Апельсины. Уильям Сароян

Ему сказали: «Стой на углу с 2 самыми большими апельсинами в руках, и когда мимо будет проезжать автомобиль, улыбайся и маши апельсинами. 5 центов за штуку, - сказал его дядя Джейк, - 3 штуки – за 10 центов, 35 центов - дюжина. Улыбайся широко. Ты ведь умеешь улыбаться, не так ли, Люк? Тебе ведь приходилось улыбаться время от времени, не так ли?"
Он изо всех сил попытался улыбнуться, и дядя Джейк сделал такое страшное лицо, что он понял: он улыбнулся плохо. Ему хотелось бы, чтобы он мог так же громко хохотать, как некоторые люди, только они не были напуганы так, как он, и все смешалось.
«Я в жизни своей не видел такого серьезного мальчика, - сказал дядя Джейк. – Люк».
Его дядя сел на корточки, его голова оказалась на одном уровне с головой Люка, он заглянул ему в глаза и сказал:
«Люк, - сказал он, - никто не купит у тебя апельсинов, если ты не будешь улыбаться. Людям нравится видеть улыбающегося мальчика, который продаёт апельсины. Это делает их счастливыми».
Он слушал, что дядя говорил ему, смотрел ему в глаза и понимал слова. А чувствовал он вот что: «Джейк тоже попал в переплёт". Он увидел, как мужчина поднялся на ноги, и услышал, как он тяжело вздохнул: точь-в-точь, как вздыхал его отец когда-то.
«Люк, - сказал дядя Джейк, - иногда ты можешь смеяться, не так ли?»
«Только не он, - сказала жена Джейка. – Если бы ты не был таким трусом, ты бы сам пошел продавать эти апельсины. Ты находишься там же, где и твой брат, - сказала она. - В земле. Мёртвый ».
Именно это и мешало ему улыбаться: то, как говорила эта женщина – не только её слова, но подлость в голосе, которую она всегда направляла в дядю Джейка. Какой улыбки она ждала от него, если постоянно повторяла, что они ни на что не годились, вся их семья?
Джейк был младшим братом его отца и был похож на него. Конечно, ей всегда приходилось говорить, что смерть его отца была к лучшему, раз он всё равно не умел продавать. Она постоянно повторяла Джейку: «Это Америка. Ты должен ходить, встречаться с людьми и делать всё, чтобы понравиться им». А Джейк постоянно говорил: «Чтобы понравиться? А как я могу это сделать?» А она постоянно ерепенилась и отвечала: «Ты дурак. Если бы у меня не было этого младенца в животе, я бы пошла работать к Розенбергу, а тебя держала бы при себе, как ребенка".
У Джейка был тот же самый отчаянный взгляд, что и у его отца, и он всегда сердился на себя и хотел, чтобы другие были счастливы. Джейк всегда просил его улыбаться.
«Хорошо, - сказал Джейк, - хорошо, хорошо, хорошо, убейте меня, сведите меня с ума. Конечно. Я должен умереть. 10 коробок с апельсинами и ни пенса во всем доме, и есть нечего. Я должен умереть. Или мне стать на улице с апельсинами? Или нанять фургон и поехать по улицам? Я должен умереть», - сказал он.
Джейк сделал такое грустное лицо, какого не было ни у кого в мире, даже у него самого, и он хотел, чтобы ему больше не хотелось плакать, потому что Джейк был таким грустным. А что еще хуже, жена Джейка совсем разбушевалась и начала плакать так, как она всегда плакала, когда приходила в ярость, и можно было понять, насколько все было ужасно, потому что она плакала не от печали, а от злости, она плакала со злостью, напоминая Джейку обо всех счетах и обо всех тяжёлых временах, которые она испытала с ним, и о ребенке в её животе, который скоро должен был появиться на свет, и она сказала: «Дураком больше, дураком меньше - какая разница?"
На полу стояла коробка с апельсинами, она вынула 2, плача, и сказала: «В печи нет огня, ноябрь, мы замерзаем. В доме должно пахнуть мясом. Ешь! – кричала она. – Ешь свои апельсины! Ешь их до самой своей смерти," – и она всё плакала и плакала.
Джейк был слишком расстроен, чтобы отвечать. Он сел и начал качаться вперед и назад, как сумасшедший. А его они просили смеяться. А жена Джейка все выходила из комнаты  и возвращалась, держа апельсины в руках, и плакала, и говорила о ребенке в своём животе.
Наконец, она перестала плакать.
«Отведи его на угол, - сказала она, - и посмотри, не сможет ли он заработать немного денег».
Джейк, казалось, оглох. Он даже не поднял головы. Тогда она закричала.
«Отведи его на угол. Скажи ему улыбаться людям. Нам надо есть».
Какой смысл в жизни, если все катится в тартарары, и никто не знает, что делать? Какой смысл в том, чтобы ходить в школу, учить арифметику, читать стихи и рисовать баклажаны? Какой смысл в том, чтобы сидеть в холодной комнате, пока не придет время ложиться, и слушать, как Джейк бранится со своей женой, и идти в кровать, и плакать, и просыпаться, и видеть грустное небо, чувствовать холод и дрожь, идти в школу и есть апельсины вместо хлеба в полдник?
Джейк вскочил и начал кричать на жену. Он сказал, что убьет ее, а затем воткнет нож себе в сердце, и она начала плакать еще сильнее, чем обычно, порвала на себе платье и стояла, голая по пояс, и сказала: «Да, для нас всех было бы лучше умереть, убей меня!» - но Джейк обнял её и увёл в другую комнату, и было слышно, как она плакала, целовала его и повторяла, что он - просто ребенок, большой ребенок, что он нуждается в ней, как в матери.
