ч. 31 Унтера и рядовые

Немного поговорим о  подготовке унтер – офицеров и солдат  в русской армии в начале ХХ века..

В лучших сухопутных армиях того времени (германской и японской) этому вопросу уделялось огромное внимание. К примеру, в каждом немецком пехотном полку в мирное время  имелся  клуб специально «для господ унтер-офицеров» с прекрасной библиотекой, бильярдной и т.п. оборудованием.

У нас все было намного проще, хотя было и много положительных моментов.
В. Драгомиров описывал ситуацию следующим образом:
«Унтер-офицерский состав в мирное время делился на унтер-офицеров сверхсрочной и унтер-офицеров срочной службы. После войны 1904 - 5 г. сверхсрочные были разделены на две категории, пользовавшиеся различными преимуществами, Обусловливалось это бюджетными соображениями.
Сверхсрочные 1-й категории должны были окончить войсковые школы подвергались испытанию и затем на вакансии назначались на должности подпрапорщиков.
Другая категория не пользовалась столь значительными преимуществами. Они частью служили по своей особой линии, частью, по открытии вакансии, могли назначаться подпрапорщиками.

Не вдаваясь в детали, сверхсрочных унтер-офицеров можно охарактеризовать, как прекрасно знавших службу в круге своего ведения, но в тактическом отношении обладавшим сведениями много ниже офицерских.
В смысле втянутости в работу и энергии при обучении солдат они были вполне надежны. Немногого и недоставало, чтобы стать вполне отвечающими своему назначению. Они принесли на войне большую пользу и после убыли офицеров часто целые роты держались подпрапорщиками.
Сверхсрочные унтер-офицеры не составляли в русской apмии такой стойкой и определенной корпорации, как в германской. Притом они не были достаточно многочисленны.
Следует отметить даже непопулярность сверхсрочной службы в войсках, особенно в старых полках. Не внушала симпатий подчиненным и служебная требовательность сверхсрочных. Все это вместе взятое ставило их иногда, вследствие глухого недоброжелательства, затруднительное положение.
При начале революции они одни и первых подверглись гонениям.
Унтер-офицеры срочной службы не были в такой степени напрактикованы в своем деле, как сверхсрочные. Переход 3-х летнему сроку службы заставил подготовлять к унтер-офицерским должностям уже с весны первого года службы и к осени того же года назначать подготовленных для исполнения в ротах различных командных должностей. Если способности таких лиц и давали на это право, то все же солдаты старших сроков службы, будучи опытнее, далеко не всегда признавали их авторитет.
Они не составляли достаточно авторитетной группы, в мирное, ни, особенно, в военное время. Подготовка их составляла только несколько улучшенную подготовку остальных солдат…
 В запасе, вследствии такой подготовки, состоял избыток унтер-офицеров, которых пришлось ставить в ряды с остальными солдатами. Это тоже не содействовало поддержанию их авторитета перед подчиненными. Вообще следует заметить, что в начале войны в ряды стремились многие из офицеров и унтер-офицеров и войска выступали, имея сверхкомплект начальствую-
щегo персонала. Убыль в этом персонале всегда бывала больше, почему после первых же боев вместо сверхкомплекта получался некомплект.
Разумнее было бы выступать в штатном составе, и иметь наготове запас для пополнения убыли после боев. Хорошая организация должна предусматривать употребление людей по их подготовке и качествам, а не смешивать роли различных элементов».

К сожалению, этого сделано не было, и огромное количество унтер-офицеров запаса, в начале войны, были поставлены  на должностях рядовых солдат.
Потери среди них (особенно в пехоте) были огромными и НЕВОСПОЛНИМЫМИ.
Когда наши полководцы, ответственные за подготовку резервов, спохватились – было уже поздно…


В. Драгомиров откровенно утверждает
«В общем, приходится признать, что надлежаще обученного, авторитетного, поставленного на начальническую ногу состава унтер-офицеров в русской армии не было. В цепи военных отношений отсутствовало это необходимое звено. Большая часть унтер-офицеров почти сливалась с остальной массой солдат…»

