Почем опиум для народа?

"Религия есть опиум народа. Религия- род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь."
                \В.И.Ленин\

 
     Кого-то тема веры коснулась вскользь, но мы, учителя, лет тридцать назад были на переднем крае борьбы за светлое будущее, поэтому «почем опиум для народа» знали не понаслышке. О посещении храма или ношении нательного крестика и речи быть не могло. Хотя у всех были бабушки, которые крестились, ходили в церковь, постились, а многие сумели тайно окрестить наших родителей.
     Наши отношения с религией были весьма условны, мягко говоря. Те, кто учились в институтах помнят, что на первом курсе большинства, во всяком случае, гуманитарных факультетов часов научного коммунизма было почти столько же сколько по профилирующему предмету. Конспектирование работ В.И.Ленина заставляло сидеть по ночам, писать «шпоры- бомбы», а не «гармошки». Девчонки для сдачи экзаменов пришивали карманы с внутреннней стороны юбок, куда эти «шпоры» и закладывали, а сама сдача экзамена по научному коммунизму приводила в душевный трепет всех, даже отличников. Но научный коммунизм не мешал красить яйца на Пасху яичной шелухой и печь куличи. У моей подруги отец был пиртийным боссом, но на Пасху у них в семье всегда были куличи, а ее мама, будучи натурой креативной, расписывала яйца гуашью. Любимым развлечением было стукнуться пасхальными яйцми, чьё крепче, и выиграть расписное яйцо, которое нельзя было съесть, не испачкав круто сваренный белок разноцветной гуашью. Мы подтрунивали над ее папой-партайгеносе, когда он с удовольствием ел куличи и только отшучивался. Но нам всегда говорил: «Девки, в церковь – ни ногой!»
       На Пасху, чтобы отвлечь неразумных граждан, особенно молодёжь, от пагубных мыслей о Создателе, по ТВ показывали самые любимые фильмы и концерты, в которых были задействованы лучшие силы советской эстрады. Мы все знали: грядёт Пасха, значит «по телику что-нибудь покажут», и показывали! А в городе всюду – в ВУЗах, школах, клубах, в разного рода учреждениях устраивались неизменные танцы, которые позднее стали именоваться дискотеками. По правде говоря, граждане и без этих «развлекаловок» не сильно морочились глубокими мыслями о Всевышнем, скорее был интерес к внешней стороне пасхальной атрибутике, но если приходилось выбирать между дискотекой и смотринами Крестного хода, то многие выбирали танцы. Цель достигнута! Религия – опиум для народа!
Тогда в пасхальную ночь у храмов, их было гораздо меньше, чем теперь, дежурили члены ДНД (добровольной народной дружины), призванные выявлять не только верующих комсомольцев (о коммунистах и речи быть не могло), но и «сочувствующих», то есть тех, кто пришел просто посмотреть на Крестный ход вокруг церкви. Нам тоже хотелось посмотреть хоть глазком, но после «Смерти пионерки» Эдуарда Багрицкого, которого мы изучали в школе сами, а теперь с нашими учениками, это выглядело бы лицемерием чистой воды. К тому же мы не хотели выволочек, выговоров, исключения и увольнения, как не оправдавших – назвался груздем…
       Однако час Х настал для одной из моих подруг. Её мама болела, скорые вызывались одна за другой, Валя была в панике. И вот ее мама Зинаида Ивановна слезно просит дочь купить в церкви икону Николая Угодника, о чем мне было сообщено под большим секретом. Валя уже была членом КПСС. Она по натуре лидер, намба ван, а тогда без КПСС в лидеры было нельзя. У меня в то время были сильные душевные муки, которые я преодолевала с Валиной помощью, поэтому я была подходящим партнером по тайному посещению храма, которое для нас было равносильно самосожжению. Мы боялись идти -  слабо сказано. Мы тряслись. За каждым кустом мерещился наш директор, непримиримый атеист (так нам по крайней мере казалось),  а в каждой идущей навстречу женщине – завроно, в лучшем случае, кто-нибудь из родителей. Но мы шли,  делая нейтральные лица, преодолевая бесконечный путь вдоль забора к Всехсвятской церкви, а забору не было конца. Валентина все время что-то бубнила, а я от волнения половины не слышала, но по ее злому лицу сильно догадывалась, что она давно вышла за рамки нормативной лексики.