Он стоял в углу комнаты, и все это случилось так быстро, что он даже не заметил, насколько устал, но он устал и был голоден, и он сел. Какой смысл в жизни, если ты – один-одинешенек, и у тебя нет ни отца, ни матери, которые любили бы тебя? Ему захотелось плакать, но какой смысл в слезах? Они все равно ничему не помогли бы.
Через некоторое время вошел Джейк, и он попытался улыбнуться.
«Все, что ты должен делать, - сказал Джейк, - это держать 2 больших апельсина в руках и махать ими людям, когда они будут проезжать мимо, и улыбаться. Ты очень быстро распродашь коробку, Люк». «Я буду улыбаться, - сказал он. - Один - за 5 центов, 3 - за 10 центов, 35 центов - дюжина".
«Вот так», - сказал Джейк.
Джейк поднял коробку с апельсинами с пола и пошел к задней двери.
На улице было очень грустно, Джейк держал коробку, он шел рядом и слушал, как Джейк говорил ему улыбаться широко, а небо было серое, на деревьях не было листьев, улица была грустная, и это было забавно: запах апельсинов был так свеж и хорош, они выглядели так красиво, что это было забавно. Апельсины были такие красивые, а они – такие грустные.
Это был угол на улице Вентура, где проезжали все автомобили, и Джейк поставил коробку на тротуар.
«Лучше будет смотреться, если здесь будет только маленький мальчик, - сказал он. - Я пойду домой, Люк".
Джейк опять присел на корточки и посмотрел ему в глаза. «Ты не боишься, ведь не боишься, Люк? Я вернусь, когда начнет темнеть. Еще 2 часа будет светло. Просто чувствуй себя счастливым и улыбайся людям».
«Я буду улыбаться», - сказал он.
Тогда Джейк вскочил, словно не мог подняться медленно, и быстро пошел вниз по улице, поспешно удаляясь, оставляя ему печальный мир: 5 центов за штуку, 3 – за 10 центов, 35 центов – дюжина.
Он выбрал 2 самых больших апельсина, взял их в правую руку и поднял руку над головой. Это выглядело неправильно. Это выглядело печально. Какой смысл был в том, чтобы держать 2 больших апельсина в руке и поднять руку над головой, и приготовиться  улыбаться людям, проезжающим в автомобилях?
Казалось, прошло уже много времени, когда он увидел автомобиль, приближающийся со стороны города, по правой стороне от него, и когда автомобиль приблизился, он увидел мужчину за рулем и леди с 2 детьми на заднем сидении. Он очень широко улыбнулся, когда они поравнялись с ним, но не похоже было, чтобы они собирались притормозить, поэтому он помахал им апельсинами и шагнул ближе к проезжей части. Он увидел их лица близко от себя и улыбнулся еще шире. Он уже не мог улыбаться сильнее, потому что у него заболели щеки. Люди не остановились и даже не улыбнулись ему в ответ. Девочка скорчила ему гримасу, словно он смотрелся оборванцем. Какой смысл был в том, чтобы стоять на углу и пытаться продать апельсины людям, которые корчат тебе рожи, потому что ты улыбаешься и хочешь понравиться им?
Какой смысл в том, чтобы довести свои мышцы до боли, потому что некоторые люди – богаты, а другие – бедны, и богатые едят и смеются над бедными, которые не едят, постоянно дерутся и просят друг друга убить их?
Он опустил руку, перестал улыбаться и посмотрел на пожарный кран и на водосточный желоб над краном, и на улицу поверх крана, на улицу Вентура, и на дома на обеих сторонах улицы, и на людей в домах, и на землю в конце улицы, где росли фруктовые сады и виноградники, где были ручьи, луга и горы, а за горами - ещё города, и дома, и улицы, и люди. Какой смысл был в том, чтобы находиться в мире, если ты даже не можешь смотреть на пожарный кран, не испытывая желания заплакать?
К нему приближался еще 1 автомобиль, и он поднял руку и опять начал улыбаться, но когда автомобиль проехал, он увидел, что водитель даже не посмотрел на него. Они могли есть апельсины. После хлеба с мясом они могли есть апельсины. Очистить, вдохнуть их прекрасный запах и съесть. Они могли остановиться и купить 3 штуки за 10 центов. Затем проехал еще 1 автомобиль, и он улыбнулся и помахал рукой, но люди только посмотрели на него, и все. Много автомобилей проехало мимо него, и все выглядело так, словно ему нужно было сесть, перестать улыбаться и заплакать, потому что все было так ужасно. Они не хотели апельсинов и не хотели видеть его улыбку, как обещал дядя Джейк. Они просто смотрели на него и ничего больше не делали.
Уже почти совсем стемнело, и ему хотелось, чтобы всему наступил конец. Ему казалось, что он будет стоять здесь с поднятой рукой и улыбаться до конца света.
Ему казалось, что он был рожден для того, чтобы стоять на углу и махать апельсинами людям, и улыбаться им, в то время как по щекам текли крупные слезы до конца света, всё было чёрным и пустым, а он стоял, улыбаясь до боли в щеках, и плакал, потому что ему даже не улыбались в ответ, и единственное, чего ему хотелось – это чтобы весь мир упал в темноту, и чтобы Джейк был мёртв, и жена его – мертва, и все улицы, дома, люди, реки, луга и небо закончились бы, и никого не осталось бы нигде, ни одного человека, ни одной пустой улицы, ни одного темного окна и ни одной закрытой двери,  потому что никто не хотел покупать апельсины, и никто не улыбался ему, и всему миру наступал конец.