Чужие вещи 10. Путь на Голгофу

- Куда теперь, дамы? – спросил отец, заводя машину.
- А давайте по городу покрутим, съездим на «Горку», там сейчас тихо, на «Озёрки» посмотрим. Я так поняла, что торжественная часть закончилась, и наступило время произвольной программы? – предложила Мила.
- Что ж, то же дело - резюмировал отец: - Ты как, мать?
- Идёт.

Они свернули в сторону «Старого города», и под музыку Генделя молчали каждый о своём. Сначала попадалось много новостроев современности, поражающих своим грандиозным, монументальным примитивизмом. Потом появились, уже потерявшие новизну, коробки эпохи развитого социализма, которые сменили коробки поменьше - хрущёвской оттепели с максимальным количеством этажей пять, где деревья, порой, успели вырасти до этих самых пятых этажей, с тянущимися виноградными лозами толщиной с руку, кое-где сохранившимися скамейками, и чудом не разворованными детскими площадками той поры.

Время перемен не пощадило и эти тихие островки мещанской жизни: то тут то там стояли киоски, где продавалось почти всё; первый этажи в некоторых домах были полностью превращены в магазины, офисы, парикмахерские и салоны, пестреющие всевозможной рекламой; гаражи, пристройки, кондиционеры пестрели, как бородавки на теле, переделы, недоделы и прочие архитектурные излишества давно нарушили здесь всякую гармонию, лишив попутно прежнего безмятежного уюта «жизни вместе», когда все знали всех, и было принято здороваться с незнакомыми.

Следом потянулись помпезные постройки «сталинского ампира», последние аккорды музыки Великих в архитектуре. Собственно, архитектура закончилась, осталось строительство, возведение попсовых проектов, порой и грандиозных по форме, но безликих и пустых внутренне, философия примитивизма, как признак прогрессирующей деградации.

Но вот и «Старый город», Мила любила его, от старинных домов с их лепниной, вазонами, кованными решётками веяло сказками, легендами и мифами, здесь пахло колдуньями, разбойниками и принцами. Замысловатые улочки и булыжные мостовые часто звали к себе.

Приехав к «Горке» отец оставил машину на стоянке, и они начали подъём на вершину. Можно было бы подняться на недавно открытом для этого фуникулёре, но тогда терялся изрядный кусок интриги. Это место быстро стало культовым для горожан и гостей. Сюда совершали обязательное паломничество новобрачные, и по традиции поднимались пешком, в идеале жених должен был отнести суженную на руках, что удавалось не многим.

Лестница сама по себе была достопримечательностью, выполненная в стиле девятнадцатого-начала двадцатого веков, с вазонами и скульптурами по бокам, куда кроме классических венер, ник, амуров, греческих героев и полководцев, попали и, не разбитые вандалами от революций современности, да прочим, озабоченным половым взрослением контингентом из малолетней шпаны всех социальных слоёв, горнист и барабанщик, девушки с вёслами и колхозницы, копьеметатели и шахтёры, и всё это утопало в тени старого, одичавшего от времени парка.
Подъём был довольно длинным и крутым, и через определённые расстояния для отдыха были предусмотрены беседки и ротонды со скамейками, увитые диким виноградом, плющом и хмелем. Ни кто уже не помнит, кому первому в голову пришла мысль назвать это место «Голгофа», но название прочно укоренилось среди горожан. И вот сейчас им предстоит путь на «Голгофу».

Для торжеств время было ещё раннее, не наблюдалось ни пенсионеров, ни мамочек с детьми, ни прочих, часто довольно шумных гостей-туристов города, они были одни, окружённые диким парком. Среди шелеста листвы, пения птиц, каких-то шорохов и потрескиваний, вдруг, раздаётся барабанная дробь дятла, и, отозвавшись длинным эхом, теряется в парковой чаще, то вдруг, резким диссонансов в общий гомон врывается протяжный свист невидимой птицы, и обрывается на самой высокой ноте. Шум города сюда не проникал, и создавалась полная иллюзия оторванности от мира, словно вы попали в сказку, и сейчас увидите прячущегося за старым пнём маленького гнома в красном колпаке, правда, это оказывается яркая шляпка большого мухомора. Полная идиллия, но среди троих ранних посетителей царило какое-то напряжение.

- Мила, ты уже взрослый ребёнок… – вдруг, диссонансом в этом великолепии, она услышала голос матери, и от неожиданности вздрогнула, с недоумением глянув на неё.

«Ну, зачем она своим камнем испортила зеркальную гладь сказки?!» - подумала Мила, невольно сжав губы.

 - … И, должна понимать, что у нас есть некие условия, на которые ты должна согласиться, тогда «Корсетъ» переходит в твоё владение, или не согласиться, тогда мы будем знать, что ты ещё не выросла для самостоятельных решений.

«Ну вот, мамуля меня покупает что ли?» - не без ехидства подумала Мила, и приготовилась даже поторговаться.

- Магазин переходит в твою полную собственность, со всеми счетами, поставщиками, клиентами и персоналом, с которым ты вправе делать что хочешь. Всё ведение дел на тебе, крах или развитие будет зависеть от тебя. Свои развлечения будешь оплачивать со своих же доходов, все эти ненужные приобретения, непонятные вечеринки, поездки и деловые встречи. Ты у меня не плохо отстажировалась в «Богеме» посему, я думаю, справишься. Это конечно несколько иной уровень, здесь ты сама будешь налаживать отношения с нужными людьми из чиновничьего клоповника, однако вся ответственность ложиться на тебя. Единственное условие – ты пять лет не можешь продать или ликвидировать предприятие.

Мила чуть не споткнулась от странного условия странного подарка.

- После аудита я переведу оставшуюся сумму на счёт другого банка, чтобы у нашего сердобольного, хоть и не очень внимательного папы не появилось желания решать твои проблемы. Ибо не вкусив плоды ответственности перед собой, ты так и не научишься отвечать за свои поступки, и принимать нужные решения вопреки эмоциональным влечениям.

Последняя фраза резанула сознание ржавым ножом. Вот где зарыта собака!
Дальнейший путь действительно походил на путь на Голгофу, где мать продолжала неторопливо читать приговор, из которого Мила поняла, что ей не «приотктывают дверь во взрослую жизнь» а выталкивают во взрослую жизнь, чтобы она не мешала. И чтобы бег по жизни не был слишком лёгким, порхать по жизни ей придётся с «серьёзным обеспечением». «Она, конечно, может отказаться» однако это было совершенно бессмысленное замечание, ибо знала Вика свою дочь достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в том, что этого не произойдёт. Хоть где-то в душе и теплилась надежда на то, что ей удастся её сломать, и она откажется, так как это резко меняло весь Милкин привычный жизненный уклад, в разы увеличивая полезную нагрузку, лишая времени на развлечения, режим холостого хода минимизировался до запредельно малых величин. Пока, по крайней мере. Но Вике и нужно было некоторое затишье в осложнившихся, вдруг, отношениях с дочерью, чтобы наказать мальчика. Его она решила уничтожить его же руками, и моделирование кризисных ситуаций являлся её коньком, а Милка здесь может мешаться под ногами