. Но за полгода, что Клавдия Афанасьевна провела в этой роскошной богадельне, Даша ни разу даже не позвонила матери.

 - Клавдия Афанасьевна, голубушка, не надоело вам тут сидеть одной, как сыч? – послышался рокочущий бас одной из активных обитательниц пансиона, Зинаиды Альбертовны. Запыхавшаяся грузная дама обошла кресло и сидящую в нём Клавдию Афанасьевну, улыбнувшись фарфоровым ртом, пророкотала:

 - Пойдёмте-ка к нам, голубушка! У нас зачинается весьма занимательная беседа, вам не будет скучно!

«Опять будешь рассказывать, как тебя чуть не унесло в Японию после многодневного изнурительного запора» - подумала про себя Клавдия Афанасьевна, а вслух сказала:

 - Спасибо, Зинаида Альбертовна. Очень любезно с вашей стороны! Но у меня разболелась голова, я пойду к себе и прилягу.

Зинаида Альбертовна, старчески покачивая головой, торопливо удалилась восвояси, боясь пропустить очередной содержательный разговор о чьей-нибудь язве, желудочных коликах, подагре или непроизвольном газовыделении.

     Клавдия Афанасьевна осталась сидеть в своём кресле, смотря в сторону главного входа, угадывая среди заходивших силуэт дочери.

«Эх, Мотька, и чего вдруг я тебя вспомнила…» - подумала Клавдия Афанасьевна и печально улыбнулась.


***

       - Господи, мама! Ну что на этот раз? – обессиленный от гнетущей смеси отчаяния и гнева, Дэге вопрошал к своей матери. – Чем она тебе не понравилась, а?

 - Во-первых, дорогой, убавь немного тон, - с подчёркнутым спокойствием ответила женщина. – Во-вторых: почему ты так поздно приехал? Я волновалась!

 - Я отвозил Арсо домой и зашёл к ней на чашку чая. Она была расстроена. И вообще! Я не должен перед тобой оправдываться! – выдохнул Дэге.

 - С чего ей расстраиваться? Я была почтительна и вежлива, несмотря на то, что твоя Арсо не заслужила и йоты моего расположения. – Женщина презрительно сжала губы.

 - До каких пор, мама, это будет продолжаться? Как долго тебе ещё не надоест изводить всех мало-мальски молодых и привлекательных девушек, что переступают порог этого дома? – Дэге до сегодняшнего дня ещё ни разу так откровенно агрессивно не нападал на свою мать. – Мне 43 чёртовых года!!! 15 из которых я безуспешно пытаюсь устроить свою личную жизнь!

 - Тихо, милый, не свирепствуй, а то у меня давление снова разыграется! Ты хочешь сказать, что я, твоя любящая мать, чиню тебе препятствия?

 - Выходит, что так…

 - Ты вспомни, что это были за девушки! Стяжательницы и востроглазые аферистки, мечтающие пробиться в этой жизни за счёт таких порядочных работяг, как ты! Постой, не возражай! Я женщина опытная и хорошо разбираюсь в змеиной женской сущности. Да их корыстные помыслы алели на их лбах заглавными буквами! Это же были испорченные легкомысленные девахи. И где ты их только находишь? – картинно покачала головой женщина.

 - Мама, позволь мне самому делать выводы, хорошо? – Дэге начинал заводиться.
 
 - Ты мой единственный и любимый сын. К тому же, ты легковерен, доверчив и простодушен. Знаешь, как легко таких обвести вокруг пальца? Я считаю своим долгом уберечь тебя от серьёзных ошибок и губительных попыток! – Женщина продолжала хранить царственное спокойствие.

 - А тебе не кажется, что я уже давно как вышел из того возраста, когда дети нуждаются в чрезмерной опёке родителей? Тебе не кажется, что твоё участие в моих личных делах, мягко говоря, неуместно, а? Тебе не кажется…

Женщина властно, но спокойно прервала сына:
 - Хватит. Присядь, пожалуйста, не мечись передо мной, аж голова закружилась. Это тебе, мой дорогой, не кажется, что ты подрастерял свою благодарность? Может, ты забыл, как я воспитывала тебя одна, отказывая себе во всём, чтобы ты стал тем, кем ты стал? Неужели я смогла бы допустить, чтобы какая-нибудь распутная вертихвостка пустила тебя по миру? Неужели я так усердствовала, не жалея ничего, чтобы ты ни в чём не нуждался и стал человеком, чтобы плоды моих усердий пожинала какая-то девица, заползшая в наш дом на всё готовое, как алчный прожорливый таракан? Я не для этого тебя воспитывала! Я не для этого тебя рожала!

 - А для чего, мама? Для себя? Ты знаешь, как я благодарен тебе за всё, но не делай меня рабом этой благодарности! Я оправдал все твои, слышишь: ТВОИ, а не СВОИ надежды! И даже сверх того! Ты ни в чём не нуждаешься! Посмотри на этот дом! Ты всегда хотела жить в большом доме – я купил его тебе! Ты мечтала о путешествиях, ты можешь делать это хоть круглый год! Да о такой устроенной старости можно только мечтать! Чего тебе ещё не хватает? Я ни в чём тебе не отказывал! – Дэге с трудом удавалось владеть собой.

 - Благодарю, дорогой, что невзначай напомнил мне о моём возрасте. – С притворной обидой пробурчала женщина. – Мечтая о путешествиях, я и не надеялась, что когда-нибудь у меня будет неограниченная возможность совершать их, поэтому и мечтала без зазрения совести. Ты редко меня сопровождал в поездках, а мне не с кем больше ездить. Конечно, ты прав, мой мальчик! И я высоко ценю твои усилия обеспечить нам обоим достойную жизнь! Но пойми, истинная гармония возможна только у нас с тобой. Кто-то третий, кем бы он ни был, навсегда разрушит нашу с тобой мирную, устроенную и благополучную картину жизни. Этот кто-то третий навсегда отберёт тебя у меня.

     Дэге был потрясён непробиваемыми аргументами матери. С каждым её новым словом, которое глухим и сокрушительным ударом отзывалось в его голове, он только сильнее убеждался в том, что его прежняя жалость к матери чудовищным образом мутирует в ненависть и отвращение. Испугавшись такой метаморфозе своих чувств, Дэге, вдохнув в лёгкие побольше воздуха, предпринял спасительную попытку смягчить ситуацию:

 - Мама, ну что ты такое говоришь? Ну разве кто-нибудь может отобрать меня у тебя? Этого никогда не произойдёт! Я же не говорю, что на моей женитьбе твоё участие в моей жизни прекратится! Вовсе нет! Просто пойми: Арсо именно та девушка, на которой я хочу жениться и создать с ней семью! Ведь ты же хочешь внуков, мама? Ты же сама меня в этом уверяла!

 - Я и не отрекаюсь! Я не меньше тебя желаю, чтобы ты был счастлив! Но ты у меня единственный, сынок! И как любой матери мне искренне хочется, чтобы ты составил своё счастье с порядочной и достойной девушкой!

