Рисолаи илми

Средняя Азия, 1932 год, конец августа, пятница – воскресный день всех мусульман – джума куна. На шумном восточном базаре возле старой крепости, в городе Денау, было как обычно много народа. Люди съезжались сюда со всех близ лежащих селений и мелких районов. Граница с Афганистаном была еще не совсем на замке, а частично. На рынке можно было увидеть товары афганской ручной работы. Первокласнейшие ковры, чеканку, золотые украшения, монисты, полудрагоценные камни: аметисты, лазурит, нефрит, александрит и многое другое. Но, и наши местные узбеки славились своей работой, своими умельцами, хлебосольностью. Отличались веселым нравом, добротой, радушием. Притягивали к себе детской добротой и легкой наивностью. Базар кипел, бурлил, жил своей жизнью, своими законами. Все делилось по рядам: арбузы и дыни - в одном ряду, виноград, кишмиш, изюм с косточками и без, и другие сухофрукты – в другом ряду. Прекрасно сделанные седла, уздечки, стремена, кошмы с художественным узором и без, дешевые и дорогие. Товар продавался на любого покупателя с большими деньгами и малыми. Одежда и материя, обувь, продавались в лавках сделанных из камыша, двери были сделаны либо из камыша, либо висела плотная кошма. Народ был честный, воровства большого не было. Дверь завязывалась веревкой, сторожа охраняли с вечера и до утра. Если на базаре ловили вора, его не вели на суд, его били на месте до тех пор, пока он еще двигался, а потом брали за руки и ноги и выкидывали в яму за территорию базара. Тут он попадал в руки Аллаха. Приезжие продавцы устраивались ночевать возле своего товара. Благо, дождей не бывает до 21 ноября.
Прохлада приходит с Гиссарских гор только часам к одиннадцати вечера. По рынку ходили один или два дервиша с длинными волосами и длинной бородой. На них были надеты халаты с неимоверным количеством заплаток разного цвета, шелковых, шерстяных, хлопчатобумажных. Такие халаты достигали толщины с ватное одеяло, и дервиши носили их и в жару, и в холодную зиму одинаково, не снимая. С боку у них, на цепочках, висели кубышки из черного дерева очень похожие на американский бейсбольный мяч. В кубышку он складывал деньги, которые ему давали люди. Мужчины, дети прикасались к его бороде и одежде, а потом руками проводили по своему лицу молитвенно, потихонечку, ото лба и до подбородка. Приветствуя и уважая его как заживо канонизированного святого. В руках у них были посохи, срезанные из лучших пород деревьев, либо красные, либо какого другого цвета.
На восточный базар можно было придти без единой копейки в кармане, голодному, ему надо было просто прицениться к товару, похвалить его и, хозяин тут же угощал гостя. Завлекая покупателя, чтоб он купил. И так, продвигаясь по рядам, можно было наесться до полного насыщения. Скотину продавали возле или прямо в самой крепости.
Рядом с базаром было узбекско-русское кладбище. Ближе к нему, напротив больших ворот, были похоронены в братской могиле Кызыл-аскеры, красные солдаты, павшие в боях с басмачами. В метрах 3-4-х, от братской могилы, была похоронена моя русская бабушка Суркова Акулина Ивановна. Она бежала от голода 31-33-х годов, из Села Казанка Оренбургской области.
А чуть дальше, была чайхана и столовая. В последствии, кладбище сравняли, положили асфальт. И выстроили на этом месте магазины. Оставили только братскую могилу героически павших солдат и то без имен и фамилий. Пусть их души попадут в райские сады. А могила моей бабушки попала в цветниковую зону, вокруг могилы.  Дед мой Семен Павлович Григорьев- Павлюков плакал и говорил, что бабушка будет кормить солдатиков на том свете. Она прекрасно готовила, делала лечебные настойки из трав и умела лечить людей. Но, вернемся к базару.
Часам к 10-11 дня на рынок приходила странная пара. Он и Она. Они были покрыты разным тряпьем и завернуты одеялами, завязанными тонкими веревками вокруг талии и через плечи, чтоб все это тряпье не свалилось с голого тела. На них было страшно смотреть, но они были как дети. Их никто не измерял, но рост их был намного выше двух метров. Высокие мужчины не достигали их плеча сантиметров на 25-30. На голове у них были длинные пепельного цвета волосы. У нее почти до пояса. Свою бороду и ниспадающие с головы, свалявшиеся длинные волосы он видимо чем-то подрезал. У обеих особей был зоб пятой степени, так написал бы врач в индивидуальной карте амбулаторного больного. Зоб начинался под нижней челюстью и переходил на грудь, свешиваясь мешочками. Во рту у них были редкие крупные зубы. Он был широк в плечах. Стояли и ходили они, не сгибаясь. Питались тем, что им давали, а в будние дни подбирали арбузные и дынные корки и обгладывали их до самой шкурки.
