Садовник и садист

                Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
                И душу нам гнетут, и тело разъедают;
                Нас угрызения, как пытка, услаждают,
                Как насекомые, и жалят и язвят.

                Упорен в нас порок, раскаянье - притворно;
                За все сторицею себе воздать спеша,
                Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
                Слезами трусости омыв свой путь позорный…
                Ш.Бодлер



                1
- Мама, мама! – Мальчишка лет шести, в страшном смятении размахивая руками, вбежал в гостиную двухэтаж-ного строения. – Там Поля руку принес!
  Малыш остановился, озираясь по сторонам, и обнаружив мать у телевизора в дальнем углу огромной комнаты, кинулся к ней и принялся дергать за подол платья. Привыкшая к вечным приставаниям любопытного сына женщина не реагировала. Наконец, ребенку наскучило, и он завопил противным голосом:
- Мам, Полька руку принес! Говорит, что она вся в крови!
  Влада вздрогнула, скорчила недовольную мину и, оторвавшись от интересной передачи, отмахнулась:
- Сын, что ты несешь? Опять этот дурак Ипполит что-то придумал?..
-  Очередная неудачная шутка,- бурчала женщина, идя с сыном по коридору, ведущему к двери в красивый и уютный дворик, утопающий в осенних цветах.
  Обнаружив за одним из розовых кустов своего садовника полоумного малого по имени Ипполит, которого все звали просто Полькой, Влада потребовала объяснений.
- Поль, опять ты Генку пугаешь?
- Влада Тимофеевна! - принялся оправдываться высокий юноша в форменном комбинезоне на голое тело. - Я не пугаю, я могу доказать. У меня есть рука, ее кто-то забыл в вашем саду. Пойдемте, она в сарае.
- Ладно, пошли. А ты оставайся здесь, - строго глянув на сына, приказала женщина.
  Ипполит и Влада направились к хилому строению у ограды, перекосившемуся от непогоды, терроризировавшей старика не первый десяток лет. Избушка обросла плющом, что придавало этой хижине дяди Тома  некую схожесть с романтическим бунгало и частично скрадывало дряхлость древнего тела.
- Слушай, Поль, а где ты нашел это? – Влада даже не хотела называть предмет, найденный садовником.
- Рядом с вашим домом под окном спальни, у куста сирени. Я увидел целлофан. А я не мог его оставить, Ипполит все очень хорошо делает. Даже уборку. Ипполит не любит целлофаны…
 Полька и молодая женщина остановились у сарая.
- Ну, открывай, - сказала Влада. Долговязый, шустро орудуя отмычкой, заменявшей ему все ключи, справился с замком и впустил хозяйку внутрь.
- Вон там, на столе. - Парень, зайдя следом, вытянул указательный палец, пытаясь в полутьме направить взгляд хозяйки. Будто в этом маленьком помещении могло еще что-то уместиться, кроме четвероногого творения человеческих рук, занимавшего всю противоположную от входа стену.
- Включи свет, Поль! – попросила женщина.
- Ой, да, извините, - пробормотал садовник, почесывая макушку, и вышел из сарая. Выключатель был снаружи.
  Женщина вскрикнула от неожиданности, почувствовав легкое движение воздуха по лицу, будто кто-то про-шмыгнул мимо, и услышала звук захлопывающейся двери. Влада, развернувшись, кинулась к выходу, толкнула дверь, но та не поддалась. Тогда  Порошина  ( Фамилия Влады. Е.Р.) стала барабанить в дверь, загоняя себе занозы от необработанных досок.
- Полька, что за шутки, выпусти меня отсюда! – закричала Влада. Странный запах заставил ее замолчать.
- Боже, это же бензин!
  Жидкость подтекла в щелку под дверью внутрь сарая. Женщина ощутила это, когда пахучая масса, столкнувшись с босоножками на тоненькой подошве, прохладным прикосновением прошлась по пальцам стопы.
  Дрожь пробрала хрупкое тело и леденящим страхом стала проникать глубже к сердцу. Мозг принялся рисовать всевозможные картины ужасающих последствий, которые суждено будет увидеть не только пожарным и полицейским, но и ее Генке – любимому сыночку, которого она с рождения пыталась отгородить от внешнего мира с его гадкой извращенной жестокостью.
  Истерзанная тревожными мыслями, Влада даже не заметила, как дверь отворилась и в проеме показалась долговязая фигура Ипполита. Тот схватил хозяйку за руку,  выволок из хижины и принялся  хлестать по щекам, что привело в чувство перепугавшуюся не на шутку женщину.
- Полька, что случилось?! Что у тебя за шутки такие?!.. – Влада не могла остановиться. Напряжение выплеснулось негодованием и возмущением.
- Влада Тимофеевна, это не я! – воскликнул возмущенный Ипполит. – Я вышел включить свет, но он не загорелся.
- Как это не загорелся? Ты же буквально на днях все починил!
- Вот это меня и удивило, Влада Тимофеевна. Полька всегда все делает хорошо. Я посмотрел вверх и увидел, что провод уже не висит. Потом Полька посмотрел вниз  и увидел, что провод уже лежит на земле. Но Полька не портил ничего. Я подошел к проводу, потом хотел что-то придумать, чтобы вам стало светло. Придумал, хотел пойти за свечкой. Когда отошел, услышал, что вы кричите, и прибежал обратно.
- Послушай, Поль, ты что же, даже не заметил, как кто-то закрыл дверь? А откуда тогда бензин? И почему так долго? – затараторила дрожащая от страха женщина.
- Вы же знаете, когда Полька что-то одно делает, то другое не замечает, - виновато переминаясь с ноги на ногу, пробормотал юноша.
- Ах, да, я заметила. Но ты сам что видел, когда побежал спасать меня? – поинтересовалась Влада.
- Кто-то убегал. Полька видел. Он был высокий, худой. На нем был такой же комбинезон, как на мне. Но сначала он заметил, что я его заметил, а потом уже побежал. Просто Полька засмотрелся и прибежал не сразу.
- Ладно, спаситель. - Молодая женщина улыбнулась, ласково взяла Ипполита за руку  и повела в дом.
- Генка! Ген! Ты где, малыш? – позвала она сына с порога. – Иди чай пить. Я для вас с Ипполитом кое-что вкус-ненькое припасла.
- Да, Поль, завтра покажешь мне эту дурацкую находку. Сегодня я точно туда не вернусь.
- Хорошо, Влада Тимофеевна.
  Влада направилась в кухню, включила чайник  и полезла в холодильник за сладким. Ее внимание привлек не-большой целлофановый сверток, лежащий под морозилкой. Она вытащила его и стала искать посуду, куда можно было бы выложить содержимое.
- Странно, я ничего такого не покупала. Что это может быть? Может Ипполита спросить? – подумала Влада. – Хотя он всегда предупреждает, если что кладет сюда.
  Затем стала разворачивать сверток. Сильный запах  еще не успевшей замерзнуть в холодильнике разлагающейся плоти вырвался наружу. Тошнота подкатила к горлу женщины, но сдерживаясь, она продолжила распаковывать.
- Боже! Ипполит! – закричала Влада, отпрянув от  предмета, который выудила из свертка.
  Полька влетел на кухню и глянул на стол. В  куче целлофановых оберток, лежала человеческая рука. Рука ребенка.
- Надо вызвать полицию, - выдавила из себя Влада.
- Да, я сейчас, - ответил Ипполит.
  В это время в кухню вбежал Генка:
- Мам, я кушать хочу!
- Не сейчас, малыш! Иди в гостиную, я приготовлю и занесу туда, - желая выпроводить ребенка до того, как тот увидит кровавую мерзость, пробормотала женщина.

- Здравствуйте. - Вежливый полицейский, улыбаясь, стоял на пороге и вертел в руках ветку розы. – Мы получили сигнал из этого дома…
- Да, да, - отвечая на его полувопросительную фразу, пробормотала Влада, удивившись мысли, которая появи-лась в голове по поводу сломленного  в ее же саду цветка. – Пройдемте со мной. Не будем здесь…
  Женщина, глазами указав на малыша, топтавшегося в прихожей, прошла на кухню. За ней последовали офицер и Ипполит.
- Вот, смотрите! –Влада сделала жест в сторону торчавшей из целлофанов детской руки.
- Ах, мать ты моя, женщина! – воскликнул полицейский и стал набирать чей-то номер.
- Алло! Николай?.. Да, это я, Калмыков. Тут расчленека. Кажись, по твоей части… Да… Именно…
А твоя команда возьмется? – По-видимому, ответ был положительным, так как Калмыков начал уверять присутствующих, что самый лучший сыскарь города займется этим случаем.
               
- Мефистофель, ко мне! Мефистофель! Куда ты, нечистая сила, запропастился?!
  Старушка лет семидесяти, этакий божий одуванчик с просвечивающей розовой кожицей на макушке, бегала в полутьме двора вокруг своего домика, размахивала трясущимися от болезни руками и причитала. Комкая в руке подол платья времен Екатерины II, беловолосый Паркинсон,  прошаркав мимо сарая, услышал доносившиеся оттуда слабые стоны. Будучи бесстрашной женщиной, старушка открыла дверь, вошла внутрь и потянулась к выключателю. Сильный удар в лицо сломал переносицу и сбил ее с ног. Женщина мешком опустилась на пол, а кровь полноводным потоком хлынула из разбитого носа, затекая в раскрытый рот. Хватая воздух губами, словно рыба, выброшенная на берег, захлебываясь собственной кровью, старушка еле слышно хрипела:
- Мефистофель… Мефисто… Ме…
  Распластавшуюся на полу женщину нападавший пнул ногой в живот, отчего та потеряла сознание. А когда при-шла в себя, почувствовала, как ее куда-то тащат.
- Вот, блин, живучая. - Послышался полушепот откуда-то сверху. – Ничего, все равно мало осталось, мамаша.
  Неимоверным усилием воли старушка заставила приподняться тяжелые веки. Когда глаза привыкли к полутьме, она поняла, что долгое перетаскивание ее дряхлого тела в неизвестном направлении, было всего лишь парой метров от входной двери к центру сарая. Ее взор привлек темный силуэт на полу подле нее. Это нечто изредка постанывало и пошевеливалось.
- Мефистофель, - дрожащим голосом пролепетала старушка. В ответ был звук, отдаленно напоминающий волчий вой, будто из глубокого подполья.
  Громкий  издевательский смех заставил вздрогнуть двух загнанных животных: человека и зверя. Затем тяжелый ботинок с размаха впечатался в живот собаки. Та захрипела от невыносимой боли. Звук ломающихся костей больно резанул слух старушки,  дрожь знобящего страха и отчаяния скрутила суставы, а сердце сорвалось и полетело куда-то, оставляя на своем месте лишь пустоту и унизительное чувство беспомощности.
  Женщина попыталась закричать, но тщетно. Голосовые связки не слушались ее. Затем она попробовала поше-велить рукой. Но и это ей не удалось. В отчаянии она закрыла глаза,  большая капля слезы покатилась из уголка левого глаза. В желудке горело, а голова раскалывалась от невыносимой боли. Что-то клокотало в бронхах при каждом вдохе и выдохе.
«Я умираю».
  Послышался слабый стон, а затем шумный выдох со стороны, где лежал ее верный пес. Старушка не стала от-крывать глаза, и так было понятно - то были последние звуки, связывающие собаку с нашим миром живых. « И жили мы всю жизнь вместе, вместе и умрем» - промелькнуло в седой голове. Больше женщина не проявляла признаков жизни.
- Ох, неужели все?! Достала, - пробормотал осипший голос, а новые ботинки с багровыми пятнами крови про-шлись от еще теплого тела старушки к стене, сильные здоровые руки потянулись вверх и сняли пилу, заранее приготовленную для зверского обряда.
- Сейчас будет весело: наши ручки помашут ручкой. - Раздался довольный сказанной фразой смех самоуверенного и самовлюбленного выродка. Пила опустилась к левой руке погибшей и стала ходить из стороны в сторону. Ошметки мяса, кожи и осколки костей разлетались, попадая на брезентовый фартук, нависший над новыми окровавленными ботинками. Кровь лилась на пол из еще незатвердевших сосудов и брызгала во все стороны. Кисть была отрезана, к ней присоединилась стопа. Далее владелец брезентового фартука направился к трупу собаки.
- Мефистофель, тебе предстоит сыграть свою роль в этом спектакле. Так что гордись, ты не просто издох, ты останешься в памяти всех в этом городе! – Смех опять забулькал в глотке. - Ты их заставишь задуматься о том, что они сделали и что делают!
  Пила опустилась к лапам невинного животного, служившего верой и правдой человеку и, конечно, никогда не допускавшего мысли, что с ним могут поступить вот так бесчеловечно.


                2
  Ночь  была долгой для Влады. Не выспавшись и не позавтракав, она полетела на работу. Будучи владельцем небольшой компании Порошина могла жить только на дивиденды, и неплохие, которые приносила компания. Но после того как один «честный» бухгалтер помог им вляпаться при аудите, женщина решила сама заняться финансовой частью.
  Все мысли Влады занимала ужасная находка и тот, кто мог ее подложить, забравшись в дом незамеченным, как и когда успел  он перенести этот страшный сверток из сарая в дом. Ни она сама, ни Полька, ни ее малыш ничего и никого не видели. Хотя отсутствие воспоминаний можно было объяснить шоком, который женщина перенесла, находясь в запертом помещении. Ипполит, так тот вообще ничего вокруг не замечает, если уже занят каким-либо делом. А Генка еще маленький, мог и не понять, что происходит. А, может, он все же видел?.. В общем, идя на работу, Порошина протерла все свои мысли попыткой сложить их в одно цельное и понятное.
  До офисного здания было недалеко, буквально метров двести. Поэтому Влада редко пользовалась машиной. Разве что ей надо было в течение дня поездить по работе. Но сегодня женщина отменила все встречи, не села за руль, и вообще подумывала разобраться с текучкой и вернуться пораньше домой к сыну. Нервы устроили бунт, голова болела, лицо опухло  и походило на свежеиспеченного колобка.
  От горьких и суетливых дум Порошину оторвал шлепок по спине. Она вздрогнула и обернулась. Перед ней красовался велосипедист, держащий в свободной руке массивный желтый пакет. Он сунул  этот пакет ей в руки и тут же умчался со скоростью света.
- Постойте! - крикнула Влада  вслед неизвестному, но тот не затормозил и свернул в первый же переулок.
- Странный какой-то… - Пожала плечами женщина. – Жаль, лица не разглядела.
  Изредка поглядывая на пакет, Влада медленно подошла к вестибюлю высотки, где ее фирма снимала помещение. Но потоптавшись некоторое время в раздумье, выудила мобильный из сумочки и набрала номер секретарши.
-  Манюня, я сегодня не появлюсь. Куча дел. Кто будет искать, скажешь, что по семейным делам срочно выехала из города.
  Отключив телефон и облегченно вздохнув, Порошина повернула от офиса и зашагала через улицу к парку. Вы-брав одну из лавочек  в тени, она присела и начала распечатывать пакет. Оттуда пахнуло тухлым яйцом и желе-зом. Поморщившись, женщина засунула внутрь руку. Пальцы коснулись чего-то мягкого, пушистого. Странное неприятное давящее чувство стало расти в груди, заполнять собою легкие и горло.
  Влада вывалила содержимое пакета на лавочку, на которой сидела, - игра в «угадайку» наощупь ее не прель-щала. Ох, если бы она знала, что там окажется: две собачьи лапки все в крови и человеческая кисть смотрели на нее с молчаливым порицанием. Среди ингредиентов столь изысканного блюда лежала записка, с нарисованными пальцем кровавыми разводами. Крупными буквами детским почерком было написано: «Это – половина. Жди меня».
  Влада в шоке от увиденного даже не заметила, как к ней прицокала на высоченных каблуках некая девица. И только резкий вопль подошедшей дамочки заставил очнуться.
- Да, вам что-то надо? – понимая, что задается идиотский вопрос, поинтересовалась Влада. Ее взгляд, устремленный вверх к лицу девицы, не выражал ничего. – Может, вы полицию вызовите?
- Ой, нет, сами как-нибудь, - промямлила девушка, с ужасом поглядывая на излучавшую холодное спокойствие Владу. Каблуки также быстро процокали в обратном направлении, оставив  получательницу мерзкой посылки сидеть, молча уставившись на пакость, что развалилась перед ее глазами.
  Наконец, мозг Влады справился со стрессом, оценил ситуацию и попросил хозяйку взять телефон и набрать номер полиции. Через полчаса к женщине подошел Горский.
- Боже! – воскликнул повидавший немало за время работы в убойном мужчина. – Вы даже не подозреваете, кто это мог бы быть?
- Что вы! Ни я, ни мой покойный супруг никогда никому плохого не сделали. У меня сынишка растет. - Влада расплакалась. - Ему не надо всего этого видеть.
- Да, я понимаю, но все же… Сейчас я вас отвезу в участок, разберемся со всем этим добром. - Николай кивнул на содержимое посылки.  - А потом - домой.
- Я не знаю… Думаю, что и дома теперь небезопасно.
- Давайте, я сейчас сделаю один звонок. Посмотрим, куда вас с сыном можно будет пристроить. - Горский стал набирать номер Саши.
- Алло, Саша! Это я. Как ты, малыш?!.. Вот и отлично… Послушай, у меня к тебе просьба. Можешь на несколько дней приютить мать с ребенком? … Спасибо, как приедем, я все объясню.
               