 - Порядочные и достойные девушки, мама, все закончились! – рявкнул Дэге так, что поражённая женщина подскочила на диване. – Ты умудрялась выискивать даже несуществующие недостатки у каждой из моих избранниц, преподносив мне их в такой преувеличенной форме, снабдив такими неопровержимыми аргументами, что я был вынужден всякий раз соглашаться с тобой, как покорный безвольный баран! В случае же с Арсо все твои подозрения, подкопки и аргументы совершенно нежизнеспособны и безосновательны! Она настолько хороша, что ты сама это поняла! И именно это и взбесило тебя, выбило некогда прочную почву из-под твоих ног! Так вот именно на ней я и собираюсь жениться, с твоего согласия или без него! Ты больше не будешь вставлять свои ловкие и острые палки мне в колёса! Я, в свою очередь, имею все основания не беспокоиться за тебя! Я устроил твою жизнь, которую ты можешь насытить и разнообразить, как тебе заблагорассудиться. Я никогда тебя не брошу и буду очень признателен и счастлив, если ты поддержишь моё первое независимое от твоего мнения решение. Ну, а если нет – я это как-нибудь переживу, уж поверь мне!

     Даже поводя к концу свой отчаянный монолог, Дэге никак не мог поверить, что это его мозг, его сознание и его боязненный и терпеливый нрав откровенно и без прикрас разразились такими словами. Он даже наедине с самим собой никогда ранее не решался даже репетировать подобный разговор со своей матерью. А тут слова сами устремились из его уст, а прежние робость и малодушие в интонациях, миновав промежуточные стадии совершенствования, к его удивлению, уступили место решительности и непоколебимости.

    Стоически пытаясь скрыть свой шок, своё потрясение от пылкой эскапады сына, женщина, что есть силы, удерживала каменную маску на лице. Ей ещё ни разу в жизни не довелось столкнуться даже с минимальным отпором и неповиновением её послушного и кроткого сына. Она и не допускала вероятности такого непредсказуемого поведения. Поэтому в её укомплектованном арсенале психологических манипуляционных тактик не было соответствующей и сколь бы то ни было правильной реакции на ту или иную форму протеста. И это ощущение впервые испытанной беспомощности от неизбежного столкновения с незапланированными обстоятельствами, это нежелание принять столь невыгодные обстоятельства, отразилось на её лице искажённой гримасой. Но когда она повернулась лицом к сыну, её глаза выражали такую теплоту, такое искреннее раскаяние и нежность, а навернувшиеся на глаза слёзы оказались так кстати, что, ободрённая собственным самообладанием, она решилась довершить словами своё умелое преображение:

 - Дэге, дорогой, я всё поняла! Прости меня… Наверно и правда давление расшалилось или магнитные бури так неприятно повоздействовали на меня. Конечно, ты можешь рассчитывать на мою безоговорочную поддержку и искреннее благословление, если это для тебя хоть сколько важно! Чтобы убедить тебя в своих самых сердечных намерениях, я, с твоего позволения, приглашу завтра Арсо к нам домой на традиционный вечерний чай. А ты освободишься пораньше с работы и присоединишься к нам! Как тебе идея? – Мать широко улыбнулась и дружески подмигнула сыну.

 - Мама….Да это….Это замечательно! – воскликнул обрадованный Дэге. – Ты….Ты тоже прости, что я наговорил тебе кучу всяких резкостей. Нервный день на работе. Я очень, очень рад, что ты не препятствуешь! Вот увидишь, пообщавшись с Арсо поближе, ты проникнешься к ней самой искренней симпатией!

 - Тогда договорились, сынок! Завтра утром я позвоню ей и приглашу к нам на чай!

    Засыпая, Дэге ощутил, что ещё никогда не был так счастлив. Следовало слегка поднажать, чтобы мать обмякла. Впервые он повысил голос и изъявил своё неповиновение, и вот результат! Неужели стоило раньше поговорить откровенно с матерью!? А, быть может, всё только к лучшему. Он встретил Арсо, потерю которой, в отличие от других своих расставаний, он бы не пережил. Они с матерью подружатся, и всё будет замечательно!

     На следующий день в начале шестого Арсо и будущая свекровь миролюбиво попивали чай в гостиной. Они ворковали как настоящие подруги, обменивались искромётными шуточками, обсуждали последние кинопремьеры и новинки литературы. Мать Дэге щедро делилась забавными историями из детства сына, которым Арсо внимала с неподдельным интересом и любопытством.

 - Удивительно вкусный чай, госпожа Пхадже! – похвалила Арсо старания предполагаемой свекрови.

 - Рада, что вам нравится, милочка! – благодарно улыбнулась женщина. – Пойду принесу вам альбом с детскими фотографиями Дэге, если желаете!

 - О, это было бы весьма любезно с вашей стороны. – ответила обрадованная девушка.

     Но через две минуты, вместо долгожданных фотографий, перед глазами Арсо бешенной круговертью начали мелькать расплывчатые круги, то приближаясь, то отдаляясь. В ушах нестерпимо зазвенело, на глаза налегла поглощающая темнота, а горло сдавило жуткими тисками, безжалостно препятствующими дыханию. Когда сопротивление молодого и здорового организма резко прекратилось, две руки, сжимавшие аляповатый галстук Дэге, ослабили свою хватку и победоносно потёрли друг друга. Госпожа Пхадже без тени сожалению взирала на поверженную соперницу. Ещё несколько минут понадобилось ей, чтобы отволочь обмякшее тело Арсо в гараж и запихнуть в багажник одной из машин сына. После чего она методично уничтожила «следы» чаепития в гостиной и с чувством выполненном долга разместилась на своём любимом диване.

      - Мама, я немного задержался! – оповестил о своём приходе Дэге. – А где Арсо? – спросил он, увидев мать в гостиной в одиночестве.

 - Ах, милый, здравствуй! – тепло поприветствовала сына мать. – Как жаль! Но ты немного не дождался своей невесты! Она буквально недавно ушла! Какое-то срочное дело! Но наша встреча прошла изумительно! Ты был прав: она удивительная и милая девушка!

 - Мама, как я рад, ты даже не представляешь! – воскликнул счастливый Дэге.

 - Послушай, дорогой, не хочу попусту тебя беспокоить, но мне сегодня как-то неуютно и неспокойно.

 - В чём дело, мама? Что случилось? – встревожился Дэге.

 - Когда ушла Арсо, с которой мы так оживлённо беседовали, в доме вдруг воцарилась какая-то зловещая тишина. Пугающая. И вдруг я услышала отчётливые звуки со стороны нашего гаража.

 - Какие звуки, мама? Ты о чём?

 - Будто бы там кто-то возился. Может, пойдёшь, посмотришь? Я не решилась!

 - Хм….звуки…Странно! Мышей бы ты не услышала, собак и кошек у нас нет. Пойду, схожу. Оставайся тут! – сказал Дэге и выбежал из дома.