На базар приходили русские и украинцы. Они резко выделялись в толпе. К ним относились с большим уважением. Особенно к женщинам, которые не носили паранджи. Ножки их были стройные, красивые. Волосы у русских женщин в основе своей были светло русые. Это вызывало особый восторг и интерес у местного населения. Они с таким обожанием, с такой любовью в глазах смотрели на открытые, очень красивые русские женские лица. Особенно с голубыми глазами. Некоторые узбекские мужчины говорили:
- О Аллах, как привлекательны и красивы эти женщины. Я смотрел на них  с вожделением, прости меня.
Раскрывал на груди рубашку и слегка плевал себе на грудь.
На базар приходили молоденькие жены офицерского состава. В Денау находился политотдел, НКВД, народный суд, нотариус и другие гражданские учреждения, а также две роты солдат. Басмачи еще кое-где проявлялись, возвращались из Афганистана, и их надо было вылавливать в Гиссарских горах и уничтожать.
Молоденькие офицерские жены подходили к двум этим особям, не боясь их. Они привыкли к ним и великаны с радостными улыбками на лицах встречали этих щебетух. В руках у женщин были мягкие лепешки, сладости, фрукты. Они становились кругом возле громадного роста людей, совсем маленькие, гутаперчивые. И начинали просить больших, обросших волосами людей поцеловаться. Какой-то узбек научил их говорить по-узбекски два слова: «уб олинь»  - поцелуйтесь. Они дружно кричали: ««уб олинь»  и показывали, что отдадут им лепешки, сладости и фрукты. Даже показывали, как надо целоваться и целовались между собой. Так сказать, демонстрируя наглядно. Узбек никогда, ни при каких обстоятельствах не будет целовать или обнимать женщину в обществе. И никогда в жизни не скажет, что он был с той или иной женщиной. Но, сейчас, к большому сожалению, многое поменялось. Наши гиганты начинали очень медленно сходиться. Они это делали не первый раз и, чуточку наклоняясь вперед, хрипя: «хы, хы, хы», прикасались друг к другу губами. Получался поцелуй – удар зубов о зубы. Офицерские жены аж визжали от восторга. Просили на бис. «Большие люди» удовлетворяли желание маленьких красавиц. Сбежавшиеся толпой узбеки и таджики смотрели на весь этот балаган и во всю мощь своих легких кричали: «дост, дост, дост – бис, бис, браво». Это представление можно было сравнить разве что с представлением канатоходцев, с хорошими смехачами и конферансье – Маскаравозом. Потом женщины заворачивали в большой ситцевый платок всю обещанную провизию. Концы платка еле-еле сходились, но их аккуратно завязывали и отдавали «большим людям». Местное население называло их «Муз-айиками», т.е. ледяными медведями. Потом, куда они делись, никто не знает.
Середина шестидесятых, июль, город Регар, ветеринарный врач Сабиров ходил по рынку, покупал овощи, хлеб и прочее. Готовился ехать в Гиссарские горы к стадам овец, пасущихся на альпийских лугах.
Высоки и величественны Гиссарские горы, вершины которых покрыты многометровым слоем снега и ледниками. Альпинисты говорят о них: сложность 5А. Они прекрасны в любую погоду. От предгорий и до скалистых гор покрыты густым арчевником, вперемешку с ореховыми рощами, дикими садами яблонь, груш, алычи. Северные склоны покрыты деревьями боярки: белой, черной, мелкой, крупной. Очень много кустарниковых: облепихи, волчьей ягоды и других. Много зверья, птицы, а в горной речке Ширкент – радужная форель, моринка стоит плотными косяками, поджидая свою добычу и, подчас хватают голый крючок, заброшенный рыболовом. Горные водопады, искрящиеся всеми цветами радуги. Рыба, прыгающая против падающего потока воды, стремящаяся преодолеть преграду на своем пути. И только очень сильным рыбинам удается подняться вверх еще ближе к началу истока реки, ближе к поднебесью. А сколько съедобных и лечебных трав! Ревень начинает открывать весенний сезон по промышленному сбору трав и растений. Съедобная трава с мускусным привкусом, дикий чеснок – анзур, девясил, расцветающий громадным, желтым цветком, чуть меньше подсолнечной шляпки. Даже камень, растущий на камне – мумие дает здоровье, крепость мышцам, интенсивный рост надкостницы. Красивы и богаты Гиссарские горы.  Они нашинкованы, как слоеный пирог, цветными металлами, углем, полудрагоценными камнями – лазуритом, нефритом, ониксом, аметистом, а также вольфрамом, молибденом, целебными источниками - радоновыми, серными, горячими, холодными.  Горы кормят на своих обширных пастбищах большое количество скота. Вода, сбегающая с гор, прозрачна, как хрусталь поит своей живительной влагой хлопковые поля, сады, виноградники. В народе бытует поговорка: «кто пил воду, сбегающую с Гиссарских гор, и любовался их красотой, тот не забудет никогда красу и величие гор».
