Париж и Филадельфия. Уильям Сароян

Актёр Андре Салама, обменявшись парой фраз с Лорой Слейд, повернулся к её тете и произнёс:
- Но она же не настоящая! Конечно, нет!
- Почему вы так говорите? – спросила женщина.
- Она слишком прекрасна для того, чтобы быть настоящей, - ответил актёр.
Он наслаждался звуком своих слов, многие из которых были взяты из пьес, в которых он когда-то играл, хотя он вовсе не был неискренним человеком.
Ему было сильно за 50, но он ухитрялся оставаться молодым, как часто повторял, и ещё не потерял ту привлекательность, которая помогла ему начать карьеру в Париже. Он знал, что его довольно длинный нос имел на конце форму капли, но это всё равно был нос актера, и его Сирано, сыгранный на французском в возрасте 22 лет безо всякого грима на носу, стал первой ролью в длинной череде триумфов. Он знал также и то, что не был, в строгом смысле, высоким мужчиной. На сцене и на людях ему было немного трудно держаться навытяжку в полный рост: почти пять футов одиннадцать дюймов, - но, оставшись один, он расслаблялся и становился ниже дюйма на три.
Но актёрское ремесло было его профессией, заработком, искусством, развлечением, жизнью и не могло прекращаться тогда, когда он сходил со сцены, - только потому, что он сходил с неё. Слава Андре Салама как человека была даже больше его славы как актёра, но, конечно же, он понимал, что одно неотделимо от другого.
Он развил выдающуюся экспрессию речи, благодаря которой даже самые банальные реплики звучали блестяще, и его совершенно не заботило то, что на самом деле они не были таковы. Таким был он, а остальное не имело значения. Его мастерство было связано и с позами, и с манерой смотреть на партнера или в пустое пространство, с динамикой и техникой голоса, с произношением слов, которое он намеренно приукрашал лёгким акцентом, и даже с ритмом, в котором он произносил эти слова.
Конечно, он с трудом не скатывался в фальшь, но едва ли больше, чем любой другой актёр, и его намерением, как и намерением всех остальных людей, было взять как можно больше от жизни. Он ни в коей мере не был глупцом: он был предан театру, постоянно читал старые и новые пьесы, и у него была склонность откровенно признаваться в том, что он религиозен, что любит Бога и часто находит покой в коленопреклонённых молитвах. Он говорил также о том, что любит церкви, но только как здания. Он никогда не был официально принят ни одной церковью и не искал этого, так как, по его словам, в религии, как и в любви, он предпочитает «играть на своём поле» и не чувствует того, что ему нужен ходатай в обеих областях. Его презирали гораздо меньше, чем многих других актёров, пользующихся такой же славой, и он фактически наслаждался известностью в трёх-четырёх слоях нью-йоркского общества.
Когда он встретил Лору Слейд, он как раз находился в процессе проникновения в высшее общество, как ему казалось, потому что тётя девушки, миссис Боук-Рена Адамс уже 30 лет славилась тесными связями с оперным кругом и широким размахом благотворительной деятельности. Она настояла на том, чтобы он появился на её «благотворительном вечере», так как его собственная страна каждый день получала выгоду от этой благотворительности, и он охотно согласился.
Он знал, что на вечере будет много людей, с которыми он часто хотел встретиться, и которые хотели, чтобы с ними встретились, и, пренебрегая усталостью от стояния навытяжку, он взял такси и поспешил на Пятую Авеню сразу же после субботнего спектакля, имеющего сенсационный успех - спектакля под названием «Дьявол идёт», в котором играл роль негодяя и получал от этого огромное удовольствие.
Пьеса была написана новичком весьма посредственного таланта, но главная идея была очень близка Андре Салама, и он согласился на роль при одном условии: что ему разрешат её расширить. Именно поэтому довольно слабая, но хорошо поставленная пьеса стала для Андре Салама чем-то большим, чем средство выражения мыслей, и шла с таким успехом, что, как часто повторял актёр, неизвестный автор выручит кучу денег и ему больше никогда не придется писать новую пьесу.