     Госпожа Пхадже сняла телефонную трубку, набрала короткую цифровую комбинацию и, дождавшись ответа, произнесла: «Здравствуйте. Я хочу заявить об убийстве. Мой сын убил свою невесту». Продиктовав адрес, она положила трубку на место, вернулась в гостиную и села на диван, прикрыв глаза. Когда приехала полиция, Дэге даже не успел ничего понять. Он оторопело таращился на бездыханное, скрюченное в открытом капоте тело своей любимой девушки, хватая ртом воздух. Он даже не осознал ситуацию, когда на него надели наручники и увезли с собой. Он только смотрел на мать расширенными от ужаса и непонимания глазами и бормотал себе под нос: «Мама, но как же так….но как же так…»

     Позднее ни на предварительном следствии, ни на самом суде Дэге не отрицал свою причастность, он безропотно во всём сознался, объяснив свой мотив неконтролируемой ревностью. Он вообще будто бы отсутствовал на суде, всё происходящее с ним он наблюдал как бы со стороны. Он был глух и нем даже с именитыми адвокатами, на которых не поскупилась его мать, чтобы вместо смертного приговора за умышленное убийство её сын получил пожизненный срок. После объявления приговора, когда Дэге уводили из зала, он на секунду остановился возле матери и прошептал: «Теперь меня у тебя точно никто не отберёт…»

***

     Мирра неуверенными и робкими шагами семенила по коридору гинекологического отделения, приближаясь к кабинету своего будущего врача. Срок был ещё невелик, но она была мнительной девушкой и решила узнать о содержимом своего «живота» как можно больше подробностей. Мирра не была замужем, да и будущий отец ребёнка был скорее раздосадован фактом будущего отцовства, нежели воспринял его традиционным для понимания Мирры образом. Словом, будущего малыша на этот свет никто не ждал и не планировал, но Мирра считала, что каким бы ни был подарок судьбы, пренебрегать им есть высшая степень неблагодарности.

     Перед кабинетом сидела одна женщина. «Ну вот, очереди, можно сказать, нет» - облегчённо подумала про себя девушка. Мирра села на мягкий диван прямо напротив женщины и стала ждать. Невольно она стала рассматривать свою «соседку». Это была женщина средних лет, довольно красивая и ухоженная. Всем своим видом она выражала полнейшее довольство собой и своей жизнью. Заметив любопытный взгляд Мирры, женщина снисходительно улыбнулась. Мирра улыбнулась в ответ.

 - Жарко сегодня на улице – вдруг заговорила женщина.

 - Да, как-то неожиданно потеплело…

 - Простите мою бестактность, но у вас такой перепуганный вид! У вас всё хорошо? – неожиданно участливо поинтересовалась «снежная королева». Мирра слегка растерялась и даже покраснела.

 - А? Да? Не знаю…Просто мне….мне ещё не приходилось.… В общем, я в первый раз пришла сюда в качестве…

 - Аааа, понимаю! – перебила женщина, - Будущая мамаша!

     Мирра немного оторопела. Она и так весь день волновалась, да и вообще была очень впечатлительной и чувствительной девушкой, поэтому неожиданная бесцеремонность незнакомки её сильно смутила.

 - Извините, если смутила вас! – догадалась о реакции Мирры женщина. – Обычно с этим принято поздравлять!

 - Даже не знаю…наверно….Спасибо – Мирра покраснела ещё сильнее.

 - Не моё, конечно, дело, но вы кажетесь такой молоденькой, чуть ли не школьницей! – продолжала свою неделикатную атаку женщина. Мирра совершенно не умела правильно реагировать на ситуации и слова, с которыми сталкивалась впервые, и которые расходились с её собственными представлениями.

 - Наверно я просто молодо выгляжу…мне уже 18 – Мирра старалась больше не смотреть женщине в глаза.

 - Уже!!!! И ваши родители, несомненно, запрыгали от радости от предстоящего замужества своей 18-ти летней дочери! – всё настойчивее напирала женщина.

 - Я….вообще-то я….не собираюсь замуж! – Мирра уже была готова расплакаться. Женщина, казалось бы, только и ждала такого ответа:

 - Что ж, впрочем, это было сразу заметно по вашему виду. Вы крались по коридору как неопытный, боящийся погони, воришка.

  - Извините, но почему вы….разговариваете со мной ТАК? – пропищала девушка.
 - А КАК? – недоумённо воззрилась на неё женщина, в глазах которой сверкнули искорки одержимости. – КАК ещё мне на такое реагировать? Мы, милочка, живём в одном тесном социуме! Почему я должна быть равнодушной к творящемуся беспределу?

 - Я….я вас не понимаю. – Пролепетала ошарашенная Мирра.

 - А что тут непонятного? Сначала рожают, а потом думают! В особенности такие, как вы! В вашем возрасте самое время выбирать жизненную стезю, а не обременять себя ребёнком, из которого непонятно что вырастет!

 - Послушайте, простите, но давайте прекратим этот непонятный разговор. – Мирра уже не сдерживала накатившие слёзы и готова была, сорвавшись с места, бежать из клиники без оглядки.

 - Даже законный и полноценный брак, то бишь наличие обоих родителей не является непоколебимым гарантом того, что их ребёнок станет достойным и порядочным членом общества! – женщина рьяно продолжала свою фанатичную речь.

 - Да о чём таком вы говорите??? – воскликнула Мирра.

 - Вы на себя посмотрите: трясётесь как осиновый лист, родители наверняка не в курсе, парень сбежал, как от проказы, - а она рожать собралась! Кого ты произведёшь на свет? Какой из тебя воспитатель? Чему ты научишь своего отпрыска, когда самой гордиться нечем?

     Мирра на себе прочувствовала то состояние, которое так часто описывается в книгах: её будто бы окатили ледяной водой. У неё мелко затряслись руки, ноги будто бы приросли к полу. Она сидела, не шевелясь, перепуганным взглядом смотрела на странную агрессивную женщину. А женщина тем временем продолжала:

 - Нынешняя молодёжь и на людей-то не похожа! Все сплошь дебилы и пустоголовые зомби! Наркоманы, проститутки, воры, убийцы, - УБЛЮДКИ! Зачем обществу ещё один такой?

     До Мирры, наконец, начало доходить, что её собеседница просто нездорова, но оцепенение, сковавшее её, только усиливалось, пригвождая её к месту.

 - У древних народов был один справедливый во всех отношениях закон, обычай: родители имели полное, никем не оспариваемое право физически устранять не оправдавших надежды общества и человечества детей! В высшей степени мудро! Кто иной, как не родители, могут быть наделены таким правом?

 - Боже….что вы такое несёте… - ужасалась Мирра.

 - Нашему обществу ой как не хватает подобного закона! Естественный отбор – вот главный принцип здорового и цивилизованного общества! Вместо этого жалостливые и безвольные женщины всю свою жизнь покрывают своих жалких ублюдков, изводя себя и окружающих! Мы платим налоги, на которые в наших комфортабельных тюрьмах припеваючи живут садисты и убийцы, а в наркологических клиниках проветриваются безнадёжные «овощи» с прогнившими от наркотиков мозгами!

 - Стойте! Но мы же не можем как животные!!!!! – к Мирре постепенно начал возвращаться дар речи.

 - Причём тут животные? Хотя они куда умнее и практичнее нас, как оказалось! Уже в течение первых часов после рождения своего потомства они безошибочно определяют нежизнеспособных детёнышей и не тратят своё время попусту на их выхаживание, посвящая себя целиком и полностью перспективным особям! Это наш, человеческий, разум устроен парадоксально извращённым образом! Мы сначала изуродуем ребёнка своим искажённым воспитанием и вседозволенностью, потом же сами начинаем его за это гнобить, не переставая любить, и тешиться надеждой на его счастливое преобразование! Но неизлечимый паразит порока уже распространил свою гнильцу в сознании и разуме такого дитятки, и вытравить его наружу не предоставляется возможным, пока жив его «кормилец»!

     Всю свою распалённую и невменяемую речь женщина произносила совершенно спокойно, даже рассудительно, снабжая фразы необходимыми паузами, не забывая про интонационные акценты. Только где-то в глубине её выразительных голубых глаз  змеился огонёк безумия.

