38 градусов по Цельсию

Я великолепно переношу тепло, несмотря на то, что всегда был достаточно полным, а народная молва приписывает толстякам скорый тепловой удар. Наверное оттого, что один мой дед – запорожский казак, житель более теплой страны.

Но, как говорится, всему бывает предел.

В этой стране мне два раза приплохело в жару – один раз, когда на Волгоградской ГЭС меня опустили метров на пятнадцать в шлюз на маленьком «Метеоре»1 и создалось впечатление, что после спуска воды образовался вакуум и дышать стало нечем. Хотя на самом деле – жутко поднялась влажность, когда на жарком солнце, стали обсыхать высокие и длинные стенки шлюзовой камеры, к тому же все покрытые вонючими водорослями. Я с завистью глядел на стоящий рядом туристический лайнер, потому что его верхняя палуба была вровень со стенкой шлюза и там гоношился народ, разглядывая, фотографируя, веселясь. А я задыхался испарениями и солярочным дымом, в узком промежутке между стеной шлюза и бортом теплохода на глубине двадцати метров.

Второй раз я перегрелся и в более северном Саратове.

По маршруту Третьего трамвая, идущего на Шестую Дачную был какой-то военный завод, где на административном здании располагался, уникальный в те годы, цифровой термометр. Целую неделю мы ездили мимо него на пляж и читали цифры – 32, 33, 31, 34, но не более. Ирина говорила, что эти цифры ложь и истинную температуру скрывают, потому что в Законе о труде, была статья о сокращении рабочего дня или дополнительной оплате за работу в жару2. Хотя наш, домашний, термометр, установленный правда в тени, показывал ту же, а порою, и более низкую температуру.

Но так уж устроен русский человек – подозрителен он до болезненности – все время считает, что его обносят блюдами и самое вкусное достается другим, а не ему.

 

В тот день я вышел на улицу и почувствовал, как немилосердно солнце жжет мои плечи, а раскаленный асфальт подошвы. Мне, родившемуся и выросшему в холодной и мокрой Москве такое было непривычно, но зато – в радость3. Поэтому я решил, ни на что не обращая внимания, ехать на пляж. Жили от Волги мы довольно далеко и путь был неблизкий.

Трамвай, долго стоявший на прямом солнце был раскален. Сидения, попавшие в тень уже были заняты, а на сидения, нагретые солнцем, сесть было невозможно, настолько они обжигали спину и задницу. Мы встали на задней площадке в надежде, что нас обдует ветерком, но нашим мечтам не суждено было сбыться. Вместо уличного воздуха в нашу сторону дул нагретый воздух из салона, который пованивал какой-то горелой электрикой. Стало противно. Захотелось пить. Но, со времен военной подготовки, я знал, что пить-то как раз нельзя, поэтому терпел… терпел…, но потом стало невтерпеж!

Приближался термометр, вот уже здание завода… на термометре +38! Ох! Вот, в натуре, говорят – у страха глаза велики! Не посмотри я на термометр – может быть спокойно поехал бы дальше, тем паче, что проспекте Кирова, нас ждали прилавки с белковым мороженым. Но…! +38! И я – сдрейфил!

Захотелось в прохладу, в тень, к холодильнику с любимым «Снежком»4. Ирина не протестовала, поскольку ей тоже в такую жару тащиться через весь город, и уж тем более, через мост, совершенно не хотелось. Мы пересели на встречный трамвай и направились к дому. Но вышел я у «108 школы» (наверное там) – помню, что на углу был книжный магазин – захотелось, чтобы день не пропал даром, книжки посмотреть5, да и в прохладе теневой постоять.

На асфальтовой площадке перед книжным магазином чья-то добрая рука насыпала хлебных крошек, на которые слетелся десяток-другой голубей. Они весело их клевали, как вдруг один из них, клюнув носом мостовую, завалился набок из его раскрытого клювика потекла кровь. Хм-м-м-м-м… Недобрая картина!

Не прошло и минуты, как второй голубок аналогичным образом завалился набок… Стало не по себе! Несмотря на раскаленный воздух по спине пробежал холодок.