- Привет, Солнышко! – Горский ласково чмокнул открывшую дверь девушку. – Принимаешь гостей?
- Да куда уж… - улыбнулась Саша, - проходите.
  В квартире пахло свежестью и чем-то вкусным. У большого окна в зале стоял диван с прилепившимися, будто бедные родственники креслами, а перед ним - низкий журнальный столик с огромным букетом белых лилий. Приглушенный белый свет, падая с потолка, нежно играл  лепестками цветов, а голубоватый, ниспускавший свои лучи из четырех углов зала, мягкими волнами обтекал углы, сглаживая их и расслабляя нервную систему.
  Вся обстановка квартиры, а не только гостиной, говорила о романтичной практичности хозяйки. Об ее неплохом вкусе, ненависти к ненужным вещам, которые обычно собирают женщины, руководствуясь ложной целью создания уюта и комфорта, что так раздражает мужчин, не понимающих, как могут все эти безделицы, порой обошедшиеся не одну тысячу в американской валюте, приносить столько удовольствия и счастья заполучившим их теткам.
- Ребята, вы проходите, в гостиную. А я чаю согрею. Наверное, еще и голодные. Сейчас все организую.
  Через минут пятнадцать на журнальном столике появились маленькие закусочные тарелки, чайник с кипятком и заварочный чайничек. На большом блюде, неизвестно каким образом уместившемся между всем этим засильем посуды, лежали бутерброды с колбасой и сыром.
- Ну, - вздохнула хозяйка, поглядывая в голодные глаза мальчика, - принимайтесь за еду, а то чай стынет… Коль, тебя можно? – кивнула Саша Горскому.
  Николай поднялся и прошел за девушкой на кухню.
- Давай, колись, что случилось? И сколько они тут будут? Ты же понимаешь, у меня не приют, и я работаю, так что не смогу за ними приглядывать. Я ненавижу уходить из дому, зная, что там остается кто-то чужой. Тем более я не имею понятия, что это за люди.
- Брось, Саш, малышу всего-то лет шесть. Что они могут натворить? А дома у них небезопасно.
- А ты не подумал, что приведя их ко мне  в дом, подверг опасности и меня?! – вскипела девушка.
- Саш, но им идти некуда, - начал оправдываться Николай.
- Послушай, Горский, - сухо заговорила Александра, - максимум неделя. Потом все. Я не нянька. У меня есть своя жизнь, свои планы и свой распорядок дня. И я не собираюсь что-то менять из-за них…
- Не надо ссориться. - Их спор неожиданно прервала Влада, которая, сообразив, почему девушка не захотела при ней с сыном говорить с полицейским, прошла за ними на кухню. - Не надо, прошу вас. Я завтра же перезвоню своей тетке и попрошусь к ней. Главное, чтобы дома  была, а то она любительница путешествий.
- Вот и отлично, - обрадовалась Саша, - превосходно. Вы уж простите, но я никак не могу надолго вас оставить. Да и места нет, как вы сами видите. Кому-то придется спать на полу. И мне не хотелось бы, чтобы этим кем-то оказалась я. Вы потом будете целый день прохлаждаться, а мне работать.
- Да, да, конечно, - пробормотала Влада и вернулась в гостиную к сыну, уплетавшему за обе щеки приготовлен-ные хозяйкой бутерброды. Она подсела к нему, обняла и стала что-то шептать на ухо. Вдруг мальчишка вскочил и завопил:
- Польку хочу! Пусть Полька с нами поедет!.. Без него не поеду!
  Николай и Александра прибежали на крики Генки.
- Кто такой Полька? – спросил Горский.
- Да тот, немного больной на голову. Ипполит. Он у нас садовником работает. По дому помогает, - ответила Влада.
- Он, помнится, говорил, что в тот день видел человека, убегавшего от сарая, - вспомнил Николай.
- Да, и мне он так сказал. Только кроме одежды, ничего не смог вспомнить. А лица вообще не разглядел, - сказала Влада.
- Жаль. А что он конкретно видел? Что вы видели, слышали? Ваш сын… - Горский стал крутить локон непослуш-ных волос у виска. - Можете все это рассказать у нас в участке моим ребятам? Нам очень это поможет.
- Прямо сейчас? – удивилась женщина.
- Да нет, - улыбнулась ей Саша. - Кто ж вас в ночь погонит туда? Сначала поешьте, отдохните. Утром и разбере-тесь.
                3
- Доброе утро, - Горский козырнул собравшимся  в его кабинете мужчинам. – Есть что-то?
- Обалдел? – возмутился Конев. – Ты, значит человек, спать тебе надо. А мы что тебе?..
- Да не бушуй. - Махнул рукой Николай. - Я тут вам привел несколько свидетелей. Вчера мы их опросили. Но тогда толку от них было мало. А сейчас стоит попытать счастья.
- Да,  надо бы попробовать, - откликнулся Дорохов.
- Только не вместе же их сажать, - пробурчал Никифоров. – Они друг друга запутают.
- Мы не имеем права допрашивать ребенка без матери, - подал голос с галерки Ладожский.
- А мы и не будем допрашивать, - успокоил его Горский. – Мы просто с ним поговорим, точнее детский психолог. А кто-то из наших будет присутствовать. Мать попросим смотреть через окно, если захочет. Она не должна находиться там.
- И как она может помешать?
- Конь, тупишь? – возмутился Геннадий. – Дети в таком возрасте, а особенно так привязанные к родителям, все-гда ждут одобрения и указания с их стороны. Он нам без ее одобрямс ничего не скажет. А так что-то вроде дет-ского сада получится. Игра такая, понимаешь?
- Да иди ты… - буркнул Конев, - психолог хренов.
- Жаль, что пока Самойлов ничем порадовать не сможет, - вздохнул Николай. – Разве что завтра утром поеду к нему, посмотрю, что накопал старик.
- Сейчас по кабинетам? – полувопросительно сказал Ладожский. – А то когда ж мы закончим? Я тут ночевать не собираюсь.

- Здравствуйте, - начал разговор Геннадий. – Вы Влада Тимофеевна Порошина?
- А где Горский? – Вместо ответа последовал вопрос.
- Он занят. И его нет на месте. Так что беседовать с вами буду я. Вы не против? – Ладожский мило улыбнулся молодой женщине. «Ох, уж она меня достанет», - пронеслось в голове.
- Тогда сначала… Вы Порошина Влада Тимофеевна?
- Это допрос?
- Нет. Но мне надо точно записать, с кем я говорил и от кого получил сведения.
- Да, я – она самая. Дальше?
  «Тьфу, твою налево!» - ругнулся про себя полицейский. Но тут же взял себя в руки и продолжил разговор:
- Вы можете еще раз подробно описать все, что вы видели, слышали?
- Я уже все рассказала, - возмутилась Порошина. – Я больше ничего не помню и не знаю.
«Ладно, стерва!» - Геннадий начинал терять терпение.
- Но вы можете хоть постараться вспомнить  ассоциативно. Может, какие запахи, цвета?.. Поверьте, мне глубоко плевать на вас, вашего сына. Но, как я понимаю, вам не плевать. Если вы сейчас, упрямая вы баба, не скажете мне хоть что-то, я пошлю вас и вашу семейку далеко и надолго. И мне будет намного легче, когда меня вызовут на ваши трупы, а я при всем том найду более разговорчивых свидетелей, которые помогут мне в расследовании уже вашего убийства.
  Ладожский медленно встал, оперся о стол ладонями, наклонился к Порошиной и продолжил:
- Горского не будет. Он не про вас. У него есть девушка, с которой они собираются пожениться. Нечего лезть к нему. Они столько пережили вместе, что если кто-то вроде вас, дамочка, постарается хоть чуть омрачить их жизнь, наш отдел просто вкатает этого человека в асфальт. Вам понятно?
- Вы мне угрожаете?! – воскликнула Влада.
- Очень надо. Я предупредил. А теперь, если вам действительно дорога жизнь вашего ребенка, начнем наш разговор сначала. И постарайтесь на этот раз не выеживаться.
- А с чего вы взяли…
- Заткнитесь, пожалуйста, - холодно остановил ее Геннадий, - давайте по существу.
  Влада, расстроенная и разочарованная, не понимающая, как вот так просто можно залезть в самые сокровен-ные мысли и прочитать в голове другого незнакомого человека самое интимное, что может прийти тому на ум, начала заново пересказывать то, что уже было зафиксировано. Ее рассказ практически ничем не отличался. Разве что маленьким фактом. Сегодня она уже припомнила, ей показалось, будто от Польки несло бензином. Вот почему она поначалу заподозрила его. Затем вспомнила, что видела в его руках какую-то тряпку, от которой и шел этот запах.
  Ладожский, закончив писать, повернул к женщине бумаги и попросил поставить подпись. Влада расписалась, встала и пошла к выходу, но вдруг остановилась и, стоя спиной к следователю  глядя в коридор глазами полными слез, спросила:
- А как вы догадались?
- Это – моя работа, - ответил Геннадий.

  В кабинете Дорохова было как всегда чисто, уютно, как дома. Каждый из их рабочей группы, кто хотел отдох-нуть, забегал к Ратмиру попить чаю и полежать на мягком диванчике, пристроенном любезным хозяином в углу слева от рабочего стола, смотревшего гладкой отполированной поверхностью в мрачный зев коридора.
- Как у вас чисто… - Ипполит вертел головой из стороны в сторону. - Владе Тимофеевне понравилось бы.
- А тебе нравится? - спросил Дорохов долговязого юношу.
- Да… Очень! – Полька аж привстал, выражая удовольствие.
- Да ты садись. Кушать хочешь? – Ратмир протянул парню тарелку с нарезанной ветчиной и хлебом. – Я сам нарезал, а ветчину сам готовил. Домашняя.
  Молодой человек улыбнулся, взял салфетку со стола и ею аккуратно переложил ломоть  хлеба и кусок ветчины на свое блюдце.
- Извините, руки у Поли грязные, - Ипполит виновато посмотрел на полицейского.
- А что Поля может рассказать обо всем происшедшем? Он вспомнил что-то, чего сразу не пришло в голову?
- Да, он вспомнил, - жуя, ответил долговязый. – Я забыл сказать полицейским, что когда бежал спасать хозяйку, нашел чей-то халат. Он лежал прямо у сарая. Но когда Поля уходил, его там не было.
- А что ты с ним сделал?
- А это не помню. - Ипполит стал теребить локон за ухом, стараясь вспомнить судьбу найденной вещи. «Совсем, как Горский», - улыбнулся Дорохов.
  Ипполит же по-своему истолковал улыбку, поставил на стол блюдце и встал.
- Я должен стоять или ходить, чтобы вспомнить. Иначе я не смогу вам помочь. А вы очень хороший человек… Вы не смеетесь над Полькой, как другие… Вот и Влада Тимофеевна не смеется… Вы тоже по-доброму улыбаетесь.
- Послушай, ты такой большой, что стоя вот так, занимаешь много места. А если ходить будешь, то снесешь пол кабинета. Давай так… Ты сядешь. А чтобы голова твоя не закипела от большого количества мыслей, я тебе принесу кубик-рубик. Идет?
- Идет! – воскликнул обрадовано Поля.
  Через некоторое время Ипполит был полностью погружен в разгадывание, каким образом вернуть Кубик Рубика в идеальное исходное состояние.
- Красный, оранжевый, белый, желтый, синий, зеленый…
  Дорохов с минут пять наблюдал за действиями своего подопечного. Затем, не прерывая его забавы, спросил:
- Ипполит, почему так?
- Штаны не как мои. У меня - синие. У него – зеленые.
- Что еще тебя беспокоит?
- Генка был красный… Нет, щеки были красные… Он дрожал.
- Он что-то видел?
- Не знаю. Но думаю, что да. Почему он тогда дрожал?
- Я принесу тебе кофе.
- Красный, оранжевый, белый, желтый, синий, зеленый. Тут нет коричневого… Нет коричневого…
- А кто коричневый? – Дорохов подошел к Польке, сообразив, что упоминание о кофе выудило из памяти парня этот цвет.
- Он. Глаза. Большие. Мой брат…
- Ладно, Полька, ты посиди, я вернусь. Хорошо?
- Красный, оранжевый, белый, желтый, синий, зеленый…

- Здравствуй, Гена. - В кабинет Никифорова вошла высокая полная женщина. Она медленно подошла к столу, за которым в хозяйском кресле восседал шестилетний малыш и что-то рисовал на чистом бланке. Мальчик поднял голову и улыбнулся большой даме:
- Здравствуйте. А как вас зовут?
- Нина Федоровна. Ты не против, если мы с тобой тут поболтаем и немного развлечемся, пока твоя мама помогает полицейским?
- Да нет. Садитесь рядом со мной. Я рисую корабль.
- Покажешь? – поинтересовалась женщина.
- Да, конечно. Я хорошо рисую.
- А почему у тебя корабль красный?
- Чтобы о нем все знали, - невозмутимо ответил мальчишка.
- Но ведь пока ты сам о нем не расскажешь, кроме меня и пары человек, которые случайно оказались в этой комнате, все равно никто не узнает. - Психолог пыталась вызвать Генку на прямой разговор. Она чувствовала,  мальчик что-то прячет внутри себя. И это что-то давит на него, грызет и не дает покоя.
- Узнает. Ведь он ходит от порта к порту. - Шестилетний малыш рассуждал явно не по годам разумно и логично. – Скоро он зайдет еще в какой-нибудь порт. И все об этом узнают.
- А ты можешь нарисовать капитана этого корабля? – спросила Нина Федоровна.
  Малыш почесал затылок карандашом и пробурчал:
- Ну, если только для вас.
- А почему для меня? Я тебе нравлюсь? – спросила женщина.
- Вот именно, что не нравитесь. Но иначе вы не отстанете.
  Странное поведение мальчишки, грубое и бестактное, а также не по возрасту развитые навыки социального общения, которые ребенок пока не мог контролировать,  поразили психолога. Со стороны казалось, что вот, сидит человечек, такой же, как и все его сверстники. Выражение лица, движения – ничто не удивляло и не настораживало. Но стоило приблизиться к этому маленькому чуду, как глаза поражали злым упрямством и глубиной мысли, дрожащей в бегающем взгляде.
- Может, ты все же будешь немного учтивей, молодой человек. Тем более что я старше, и мы только что позна-комились, - упрекнула Нина Федоровна.
- Я знаю и понимаю. Но вы же пришли что-то узнать? – Гена развел руками. – Так почему вы меня заставляете рисовать, а не просто спросите?
- Элементарно. Твои рисунки не ведут себя по-хамски. Не дерзят и не высокомерничают. Мне с ними будет проще общаться, - улыбнулась женщина.
- Вы боитесь таких детей, как я? – не отрывая глаз от рисунка, спросил  мальчишка.
- Нет, просто таких, как ты у меня сотни за день. - Врач сделала особый упор на сравнении и внимательно следила за реакцией ребенка. – Я устаю от вас. Все так обычно и ординарно. Скучно.
- Вы врете! - Мальчишка вскочил, стал стучать маленьким кулачком по столу и возмущаться громко и совсем по-детски, отчего легкая улыбка скользнула по губам психолога и тут же убежала прочь. Наконец, она пробудила в нем нормальные человеческие чувства. Хоть какая-то реакция, адекватная в сложившихся обстоятельствах.
  Генка, как и все дети, быстро устал, присел на стул и заплакал. Это были одновременно и жесткий срыв и рас-слабление после долгого периода молчания и погруженности в самого себя. Нина Федоровна наклонилась к нему и обняла. Гладя мальчика по голове большой и теплой рукой, женщина приговаривала:
- Ну, все, все… Успокойся. Не всегда стоит быть взрослым. То, что ты  единственный мужчина в семье, то, что ты умен не по годам, не означает, что нужно забывать о своем детстве, своих друзьях – сверстниках, игрушках, наконец.
- Но мне очень трудно, - вытирая слезы, пробормотал малыш. – Мама одна. Еще Полька. Он же дурной. Кто-то должен о них заботиться?!
- А ты молодец. Только тебе не надо всех воспринимать в штыки. Вокруг много и хороших людей, готовых вам помочь. Ну а ты можешь сейчас выручить меня и этим поможешь вызволить свою маму из беды.
- Но как?
- Давай сделаем так. Раз ты больше не помнишь ничего с того злополучного дня, мы проведем тест. - Психолог подвинула к  мальчику лист бумаги и карандаши. – Иногда, то, что нам трудно вспомнить, остается внутри, в голове. Мы потом это видим в наших снах. Или, чтобы не снились кошмары, мы можем нарисовать наш страх. Первое, что придет в голову. Вот здесь мне очень понадобится именно твоя помощь. Ведь взрослые просто не способны пройти этот тест на память. У них так засорен мозг проблемами и заботами, что они путают в своей голове все. А ты такой сосредоточенный, внимательный… Ну, как? Поможешь?
- Конечно!
  Гена стал что-то чертить на бумаге, а потом оторвал от рисунка голову и сказал:
- А вы – клевая тетка! – и засмеялся…
  Это правда, - образы, всплывающие во сне – всего лишь лица, которые мы встречали в течение жизни, но не запомнили. А наш мозг воспроизводит их и перекладывает на степень возбужденности нервной системы.