Вечеринка была в самом разгаре, когда он приехал, и в холле, примыкающем к огромной гостиной, даже в то время, пока он болтал с хозяйкой о том, как прекрасно она выглядит, его взгляд скользил по знаменитым гостям, и он строил планы на то, как сейчас перекинется словечком с тем или иным человеком. Затем он увидел Лору Слейд и инстинктивно вытянулся до максимального роста. Ей, определенно, было не больше 22-23 лет, у неё были золотистые волосы, светящаяся кожа, роскошная фигура, и она была в крайнем возбуждении. К счастью, она была занята беседой с человеком, который годился ей в отцы, и Андре Салама даже в голову не пришло, что он тоже не молод, хотя и не настолько стар, как её собеседник, которому могло быть на вид 65 лет. Говоря начистоту, единственной дочери Андре Салама, Ивонне, которая была замужем за коммунистом-интеллектуалом в Париже, было 25 лет, она была матерью двоих сыновей и тоже была,  в некотором роде, революционеркой, о чём её отец думал с огромной скукой. Одному из его сыновей, Генри, было уже за 30, а младшему, Джину, рожденному в Америке, было 18, он изучал кинематографию в Калифорнийском университете в Лос-Анжелесе и жил с матерью, Евой Гейли - известной актрисой времён немого кино.
Поприветствовав самых важных гостей, актёр начал кампанию, направленную на то, чтобы привлечь внимание девушки и, по возможности, очаровать её. Если она была такой, как большинство американских девушек, то завоевать её не могло быть очень трудной задачей, хотя пару раз девушки хихикали над ним, когда он наконец находил возможность уединиться с ними на вечеринке и начинал разговаривать с ними нежно. Но эти девушки были, конечно, всего лишь школьницами, и им, к его крайнему удивлению, оказывалось всего 16 лет. Американские девушки умудрялись выглядеть на тот же возраст, что и их матери, и его вины не было в том, что он не смог разглядеть, какими незрелыми и неразвитыми они были на самом деле. По мнению актёра, любая девушка, которая отвечала хихиканьем на его нежные речи, была неразвитой, и в этой теории, несомненно, что-то есть.
Салама, все ещё болтая с миссис Боук-Рена Адамс, как раз намеревался спросить её, кто эта юная леди, которая словно сошла с полотен Ренуара или рождена из лепестков роз и шампанского, когда девушка сама, подпрыгивая и смеясь, пробилась через возбуждённую толпу к тёте, чтобы спросить, можно ли ей остаться ещё на один день, прежде чем вернуться домой, в Филадельфию. Именно тогда Лора Слейд была представлена Андре Салама.
- Никогда, никогда не говорите «Филадельфия», - сказал он молодой женщине.
- Я живу там, - рассмеялась она.
- Вне всякого сомнения, - сказал Салама, работая над ролью, которую только что придумал: поэт-мистик, так сказать.
- Да, я уверен в том, что вы там живёте, - продолжал он, - но вы никогда не должны говорить об этом. Это недостойно вас. Вы должны говорить только «Париж».
- Париж, - рассмеялась девушка. – Париж. Париж. Вы довольны?
- Я полностью в вашей власти, - сказал актер. – Когда вы произносите «Париж», я у ваших ног, я обожаю вас, я вновь верю в ангелов, в любовь, в маленьких детей. Когда вы произносите «Париж», - продолжал он, понижая голос, чтобы придать своим словам выражение глубокой грусти, - я вновь верю в жизнь.
Он не был уверен в том, как девушка воспримет его слова, сказанные в таком печальном тоне, но он молился о том (не опускаясь на колени, естественно), чтобы она не начала хихикать. Они вовсе не были наедине, но их никто не слушал, так как тётя девушки отошла поприветствовать только что прибывшую Таллулу Бэнкхэд.
- Ваши слова очень печальны, мистер Салама, - сказала девушка настолько удовлетворительным тоном, что актёр решился продолжать.
- Я сам печален, - сказал он так просто, что сам поверил в это, и это не было полностью неправдой, так как не найдется человека, который не может сказать такого о себе и не верить в это. Каждый человек печален, просто большинство людей не додумалось до того, насколько полезно признаваться в этом красивой девушке из Филадельфии.