Очень точна и интересна его оценка роли младших офицеров (командиров взводов) в пехотных ротах царской армии:

«Младшие офицеры часто были у ротного командира не более как помощниками, коим поручалось ведение в ротах той или другой отрасли обучения. Они числились, правда, в своих полуротах и взводах, но руководство службой и бытом этих частей зависело не от них.
Этим ведал фельдфебель.
Младший офицер отбывал более или, менее усердно свои учебные часы, а с остальным считался как с совершившимся фактом, узнавая распоряжения, отданные ротным командиром, или фельдфебелем.
Власть последнего распространялась на всю роту, нередко в ущерб власти взводных и отделенных командиров.
Еще взводные командиры пользовались известной властью, но значение отделенных командиров часто умалялось до последней степени.
Отделение, как организационная единица, как основная клетка, не подлежащая делению, собственно не существовало. Оно признавалось в принципе, но не на практике».


Об этом же, в своих воспоминаниях, пишет и генерал Б. Геруа. Младший офицер (субалтерн, или командир взвода) в роте тогда  был кем-то вроде преподавателя, приходившего для проведения тех, или иных занятий. «Отбывши номер» он  стремился поскорее убыть из расположения роты, не интересуясь бытом и жизнью своих подчиненных. Всем этим занимался в роте – фельдфебель. Порой опытные фельдфебели «подминали» даже ротных командиров (которые были завалены хозяйственными вопросами, финансовой отчетностью и прочими делами, не относящимися напрямую к боевой подготовке роты).
На войне такая практика организации ротной жизнедеятельности приесла огромный вред.


Вот что писал об этом В. Драгомиров:
«Основная ячейка, основанная на тесном содружестве ее членов и знании начальником подчиненных отсутствовала. Но, если без нее можно жить в мирное время, то в военное время при больших и часто меняющихся составах рот обойтись без нее нельзя. Ротный командир легко запомнит своих взводных и отделенных и через них может руководить остальными людьми, но ни он, ни фельдфебель не в состоянии сразу узнать всех людей роты; трудно даже взводному командиру всегда знать свой взвод. Едва состоится ознакомление с личным составом, как возможны значительные перемены и в начальниках и в подчиненных. Только организация, разработанная до основных единиц может выручить при таких условиях. Нарушать организационные связи безнаказанно нельзя: воинская часть становится толпой.
Это обстоятельство также послужило одной из причин падения дисциплины, которая могла быть более устойчивой».


Результатом резкого падения дисциплины и боеспособности частей русской армии летом 1915 года стало огромное количество пленных, сдававшихся в плен не раненными.
Русский военный историк А. Керсновский с горечью отмечал:
«К весне 1915 года был израсходован весь обученный запас армии. Были призваны сроки 1915-го и 1916 годов, давшие до 1 500000 человек, но которых некому было обучать и нечем было вооружить.
Пополнения войск весной и летом 1915 года состояли исключительно из «ратников 2-го разряда» — людей, за различными льготами, физической слабостью (так называемые «белые билеты») и сверхкомплектом в войсках прежде не служивших. Люди эти направлялись в непомерно разросшиеся запасные батальоны, слабые кадры которых совершенно не могли справиться с их обучением. После 3, в лучшем случае 6 недель присутствия в этих батальонах они попадали в маршевые роты и везлись на фронт безоружными и совершенно необученными. Эти безоружные толпы являлись большой обузой в войсковых частях, ослабевший кадр которых не мог усвоить и переработать этой сырой и тяжелой пищи. Они раздували численный состав частей, умножая количество едоков, но не увеличивая количества бойцов.
Зачастую прибывшие на фронт «ратники» ни разу не держали в руке винтовки и, во всяком случае, не умели заряжать обоймами. Не получив ни воинского воспитания, ни даже военного обучения, эти «ратники 2-го разряда» сразу попали в ад летних боев 1915 года — самых тяжелых боев, которые знает военная история. Следует ли после этого удивляться бесчисленным отсталым («халупникам»), «палечникам», «самострелам»? Упрекать надо не этих несчастных людей, а тех, кто в таком виде отправлял их на фронт.
В этом вина Военного ведомства — Главного штаба и подвластных ему мобилизационных и распределительных органов, совершенно не справившихся с основным условием организации вооруженной силы — ее комплектованием. Оправившиеся от ран унтер-офицеры и солдаты не возвращались в строй своего полка и роты, а направлялись в первые попавшиеся части.
Это преступное отношение к делу наших военных столоначальников, чудовищное по своей черствой жестокости, донельзя болезненно сказывалось на живом военном организме. Офицеры безвозвратно теряли своих ценных и незаменимых нашивочных помощников и старослуживших солдат. Взамен они получали других — совершенно незнакомых. Эти незнакомые солдаты, попадая в чужие полки к незнакомым начальникам, не могли, конечно, дать  то, что дали бы в строю коренной своей роты, родного полка со знакомыми командирами и товарищами. Если наши кровавые потери объясняются отсутствием боевого снаряжения, то причину огромного количества пленных в это лето 1915 года (до 400000 не раненых) следует прежде всего искать в исключительно плохой организации пополнения войск, понижавшей их качества».