  Влада с сыном вышли из полицейского участка и медленно пошли к машине. Генка брел молча и больно кусал губу. Горькая складка злой змеей улеглась между бровей шестилетнего  ребенка, указывая на невеселые думы, пирующие у него в мозге. Иногда, тяжело вздыхая, мальчик косился на мать и покачивал головой. Он очень любил эту женщину. Не только потому, что приходилась ему матерью, она была его кумиром.
  Хоть после смерти мужа Влада унаследовала весь бизнес и дела вела отлично, жизнь маленькой семьи была непроста. Сначала долгие тяжбы с родственниками покойного супруга, которые никак не хотели, чтобы семейное дело перешло в чужие, как они считали, руки, изнуряли своим занудством. Потом последовала череда диверсий в офисе компании: поджог, когда сгорела часть важной документации, и странным образом попавший в компьютеры вирус, который чуть не погубил многолетний труд большого количества людей. Да и сейчас родственнички по-всякому вставляли палки в колеса. Но Порошина научилась предупреждать их удары, настолько предсказуемы и недальновидны оказались злопыхатели.
  При всем том Влада никогда не строила козни, не действовала исподтишка. Но рубила жестко, резко и неожи-данно. Так женщина поступила и с нечистым на руку бухгалтером. Когда ее обвинили в укрывании дохода от государства, она сама провела расследование, не надеясь, по понятным причинам, на аудиторскую компанию, которая орудовала у них в офисе. Собрав все нужные доказательства вины служащего, Порошина обратилась в суд. Ее долго потом обвиняли в перепрыгивании через голову определенных инстанций. Ведь для начала надо было ввести в курс дела аудиторов, занимавшихся ее делом. Но Владу интересовал быстрый результат. В итоге подонка посадили на несколько лет.
  Пока шло разбирательство, Генка редко видел мать. Она только прибегала поцеловать его перед сном и пожелать спокойной ночи. Но каждое утро, когда няня притаскивала сонного мальчика на кухню, его ждал завтрак, приготовленный руками матери. Особый способ прослойки бутербродов, правильная смесь приправ, чай уже с сахаром, а ведь только Влада знала, сколько надо ложек, - все это убеждало Генку в том, что мама его любит и знает, что ее малыш скучает по ней.
  В тот же период Порошина начала изучать бухгалтерское дело. Она поняла, что доверять в этом деле можно только себе. Благо еще со школьной скамьи ей удавались точные науки, а для правильного счета были придуманы калькулятор и бухгалтерские программы.
  Сын прекрасно понимал все, что происходило вокруг. Поэтому и вздыхал. Ему было жаль мать, которая, по большому счету, старалась для своего единственного сынишки, ее кровинушки. События последних дней выбили из колеи более-менее установившуюся жизнь семьи. Но на этот раз Порошина не оставляла Генку ни на минутку. И это радовало мальчишку. Порой он мечтал, чтобы преступление никогда не было раскрыто – ведь оно сблизило их с матерью еще больше…
  Влада взяла сына за руку и пошла через дорогу к стоянке. Неожиданно ладошка вздрогнула.
- Что с тобой?! – воскликнула женщина.
- Мам, там, за деревом. – Генка тыкал пальцем куда-то в пространство.
- Что за деревом? И куда ты меня тянешь? – Женщину встревожило нервное поведение ребенка. Она стала пристально всматриваться вдаль.
  Генка отнял ладонь и остановился.
- Ты не понимаешь! – воскликнул мальчик. – Это тот самый!
  Неожиданный резкий и гавкающий смех заставил Владу обнять сына и прижать к себе. Из-за ствола дерева че-рез дорогу показалась взлохмаченная голова уродливого клоуна и тут же исчезла. Затем высунулась рука, помахала и спряталась вслед за головой.
  Порошина схватила в охапку Генку и заторопилась к машине.
  Домой ехали молча. Мальчик делал вид, что спит, а женщине так даже было спокойнее. Ведь у нее не было ответов на вопросы, которые мог задать сын.
- Сейчас будем ужинать, - сказала Влада, замыкая входную дверь. – Интересно, где тетя?
- Тут я! – Раздался из кухни громкий голос. – А чего ты замыкаешься? Кому мы здесь нужны?!
- Тетя, мы сегодня его видели. – Молодая женщина медленно опустилась в кресло. – Он был метрах в десяти.
  Софья Андреевна засмеялась:
- Ты сейчас от всего трястись будешь, деточка!
- Да нет же, бабушка! – Генка подскочил в возмущении со стула и побежал на кухню, где возилась тетя Соня. – Я его знаю. Я уже его видел! Я узнал!
- Ой, малыш! – Старушка потрепала мальчика по голове. – Это тебе со страху все на одно лицо кажутся. Ну, потешился какой-то придурок. А вы вон  с матерью твоей  в штаны и наложили.
  Ночью зарядил дождь. Генка ворочался в своей кровати и никак не мог выкинуть образ смешливого клоуна из головы. Шумные  капли воды постукивали по крыше с равными интервалами. Но что-то мешало. Мальчик стал вслушиваться в дождливую тишину. Кто-то стучал по стеклу. Тихо и с противным скрежетом ногтей.
  Ребенок повернул лицо к окну и вздрогнул. Левая рука задрожала, пальцы моментально превратились в ле-дышки. На Генку смотрел все тот же клоун и  улыбался. Заметив вылупившегося на него мальчишку, страшилище припало накрашенными губами к стеклу и изобразило поцелуй.
  Хотелось кричать, позвать маму, бабушку. Хоть кого-то из взрослых. Но голос не слушался, губы бесшумно от-крывались и тут же захлопывались.
  Пугало осмелело. Появилась рука, такая большая с толстыми пальцами, по которым стекала вода. Узловатые пальцы принялись дергать створки окна, но те не поддавались. Движения становились все агрессивней и силь-ней. Старое дерево могло не выдержать. И тут Генка закричал так громко, как мог. Он не звал кого-то на помощь, а просто кричал, судорожно извивался на кровати и кричал.
  Заспанные Влада и Софья Андреевна влетели в детскую. Мягкий желтый свет осветил зареванного мальчишку.
- Что случилось, мальчик мой! – воскликнула Софья Андреевна  и кинулась обнимать и успокаивать ребенка. Влада же уставилась в окно, по ту сторону которого улыбалось страшное лицо размалеванного урода. Кому предназначалась эта улыбка , понять было невозможно. Свет в спальне, падая на стекло, сильно исказил и ча-стично скрыл выражение круглых глаз клоуна.
  Глянув на сына, а затем на обнимавшую его женщину, Порошина вылетела из комнаты и понеслась через весь дом к  двери, ведущей в садик. Дернув дверную ручку, Влада еще надеялась, что дверь окажется запертой. Но нет, послышался скрип несмазанных петель, и слабый свет от уличного фонаря плавно вплеснул свои лучи в коридор.
  Комок то ли гнева, то ли страха стал подниматься к горлу. Тошнило. Ноги быстрым шагом вывели хозяйку на крыльцо, руки сами закрыли за телом дверь, а подрагивающие веки накрыли глаза. Неожиданно Влада услышала свой сдавленный, но громкий голос:
- Ну, где ты прячешься?! Иди сюда! Сколько можно нас изводить?! Он же еще ребенок!
  Глазам стало больно и горько – слезы беспомощности скользили по щекам, липкими каплями падая на грудь. Сильный удар под колени сбил женщину с ног. Уже лежа на деревянных досках крыльца, Порошина приоткрыла глаза и увидела чем-то забрызганные новые ботинки.   «Странно, целый день было сухо», - промелькнуло в голове.
   Ботинки развернулись и пошли прочь от распростертого тела женщины, которое конвульсивно забилось от вырвавшихся на волю рыданий.
                4
- И что мы имеем? – спросил Горский, разглядывая бумаги с показаниями.
- Портрет маньяка, - заявил Дорохов.
- Ну, все же что ты думаешь по этому поводу? – Николай протянул документы Ратмиру.
- Все просто. У нашего подозреваемого в детстве случилось нечто, что оттолкнуло его от общества… Нет, скорее общество его  отбросило. По-видимому, и семья от него отказалась. Исходя из его поведения на местах преступлений, это явный социопат с сильно развитым комплексом неполноценности. Внушил себе, что его никто не понимает и не хочет понять. И с такой больной психикой нашему типу ничего не пришло в голову, как начать убивать, для того чтобы привлечь внимание и заставить себя слушать. А еще может иметь место  месть.
- Но что за фетишизм? Что за кайф от отрубленных конечностей? – возмутился Никифоров.
- И это просто, - ответил на его вопрос Ладожский. – Вероятно, случай из детства. Скорее всего, у него самого может не быть кисти или стопы…
- Ты прав, посмотрите, что нарисовал мальчик. - Горский взял со стола лист бумаги и развернул его рисунком к сотрудникам.
- Ого! Да это квазимодо какой-то! – воскликнул Конев, сидевший до сих пор тихо.
- Вот именно. И посмотрите, как он стоит. - Горский ткнул пальцем в то место, где должна была быть левая рука. – Он как бы прячет ладонь, наклонился вперед и влево.
- Да, но его ноги. - Конев встал, подошел к Николаю, взял рисунок и слегка опустил правую руку с листком вниз, а левую, наоборот, приподнял. – Смотрите, теперь наш чувак стоит, а до этого он полулежал. Выходит, что и левая нога у него с изъяном.
- И то верно… Но вы еще кое-что упускаете, - продолжил Николай. - Читали показания Ипполита? Садовника? Он там нашего маньяка со своим братом сравнивает. То, что это может оказаться верным – мало шансов, но вот проверить не помешало бы. Надо подключить нашего друга, который спит с компом вместо девушки. Пусть покопается, может у нашего маньяка тоже есть брат или сестра, и наш умник найдет конец, за который стоит подергать. Надо собрать полный психотип. Может статься, что именно родственники виноваты в его нынешнем положении, отчего он и стал мстить, подменив настоящих виновников нашими пострадавшими.
  Одно ясно, раз до сих пор его никто не заметил, он не выделяется из толпы. Не агрессивен без надобности, расчетлив, холоден и умен, или умеет прятаться.  Ведь мы не нашли ни одной зацепки. Ни ДНК, ни чего другого. И скорее всего он вернулся в дом Порошиной, чтобы забрать тот самый халат, пропитанный бензином, который Влада приняла за тряпку. После показаний Ипполита наши ребята вернулись на место преступления, но ничего не нашли.
 - А что ты предлагаешь, Горский? Остается ждать Виктора. А это только завтра будет, - начал сокрушаться Никс.
- Завтра, так завтра. Только считайте. Убийства происходят не спонтанно. Судя по останкам, как мне сказал Са-мойлов, разница между убийствами два дня, не больше. Уже больше суток прошло. Завтра будет что-то новенькое, если я не ошибаюсь. И помешать мы ему не можем, - Горский стал дергать непослушный волос у уха. – Кстати, использует он обыкновенную пилу, а срез сделан строго в суставе. Раны посмертные, но сделаны на еще не остывшем теле. Кожа разорвана из-за воздействия зубьев инструмента. Даже кости и хрящи расколоты. Получается, что пила старая, не точенная. Ее порой использовали и как топор. Чувствуется, что он легко выходит из себя, если что-то идет не так. И позволяет эту вольность только наедине с самим собой. Еще Самойлов обнаружил ржавчину и частицы засохшей крови с другой ДНК, примешавшейся к трупным останкам, где к костям, где к мышцам.
- Лучше бы Самойлов нашел его ДНК. А что по всем тем, что есть? – спросил Ладожский.
- Вот сегодня пойду к старику, узнаю подробности, - ответил Николай. – Только почему никто не думает о том, как найти тела, где их вообще искать? Нет заявлений о пропаже ребенка. Что за родители у него?
- Может, бездомный? – предположил Дорохов.
- Может - да, а может - нет, - буркнул Николай. – Тут еще и собака со старушкой. Ну, положим, эти жили одни. Что ж получается, он выбирает цель, заранее зная, что  никто не хватится? Тогда совсем плохо дело.

- Привет, Юра! Есть что-то?
- Да, Коль, есть, - Самойлов прошел к своему столу, выудил один из листов бумаги и протянул Горскому. – Читай.
- Опять за свое! – возник Николай. – Рассказывай и показывай сам.
- Ладно. Только показывать нечего, ты уже все видел. А вот и новенькое. Кисть ребенка лет шести. Она оттуда, где много глины. Каолин. Ищи за городом. У нас с западной стороны столько этой гадости, что пройти невозможно особенно после дождя.
- Вот удружил. Ты сейчас очень помог. - Горский, состроив недовольную мину, потрепал криминалиста по плечу. – Ну, старик, а дальше?
- А собачьи лапки и кисть старушки – гаражное или сарайное дело.
- Это как?
- Во-первых, стружка под человечьими ногтями  и в шерсти животного одного характера. По всем параметрам схожа. Все это может оказаться совпадением. Но не бегал же он искать эти совпадения по всему городу? Керосин и мазут, смешанные между собой, нашел и на старушке и на собаке. Микс абсолютно идентичен.
  При слове «микс» Николай улыбнулся: в последнее время Самойлов все чаще употреблял, как он выражался, «молодежный сленг». Юрий заметил ухмылку:
- Чего зубы скалишь?.. Подумай, выходит, что старушка не бездомная. А с малышом придется повозиться.
- Самойлов, напомни, кисти с каких рук были?
- С левых. А что?
- Да ничего такого. Догадка есть у нас одна. Завтра либо получим, что искали, либо опять будут трупы.
- Может, сходим в кафешку? – предложил врач.
- Да, устал что-то. А в участок как-то не тянет. Пошли, - согласился Николай.

- Нам два пива, - позвал бармена Самойлов.
- Сейчас будет, папаша, - улыбнулся большой грузный парень у стойки. – Вот, держите. Как у вас дела?
- Ой, Аркаша, не спрашивай, - пробурчал Юрий.
- А ты как, Коль? – Бармен повернулся к Горскому.
- Да вот держусь как-то. Работа помогает… Да еще Сашка молодец. Сильная она у меня.
- Да, с ней тебе крупно повезло. Только она с тобой, дураком, справиться может, - дуя на пивную пену, сказал Самойлов.
  Бармен отошел к другим посетителям и забурился с ними что-то весело и шумно обсуждать. Патологоанатом перед каждым глотком качал головой, вздыхал и причмокивал. А Горский пил, внимательно высматривая в напитке вразумительные ответы на непонятные вопросы.
  Подустав от молчания, Самойлов ткнул друга в бок и спросил:
- На кой ты ту бабу к Сашке привел? Ты хоть соображал в тот момент?
- Да я сам думаю, на кой. Просто жаль стало. Хорошо Сашка поняла, что я неадекватен.
- А может ты просто до детей дорос, а? – ухмыльнулся Юрий.
- Да ну тебя! Нашел о чем спросить, - засмеялся Горский, смущенно опуская глаза.
- Ладно, по домам?
- По домам, - согласился Николай…

  Небо затянуло свинцовыми тучами. Дышать стало легче. Пахло дождем и мокрой пылью. Ветер порывами налетал на листву, слизывая ее остатки с деревьев. Дворники уже давно не справлялись с разноцветным конфетти, которым осень каждый год благодатно орошает землю. Детишки же радовались этому многоцветию и возможности поваляться на праздничном одеяле с пестрыми заплатками.
  Но сейчас погода портилась. Стало накрапывать, и Горский ускорил шаг, чтобы не попасть под проливной дождь. Он не предупредил Сашу о своем приходе и надеялся, очень надеялся, застать ее в хорошем настроении.
- Привет, не прогонишь? – виновато улыбнулся он в дверях.
- Заходи, когда я тебе не рада была? – Александра взяла Николая за руку и потянула в дом.
  Вкусно пахло. «Запеканка», - подумал мужчина, - «моя любимая». Он обнял женщину и крепко поцеловал в губы.
- Я тебя очень, очень люблю!
- И я тебя, - шутливо оттолкнув Николая, ответила Саша. – Я пойду на кухню, закончу ужин готовить, а ты – в ванную, поросенок!
  Уже из ванной, сообразив, что слишком тихо и пусто в квартире, Горский крикнул:
- А где твои постояльцы?
- Не мои, а твои… Они съехали. Влада пришла, собрала вещи, извинилась и ушла. Сказала, что дозвонилась до тетки и переезжает к ней… Телефон на столе у компа в спальне.
- Хорошо, что оставила, - вытирая лицо, пробурчал Николай себе под нос. – Не нравится мне эта мадам… Хотя… с чего она должна была мне понравиться?
  Мужчина пожал плечами, похлопал себя по щекам и  прошел из ванной в гостиную. Горский плюхнулся на ди-ван и закрыл глаза. Думал вздремнуть, пока Саша возится на кухне. Но вышло так, что организм, не выдержав-ший третьего дела подряд без сна и отдыха, сдался и погрузил самого себя в глубокий сон. Когда в комнату во-шла Александра, Николай, похрапывая, лежал на диване. Она улыбнулась, стащила с него тапочки. Затем при-несла из спальни тоненькое одеяло и укрыла Николая, заботливо подоткнув со всех сторон.
- Что ж, ужинать буду в одиночестве, - вздохнула молодая женщина.
               
                5
- Привет! Мы тут! – Влада с сыном шли через двор к крыльцу теткиного дома, возвращаясь с утренней прогулки. – Тетя Соня, ты где?
- Привет, детишки, я на заднем дворе! – отозвался молодой звонкий голос. – Проходите через дом.
  Мать с сыном поднялись на крыльцо. Дверь была приоткрыта. Старый попугай Пиночет, заслышав шаги, стал матюгаться страшными словами.
- Тетя, он все такой же, старый развратник?! – крикнула, смеясь Влада. – А ты уши закрой.
  Хотя Генка уже стоял, прикрыв ладошками уши, по барабанным перепонкам проиграло не только замечание матери. Но и вся ругань и непотребщина, что благим матом выкрикивал Пиночет, проковыляли в мозг ребенка.
- Да что вы застряли?! Проходите! - крикнула пожилая женщина. – А на этого поганца накиньте покрывало. За-ткнется на некоторое время. Только ночью мои уши и отдыхают.
  Мать с сыном прошли во дворик. Ветер нагнал тучи на горизонте. «В городе, наверное, сейчас ливень», - подумала Влада.
- Ну, красавица моя! – тетя Соня смахнула набежавшую слезу. – Видала бы твоя мать, какая ты стала! А каков внучек-то! Я вас вчера по приезде и не разглядела.
- А ты, тетя, не меняешься, - обнимая и целуя женщину, сказала Порошина. – А что мама? Я ее и не знала. Ты – моя мама. Ты меня вырастила, на ноги поставила…
- Да ну тебя… - поправляя фартук, засмущалась старушка. – А молодой у меня только голос остался. Все еще пою, да так звонко, девки наши молодые завидуют. Ну, проходите обратно в дом. Только подсобите, тут ведерко с ягодами. Компоту сварю.
  Только она это сказала, как небо разразилось крепким ливнем, больно бьющем по лицу. Сразу стало темно. Яркие, враз намокшие, зеленые и желтые, вперемежку с красными и бордовыми, листья посыпались под тяжестью воды и под напором грохающихся с неба дождевых капель. Смеясь, вприпрыжку женщины и мальчонка побежали к дому. Одной минутки хватило, чтобы они промокли буквально до трусов.
- Боже, что это?! – воскликнула Влада, со смехом скидывая в прихожей грязные туфли.
- Это природа вам обрадовалась, - пошутила старушка. – А ты, малек, раздевайся и в ванную. Мы хоть и в де-ревне, но условия у нас есть.
- Я кушать хочу, - взмолился Генка. – И пусть Пиночет дальше ругается. Мне весело, но сам так никогда не буду говорить.
- Ишь, ты, какой! – захохотала тетя Соня. – А ну, шустро в ванную! Пиночета пожалел, а! Сорванец!
  Генка неохотно пошлепал мыться.
- Чистые вещи будут на стуле у ванной! - крикнула ему вдогонку Влада.
  Когда дверь за мальчиком закрылась, Софья Андреевна подошла к племяннице, обняла ее и сказала:
- Девочка моя, все это неприятно и даже страшно. Но старайся, чтобы сын твой не больно концентрировался на происшедшем. Он еще мал. Представляешь, какой это стресс для него?
- Да, тетя, - вздохнула Влада. – Мне кажется, он что-то видел, но не хочет об этом говорить.
- Не хочет и не надо. - Махнула рукой старушка. – Пусть сам решает, не дави на него… Давай лучше подкрепись. Нашастались, голодная, небось. Да Генку накорми. И пусть идет спать. Ему сейчас покой нужен. А мы с тобой после поболтаем.

- Спит? – спросила Софья Андреевна присевшую рядом с ней на  крыльце Владу.
- Да, уснул. Неспокойно мне, тетя. И за него страшно.
- А что так?
 - Не знаю. А вдруг…
- Даже не думай. Этого просто не может быть! – оборвала Владу старушка. – Зря не мучь себя и ребенка не втягивай ни в какие авантюры.
- Да, я вроде все понимаю здесь. - Молодая женщина ткнула пальцем в лоб. – Но вот тут, внутри, в сердце, что-то не дает мне покоя.
- Ладно, я думала,  сегодня смогу с тобой поговорить, но вижу, ты не в себе. Давай-ка спать. Вечерком в гости к соседкам сходим, а завтра все обмозгуем.
  Женщины разошлись по спальням…
  Опять полил дождь. Лежа в постели Влада устало смотрела на капли, стекающие по стеклу, и вспоминала вре-мя, проведенное в этой деревне. Вечерние посиделки у теткиных подружек - кумушек навеяли воспоминания о далеком детстве. Мать она не помнила и не могла помнить. Та умерла через неделю после родов. Тетя Соня заменила и ее, и отца. Грубоватая, простая, но очень добрая и заботливая женщина отдавала всю себя малышке. Своих детей, как знали соседи, у Софьи Андреевны не было. И она всю свою невостребованную до тех пор материнскую любовь подарила племяннице. Поговаривали, что некогда тетю Соню изнасиловал местный хулиган. Сам он уехал из деревни, а потерпевшая не стала обращаться в милицию. Да еще ходили слухи, что через девять месяцев шестнадцатилетняя Сонечка родила мальчика, который умер, не прожив и дня. Но никто не знал, где могила ребенка. Не было свидетелей и самих похорон.
  Конечно же, Влада знала эту историю. Знала  не понаслышке, а так, как было на самом деле. Это была их семейная тайна. Но сейчас она вспоминала только свои беззаботные детские годы. Боже, как же она была счастлива! А потом!.. Это потом ее заставляло плакать ночами до сих пор. Прошло пять лет, а рана все еще не затянулась. «Хорошо, что мы с сыном не сели тогда в машину», - вертелось в голове.
  Утром первым делом Влада, приняв душ и надев теплое шерстяное платье, выбежала на задний дворик, чтобы поговорить с теткой. Та уже возилась с цветами, нарезая огромный букет для гостиной.
- Привет, девочка! Как спалось? – крикнула она, заметив приближающуюся к ней молодую женщину.
- Тетя, а если и Рому тоже он? – прошептала Влада, подойдя к Софье Андреевне.
- Послушай, ты чушь несешь, - стала ворчать старушка. – Не мог он этого сделать. Я точно знаю. Он в больнице. Если бы что-то там случилось, мне бы уже сообщили.
- А ты уверена?
- Так, началось. - Тетя Соня взяла Владу под руку и повела в дом. – Вот, садись. Там на плите теплое молоко тебе и мальчику. И больше чтобы я не слышала всякой ерунды. Вообще уже жалею, что рассказала тебе все. И потом, ты рапорт видела. Он просто уснул.
- Давай съездим в больницу сегодня, - почти умоляя, попросила Влада.
- Ладно, чтобы ты успокоилась, поедем. Только пока я все свои дела сделаю.

  Узкая дорожка вела от ворот к самому зданию больницы. Генка медленно шел позади Софьи Андреевны и Влады. Ему не нравилось это место. Хотя кругом здание окружало необычайное буйство осенних цветов и великолепные хвойные деревья, а по дорожке нет-нет да проносилась серая белка, само строение казалось огромным и мрачным. Оно было массивным, строгим и уж слишком казенным.  Женщины прошли в вестибюль и направились к дежурной сестре, которая с сонным видом сидела за столом и лениво стучала по клавиатуре. Она даже не подняла глаза на вошедших дам, а просто спросила:
- Вам кого?
- Мы пришли к Антону Порошину, - ответила ей тетя Соня.
- Сейчас узнаю, не на процедурах ли он. - Сестра позвонила кому-то, спросила в палате ли Порошин и кивнула головой:
- Проходите, его как раз привезли.
  Влада взяла Генку за руку и двинулась за Софьей Андреевной. Перед палатой пожилая женщина остановилась.
- Боже мой, он даже не узнает меня уже. За что меня так боженька наказал, грешную? Али сыночка за что? В чем он виноват перед тобою? – Старушка подняла глаза к небу. Крупная слеза покатилась по морщинистой щеке и упала на белую блузку. Влада, не отрывая глаз, смотрела, как это пятно расползается, темнеет и, наконец, останавливается. Из ступора ее вывел голос сына:
- Так мы заходим или нет? Вечно вы сентиментальности разводите.
- Да, внучек, сейчас. - Тяжело вздохнув, пожилая женщина открыла дверь.