       Войти в храм мы не решились, сообразив, что это главный храм города, и там уж нас точно кто-нибудь увидит. Мы «прочесали» мимо, и быстрым, деловым шагом все с теми же нейтральными лицами двинули пешком на Оборонную в церковь Двенадцати Апостолов. Валентина была похожа на Петра Великого на верфях с картины В.А.Серова (ее метр восемьдесят против моих ста пятидесяти трех). Меня начал разбирать смех, но я держалась из страха, что моя подруга снова «выйдет за рамки». Полы Валиного светло- бежевого плаща раздувал свежий коммунистический ветер, а я семенила рядом, как поросенок Бейб, которого вели куда-то, чтобы заколоть и впоследствии съесть самым отвратительным образом. «Пусть съедят» - мысленно самоотрешалась я, зато у нашей общей теперь мамы Зинаиды Ивановны будет-таки икона, а мои душевные страдания наконец прекратятся. И они прекратились. Не зря же говорят «клин клином вышибают».
Мы вошли в полумрак, мерцающий свечами, мгновенно ощутив себя членами тайной масонской ложи.
-Девочки, что ж вы без платочков? – шепнул голос из мрака. Мы глуповато улыбнулись.
Не зная, что делать, как себя вести и к кому обратиться за первой, теперь уже необходимой нам помощью, мы изображали туристов в музее, с рассеянным видом обозревающих фрески, картины и старинные канделябры.
-Валентина Олеговна, Вам что-нибудь нужно?
Этот тихий, доброжелательный голос, прозвучавший где-то рядом, был тем самым «клином», который вышеб все. Наша родительница мирно торговала иконами, свечами и прочей церковной утварью. В ту же секунду я крепко взяла Валентину под руку, а не скрылась незамеченной в тени двенадцати апостолов. Мой Боливар вынесет двоих!
Долго искали и наконец нашли, - прошипела мне в ухо дорогая подруга.
Выпучив глаза и растянув рот в полуулыбке Джоконды, мы купили икону Николая Угодника, а также любезно предложенные нам свечи. Как в гипнотическом сне пошли и воткнули их к первому попавшему образу, не чая, как более-менее достойно выползти оттуда на свет Божий.
Оказавшись за оградой, мы почему-то резко свернули в проулок (наверное путали следы), остановились у забора все той же церкви, влезли в заросли крапивы и репейника, посмотрели друг на друга глазами людей, которых только что облапошила цыганка. Я зацепилась за колючку и порвала единственные дедероновые чулки «маде ин ГДР», купленные на "толкучке" по бешеной цене. Теперь я, раздувая ноздри, произнесла долгую тираду из неприличествующих нашему местонахождению слов, а Валентина, забыв о том, что она учительница, прикурила дрожащей рукой сигарку. - Увидят,- сказала я. - Пусть видят! Теперь уж что!- рявкнула моя подруга. У нее на лице была написана неприкрытая ненависть к прихвостням капитализма, к доброжелательному голосу "этой тётки" и злоба на нашу любимую болящую маму Зинаиду Ивановну вместе с Николаем Угодником.
       Мы так и не подали записки о здравии, как хотела Зинаида Ивановна, но были уверены, что о нашем упокое будет кому позаботиться. Пронесло. Видимо мы воткнули свечи куда надо.
    Недавно, посещая храм в яблочный спас, я встретила там одного из перестроечных неофитов, когда-то ярого атеиста, которого мы боялись до смерти. Мы мило раскланялись. Чудны дела твои, Господи!