Последнее дело Шерлока Холмса

«Ноябрьское утро начиналось в Лондоне как обычно. На улице ужасно громко кричал газетчик, крича о какой-то сенсации, происходившей в Британии каждый божий день; в комнате Ватсона витал густой табачный дым. Джон открыл глаза и посмотрел в потолок. На нем огромными буквами было написано «Привет, любимый», - подарок от Холмса на позапрошлое Рождество. Губы Ватсона изогнулись в саркастичной улыбке, он попытался подняться, но ужасная боль в суставах заставила его с бормотанием лечь обратно в кровать. По комнате пробежала крыса, но доктор даже не подумал о том, как опасно лежать в комнате с крысой. Через некоторое время боль отступила. Одевшись и умывшись, Ватсон решил, что сегодняшний день пройдет беззаботно и практически безболезненно. Вместе с этим решением он вколол себе дозу морфия в вену на ноге. Ватсон знал, как Холмс относится к наркоманам. Ощутив привычную легкость от джанка, Джон сбежал вниз по лестнице, в холл.
 Излюбленное кресло Холмса пустовало. Возле него, на кофейном столике лежала открытая книга. «Кобо Абэ», - прочел на обложке Ватсон. Он так и не понял, было ли это именем автора или названием произведения. Судя по остывшему кофе, Холмс ушел достаточно давно. Джон неодобрительно поджал губы, и уселся прямо на ковер. Он не понимал, почему Шерлок не предупредил своего лучшего друга об уходе. Слезы потекли по лицу доктора, и в его душе как будто сработал какой-то предохранитель.
 - Холмс! – Ватсон вскочил на ноги, и гневно воскликнул, - Я презираю Вас, двуликий Холмс-жулик.
 С этими словами Джон накинул свое терракотовое пальто и пулей вылетел на улицу, в шумный и уставший город.
 Солнце скрылось за серой пеленой туч, а ноги несли Джона в странный район, который считался в Лондоне одним из наиболее перспективным для ведения бизнеса. По обе стороны узенькой улочки возвышались огромные здания, из которых доносились то звуки работающих станков, то, к удивлению Ватсона, пение их друга, Томаса. Накрапывал мелкий дождик, и Джон поднял воротник. Он поднял голову вверх, вознося безмолвным небесам проклятия, и вдруг зацепился обо что-то внизу. Реакция доктора позволила ему упасть на руки, но край пальто был безнадежно испорчен мазутом. Он поднялся, и, посмотрев под ноги, ужаснулся. На мостовой, распластавшись в странной позе, лежал его друг Холмс.
 - Привет, Ватсон. – спокойно поздоровался Холмс, не меняя позы. – Рад Вас видеть.
 - Фокин Холмс, что Вы тут делаете? Вы вели слежку? Скажите, Вы же вели. А я Вас прервал, ну извините же меня. Я абсолютно не обратил на вас внимания. – Скороговоркой выдохнул Ватсон, мгновенно забыв свою обиду. – Вы в порядке?
 - Да. – Немногословно ответил Шерлок, оставаясь в том же неестественном положении.
 - Бляха ж муха, Холмс, а я-то думал, что Вы куда-то ушли. Вы были у Томаса? Может быть, он выкинул Вас в окно, и вы лежите, сломав себе ноги, руки и позвоночник?
Ватсон осекся. Шерлок выглядел здоровым, да и где была его врачебная этика в этот момент. «Впредь веди себя осмотрительнее, Джон», - сделал себе выговор Ватсон.
 - Я в порядке. – Лицо сыщика ничего не выражало. – Ах, Ватсон, избавьте меня от своего назойливого общества.
Джон присел на корточки, склонившись поближе к своему другу. В его груди билось честное, доброе и искреннее сердце. Он хотел помочь.
 - Холмс, да Вы же пьяны, как кот. – Заулыбался Ватсон. – Небось, та толстушка из паба «Три Короны» никак не выйдет у Вас из головы?
 - Я трезв.
Дождь усиливался. Ватсону было неприятно то, как ведет себя Холмс, да и вся эта ситуация что-то ему напоминала. Биг Бэн пробил одиннадцать.
 - Так какого же, мать вашу, Холмс, ***, вы лежите тут как на ****ой Ибице?! Я мог остаться калекой на всю свою жизнь, а моя женушка устроилась бы какой-нибудь валютной проституткой, или, прости Господи, доктором.
Гнев Ватсона сменился милостью в ту же минуту, когда он взглянул на Холмса. Тот продолжал лежать в странной позе, под дождем, в промышленном районе Лондона. Где-то недалеко надсадно и с претензией на оригинальность пел их общий друг Томас.
 - Так. – Вздохнул Джон. – Скажите мне, Шерлок, что с Вами стряслось? Давайте-ка я Вас приподыму, мы пойдем в паб и разобьем морду фанатам Манчестер Сити? Как вам?
 - Не трогайте меня! – закричал Холмс.
На его крик откуда-то сзади сбежались друзья Холмса и Ватсона: Достоевский и Маяковский. С ними сыщики познакомились в России, впрочем, это совершенно другая история. Очевидно, что ребята наблюдали за сценой недавно, и поспешили на помощь едва заслышав вопль Шерлока.
 - Товарищ Джон, товарищ Джон. Что случилось с вашим другом-буржуа? – Спросил Маяковский, пожимая Ватсону руку. – Быть может, он упал?
 - А быть может, ты врач? – съязвил Ватсон, припоминая молодого повара в пабе «Три Короны». – Или милиционер?