  Огромные глаза, окруженные синевой век, окантованных черными длинными ресницами, смотрели в потолок. Ни один мускул не трогал непроизвольным или намеренным движением красоту этого юношеского лица… Юношеского ли?
  В палате время застыло, лежа в больничной койке. Фарфоровая хрупкость, тронувшая лицо прикованного к постели человека, ужасала своей остроконечностью словно вырубленных из мрамора черт. А эти глаза… Столько боли и горя жило в темных зрачках.
- Сынок! – Голос Софьи Андреевны дрожал. – Сынок!
- Антон, это я, Влада. - Молодая женщина подошла к кровати и просунула руку под одеяло, но тут же в ужасе застыла, вопросительно глядя на свою тетку.
- Я знаю, девочка. - Старушка отошла к окну. – Это случилось года два назад. Он еще ходил. Его нашли в ванной, что в пристройке, с отрезанной кистью и стопой. Все были в шоке. Врачи  были уверены, что парень пошел на поправку. Даже готовили его к выписке.
- А почему, тетя?
- Никто не знает. Около него нашли лишь его друга Гектора. Тот держал окровавленную пилу в руке и надрывно плакал. Рядом в огромной луже крови лежали конечности.
- А что этот друг сказал?
- Только то, что Антон все время ему рассказывал. Как пусто у сына слева на сердце, как холодно, что аж руки левой и ноги не чувствует. А потом, якобы, Антон решил избавиться от этого чувства. Выкрал ключи у уборщика, пробрался на склад, который служил подсобкой, нашел пилу… А потом… - Морщинки изрезали горем лицо несчастной матери, а слез почти не было – их жалкие остатки проливались раз за день, а потом только режущая боль в глазах напоминала о естественном выражении скорби, доступном остальными и таком недостижимом для нее.
- Ты знаешь, Владушка, я никогда себе не прощу, что оставила его в детском доме, не забрала к себе. - Софья Андреевна провела дрожащей рукой по глазам, будто смахивая паутину, противно прилипшую к ресницам. – Многое могло сложиться иначе.
- Бабушка, а почему ты винишь себя? – Вдруг заговорил Генка. – Ты же тогда не знала, как твоя жизнь сложится. И не знала, что дядя так сильно заболеет.
  Детские умозаключения заставили улыбнуться пожилую женщину. Малыш подошел к ней и обнял:
- Бабушка, ты непонятная женщина. Нельзя быть и сильной, и жертвой одновременно. А у тебя получается.
- Ишь ты! – засмеялась Влада. – А не больно много ты себе позволяешь?
- Оставь дитя. Лучше смотри, мог он что-то сделать в таком состоянии? – Старушка ткнула пальцем в сына. – Он же просто мумия живая.
- Да вижу я это. Но кто тогда? И заметь, конечности у людей тоже отрезают слева. - Влада взяла тетку за руку. - И почему ты мне не рассказывала об этом страшном случае? Надо было тогда полицию вызвать.
- Да я и не знаю. Все как-то быстро произошло, - вздохнула пожилая женщина.
- Бабушка, не переживай. Просто мы все устали…
- Ма-ма… - Послышался загробный голос. – Ма-ма…
  Софья Андреевна вздрогнула и вернулась к кровати сына.
- Что, сынок? Родной! Ты узнал меня? – Она наклонилась ближе к лицу мужчины, чтобы расслышать все, что тот скажет.
- Гектор… друг… - Может у больного не хватило сил, или вероятнее всего он просто посчитал, что дал и так слишком много простым смертным, но больше не промолвил ни слова.
- Домой? – Генка вопросительно глянул на мать.
- Да, мы идем…

- Тетя, ты не думаешь, что о вчерашнем надо рассказать полиции? – спросила Влада.
- Зачем? Они все равно ничего не найдут. Им только название сменили, а работают там такие же сволочи , как и раньше, пока  милицией назывались. – Пожилая женщина нервно передернула плечами.
- Вот он! – закричал Генка, дернув мать за руку. – Это опять он! Клоун!
  Обе женщины стали вглядываться в направлении, куда упорно тыкал указательным пальцем ребенок. Но тот, на кого указывал мальчик, будто испарился.
- Смотри, Владушка! – вскликнула Софья Андреевна. – Там возле лавочки!
  На дорожке лежала клоунская маска, издевательской улыбкой поглядывая на прохожих. Пока женщины стояли , уставившись на нее, Генка подбежал к скамейке и подобрал размалеванный трофей.
- Мам, тут записка!
- Неси сюда! – крикнула пришедшая в себя Влада.
  Мальчишка развернул клочок бумаги и протянул матери.
- Но там ничего нет! – удивилась Порошина и, смяв бумагу, бросила в урну.
  Софья Андреевна некоторое время вертела в руках маску и вздыхала. Затем повернулась к своим спутникам и буркнула:
- Это он за мной. Чует мое сердце. Только за что?
- Бабушка, не говори так, - заныл Генка. – Это же просто маска!
- Да только похожа она на меня.
  И правда, присмотревшись можно было разглядеть изуродованные черты пожилой женщины. Поэтому запис-кой был чистый лист, - маска все сказала сама.
  Настроение было испорчено окончательно. Дорога домой показалась длинной и скучной. Генка пытался не-сколько раз заговорить с матерью или бабушкой, но те больше отмалчивались.
  Наконец, уже в метрах ста от дома Софья Андреевна не выдержала и заплакала. Мальчишка удивленно взгля-нул на нее, а затем на мать:
- Мама, почему бабушка плачет? Боится?
- Нет, сынок, не поэтому. – Влада, не отрываясь, смотрела на дорогу. Резко затормозив у деревянных ворот, женщина развернулась к Софье Андреевне:
- Все, хватит! – Жесткий и холодный тон, которым это было сказано, остановил поток рыданий пожилой женщины. – Не время слезы лить. Идите в дом, а я машину загоню.
  Ели молча. Порошина старшая периодически нервно покашливала и что-то бормотала себе под нос. Генка напевал песенку, которую ему каждый раз перед сном  пела мать или нянька. Влада же, быстро поглотав ужин, вышла в садик подышать и немного успокоиться.
  Дул слабый ветерок, теребя завитки выбившихся из прически волос, красиво обрамлявших лицо молодой женщины. Запах сена и сырости долетал откуда-то справа, - там были поля, которые давно никто не обрабатывал, а трава буйно росла, беспорядочно забивая остатки редких колосьев пшеницы.
  Ночь обещала быть спокойной и холодной. Такое могли терпеть только дубки и розы, которых в саду было несметное количество. Зябко передернув плечами, Влада вернулась в дом. Генка уже домывал последнюю тарелку.
- Мам, бабушка пошла спать. Я знаю, ей страшно.
- Да все наладится, не заморачивайся. – Пытаясь успокоить сына, Порошина старалась убедить и саму себя в том, что ничего не случится, а запугивание маской – лишь результат выброса фантазий больного воображения какого-то идиота. – Иди спать. Я тоже сейчас лягу. Завтра все обсудим.
- Хорошо, мам. – Мальчишка вздохнул и поплелся в ванную.

  Утро еще темнело свинцовым небом, когда громкий крик всколыхнул тишину поселка.
                6
  Ночь шелестела уставшими и пожухлыми листьями. Принцы и принцессы в скрытых темнотой разноцветных платьях – деревья уныло покачивали тонкими косточками ветвей, а мудрый филин издали рассказывал очеред-ную притчу о смысле жизни. Только кому оно надо? Сколько не твердят о том, что есть этот смысл, а что безы-дейность и бессмысленность бытия, прожигание и проматывание драгоценных секунд, данных людям природой, мы выставляем свою тупую самовлюбленную эгоистичную сущность напоказ всему свету, заявляя о себе, как об истине в последней инстанции. Мы раним, убиваем, наказываем, одариваем и поощряем, путаемся, наконец, во всех этих проявления своего идиотского всенезнания. Но когда то, что мы творим, возвращается к нам бумерангом, наше я восстает и начинает орать о несправедливости судьбы и нашего окружения.
  А! Плевать! Каждый, будь то человек или филин, волен  самостоятельно строить свою жизнь. Просто надо помнить об эффекте бабочки. А главное, наши дурости, что для нас, как эгоистов, важно, могут обернуться против нас самих.
  Взаимосвязь склеена по швам. И до такой степени, что все наши попытки нарушить эти причинно-следственные связи превращаются в беготню по замкнутому кругу.
  Демагогия? Для кого-то да, для кого-то – философия! Но мы не об этом…
  Генка тревожно ворочался в постели. Ему с трудом удалось уснуть после происшествия позапрошлой ночью. Руки после того стали подрагивать, а зрачки бегать, потеряв возможность фиксироваться на чем-то конкретном. Успокоение для тела наступало только с приходом сна.
  Влада заметила изменения в сыне, когда ночью заглядывала в спальню Генки, чтобы поправить упавшее от постоянного верчения одеяло. Но сейчас Порошина спокойно спала в своей спальне. Усталость и вымотанная нервная система дали о себе знать.
  Ветви яблони, на которой еще остались плоды, постукивали по стеклу. Несмотря на то, что даже дни уже щипали  холодом, Влада открывала одну створку, чтобы свежий ночной воздух охлаждал закипевшую за день голову.
  Софья Андреевна же уснула аж под утро.
  Петухи завели свою песню, хотя было еще рановато для этого. А собаки завыли, как на покойника. Легкий хруст веток под окнами никого не разбудил. Да и с чего? Сумасшедшие белки в этой деревеньке не только скакали по веткам, но и  шастали по земле, словно богатая расфранченная публика прогуливались по бульвару.
  Через время послышался скрип несмазанных петель окна. Софья Андреевна открыла глаза и вскрикнула, - в окно лезло что-то непонятное и большое. Туша вздрогнула от неожиданности и повернула к женщине верхнюю часть тела, которая оказалась головой.
- Здравствуйте, я к вам! – Хриплый смешок, словно проржавевший механизм часов, прошелся по ушам. – Я из-за вашего сына. Он меня, конечно, не просил, но я все знаю…
  Чудовище приближалось к кровати, причмокивая и посапывая в такт шагам. Женщина попыталась крикнуть, но звук получился тихим и сдавленным.
- О, вы как моя мать! – Нечто опять захихикало.- Она тоже хотела позвать на помощь! У нее ничего не вышло!
  Пожилая женщина вжалась в кровать и закрыла глаза. Будто это помогло бы ей спрятаться или, подняв веки, она бы обнаружила, что все, что происходит с ней сейчас – лишь дикий сон, порожденный возбужденным без меры мозгом. Но холод и влага прикоснувшейся ко лбу ладони незваного гостя заставили старушку вспомнить о молитве и Боге.
- Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
  Пробормотав молитву, Софья Андреевна открыла глаза. Рядом никого не было. Она приподнялась, опираясь на локти, и… О,Боже!  Животный ужас подкатил к горлу. В кресле у окна, презрительно уставившись на перепуганную женщину, сидел клоун. Тот самый, которого увидел Генка на обратном пути из больницы. И тот самый, который только что держал свою холодную мокрую руку на лбу старушки, пока та не стала молиться. А Порошина уже было подумала, что сила молитвы разрешит все напасти и страхи, которые преследовали ее в последнее время.
-Чего тебе? – преодолевая страх, пролепетала Софья Андреевна.
  В ответ раздался скрип, который, скорее всего, означал смех. Клоун закинул ногу на ногу, деловито откашлялся и, слегка наклонив голову набок, раскрыл уродливый красный рот.
- Я сегодня был у вашего сына. Мы с ним хорошие друзья. - Женщина вздрогнула. – Он вам привет передавал. Он вас любит, однако… Хотя… - Уродец почесал макушку. – Я не разделяю его столь пылкого от ношения к мамаше, бросившей своего ребенка.
  Все тело женщины сковал смертельный ужас.
- Что ты с ним сделал? – выдавила она из себя. Липкий холодный пот стекал со лба, отчего волосы делались мокрыми, темнели, а кожа под ними начала чесаться.
- Это не важно, - ответил страшный человек. – Я пришел вас наказать. Вы должны почувствовать всю ту боль, которая день изо дня росла в груди вашего сына и, наконец, превратилась в чудовище, поглотившее его доброе сердце и душу. Он тогда ночами во сне звал маму, и днями напролет, вот прямо как вы сейчас, читал «Отче наш». Неужели в вашем черством сердце совсем не было места для родного человека? Для сына! – Клоун встал и принялся расхаживать по спальне.
– Я не понимаю! – воскликнул он и в возмущении развел руками. – Вы прожили спокойную жизнь. Ни в чем не нуждались. Вырастили чужого ребенка. – Пугало замолчало на секунду, а затем повернулось к Софье Андреевне и, глядя ей в глаза, продолжило: - Я знаю, вы приходили в больницу. Я вас видел. Но лучше бы вы вообще там не появлялись!.. Знаете, что делалось с вашим сыном после вашего ухода?!
  Сердце матери не выдержало. Слезы градом полились из глаз, смешиваясь с каплями пота, пропитывая волосы и расползаясь по мягкой ткани подушки.
- Не надо, прошу вас! – взмолилась старушка. – Не надо! Неужели вы не видите, как мне больно?! Я давно про-кляла тот день, когда позволила отнять у меня малыша и отдать в приют. Я искала его, а потом оказалось, что он болен. Я не бросала его, поймите!..
- Ах, да! Он же дебил! Вы так решили?! – возмутился жутким шепотом пришелец. – Я – ваша совесть. И я вам покажу, что значит страдания на самом деле.
  Клоун подошел к кровати, нагнулся, захватил в стальные объятия плечи Софьи Андреевны и крепко сжал. Женщина вскрикнула от боли.
- Это ничего. Это не больно! – засмеялся мужчина. – Вы сейчас тихо встанете и пойдете за мной. Но тихо. Я не хочу , чтобы ваша племянница и внук проснулись. И-на-че при-дет-ся их убить. – Клоун захохотал.
  Спустя несколько минут старушка обнаружила, что ее босые ступни ступают по острому дерну, устлавшему узкие тропки леса, начинавшегося прямо за домом. Лес был небольшой, но жутко густой. В пору дождей особо увлеченные грибники возвращались не столько с богатой добычей из боровиков и лисичек, сколько с огромным количеством ссадин и порезов не только на лице, но  и на теле.
  На мгновение ей показалось, что она совершенно одна. Женщина остановилась и стала озираться вокруг. Тишину прерывали редкие вздохи филина. Сырой ковер под ногами напомнил о том, что на дворе осень. Холодно.
  «Уух! Уух! Уух!» - мудрый птица – одиночка знал, что если ты один и тебя ни с кем ничего не связывает, то и прожить жизнь можно спокойно, без проблем и хлопот, которые создают особо близкие. А на остальных можно наплевать, особенно если вас не связывает пищевая цепочка. Филин понимал: либо ешь ты, либо едят тебя. Перспектива работать на выживание не супер, но порой она приводит к самосовершенствованию: не высовываешься, отдавая предпочтение самообразованию, и становишься настолько самодостаточным, что не нуждаешься в обществе посторонних. Ты интересен сам по себе. Ты мудр. Чтобы понять это и осознать, абсолютно не требуется присутствие кого-то извне. Твой мир настолько совершенен, что разговоры глупцов только смешат, не достигая цели своими язвительными замечаниями.
  Уханье филина неожиданно прервал прерывистый скрипучий смех. Ничего не закончилось. Порошина броси-лась к дому. Колючие и жесткие ветви хлестали по лицу и телу, разрывая тонкий шелк ночной рубашки. Холода уже не чувствовалось, ощущение невесомости и тошноты ужасом пропитали кровеносные сосуды ее существа. А смех был все время рядом, касался кожи, гладил волосы и дышал в спину.
  Пожилая женщина быстро выбилась из сил. Ей казалось , что она бежит уже час, а на самом деле только пара минут прошла после того, как тишину разорвал жуткий хохот. Да и что бег? В ее-то возрасте это сравнимо разве что с быстрой ходьбой младенца, только-только вставшего на ноги: пара шажков,  падение, - и весь марафон.
- В сарай. – Послышался шепот. Порошина автоматом повернула к стоявшему за домом сараю. «Что я делаю?»- пронеслось в голове, но Софья Андреевна уже стояла у дверей покосившегося строения. Она медленно открыла дверь и вошла. Кто-то зажег свет и захлопнул за ней дверь.
  Женщина в изнеможении опустилась на пол. Закрыла глаза. Легкие выпустили тяжелый вздох, а сердце стало стучать медленнее и громче.
- Ну, вот. Теперь мы на месте. – Знакомый голос заставил поднять веки. Все тот же уродливый клоун пытался изобразить степ, притоптывая новыми ботинками с ржавыми пятнами. Но страха не было. Больше ничего не было. Пустота и еще раз глухая пустота. Клонило ко сну.
- Эй, эй! Не спать, старуха! – Злой голос попытался разбудить женщину. Нарколептики всегда засыпают в самые неожиданные моменты. Софья Андреевна и раньше замечала за собой странное свойство. Были и другие при-знаки болезни. Но они ей не мешали. Потому и не думала обращаться к врачам. Да и стыдно было. Как она – взрослый человек, расскажет, что может помочиться и даже не заметить этого, пока не почувствует запаха и влаги, растекающейся по ногам. Благо, это случалось чаще в ночные часы. А сейчас сон и спасал ее от дальнейшего испытания уготовленного ей безликим уродцем, и вырвал кусок жизни. Ведь она так и не узнает, как попала в лес. А нужно ли ей это? Так ли важно?
  Клоун тряс старушку за плечи, бил по щекам, плевал на лицо, замещая слюной воду. Но ничего не помогало. Наконец, ему наскучило. Игра не получилась. Он подошел к стене, снял с гвоздя пилу, которую до того сам и повесил, и направился к женщине.
  Конец. Больше она ничего не чувствовала. Странное свойство организма. Казалось, такая боль может пробудить даже мертвого. Но нет. Порошиной так и не довелось познать физических страданий.
- Я проиграл! – заорал клоун. – Она ничего не почувствовала! Что за прок теперь от этих сморщенных конечно-стей?! Ее надо было наказать! Она должна была почувствовать эту боль!
  Затем, поковырявшись в кармане, адское творение вытащило лист бумаги и карандаш. Некоторое время оно водило рукой по бумаге, а потом, фыркнув, бросило ее на еще не остывшее тело Порошиной.
  Спотыкаясь, потряхивая головой и что-то бормоча себе под нос, маньяк вышел из сарая, закинул на спину не-большой узел и потопал, не скрываясь, через двор, на улицу, откуда уже некоторое время доносились мальчи-шеские голоса.
                7
  Виктор с раннего утра закрылся в кабинете Горского, зарывшись в ноутбук. Куча салфеток валялась на полу, лениво поглядывая на стоящую подле них мусорную корзину, до которой они так и не долетели. Сам Виктор злой и голодный резкими грубыми наскоками пальцев избивал клавиатуру. Он подозревал, что задача слишком трудна даже для его сверхспособностей. Но оказалось, что это просто занудство поисковой системы. Множество дел пробежало перед глазами, скапливаясь в бездонной памяти компьютерщика.
  К десяти стали подходить сотрудники. Что заставило такого вольного человека, как Витя, спозаранку припереть на работу? - удивлялись люди.
- Привет. Ты что, спал здесь? – недоумевающе глядя на друга, спросил Дорохов.
- Не спал, идиот. Пришел где-то часа два назад. Думал, по-быстрому отбрешусь и убегу. Дело у меня. А тут вон что.
- Но хоть что-то нарыл?
- Ратмир, не конопать мозг. Кофе принеси.
  Выражая себе под нос недовольство тем, что сделали его официантом, Дорохов вразвалку направился к автомату в конце коридора, где столкнулся с Никифоровым.
- Ну, что там Витек? – поинтересовался Никс.
- Да дуется на жизнь сидит. Пока ничего не откопал.
- Плохо, Горский развоняется. Всех достанет. Давай к Витьке присоединимся. Может, вместе что-то найдем, - предложил Никифоров.
  Мужчины вошли в кабинет Горского. Бедный хакер в изнеможении раскинулся на истерзанном диване.
- Все… Есть…
- Что есть? – хором спросили Никифоров с Дороховым.
- Нашел. Но, блин, так зарыто было. Понял бы, коли крайней степени криминал. А тут так, ничего  этакого… Кофе принесли?
  У Никифорова зазвонил мобильный:
- Это Горский… Да, Коль… Куда?.. Сейчас будем.
- Ребята, нам тут в деревеньку отлучиться придется. Надо Коневу звякнуть, - обратился к друзьям Никс.
- А, может, не все поедем? Надо, чтобы кроме Виктора еще кто-то оставался на месте. Вдруг что? – предположил Ратмир.
- Тогда останешься ты, не против? А Конев с Ладожским поедут со мной.
  Дорохов молча кивнул и сел в надежде, что ему, наконец, удастся выпить свой кофе. Виктор оторвал свое хлипкое тело от дивана и тоже подсел к столу…

