Silentium Lux. 2. Огненная птица

2 глава. Огненная птица.

Россия. Челябинск.
2010 год.

   Лил вскочила на кровати, словно пробудившись от ночного кошмара. Подушка как-то уродливо скорчилась в пугающей гримасе за её спиной, немного скомканное белое одеяло сползало на пол, напоминая движения ската, плывущего над морским дном, а простынь съёжилась и замерла в немом крике, боясь даже немного вздохнуть ночным сквозняком, который тихо гудел за дверной щелью где-то в коридоре. Девочка сжимала в кулачках ткань постельного белья так крепко, как бойцовская собака впивается в горло противника. Её пальцы не собирались отпускать жертву. Лоб, покрытый каплями холодного пота, застыл в линиях морщин, которые образовались из-за высоко вскинутых бровей, и так неуместно и чуждо выглядели на лице двенадцатилетнего ребёнка. Глаза были широко открыты, зрачки сверлили несуществующую точку в густой темноте комнаты — они смотрели в никуда. Рот немного приоткрылся и застыл в неестественном положении, будто замороженный: он словно хотел распахнуться и извергнуть крик ужаса, но где-то за кадрами и кулисами этого мира кто-то нажал на паузу, и все замерло в какой-то незавершённости. Такая картина висела во времени всего несколько секунд, видно Лил в эти моменты либо что-то обдумывала, очень напряжённо и самозабвенно, либо просто приходила в себя после эмоционального шока. Всё тело было зажато и неподвижно.
   Спустя несколько мгновений, эта страшная маска спала с детского лица, которое плавно приняло спокойный сонный вид, тело расслабилось, а кулаки отпустили чуть не задушенную простынь. Девочка свесила ноги со своей большущей белой кровати и пошарила ими по полу в поисках тапочек, нащупала мягкую домашнюю обувь и ловким отточенным движением спрыгнула со своего тёплого спального места, угодив прямо в объятия двух розовых зайцев на полу.
   Лил включила ночник, и комната залилась нежным светом, открывая взору просторную детскую, заполненную, казалось, сотнями рисунков, расположившихся на чём только может уместиться художественный порыв ребенка: на шторах, на обоях, на листах бумаги, на стекле, на шкафу... Девочка явно любит рисовать и ни в чём себя не ограничивает. А что касается качества, или правильнее сказать уровня её художественного мастерства, то оно поражало своей гармонией цвета и пропорциональностью форм, грамотной колористической манерой и отличным вкусом, в котором угадывался свой собственный уникальный стиль. И это всё в двенадцать-то лет! Ощущение такое, что рисовал старшеклассник-отличник, уже закончивший художественную школу и собирающийся на художественный факультет университета. Секрет такого успеха был очень прост — девочка не боялась ошибиться и научиться на своих ошибках, она не боялась критической оценки со стороны. Она просто брала кисть с красками и рвалась в беспощадный бой с холстом, вооружившись своей яркой фантазией.
   Здесь — в её картинках — можно было найти практически весь спектр волшебных, сказочных и мифических персонажей: эльфы и гномы, драконы и пегасы, рыцари и титаны в буквальном смысле облепили всю её комнату. Тут же, повсюду на полу, лежали атрибуты художника: гуашь, акварель, фломастеры, карандаши, мелки и тому подобное; у стены, облокотившись на плечо, стоял мольберт с колчаном кистей. На потолке, совершенно необычайном — темно-синий и весь в звездах — выделялась люстра, если это вообще можно назвать люстрой. Это был круг, состоявший из лампочек разного размера и мощности, обшитый тканью типа шёлка, полупрозрачного и блестящего. Очень оригинальная штука. На стенах были обои, предназначенные для покраски, чем собственно Лиля и занималась в свободное от учёбы время, раскрашивая стены от пола до потолка своими рисунками. Рядом с мольбертом на полу лежала стремянка, зарытая в ворохе художественной листвы, состоящей из форматов А4. Творческий беспорядок, бардак, хаос, но при всём этом кажется, что всё лежит на своём месте, как и должно быть. Комната манила невероятным уютом. Вся эта обстановка являлась чистым отражением внутреннего мира Лил, ведь именно она и занималась дизайном помещения. Родители были в восторге, когда дочка начала с таким ярым энтузиазмом заниматься «косметикой» своей новой комнаты в новой квартире, в которую они въехали полгода назад. Отец и мать всегда поддерживали все творческие начинания дочери, а ей, в свою очередь, нравилось радовать родителей своими успехами.
