Фотография

- Нет, что-то французы намудрили с экзистенцией, – подумал Иван Ильич, откладывая книгу Камю.
– Чистейшей воды буддизм, в мире есть страдания у каждого страдания есть причина. Страдания эти – наши потребности. Избавишься от потребностей – избавишься от страданий. А Камю полагает, что состояние души зависит от влияния обстоятельств (угроза жизни, смерть близких, конфликт с собственной совестью и т. д.). Экзистенция – это состояние, переход от жизни к смерти. У самого Камю был обнаружен туберкулёз, несмотря на выздоровление, долгие годы страдал от последствий перенесённой болезни, но умер не от болезни, а в результате автокатастрофы. Альбер Камю погиб мгновенно. Быль ли момент экзистенции? По мнению Камю, практическое преобразование общества реализуется в перманентном бунте. И только в отчётливом осознании тщетности и безрезультатности собственных усилий в этой борьбе человек осознает его абсурдность. Высшим воплощением абсурда, по Камю, являются разнообразные попытки насильственного улучшения общества. Его экзистенциализм предполагал единственным средством борьбы с абсурдом признание его данности, рассматривает бунт как способ солидарности с другими людьми. Перефразируя картезианскую максиму в «я бунтую, следовательно мы существуем», Камю выделяет две формы проявления бунтарства: первая выражена в революционной деятельности, вторая, которой он отдаёт предпочтение, в творчестве. Однако весьма вскоре Ивану Ильичу пришлось убедиться в правоте экзистенциализма.

То, что фотография имеет удивительное свойство сохранять актуальность мгновений давно минувших дней, Иван Ильич убеждался неоднократно. А эту фотографию Иван Ильич видел не раз в своем домашнем альбоме, но не думал, что она сыграет в его жизни такую зловещую роль. На ней был запечатлен апофеоз празднования 70-летия Великого Октября, совпавший с 50-лением института. В первом ряду самые уважаемые профессора института во главе с ректором. Таких фотографий множество в каждом коллективе. И каждый мог проследить как от юбилея к юбилею он спускается с верхних рядов в более уважаемые. Все шло своим чередом, ничто не предвещало беды, пока в институте на стене вестибюля не появилась эта черно-белая огромного размера фотография. Дело было конечно не в ее размерах, а в том, что в первом ряду с уважаемыми профессорами, с краю стоял он Иван Ильич, молодой тогда преподаватель, а рядом с ним молодая девушка, только что приехавшая выпускница столичного университета. Как она попала в первый ряд Иван Ильич вспомнить не мог,  не помнил ее имени, правда хорошо помнил, что она ему понравилась, но он только, что избранный секретарем партийной организации, не позволял себе даже подумать об этом. Это было так давно. Но все началось именно с этой фотографии. Позвонил завкафедрой и сообщил, что его Ивана Ильича срочно ищет ректор.

– Я ему сказал, что вы в институте, поэтому времени нет, я жду вас в его приемной. В предбаннике, как его называли преподаватели, толпились желающие попасть на прием к ректору. С тех пор как он приступил к должности, здесь круто изменился порядок доступа к его телу. Он завел, чтобы «к нему являться  прямо никто не смел, а  чтоб шло все порядком строжайшим». Сначала в канцелярию следовало представить бумагу, в которой надо подробно изложить суть визита. Помощник ректора решала важность и необходимость посещения, составляла список и подавала заранее его ректору, а секретарь запускала строго по этому списку, дважды постучав в двойные двери, испросив у ректора позволения зайти очередному посетителю, но он мог и не допустить до аудиенции. Не случайно когда-то Гоголь писал: «Так уж на святой Руси всё заражено подражанием, всякий дразнит и корчит своего начальника».  Не известно какого начальника «корчил» ректор. Известно только, что ректор был выпускником спорфака этого института, а потом сделал головокружительную карьеру, говорят, был депутатом или даже сенатором. В институт вернулся, доктором наук, профессором и даже академиком какой-то академии. И просто тратить своего времени на каждого мелкого посетителя он не мог.  Поэтому Ивана Ильича поразило, чтобы вот так минуя списка предстать пред очи самого, невероятно. 

Иван Ильич мокрый то ли от пота, то ли от страха боком проскользнул в предбанник. Завкафедрой всплеснул руками, готовясь в очередной раз звонить, и спрятал сотку в карман.
– Что так долго? Он только что про вас спрашивал, куда то вышел, - полушепотом бранил он Ивана Ильича. Но вдруг все притихли, в предбанник вошел ректор, молча взял за руку Ивана Ильича и все так же молча повел его вниз по лестнице, в вестибюле подвел к фотографии и указал на фигуру в первом ряду.
– Узнаете, - спросил он Ивана Ильича. – Конечно же. Это я в молодости. – Вот видите. Разве чужой эту фотографию в вестибюле повесил бы? – строго спросил он. Иван Ильич не понимал.
– А, где здесь я? Не видите? Вон в последнем ряду. Как вы думаете, почему я вам показал эту фотографию. – Не знаю, - едва слышно промямлил Иван Ильич. – Вот и я не скажу, - строго сказал ректор и пошел по лестнице вверх. Иван Ильич остался стоять в недоумении с разведенными руками.