  Несколько полицейских машин окружило дом Софьи Андреевны. Люди в форме сновали взад и вперед с огромными мусорными пакетами, лопатами, мешая друг другу и бригаде криминалистов. Николай разрывался между ними, пытаясь как-то упорядочить их действия.
  Еще издали заприметив этот бедлам, Конев принялся ругаться и сетовать на тупость рядовых ментов, которые и жить мешают и спокойно делать свое дело.
- Ну, наконец! – воскликнул Горский, увидев своих ребят, выползающих из машины. – Я тут один просто уже выдохся. Видите, что за бардак?
- Да, чувак, не очень перспективно, - пробурчал Ладожский. – Чтобы эти горе старатели еще больше бед не натворили. Надо было своих криминалистов позвать.
- Да наши это, просто форма их, - пробурчал Николай. – Меня убивает и-и-их, вот этих, способ работы. Ты ви-дишь, как они нашим ребятам мешают. Только на своих ботинках они вынесли столько улик, что хватило бы на три дела.
- Не ной, сейчас разгребем весь этот деревенский хлам, - успокоил его Конев.
  Мужчины сразу приступили к делу. Отправили по домам полицейских из местной конторы и принялись за изу-чение остатков того, что еще не было испорчено предыдущим нашествием. А Горский решил поговорить с потерпевшими.
- Как вы? – только из вежливости Ладожский задал этот вопрос Порошиной, стоявшей у крыльца и презрительно поглядывавшей на окружающий ее кавардак из людей и вещей. Та взглянула на него с некоторым недоверием и кивнула в ответ.
  Конев прогулочным шагом направился в обход по дому. В одной из спален он нашел сына Влады. Мальчишка сидел на кровати спиной к дверям и что-то рисовал. Казалось, ему совершенно наплевать на сумасшествие, которое кричало, скрипело, ходило вокруг, абсолютно не стесняясь хозяев дома.
  Григорий встал в дверном проеме и пару раз включил и выключил свет. Идея таким образом обратить на себя внимание ребенка пришла моментально, как он заметил выключатель прямо у входа в спальню.
- Привет. Могу я с тобой поговорить? –пошел в наступление Конев.
   Генка вздрогнул от неожиданности, но все же не повернулся к человеку, нарушившему его уединение.
- Я не против. Спрашивайте. - Мальчишка был явно не в духе.
- Я войду?.. – Григорий прошел к кровати и стал рассматривать еще не законченный рисунок маленького художника, на котором был изображен странный человек с тремя руками: одна справа и две слева.
- А почему столько рук? – удивился Конев.
- Вы знаете, что такое болезнь Хантингтона? – малыш с презрением глянул на полицейского.
- Нет.
- У моего дяди Хантингтон… - Малыш опустил голову и заплакал. – Мама думает, что я не знаю. Но я слышал ее разговор с бабушкой.
  Григорий, не зная, что делать, топтался на месте. Затем подсел к Генке, взял за плечи и задал вопрос, который уже долгое время мучил этого юного гения:
- У тебя тоже?
  Мальчик кивнул и зашелся в рыданиях. Конев обнял ребенка, стал гладить по голове. Когда Генка успокоился, Григорий уложил его, укрыл, а сам вышел в коридор и позвонил психиатру, который на днях говорил с малышом у них в участке.
- Здравствуйте. Это Конев из спецотдела… Да, да. Я из-за мальчика. Да, я заметил проявление эгоцентризма… Да, замедленны. Не может быть?.. А как проверить, вдруг уже пошел процесс?.. Ладно, я передам матери, и привезем ребенка на обследование…
- Что вы здесь делаете?! - Лицо Влады выражало жуткое недовольство и агрессию.
- Мне нужно с вами поговорить, - игнорируя ее вопрос, сказал Григорий и, кивнув в сторону ее сына, мирно посапывающего в кровати, прошептал: – Только не здесь.
   Они вышли на задний дворик и прошли к беседке. Владу беспокоила причина их уединения. И поэтому, не дожидаясь, когда они усядутся, спросила:
- Так в чем дело?
- Вы своего сына проверяли? Делали томографию, проводили другие исследования? – поинтересовался Конев.
- С чего это? Он совершенно здоров, - зло ответила Порошина.
- Я не знаю с чего. Это попросила меня уточнить психиатр, которая в нашем участке провела не один час с вашим мальчиком.
  Влада вскочила и стала кричать что-то о том, что ее сын просто не по годам развитый ребенок, что он очень индивидуален, как личность, поэтому многие считают его ненормальным. Конев еле остановил поток нервозности и сказал:
- Поймите, у вашего двоюродного брата Хантигтон. Я не знаю, что это. Но как понимаю, очень и очень серьезная болезнь. Это же может случиться и с Геной.
- Не может, - жестко возразила Влада. – У того отец был непонятно кем. Скорее всего, свои  гнилые гены передал теткиному сыну.
- Дамочка, это же ваш сын! – не сдержавшись, крикнул Григорий. – Помогите ему! Почему этот малыш сам дол-жен стараться противостоять своей болезни и искать причины ее появления в том, что он просто ненужный вы-родок, который обузой лег на ваши плечи? Вы мать или хрен собачий?!..
  Конев сплюнул и пошел прочь от раздражавшей своей глупостью, безапелляционностью суждений и тупым упрямством женщины. Всю дорогу до машины он матюгался немыслимыми словами и в ужасном возмущении размахивал руками.
  В участке Григорий немного успокоился, прилег на диван в кабинете Горского и в изнеможении закрыл глаза. Он все надеялся, что в пустой голове мамаши проснется разум, и она привезет сына на обследование.
  Его думы прервал голос Николая:
- Вставай, Самойлов звонил. Говорит, что есть совпадения. Надо бы проверить и нам кое-что.
- Что за совпадения?
- Помнишь, ржавчина и другая кровь на кистях старушки и ребенка и лапах собаки?
- Ну?..
- Это кровь очень и очень старая.
- Ну?..
- Да встань ты! – не выдержал Горский.
  Конев, тяжело дыша, приподнялся и, почувствовав, что сейчас потеряет сознание, снова лег.
- Не могу.
- Что с тобой?
- Кажись, нерва сдала.
- Ладно, так слушай… Кровь оказалась родственной нашим пострадавшим. Точнее не так… Тот, кому наш маньяк первому отрезал конечности, - родственник наших потерпевших.
- Да ты шо?! – тут уж Конев резко сел. И откуда только силы взялись?
- Да. Сравнили с тем чучелом, что в больнице лежит. Совпало. Это - больной сын Софьи Андреевны, труп которой сегодня ночью нашли деревенские мальчишки, решившие залезть в их сад. Вот точно больше воровать не полезут, - усмехнулся Горский.
- Ну, а дальше?
- Ну, ты же сам понял. Антон Порошин – сын нашей старушки, которая сейчас в морге лежит.
- Ну, да. Это мне и без тебя ее племянница сказала, - возник Григорий, которого боль вновь ударила по вискам, из-за чего он со стоном откинулся на спинку дивана.
- А ты читал очередную записку, что нашли рядом с телом?
- Нет, а что там?
- А то, что наш маньяк написал, что закончил. Но если Влада поступит с сыном так же, как ее тетка со своим, он и ее убьет.
  Конев, собрав последние силы, встал и подошел к столу Николая. Ему нужен был телефон. Григорий набрал номер Порошиной.
- Алло…  Привезите Гену, если хотите, чтобы мы поймали убийцу. - Затем повесил трубку и снова плюхнулся на диван.
- Что это было?! – удивился Горский.
- Узнаешь. Может сегодня, а может завтра утром.
                8
  Влада жала на газ, казалось, забыв о сыне, мирно посапывающем на заднем сидении. Лицо женщины передергивало от бушующей внутри глубоко в груди бури. Все ее я противилось происходящему, оно не понимало за что и почему. Потерять мать, не знать отца, похоронить  любимого мужа, стать свидетелем смерти вырастившей ее тетки и еще это - возможная болезнь сына бесила больше всего.
  Истошный вопль Генки заставил Порошину вернуться к действительности. Вмиг сообразив, что  их машина несется навстречу огромному трейлеру, женщина вывернула руль и нажала на тормоз.
- Боже мой! Мы живы! – выдохнула Влада, остановив машину на обочине, и повернулась к сыну, который сидел, сжавшись в комочек на заднем сиденье.
- Мама, я люблю тебя, - прошептал испуганный ребенок.
- И я тебя люблю, - улыбнулась мать. – Больше жизни! Иди ко мне.
  Мальчишка перелез вперед, уселся деловито к ней на колени и стал всматриваться в ее глаза. Влада смутилась, опустила веки и спросила:
- Что такое, малыш?
- Ты красивая и добрая. - Генка обхватил руками шею матери и поцеловал смущенную женщину в щеку.

  Порошина стояла у дверей квартиры Горского и не решалась позвонить. Что она ему скажет? Что дура и сама во всем виновата? Что боится потерять сына, и поэтому не может… не хочет… обращаться к врачам, лишь бы не услышать страшного диагноза?
  «Какая я дура, - думала Влада. – Себе бы жизнь портила. Так нет, этого мало, я даже матерью стать не сумела».
  Сзади послышались шаги. Кто-то почти бегом поднимался по лестнице. Женщина повернула голову и улыбну-лась. Потом удивленно спросила:
- А чего ты тут?
  Сильный удар пришелся прямо в висок. Напавший перекинул обмякшее тело женщины через плечо и нажал кнопку вызова лифта…

- Коль, ты ничего не слышал? – спросила Саша.
- А что такое?
- Да будто у дверей возня какая-то была. - Девушка поставила чашку с чаем перед мужчиной. – Пей, а то высох-нешь, сидя у компа целый день.
- Ну, хочешь, гляну? – Горский приподнялся, намереваясь проверить лестничную клетку, чтобы успокоить встревоженную женщину.
- Да я сама. Может, опять муж соседки твоей упился в хлам. Помнишь, прошлый раз, что устроил? – улыбнулась Александра и пошла в прихожую.
- Ну что? – спросил Николай, когда та вернулась.
- Да кто-то был, но я лишь услышала, как закрывались створки лифта. А выходить не стала.
- Вот и умничка, - улыбнулся Горский. – Ну, иди ко мне, малыш.
  Саша подошла к Николаю, ласково потрепала непослушные волосы и стала развязывать халатик.
- Что ты со мной делаешь? – мужчина набрал полную грудь воздуха, встал из-за компьютера и приблизился к девушке. Та отступила от него немного и потупила взор, продолжая игру с пояском. Наконец, Горский не выдержал, шутливо рыча, взял женщину на руки и понес в спальню…

  В десять утра вся группа была в сборе. Еще одно убийство. Нашли тело со всеми нужными человеку при жизни частями. Единственная связь с предыдущими убийствами – наличие записки.
  Криминалисты прочесали место  преступления, и работы для Самойлова накопилась целая куча. Хотя, кроме сравнительных анализов ДНК, он ничем не мог помочь. Преступник действовал грамотно, не оставляя своих следов. Он просто играл с полицейскими.
- Нет, нам нечего больше ждать. - Горский ходил из угла в угол и вертел в руке карандаш. – Вы же читали записку, он закончил.
- Да, но скорее всего это попытка сбить со следа, притупить наше внимание, - предположил Ладожский.
- Нет, ты же сам понимаешь, что не прав. Его последней целью была старушка, мать того парализованного, тетка Порошиной.
- Откуда ты знаешь, Коль? – спросил Конев.
- А ты сам подумай… Этот урод явно мстил за что-то. Сначала он просто предупреждал, убивая тех людей, чьи трупы мы так и не нашли. Ему это практически сразу наскучило. Уж слишком долго он ждал того часа, когда сможет отомстить. Поэтому перешел в наступление. По большому счету в агрессии нашего маньяка косвенно повинна была именно Софья Порошина. Вот он и убрал причину, чтобы успокоиться.
- А зачем тогда убивать ее племянницу? – спросил Григорий.
- Слушай, Лошара, очнись… Он ее не хотел убивать. Что сказали медики? Что смерть наступила в результате сильного и е-дин-ственного удара в висок. Может, он просто хотел ее увезти в укромное место и поговорить?.. Да, что вы смотрите на меня так?! – возмутился Николай. – У каждой причины есть следствие, которое никак не может не появиться, потому что должно.
- А что-то бредишь ты, чувак, - ответил ему Ладожский. –Может быть он сначала убил тех, кому желал отомстить, а потом пошло поехало?
- Так я об том же, только вот акцент не совсем верен. Пацаны, это совершенно реально. Вот потом вы сами уди-витесь своей тупости! Мне бы еще получить ордер. Нужно провести еще один анализ ДНК. Я только сегодня утром допер. Да и то после того, как узнал о смерти Порошиной младшей.
- Ладно, умник, - ухмыльнулся Дорохов. – А узнать, что там Витек нарыл, ты не хочешь?
  Горский стукнул себя по лбу ладонью:
- Блин, точно!.. Я совсем забыл…

  «Почему она приходила ко мне?» С ума сводило ощущение, что возможным было спасти Порошину, окажись он посообразительней и сразу отреагируй на замечание Саши о странной суете на лестничной клетке. Но еще больше Горского угнетали думы о шестилетнем мальчике, который остался совсем один на этом свете. Какой бы гений в мальчишке не жил, он все еще маленький ребенок, нуждающийся в теплоте, заботе и защите. Если самые страшные опасения оправдаются, то маленькому Генке осталось очень мало: болезнь сожрет его прежде, чем он сможет понять и почувствовать вкус и запах жизни.
  Невеселые мысли уложили Николая в постель, он надеялся уснуть и к утру на отдохнувший и успокоившийся мозг решить, что делать дальше…
  Утро было прохладным. Ночью прошел дождь, и улицы темнели мокрым асфальтом, а листья пестрили разно-цветными огоньками.
  Зазвонил телефон. Горский со стоном потянулся к нему.
- Да… Юра?! Да ты что! Буду, конечно!
 
- Старик, что там у тебя?
- Мне нечего было делать, сынок, и я решил кое-что проверить, - Самойлов протянул Николаю распечатку с данными анализа ДНК. – Смотри, тут два разных человека. Но они родственники.
- А как до тебя дошло? – удивился Горский.
- А не дошло. Просто меня бесило, что найти ничего не могу. Вот и решил, раз биологического материала много, можно бы еще попытать счастья. Начал сравнительные анализы всех подряд. Вот и получается, что не просто так убивали старушку с собачкой и мальчиком. Они вроде как родственники.
- Ладно. Но если они родственники, то почему они убиты в таких разных местах – раз, и их никто не ищет – два?
- Ох, Коль, это по твоей части. Просто, думаю, с этой информацией тебе проще искать будет. Дай что ли фотки в эфир. Иногда журналисты могут и помочь.
- Дело говоришь. Как я сам не допер?! Хотя не знаю, Подумаю.
  Самойлов некоторое время помолчал, искоса поглядывая на своего младшего друга, а потом спросил:
- Так ты собираешься заводить семью или нет? Сколько тебя Сашка ждать будет?
- Ну, что тебе дался мой холостяцкий образ жизни?! – шутливо возмутился Горский.
- Он не мне, а тебе дался! – Врач повысил голос , еле сдерживая гнев. – Ты же сам хочешь. Ты к нашему психологу сходи. Он тебе вдолбит, если сам не понимаешь.
- Да понимаю я все, Юра. Как бы я свою работу делал, если бы в том, что творится в каждой коробочке, не разбирался? А в первую очередь в своей собственной. Но никак побороть этот ужас, этот страх не могу.
  Самойлов с укоризной посмотрел на Николая, покачал головой и пошел делать чай. Горский знал, что как всегда после очередного наставления, старик будет поить его бодрящим напитком с домашними пончиками.
- Что с записками?
- А ничего, - ответил патологоанатом. – Есть один смазанный отпечаток. Сколько не искали в базе, ничего не смогли найти.
- А если я тебе принесу то, с чем можно будет сравнить? – предложил Николай.
- Ну, если ты у нас Николай – чудотворец, - прошу. Кто ж против?!
  Горский усмехнулся и глотнул обжигающего крепкого черного чая. Никто не умел заваривать этот божественный напиток так, как Самойлов. И никто так и не добился у него таинственного рецепта колдовского зелья…
                9
- Ты что творишь, выродок  ты этакий! – Знойная мамаша, еле умещавшаяся в толстенной шкуре, покрывающей ее жиры, орала на белокурого малыша, который испуганными зелеными глазами смотрел на мать и не мог по-нять, с чего это она так взбесилась.
  Темное пятно расползлось по синим штанишкам ребенка.
- Сколько я тебе говорю, хочешь в туалет, скажи. А это что такое?! – Не могла успокоиться огромная тетка.
  То ли от стыда, то ли от страха, который испытывал этот малыш по отношению к огромному склонившемуся над ним телу, пятно стало расти. Это еще больше взбесило мамашу. Она так разошлась, что ударила ребенка так сильно, что тот упал и громко заплакал.
- Ты еще мне порыдай! - Не унималась женщина. Затем схватила маленькую ладошку и потянула сына за собой. Малыш, глотая слезы и сопли, перебирал ножками, еле успевая бежать за матерью.
  Человек в комбинезоне, прислонившись к дереву  и покряхтывая, наблюдал за этой сценой. И спустя некоторое время, когда мамаша вышла из дома уже без сына, пошел вслед за ней.
  Женщина завернула за угол и направилась к магазину. Но туда она не вошла, остановилась у входа в ожидании кого-то. Минут через пять к ней подошел молодой человек с букетом ромашек и ласково чмокнул в жирную щеку. Мужчина в комбинезоне презрительно сплюнул и стал протирать рукавом накрашенные красным губы.
- Дорогой, этот маленький уродец, весь в своего папашу. Достал уже. А сегодня еще и в штаны наделал. И зачем я только за этого хмыря замуж выходила! - стала жаловаться толстуха.
- Ничего, зато я у тебя есть, - заявил с самодовольной ехидной ухмылкой носатый хлюпик. – Принесла?
- А-то как же! – Тетка стала вытаскивать из большой сумки сверток. Делала она это медленно, потея и пыхтя, как старый паровоз. И пока ее глаза были поглощены лицезрением происходящего в ее авоське, доходяга, презрительно морщась, смотрел сверху вниз на ее жирную шею.
- Наконец! Держи! – Мужчина вскрыл конверт, вытащил пачку денег и стал пересчитывать.
- Да что ж ты делаешь! – возмутилась мадам. – Ты мне не доверяешь?
- Доверяй, но проверяй! – отшутился альфонс. – Деньги любят счет.
- Ты же обещал в больницу лечь, - пробормотала толстуха.
- На это тоже деньги нужны, - тут же нашелся наркоман, взял женщину за руку и куда-то повел.
  На время клоун, который частенько без цели бродил по парку, никого не задевая, из-за чего его никто не боялся и не обращал внимания на странный вид бродяги, потерял их из виду. Но странный человек не стал метаться и искать, а остался спокойно ждать. «Шалава!» - пробормотал только, глядя вслед удаляющейся несуразной паре.
  Дети любили замарашку – пугало, как многие величали клоуна. В бездонных карманах его комбинезона всегда находились конфетка или потрепанный теннисный мячик. Иногда он сам, как ребенок носился с детворой, гоняя мяч или играя в жмурки. Родители чувствовали себя спокойней, когда пугало появлялось в парке. Они точно знали, что детей никто не обидит, а маленькие ребячьи проблемы всегда решатся миром.
  Долгого ожидания не получилось. Вскоре с довольной улыбкой на сальных губах парочка вновь появилась у магазина, где последовали прощальные поцелуи, и два представителя низшего слоя человеческой массы расползлись в разные стороны.
  Клоун пошел за женщиной. Вошел вслед за ней в подъезд и даже поднялся на третий этаж. В деревне и не было других домов. Либо частные, либо трех- и четырехэтажные.
- Вы что-то хотели? – спросила женщина.
- Да, просто кусок хлеба и воды, если можно. Просто на улице мне стыдно было просить.
  Не видя подвоха, толстуха впустила мужчину в квартиру.
- В доме кто-то есть, кроме вашего сына?
- Да нет. Муж на работе. Он бухгалтер. – Улыбнулась женщина.
  Она повернулась к нему спиной.
- Сын спит?
- Да, нагадил паразит в штаны. Вот получил и спит.
  Женщина продолжала стоять спиной к клоуну. Он взял в руки вазу с комода, что у входа в зал, примерился,- не слишком ли легкая, и с размаху опустил на голову хозяйки квартиры.
  Неожиданно заплакал ребенок. Клоун вздрогнул, посмотрел еще раз на бесчувственное жирное тело, распла-ставшееся противным маслянистым пятном на полу, и пошел в детскую.
  Мальчик сидел в кроватке и размазывал по лицу слезы. Его зеленые глаза уставились на гостя, появившегося вместо мамы в дверях. Плакать малышу уже не хотелось, его забавлял вид клоуна. Мальчик стал улыбаться и безмолвно, будто опасаясь, что это чудо исчезнет, протянул к мужчине руки.
  Гость подошел к кроватке и принялся что-то напевать и теребить непослушный белокурый локон на лбу ребенка.
- Не плачь. Я тебя отнесу хорошей женщине. Она за тобой присмотрит. Твоя мама недостойная женщина. Но у тебя есть отец. – Клоун на минуту задумался. Брови сдвинулись к переносице. Затем, тряхнув лохматой головой, будто очнувшись ото сна, он продолжил: – Моя мать меня лишила отца. А потом лишила и себя. Я ее наказал за ту боль, которую она причинила мне. И твоя мать заплатит.
  Пугало вернулось в зал. Женщина уже очнулась и постанывала от боли. Из раны на голове вытекло много крови.
- Ничего, сейчас ты замолчишь, - прошипел маньяк.
  Он прошел на кухню и начал копаться в ящиках в поисках чего-то острого и длинного. Наконец, он выудил под-ходящий нож из сушилки.
- Закончится все быстро. – Клоун подошел к толстухе, которая испуганно моргала, пытаясь приподнять непо-слушную руку и вытереть кровь, стекающую в глаза. – Я бы хотел показать тебе все то, что испытывает твой сын, когда ты терроризируешь его, но не получится. Он ведь все услышит, а нам этого не надо. Правда?
  Не дожидаясь ответа, мужчина уверено всадил нож в грудь женщины по самую рукоятку.
- Во, жирная! Такой длиннющий и весь вошел! – бесстрастно возмутился убийца, обмакнул палец в кровь и написал на стене «Конец».
 – Нет, пожалуй, я ребенка тут и оставлю. Отец вернется, присмотрит. - Мужчина тихо закрыл за собой дверь квартиры. Никто не видел, как он пришел, и не было свидетелей, заметивших его уход.
- Надо остановиться… Всех не исправишь, - бормотал высокий человек с размалеванным лицом. – Чем я лучше? Что я кому докажу? Надо идти домой. Домой.
               