   Свет ночника отражался от этих успехов и лениво стелился по комнате, которую Лилия покинула незаметно, словно тать*, и прокралась по коридору в спальню мамы и папы. Они мирно спали, обняв друг друга, размеренно вдыхая воздух, наполненный ароматом свечей благовония. Лил  прислушивалась к их дыханию, ей даже хотелось услышать биение их сердец, но из этого ничего не вышло. Странное чувство тревоги за родителей, которое возникло у неё после пробуждения, отступило. Девочка убедилась, что всё в порядке — родители целы и невредимы.
   «Всё нормально, видишь... Просто приснилось что-то. Странно... Не помню, что именно...» - говорил внутренний голос Лилии. Она ещё раз бросила цепкий взгляд в сторону кровати, будто пытаясь найти что-то подозрительное, но снова просто умилилась картиной, представшей перед глазами. Она выскользнула из комнаты.
   Тёмный коридор. Дверь. Выключатель. Зажглась люстра. Карандаши и лист А3, нет, А2 — нужен побольше. Лил начала быстро водить карандашом по листу бумаги, рисуя единственное, что она запомнила из сегодняшних сновидений. Ушло на это минут десять, и вот готов новый шедевр. Она нарисовала красивую, гордую, величавую птицу в синем пламени, летящую высоко в небе. Очень странно, что ничего другого она вспомнить не может. Раньше с ней такого не случалось. Никогда, сколько она себя помнила. А помнила она себя с возраста лет семи. Дальше только туман образов и мутные картинки прошлого.

   Вчера вечером она легла спать вовремя, как обычно, ровно в 22:00. Она всегда ложилась спать вовремя, и не потому, что так сказали строгие родители. Нет, её родители не были строгими, и Лил не потому ложилась вовремя, что так было положено. Она ждала этого времени, потому что отсюда  начинается её удивительное путешествие в страну Морфея, которую она просто обожала. И вот она уснула, как всегда очень быстро, и сразу провалилась в сновидение, что было уже не похоже на обычную ночь, так как она видит сны, как правило, на рассвете, перед пробуждением. А этот начался в полночь, если судить по времени пробуждения, которое случилось в начале первого. Но не только это было необычным и странным в её сне. Да, точно, и как она сразу не догадалась в чём дело? Она не могла управлять сном! Как же так?! Почему-то этот сон не поддается её силе менять и преображать пространство Морфея. Ей это сразу не понравилось, но ничего поделать она не могла.
   Она стояла посреди огромного поля с высокой сухой травой. Находилась она в проекции астрала и видела себя как бы со стороны. Над ней распахнулся шатёр темного и необычайно чистого неба — такого в городе затянутым смогом не увидишь! На небе были видны сотни созвездий и туманностей. Ей понравилось наблюдать за ними, но её  всё время отвлекал какой-то странный запах. Это... Гарь! Поле горит! Она огляделась по сторонам, так и было: огонь полыхал со всех сторон, он взял её в кольцо и очень быстро сужался. Сухая трава горела лучше всяких дров, и Лил некуда было бежать! Никуда не деться! Огонь не потушить! Девочку охватила паника. Только небо, небо — это единственны путь к спасению! Она устремила взгляд вверх, но взлететь, как птица, она не могла. В обычном сне ей это было бы раз плюнуть, она бы в мгновение ока обернулась крылатым ангелом и улетела  прочь из этого страшного места. Но это был необычный сон, и Лил была бессильна. Это была западня, в которой жертва видит путь к спасению, но воспользоваться им не имеет никакой возможности. В ней забурлила смесь противоречивых эмоций, которые бились друг о друга, высекая искру, словно кремень, а паника загорелась в ней, как огнеопасная жидкость. И в тот момент, когда чувства в ней заполыхали адским пламенем, к ней подступили вплотную языки огня горящего поля сухой травы. Это был костер, на котором сгорала надежда. Слёзы накатывались на глаза, но, появившись, они тут же шипели и испарялись от высокой температуры вокруг. Какая пытка! Она горела и снаружи, и изнутри. И в последнее мгновение перед тем, как ею полностью завладело пламя, на небе появилась огромная птица...