Весной в горы поднимаются колхозные отары овец, гиссарской породы. Они, по мере съедания травостоя и усушки его от палящих лучей солнца, поднимаются высоко вверх  к скалистым горам, на альпийские луга, на высоту три с половиной тысячи метров над уровнем моря.
Здесь, на тучных лугах выпасал колхозную отару овец и чабан Ташмат. Проверить состояние здоровья овец и оказать больным животным необходимую ветеринарную помощь в горах всегда выезжал колхозный врач Сабиров. В очередной раз он ехал в горы по Ширкетскому ущелью. На своем очень выносливом коне локайской породы, он за два дня доезжал до альпийских лугов в долине Яхоб. В высокогорном кишлаке Пашмикуна - старая шерсть, перед малым последним отрезком пути, он отдыхал кормил овсом коня, а сам пил холодный, как лед, целебный айран, заправленный пахучими травами, луком, солью, черным перцем. Потом от отары к отаре, оказывая врачебную помощь больным животным, он доехал до чабана Ташмата.
К вечеру чабаны развели костер, сварили ужин, вскипятили чай. Солнце закатилось за горы, сумерки сгущались очень быстро, овцы еще паслись на склоне горы, но основная масса подходила к загону.  Сабиров и Ташмат пили душистый приправленный мятой и зверобоем зеленый чай и тихо беседовали о колхозных делах, международном положении. Вдруг раздался грохот, все обернулись на звук. Поток камней летел со скоростью экспресса на десятка полтора овец, пасшихся на склоне горы. Овцы мгновенно рассыпались в две стороны, не глядя вверх, пропустив лавину камней, и заново начинали щипать траву. Овцы привычны к таким вещам, на генетическом уровне. Но, здесь, на горе, стоял медведь или что-то похожее на медведя. Он вторично бросил огромный камень, который, падая, увлекал за собой массу щебенки. Овцы расходились и сходились после спада камней как по команде. Видимо это заинтересовало медведя, и он повторил еще раз и еще. Ташмат схватил ружье и, лежа на боку, не целясь, выстрелил в сторону медведя. Но где там, расстояние и темнота сделали свое дело.
На утро, осматривая место, откуда медведь бросал камни, чабаны увидели громадный человекоподобный след. Увиденное на горе взволновало умы чабанов. Но, это очень сильные, смелые, выносливые люди. Они не теряются ни при  каких обстоятельствах. В природе бывают разные вещи, и всему находится какое-то определение и подводится своеобразный знаменатель. В отношении Муз-айика, а это, решили, был он, было сказано, что он мирный человек. И еще не было такого случая на памяти стариков, чтоб он тронул кого-то из людей. Воровство скота было замечено. Волк варварски режет овец, рысь берет небольшого ягненка, на то чабаны и приставлены, охранять отары овец хоть от самого дьявола. Но, самое удивительное - пропадали овцы, а собаки никогда не выдавали лаем Муз-айика. Опытные пастухи замечали, что собаки радостно убегают куда-то. Если волк или рысь зазеваются, увлекшись охотой, горе им от крупных безухих и бесхвостых чабанских псов - не уйти. Природные бойцы – азиатские овчарки.
Но, с Муз-айиком совсем иное, да и не жаден он на еду, редко браконьерствует. Не только след находили чабаны, но и жидкие испражнения от обильного лакомства на алчевнике. Находили пепельного цвета волосы на камнях выше человеческого роста. Видно, он чесался спиной о камень, где не достать ему рукой. Когда волосы Муз-айика давали нюхать собакам, они радостно повизгивали, как бы приветствуя старого давно невиданного друга. Присутствие его чувствовалось. Ташмат говорил, что Муз-айик очень умен. Посмотреть бы на него в бинокль, хотя бы издалека. Медведей он видел, волков тоже, рысь и очень осторожного и пугливого архара, даже белоснежного барса. Но, Муз-айик не уловим.