  Полька сидел на крыльце, тяжело вздыхал и что-то бормотал себе под нос. Остервеневший и вконец обнаглевший ветер рвал провода, крыши и хлопал ставнями окон опустевшего дома, который за короткое время стал родным его хозяевам: Генке и Владе Тимофеевне. По двору были раскиданы разорванные тряпки, которым в буйстве красок уступали даже самые яркие цветы в саду. Целлофановые пакеты раздражали своей неопрятной разбросанностью и шелестели вместе с опавшей листвой по жухлой траве. Множество натоптанных следов  огромных тяжелых ботинок уродовали гладкость дорожек, посыпанных битым кирпичом. Полуголые ветви деревьев, будто стесняясь своей  неодетости, собирали свои тельца вместе, стараясь скрыться в разноцветных лоскутах листьев, еще держащихся за своих носителей из последних сил.
  Крупные слезы текли по небритым щекам Ипполита. Он не думал о том, что могли перенести в свои последние часы Влада и Софья Андреевна. Его не заботила мысль, что происходит с маленьким Генкой, который не представлял себе жизни без своего Польки. Ипполит жалел себя. Жалел настолько, что стали приходить мысли о суициде. Его внутреннее я вбивало в мозг осознание только одного – чувства потери. Юноша думал о том, что его бросили. Бросили сразу, не спросив, не предупредив. Лишили семьи. Ведь парень считал себя членом того маленького дома, который приютил его после того, как будучи еще очень юн он покинул дом матери. Именно эти люди дали ему еще один шанс почувствовать себя нужным и родным, почувствовать частью чего-то и кого-то.
  Самоистязания Ипполита прервал звук разбитого стекла. Парень вздрогнул от неожиданности. Стекло окна, выходившего не крыльцо, где примостился Поля, разлетелось по деревянному настилу и посыпалось дальше вниз. А крупные осколки попадали внутрь дома. Полька поднялся проверить, что случилось. Отворив дверь и слегка заступив за порог, он стал искать глазами предмет вандализма. Поначалу его глаза ничего не разбирали, хотя со спины падал довольно яркий полуденный свет. Но присмотревшись, заметил скомканный клочок бумаги. Ипполит нагнулся и потянулся к нему. «Это не бумага. Ипполит знает, какая бумага бывает. Мы с Генкой играли. Это твердое!». То, что он поднял с пола, оказалось камнем, завернутым в бумагу. Юноша развернул листок и вышел на крыльцо к свету.
- Я не хочу опять тебя потерять. Мне жаль твою молодую хозяйку. Но старуха заслуживала такой смерти.
  Прочитав, Ипполит принялся в ужасе оглядываться. Его зрачки расширились и стали подрагивать, убегая то вправо, то влево.
- Полька должен позвонить, Полька должен позвонить… В доме есть телефон, я сделаю повтор и приедет тот полицейский. Но он мне не нравится, но нравился Владе Тимофеевне. А значит он порядочный человек…

- Это мой брат, - пробормотал Ипполит, когда Горский вошел в кабинет.
- С чего ты взял? – удивился Николай.
- Это же элементарно! – удивился юноша. – Кто еще будет писать такое письмо? Да еще и посылать его именно мне. Это же ясно как день! Ипполит понимает, а вы нет?
  Горский улыбнулся. Его поражали способности этого, казалось умственно отсталого, парня, мыслить достаточно логично. К тому же, на первый взгляд, юноша не принадлежал к той категории озлобленных и ненавидящих всех и вся психов, готовых любыми путями испоганить жизнь окружающим, чтобы выровнять положение.
- Я тоже понимаю. Но другим этого мало. Ты можешь сдать кровь на анализ? Нам нужно для сравнения. - Горский подсел к Ипполиту на диван.
- А, знаю! Это ваша ДНК. Я читал об этом. Влада  Тимофеевна давала мне разные книги из своей библиотеки.
- Так ты согласен?
- Конечно.
- Поль! - Николай подошел к своему рабочему столу, выдвинул верхний ящик и выудил оттуда кулечек с сухарями. - Во-первых, держи. Их моя девушка сушила. А во-вторых, ты не мог бы рассказать все, что знаешь о своем брате?
  Ипполит опять почесал макушку и стал озабоченно посматривать в коридор и на открытые окна, смотревшие на внутренности участка своей ядовитой прозрачностью. Осознав нежелание парня говорить при свидетелях, Горский закрыл дверь кабинета и опустил жалюзи.
- Ну, теперь нас точно никто не услышит. Можешь рассказывать.
  Полька почувствовал некоторую свободу, вздохнул и принялся за пересказ давнишних событий своего детства…

- Здравствуйте, мы к вам, - Конев приоткрыл дверь с  табличкой, где красовалась фамилия детского психолога Н. Ф. Толстой.
- О, какие люди! – добродушно воскликнула Нина Федеровна, заметив испуганно выглядывающего из-за спины полицейского Генку. – Какими судьбами?! Проходите, я как раз свободна.
  Мужчины - старший и младший, вошли и расположись на уютном мягком диванчике напротив окна. На некоторое время воцарилась тишина. Врач что-то писала, Григорий задумался о смысле жизни, что самого его поразило, а Генка уставился на часы, что потикивали над дверью. Солнце, которое сегодня разорилось на золото и грело замерзшую и отсыревшую за несколько дождливых дней кожу земли, игриво запускало зайчиков на потолок и хитро опускало ниже по стене к лицу доктора. Неожиданно лучик скользнул по очкам женщины и потом к ее носу, отчего она чихнула, будто что-то ее защекотало. Генка, уже несколько минут следивший за этой игрой, залился звонким смехом. Он так аппетитно хохотал, что не прошло и секунды, как Нина Федоровна и Конев, корча всевозможные гримасы, надрывали кубики собственных животов.
  Немного успокоившись, но, все еще еле сдерживая улыбку, психолог повернулась к мальчику:
- Ген, а что было смешнее: луч, который обнаглел или я, которая не выдержала его напора?
- Скорее луч. Он такой наглый! – Мальчишка вновь засмеялся.
- Ладно. Давай, проверим твои мозги? – предложила врач.
- Давно пора было. Я устал говорить всем об этом. Все считают, что дядя отрезал себе ногу и руку потому, что сошел с ума. Но я знаю, он решил убрать то, что первым перестанет его  слушаться.
  Нина Федоровна вопросительно посмотрела на Конева. Она знала о существовании такого дяди. Но Григорий глазами показал, что по некоторым причинам не стоит продолжать разговор.
  И вот почему. За день до этого дядя мальчика освободил себя от нескольких литров крови: скатился на пол, подполз к столику, на котором стояло зеркальце, непонятно для кого, свалил его и осколками стекла сделал глубокие надрезы в паховой области. Как ему удалось? Никто так и не понял.
  В полдень при обходе нашли уже остывший труп бедняги. По понятным причинам не стоило говорить об этом мальчику. Тем более сейчас.
- Вытяни руку, - сказала врач. – Ладонью вниз, пожалуйста. А теперь пальцы потяни вверх и с ладонью на себя. Всю кисть.
  Генка послушно выполнил ее приказание. Женщина приложила свою руку к ладошке ребенка и попросила его надавить. Затем стала вглядываться в глаза юного пациента, стараясь уловить любое даже незначительное движение зрачка.
  Покачав головой, доктор села за стол и стала что-то записывать.
- Ну, что? – не выдержал Конев.
- Нужно сдать кровь. Но я думаю, что мальчик прав, что беспокоится. Я все же выпишу один препарат. Надеюсь, все обойдется.
- Выписывайте, - ответил Григорий, с жалостью поглядывая на малыша.
  Но тот вдруг встал, хлопнул в ладоши и выдал:
- Народ! Может, хватит тут? - обратился он к Нине Федоровне, - И вы знаете, что Хантингтон не лечится. Вы только продлите мою жизнь и все.
- Послушай, ты не прав. Ты можешь и поправиться, - возразила врач.
- Доктор, не говорите так. Дядя был на плацебо перед тем,  как  стать растением. Значит, все остальное не помогло.
- А, может, стоит попробовать? Хуже не будет, - сказал Конев, исподлобья сверля ребенка глазами.
- Ладно, - угрюмо согласился Генка. – А что за лекарство?
- Попробуем для начала пирацетам. По ноль четыре грамма три раза в день.

- А вы знаете, из чего делают плацебо? – спросил, сверкая хитрющими глазами, Генка.
- Нет. А ты? – улыбнулась Мария.
- Я знаю. Много читал, - гордо заявил мальчик.
- Просветишь?
- Ага, могу… Из ничего. Это же пустышка. Могут и лактозу дать, - светясь от чувства превосходства, выпалил Генка.
- Ладно, умник, шел бы ты спать. Поздно уже. Пора ложиться, - улыбнулась Игнатьева.
  Она с нежностью следила за тем, как мужичок слез со стула, пошел в ванную чистить зубы, и, переодевшись в пижаму, пошлепал в спальню, которую делил со взрослым сыном Марии.
- Ну, как он? – Конев подошел к женщине и обнял за талию.
- Кажется, привыкает. Да и Макс помогает. Носится  с ним ужас как!
  Григорий пристально смотрел на Марию. Ее глаза светились, а лицо сияло от счастья.  Улыбка, мягкая и добрая тронула губы мужчины, а руки скользнули к рукам женщины, слегка их сжав.
- Хочешь, мы у себя его оставим?
- Это как? – удивилась Игнатьева.
- Ну, должен же кто-то? Зачем мальчонке в детдом идти? – Конев после свинки, которой переболел  в детстве, не мог иметь детей. А хотелось до чертиков. Хоть жили они с Марией вместе уже несколько месяцев, и хоть у них и был ее сын Макс, Григорию хотелось маленького, которого он вырастит сам, о ком будет заботиться, станет оберегать и постарается быть примером во всем.  Он даже не подозревал, что эта тихая красивая женщина, пережившая столько горя, уставшая от испытаний, которыми слишком уж щедро одарила ее судьба,  тоже хочет ребенка. Именно этого. С порога, как Генка вошел, он стал ее мальчиком, ее младшим сынишкой. Поэтому предложение усыновить, робко выдвинутое ее гражданским мужем, очень обрадовало Марию. Она как маленькая запрыгала на месте, а потом схватила Григория за шею и крепко чмокнула в губы.

- Горский! – С воплем ворвался в кабинет Николая Григорий.
- Чего орешь, ненормальный? – спокойно спросил его друг, зарывшийся в бумаги, старясь найти конец веревочки, потянув за который, он сможет распутать клубок из убийств, родственников и знакомых.
- Я счастлив! Мы Генку себе заберем, - наливая из кувшина воду в огромную пивную кружку, продолжил Конев.
- Круто! – Николай весело взглянул на Конева. – Это ж надо на старость лет!
- Да иди ты! На себя посмотри. Сколько тебя Сашка ждать будет? Ни ты, ни она не маленькие. Ей, небось, семьи хочется.
- Я уже думал об этом. Даже кольцо купил. - Горский вытащил из верхнего ящика стола  синюю бархатную коробочку. – Смотри, нравится?
- А что молчал?.. Да, супер! Вкус у тебя всегда был,  - восхитился Григорий, вертя в руках кольцо. – Мне помо-жешь выбрать?.. Ой! А Сашка знает?
- Нет, сегодня скажу.
- Ладно, а что там по нашему делу?
- Результаты те, что и ожидал. Только вот где искать нашего умника? Надо вместе подумать и этого Ипполита подключить.
- А почему его? – искренне удивился Конев.
- Вот все соберемся, и расскажу, - ответил Николай.
                10
  Собрание решили провести на свежем воздухе. Всем хотелось курить, а бедный Виктор, который оставался девственником в этом нехорошем деле, как и в деле алкогольном, уже не мог дышать, видеть и соображать в задымленном кабинете Горского.
  Новости, конечно, были. Но что с этими новостями делать? Самойлов выяснил, что ДНК кисти, которую передали в пакете Владе Порошиной, по многим аллелям совпадает с ДНК Ипполита. Кто она? Мать, тетка? Естественным было предположить, что мать.
- А что со старой ДНК, которую нашли на кистях ребенка и старушки? – спросил Ладожский.
- Идентична ДНК умершего в больнице сына Софьи Порошиной, - ответил Николай.
- И какого он резал этого несчастного? – возмутился Дорохов.
- Знамо, зачем, - пробурчал Григорий. – Он считал, что тем самым помогает другу избавиться от сердечных мук и тоски. Он же не знал, что тот страдает не от того, что его бросили, а это болезнь уже сожрала добрую часть мозга.
- Кстати, мы в курсе, что вы с Марией собираетесь усыновить мальчишку. А что врачи говорят? – спросил Ники-форов.
- Ой, Никс! Мы не хотим загадывать. - Конев почесал макушку. – Но есть утешительные новости. Разрабатывается что-то там новенькое. Будем лечить экспериментальными препаратами.
- А не боитесь?
- Не, Никс. Остальное все равно не помогает, а лишь отодвигает развязку. А тут хоть какая-то надежда.
- Ладно, не будем о грустном, - начал Ладожский. – Ясна вся картина. Дальше искать связи по ДНК и другим ана-лизам не стоит. Лучше подумаем, где этот придурок ошивается сейчас.
- Я позвал к нам Ипполита. Пусть сидит и вспоминает, где они в детстве гуляли, прятались, пока мать не сдала ненормального Гектора в психушку.
- Кстати, а почему его? Полька-то тоже не отличается нормальством, - удивился Виктор.
- Слушай, ты же сам нарыл, что старший братик стал издеваться над животными, затем облил кипятком соседа. Женщина не могла больше его держать дома. - Разъяснительная тирада Горского вызвала у всех улыбку.
- Объясняю для чайников в реале, - не выдержав, засмеялся Конев.
- Придурки, - обиженно буркнул Виктор и снова уткнулся в экран ноутбука.
- Ладно, не злись, - успокоил его Николай. – Надо бы подняться и поговорить с Ипполитом. Кто со мной?
- Я, - отозвался Никифоров.

- Ну, Поль, что-то вспомнил из детства? – спросил Никс.
  Ипполит сильно нервничал. Ему хотелось помочь полицейским, но боялся, что не справится.   В голове проплывали бессмысленные образы прошлого. Полька хрустел пальцами и жевал губу, ерзал на стуле, затем вставал и мерил шагами комнату, но ничего не помогало.
  Неожиданно в кабинет вошел Ладожский.
- На, Поль, возьми. - Он протянул парню кубик Рубика.
- Спасибо, он мне всегда помогает. Влада Тимофеевна так помогала мне запоминать трудные вещи. У каждого предмета был свой цвет. Мы так и играли.
  Пока Ипполит был занят игрушкой, Геннадий отвел в сторону своих друзей.
- Ребята, вам не кажется, что этот кубик неспроста на него влияет подобным образом?
- И что? – спросил Никифоров.
- А то, что здесь цвета домиков на детской площадке, расположенной рядом с домом, где росли Ипполит с бра-том. Это Виктор постарался и откопал адрес. Оказывается, их мать не переехала после того, как ее второй сын перебрался к Порошиной. Он постоянно посылал матери деньги. Надо бы съездить туда. Это в двух километрах за городом.
- Ну, и что ты этим хочешь сказать? – спросил Конев.
- Да все просто, что-то произошло в одном из тех домиков. Помните,  он долго повторял, что нет коричневого. Он имел в виду не цвет. А теперь посмотрите на эти фото, - Геннадий вытащил из папки несколько фотографий детской площадки . Один из домиков был коричневым, остальные тех же цветов, что и квадратики кубика-рубика.
- А вот еще одна фотка, - Ладожский вытянул из папки последнюю и протянул друзьям.
- Ну, дом, как дом,  - без энтузиазма отреагировал Никифоров.
- Это и есть старый дом Ипполита и его брата Гектора. Вот туда мы и поедем сегодня. Коль, ты с нами?
  Горский стоял с отрешенным видом, полностью погрузившись в свои мысли, и жевал. Он еще не пришел в себя после смерти сестры. Его внутреннее я говорило ему, убеждало его, советовало. А что? В состоянии ли он пойти на этот шаг, казалось, такой легкий для других людей и такой невыносимо трудный для него. Он все время боялся потерь. Так, если оставить все как есть, вроде ничего нет, ничего не теряешь. Хотя все же внутри  - то больно. А если больно, то штамп – не решение проблемы, не исцеление. Она и так слишком глубоко засела. Она – единственное, что осталось светлого в его жизни. Так может рискнуть?..
  К реальной жизни полицейского вернул свист Конева. Горский вздрогнул и улыбнулся.
- Жвачку жуешь? – спросил его Никс.
- Нет, носки стираю, - парировал Николай и засмеялся.- Ладно, едем. Или нет, вы поезжайте, я тут останусь. Па-рочка дел есть.
  Ладожский кивнул и стал напяливать жакет. Дорохов  большими глотками допил свой кофе и пошлепал в кабинет за курткой. Остальные вышли в коридор и подперли стены в ожидании товарищей. Только Виктор остался сидеть на диване Горского, пытливо поглядывая на друга.
- Чего тебе? – спросил его Николай.
- Да так, может, все же поделишься? Или так и будешь носки отстирывать?
- Даже не знаю. Тут и говорить собственно не о чем. - Горский сел за стол и стал перебирать бумаги.
- Это на меня не действует, - улыбнулся Витя. – Открой рот и скажи.
- Что?! – вспылил Николай. – Какого хрена прицепился?! Ты что мать моя?! Или Боженька, что всем страждущим помогает?!
  Горский вскочил и с размаху стукнул кулаком по столу. Маленький стеклянный конь, подаренный Сашей в ознаменование начала их близких отношений, подскочил и упал на пол, расколовшись на несколько частей.
- Давай, бушуй! – почти спокойно отреагировал на выпад друга Виктор. – Может, легче станет. Ты же у нас маску крепкого и негнущегося парня носишь! Дешевых фильмов типа «Крепкий орешек» насмотрелся? Боишься, если кто-то увидит, что ты все же умеешь быть человеком со всеми присущими этому жалкому существу слабостями, уважать перестанут! Долбовик, вот ты кто после этого!
  Хакер поднялся и вышел из кабинета, в сердцах хлопнув дверью.