   Она была такая красивая и величавая, что Лил забылась на мгновение в этой красоте. Птица была так далеко, но Лилия видела её всю до мельчайших деталей: оперение переливалось синим и красным пламенем, в глазах были искры костров, дыхание, как у дракона, испепеляло всё на своём пути, а взмахи крыльев были наполнены силой пожаров. Лил подумала, что она сейчас такая же красивая, как огненная птица, такая же прекрасная в этом платье огня и жара, как это далёкое загадочное существо. Во взгляде таких глубоких и мудрых глаз она прочитала понимание.
   Пламенная птица знала, как тяжело и больно Лилии в этом огне, а ещё эта птаха знала, что что-то новое можно сотворить лишь на руинах старого; всё прошлое может стать будущим лишь тропою хаоса и разрушений; из пепла сможет возродиться нечто большее. Всего этого Феникс объяснить девочке не мог, он был далеко в небе и у него был один только миг, в который он заключил полную сострадания и теплоты мысль, и отправил ей, как воздушный поцелуй. Феникс говорил: «Так надо, милая, так надо...»
   И Лил поняла, что ей нужно, ей необходимо сгореть, и она отдалась огню окончательно и бесповоротно, полностью и до конца. Её поглотило пламя...
   Вы можете представить, что чувствует подснежник, оттаявший по весне и распускающийся на солнце? Лилия ощутила это в тысячекратном размере. Она распустилась и стряхнула с себя остатки пепла. Она чувствовала себя обновлённой, заново родившейся, она ощущала в себе какие-то перемены, что-то поменялось внутри неё, она чувствовала энергию, силу, власть. Она потянулась к этому комочку энергетики внутри себя, и всё замерло на миг... А потом она куда-то понеслась, помчалась, полетела. Лил впервые дотронулась до этой силы, впервые открыла Око, третий глаз, с которым она возродилась из пепла и ради которого сгорела.
   Она перемещалась как-то по-другому, в неведомом доселе направлении, в какую-то непонятную пока сторону: не вверх и не вниз, не вправо и не влево, не вперёд и не назад. Это измерение было другим и, казалось, как будто её старый знакомый, которого она знала всю жизнь, открылся для неё с новой стороны. Она пока что не умела «ходить» по этому пространству, но она чувствовала вокруг себя людей, много людей, которые тоже перемещаются в этом измерении, но только в одну сторону и как-то монотонно, словно их сознание в плену, и они не могут сбежать из тех мгновений, в которых заключены. Их маршруты предопределены и редко когда случаются повороты, но всё же они есть у всех, каждый сам делает выбор, и вновь заключается в мгновение, следуя по проторенному пути до следующих поворотов и перекрёстков. Всё это было так непривычно и непонятно для Лил, что она сама чуть не запуталась и не заблудилась.
   Некоторых людей она узнала: вот её одноклассники, вот учитель истории, а вот и её родители. Она потянулась к ним. Сначала она увидела маму, она стояла на их новой кухне и готовила завтрак папе. Она положила тосты, ветчину и апельсиновый сок в бумажный пакет, нарисовала на нём сердечко красным маркером, который был небрежно оставлен на полу юной художницей, и положила его на стол рядом с холодильником. Потом Лил понеслась дальше и увидела, как папа прогревает машину, ожидая маму у подъезда. Лилия полетела вперёд и увидела родителей, которые несутся по дороге в машине в сторону центра города. Они спешат на работу, благо их офисы находятся в одном бизнес-центре, поэтому по будничным утрам они едут всегда вместе. Чем конкретно занимаются родители, Лил не знала, что-то связанное с туризмом у мамы и что-то юридическое у папы.
   Вот у отца зазвонил телефон, наверное, коллеги беспокоятся, почему они опаздывают, сейчас папа скажет что-то типа: «Пробки, едем». Он на секунду отвлекается и берёт телефон, говорит: «Алло» и… Слева от папиного лендровера режет слух скрип тормозных колодок. Лил видит, как в легковой автомобиль на полной скорости влетает грузовик с фурой, на которой написано слово «Магнит»...