- Но в пьесе, - сказала девушка, - вы вовсе не выглядите печальным. Я как раз сегодня видела вас в утреннем спектакле, потому что тётя сказала, что вы можете заглянуть к нам вечером.
- Вы видели меня сегодня? – воскликнул актёр.
- Да, и нахожу вас восхитительным.
- Если бы я только знал, что вы находитесь в театре, - продолжал он с поспешностью, и чувствуя, что нашёл правильный тон, - я бы играл всё представление для вас одной и где-нибудь в середине пьесы произнес бы ваше имя. Дайте подумать, когда я мог бы это сделать. Ах, да! Когда Дьявола разоблачают и изгоняют из мира, я бы остановился, повернулся к вам и сказал: «Я не прощаюсь ни с кем, кроме моей Лоры». Если бы я только знал, что вы были там".
Он быстро продолжал, чтобы, как он надеялся, сгладить впечатление от неуклюжести строчек, придуманных для неё, которые, являясь чепухой сами по себе, были ещё и плохо прочитаны. Но Лора Слейд, казалось, не заметила этого, и всё шло хорошо.
- Мне ещё никогда в жизни ни один актёр не читал реплик со сцены, - сказала она.
- Я буду делать это для вас каждый раз, когда вы придёте на спектакль, - сказал актёр. – Но сейчас, если вы дадите мне свой корешок, я узнаю, где вы сидели, пойду туда, обниму кресло, скажу управляющему снять его и перенести в мою гримёрную, чтобы с этих пор на нём могли сидеть только вы. Мое сердце разобьётся, если на нём будет сидеть кто-то другой.
- Я сидела на галёрке, - сказала девушка. – Я выбросила корешок.
- Бог мой, - сказал актер.
- Других мест не было.
- Но тогда вы не видели меня, конечно.
- О, я прекрасно вас видела, - сказала Лора Слейд. – Я взяла у тёти оперный бинокль. У меня было четвёртое кресло справа, обращённое к сцене, в предпоследнем ряду галёрки.
- Я немедленно перенесу его к себе, - сказал актёр, - в мою гримёрную.
- Кроме шуток?
- Будьте уверены.
- Я не верю вам, мистер Салама, - сказала девушка, - но нахожу вас очаровательным.
- Я забронирую для вас место в первом ряду на вечерний спектакль в понедельник, - продолжал актёр. – Я буду играть только для вас, и после спектакля вы найдете своё кресло с галерки в моей гримёрной.
- Я не верю вам.
- Клянусь.
Он сам с трудом мог сдержать удивление от того, что говорил.
Теперь его взгляд был пронизывающим и нежным, и он был удовлетворен тем, что девушка придёт на спектакль. Мисс Бэнкхэд и тётя девушки подошли и остановились на минуту, чтобы поприветствовать их, а затем она опять принадлежала только ему. Он чувствовал, что нужно сказать что-то ещё, но ни за какие сокровища мира не мог придумать необходимых слов, и его рост стал немного уменьшаться. Наконец он прибегнул к повторению, надеясь, что это произведёт эффект: «Весь спектакль – только для вас».
К счастью, тётя девушки вернулась к ним и сказала:
- Но присоединяйтесь же к гостям, Андре. Что вы стоите в холле? И ты тоже, Лора. Если ты так хочешь, можешь уехать во вторник утром.
Девушка подпрыгнула и поцеловала тётю, смеясь, едва взглянув на актёра, словно хотела сообщить ему, что между ними теперь был общий секрет. Затем она вскочила и побежала обратно в огромную гостиную. Именно тогда актёр, словно не владея собой, если такое было возможно, изрёк:
- Но она не настоящая! Конечно, нет!
- Почему вы так говорите? – спросила женщина.
- Она слишком прекрасна для того, чтобы быть настоящей, - ответил актёр.
