Люська

               
               

Ой, лучше бы я умер вчера...Ничего не помню. Пили, пили...Что пили? И с кем? А главное, зачем?
Проходя мимо крана хлебнул воды, в голове опять всё поплыло. Я плюхнулся на кровать и задремал. Сон был неглубоким, я отчётливо слышал, как кот вылизывает тарелки в раковине. Карусель в голове набирала скорость. Неужели придётся рыгать в унитаз? Нет не дойду, а на кровать не буду, самому потом убирать придётся.

 Провалился...
Бред какой-то, в моём похмельном сознании возникло видение, в котором я и не участник вовсе, а лишь безмолвный свидетель, наблюдатель...
Поезд, полный людей. Теплушки, битком забитые людьми. Военные, раненные. Отступление. Грустные, покрытые гарью лица. Наши солдаты, курят.  Кто-то пытается сыграть на гармошке что-то весёлое.

-Ну-ка заткнись! Без тебя тошно!
Гармошка замолчала. Мерный стук колёс, в вагоне душно. Раненный стонет .
 Двое мужчин в военной форме разговаривают стоя в тамбуре.
-Слышь, браток, дай ему воды, а то я не дотянусь.
-Суки...Мать их...Третий день драпаем, а куда сами не знаем.
-Что один, где дружки-то?
-Мои все полегли, эти вон с правового фланга, вернее то, что от них осталось. 
-Страшно...
-Не боись, остановим гадов!
-Если честно, то не знаю. Ты только правильно пойми, я панику не сею, но вся Европа под ними, сам подумай..
 
-А я плевать хотел, если они там свою землю без боя отдали, мы за свою умрём все до единого!
-Все? А я слышал сдаются наши, тыщами...
-Ты не панику браток сеешь, а дезинформацию. А это похуже будет, поэтому я тебя сейчас шлёпну, как фашистского прихвостня и шпиона. С поезда сброшу, и никаких следов после тебя не останется.
-Да ладно, успокойся. Боюсь я...девушка у меня осталась...Умирать не хочется...
-Сопли подбери! Девушке трус не нужен!

-А ты это, про тамбур-то серьёзно или пошутил? Что, так бы прямо и шлёпнул?
-Глазом бы не моргнул, я вас провокаторов...
-Смирно сержант! Перед тобой майор НКВД. Проверка на предмет потери боевого духа. Молодец, я в тебе не сомневался. Побольше бы таких, мы бы здесь третьи сутки не тряслись, а гнали бы фрицев, мать их перемать...
Как звать-то?

-Фёдор, товарищ майор.
-А меня Николай. Ты вот что, если что услышишь...Ну ты понял, да? Ты их не в тамбур, ты их ко мне тащи, лады?
-Никак нет, товарищ майор, я в стукачи не  записывался. А в тамбур дезертиров и провокаторов я и без вашей помощи спроважу, можете не сумлеваться.
-Горяч! Ну да ладно, прощаю...Одно дело делаем.
Сказал и протиснулся обратно в вагон.
В тамбуре холодно, ветер дует со всех щелей.  Фёдор докуривает самокрутку, тушит в руке, собирается зайти обратно в вагон, как в тамбур входят двое солдат.
-Браток, закурить не найдётся?

Фёдор сунул руку в карман шинели, кисет достать.
-Ты, говорят начальство не уважаешь!
Сказал первый и коротко ударил Фёдора под дых. Второй зашёл сзади и приготовился добивать упавшего ногами.

-Ой, мать твою-ю-ю!
Взвыл ударивший и схватился за руку. Фёдор стоял не шелохнувшись. Второй солдат растерялся, замер как вкопанный, вытаращив глаза, и открыв рот.
Фёдор взял нападавшего за плечи и со всей силы ударил его лбом о свою грудь. Тот потерял сознание и обмякнув, упал на холодный пол тамбура.
-Иди, скажи майору, что стукачом не буду, а пошлёт кого ещё раз, убью! Я заговорённый, меня пуля не берёт!

 Вынул пистолет, выстрелил себе в грудь. Пуля со звоном отрикoшетила в сторону и упала на пол.
Солдат, в ужасе перекрестился, поднял своего бесчувственного напарника и исчез в вагоне.

-Вот же сучье племя! Эх, одни мы с тобой, Люська, на всём белом свете.
Проворчал Фёдор, поглаживая под шинелью чугунную сковородку. Трудно сосчитать, сколько раз она ему жизнь спасала. Сколько шальных осколков, снайперских прицельных и штыковых приняла она на себя. За это и назвал её Фёдор в честь сестры, которая часто его в детстве от смерти спасала:  то из подo льда вытаскивала, то медведя отпугивала, то из горящей избы на себе выносила. Где она сейчас, жива ли?
Не успел Фёдор закончить свою мысль, как поезд подбросило, сорвало с рельс. Грохот, дым...

Очнулся в сугробе. Поднял голову, вокруг тела, труп на трупе.  Встал, осмотрелся. Тихо. Взорванный состав, развалившись на вагоны, валялся в стороне. Вдалеке был слышен гул удаляющихся фашистских самолётов. Смрад горящей плоти висел в воздухе, и лишь заснеженные ели стояли вокруг, как в погребальной молитве.
 
Встал, в голове шумело, ломило грудь. Расстегнул разодранную шинель, вынул сковородку, ощупал рёбра -  вроде целы. Опять Люська на себя удар приняла. Взял пригоршню снега, растёр лицо, полегчало. Суну руку в карман. Сильная боль пронзила ногу - из разорванной раны виднелся осколок. Осел, упал в снег. Боль стала набирать силу. Снял ремень, перетянул ногу, остановил кровь.

Кругом лес, ни души. Фёдор полз вдоль путей, пока хватило сил. Потом потерял сознание. Пришёл в себя когда стемнело.  В темноте наткнулся на что-то большое, тёплое. Лошадь, наверное только что умерла, тёплая ещё. Прижался к ней, уснул до утра. Она грела его, не дала замёрзнуть. К утру лошадь остыла. Фёдор вынул нож из голенища, собрал досок от вагонов, развёл костёр, достал Люську...жарил конину и ел.

Через четырнадцать дней местные партизаны нашли Фёдора, еле живого от потери крови. Он лежал рядом с остовом лошади и двумя руками крепко прижимал к груди сковородку.
Когда он очнулся в госпитале, то первым делом спросил:
-Где Люська?
-Кто?
-Люська, моя сковородка!
-Да не волнуйся, здесь она, под кровать тебе её положили. Ты в бреду только с ней и разговаривал, странный какой-то.


Я проснулся, побрёл на кухню. Вынул чугунную сковородку, ту что мне от деда досталась.
-Ну что Люська, яичницу хочешь?