«Генерал-лейтенант Генерального штаба Н.Н.Головин писал, что средние потери Русской Армии с 1мая по 1 сентября 1915 года только военнопленными составляли по 200 тысяч солдат и офицеров ежемесячно!(См.: Головин Н.Н. Военные усилия России в мировой войне, Жуковский-Москва, Кучково поле, 2001, С.141.)

А ведь Русскую Армию до 23 августа 1915 года возглавлял опытный и авторитетный Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич, которого любила армия! Но оказалось, что и он не смог сдерживать противника. «На фронте… дела ухудшались…Русский фронт между Вислой и Карпатами был прорван. Русские войска поспешно отступали. Много частей попало в плен, в том числе и генерал Л.Корнилов. Постепенно оставлялись Перемышль, затем Львов. На севере положение было не лучше. Недостаток снарядов вызвал всеобщие толки об измене. Говорили, что изменники – генералы, что изменники – министры».(Кобылин В.С. Анатомия измены.Истоки антимонархического заговора, СПБ, «Царское Дело», 2005, С.103.)


Тяжело приходилось тогда не только Юго-Западному фронту (Николая Иудовича Иванова)
6 июля 1915 года генерал М.В. Алексеев с Северо-Западного фронта  писал своей жене:
«Два врага давят меня: внешний - немцы и австрийцы, которые против меня собрали главную массу своих сил, взяли все, что можно, с фронта Ник[олая] Иудов[ича], против которого они, видимо, только шумят и демонстрируют, перебросили, быть может, что-либо еще с Запада или из новых формирований внутри государства. Везде лезут подавляющими массами, снабженными богатой тяжелой артиллерией с безграничным каким-то запасом снарядов.
Есть и враг внутренний, который не дает мне таких средств, без которых нельзя вести войну, нельзя выдерживать тех эпических боев, которыми богаты последние дни.
Но наряду с этим, наряду с высокой доблестью время от времени получаются такие печальные результаты, проявляются признаки такого малодушия, трусости и паники, что ими сразу наносится непоправимый ущерб общему делу и проигрыш сражений.

Конечно, есть причины: мало офицеров, отсутствие коренных прочных офицеров, малая обученность массы, полная ее несплоченность в войске, наконец, подавляющая масса артиллерийских неприятельских снарядов, против которых мы являемся беспомощными, так как не имеем соответствующего богатства, даже приблизительного... Все это деморализует, сопровождается позорным бегством, массовыми случаями сдачи в плен и потерей своих пушек.
С 30 июня начался бой в 1-й армии на линии Прасныша.
Не сильно опасался за судьбу начавшейся атаки. Думал - хорошо укрепленная позиция, на которой просидели четыре месяца, небольшое сравнительно превосходство в силах на этом направлении дадут мне время подвести по железной дороге резервы и самому, переходом в наступление, отбросить немцев.
Но к вечеру получил замаскированное донесение, что позиция 11-й Сибирской дивизии прорвана и "дивизия уже не представляет из себя боевой силы", - читай, что дивизии уже нет.
Всего еще не знаю, но видно, что дивизия бежала от одного артиллерийского огня, не дождавшись атаки, а кто дождался - поднял руки вверх».