Женщина взяла актёра за руку с такой добротой, как иногда делают друзья, когда чувствуют, что их мысли невозможно облечь в слова, которые не ранили бы. Она пять раз сжала его руку, что ужасно раздражило его, так как он знал, что эти пять пожатий означали количество его браков, и это было ещё грубее, чем прямые слова. Но он сумел скрыть своё раздражение, или надеялся, что сумел. Он был одарённым актёром, но сейчас не был уверен во впечатлении, которое произвёл. Это тоже раздражало его, это тоже нужно было скрыть. Он попытался сделать это, поднеся к губам руку женщины, которой она сжала его руку пять раз, и поцеловал её: один раз – с наружной стороны ладони и два раза – с внутренней. Делая это, он надеялся, что это донесёт особый смысл до женщины, раздражит её, и они расквитаются. Он помнил, что она трижды была замужем. На самом же деле она всего лишь хотела сообщить ему, что её племянница была помолвлена с очень хорошим юношей из очень хорошей филадельфильской семьи.
- Дорогой Андре, - сказала женщина тоном, в котором, как он надеялся, не было сочувствия. Через мгновение она продолжила, подчёркивая слова. - Теперь вы должны вернуться на вечеринку и позволить другим вашим друзьям насладиться вашим обществом.
Он пошёл к Леонардо Лионсу, который разговаривал с супружеской парой из Вашингтона: муж служил в Госдепе. Сразу же после вступлений актёр начал рассказывать анекдоты, которые приберегал целый месяц как раз на случай, если встретит Леонардо Лионса. Он упомянул о своём ответе честолюбивой молодой актрисе, которая остановила его у дверей «Сарди» и прямо спросила, продолжать ли ей пробиваться на сцену или бросить и ехать домой. Он чувствовал, что его ответ был блистателен, но один лишь Леонардо Лионс рассмеялся, услышав его, а жена служащего Госдепа искренне поинтересовалась: «Где же она жила?» Вместо того, чтобы блистательно ответить и на этот вопрос, актёр просто сказал, что не имеет ни малейшего понятия, а затем рассказал анекдот о негритянке, которая убирала его квартиру и по манере расставлять вещи проявляла свою страсть к нему, но и на этот раз рассмеялся или захотел рассмеяться только один Леонардо Лионс, и актёр почувствовал, что его анекдоты не появятся в газете.
Он нашёл предлог, чтобы уйти, и поспешил к Дороти Килгаллен, которой тут же пожаловался на Госдеп. Он рассказал Дороти Килгаллен еще два анекдота о себе и добавил, что французское правительство пригласило его вернуться в Париж после 25-летнего отсутствия, чтобы сыграть в трёх пьесах Мольера. Это не было чистой правдой, хотя он недавно и болтал с заезжим французским драматургом, который побуждал его вернуться в Париж, чтобы принять участие в одной из его пьес, и они с Дороти обсудили французское правительство и пьесы Мольера.
Он позаботился о том, чтобы передать журналистам, ведущим светские хроники, последние новости о себе, но даже когда был занят этим утомительным, но необходимым делом, он внутренне ликовал из-за впечатления, произведённого им на Лору Слейд. Он наблюдал за ней до конца вечера, их глаза то и дело встречались, и они передавали друг другу свой секрет.
К двум часам ночи все приглашённые гости прибыли и никто не уехал домой, поэтому тётя девушки потребовала минуточку внимания и произнесла трогательную речь о том, что каждый должен как можно больше пожертвовать на благотворительность и уговорить своих друзей сделать то же. Она читала имена гостей в алфавитном порядке с листа бумаги, и как только имя гостя было произнесено, он должен был назвать сумму пожертвования. Некоторые из очень богатых людей пожертвовали очень мало, чтобы не кичиться своим богатством, и каждый из присутствующих понял, что позже, в личном порядке, они пожертвуют гораздо больше, но когда женщина назвала имя актёра, он озвучил самую крупную сумму из всех. Он ожидал аплодисментов, но никто не догадался поапплодировать. Тогда он немедленно сменил выражение лица с героя Франции на выражение лица простого парня из мира культуры, который всегда был готов помочь своим менее удачливым собратьям.
В ту ночь он больше не разговаривал с Лорой Слейд, так как знал, что если тётя узнает их секрет, она немедленно отошлет племянницу обратно в Филадельфию, но когда в понедельник вечером он вышел на сцену, то увидел, что она сидит на том самом месте, которое он забронировал для неё, и, низко поклонившись, он сумел посмотреть ей прямо в глаза и послать ей воздушный поцелуй, словно обращаясь ко всей публике.