 - Для чего вы мне всё это говорите? – вытирая слёзы, спросила Мирра.

 - Исключительно из человеколюбия и сознательности! Я смотрю, тебе ещё совсем не поздно одуматься и благоустроить свою жизнь иначе! И если мне удастся убедить тебя в правильности своих рассуждений, я буду удовлетворена, что оказала обществу такую неоценимую услугу, предотвратив рождение потенциально опасного социопата!

 - У вас-то самой есть дети? – отважилась спросить девушка.

 - Да. У меня дочь – моя гордость! И был сын, который свернул на кривую дорожку. И я горда своим решением и поступком…

 - Стоп! Не хочу об этом слышать! Вы больны! Да вы просто бредите! - кричала Мирра.

 - Ты не дослушала! Я поступила в высшей степени разумно! Раз уж мой сын своими достижениями и благими делами не смог оказать пользу обществу, оно востребовало с него пользу иного рода!

 - В каком смысле?

 - Он отправился на «службу» в горячую точку! И я сама настояла на этом! Если есть возможность направить дурные поступки в благородное русло, ни один сознательный человек не в праве пренебречь ею!

 - О, Боже… Да вы просто чокнутая! – выкрикнула Мирра. Она больше не могла находиться в непосредственной близости с этой женщиной, дышать с ней одним воздухом. Сорвавшись со своего места, забыв о приёме, она опрометью кинулась к выходу, судорожно расталкивая попадающихся ей на пути пациентов и медперсонал. Мысль о том, чтобы она снова вернулась в это место, была для неё невыносима…

 - Бежишь от правды? – не унималась женщина, крича в след уносящей ноги Мирре. – Зря! Ты с ней неминуемо столкнёшься рано или поздно! – эхом отдавались по коридору безумные пророчества странной женщины.

     Мирра долго не могла очухаться от происшедшего в клинике. Помимо её воли, страшные слова безумной женщины накрепко засели в её памяти. «Только бы не родить чудовище» - Лихорадочно твердила она себе.
***

     Гражина суетливо, но ловко расправляла своё ярко-коралловое платье перед предстоящим выступлением. Дрожащие от волнения руки, всегда такие хваткие и проворные, сейчас отказывались ей повиноваться. Виной тому были неукротимое волнение и хлопотливая паника, сковывающие молодую 35-ти летнюю женщину. Страха перед выступлением Гражина не испытывала, её беспокойство было вызвано другими причинами. Миновало то время, когда женщина выступала по собственной инициативе, насыщая каждый свой номер проникновенной глубиной и искренностью. Да и давно это было, ещё до замужества. Сейчас её волнующий и колоритный вокал вкупе с незамысловатыми танцевальными па, которые она выдумывала практически на ходу, должны, просто обязаны были как никогда ранее заворожить новую, специфическую и непредсказуемую публику. Гражина выступала в местном кабачке перед немецкими офицерами, давно обосновавшимися в их городе в качестве беспрекословных хозяев. О материальном вознаграждении не могло быть и речи, Гражина рассчитывала, что ей перепадёт какая-нибудь снедь, чтобы она смогла накормить своих детей.
     Лихорадочное волнение сыграло Гражине на руку. Её голос еле слышно подрагивал, придавая звучанию окраску нежности и задушевности, когда этого требовал заунывный мотив песни, и запальчиво переливался нотками задора и ликования, когда лирические песни сменялись лихими водевильными номерами. Побрякивая медными крестами и имперскими орлами, раззадоренные и размякшие нацисты буйствовали и рукоплескали, трясясь в экстазе восхищения. С разных сторон зрительской зоны раздавались осоловелые возгласы одобрения и поощрения.

 - Noch! Noch! – ликующе кричали одни.
 - Fantastisch! Sing noch, die Schone! – безудержно вопили другие.
 - Tanze in den Ruhm des Fuhrers! – бесновались третьи.

     После утомительных поклонов и выходов на бис, Гражина ввалилась в гримёрку без сил, с единственным лишь намерением: побыстрее добраться до дома, где её ждали голодные дети.

     14-ти летний Томаш и 5-ти летняя Берта, привыкшие подолгу оставаться одни, в этот вечер ждали мать с особым нетерпением. Девочка увлечённо перебирала оставшиеся бусы матери, примеряя на себя и любуясь результатом в замызганном зеркале. Мальчик сидел за столом, периодически бросая хмурые взгляды в окно. Вот уже несколько месяцев, как в их городок зловеще заполз безжалостный и смертоносный голод, превращая цивилизованных людей в обезумевших животных, рыскающих по городу с одной лишь целью – прокормить себя и свою семью. Гражине и детям с переменным успехом удавалось вырываться из свирепых лап голода, но их жизнь превратилась в сплошную неравную борьбу с этим жестоким и изнуряющим чудовищем.
     Наконец, у двери послышалось долгожданное шуршание. Берта вскинулась с места и побежала навстречу матери. Томаш преувеличенно демонстративно отвернулся от двери, уткнувшись в окно.

 - Всё-таки дождались! Не уснули! – нежно поприветствовала детей Гражина.

 - Попробуй уснуть на голодный желудок! – огрызнулся Томаш.

 - Сегодня при всём желании тебе это не удастся! – ободряюще и немного устало подмигнула мать. Она торжественно водрузила на стол объёмный и пухлый свёрток, бережно развернула промасленную обёртку и выудила поистине роскошные остатки чужого пира. Всего было по чуть-чуть, но разнообразие поражало. Гражина распределила еду на две порции, а остальное предусмотрительно припрятала для следующего раза. Удовлетворённая результатом и изнурённая тем трудом, который ему поспособствовал, женщина устало присела на стул, не переставая смотреть на детей, дождавшихся «гостинцев».

 -  Ого! После рыбьих голов такие деликатесы! Сегодня, видимо, был особый день! – с неуместным пафосом прокомментировал Томаш. Но Гражина, растирая себе виски, не расслышала толком реплику сына.

     Берта жадно уплетала остатки гуляша, с благодарностью посматривая на мать. Томаш, всё больше мрачнее и хмурясь, не отставал от сестры. Лунный отблеск любопытно заглядывающей в их окно полной луны на миг осветил угрюмое лицо мальчика, и Гражина, вскрикнув, подскочила к сыну. Она осторожно коснулась его лица в попытке рассмотреть поближе и, увидев свежий и багровеющий синяк, испуганно спросила:

 - Что это, Томаш? Откуда?

Мальчик грубо одёрнул лицо, отвернувшись к окну, сжал зубы.

 - Томаш, я тебя спрашиваю: откуда у тебя фингал? – Настаивала Гражина.

Резко повернувшись лицом к матери, мальчик с вызовом ответил:

 - Подрался с Матусом! А, знаешь, почему?

    Гражина с молчаливым беспокойством смотрела на сына, моргая глазами. На лице Берты начали появляться первые признаки надвигающейся плаксивости.  Томаш продолжил:

 - Он сказал при всех парнях, что моя мать отплясывает в неглиже перед сотней нацистских ублюдков ради жалкой горсти объедков! – проговорив, Томаш стал с преувеличенным удовольствием облизывать пальцы.

    Гражина не сразу поняла. Остолбенев, она уставилась на Томаша, не в силах вымолвить и слова.