- Когда же, наконец, эти дороги сделают. Прямая кишка уже в рот просится, - ворчал Конев.
- То- то от тебя так несет, - буркнул Никс.
  Григорий обиженно пнул его кулаком в бок:
- Прошлый раз не я в деревенской грязи валялся, а потом дома сутки блевал в унитаз.
  Их перепалку прервал Ладожский:
- Кажется, приехали. Ипполит, это твой  дом?
  Полька кивнул. Глаза его сделались грустными, а пальцы вновь стали теребить кубик Рубика.
- Коричневый… коричневый… нет коричневого… а тут есть…
  Полицейские с долговязым спутником выгреблись из машины. Никифоров и  Ладожский вместе с Полькой направились к детскому теремочку, некогда выкрашенному в коричневый, а сейчас стоящему одиноко шурша облупившимися досками.
  Дорохов и Конев поднялись на крыльцо, возле которого припарковались,  постучали в дверь, потом позвонили.
- Это полиция, откройте, пожалуйста.
  Ответа не последовало, и офицеры решили попасть в дом своим способом.
- У нас ордера нет. - Поначалу попытался отвертеться от взлома Ратмир.
- Ага, ща, нарисую! – психанул Григорий. – Мы маньяка ловим, сейчас не время целовать ручки вышестоящему дядьке.
  Обыскав дом, полицейские ничего подозрительного не обнаружили. Простой чистенький домик, в котором, как видно, кроме старушки – матери Ипполита, никто и не жил. Даже попахивало немного плесенью: явно не было рук, которые бы починили крышу и водопровод. Из дома Конев и Дорохов прошли в небольшой дворик.
- Смотри, двери сарая открыты, - Григорий ткнул пальцем куда-то вправо.
- А? Да. Пошли, глянем.
  Запах дохлятины усиливался по мере приближения полицейских к дверям сарайчика.  Злобные осенние мухи кружили вокруг, сверкая своими переливающимися разными цветами спинами. Неожиданно из сарая прямо на Дорохова побежала огромная крыса, испуганная скрипящими по дорожке шагами.
- Блин, вот лошадь! – испуганно выдохнул Ратмир.
  Конев нащупал николаевский выключатель и повернул его. Картина, представшая перед глазами друзей, была настолько отвратительна, а  запах настолько едок, что мужчины, кашляя и вытирая слезы, выбежали во двор отдышаться. Затем, прикрыв нос и рот носовыми платками,  вернулись внутрь.
  Посреди помещения лежало два разлагающихся трупа.
- А вот старушка с собачкой, - пробормотал, тяжело дыша, Дорохов.
- Нам бы еще и ребенка найти, - буркнул Конев.
- Точнее его труп, - промычал в платок Ратмир. – Ладно, пошли отсюда. Пусть эксперты сами тут копаются.
  Тем временем Никифоров и Ладожский исследовали  старый детский домик. Некоторые достопримечательности времен инквизиции, такие как железное кольцо и оборванная цепь, прикрепленная к нему, насечки на досках и следы, будто собака точила когти, смутили полицейских. Никс высунулся из теремка и позвал Ипполита.
- Слушай, это что за ерундень?
- Полька расскажет. Он знает. Это все плохо.
  Ладожский вылез из домика и сел возле него на остатки осенней травы.
- Кажись, я знаю, кто тут развлекался, - сказал Геннадий, отряхивая с брюк паутину. – Не мать ли твоя здесь твоего брата держала?
- Да. Вы просто очень умный человек, - вымученно улыбнулся Полька.
- Ладно, лучше тебя послушаем. Расскажи, что и почему здесь происходило, - обратился к юноше Никифоров.
  Некоторое время Полька переминался с ноги на ногу, пока Геннадию это не надоело. Полицейский  потянул юношу за рукав и  заставил сесть рядом.
- Ну, не держи все в себе… Выкладывай.
- Да, конечно. - Испуганные глаза Ипполита перебегали  от лица Никифорова к физиономии Ладожского. Идиотская улыбка растянула рот юноши, обнажив белоснежный ряд прекрасных зубов. Руки ворочали квадратики кубика Рубика, а ноги судорожно вздрагивали. Весь вид молодого человека просто кричал о страхе, живущем в его голове. Сморщенный лоб и двигающаяся во все стороны нижняя челюсть указывали на внутреннюю борьбу с ожившими в его воображении старыми, но до сих пор пугающими, ифритами, вылезшими из какого-то дикого ада полоумного Иблиса.
  Наглядевшись на муки бедного больного, Ладожский поднялся и направил стопы к ближайшему киоску. А через время вернулся с мороженным и протянул его  парню, который сидел в позе засохшего лотоса и, покачиваясь из стороны в сторону, повторял слово «мама». Именно, повторял, а не звал.
- Держи, дурень! Чего бояться-то? Мы же тут. - Геннадий потрепал юношу по плечу. – Думаешь, мы позволим, чтобы кто-то навредил тебе?
  Ипполит по-собачьи благодарным взглядом одарил сметливого полицейского, взял мороженое и стал с гром-ким чавканьем его уплетать. Закончив, Полька встал и подошел вплотную к домику.
- Здесь… он почти всегда сидел здесь… Мама говорила, что так он никому не навредит. Но он сделал себе боль-но.
- Как? – предполагая, каков будет ответ, поинтересовался Никифоров.
  Парень поморщился и поведал друзьям жуткую историю.
  Гектор, не был столь же слабоумным, как младший брат, но отличался дикой агрессивностью. Мать измучилась с ним. Обошла все клиники, испробовала даже бабок – повитух. И все ей в один голос  твердили, что мальчика надо посадить под замок в закрытую лечебницу. Но сердце матери не могло смириться с тем, что ее первенец – патологический садист. А Гектору становилось все хуже. Последней каплей было то, что он облил кипятком соседского мальчишку, который наотрез отказался подарить ему котенка, так как однажды стал свидетелем жестокого убийства дворовой собаки просившим.
  Когда сына захлестывала очередная волна озверина, мать подсыпала ему в напиток снотворного. А после того, как оно подействует, притаскивала ребенка в детский домик на краю площадки и приковывала цепью, как собаку. Это продолжалось долго, да так долго, что на левом запястье маленького Гектора появились бордовая корка от ерзающего по руке железного обруча, а на щиколотке левой ноги не только случилась болячка, как на кисти, но и сильно набухли вены, и местами наблюдался запущенный процесс гниения незаживающих  ран.
  Мать не заботилась о лечении физических увечий сына. Ее успокаивало лишь то, что он больше не охотился на зверей и людей в округе. Ведь имя Гектора стало нарицательным в домах с маленькими и непослушными деть-ми. Да, им пугали, как бабкой Ягой или каким-то домовым.
  Но самое страшное, что могло приключиться, произошло спустя полгода после того, как ребенка стали приковывать в детском домике. В последний месяц до происшествия Гектор проводил уже все ночи в заточении. Как-то утром, женщина пришла отковать рожденного ею монстра и обнаружила, что его тюрьма пуста. Злость, обида и страх выпустили из ее горла звериный рев. Она побежала к автобусной остановке, что неподалеку от дома, затем к аптеке, заглянула в булочную – но сына нигде не было. Далеко уйти не смела, ведь дома остался Полька, ее младшенький.
  Вернувшись, несчастная мать стала одевать мальчика, бурча «Отче наш» себе под нос. Затем выгребла все из полупустого холодильника в целлофановый пакет и сунула в руки Польке.
- Побудешь у моей знакомой…  всего один день. - Женщина чмокнула сына в лоб и заплакала…
  Ипполит замолчал, воспоминания нахлынули черным, холодным и склизким туманом, обволакивающим лег-кие, мешающим дышать и застилающим глаза. Грудь Польки с шумом запускала и выпускала воздух, а руки бес-помощно повисли вдоль тела, сложив кисти на пожухлой траве.
- Я тебе сейчас воды принесу, - сказал Конев. Они с Дороховым уже осмотрели дом, присоединились к друзьям и с интересом и одновременно с отвращением слушали весь тот ужас, который выпускал из себя мозг больного.
  Полька с жадностью вцепился в литровую бутыль с водой и огромными глотками почти полностью опустошил ее. Затем, переведя дух, продолжил:
- Мама! – позвал я ее…
 … Женщина вдруг перестала плакать, встала и направилась к выходу. Ипполит позвал ее, но она даже не обер-нулась. Мальчик решил, что мама его больше не любит и вновь заплакал, громко навзрыд. Но ответа опять не последовало. Несчастная походкой робота вышла из дома и направилась к злополучному домику на детской площадке…
- Потом я не помню, - Полька пожал плечами. – Помню, что маму принесли соседи. Она что-то бормотала о Гекторе… А через время приехали полицейские и увезли ее куда-то.
- А что ты еще помнишь? – спросил Дорохов.
- Гектора я больше не видел. Мама сказала, что Полька у нее один, а то был ужасный мальчик, которого забрали за плохое поведение в другой дом…
- Спасибо, Ипполит. Ты не представляешь, как ты нам помог, - Ладожский взял парня за руку и крепко сжал ее. Затем похлопал Польку по плечу и предложил всем вернуться в участок.
- Надо просмотреть дела пятнадцатилетней давности, - предложил Конев. – Этот случай так не остался бы. Странно, что его не нарыл наш Витек.
- А он и не нарыл бы. Ведь поначалу не было между этим всем никакой связи, - защитил Виктора Дорохов.
  Никифоров подошел к Ипполиту и спросил:
- Слушай, а у вас случайно не было тайного места? Ну, все же дети где-то прячутся, где-то играют.
  Парень почесал затылок, закатил глаза и стал наговаривать какие-то странные слова. Никс хотел было его остановить, но Ладожский схватил друга за руку и глазами показал, что не стоит этого делать. И вовремя.
- Вспомнил! – воскликнул долговязый. – Полька вспомнил!.. За домом метрах в пятнадцати есть большое дерево. Среди его ветвей кто-то сделал маленький домик. Когда мы с Гектором его нашли, он был почти поломан. Полька и Гектор его отремонтировали.
- Ладно, пошли, посмотрим, - Григорий махнул товарищам.
- Я с вами…
- Не стоит, Поль. Вдруг он совсем с ума сошел? – Конев повертел пальцем у виска…

  Здоровенное дерево разрослось до невозможного, радуясь тому, что ничто и никто не зарится на его террито-рию. Меж ветвей серели доски, которые некогда были сложены так, что даже при сильном ветре небольшое строеньице, запрятавшееся в кроне, будет держаться и не побросает вниз своих обитателей.
- Гектор! Вылезай! – крикнул Никифоров.
  Ветви зашевелились, и показалась растрепанная шевелюра бродяги.
- Пусть Полька придет! – Голова засмеялась  глухим икающим звуком и, издав клокочущий звериный рык, исчезла.
- Не очень мне хочется, чтобы один полоумный с другим сейчас тут хоровод устраивали, - начал бурчать Никифоров.
- А что делать? – возразил ему Геннадий. – Только Ипполит сможет с ним договориться. А разговор с нами до добра не доведет.
  Никс посмотрел на Конева , ища поддержки. Но тот вступился за Ладожского:
- Вот… да… Думаю, что надо позвать Польку.
- И ты, Брут! – ухмыльнулся Никифоров…

- Я тут! – крикнул Ипполит, глядя в небо.
- Братик! – Среди ветвей опять показалась взлохмаченная голова. – Я спускаюсь. Только я хочу, прежде, чем они меня уведут, обнять тебя.
  Полицейские переглянулись.
- Этого нельзя допустить, - засомневался Конев.
- Слушай, Лошара! Ты вечный перестраховщик, - возмутился Дорохов. – Ничего он с ним не сделает. Хотел, уже достал бы.
  Ипполит, не обращая внимания на перепалку друзей, подался вперед. Ветви дерева раздвинулись, и тощая длинная фигура стала змеей сползать вниз. Еще минута и два брата стояли так близко, что каждый чувствовал дыхание другого. Новые, покрытые засохшей кровью ботинки, смотрели на чеботы родственника.
- Гектор, за что? – еле шевеля губами, спросил младший брат.
 Старший пожал плечами, а брови на его узком изможденном лице попытались изобразить удивление:
- Да они нам жизнь испортили!.. Наша мать разлучила нас!
- Но тогда ты был злым. Почему ты тогда был злым?
- Они не слушались!.. Это плохо. И я их наказал. - Гектор повел рукой по глазам. – Помнишь, мама всегда наказывала, если мы не слушались?
- Но она никого не убивала! – возмутился Ипполит, переходя на крик. – Почему ты Владу Тимофеевну убил?!
- Это не я!.. Я не хотел! – вспылив, закричал маньяк. Но затем ровным голосом продолжил: – Случайно вышло… Просто я хотел с ней поговорить. Она думала, что я дворник, который работает у их дома. А я хотел ей все рассказать. Я не хотел, чтобы она бросила своего сына, как мама бросила меня. Я записку оставил…
- Но ты ее все равно убил! – Слезы душили Польку. – И теперь у маленького Генки никого не осталось.
- Нет, - Гектор подошел вплотную к брату и обнял его. – Ты у него есть. И ты есть у меня… Ты всегда у нас был.
- Полька не понимает. Мы не сможем с мальчиком жить одни…
- А вы и не одни. - Конев подошел к братьям. – Я и моя супруга взяли Генку к себе. И ты тоже будешь желанным гостем. Можешь даже с нами жить.
    Гектор удивленно смотрел на Григория. Затем отпустил брата и подошел к полицейскому:
- Спасибо вам. - Выражение лица садиста было насмешливым. Противная улыбка стоматологического кресла и приподнятые брови Пиноккио издевались над всем, что видел и ощущал этот человек. – Только я еще кое-что сделал. Скоро узнаете.
- Мразь, - процедил сквозь зубы Конев. Ладожский уже стоял за спиной друга, приготовив наручники…
                11
- …Он не должен выйти! – Конев ходил из угла в угол. Потный запах тлел на его рубашке подмышечным пятном, руки подрагивали, то сжимая сильные кулаки, то растопыривая деревенские пальцы. Расстегнутый ворот косил вправо, обнажая красную бычью шею со вздувшимися канатами, до шума в ушах, гоняющими кровь. Но общее зрелище было жалким, отчаянным и сопливым.
  В конце концов, Горский не выдержал и, хлопнув себя по ляжкам, привстал и выдал в адрес Григория такой матюг, что тот остановился и выпучил отупевшие глаза бешенного быка на Николая.
- Ты чего, мужик?! – Конев побелел от неожиданности и сел.
- Я-то ничего! А ты перестань пургу гнать. - Горский явно не на шутку разозлился. – Битый час смотрю на эти собачьи бега и слушаю всякий бред.
- Прости, я не в себе… - замялся Григорий.
- Это я уже понял… Но и ты пойми, что его запрут в психушке до конца его дней.
- Именно! – воскликнул обезумевший от горя мужчина. – Именно!.. Он уже там был!
- Да… Аргумент… - Зачесал макушку Николай. – Ничего, запрем так, что мало не покажется.
- Пока в этом не смогу убедиться, не успокоюсь, - все же немного поостыв, сказал Конев. – А сейчас не мог бы ты сообразить кофе?
- Уже за полночь, - возразил Николай. – Какой кофе?!
  Но посидев с минутку, Горский вздохнул, покачал головой и полез в нижний ящик своего стола.
- Вот, это можно всегда, - улыбнулся он, ставя на стол пол-литра и стакан. – Пей, я не буду. За рулем…

- Принимайте!
- Николай, что вы! – Мария помогла мужчине втащить в квартиру Конева, допившегося до тюфячного состояния. – Чего это он?
- Все о Генке беспокоится, - покачал головой Горский.
- Да вы проходите, садитесь. Я вас чаем напою, - забеспокоилась женщина. Но мужчина вежливо отказался, со-славшись на то, что дома его ждет Саша.
- Она, бедная, уже мою морду забыла, - усмехнулся Николай.
- Ну, идите тогда. Спокойной ночи! – ответила Мария, провожая мужчину до двери. – Спасибо, что донесли.

  «Завтра допрос», - Горский сидел, позевывая, в ванне, наполненной горячей водой, и  прокручивал мысли, пытаясь найти хоть какую зацепку, чтобы упрятать Гектора за решетку, и не позволить адвокатам обеспечить тому вольготную жизнь в лечебнице.
   Но понимал, будет трудно.
- Коль, - донесся голос Саши. – Вылезай, ужин готов.
  «Черт! Кто ей сказал, что мне нужен этот ужин?! – Возникла в голове мысль. – Так сейчас хорошо лежится!»
- Не буду! – выкрикнул Горский из ванной. – Просто спать пойду!
  Николай раздраженно поерзал в воде и закрыл глаза, стараясь успокоиться. Сейчас ему меньше всего нужны были чьи-то забота и внимание. «Надо было остаться одному», - промелькнуло в голове. Дело не в Саше. Он ее любит. Просто надо было остаться одному.
  Вдруг защекотало веки. Горский вздрогнул и открыл глаза. На краю ванны сидела Саша, в накинутом на голое тело халатике. Это еще больше взбесило Николая.
- Оденься! – заорал он. – Что за вид?!
  Багровое лицо полицейского стало уродливым. Глаза, налившиеся кровью, тупо красными белками уставились на женщину. Она испугалась, холодная дрожь пробрала тело. Саша завернулась в халатик и выбежала из ванной.
  Нервы… Боже! Как же все достало!.. И до каких пор? Не первое дело, когда приходится вымучивать различные способы приведения в действие правосудия. Жизнь наказывает с легкостью именно тех, кто меньше всего виновен. А что до проклятых даже самим дьяволом огрызков человеческой плоти, - то тут почему-то все стоит, указывая на несостоятельность правовой системы. Всегда находится оправдание всему тому уродству, что произведено матушкой – природой на свет. А что сказать тем, кто страдает в результате вселенского всепрощения и сочувствия так называемым «больным» душам? Как жертвам объяснить, что тот, кто посягнул на их жизнь, не понимал, что творил, и его надо просто вылечить. Экзорцизм, выполняемый с ударением на букву Закона, служителями этого же Закона.
  Смешно? – Нет. Идиотизм? – А ну-ка, попробуй выдать это в лицо законотворящим!
  Так, сидя в уже остывшей воде, Горский мучил свой мозг и ругал себя за то, как обошелся с Сашей, которая явно долго ему этого не простит.
  Николай вылез из ванны, обмотал бедра полотенцем и пошлепал мокрыми босыми ногами в гостиную. Саша сидела на диване, сжавшись в комочек, и смотрела телевизор. Не промолвив ни слова, мужчина подсел к ней, нежно взял за плечи и повернул к себе.
  Щеки были сухими. Глаза смотрели на него холодными щелками. Губы были надменно сжаты, не желая выпу-стить ни слова.
- Прости! – Николай тронул ладонью нежный шелк щеки своей подруги. Та вздрогнула, будто очнувшись ото сна. Приблизила свое лицо к его лицу и прошептала:
- Никогда, слышишь, больше никогда так не делай! Я не прощу! – Холодный стальной голос без тени печали и сочувствия резанул слух Горского. До него дошло, наконец, что если что-то плохое и может случиться между ними, то в этом будет виноват только он. Он сам разрушает то, что никогда не хотел потерять, хотя так боится утрат, которые всю жизнь бегают за ним, как привязанные.
- Пошли спать, - распознав страх в глазах Николая, прошептала Саша.