Он чувствовал, что его выступление в тот вечер было лучшим за всю его карьеру, и играл для неё одной. Он также произнес её имя, когда его изгоняли из мира, и на этот раз это вышло куда лучше, чем в первый раз.
Во время первого антракта он внезапно вспомнил, что не снял кресло с галёрки и не перенёс в свою гримёрную, поэтому позвал управляющего сценой и велел ему немедленно раздобыть это кресло. Управляющий начал возражать, но актёр настаивал и настолько изнурил управляющего, что тот отправился выполнять поручение, послав своего помощника с отвёрткой и фонарём на галёрку во время второго акта. Когда наступил второй антракт, Андре Салама нашёл кресло у себя в гримёрной. Он поблагодарил управляющего сценой и вручил ему пять долларов.
- Купите розы, - сказал он, - и принесите их в мою гримёрную до конца спектакля.
Это поручение тоже было исполнено помощником управляющего сценой, который имел диплом драматурга Йельского университета и написал два с половиной акта за шесть лет. Возвращаясь от цветочницы, он зашёл в маленький бар «Сарди» с букетом роз и выпил три виски со льдом, потому что вместо того, чтобы стать драматургом, он стал мальчиком на побегушках у переигрывающего актёра.
Лора Слейд пошла в гримёрную Андре Салама после спектакля и влюбилась в него или в мысль о том, чтобы стать его шестой женой, но ей пришлось оставить эту мысль при себе, так как, что бы там ни думали люди о 22-летней девушке, выходящей замуж за 57-летнего мужчину (или 61-летнего, как говорили некоторые), она знала, что делает, и знала, что это стоит того. Во-первых, она действительно могла быть влюблена в него, но если бы это оказалось не так, в этом не было бы ничего страшного, так как он был достаточно очарователен, привлекателен, богат и знаменит для того, чтобы обеспечить им обоим интересную и роскошную жизнь. Во-вторых, она была совершенно уверена в том, что через разумный период времени сможет дать ему понять, что больше всего на свете она жаждет славы, и даже если у неё не было таланта к актёрскому мастерству, она могла бы учиться у него и усердно работать, начав с самых маленьких ролей. И, в-третьих, если бы с ним возникли какие-то трудности, что вполне было возможно, и он начал бы засматриваться на каждую встречную девчонку, кто бы помешал ей развестись с ним и сохранить за собой титул миссис Андре Салама, кем она пробыла бы какое-то время? И наконец, если бы он вдруг оказался безумно влюблен в неё, не пустил на сцену, не дал развод, оказался патологически ревнив или у них родились бы дети – что с того? Существует такая вещь, как смерть; он не мог протянуть больше пяти лет, и тогда она останется вдовой, наследницей всего его состояния и, возможно, матерью маленького сына. Почему она должна думать о каком-то Джозефе Дейли из Филадельфии? Он просто возьмёт в жёны кого-то другого, вот и всё.
Таким образом, она была готова ко всему.
Актёр был совершенно ошеломлён, когда она приняла его приглашение поехать к нему, выпить чаю и послушать музыку, так как он ожидал, что она откажется, по крайней мере, единожды.
Однако если его ждёт разочарование в ухаживаниях – неважно. К сожалению, он устал больше обычного, и ему сильно хотелось спать. Напряжение от необходимости вытягиваться во весь рост тоже начало немного его утомлять, и он чувствовал жжение в затылке.
В такси она что-то сказала о женатых людях, что, как она поняла, раздражило его, так как выдало в ней слишком расчетливую натуру для молодой девушки, но он подавил раздражение, приписав его своей усталости.
Лора Слейд, напротив, была даже более оживлена, чем когда он впервые встретил её. Она радовалась тому, что он играл в этот вечер только для неё, что перенёс кресло в свою гримёрную, что купил розы и был так близко от неё.
Её возбуждение слегка раздражало его, так как на самом деле он был печальным и одиноким человеком. Его утешением был Бог, хотя мало кто догадывался об этом.