– Жарковато сегодня… дохнут… сорок наверное – прозвучало откуда-то, да так, что я сразу и не понял откуда. – Жарковато…

Я повертел головой по сторонам и углядел старичка, сидящего на металлической трубе, которая и по сей день повсеместно изображает заборы в наших городах, среди кустов слева от входа в магазин. Колоритный был старичок… Грязненький, но не грязный, старенький, но не старый, сгорбленный, но не горбатый…И не смотря на исключительно теплый день одетый в какой-то сильно поношенный костюмчик, который иначе, как «похоронным» не назовешь. Мерзость, одним словом. Глянул я на него и передернулся от пронзительных маленьких черных глаз, смотревших на меня так, как будто бы он смотрел через меня насквозь.

Не знаю почему, но мне внезапно захотелось пообщаться с ним, подойти к нему, причем с такой силой, что я даже как будто и сделал шаг, но неизвестно откуда ворвавшаяся в мою голову мысль: «Так это же смерть моя!» – ошарашила, остановила и заставила ретироваться. Я что-то промямлил Ирине, что в магазине будет еще душнее и, давай, пойдем домой. Ирина, безропотно подчинилась и мы пошли. До остановки было рукой подать, но я не торопился, поскольку боялся, что подойдя к ней мне придется обернуться и снова увидеть старичка. Я сделал все возможное, чтобы не оборачиваться.

Трамвай, слава богу, не пришлось ждать. Садясь на заднюю площадку я упорно отводил глаза от огромного трамвайного окна, но, когда трамвай тронулся, меня пронзил какой-то импульс - глянуть, глянуть... Я сжал зубы до боли и сдержался.

Приехав домой, я опустил еще ниже полог в лоджии, принял холодный душ и…

Стал рассуждать здраво!

Чего я испугался? Плевал я на жару и всяких старичков!

Но почему в мою, как я считаю, здравую голову, закралась эта безумная-безумная мысль? А может быть, это все-таки неспроста? Вдруг моя интуиция меня упредила и предупредила?6 Может и не было никакого старичка? Это был бред, бред перегретого мозга, который так, образно, пытался подсказать мне правильные действия?

- Иринка, ты старичка возле магазина видела? - Собравшись с духом, спросил я.

- Какого старичка?

- На заборчике сидел и что-то там говорил...

- Нет, не видела - ответила Ирина, но посмотрев на мое изменившееся при этом лицо, сморгнула и продолжила: Ну не помню... Не смотрела я туда...

- Куда? - переспросил ее я, но она не ответила.

Прожив жизнь я стал понимать одну очень простую вещь – наш организм, говорит с нами на языке образов, причем образов, порою, не совсем понятных с рациональной точки зрения.

Простой пример: стоит мне только простудиться, как меня начинает преследовать запах свежесваренного кофе, он чудится мне везде, даже из глушителя старой иномарки, проехавшей мимо. Перед глазами рисуется чашечка темной жидкости со светлокоричневой пенкой по краю, легкий парок над ней и аромат, чарующий аромат горячего кофе… С другой стороны – кофеин – важное средство в борьбе с простудой и гриппом и входит даже в лекарство аскофен. Таких примеров по жизни можно привести много, но это уже тема другого рассказа.

К Гагарину

 

1  Пассажирское судно на подводных крыльях, рассчитанное на перевозку целой роты (сто с лишним человек).

2  Сам я этот закон не читал и пишу по принципу «за что купил, за то и продаю».

3  Отмечу, что вторая половина 1980-х годов в Москве была очень холодная. Я неоднократно выезжал из Саратова в августе солнечным вечером при температуре +24, а приезжал в дождь и +12. Помню каким чудом показались мне теплые 1990-е годы.

4  Кисломолочный напито - маложирный заслащенный ацидофилин.

5  В те годы информационного голода, книг печаталось много, но рассылались они по всей стране. Поэтому, в Москве и Ленинграде, где их читали, купить их было не возможно, а во всяких областных и, тем более, районных центрах, они годами пылились на книжных полках. Поэтому, я посещал все провинциальные книжные магазины и, порою, откапывал там сокровища.