- Чего он от вас хотел? – подскочил завкафедрой. – Не знаю, - ответил Иван Ильич, тупо глядя на фотографию. – Вы не помните, кто это на фотографии рядом со мной? – Не знаю, - пожал плечами завкафедрой, - если вы не знаете, а мне откуда может быть известно? – Вопросом на вопрос ответил завкафедрой. И действительно, кому знать как не ему, проработавшему в институте более сорока лет. И еще долго бы ему пришлось вспоминать если бы не встретилась ему астролог Сара. Её предмет - астрономию давно уже не преподавали в институте, но ее все по-прежнему называли астрологом. – Сара, вы не помните, кто эта девушка, - показал на фотографию Иван Ильич. Сара подошла к фото, протерла свои окуляры и воскликнула: - Ну, как же так? Вы не помните эту девушку? Вы же тогда вон каким были. Иван Ильич самодовольно усмехнулся: – Да, уж.

- У нее же из-за вас расстроилась любовь с нынешним ректором. Это же дочь старого ректора, была завидная невеста. Пол института за ней пытались ухаживать. Вот и наш нынешний, тогда молодой преподаватель, уже было собрался на ней жениться, но после аспирантуры приехали вы и все поломали. Обескураженный Иван Ильич начинал припоминать, что еще в советское время ректором был,  участник войны, говорят даже побывавший в плену. Из плена он бежал, партизанил в белорусских лесах. Был строгий, но справедливый. До поступления в аспирантуру, Ивана направил ректор на полгода в столицу повышать квалификацию. – Ты, там, сынок, все экзамены кандидатского минимума сдай, в аспирантуру проще будет поступать, - подписывая приказ, советовал он.

  Полгода пролетели незаметно. Наказ ректора он выполнил, экзамены кандидатского минимума сдал. Оставалось еще время на посиделки в кафе и другие увеселения. Но когда вернулся в родной институт, ректор его огорошил: - Блудили, молодой человек! – Да, я кандидатские экзамены сдавал, - оправдывался Иван.
- Знаю, знаю вас молодых, но если не вернешься  после аспирантуры, судиться будем, - пригрозил на прощание ректор.
Говорят, что самыми счастливыми бывают студенческие годы, Иван Ильич верит, но не менее беззаботными были и годы аспирантуры. Тем более в те годы, как их теперь называют годы «застойного социализма». Где-где, а в столице в те годы был действительно коммунизм. В год его поступления в аспирантуру, прошла Олимпиада. И дело даже не в колбасе, которой было несколько десятков сортов. Город еще жил её событиями. Бомжей не было, за порядком на улицах следили молодые, трудоустроенные по лимиту милиционеры, а подметали улицы также лимитчики или студенты, в больницах лимитчицы работали санитарками. Не понятно, почему сейчас нет такого набора на эти не престижные работы, а завозят гастарбайтеров, из которых вряд ли получатся коренные москвичи.
 
Когда Иван переселился из Ясенево в высотку МГУ, его как молодого партийца, комендант корпуса назначил старостой этажа и он узнал много неожиданного о жизни аспирантов. На этаже жил киприот, то ли студент, то ли нет, с гражданской женой финкой. Каждый день он воспитывал ее плеткой, крики раздавались на весь этаж. Но на замечания они реагировали своеобразно. Он утверждал, что не может уехать потому, что Кипр оккупировали турки и он вынужден здесь прозябать, а она сквозь слезы сообщала, что она коммунистка и любит этого несчастного киприота из-за интернациональных чувств. 
Ивану как начинающему функционеру велели седьмое ноября обязательно идти на демонстрацию.
  - Смотрите не опаздывайте,- сказала ему дама из парткома и пригрозила партвзысканием, если не придет вовремя. Иван Ильич и не думал отказывается,  даже с удовольствием согласился, он никогда не был на московских демонстрациях. Им предстояло идти в колоне Ленинского района.
На сборном пункте царила оживленная неразбериха. Найти своих было не так то просто. Было морозно и демонстранты, разбиравшие транспаранты с подъехавших автомашин, деловито опрокидывали, прикрываясь то ли от мороза, то ли от глаз начальства. Через час все повеселели, разобрались по колонам и двинулись в сторону Красной площади. Над многими колоннами возвышались цветные фотографии «дорого Леонида Ильича» с пятью звездами Героя на груди. Колона Ленинского района шла ближе всех к мавзолею и им хорошо были видны лица членов Политбюро. Леонид Ильич стоял неподвижно, но все-таки нашел в себе силы и поднял руку в приветствии. Когда они пришли в высотку, кто-то, смотревший демонстрацию по телевизору, спросил:

