Наброски 1

 Холодная свинцовая имитация рыбьей спинки, с тремя внушительными жалами и малопривлекательной окраской. Большая рыболовная блесна, сделанная своими руками. Кусочек лески, торчащий из небольшого ушка, такой располагающий, как раз на тот размер, чтобы можно было держать в кулаке и рассматривать.
 Первое знакомство с моей подругой на последующую жизнь произошло 15 лет назад, когда я был отчаянным пострелом, любившем путешествовать, следовать за течением пробегающей по моему городку реки Ольховки, слушать тихий шелест зеленого камыша, живописно пропускающего свет сквозь свои мясистые побеги.
 Блесна используется в рыбной ловле для привлечения хищной рыбы, нею часто ловят в нашем краю щуку, которая привлеченная ее блеском с жадностью бросается на добычу, и борется затем с волей рыболова, упорно не веря, что вместо заслуженного обеда получила бесславную смерть в руках людей.
 День был достаточно прохладный, северо-восточный ветер отчаянно врезался в стоящие деревья, стаскивая первые пожелтевшие листья, стряхивая последы пробежавшего ночью дождя. Когда именно лето упало в пропасть осени - неизвестно. Раньше люди нашего города караулили эти смены декад, каждое изменение сопровождалось обильными жертвами в честь богов, если конечно здоровье печени можно считать жертвой, достойной Ваала.
  После обильного завтрака я прошелся к лесному алькову, где можно было спокойно подумать вместе с  деревьями о грядущих изменениях в моей жизни. Ведь наступала осень, а значит пора завоевывать свои земли в стране букв. Дело в том, что думалось мне всегда легко, но когда дело касалось облачения речи в одежды эпитетов и эвфемизмов, то тут я был далек от идеала. Слова не выливались из моего горла, а застревали там и раздирали душу вечной недосказанностью.
 Шагая между черными деревьями, которые млели от прикосновений пролетающих паутинок, я все думал о будущем. Оно мне казалось угрожающим и непонятным. Его размытые очертания терялись в горизонте надежд, где возможно солнечно и нету никакого тумана, так часто преследующего меня по ночам в кошмарах, так часто приобретающего форму пантеры или тигра, который жаждет крови, желает страха и отчаянья, мягкими лапами бесшумно ступающий, стальными когтями громко стучащий.
 Проходя одну из множества полянок, где так любят выситься на пеньках гроздья опят и ночами танцуют гномы под луной, я заметил в поредевшей траве выгнутую штуку, которая своим концом зарылась в опавшие листья.
 Вещь мне ничем не угрожала, поэтому без лишних раздумий я ее поднял и начал рассматривать. Обычная блесна. Однако в нашем городе рыбная ловля была запрещена, потому что рыбы были из ведущих богов той системы, в которой мы мирно обитали. Еще недавно рыбалка была обычным делом и часто на берегу Летнего озера можно было наблюдать ряды жаждущих закинуть удилище в надежде поймать свое счастье или любовь, а может вечную дружбу или власть. Теперь этого не было, так как чаще попадалась рыба, а не счастье. Мой дед это тяжело переживал, он был заядлым рыбаком и не один час убил на берегу тех озер, что скрывались за рекой и куда ходить было не желательно.
 Серебряная капелька блесны покоилась в кармане, я продолжал глупо улыбаться наступающим холодам, а жизнь моя начала меняться, хотя я так был поглощен тайной стратегией налета на солнце отдельных туч, что совсем этого не ощущал.
 Первым откровением стало то, что я не мог расстаться с блесной. Стоило ее положить в ящик, выбросить в реку, как неизменно она оказывалась прикрепленной на моей груди, подобно траурной, желто-черной ленте, которая привела к войне десяток лет назад. С этой особенностью я особо настрадался, потому что в отчаянье, поздней ночью, стоя по пояс голым в нашей маленькой ванной, зашвырнул ее из окна. В куст истлевших роз. Ночью меня разбудил резкий укол в области сердца. Я выскочил из-под одеяла и начал всматриваться в темное зеркало, надеясь увидеть причину боли, даже не думая о том, что со светом будет лучше видно. Сначала на меня смотрело только окно, с небольшой долькой луны в нем, да маленькой тыквой, которую вырезают из картона в нашей школе, хотя тыкву у нас не растут. Так вот, темный силуэт, перепуганные глаза да серебряная медаль блесны, торчащая одним из своих крюков в моей плоти, пускающей медленную стройку темной жидкости. Так я узнал о крови и о том, что блесной можно делать людям больно.
 Боль в нашем городке считалась запрещенной темой. Ее не было и все тут. Однажды отец пытался рассказать мне о ней, величайшем мериле любой вины, о делении на душевную и физическую боль, но мать пресекла его попытку, строго взглянув на телефон, на котором гордо было выведено красным карандашом - "Отдел лжи:700-00-00". Разговор был окончен, и все мои попытки вновь растолкать в папе рассказчика, ничего не принесли.