Тут уже видны и подозрения Главнокомандующего СЗФ  (одного из главных фронтов тогда ) в наличии и кознях «внутреннего врага», который «не дает ему таких средств, без которых нельзя вести войну», и его уверенность, что он имеет дело с главными силами немцев (что было неверно), и  его отношение к соседнему фронту  (ЮЗФ), перед которым – де немцы лишь «шумят» и т.д.
Печально, что наши дивизии тогда бежали с укрепленных позиций «от одного артиллерийского огня, не дождавшись атаки»…

«Далее сделали свое дело бестолковость и растерянность начальников, а вся армия Литвинова отскочила в четыре-пять дней на 40-50 верст, т. е. на такое пространство, за которое можно было бы вести борьбу месяц при наиболее трудных условиях".
Генерал Палицын об этих днях пишет так: "1 июля. По телеграмме генерала Литвинова 30 июня в 9 ч вечера 1-й Сибирский корпус  уступил свои передовые позиции и отошел на следующую... Рассчитывали на недели, продержались сутки, а корпус из лучших и закаленных. Немцы сосредоточили с соседних и с участка Бзуры превосходные силы... На соседних участках также развиваются бои. Главнокомандующий это подозревал, хотя об этом и не говорил.
Быстрый отход 1-гоСиб[ирского] корпуса произвел свой эффект в штабе главным образом скоротечностью боя. Верили, что, как бывало прежде, можно продержаться долго. Иллюзия эта подорвана…
Газеты описывают чудеса храбрости и доблести, но это единичные проявления, масса, сидевшая в окопах и теперь вынужденная отступить, устала духом, и удивительно, что еще налицо так много этих добрых качеств...
У Плеве тоже две дивизии позорно разбежались и, кажется, от миража-призрака,
что не мешало потерять почти половину людей и винтовок. Это тоже не входило в мои расчеты …
Намерения противника ясны: заставляет нас угрозою покинуть Вислу и Варшаву. Постепенно они сжимают клещами, для борьбы с которыми нет средств.
"Этих средств, - писал дальше М.В. Алексеев, - не дает наш враг внутренний, наши деятели Петербурга... наша система...
Нет подготовленных солдат. У меня в рядах недостает свыше 300 тысяч человек.
А то недоученное, что мне по каплям присылают, приходится зачислять в число так наз[ываемых] "ладошников" (новый термин для настоящей войны), которые, не имея винтовок, могут для устрашения врага хлопать в ладоши.
Нет винтовок... и скоро не будет. А ведет это к постепенному вымиранию войсковых организмов. Есть дивизии из 1000 человек, чтобы их возродить - нужен отдых, прилив людей с винтовками, некоторое обучение. Если всего этого нет, то остается израсходовать золотой дорогой кадр из последней тысяченки, но зато уже на все время войны нужно вычеркнуть дивизию, ибо она из ничего не создается. Будет сброд "бегунов"...

В те же дни М.В. Алексеев  пишет обстоятельное письмо военному министру генералу А. А. Поливанову:
"Милостивый государь Алексей Андреевич, Вы, конечно, знаете о всех тех недостатках, которыми страдает наша армия…
Вторым по важности вопросом ставлю вопрос укомплектования войск людьми. Государству со столь обильными в этом отношении средствами, как наше, необходимо учесть те огромные потери, которыми сопровождаются боевые действия, и принять все меры к тому, чтобы все части армии механически и без всяких затруднений немедленно же укомплектовали свои потери.