 - То-то я смотрю, как ты уплетаешь эти объедки! – дразнящим тоном прокартавила Берта.

 - Томаш, сынок…. – еле выдавила из себя Гражина. – Что ты такое говоришь?

 Ответ Томаша не заставил себя ждать:

 - А то, что слава о твоём грандиозном вокально-танцевальном даровании разнеслась по всему городу! Я узнаю от своих одноклассников все подробности и детали твоих сценических костюмов. А чей-то там дядя, прислуживающий в этом вульгарном кабаре, трепался, как визжали и верещали от восторга эти нацистские свиньи, обалдевшие от твоего выступления.

     Гражину передёрнуло от вызывающего отвращения на лице сына, когда тот, не скупясь на подробности, издевательски выразил свою благодарность в очень своеобразной форме. Конечно, она подозревала, что говорят о ней соседи, и ей бы, безусловно, хотелось иметь иную возможность обеспечивать детей едой, и она не гнушалась практически ничем. Не сожалея ни секунды, она в один день распродала все более или менее ценные вещи, принадлежавшие их семье, она пыталась устроиться прачкой, посудомойкой, уборщицей, но эти «лакомые» вакансии были прочно застолблены более расторопными и сметливыми женщинами. Гражина гордилась, что любимое увлечение её молодости и врождённые вокальные данные по прошествии многих лет смогли ей так пригодиться. Она знала, что не делает ничего дурного, что единственная цель, которая ею руководит – обеспечение пропитания детей, чего она и не думала стыдиться.

 - Томаш, ты прекрасно знаешь, что я делаю это только ради вас с Бертой! На данный момент это единственная возможность хоть как-то противостоять голоду! Ни одно ремесло, которое теоретически мне могло бы подойти сейчас, не помогло бы нам устроиться получше. И я удивлена, что ты слушаешь все эти разговоры, и удивлена твоим тоном… - голос Гражины сорвался.

 - А почему же ты не устроилась посудомойкой в этот же кабак, а? Противно и унизительно мыть обляпанную и обплёванную посуду, имя такие природные дарования? Самолюбие не позволяет? – не унимался Томаш.

     Берта захныкала, размазывая слёзы по своей перепачканной от гуляша мордашке. Гражина инстинктивно кинулась к дочери и принялась её успокаивать, не отрывая ошарашенного взгляда от Томаша.

 - Неужели ты стесняешься того, что твоя мать работает, что бы ни представляло из себя её ремесло, только лишь для того, чтобы вы были сыты!? Не кажется ли тебе, что сейчас не самое подходящее время выбирать работу по душе, перебирая варианты и кривя нос? – Гражина первый раз разговаривала с сыном таким тоном.

 - Надо было… - мальчик как будто не решался сказать, - предполагать, что времена могут в любой момент измениться, а не рассчитывать на вечную благодать!

 - Предполагать? Для чего предполагать? К чему ты это, Томаш? – недоумевала Гражина, продолжая успокаивать хлюпающую носом Берту.

 - К чему? К тому чтобы рожать нас! Зачем? Зачем ты нас родила, если не можешь достойно, подобно многим другим родителям, обеспечить своих детей пропитанием и безопасностью? Чем вы с отцом думали? Что руководило вами? Беспечность?

 - Господи, Томаш, что ты такое говоришь!? – потрясённая Гражина не верила своим ушам.

 - Только маленькие наивные дети думают, что их жизнь – вечная сказка, с каждым днём раскрывающая перед ними всё больше и больше волшебных сюрпризов. Но вы с отцом, взрослые люди, вы должны были иметь в виду, что жизнь непредсказуема, и всякое может случиться! Вы должны были подстраховаться на случай любой непредвиденной ситуации! Если не ради себя, то ради нас! – Томаш всё больше расходился. – Вы не имели никакого права позволить нам оказаться в таких условиях! И теперь я вынужден проклинать себя, свою жизнь, всё, что вокруг, из-за своей беспомощности!

     «Нет, такого не может быть! Такого просто не может быть! Это не мой сын! Не мой Томаш!» - твердила себе Гражина, оглушённая немыслимыми обвинениями сына, - «Это всё голод и чёртова война, она всех свела с ума…»

 - Томаш, сынок, ты не в себе… Ложитесь спать. Скоро, совсем скоро всё это закончится, и мы снова заживём, как и прежде. Отец вернётся и…

 - Он не вернётся! – рявкнул Томаш. – И ты это знаешь! Хватит уже себя обманывать! Даже Берта перестала в это верить! Она теперь верит в тебя! Ты для неё пример! Пока тебя нет, она напяливает твои платья и кривляется перед зеркалом, воображая себя тобой! Может, ты скоро и её будешь брать в кабаре? Среди фрицев наверняка полно извращенцев!

 - Томаш, прекрати! – Гражина вновь принялась успокаивать снова разрыдавшуюся дочь, не замечая, как и к её горлу подступают предательские рыдания. – Это уже слишком! Как ты можешь быть таким жестоким? Ты всегда был таким умным и рассудительным мальчиком! Что с тобой происходит? – Взывала к сыну Гражина сквозь двухголосные рулады плача.

 - Я больше не притронусь к этим объедкам! – с вызовом прокричал Томаш, - И буду сам заботиться о себе, раз вы не в состоянии были этого сделать.

     Томаш резко встал из-за стола, грохнув полуживым стулом, и направился в свою комнату, дверь которой оглушительно хлопнула, поставив точку в разыгравшейся в этот вечер семейной драме.

     Гражина не помнила, как пришла в себя, как лихорадочно проделала все ежевечерние традиционные манипуляции. Шоковый автоматизм отпустил её, когда она легла в кровать. Уставшая, изнурённая, переволновавшаяся и напуганная, она никак не могла уснуть. Чудовищный удар, который своими жестокими упрёками нанес ей Томаш, будто бы парализовал её изнутри, сдавив ей сердце. Она не представляла, как будет теперь жить, за что будет хвататься, как за последнюю надежду, где возьмёт силы и стойкость. Вряд ли после такого вообще можно отыскать повод для дальнейшего существования! Но у неё была Берта. И она не могла предать и её, оставив на произвол судьбы, лишив своей заботы, как, в представлении Томаша, предала его своей непредусмотрительностью.

     Утром жена трактирщика отправила к Гражине своего племянника с запиской, в которой говорилось, что её и сегодня вечером ждут на «эстраде». В город прибывает с инспекцией высокопоставленный эсэсовский чинуша, который наверняка изъявит желание как следует покутить этим вечером. В записке Гражине посулили щедрое гастрономическое вознаграждение.
     «Ладно….Схожу…А там видно будет!» - подумала женщина. В этот момент дверь комнаты Томаша распахнулась, а сам Томаш стремительно направился по направлению к выходу.

 - Томаш! – позвала сына Гражина. – Подожди! Ты куда?

Мальчик остановился, но остался стоять спиной к матери.

 - Куда ты, сынок? – встревожено спросила женщина.

 - Пойду на поиски какой-нибудь ДОСТОЙНОЙ работы для себя! – буркнул Томаш.

 - Не задерживайся, пожалуйста. – попросила мать. – Я сегодня буду поздно, не оставляй Берту одну, ладно? Накорми её ужином и уложи спать!

 - Не привыкать! – с этими словами Томаш выскочил из дома.