Вечером, когда чабаны собирались на ужин, разговор снова вернулся к Муз-айику. Кто-то вспомнил, что в прошлом летнем сезоне, вот так же сидели чабаны у костра и пили чай, слушая душанбинский ансамбль рубобистов по приемнику VEF. Один из чабанов задержался в загоне и, возвращаясь, увидел за небольшой скалой Муз-айика. Он стоял во весь громадный рост и в такт музыки не слышно притоптывал ногами. От неожиданной встречи чабан вскрикнул. Муз-айик издал приятный глубоко-сожалеющий звук и удалился. Чабаны с факелами в руках побежали на помощь к своему товарищу. На месте происшествия были найдены два отлично отпечатанных следа  Муз-айика. Других следов не было. Он умел ходить, не оставляя следов. Накал встречи с Муз-айиком все возрастал. Все хотели видеть его вблизи, но днем. А судьба распоряжается по-своему и подкидывает такую роскошь, только избранным.
Счастье видеть Муз-айика вблизи выпала доктору Сабирову. Поздно вечером, после ужина и небольшой  дозы алкоголя и, не покормив своего коня овсом, так как он закончился. Да и сколько можно увезти на лошади в горы овса, медикаментов, городского хлеба, огурцов, помидор, картошки для чабанов. А спуск Парандас!? Где приходится слезать с коня и, цепляясь за уступы скал, потихоньку спускаться вниз. А подъем Серкатар?! Кто не ходил по этому пути, тот никогда не сможет рассказать и понять, что это за тропа в горах.
Сабиров лег спать на траве, завернувшись в тулуп, вдалеке от костра. Он был чуть выше среднего роста, но в тулупе выглядел как медведь. Лошадь ходила поодаль привязанная на длинную веревку, мерно жевала сочную траву. Вдруг она тихо заржала и побежала в сторону. Доктор поднял голову и увидел, как громадного роста Муз-айик нес в руках, как очень легкую ношу, крупного барана, килограмм 60 весом. Лошадь, поняв что, имеет дело не с доктором Сабировым,  который вот так же в руках каждый день носил своему коню торбу с овсом. В такую торбу могли складывать и люцерну, и сено. Ринулась в испуге назад. Сабиров поднялся на ноги. Муз-айик шел на него. Но ноги не сходили с места, налились предательской тяжестью, просто прилипли к земле. Он только и сумел, что выхватить из ножен большой охотничий нож.
Муз-айик издал тихий, приятный для слуха звук, в котором слышалось: «ну, что же ты, дурень, стоишь у меня на пути!» Разница в росте и силе, приблизительно была такой же, как у двенадцатилетнего мальчика и рослого здорового мужчины. Муз-айик не бросая ноши, свернул в сторону и убыстрил свой шаг. Волосы, вставшие дыбом на голове Сабирова, заняли привычное положение, образовав аккуратную прическу. Человек, прошедший ужас войны вытирал платочком крупные капли покатившегося с лица пота.
Он позвал чабанов, зажгли фонарь, и нашли следы Муз-айика. После столь неожиданной встречи чабаны долго сидели у вновь разведенного огня. Ароматный чай, заправленный травами, склонял к душевной беседе. И вот тут Ташмат вспомнил рассказ старика Хазратали, который слышал несколько лет тому назад. Слушая рассказы бывалого чабана, Хазратали, он всегда думал, что шутит старик, рассказывая о Муз-айике, хочет показать свое полное превосходство во всем. Он действительно много видел, слышал, знает горы лучше, чем расположение мебели в своем доме. Ума, сноровки и всего прочего ему ни  у кого не занимать. Вот что он рассказал.
Будучи молодым, сильным от природы человеком, он решил найти убежище Муз-айиков. Перевалив через заснеженный перевал, он прошел из долины Яхоб на озеро Искандер-куль. Горное озеро, как голубая чаша, приковывает внимание путника, голубизной воды, в которой отражаются скалы гор. Оно чарует человека, дает отдых телу и пищу для ума. Говорят, именно здесь у великого Искандера из Македонии украли коня Буцефала. Отдохнув, искупавшись в озере, Хазратали потратив еще сутки пути по горам, дошел до Варзобского ущелья. Здесь в одном из его ответвлений он нашел родник целебной воды. Нарзанный ручей вытекал из рассеченной скалы и, пересекая узкий каньон долины в поперечнике, небольшим ручейком, стекал в противоположную скалу.