- Здравствуйте. - Горский вошел в допросную.
- Ну… - промычал Гектор.
- Не «ну», а заткнись, пока тебя не спросят! – прикрикнул на него Николай. Затем сел за стол и стал копаться в принесенных с собою бумагах.
  Прошло минут пять, а Горский даже и не думал начинать допрос. Маньяк явно нервничал. Шумно ерзая на сту-ле, он попытался привлечь внимание полицейского. Но тщетно…
  Еще через время Николай оторвал глаза от бумаг и посмотрел на задержанного.
  Под злым и давящим взглядом детектива, под зрачками, где-то внутри головы притаились ненависть и желание растерзать подонка, который сидел напротив, явно демонстрируя ощущение абсолютной безопасности, которое было небезосновательным. Не будет же он - мент, молчаливо взирающий на это звериное отродье, распускать руки, когда идет запись, да еще и адвокат сидит где-то там… Хотя?.. А чего это адвоката нет рядом?
- Я требую адвоката! – взвизгнул Гектор, будто прочитал мысли Горского. Но слова ударились о стену безразли-чия, делившую пространство между ним и полицейским прозрачным бронированным стеклом.
  Маньяк растерянно  хлопал ресницами, стараясь угадать, что же дальше… Но его мозг отказывался работать. Сама ситуация слишком неординарна. Раньше именно он, Гектор, играл людьми, стараясь выместить все зло, которые жило в его израненном с детства сердце, на окружающих. Ему нужно было набраться смелости прийти именно к матери. Именно к ней! Ведь эта стерва, эта шлюха, отдала его в руки скотов и  палачей в больнице, которые испытывали на нем все свое оружие, до которого докопалась наука того времени…
- Где мальчик? – Голос Горского остановил мысли, крутящиеся в голове маньяка.
- Какой мальчик? – скорчив невинную рожу, спросил Гектор.
- Чего ты хочешь? – холодно спросил Николай, продолжая игру, которую сам же и затеял.
- Смотря насколько вам важен этот малолетка, - ехидно улыбнулся допрашиваемый.
  Ох, как же хочется сейчас размазать его мерзкую морду по стене! Но надо  держаться той линии разговора, которая была выбрана после мучительных обдумываний, испортивших ночь и начало утра. Обговорив с ребятами способы, которые могли бы возыметь  действие на этого ублюдка, пришли к выводу, что нужно полностью исключить даже малейшие намеки на озабоченность и интерес к персоне последнего. Надо как можно больше принизить значимость маньяка во всей этой истории. Роль главного героя свести на нет, отведя преступнику место в массовке, которая разве что только мешает и раздражает, как назойливая муха, конец которой в прихлопе чьей-то ладонью.
- Ладно, пофиг! – Пожал плечами Горский. – Твой брат сам нам поможет.
- Кто?! – Истерический смех стал трясти тщедушное тело подонка. – У него же мозг шестилетнего оборвыша!
  Глядя на психоистерику сидящего напротив него человека, Николай и сам улыбнулся: «Работает!»
- Зря ты так. Он умнее тебя. - Продолжал давить Горский. – Просто он не научился правильно выражать свои мысли. Поэтому кажется полоумным. А на самом деле это ты такой…
- Вы все здесь охренели?! – заорал Гектор. – И еще меня запихнули в психушку?! Это я больной?! Это вы все здесь дебильные!..
  Он еще долго что-то кричал, размахивал свободной рукой со свешивающимся с нее рукавом старенькой рубашки (вторую предусмотрительно приковали к столу). А Николай раздался широкой и довольной улыбкой. Его забавляло, что даже психи могут быть такими предсказуемыми.
  Немного остыв, маньяк начал жевать губы, по-видимому что-то обдумывая, а потом разразился рыданиями. Крупные соленые капли водопадом слетали с рябых щек и падали на стол, отчего его поверхность стала блестеть, будто разлили растительное масло.
«Играет, скотина», - пронеслось в голове полицейского.
- Слушай, ты, умник! – Горский обратился к обливающемуся соплями Гектору. – Или ты кончаешь концерт. Или я просто закрываю тебя здесь… Например в курятнике… Слыхал про такое?.. Кстати надо сказать, актеришка ты бездарный.
  Услышав последнюю реплику детектива, маньяк вскочил и попытался дотянуться свободной рукой до лица полицейского. А тот лишь немного подался назад и улыбнулся.
- Что? Хреново, когда ничего не можешь сделать?.. А главное – нечем!
- Ах, ты, падла! – завизжал Гектор. Ответом был оглушающий нервы хохот Горского.
- Ладно… Я скажу, где он.
- Что-то ты быстро, - пробурчал Николай. – Я думал, ты все же чуток посильнее будешь.
- Хватит уже! – дернулся допрашиваемый. – Хочешь узнать или нет?
- Давай уже.
- На заброшенном заводе за городом. Знаешь, кирпичный такой, рядом завод игрушек. Там из каолина фарфоровые статуэтки делали. Вот там и ищи.
- А какого тебя туда занесло? И за что ты ребенка грохнул?
- Я не хотел! Я очень люблю детей. И ни разу ни до этого случая, ни после, никого не обидел,– заплакал Гектор. – Все эта сука виновата! А последний раз я даже позаботился о том, чтобы малыш ничего не видел и не слышал.
- Кто? Мать твоя что ли? И что за последний раз?
- Да!.. Она! – Глаза убийцы налились кровью, лоб покрылся испариной. – Она его любила. Каждый день гуляла с ним… Меня она, значит, как мусор из дому… А чужого ребенка приняла!
- Послушай, она же старенькая была… 
- Ста – рень – кая! – прошамкал дребезжащим  голосом Гектор. – Когда я к ней подошел, она даже не узнала меня - своего сына!
- Ладно, не плачь. Лучше расскажи, с какого тебя потянуло на остальных?
- Ах, так вы меня не раскусили! – заулыбался маньяк и выставил вперед обрубок руки. – Неужели так трудно было самим додуматься?
- А при чем твоя любовь к собственному телу и убийство той же собаки?
- А эта животина меня охраняла, когда моя мамочка приковывала меня на ночь в детском домике… А я ей когда-то молоко таскал. - Покачал головой Гектор. – Да и все равно пес старый был.
- Ай-яй-яй! – пожал плечами Горский. – Дальше…
- Что дальше? Про брата вы зря, я его люблю… Поэтому, когда нашел его, стал следить за семьей. Брат рассказал, что эта бабка тоже отдала сына… Как моя стерва!.. Затем выяснил, что ее сын – этот тот самый несчастный, что мучился со мной в дурдоме. Вот я и отомстил за него.
- А на кой черт ты ему руку и ногу отрубил?
- Я не отрубил, я отпилил, - уточнил убийца.
- Точно? – переспросил Николай.
- Я что не знаю, как я что делаю?! – возмутился Гектор.
- Ладно, дальше можешь не рассказывать. И так все знаем… Я пошел.
- И все?! – закричал удивленный маньяк.
- Нет… Почему сначала ты сказал, что не убивал Владу Порошину?
-Я-я-я-я-я-я! – захлебываясь, заорал в ответ убийца и стал в припадке бешенства бить пятой точкой о стул.
  Но Горский, не обращая внимания на истерику, демонстративно повернулся к нему спиной и вышел из допросной…

- А ну, проверь, как точно были удалены конечности у сына Порошиной, - попросил Николай Конева.
- А что такое? – удивился тот.
- А то, что мне помнится, наш Самойлов говорил, что там имела место топорная работа. А этот идиот утверждает, что отпилил.
- Я не смотрел отчет. Но насколько помню, нашли именно старшего брата с пилой в зубах рядом с пострадавшим.
- Ага. Именно, что нашли. А кто-нибудь видел, как он это делал?!
- Ладно, не нервничай, - улыбнулся Григорий, - сейчас посмотрю…
- Ах, да! Тут еще одно убийство в той деревеньке произошло. Опять в стиле старшего братика. Конечности у Самойлова, а труп с трещиной в черепе в морге.
- Тут уже и выяснять нечего. Гектор уже рассказал о «последнем разе», - пробурчал Николай.

  Горский ходил из угла в угол, считая метры в своем кабинете, и теребил волос у виска, как это делал всегда, когда нервничал. Конев же сидел молча и рылся в бумагах, доставленных из лаборатории.
- Привет! – в дверном проеме показалось большое тело Ладожского. – Чего грустим?
- Не сходится, чувак, - пробурчал Николай.
- Что?
- Нашел! - Как бы специально подгадал Григорий. – Смотрите. И правда, хоть нашего товарища и нашли с пилой в руке, но конечности были отрублены одним резким ударом. Практически нет осколков, насечек, сколов. Ткани не разорваны так, как было бы при действии пилой, какая бы острая она не была. Но пила была в крови, а топора нигде не было.
- Молодец Самойлов! – Оживился Горский. – А мы, идиоты, сразу и не обратили на этот нюанс внимание. Тогда кто же поиздевался над беднягой?
- А что, неужто не догадываешься? – удивился Геннадий.
- Догадываюсь, но отказываюсь в это верить.
- А ты поверь, - хмыкнул атлет.
- Ребята, вы о чем? – спросил Конев, который пока что не очень въезжал в ситуацию.
- Не о чем, а о ком, - поправил его Николай. - Поедешь с нами – поймешь.

  Собирались быстро. Надо было успеть. Хотя куда? Вряд ли стоило гнаться за тем, кто и не собирался убегать. Ипполит спокойно сидел на пороге дома Софьи Порошиной и лузгал семечки. На сердце было холодно и спо-койно. Разве что небольшой осадок горечи растекался жарящим потоком по жилам.
  «Влада Тимофеевна, простите, не хотел я вас!» – в голове садовника вертелась только эта мысль. – «Простите. Вы хорошая. Я просто хотел вам все рассказать… Рассказать?»
- Но о Генке позаботятся! Слово вам даю, - поднимая глаза к небу, сказал Полька. – Это хорошие люди. Я сам удостоверился… Я следил. С Генкой все будет в порядке.
- Ипполит! – раздался за спиной садовника голос Горского. Юноша вздрогнул и повернул голову, - он не сразу понял, как этот полицейский оказался в доме позади него. Как тот вошел? Затем, вспомнив про задний дворик, успокоился и улыбнулся гостю.
- Хотите чаю? Полька приготовит вкусный чай.
- Нет, спасибо. Лучше будет, если ты поедешь с нами в город.
- Я поеду. Я обещал брату, что буду всегда рядом с ним. И тогда он больше не сбежит оттуда, куда вы его посадите.
- Он так и сказал? – удивился Горский.
- Да. Он всегда обо мне заботился. Он всегда брал всю вину на себя, если я что-то делал не так. А мама его ненавидела. Надо было ненавидеть меня. - Полька сокрушенно покачал головой.
- Так это твои проделки детства? – удивился Конев, вынырнувший из-за спины Николая.
- Я просто всегда всех очень любил. Я так любил, что они умирали. А потом я старался их спасти. Но у Польки ничего не получалось. А Гектор приходил и  говорил: ты иди домой, я скажу, что сделал я. Я приходил к маме и рассказывал, что видел, как Гектор делал что-то плохое. Мама уходила и наказывала его. А он всегда улыбался мне и жалел. Говорил, что если я найду хороших людей, у меня все пройдет. Я смогу любить и не делать при этом больно.
  Горский спустился к Ипполиту и сел рядом. Юноша медленно повернул голову к полицейскому и пристально посмотрел прямо в глаза.
- Я не хотел быть таким. - Гримаса боли исказила лицо убийцы. – Я не хотел убивать Владу Тимофеевну. Я просто хотел ее защитить от брата.
- А почему ты пробрался в больницу и отрубил кисть и стопу сыну старушки?
- Ему было больно. Его надо было освободить. Он хотел быть свободным, - Ипполит съежился, став сразу ма-леньким и тщедушным человечком. – Мне брат рассказал, когда я к нему пришел туда.
- А как ты нашел брата? Он-то говорит, что сам нашел тебя, – спросил Ладожский, который давно работал тенью березы, росшей у крыльца.
- Мы с Владой Тимофеевной очень давно, еще ее тетя была с нами, ходили в ту больницу. И однажды я его уви-дел. Я его узнал!.. Представляете, спустя столько лет! – заулыбался Полька. – А он нет. Но я подошел к нему и сказал, кто я. Он так обрадовался. После этого я тайком прибегал к нему. Приносил гостинцы. Разные сладости – он их так любил в детстве. А потом брат сбежал. А потом Полька нашел во дворе записку, где было написано место, где прячется Гектор.
- А что значит «освободить»? – поинтересовался Горский, заранее чувствуя, что ответ ему не понравится. – Это ты тогда освободил своего брата?
- Да. Он плакал. Ему было холодно. Он хотел пить. Полька просто взял и выпустил его.
- А как же с облитым кипятком мальчиком и убитым псом? – не выдержал Конев.
- Кот и собака? – Я просто не помню… Кажется я задушил кота, а мальчик увидел это. Я рассказал Гектору, а он на глазах у всех убил собаку и облил мальчика, потому что тот хотел всем рассказать, что видел меня тогда. Только я не помню… - Ипполит замялся. – Может кота никто не убивал, а я убил собаку?
- Что не помнишь? – спросил Николай.
- Я убил собаку, а брат кошку или я – кошку, а он собаку? – спрашивал сам себя больной.
- А это важно? – поинтересовался Ладожский.
- Очень. - Замотал головой парень.
– Я должен знать, о чем говорить с Гектором там, - пояснил Полька, указывая указательным пальцем в небо.
  Выслушав Ипполита,  Николай поднялся и поманил к себе друзей.
- Сначала сумасшедший был один. И мать поставила не на того. В результате свихнулся и второй.
Давай, отвезем его к брату? – предложил Горский сослуживцам.

  Они стояли лицом друг к другу, улыбались и не могли  нарадоваться тому единству, которое  чувствовали. Сердца , казалось, выпрыгнут от сильных ударов счастья. Два брата – два отщепенца и изгоя. Не принятые светом: один – отвергнутый матерью, второй – насмешливым обществом. Оба чужие в этом мире страха и лжи. Но сейчас они вместе. Никто и никогда не помешает больше их близости. Канистра и спичка – конец. Как им удалось? – Пусть решают те, кто их не понял и оттолкнул. Главное – они больше никого не убили. Два родных и диких существа просто сбежали навстречу свободе и вольному воздуху.
  Они счастливы!
  Но даже самое великое счастье будет сожрано земляными червями. Но братьев не съедят. Холодный ветер развеет  прах по земле, оставив души на суд матери-вселенной.
  Почему не нам?
  А кто мы такие, чтобы судить? Неужели мы хороши лишь тем, что не раним физически? А кто же тогда плодит Гекторов и Ипполитов, выбравших огонь, как средство очищения? Кто тогда делает свет жестоким, бессовестным предателем?
 - Ах, нет! Что вы?! - воскликнет каждый из нас, заталкивая угрызения совести, если таковая вообще имеется в наличии, в самую глубь подсознания. – Мы же не насилуем, не режем, не грабим, не убиваем, наконец!
  Насилие – не заставляем ли мы своих же детей помимо их воли, делать так, как хочется нам? Этакие живые игрушки, не способные серьезно противостоять взрослости родителей, так как зависимы от них во всем. Не обращаемся ли мы с животными так, будто они наши рабы? Мы можем их есть, одевать в них тело, украшать ими дома, дрессировать и просто выбрасывать из дома, если что-то пошло не так. Спросил ли кто себя хоть раз, что творится у них в душе? Или, по-нашему, по-человечьи, у них ее нет?
  Мы грабим все живое и не живое, высасывая из них все соки себе во благо. Мы воруем друг  у друга жизни, навязывая свои правила и устои. А в результате мы все ограблены и несчастны. Даже законы, придуманные, казалось, в помощь праведному существованию, режут, насилуют и убивают свободу, волю и тело человека.
  Мы роботы, зомбированные собственным образом жизни. Мы не свободны. Мы рабы созданных нами же об-стоятельств.




                Эпилог
                Два брата неземных, два чудотворных глаза
                Всегда передо мной. Искусный серафим
                Их сплавил из огня, магнита и алмаза,
                Чтоб, видя свет во тьме, я следовал за ним.

                Два факела живых! Из их повиновенья,
                Раб этих нежных слуг, теперь не выйдешь ты...
                Минуя западни и камни преткновенья,
                Они тебя ведут дорогой Красоты.

                Их свет неугасим, хотя едва мерцают,
                Как в солнечных лучах, лампады в алтаре,
                Но те вещают скорбь, а эти прославляют

                Не Смерть во тьме ночной - Рожденье на заре
                Так пусть же никогда не гаснет ваша сила,
                Восход моей души зажегшие светила!

                Ш.Бодлер «Живой факел»

- Жаль малыша. Он же его сыном был, - пробормотал Конев, по-хозяйски устроившись за столом Горского.
- Но он этого не знал… Ты бы видел его, когда я сказал ему об этом. Эта тварь от бессилия и отчаяния рычала, как загнанный зверь, - ответил Николай, который стоял у окна и следил за стекавшими по стеклу каплями осенней сырости.
- А представь, каково матери! – выдохнул Григорий. – Мало того, что изнасиловал, так еще убил и сына, родив-шегося от этой связи.
- Это неправда. Женщина рассказала, что никто ее не насиловал, - успокоил друга Горский. – Просто пожениться им никто не дал бы. Вот Гектор и посоветовал ей выставить его садистом и нечеловеком. Мол, такой сякой… Он как всегда попросил свалить все на него…
- Ладно, закончим на этом, - решил Конев. – А что у вас с Сашей?
- Я показал ей кольцо.
- И?
- Она сказала, что подумает, стоит ли за такого идиота ,как я, выходить замуж.
- Выйдет, - уверенно сказал Григорий. – Вот у нас с Марией никаких проблем. И маленького Генку нам отдают, и расписываться мы пойдем уже в следующем месяце…

  Горский вернулся домой поздно. За полночь. Саша уже спала. Ничего не хотелось. Только лечь, растянуться на белоснежной простыне и уснуть. Слишком много пришлось в последнее время разгребать. Нервы сдали.
  Завтра новый день. Дождь ли, снег ли, солнце ли кудрявое среди ветвей – не важно. Просто надо жить. У него есть смысл, есть цель. Саша…
  А перед глазами два вцепившихся друг в друга обугленных скелета. Они победили. Они обманули весь свет с его жалкими законами, правилами и устоями. Но они мертвы. А что есть смерть?  Эта та часть существования, которую мы не понимаем и боимся. Но мы испытываем страх и перед такими созданиями, как Ипполит и Гектор. Так что же смерть?  Кошмар, ждущий нас в конце пути или отпущение всех грехов, карающееся застывшей кровью в твоих сосудах?

                18.08.2012