     Этот вечер в кабаке мало напоминал все прошедшие вечера. Все вокруг суетились и мельтешили, стараясь на разные лады угодить прибывшему чванливому офицеру. Развлекательная программа была на редкость разнообразной и фееричной. Гражина была на высоте. Она чётко для себя решила, что это будет её последний выход, после чего она непременно отыщет другой способ обеспечивать себя и своих детей. Эти мысли придали ей уверенности и непринуждённости. По требованию хозяина кабака, она в этот вечер исключила из своего репертуара слезоточивую лирику, отдав предпочтение бойким и мажорным «номерам». Высокопоставленный эсэсовец, вальяжно распластавший свои заплывшие жиром телеса в кресле, блаженно прикрыв веки, наслаждался изящной грацией и чистым вокалом Гражины.

     Никто не успел услышать и почувствовать нарастающую вибрацию, сотрясавшую кабак. Никто не заметил, когда бурные и оглушительные аплодисменты, сопровождающие последнее выступление Гражины, переросли в не менее бурный и оглушительный рёв и треск взрывной волны, которая накрыла помещение. Кабак загромыхал, загудел и заполыхал. Из ста пятидесяти присутствующих в нём человек удалось выжить только пятерым. Гражины в их числе не было.


***

     Они были лихими и отчаянными парнями. Отчаянными до определённой степени. Их жажда денег никогда не довлела над инстинктом самосохранения и благоразумием. Вот уже год с небольшим, как они с невероятным успехом, не оставляя улик и ловко заметая следы, совершали грабительские набеги на богатые дома. Это была дружная и сплочённая компания 25-32-летних парней, духовным вдохновителем и неоспоримым лидером которой был обаятельный и добродушный 30-ти летний Майо Ритт. Остроумный, эксцентричный и невообразимо смелый. Он проповедовал гуманистические принципы ограбления: никогда никого не убивать, не брать в заложники, не обчищать дома до нитки. Они брали ровно столько, сколько бы им хватило на время до следующего набега. Именно в этот момент они гнали на бешенной скорости на свою очередную авантюру. «Работали» они только в дневное время – это было характерной особенностью дерзкого «почерка» этой разудалой шайки. Вся компания синхронно друг другу насвистывала одну из популярных залихватских мелодий того времени, предвкушая очередную, сулящую прибыль, авантюру.

     Ванесса скучала. Это было её привычное и устоявшееся с момента замужества состояние. Близился полдень. Она уже перестала отличать друг от друга эти сменяющие друг друга дни, состоящие из одних и тех же обязательных повседневных дел и ритуалов. В свои 25 неполных лет у Ванессы уже было трое детей. Старшая, 6-ти летняя дочь, в это время обычно музицировала на рояле под бдительным и чутким руководством чопорной старой девы, учительницы музыки. За средней, 3-х летней непоседливой и плаксивой девчушкой, неусыпно присматривала квалифицированная няня-гувернантка. Самый младший отрок, 5-ти месячный малыш, отчаянно пытавшийся заснуть после очередного кормления, восседал в переносной люльке в гостиной перед Ванессой. Она ответственно следила за сыном, предупреждая любое его коварное намерение выкарабкаться из люльки. Внешне Ванесса производила впечатление самой добропорядочной мамаши, когда как внутренне она была совершенно безучастна. Механически, повинуясь отработанным рефлексам и привычкам, изо дня в день, она совершала свои привычные манипуляции, а единственным изменением её эмоциональных реакций и переживаний было прогрессирующее ощущение мучительного отчаяния и беспросветной тоски.

    Ванесса вышла замуж очень рано. Это был нежеланный брак. Будь её воля, она бы направила свой мятежный и авантюрный характер совершенно в другое русло, но её воля была беспрекословно подавлена волей родителей, желавших посредством выгодного брака единственной дочери решить свои проблемы с долговыми обязательствами. Чего им благополучно и удалось. В начала XX века в ряде стран такая ситуация ещё имела место быть.
     На счастье Ванессы, её муж был человеком порядочным и добросердечным, имел кроткий нрав и минимум требований к будущей супруге. И Ванесса заскучала с первых часов брака. Но это вовсе не помешало проникнуться к мужу самой искренней приязнью и симпатией. К детям она относилась примерно так же. В целом же она ощущала себя неким чужеродным элементом в своей собственной семье. Не человеком, не существом, а скорее предметом, безучастным и равнодушным к происходящим вокруг событиям.

     Ванесса уже собиралась распорядиться насчёт обеда, как её намерение прервалось шумом подъезжающего автомобиля. Муж не имел обыкновения заезжать на обед домой, поэтому Ванесса удивлённо и заинтересованно уставилась на входную дверь, в которую тотчас же позвонили. Подбежала расторопная горничная и, отворив дверь, испуганно попятилась. В дом вошли четверо молодых мужчин, двое из которых держали в руках оружие. Один из них, харизматичный и живой брюнет заговорил:

 - Спокойно, леди! Мы к вам ненадолго! Бояться нечего, никто вас пальцем не тронет! Мы, с вашего великодушного разрешения, слегка почистим ваш роскошный и милый особнячок. – Он лукаво подмигнул Ванессе и, обратившись к напарнику, распорядился, - Хэф, присмотри за этой очаровательной леди, пока я совершу небольшую экскурсию по дому. А ты, Мэррин, приведи остальных не менее очаровательных обитателей вниз, чтобы леди о них не беспокоилась. Арфьери, ты со мной наверх!

 - Он….наверху! – без тени волнения и страха обратилась к Майо Риту Ванесса.

 - Кто? – удивлённо вскинул бровь Майо.

 - Сейф! Сейф в спальне! Третья комната по коридору налево. За семейным портретом. – Ванесса совершенно не испытывала соответствующего обстоятельствам трепета и испуга. Волнуясь лишь за остальных, она сочла своим долгом облегчить налётчикам их задачу.

 - Может, вы и шифр знаете? – улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой Майо.

 - Знаю. – Ванесса продиктовала незамысловатый шифр самому обаятельному грабителю в мире.

 - Мэм, вы просто чудо! Обещаю, что фамильные цацки мы не тронем и детей без пропитания не оставим! – бархатным голосом промурлыкал Майо и двумя прыжками оказался наверху лестницы.

     Никогда ранее с Ванессой не происходило ничего подобного. Не этот лощёный и притягательный парень прельстил её, а маленькое приключение, которое так дерзко и порывисто ворвалось в её будничную и муторную жизнь, на миг раскрасив её новыми яркими красками, подарив призрачную надежду на ожидание чего-то нового и увлекательного.

     Пока Ванесса предавалась своим беззастенчиво-лихим мечтаниям, банда Майо Рита виртуозно завершила своё дело. Только в этот момент, когда уверенные шаги спускающихся по лестнице гангстеров выдернули её из очередного мысленного приключения, она заметила, что всё это время вокруг неё смущённо и боязливо топтались её дочери, няня и музыкантша. Они не сводили глаз с её блаженно-мечтательного выражения лица, что, тем не менее, помогало им сохранять спокойствие.

 - Вуаля, мэм! Экскурсия окончена! Искренне надеемся, что не доставили вам много беспокойств! Мы были предельно аккуратны! Вы даже не заметите следов нашего присутствия! – Майо церемонным жестом снял воображаемую шляпу с головы. – За сим мы откланиваемся! Обещаем поднять первый бокал за здоровье и преуспевание вашего прекрасного семейства! Ребята, на выход!
     Они покинули дом так же бесшумно и эффектно, как и вошли в него. Один из гангстеров даже заботливо прикрыл за собой входную дверь.