Огромный резервуар людей есть наше, может быть, единственное преимущество в смысле материальных средств борьбы над противником. Нам нельзя не бороться со всей энергией этим средством и не довести дела до полного напряжения.
Война затягивается - нет никаких данных полагать, что она не продолжится еще годы, а в таком случае потребуется еще огромное количество укомплектований.
Ввиду всего этого государственная дальновидность побуждает теперь же призывать под знамена такое количество людей, которое создало бы внутри России неиссякаемый источник пополнения армий.
Государство не должно в этом отношении стремиться к экономии и пугаться, что большое количество людей пробудут, может быть, долгое время в запасных частях вследствие заполнения некомплекта армий.
Путем соответствующей постановки дела обучения укомплектований можно будет добиться, что каждый день пребывания в запасных частях пойдет с пользой и даст армии не столь скороспело подготовленного бойца, как это наблюдается теперь.
Слабая поверхностная подготовка наших пополнений заметно учитывается нашими противниками, и в иностранной прессе все чаще и чаще раздаются голоса на тему, что при существующих условиях пополнение нашей армии, даже и неисчерпаемость нашего человеческого материала может утратить свое значение страшного средства. Отсюда новая необходимость сразу призвать под знамена такое количество людей, которое обеспечило бы одновременно и ближайшую потребность в укомплектовании и позволило бы перейти к постоянному улучшению их подготовки предоставлением им для этого большого количества времени.

В настоящее время вопрос пополнения принимает уже прямо трагический оборот. Фронт в непрерывных тяжелых боях последнего периода понес и несет огромные потери и наряду с этим должен руководствоваться тем, "что если он получит сейчас просимые пополнения примерно в количестве до 250-300 тысяч, то затем, в силу обстоятельств, останется без пополнений до середины - конца сентября" (телеграмма генерала Кондзеровского генералу Жулевичу 28 июня 1915 г.).
Эти немногие слова рисуют положение, на мой взгляд, совершенно недопустимое для нашего государства, и свидетельствуют, что им в этом смысле далеко не проявлено того высокого напряжения, которое требуется исключительностью минуты.
Вопрос этот нельзя ставить в связь с нижеследующим вопросом о недостатке винтовок, которых сегодня нет, а завтра могут и явиться.
Помимо сказанного, такой массовый призыв под знамена будет иметь моральное значение. Он покажет, что Россия, несмотря на превратности боевого счастья, полна решимости рано или поздно сломить врага.
При всех оборотах и во всех случаях огромный запас подготовленных людей сыграет свою роль и государству никогда не придется раскаиваться за допущение даже роскоши в этом отношении.
Между тем при современной системе наших призывов небольшими сравнительно контингентами дело сводится к двум явлениям: а) наши корпуса и дивизии существуют лишь на бумаге, а некоторые из них, к горю начальников, умирают на их глазах. Дивизия, вышедшая из боев в составе 1000 человек и не получившая немедленно пополнений, постепенно расходует и свой небольшой кадр, навсегда выбывая из рядов армии как прочная маневроспособная единица. Получается затем дивизия совершенно ополченческого типа; б) наши укомплектования поневоле приходится отправлять недоученными, в сыром виде. Этим объясняются наши большие потери вообще, а "без вести" пропавшими особенно.
Годичный период войны даст прочный материал для решения вопроса с большою точностью, сколько государство должно иметь людей в каждую минуту в запасных своих частях. По моим приблизительным подсчетам, эта цифра определяется в миллион человек».


Так вот ОТКУДА взялись у нас в тылу огромные, раздутые сверх всякой меры  (порой до 20 тысяч) запасные батальоны, которые и стали ОСНОВОЙ для солдатского бунта в Петрограде в Феврале 1917 года. 
Тысячи людей, с которыми никто толком не занимался, маящихся от безделья в этих огромных запасных батальонах, в массе своей совершенно не желавших воевать и идти на фронт.
Именно они и стали основной движущей силой  революции Февраля 1917 года.
А появились они – от стремления  «задавить» немцев нашим «огромным запасом людей»  и надеждой на «неисчерпаемость нашего человеческого материала»…


Огромный вред наносило и традиционное российское очковтирательство, стремление любой ценой угодить начальству, «показать товар лицом».