 Ватсона задели глупые замечания и суета советского поэта.
 - Он истекает кровью? – спросил Достоевский.
 - Как видишь, мой заграничный друг, ничем подобным он не истекает.
Холмс безучастно лежал на мостовой, слушая шум дождя. Все это уже порядком надоело великому сыщику.
 - Оставьте меня в покое, - с грустью сказал он. – Вы что, не видите…?
 - Да он же ****утый. – подошедший сзади Эминем не стеснялся в выражениях. – Джо-Джо, у тебя наглухо ебанутый друг. Еще и наркоман. Пусть и сыщик, но наркоман. Джанк рано или поздно заканчивается.
 - Сам ты ****утый, мудила. Сходи-ка к своему Дре, и отстань от моего доктора. – У Холмса затекла правая рука, но он оставался в той же позе.
 - Оставьте, оставьте моего друга, глупцы. – Ватсон подсел поближе и доверительно посмотрел на Холмса. – Ну же, Холми-Болми, скажи, почему ты тут лежишь?
 - Я не могу. Это будет неправильно, плохо.
 - Ну и после этого ты говоришь, что не ****утый. – Эминем оглянулся в поисках поддержки, но увидел только пьяного Лейстрейда. – Эй, констебль.
 - Мать твоя констебль, белый мудила. Здравствуй, Холмс. Пятнадцать фунтов отдам вечером.
Ватсон увидел, что из окна на них пялился их общий друг Томас. Его глаза смотрели в разные стороны, и именно это делало его необычным и привлекательным. «Ах, если бы его пение было чуть мелодичней», - подумалось Джону.
 - Что такое, Холмс? – спросил Лейстрейд.
 - Давай так, братишка. – Холмс вздохнул, - я прощаю тебе долг, а ты игнорируешь свой гражданский долг (ха-ха, каламбур), и разрешаешь мне полежать тут еще некоторое время.
 - Извини, но пятнадцать фунтов я уже выбил из неудачников вроде него, - Лейстрейд ткнул пальцем в Маяковского. Тот побледнел, но, сцепив кулаки, ничего не сказал. – А если я тебя оставлю тут, то тебя убьют, а это еще один глухарь. Ларин будет недоволен.
Лейстрейд попытался поднять Холмса, но тот опять закричал. Странно, но его крик попал в тональность с ужасным пением их общего друга Томаса, по-прежнему звучавшему откуда-то сверху.
 - Так, Холмс. Либо ты говоришь мне, какого, тридцать якорей шлюхе в вагину, хрена ты тут делаешь, либо я рассказываю всем о твоей любви к испорченным, плохим картинкам из Алжира.
 - Вы… - Холмс обвел испуганным взглядом толпу. – Вы не хотите этого знать.
 - В чем дело? Может, ты Усама Бен-Ладен? Или может у тебя револьвер, и мы все умрем?
Ватсон не отличался логикой в своих суждениях, но видит Бог, он никогда не бросал приятелей в беде.
 - Нет. Я не Усама. Включите голову, Ватсон. Усаму убил Барак Обама из-за нефти и Корана.
 - Ну, сказал бы и разошлись. Устроил тут какую-то ***ню. – Лейстрейд взглянул на Холмса неожиданно проницательно. – Скажи им, чего ты.
Лицо Шерлока, всегда такое доброе и домашнее, внезапно ожесточилось. Дождь усилился, а улицу, казалось, заполнило чудовищное пение Томаса, их общего друга.
 - Вы! Вы хотите знать, почему я лежу здесь, в Лондоне, под проливным дождем, слушая этого мудака и не меняя позы?! Вы действительно этого хотите?
Маяковский с Достоевским пожали плечами. Им было наплевать на все, кроме саморазрушения и вина. Лейстреду было наплевать на все, кроме вина. Эминем слушал доктора Дре, непонятно как появившегося рядом, и лишь Ватсон прошептал:
 - Да.
 - Я скажу, Джон. – Сказал Холмс. – Я скажу.
Величественный голос сыщика, казалось, плел тончайшую паутину в сознании Ватсона, постепенно окутывая его все новыми и новыми слоями хаоса:
 - Я скажу, но пусть Господь будет милосерден, а Аллах покажет свою любовь нам, жалким смертным. Пусть звезды сойдутся в Весах, а Юпитер станет к югу от Бристоля. И пусть простят меня власти Англии, и пусть простят они Вас, потому что в случившемся виноваты все мы.
Все замерли. Казалось, ничего не нарушало величественной тишины, и даже жуткое пение затихло на несколько драгоценных секунд. Губы Холмса шелохнулись…

 …Дождь усиливался, Биг Бен пробил двенадцать, и где-то над Темзой сверкали молнии. На безымянной улочке промышленного района, в совершенно разных позах, лежали семь человек. Так Англия встречала закат викторианской эпохи».

- Ну же, ну!! Дядя Артур, а что с ними случилось потом? Что сказал им Холмс?
Артур улыбнулся в усы и ответил:
- Я не буду придумывать ерунды в духе: «Если бы я знал, то лежал бы там же», нет. Это удел трусов и британских музыкантов.
Племянники восторженно ловили каждое слово своего талантливого дяди.
- Я Вам так скажу, все это ***ня, никакого Холмса не было, а Вы, малолетние идиоты, ложитесь-ка спать, потому что Вам еще воевать во второй мировой войне, а может быть даже и в Афганистане.
 Дети разочаровано вздохнули и ушли спать, а Артур Конан-Дойль включил свой любимый фильм «Начало» и принялся учить стих, который задал ему учитель по зарубежной литературе.