Он стал ещё более печален и одинок, когда выяснилось, что она не умела кипятить воду в чайнике, заваривать чай, накрывать чайный стол, и всё это он сделал сам, пока она с восхищением наблюдала за ним.
Наконец она попыталась помочь ему и уронила чашку, которая разбилась на множество осколков, которые он собрал с некоторым трудом. Ему было очень трудно скрыть раздражение, но он сумел выдавить из себя что-то не совсем связное о том, что сохранит каждый осколок, потому что чашку уронила она. В его голосе чего-то не хватало, когда он произносил эти слова, потому что девушка ответила, что в женской школе Брайерклифф, где она училась, она предпочла бы изучать домоводство и кулинарию, а не английский, математику и зоологию.
Это замечание едва не разрушило его душу, и эти слова звучали в его ушах вновь и вновь: «английский, математика, зоология».
Наконец стол был накрыт, и настало время сесть и расслабиться. После первой чашки печаль и одиночество начали покидать его, и он рассказал ей о своей мечте найти где-нибудь девушку, которая была бы воплощением женственности, красоты, достоинства и мудрости.
Некоторое время Лора Слейд находилась под впечатлением, как будто он описывает её, но вскоре поняла, что ошиблась и что он - всего лишь очень усталый человек, старше, чем говорит о себе, и даже не особенно красив. Но ей всё ещё хотелось верить, что произойдёт что-нибудь интересное в соответствии с его прошлыми фразами, о которых она думала с тех пор, как он говорил ей все те прекрасные вещи, когда она трижды произнесла «Париж».
Актёр всё продолжал говорить о своём идеале, пока она не начала сомневаться, здоров ли он, но она знала, что не стоит трястись над ним, как над усталым стариком, поэтому продолжала восхищаться его замечаниями, которые теперь становилось трудно расслышать и большинство которых были сказаны на французском, а она, хотя и изучала французский немного, не понимала этот язык. Один раз, когда он произнес что-то серьёзное, она приняла это за  шутку, и в надежде высказать ему своё восхищение и заставить забыть об идеале, разразилась смехом, который, по её мнению, был весёлым и заразительным.
Актёр замолчал и слабо улыбнулся, так как она хихикала.
Это решило всё. Девушка была полной идиоткой.
Он налил ей чаю в тишине, затем – себе, и они молча начали пить.
Наконец он сказал:
- Я не знал, что вы так молоды.
Его голос был сухим, усталым и старым.
- Но я вовсе не молода, - сказала Лора, - мне 22 года. Я – женщина. У моей мамы в моём возрасте было трое детей, а у бабушки – пятеро.
- Так много? – сухо спросил актёр.
- Да. Я думаю, что в былые дни жизнь была куда более интересна.
«Невероятно, - подумал актёр по-французски, - чтобы такая взрослая девушка была так глупа».
Он закрыл глаза, чтобы отдохнуть на минуту, и в это время услышал, как она произносит: «Париж. Париж. Париж».
Он устало открыл глаза и спросил:
- Что, простите?
- Париж, - сказала девушка. – Вы помните?
- Конечно, помню, - сказал Андре Салама. – Я там родился.
Он встал.
- Позвольте мне отвезти вас домой, - сказал он с новой ноткой в голосе. Это был тон, который говорил, что они смогли избежать большой неразберихи за короткое время, и теперь всё было официально кончено. Он весело продолжил:
- Я обещал вашей тёте на её чудесном вечере, что доставлю вас домой в надлежащее время.
- Правда? – сказала Лора. – А я думала, это был секрет.
- Секрет? – спросил он. – Но  почему? Я обожаю американских девушек. Они так освежают своим… энтузиазмом. Когда в Париже французские девушки встречают актёра, они довольно равнодушны.
У дверей дома её тети он взял её руку и поцеловал.
- Передайте от меня привет тёте, - сказал он.
- Филадельфия, - сказала Лора Слейд.
Теперь она сердилась и не скрывала этого.
- Филадельфия? – переспросил Андре Салама.
- Да, - сказала девушка. – Когда я говорю «Филадельфия», я снова верю в любовь.
Она вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Актёр посмотрел в небо и почувствовал, насколько сильна его грусть и как он рад стать грустным снова.
 
(Переведено в июне 2013)