  - А вы видели, что Брежнев ушел с Мавзолея? Они ответили, что нет, пока они шли, Брежнев стоял и даже приветствовал их. Через три дня по телевизору сообщили, что Брежнев умер. В связи с кончиной Л. И. Брежнева дни с 12 по 15 ноября были объявлены днями государственного траура. Тело Брежнева было выставлено для прощания в колонном зале Дома Союзов. Иван Ильичу так и не смог поехать к Дому Союзов. Холодно было, да и в диссертации надо было, по настоянию руководителя, срочно менять цитаты из Брежнева на высказывания его преемника Андропова. Знавшие Андропова свидетельствуют, что интеллектуально он выделялся на общем сером фоне Политбюро застойных лет, был человеком творческим, не лишённым самоиронии. По его инициативе в стране резко сократили продажу водки. Как-то Иван Ильич поехал в ИНИОН и только вышел из Метро как увидел большую очередь.

  -Это вы за чем стоите, - поинтересовался он у человека из очереди. «За-вод», - послышалось Ивану Ильичу. 
 - Обедать рабочие выходили,- решил Иван Ильич и пошел в библиотеку. А вечером, когда рассказал про завод, над ним долго хохотали.
 - Это они за водкой стояли! – давясь от смеха, уточнил кто-то.
  Когда умер Андропов и к власти пришел Черненко, Иван Ильич уже отпечатал диссертацию и издал в типографии автореферат, менять на цитатник из Черненко, не пришлось, научный руководитель только руками развел. А вот ко дню смерти Черненко он в качестве заведующего, как казалось самой основательной, кафедры научного коммунизма, приехал в МГУ на повышение квалификации, будучи не освобожденным секретарем партийной организации института. Вот тогда и пришел в партком преподаватель спортфака с просьбой выделить ему лимитное место на прием в партию.

- А вы зачем хотите вступить в партию, - поинтересовался Иван Ильич.
- Хочу стать деканом, - не раздумывая, ответил тот. Такой ответ покоробил Ивана Ильича. Он знал, что многие стремятся в партию из-за карьеры, но старались прикрыть столь циничные поползновения патриотическим или интернациональным камуфляжем. Не мог же он сказать, что получил разнарядку принять рабочего или, в крайнем случае, инженера. Рабочего в институте не нашлось, поэтому заветное место было отдано инженеру АХЧ, который вскоре проворовался, и его потихоньку уволили. Вот так и не попал будущий ректор в партию. А когда, после распада страны, спрашивают: «Где были девятнадцать миллионов членов партии, когда разваливалась страна», у Ивана Ильича нет ответа, но для себя заметил, что ректор мог запомнить давний отказ приема в партию.
А быть может благодарен, что ему тогда места не досталось? - успокаивал себя Иван Ильич, - может Косой чего-то наговорил? Косым все в институте называли декана заочного отделения, у которого один глаз был стеклянный и собеседнику всегда казалось, что декан заочки смотрит мимо тебя. Не знающие люди, а это почти все заочники на него обижались: - Мол, никакого внимания не оказывает, но все знали, что у нового ректора он первый доносчик. Иван Ильич имел неосторожность как-то спросить у Косого: Правда ли, что новый ректор решил избирать деканов и завкафкдрами? Косой сверкнул одним глазом и спросил недовольно: А зачем это вам? Может вы еще захотите и ректора переизбрать?
- А почему нет, - беспечно ответил Иван Ильич, - в советское время же избирались.
- Закончилось ваше советское время, - свирепо ответил декан, - а сейчас рыночные отношения. Злые языки утверждали, что за место декана он отвалил немалую сумму.
- А ректор будет недоволен теми, кто интересуется подобными вопросами, -угрожающе произнес Косой.
- А вы мне не грозите, я пуганный заяц, - тогда храбро ответил Иван Ильич. А теперь, вспоминая об этой стычке, почувствовал как холод разливается где-то под сердцем. – Доложил Косой, вот и отвязался ректор.