   Лил хотелось проснуться, хотелось кричать. Ужас наполнил её сердце до самых краёв, вновь знакомое чувство паники... Полетели картинки бешеным калейдоскопом, она очнулась и вскочила на кровати, вцепившись в простынь, как в ремень безопасности, который мама забыла пристегнуть во сне. В голове всё перемешалось, и Лил секунд пять приходила в себя, застыв в неестественной позе. Потом этот сон заволокло паутиной, и он исчез в каком-то тумане — это подсознание включило защитный механизм, чтобы не травмировать психику, и воспоминания заблокировались. Лил моментально забыла этот сон, осталась только непонятная тревога за родителей и память о птице в небе, такой красивой огненной птице.

   Лил закончила рисовать: на формате А2 красовался Феникс в синем пламени с таким глубоким и мудрым взглядом, который словно говорил: «Так надо, милая, так надо».
   Этой ночью ей больше ничего не приснилось. Она проспала до восьми утра, встала и пошла умываться. С кухни послышался голос горничной, болтавшей по телефону с какой-то подругой, которая явно была жаворонком, как и Таня. Так звали домработницу, которая приходила обычно в полвосьмого утра, как раз к уходу родителей Лил на работу, и занималась сначала сборами Лилии в школу, а потом уборкой их новой просторной пятикомнатной квартиры. Татьяна относилась к своим обязанностям ответственно, потому что не хотела потерять работу, единственной её слабостью был телефон. Но как только она увидела Лилию в коридоре, она сразу бросила трубку и начала накрывать завтрак для девочки. Лил сонно вошла на кухню и села за стол, где её уже дожидался омлет и какой-то напиток, похожий на кисель.
   - Привет, тетя Таня!
   - Привет, малыш, как вчера прошло?
   Лил ненавидела, когда её называли малышом, но интерес Татьяны к её вчерашнему докладу по биологии сменил гнев на милость, и Лил начала оживлённо рассказывать горничной, как она вчера всех «сделала» и оказалась лучшей в классе. Лил взахлеб тараторила, сбиваясь на жевание и глотание напитка, похожего на кисель, пока Татьяна не прервала её заслуженной похвалой, направленной на то, чтобы остановить бесконечный поток детских эмоций.
Да ты просто молорик!
Спасибо,- сказала Лил то ли за завтрак, то ли за слово «молорик», которое в отличии от «малыш» она очень любила.- Мне приснилась сегодня така-ая птица, вся в огне, я её даже нарисовала, сейчас покажу!
   Лил убежала за рисунком в свою комнату. Посмотрев на часы, она решила сразу переодеться в школьную форму и захватить вместе с рисунком ещё и портфель, приготовленный с вечера. Вернувшись на кухню, где Татьяна благополучно отдыхала от присутствия девочки, пялясь в телевизор и попивая кофе, вручила рисунок горничной.
   - Как тебе удаётся так рисовать? Да это настоящий Феникс! - Татьяна успешно изобразила удивление, а потом и восхищение.- Кстати, мама тебе собрала пакет с едой в школу, не забудь его взять, он на столе.
   - Расскажи про Феникса, расскажи! - Девочка реально заинтересовалась этой птичкой.
   - Ну-у... Феникс — это огненная птица...
   - Я это и сама знаю. По существу! - перебила Лил. Ей очень нравилась эта фраза, которую она услышала от папы, когда побывала у него на работе в прошлом месяце. Он так сказал другому дяде, и тот сразу стал извиняться и что-то торопливо объяснять. Лил запомнила эту фразу и решила, что она существует для того, чтобы быстро получить необходимые ответы.
   - Я знаю только, что она сгорает и превращается в пепел. А из этого пепла появляется новый птенец Феникса. Больше ничего не знаю. Давай, бери обед и марш в школу!
   Лил невероятно гордилась тем фактом, что ходит в школу самостоятельно, без присмотра родителей, как в прошлом году. Ей стоило немалых усилий, чтобы добиться этого, и родители, после её постоянных уговоров, решили, что её можно отпускать одну, благо школа была за соседним домом.
   Лилия подошла к столу и замерла. Её взгляд упёрся в бумажный пакет, на котором было нарисовано красное сердечко. Она перевела взгляд к холодильнику и увидела красный маркер на столе. Дежавю? Нет, непохоже... Она подошла к пакету, открыла его и увидела тосты, ветчину и сок... апельсиновый!