Порой о своих, сдававшихся в плен войсках,  царская ставка узнавала не из донесений и сводок своих штабов, а из германских газет.

Так, М.В. Алексеев (уже будучи начальником Штаба Верховного главнокомандующего (при царе)) запрашивает главнокомандующего Западным фронтом Эверта:
"Правильно ли официальное сообщение немцев от 30 сентября нового стиля, что восточнее Сморгони взята у нас тысяча человек в плен при семи офицерах, девять орудий, четыре пулемета. Если правдиво, зачем армия скрывает истину, несмотря на требование говорить прямо, ибо лучше узнавать от своих, чем из неприятельских сообщений".


«Расследованием подтвердилось, что 16.9 в бою у Черниета 34-й и 35-й сибирские полки и 9-я сибирская арт. бригада потеряли только из личного состава двух пехотных толков 866 чел. а из арт. бригады 7 орудий, 5 зарядных ящиков, 4 пулемета (ВИА, л. № 440, лл. 12, 14-15.),  очевидно, с орудиями сдались и артиллеристы, что в общем и составит ту тысячу, о которой писали в газетах немцы».

Как ни печально, но приходится признать, что в ряде  случаев Ставка  русского царя из германских газет могла  черпать более надежные данные, чем из донесений своих высших военных начальников»...

Вернемся к разговору о предвоенной подготовке русских солдат.
В. Драгомиров отмечает ее следующие особенности:


«В отношении методов обучения недостовало многого. Руководившие обучением не всегда стояли на высоте своего назначения. Затем имелась еще одна особенность. Солдат учили собственно только в первый год их службы. Они были в сборе после поступления на службу и в течение первого лагеря. По окончании последнего и возвращения в постоянные гарнизоны, увольнялись в запас люди старшего срока службы. Это вызывало отчисления солдат младшего срока службы для заполнения всевозможных команд строевого и хозяйственного назначения. В ротах шли перечисления, отделялись учителя молодых солдат и т. п. После этого в ротах оставалось очень небольшое число людей, выполнявших всевозможные наряды, как по внутренней службе, так и по гарнизонной. К этому прибавились, начиная с конца прошлого столетия, наряды для содействия гражданским властям. Они бывали иногда особенно обременительными. В итоге люди двух старших сроков службы часто едва успевали сделать кое-какие упражнения по стрельбе, гимнастике и т. п., как должны были отправляться в наряды. В лагерное время, путем смены войск, несущих наряды, стремились собрать возможно больше войск для обучения, но это уменьшало время обучения: между войсками, несущими наряды и ведущими обучение, приходилось устанавливать очередь. Неоднократно приходилось слышать сетования, что люди старших сроков службы успевают забыть то, чему их учили, и обучены хуже молодых солдат…

Обучение фортификационному делу было поставлено плохо. Как это ни странно, но оно было забыто. В Маньчжурии, на маневрах по окончании военных действий, можно было видеть как войска окапывались, не получив на это никаких указаний. Под свежим впечатлением после войны местами настроили образцовые участки укрепленных позиций, но затем понемногу дело забылось и свелось к обычным занятиям "по самоокапывание" с отрытием и зарытием окопов, сооружаемых без всякого тактического задания. Интерес к таким занятиям пропал. Ими часто манкировали, отменяли и т. п.
Последствием было, что русская армия вышла на войну забыв свой собственный опыт. Лопату ценили, как позволявшую создать себе укрытие от огня, отрыв для этого яму, приспособив канаву или местную складку, но дальше этого не шли. В 1914 г. надлежаще организованных в фортификационном отношении позиций не было. Только с 1915 г., особенно после весенних неудач, фортификационное дело развилось.
Учились у противника. Оно все-же не приняло тех размеров как у германцев или австро-венгерцев, главным образом по недостаточности материальных и транспортных средств. Русская армия выступила на войну с примитивными познаниями по фортификационной части…