С тяжестью на сердце Иван Ильич сидел за компьютером, который только что электронной почтой прислал письмо от Оргкомитета Х Конгресса этнографов и антропологов, куда он приглашался выступить с докладом и машинально нашел в поисковике сайт института. Там было сообщение, что в институте состоялось большое собрание педагогов в честь приезда французского сенатора. Иностранный гость приехал познакомиться с местными ВУЗами. В ходе встречи высокопоставленное лицо с удовольствием рассказывал о Франции, о Европе. Тема собрания резко поменялась, когда из зала поступил неожиданный анонимный вопрос на листочке. "Во сколько лет мужчины и женщины Франции выходят на пенсию?" Французский сенатор сначала немного замялся и хотел уйти от ответа, сказав, что он еще не задумывался над этим вопросом. Правда, он все же рассказал, что на его родине мужчины и женщины выходят на пенсию в одном и том же возрасте - в 62 года института, все это время ректор молча и внимательно слушавший рассказ, решил вмешаться в разговор. Выяснилось, что ректор целиком и полностью поддерживает новый законопроект о пенсионном возрасте женщин и считает, что нашим мамам и бабушкам нужно выходить на заслуженный отдых в 63 года. Вдобавок, почтенный педагог привел пример - мол, в США на пенсию выходят в 65 лет, а в Европе - и того больше - в 67 лет. "В США, которые обеспечивают долларом весь мир, на пенсию выходят в 65 лет. А средний пенсионный возраст европейцев - 67 лет. А в Китае тем, кто не находится на государственной службе, вообще не платят пенсию. Мы должны радоваться, что нам продлевают возраст. Человек жив, если работает. Ну, вышли вы на пенсию и что? Заставят вас воспитывать внуков, вы об этом, что ли мечтаете?" Последняя его фраза стала повторятся вовсе городе и особенно в интернете.

Чаще всего его называли последователем Потамушто – министра туда и социальной защиты населения, скандально прославившегося неуклюжей защитой предполагаемого закона. В одной из аудиторий он заявил, что закон надо принимать: - Потамушто, потаму, а в другой стал объектом обстрела яйцами.
  На следующий день ректор собрал обществоведов обсудить проблемы изучения национальной истории и этнографии в условиях транзитного периода. Когда Иван Ильич зашел в институт на свою беду он встретил ректора с проректорами все у той же злополучной фотографии.  Какой то черт будто подтолкнул Ивана Ильича: - Хочу поехать на Конгресс  этнографов и антропологов, приглашение есть.

- А деньги есть? Езжайте!, - отрывисто ответил ректор.
- Но я думал, что вы поможете. Ректору неизвестно почему, показалось такое обращение фамильярным. «Что вы, дорогой», продолжал он отрывисто: «не знаете порядка? Куда вы зашли?». «Не знаете как следует обратиться? Об этом вы бы должны были прежде подать просьбу в канцелярию; ее бы передали проректору, проректор помощнику, а помощник секретарю, а секретарь передала бы ее уже мне…»
- Вот дает, - ни с того ни с сего подумал Иван Ильич, - точно по Гоголю и неожиданно рассмеялся. Ректор побагровел: - Что, что, что? Вы себе позволяете? Каждый считает возможным так вести с себя с ректором? Да вы понимаете, кто стоит перед вами? Понимаете ли вы это, понимаете ли это? Я вас спрашиваю. Тут он топнул ногой и голос его зазвучал с такой силой, что не только Ивану Ильичу, но даже проректорам стало страшно. Иван Ильич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и если бы не проректора, поддержавшие его, то он рухнул бы на пол, они его передали охранникам, которые вынесли его почти неподвижного. А ректор взглянул на проректоров, которые заметно струхнули, и остался довольный тем, что эффект воспитания превзошел ожидание.

Как добирался Иван Ильич домой, не помнит, слег в постель и почти сутки его знобило. Только к вечеру на следующий день он сумел открыть сайт института, готовый узнать, что его уволили с работы, но увидел, что есть отклики на встречу с французом. И к своему ужасу увидел отклик за подписью Ивана Ильича: «Да, ректор правильно сказал, в США на пенсию выходят в 65 лет. Только он забыл упомянуть, что там средняя продолжительность жизни на 11 лет выше, а средняя пенсия составляет 1164 долларов. А в Норвегии и Дании, где на пенсию выходят в 67 лет, эти показатели еще выше. Как вам пенсия в 2800 долларов (в Дании)?» Иван Ильич... И каждый день появлялись все новые и новые отклики. Никто вразумительно не соизволил объяснить, пресловутый срок «дожития» у мужчин составляет 8 лет, а у женщин в два раза больше. Поэтому, если не будет солидарной части пенсии, когда подойдет срок выплат только из накопительного фонда, то женщинам пенсии будет брать неоткуда. Министра Потомушто уволили, а закон отложили на более отдаленный срок. История Ивана Ильича закончилась неожиданно. Повстречал он как-то ректора возле фотографии, не выдержал, спросил:

- Так всё-таки мне можно узнать, почему вы показали мне эту фотографию?
- Вы так и не поняли? На этом месте стоял я. А старый ректор позвал вас, как же секретарь парткома. Партия была – наш рулевой, а меня отправил в задние ряды. Я это запомнил на всю жизнь. С дочерью его все было прервано и, как я понимаю, вас она не заинтересовала, пусть эта фотография будет укором вашей совести.