     Ванесса не успела ничего понять, прежде чем какая-то непреодолимая сила подхватила её с места и повлекла наружу. Она будто бы невольно подчинилась какому-то властному и неудержимому порыву, идущему из глубины её души. Порыву, о существовании которого она всегда знала, но глушила его голосом благоразумия. И сейчас этот прорыв беспрепятственно прорвался наружу и подчинил себе её разум, волю и чувства. Ванесса выскочила на улицу под провожающие изумлённые взгляды своего семейства.

 - Эй, мистер! – окликнула она удаляющегося Майо.

Он недоумённо повернулся и воззрился на девушку с еле заметной ухмылкой.

 - Заберите меня с собой! – решительным, а вовсе не просящим тоном обратилась к нему Ванесса.

 - Нет, крошка, тебе нельзя с нами! Тебя ждут дети! – Майо послал ей на прощание воздушный поцелуй, который в данной ситуации совершенно не казался вульгарным. Банда разместилась в своём неприметном автомобиле и умчалась прочь в только им известном направлении.

     Ванесса неотрывно смотрела им в след, прощаясь с навсегда утерянной надеждой на спасение. Именно таковы были её ощущения. Медленно повернувшись в сторону дома, она удручённо побрела назад, к своей семье, к своему докучливому образу жизни.

     Упущенная возможность вырваться из удушающих и теснивших оков благополучного семейного уклада вскоре вновь представилась Ванессе. Этим же летом она сбежала из дома с 35-ти летним учителем рисования своей старшей дочери.    

***

     Ортанс возвращалась домой далеко за полночь. Возвращалась, как могла. Годами исхоженный маршрут от притона до квартиры поддавался ей, в каком бы состоянии она ни находилась. Эту траекторию она преодолела бы даже с закрытыми глазами. Но её глаза были открыты, закрыта для неё была окружающая действительность. Закрыта сгустившейся и тошнотворной пеленой наркотической поволоки, сквозь которую она уверенно пробиралась в сторону своего дома. Она чеканила каждый свой шаг, как механический робот, у которого вот-вот закончится завод. Практически не сгибая коленей, она дошагала до своей кровати и рухнула в привычную яму забытья.

 - Пришла наконец! – шепнул своему брату 11-ти летний Касьен.

 - До утра наверно не будем её трогать, как думаешь? – разглядывая неподвижное тело спящей в отключке матери, сказал Полен. Он был на полтора года младше брата, но ничуть не уступал ему ни в умственном, ни в физическом развитии.

 - Может, хотя бы разденем её? Одежда вся облёванная, - поморщился Касьен, – и прикроем одеялом?

 - Не помешало бы! Главное, что пришла. А то почесали бы её разыскивать, как в прошлый раз. – Сдирая с матери расплющенные кеды, пробурчал Полен.

     Мальчишки сноровисто копошились вокруг разинувшей рот матери, освобождая её тряпичное тело от несвежей одежды. Эта «процедура» была им не в новинку. Мальчики деловито упаковали дурно пахнущую одежду в полиэтиленовый мешок, придали телу матери удобную для сна позу, укрыли одеялом и дружно ушли советоваться на кухню.

     У Ортанс бывали длительные периоды «просветления», она искренне хотела излечиться, так как обожала своих сыновей, люто воюя с социальными службами по опеке. В «светлые» дни её было не узнать: педантичная аккуратность отражалась как в её внешнем облике, так и в состоянии квартиры. Мальчики всегда были накормлены, ухожены и обласканы. В периоды «срыва» происходило тотальное перевоплощение. Ортанс пристрастилась к героину, когда её бросил муж 4 года назад, сбежав с официанткой из соседнего бистро и благоразумно прихватив все имеющиеся в доме деньги и ценности. Ортанс уже дважды находилась в шаге от лишения родительских прав, но всякий раз ей чудесным образом удавалось отвоевать своих любимых сыновей. А в последние полгода она всё стремительнее скатывалась вниз. В такие моменты все заботы о доме были на Касьене и Полене. Мальчики успевали и учиться, и шуровать по дому, и подрабатывать и приглядывать за отбившейся от рук матерью. Сотни раз они, не без помощи дяди Жака, практикующего врача, выуживали мать из притонов, обыскивали все близлежащие улицы, когда в притоне говорили, что Ортанс уже ушла домой; находя её замызганное и безжизненное тело под мусорными баками, волокли домой, где, в особо тяжёлых случаях, отрезвляли приготовленными заблаговременно препаратами. Не без помощи дяди Жака, который являлся родным братом их отца. Он всегда хорошо относился к Ортанс, а после бегства её мужа, его тёплое отношение к Ортанс дополнилось чувством вины за поступок своего брата.

 - Как ты думаешь, есть смысл утром звать дядю Жака, или она сама оклемается? – спросил брата Касьен.

 - Я сгоняю к нему. Завтра важный день, она должны быть как огурец. – Авторитетно заметил Полен.

 - Ок. А я куплю несколько букетов цветов, чтобы расставить их по разным комнатам, и набью холодильник хавчиком. А вот готовить придётся тебе! – Распределил завтрашние роли Касьен.

 - Где ты столько денег возьмёшь? Мы в этом месяце сильно потратились на мамины лекарства! – забеспокоился Полен.

 - Мне удалось скопить кругленькую сумму! – важно прихвастнул Касьен, - К тому же, мсье Дермицьё завтра обещал мне аванс!

 - Ну, ты крутой, братишка! – искренне восхитился Полен, - А мои боссы только и думают, как меня нагреть.

 - Вот проведём завтрашний «спектакль» и разберёмся с твоими жлобами-боссами! А вообще, моих подработок нам вполне хватает, а тебе бы следовало вспомнить об учёбе, ты сильно отстал за последний месяц! – наставительно указал брату Касьен.

     Взволнованные предстоящими ответственными событиями завтрашнего дня, мальчишки завели будильник и отправились спать. Они знали, что не подведут ни друг друга, ни свою мать. В полдень должны были нагрянуть представители социальной службы по опеке с очередной проверкой условий проживания их семьи. Касьен и Полен, во что бы то ни стало, не позволят разлучить их с матерью. Пожалуй, они были единственными, кто верил в то, что Ортанс сможет излечиться и вновь стать прежней заботливой и любящей матерью.

     Будильник преданно возвестил о начале нового дня. Проснувшись, Касьен и Полен приступили к выполнению серии запланированных мероприятий. Растрёпанная Ортанс всё ещё не подавала признаков пробуждения.

 - Так, я побежал по магазинам и за цветами, а ты чеши к дяде Жаку!  - распорядился Касьен. – Когда она очухается, будем приводить её в человеческий вид!

 - Эх, только бы всё прошло гладко! Только бы мама не подвела! – волновался Полен.

 - Всё будет отлично, вот увидишь! – ободрил его Касьен, переживавший не меньше брата.