Осматривая чудо-ручей, Хазратали подошел к расщелине скалы, куда убегает ручей. Здесь он обнаружил волосы Муз-айика, прилипшие к бокам расщелины. Он вошел в нее и медленно, чтобы привыкло зрение к темноте, пошел в глубь, постепенно расширяющейся пещеры. Целебный ручей журчал как живой, и сердцу Хазратали было радостно как от близости друга. Пройдя несколько десятков метров по темной пещере, он вдруг услышал приятные гортанные звуки. В пещере было плохо видно, но Хазратали увидел слабое испарение пара сбоку от себя. И решил укрыться именно здесь, так как испарение несло запах серы. Серный запах способен сбить любой другой запах исходивший от  самого Хазратали. Приняв такое решение, он спрятался за скалой и начал наблюдать, интуитивно ощущая что-то. Через некоторое время, чуть поодаль от того места, где сидел Хазратали, из бокового прохода пещеры вышли три Муз-айика громадного роста.
Они были сплошь волосаты, почти как медведи. Пар окутывал их тела, видно они принимали горячие сернистые ванны. А тут они подошли к источнику и, припав грудью к земле, лежа пили минеральную воду. Напившись вволю, они опять удалились в боковое ответвление пещеры. Забыв про все на свете, Хазратали ухватился за скалу руками так, что отломал от нее кусочек породы. Дальше оставаться в пещере было не безопасно. Положив кусочек скалы себе в карман, на память, Хазратали покинул пещеру. Вернувшись через четыре дня назад к своей отаре овец и вспомнив про Муз-айиков, залез рукой в карман и извлек из него  кусочек породы, сверкнувший на солнце цветом радуги. То был горный хрусталь.
Услышав такой рассказ о пещере Муз-айиков из уст Ташмата, два молодых чабана пожелали пойти и проведать эту пещеру. Напутствуя молодых чабанов, Ташмат сказал им:
- Муз-айики не причиняли нам особого вреда. Волки причиняли больше. Да и волков уже не разрешают отстреливать. Не причините вреда Муз-айикам. Будьте осторожны и внимательны. Это беззащитные дети природы. Вы вооружены ружьями, будьте умны и смелы, стреляйте только в воздух, они бояться выстрелов.
Догорал костер, тьма, окружавшая людей, просветлела. Млечный путь висел над головой от Алма-Аты и до Кабула. Как будто Господь вначале из бочки выплеснул крупные звезды величиной с кулак, а потом и из ведра, но рядом. Звезды, низко висевшие над горами, как бы покачивались слегка. Ручеек, бежавший рядом, убаюкивал уставших от работы за день чабанов. И только дежурившие чабаны у своих отар, оставались бодрствовать до первых отблесков солнца на вершине снежных, блестящих как алмазы гор. Красивы и впечатляющие Гиссарские горы, красивы душей и помыслами своими люди живущие в них.
В 20-30-е годы шла жестокая борьба с басмачами в Средней Азии. Люди бились за идею, за убеждение. Все коммунистические заповеди прекрасны, вполне выполнимы. Но, если есть Господь, значит, существует Дьявол. Оборотни от компартии сделали свое грязное дело. Теория Дарвина: «человек произошел от обезьяны», делала свое грязное дело. Во время войны, жизнь человека почти ничего не стоит. Как мог выжить Муз-айик!? Когда кругом в горах ставились засады, секреты. Стреляли по орлам и даже по воробьям, по плавающей рыбе в чистой как хрусталь воде. Последний тигр ушел из Тигровой балки в 1935 году. А Муз-айики, дервиши с базара города Денау были ликвидированы по приказу. У аналитиков из спецкабинетов того времени. Сначала думал «товарищ Маузер», а уж потом голова. Они раньше ловили и пытали десять ни в чем не повинных людей, а уж потом находили объект их внимания. Товарищ Васильев, из полит отдела, посчитал, что молоденькие офицерские жены компрометируют своих мужей, устраивая постоянные балаганы на восточном базаре с Муз-айиками и с дервишами. Говорили, что дервишей он расстрелял лично в Денаусской крепости. А вот куда спрятал гигантов, никто не знал. Пусть его душа вечно пребывает в царстве Аида.