   Она всё вспомнила! Как же она могла забыть такое?! Теперь всё ясно! И это непонятное направление, в котором она двигалась, и люди, которые монотонно перемещались в нём, её мама на кухне, папа прогревает машину... Она видела вещий сон, она видела будущее! Её охватил страх. Они разобьются! Они погибнут! Потом внутренний голос твёрдо сказал: «Без паники!». Она часто слышала такую реплику в фильмах. Первое, что необходимо сделать в критической ситуации, как эта — успокоиться и действовать хладнокровно. Она перевела дыхание и бросилась к Татьяне. Я успею их предупредить!
   - Звони родителям! Быстро! - скомандовала она.
   - Что случилось? - теперь Татьяна уже не разыгрывала удивление, она действительно не понимала, что происходит.
   - Они же разобьются!
   В голове Лил молниеносно проносились мысли: «Так не пойдет, а объяснять слишком долго. Мой телефон, как на зло, сломан — он вчера вечером выпал из моего кармана в подъезде и разбился. С домашнего телефона позвонить не получится — я не помню номера мобильных наизусть. Вывод — нужно взять телефон у тети Тани и звонить самостоятельно, не тратя времени на пояснение».
Дай сюда телефон! - бескомпромиссно скомандовала Лил.
Держи,- с недоумением Татьяна протянула свою Nokia.
   Лил быстро «залезла» в телефонную книжку и нашла имя «Владимир Павлович». Набор... Быстрее...
   - Алло...
   Сразу после этого слова в трубке послышался грохот и шипение. Телефон вылетел из рук девочки. Она всё поняла.
   Это она отвлекла папу, и они разбились!
   Это она виновата!
   Из горла вырвался отчаянный крик. Если его услышали бы соседи, то скорее всего подумали бы, что это рычит какое-то дикое животное, скорее всего хищник по телеканалу Discovery, но никак не двенадцатилетний ребёнок. Татьяна выронила лист бумаги с рисунком, и он стал плавно падать на пол. Горничная была в шоке и не могла даже пошевелиться. Она не знала, что делать, что случилось, как помочь. Поколебавшись несколько секунд, она подбежала к Лил и прижала надрывающего связки ребёнка к себе. Лилия зарыдала. А на полу лежал рисунок Феникса с глубоко печальным и понимающим взглядом, который, казалось, говорил: «Так надо, милая, так надо».

   Смерть родителей, в которой Лил винила себя, была жутким ударом по психике ребёнка. Она провела ещё неделю в слезах и истерике, не выходя из своей комнаты, разрывая в клочья свои рисунки, распотрошив мягкие игрушки и разломав всех своих кукол, пока полностью не опустошила себя. В течение этой недели ей ставили успокоительные уколы по вечерам, но к утру их действие прекращалось и вновь начиналась истерика. Врачи отказывались пичкать ребёнка наркотиками круглосуточно, настаивая на том, чтобы ставить такие уколы только раз в сутки по вечерам. Родная тетя Лилии  по материнской линии — Вероника — прилетела из Санкт-Петербурга в тот же день, когда разбились её сестра с мужем и занималась присмотром за ребёнком и похоронами одновременно. Вскоре после этого она оформила опекунство над Лилией и увезла девочку в северную столицу. Там она долго ходила по психологам, психиатрам и другим специалистам, пытаясь решить проблему со сном — она попросту боялась спать и ложилась только после приёма Донормила, чтобы не видеть снов. Она перестала путешествовать в мир Морфея, она всегда спала под действием препарата, не видя сновидений, как убитая.
   Лил была сильной девочкой и смогла пережить такой беспощадный удар судьбы, как смерть родителей. Она постепенно вернулась из своей депрессии в жизнь, но чувство вины осталось где-то глубоко внутри Лилии и ждало своего часа.
   Рисовать она бросила, все свои старые работы разорвала и выкинула, кроме одной — последней. Рисунок синей огненной птицы она не смогла уничтожить и сохранила его, наверно, потому, что с этого листа на неё смотрел Феникс с таким глубоким, мудрым и понимающим взглядом, который, казалось, говорил: «Так надо, милая, так надо».