     Дядя Жак не заставил себя ждать. Зайдя в квартиру, он поразился её прибранному и сверкающему виду. Казалось бы, ни что в этом жилище не выдавало, что здесь проживает мать-наркоманка с двумя сыновьями. Он осторожно, но уверенно прошёл в спальню и склонился над спящей Ортанс, выражение лица которой не отражало ни единого признака осмысленности и вменяемости. Он слегка похлопал её по щекам, приоткрыл веки, изучив состояние зрачков, пощупал пульс и, удовлетворённый, приступил к своему традиционному ритуалу возвращения Ортанс человеческого облика. Когда она начала проявлять первые признаки возвращения к действительности, он, одобряюще хмыкнув, отправился на кухню готовить кофе. Через несколько минут послышались неуверенные шаркающие шаги.

 - О, Жак….Какого хрена ты тут хозяйничаешь? – проворчала Ортанс, заглядывая в кухню, вращая глазами в поисках сигареты.

 - Проснулась, спящая красавица! Сейчас будем пить кофе. Как спалось? – ехидно подначил он Ортанс.

 - Как будто меня черти всю ночь где-то носили, поколачивая и измываясь. – Пожаловалась Ортанс. – Где пацаны?

 - Унеслись по своим делам.

 - Какие у них, на хрен, дела, сегодня же суббота! – воскликнула женщина.

 - Ого, ты даже в курсе, какой сегодня день! – не унимался Жак. – Может, ты тогда помнишь, что должно сегодня произойти?

 - Кончай говорить намёками! У меня сейчас не то состояние, чтобы их расшифровывать! – огрызнулась Ортанс, смачно затягиваясь сигаретой.

 - Охотно тебе верю! – хохотнул Жак. – Видать, вечерок выдался на славу!

 - Всё, завязываю! Расслабилась вчера последний разок. Сегодня начинаю новую жизнь! – мечтательно проговорила Ортанс.

 - Знакомая песня, детка! Сегодня она как никогда кстати! Скоро заявятся проверяющие, так что ты должна являть образец пристойности и благочестия! – иронично наставлял Жак.

 - Ох, бл*ть! То-то я чувствую, как меня отпускает. Твоя работа, доктор? – Ортанс спохватилась.

 - А то! Сейчас выпьешь кофе, осмотришься, как облагородили квартиру твои сыновья, примарафетишься, - и в бой!

 - И какого хрена я вышла замуж за такого мудака? На что я повелась? Надо было выбирать тебя! Сейчас готовила бы тебе завтрак, да? – пустилась в предположения Ортанс, смущая Жака.

    Ортанс всегда говорила таким не выражающим ничего конкретного тоном, что Жак, зная её уже много лет, всё равно никогда не мог понять, шутит она или говорит всерьёз. Но что бы ни значила её последняя фраза, она ему польстила. Жак был разведён и уже полгода отвоёвывал у жены права на своих детей, которая, не вытерпев его напряжённого графика, подала на развод. Несколько лет назад, когда братья познакомились с Ортанс, Жак был влюблён в неё и даже предпринял робкую попытку объясниться с ней, но Ортанс выбрала его смазливого брата и, как видно, прогадала.

 - Эй, ты чего завис, толстячок? Размечтался что ли? – хохотнула Ортанс. Жак получил это милое прозвище ещё в молодости, когда, не успев жениться, обзавёлся выступающим круглым пивным брюшком.

 - Может, и размечтался! – безучастно отозвался Жак.

     Они выпили кофе в полном молчании. Казалось, что каждый из них обдумывал что-то серьёзное, судьбоносное и значительное. Когда вернулись запыхавшиеся мальчики, Ортанс была уже их прежней матерью. Она хозяйственно придавала квартире последние штрихи уюта и опрятности, помогала Полену с приготовлением обеда. Руки у Ортанс ещё слегка подрагивали, поэтому мальчики принялись помогать ей с причёской и лёгким макияжем. Сделавший в очередной раз своё дело, Жак, поспешил откланяться:

 - Держись, детка! Ты не должна подвести своих пацанов, поняла? – наклонившись к ней, Жак прошептал ей в ухо.

 - Спасибо тебе, старина! Обещаю, что в следующий раз ты придёшь к нам просто в гости, без своего спасительного чемоданчика! – ответила Ортанс.

 - Уверен, что так и будет! – подмигнул Жак. – Пацаны, ни пуха, ни пера!

 - Пока, дядя Жак, и спасибо! – хором попрощались мальчишки.

 - Мама, какая ты красивая! – восхищённо воскликнул Полен, оглядев результаты их совместного с Касьеном косметического и парикмахерского творчества.

    Ортанс растрогалась и, пытаясь загнать обратно появляющиеся на глазах слёзы, промолвила:

 - Это вы у меня молодцы! Ваша мама обещает вам, что с сегодняшнего дня мы начнём новую жизнь! Как вам идея, прихватив дядю Жака, завтра отправиться в парк, а?

 - Мы только за! – отозвался Полен. – Но, может, быть вам с дядей Жаком стоит сходить без нас?

 - Ах ты, маленький сводник! – шутливо пожурила сына Ортанс. – Мы сходим всё вместе в парк, а потом, если ваш дядя не против, я приглашу его в кафе!

 - Отличная идея, мама! – поддержал Касьен.

     Визит представителей социальной службы прошёл безукоризненно. Они были явно поражены цветущему виду Ортанс, ухоженной и чистой квартире и весёлому настроению мальчишек. Тщательно обследовав каждый угол квартиры, они не нашли ничего подозрительного. Благоухающие цветы в каждой комнате произвели на них неожиданно приятное впечатление, а домашний персиковый пирог покорил своим изысканным вкусом и ароматом. Успокоившись и порадовавшись за эту семью, бдительные инспекторы отправились восвояси.

 - Мама, ты куда? – удивился Касьен, увидев заторопившуюся в прихожей Ортанс.

 - Пойду зайду к Жаннет на чашечку кофе! Давно её не видела. Вы тоже сходите прогуляйтесь, ведь сегодня был тяжёлый день! – ответила Ортанс.

 - Только ты не поздно, ма, хорошо? – отозвался Полен. – Мы тогда перед прогулкой заскочим к дяде Жаку и предупредим о нашем завтрашнем плане, ок?

 - Отлично! Так и сделайте! Ну, всё, я побежала! – Ортанс чмокнула сыновей. – Вернусь не поздно! Вы тоже не задерживайтесь!


     Ортанс не вернулась домой ни в одиннадцать вечера, ни в полночь, ни в час, ни в два. Раздосадованные мальчишки постеснялись беспокоить дядю в такой поздний час и отправились на поиски матери сами. Они неизменно нашли её в том же притоне, где она обреталась. Её окосевший и расфокусированный взгляд, всё же, с трудом распознал знакомые лица сыновей.

 - Оооо, а вот и мои мальчики! – заплетающимся языком протянула Ортанс. – А я думала, вы уже спите! – Ортанс картинно погрозила им пальцем.

 - Мама, мы за тобой! – утвердительно заявил Полен, и они с братом уверенно двинулись к матери, продираясь через наваленные бесформенные груды распростёртых по всему полу полуживых фигур, напоминающих людей.

 - Ээээ, не! Ещё совсем рано! Я чуточку посижу  и приду! – заартачилась невменяемая женщина.

     Мальчики, не обращая внимание на её нечленораздельное бормотание, схватили под руки её обмякшее тело и поволокли к выходу. Придя домой, они, молча, не сговариваясь,  снова проделали столь привычную им процедуру подготовки ватного тела матери ко сну.

     Пожалуй, прогулка в парк откладывается до неопределённых времён.