Далекая ночь. Уильям Сароян

Это был туманный день, день воспоминаний о старых временах и старых песнях. Весь вечер я сидел дома и слушал песни. Повсюду было скорее темно, чем светло, и я вспомнил песню, которую спел однажды девушке в автобусе. Некоторое время мы были влюблены друг в друга, но когда автобус остановился в Топике, она сошла, и я никогда больше её не видел. Среди ночи, когда я поцеловал её, она начала плакать, а я заболел болезнью любви. Это была молодая августовская ночь, и я впервые в жизни ехал в Нью-Йорк. Я заболел, потому что двигался своим путём, а она – своим.
Весь тот туманный день я сидел дома и вспоминал о том, каким путём течёт жизнь человека, и о том, что жизни других людей текут другим путём, каждый из них идет своей дорогой, но определенное количество молодых людей умирают каждый день. Их определённое количество идут и умирают. Если вы больше не видите их, то они умерли, даже если этот мир – мал; даже если вы возвращаетесь и ищете каждого из них, и находите, вы находите их мертвыми, потому что путь, по которому идет каждый из них, убивает.
Автобус прибыл в Топику, она вышла, завернула за угол, и я никогда больше её не видел. Я видел многих других, и многие были так же милы, как она, но никто не был похож на неё, ни в ком не было той печали и красоты в голосе, и никто другой не плакал так, как она. Никогда больше не будет девушки с такой печалью. Никогда больше в Америке не будет такой ночи, как та. Сама эта девушка, может быть, стала прекраснее, чем тогда, но никогда больше не будет такой печали в ночи, и никогда та девушка или другая не будет так плакать, и ни один мужчина, который целует её, не заболеет болезнью любви от той ночи. Все это принадлежит ночи в Америке, которая прошла и никогда не вернется. Все это принадлежит векам незначительных происшествий, банальных и мелких, которые привели её на место рядом с моим, и всем маленьким происшествиям, которые привели меня туда, когда я ждал её.
Она пришла и села рядом со мной, и я знал, что ожидание всех предшествующих лет было для неё, но когда она сошла в Топике, я остался и через 3 дня прибыл в Нью-Йорк.
Это – всё, что случилось тогда, кроме еще чего-то во мне, что осталось в той тёплой, далёкой американской ночи.
Когда темнота дня сменилась темнотой ночи, я надел шляпу и вышел. Я шёл по городу сквозь туман, моё сердце следовало за мной, как большая терпеливая собака, и в городе я нашёл нескольких мёртвых – моих друзей, и, смеясь более смертельно и печально, чем самые горькие рыдания, мы ели, пили, разговаривали и пели, и всё, о чем я помнил, была красота её плача, потому что годы мелких происшествий свели нас вместе, и глупость моего сердца говорила мне остаться с ней и никуда не ехать, говорила мне, что ехать было некуда.