В маневренном отношении русская пехота училась "чему нибудь и как нибудь", руководясь различными более или менее толковыми указаниями. Оффициальное наставление появилось в год войны и было составлено таким образом, что основанием для полного и систематического обучения быть не могло.
При таких условиях, xopoшиe руководители могли бы еще исправить дело. Но их не было…
На возбуждаемые ходатайства об организации показных учений, обычно следовал отказ: показные учения, якобы, могли послужить к установлению шаблонов. Неизвестно были ли избегнуты последние, но, что вследствие отсутствия руководителей, все делалось кое-как, несомненно.
Руководителей не было и их не создали…

Масса запасных, прибывая при мобилизации в войска, существенно понижали боевое достоинство кадров. Если в мирное время достоинство кавалерийских и пехотных кадров было в общем равноценно, то стоило сравнить отмобилизованную пехотную часть с кавалерийской частью военного времени, не получившей запасных, чтобы видеть все огромное понижение боевого качества пехоты.
В гopoдах можно было видеть после мобилизации массы распущенной солдатчины, едва сознававшей свои воинские обязанности, и на возстановление надлежащей дисциплины коей обращалось, к сожалению, слишком мало внимания…

Самое обучение в запасных баталионах производилось несоответственно. Это было обусловлено недостатком воооружения, учебных пособий, но еще в большей степени отсутствием сознания важности этого дела, недостатком усидчивости и настойчивости со стороны мало отвечающего своему назначению учебного персонала, распущенностью тыла, отсутствием контроля. О постановке дела обучения в запасных баталионах ходили самые нелестные слухи…
Быстрое падение дисциплины после революции произошло по различным причинам, но не последней было пренебрежение к надлежащему обучению солдат, как в запасных баталионах, так и на фронте…


Уже в конце 1914 г. войска были крайне ослаблены. В цензурных сообщениях того времени упоминалось про письмо какого то наивнаго казака, писавшего: "Пехоты у нас нет. Остались только мы, артиллерия и обозы".
Посылаемые пополнения были незначительны и потерь пополнить не могли. Пришлось все-таки требовать их присылки, а это вело к сокращению сроков обучения и прибытию мало чему обученных людей. Почти все войска стояли на позициях, в резерве войск было мало. Обучать при таких условиях недообученных людей было затруднительно и в большинстве случаев они мало чему учились. Времени на обучение также было мало.
Русская армия, вследствие несвоевременного пополнения потерь, неоднократно бывала в положении, когда кадры разстраивались и приходилось их не только пополнять, но и возсоздавать. Но никогда такое положение не принимало такого трагического характера, как к началу 1915 г. и причина тому ненадлежащая мало продуманная система запасных частей. Это обстоятельство, в связи с недостатками вооружения, было одной из главных причин русских неудач в 1915 г.

Если оценить все сказанное относительно кадров и запаса, то необходимо прийти к заключению, что теоретически признававшееся положение: "Только народы, обладающие хорошей пехотой, могли иметь длительные успехи; только пехота может завоевывать и сохранять завоеванное" - было очень далеко от осуществления на практике.
Первоначальный состав армии, с которым она выступила на войну, все же представлял из себя грозную силу. Хотя он и имел слабые, недостаточно обученные кадры, пополненные малообученными запасными, не имевшими прочной спайки с кадрами, но общее одушевление охватывало все эти элементы и объединяло их. До конца 1914 г. армия сохранила свой наступательный дух, но утомление уже сказывалось, а впереди еще предстояла упорная и длительная борьба…
Стремление к победе, слава и народная гордость еще манили лучших людей за собой, но большинство уже тяготилось риском, сопровождавшим эти достижения, а неумолимая действительность, как будто, оправдывала не первых, а последних».

Очень точная и верная оценка. 
Непонимание основной массой солдат целей войны, огромные потери русской армии, отвратительная подготовка пополнения, бездарно организованные сражения, особенно на германских участках фронта,  и привели к её деморализации, массовым сдачам в плен и, в конечном счете – к разложению и Февральской революции 1917 года.


В следующей главе поговорим о некоторых других малоизвестных событиях Первой мировой войны.

На фото: зауряд прапорщик, ПМВ.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/06/18/429